Текст книги "Савмак. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Виктор Михайлюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 90 страниц)
Широкая улица, протянувшаяся вдоль северного подножья Пантикапейской горы от агоры до Скифских ворот, была в этот утренний час запружена пешеходами, всадниками, телегами, арбами, кибитками. Одни везли товар на городские рынки или спешили за покупками, другие уже возвращались домой с корзинами свежей снеди, многие вели нагруженных поклажей ослов и мулов, гнали телят, овец, коз, свиней. Четверо соматофилаков с суровым декеархом во главе поехали впереди, грозными окриками раздвигая толпу и освобождая середину улицы для кибитки посла, но, несмотря на все их усилия, разогнаться рысью, как хотелось Полимеду, не удавалось: до самого выезда из города пришлось по большей части тащиться шагом. Другие пятеро воинов, как и положено, сопровождали охраняемую кибитку сзади.
Вырвавшись наконец из уличной толчеи за городскую стену, Дром, как обычно, остановил кибитку возле священной гермы, торчавшей около ворот из низкого каменного основания на высоту человеческого роста справа от дороги, – эти четырёхгранные каменные столбы, посвящённые покровителю путников Гермесу, стояли возле каждых городских ворот, у начала всех боспорских дорог.
На противоположной обочине припозднившегося посла терпеливо ждали, выстроившись в колонну по четыре, девяносто соматофилаков во главе с Делиадом. Проплывавшее на юго-востоке над Проливом солнце обстреливало их из-за мерлонов крепостной стены косыми лучами, играя яркими бликами на гладких лоснящихся боках их темномастых коней, полированных поверхностях панцирей, шлемов, щитов, на стальных наконечниках устремлённых в небесную синеву копий.
Не заметив на миловидном, как у девушки, лице подъехавшего к передку кибитки гекатонтарха ни тени недовольства, Полимед ответил на его приветствие дружеским помахиванием руки и широкой улыбкой. Делиад пояснил, что решил не сбивать копыта коней на городских улицах, а подождать его здесь.
(Примечание: Подковы, равно как и стремена, в описываемую эпоху ещё не были изобретены.)
– Что ж, весьма разумно, – похвалил облечённый в высокий ранг царского посла купец сообразительного юношу, не посчитавшего нужным упомянуть, что поступил он так по совету своих опытных пентаконтархов, – а то на Скифской улице с раннего утра такая толчея, что мы с твоим декеархом еле выбрались! Подождите ещё пару минут – и поедем.
Полимед проворно соскочил на землю, достал из соломы под облучком корзину с провизией и, мысленно попросив Гермеса о покровительстве и защите в пути для себя и своих спутников, оставил у подножия гермы скромное, но вполне достаточное пожертвование рядом с подношениями других путешественников, выехавших из Скифских ворот этим утром.
Забравшись обратно на передок, Полимед, прежде чем скрыться в уютном, обложенном мягкими медвежьими и оленьими шкурами нутре кибитки, попросил Делиада, чтобы впереди скакали не больше десятка всадников, а не то он задохнётся от пыли. Согласно кивнув, юный гекатонтарх отдал соответствующее распоряжение и, тронув пятками бока нетерпеливо рывшего землю Снежка, поскакал вместе с одним из своих заместителей во главе переднего десятка. Ламах со своим десятком пристроился сразу за кибиткой, второй пентаконтарх поскакал замыкающим.
Широкая прямая дорога, утрамбованная сотнями тележных колёс и тысячами лошадиных копыт, проезжавших и проходивших по ней каждый день в обе стороны, рассекала обширный пантикапейский некрополь, тянувшийся от западной стены города долиной небольшой речки Пантикапы на добрые десять стадий – аж до Ближней оборонительной стены. Затем дорога побежала по холмистой равнине, покрытой сжатыми ещё в середине лета полями, на которых паслись под присмотром малолетних пастушков красно-коричневые стада коров и серые отары овец, бахчами, с которых поселяне сносили к дороге и укладывали на телеги крупные полосатые арбузы и жёлтые дыни, виноградниками и садами, где мелькали с корзинами собиравшие созревшие плоды работники. Вдалеке, среди тёмной зелени разбросанных по невысоким холмам садов проглядывали яркие красные и оранжевые пятна черепичной кровли усадеб знати, а ближе к большой дороге теснились близ источников воды небольшие – на три-черыре десятка крытых соломой домов – посёлки трудившихся на земле вдалеке от расположенных на морском побережье городов селян.
Часа через три размеренной скачки дорога привела к воротам второго оборонительного рубежа, протянувшегося с севера на юг через весь Скалистый полуостров и состоявшего из широкого рва, невысокого вала и возведённой на валу каменной зубчатой стены с далеко отстоящими друг от друга квадратными башнями. Это мощное укрепление, за которым укоренилось название "Длинная стена", служило почти непреодолимой преградой для варварских вторжений с западной стороны в густонаселённую сердцевину Боспорской державы. Возле хорошо укреплённых ворот – единственных во всей Длинной стене – расположились напротив друг друга по разные стороны дороги два больших, пристроенных к стене военных лагеря. В этих мини-крепостях, имевших по паре широких, открывавшихся на север и на юг ворот, располагался гарнизон, охранявший въездные ворота и Длинную стену по всей её длине – от Меотиды до Эвксина: одну занимали гоплиты и легковооружённые пехотинцы, набиравшиеся преимущественно из эллинской городской бедноты, другая – на южной стороне дороги – была убежищем конницы, навербованной из молодёжи меотских племён азиатского Боспора. Поскольку на пролегавшей в добром дне конного пути отсюда боспорско-скифской границе уже много лет царил мир и покой, позволяя Перисаду экономить на войске, сейчас в этих лагерях обитало всего по три-четыре сотни пеших и конных воинов – в основном, обучавшихся военному делу эфебов.
Беспрепятственно миновав ворота (воротный сбор, который платили в царскую казну все проходившие и проезжавшие в ту или иную сторону через ворота боспорских городов, Ближней и Длинной стен, с послов, гонцов и воинов не взимался) и переброшенный через ров деревянный помост, легко убиравшийся в случае опасности, посольский поезд остановился напротив гостеприимно распахнутых ворот большого постоялого двора, где Полимеда должен был ждать другой посол – этнарх сатавков Оронтон.
Сатавки были довольно многочисленным скифским племенем, обосновавшимся на Скалистом полуострове между рекой Бик и Длинной стеной задолго до того, как часть разбитых сарматами скифских племён, отступив из северных степей на Таврийский полуостров, создала здесь Малое Скифское царство – жалкий осколок бывшей Великой Скифии атеевых времён. Как и все покорённые боспорскими царями варварские племена, сатавки автономно управлялись своими вождями-этнархами и старшинами-скептухами. Давно приручённая и эллинизированная сатавкская знать, привыкшая к комфорту боспорских городов, не поддалась на уговоры обосновавшихся в Неаполе скифских царей вернуться на службу к своим природным владыкам, посчитав более выгодным и менее обременительным для себя оставаться и дальше в подданстве боспорских басилевсов.
Перед обращённым к большой дороге широким въездом на постоялый двор новоприбывших гостей встречал сам хозяин Харитон, тотчас подбежавший рысцой к остановившейся на обочине знакомой кибитке, чтобы поддержать за локоть вылезавшего Полимеда. Делиад тотчас скомандовал привал, давая своим не привычным к верховой езде воинам (всё-таки они были пехотинцами) возможность размять ноги и подкрепиться захваченной в дорогу провизией, и сам первый мягко спрыгнул со Снежка, отдав повод ближайшему воину.
Тем временем из створа ворот неспешно приблизились двое юношей в богато расшитых золотом скифских одеждах тёмных тонов, в которых Полимед и Делиад узнали сыновей Оронтона. Старший, которого звали Орсенутис, был одного возраста с Делиадом, другой – Сагил – на три года моложе. Солнечные лучи ярко искрились на золотой отделке их горитов, мечей, акинаков и узких поясов. Слегка наклонив в знак приветствия отороченные по краю золотыми бляшками островерхие башлыки и обменявшись традиционным эллинским "радуйтесь!", юноши пригласили Полимеда к ожидавшему под навесом постоялого двора вождю, тогда как Делиада увёл подкрепиться перед дальней дорогой в свою трапезную Харитон.
Обширный харитонов двор гудел, как пчелиный улей, сдержанными голосами двух с лишним сотен знатных сатавков, отправившихся со своим вождём отдать прощальный поклон царю Скилуру. Их расседланные разномастые кони тесно стояли на привязи у коричневых столбов, поддерживающих широкий деревянный навес вокруг двора. В затянувшемся ожидании отъезда сатавки, одетые по-походному в серые скифские кожаные куртки, узкие штаны, заправленные в скифики, и остроконечные башлыки (всё это было украшено множеством золотых, серебряных и позолоченных бляшек), отдыхали на разостланных на солнышке посреди двора и в тени портика богато разукрашенных чепраках: одни вели беседы, неспешно попивая вино из неглубоких серебряных и позолоченных чаш, другие азартно метали кости, третьи мирно дремали после сытного завтрака. Рядом лежали, ослепляя богатой отделкой, их круглые кавалерийские щиты, гориты, широкие наборные пояса с пристёгнутыми к ним мечами и акинаками (в отличие от соматофилаков, сатавки были без копий).
Оронтон, благодушно развалясь в тени навеса на поражавшем роскошной выделкой чепраке в компании ближайших родичей и друзей, уплетал огромный сочный арбуз. К своим 38-ми годам он успел отрастить внушительное отвислое брюхо, обрасти жирными складками двойного подбородка, едва прикрытыми веником редкой рыжеватой бороды. Круглое лицо его с толстыми, как у хомяка, щеками и едва заметной между ними крошечной пуговкой носа, почти такого же цвета, как поднесенная ко рту арбузная доля, лоснилось от жира и пота, стекавшего тонкими струйками из-под обшитого золотыми рельефными бляшками тёмно-красного башлыка.
– Ага! А вот и Полимед! Подоспел как раз к обеду. Кхе-хе-хе! – воткнувшиеся в купца, приближавшегося к навесу с радостно-добродушной маской на лице, маленькие поросячьи глазки Оронтона пьяно блестели из-под коротких белёсых бровей. – Ну, давай, присаживайся: поешь, выпей с нами на дорожку. Подвиньтесь, парни, дайте место послу басилевса. Кхе-хе-хе!
– Благодарю за приглашение, этнарх! – Полимед прижал ладонь к сердцу и поклонился. – Я не голоден. Да и некогда уже рассиживаться. Пора в путь. Хотелось бы успеть до темноты добраться до Феодосии.
– Не гони коней, Полимед! День впереди ещё долгий – успеем... Садись, садись: пока будут седлать коней, мы выпьем по чаше за встречу и за успех нашего посольства! Сынок, одолжи Полимеду свой скифос и командуй поход, – обратился вождь к старшему сыну.
Купцу ничего не оставалось, как со вздохом усесться по-скифски на пятки напротив Оронтона и подставить чеканную золотую чашу Орсенутиса под струю неразбавленного кроваво-красного вина из походного бурдюка, которым обносил сзади участников застолья проворный слуга вождя.
Через десять минут две с лишним сотни сатавков выехали за своим вождём с постоялого двора, провожаемые в воротах желавшим всем доброго пути Харитоном. Оронтон с десятком близких родичей проехал вперёд, пригласив сына номарха Лесподия занять место рядом с ним в голове колонны; остальные пристроились за охранявшими кибитку Полимеда царскими соматофилаками, удлинив посольский поезд втрое.
– Ну что, гекатонтарх, разомнём лошадок галопом? – повернул осклабленное в пьяной ухмылке лицо Оронтон к пристроившемуся слева Делиаду.
– Нет, вождь. Лучше не надо, а то половина моих воинов вскоре окажется на земле, – возразил вполне серьёзно Делиад.
– А оставшиеся так поотбивают себе к вечеру зады, что – ни сесть, ни лечь! Кха-ха-ха-ха! – загоготал заливисто Оронтон, а его братья, сыновья и племянники заржали сзади жеребцами. – Ну, так и быть, поедем не спеша, чтоб никого не потерять по дороге. Кха-ха-ха!
– Но тогда мы можем не поспеть до захода солнца в Феодосию, – подал голос сквозь несмолкаемый хохот развеселившихся сатавков старший сын вождя.
– Ну и ничего страшного – переночуем у Дамона, – ответил ему Делиад.
– А ты, парень, как я погляжу, совсем не торопишься на встречу с отцом! – заметил Оронтон, сочувственно хлопнул юношу по плечу и опять голосисто захохотал.
Окутавшись густыми дымчатыми клубами взметнувшейся из-под сотен копыт пыли, посольская колонна неспешно порысила по серой ленте дороги, убегавшей сквозь жёлтую стерню нескончаемых хлебных полей за далёкий западный горизонт.
По мере того как распаханные эллинскими первопоселенцами земли между Проливом и Длинной стеной истощались и давали всё меньшие урожаи, их владельцы превращали пшеничные и ячменные поля в пастбища для скота, разбивали на них виноградники, бахчи, огороды и фруктовые сады, а производство зерна постепенно перемещалось из центра страны на восточную и западную окраины. И теперь варвары-меоты, покрывшие хлебными нивами плодородные берега в низовьях многоводных Вардана и Танаиса, и скифы-сатавки, засеявшие постепенно хлебами всю северную, прилеглую к Меотиде, сторону Скалистого полуострова между Длинной стеной и озером Бик, питали хлебом многочисленные боспорские города и поставляли первосортное зерно на продажу в заморские страны. Обширные степи в южной части Скалистого полуострова, более засушливые и маловодные, служили пастбищами для тысячных стад овец, коров и табунов неприхотливых, низкорослых скифских лошадей, принадлежащих сатавкской знати. Неукреплённые селения сатавков из трёх-четырёх десятков глинобитных, крытых соломой мазанок почти все были нанизаны, как бусины на нитку, на большую дорогу. Близ каждого селения на каком-нибудь мало-мальски возвышенном месте стояла усадьба местного правителя-скептуха, представлявшая собой маленькую каменную крепость квадратной или прямоугольной формы с башнями на углах (возле некоторых селений таких усадеб было две, а то и три). В отличие от эллинских загородных поместий, вокруг селений и усадеб сатавков не было ни садов, ни виноградников, ни бахчей – только хлебные нивы и небольшие огороды с излюбленными скифами овощами.
По мере продвижения посольского поезда на запад к нему в хвост пристраивались всё новые и новые скептухи со старшими сынами, младшими братьями, племянниками и зятьями, так что когда под вечер послы добрались до постоялого двора Дамона у развилки трёх дорог, за делиадовой сотней соматофилаков ехало уже больше четырёх сотен скифов – вся сатавкская знать с немногими незаменимыми в дороге слугами. Здесь послов уже полдня дожидался посланец номарха Лесподия в звании гекатонтарха, чтобы, несмотря на близящуюся ночь, препроводить их вместе с Делиадом в Феодосию.
После короткой передышки Оронтон с десятком ближайших родичей, Полимед, успевший сбегать в кусты и опять укрывшийся в мягком меховом чреве своей кибитки, очень довольный, что всё ж таки будет сегодня ночевать с царским золотом за надёжными стенами Феодосии, Делиад с сотней измученных долгой тряской в сёдлах соматофилаков и присоединившийся к Делиаду и Оронтону в голове колонны местный молодой гекатонтарх Никий двинулись дальше по феодосийской дороге. А четыре сотни сатавков, которым нечего было делать в ночной Феодосии, не желая платить за ночлег на постоялом дворе, стали устраиваться под деревьями на берегу пруда, где им, возможно, придётся прождать несколько дней, пока чёрные волы дотащат Скилура от Неаполя до боспорской границы. Поскольку ночи стояли ещё по-летнему тёплые и сухие, скептухи посчитали излишним ставить шатры, расположившись на чепраках вокруг костров прямо под открытым небом.
Минут через двадцать рысивший помалу на юг отряд выехал на гребень невысокой холмистой гряды, с которого утомлённым всадникам и коням открылся бескрайний простор Феодосийского залива, искрящегося, как гигантский выпуклый бронзовый щит, в лучах опускающегося по правую руку в скифскую степь солнца. Сам город с бело-розовыми стенами и оранжево-красными крышами был хорошо различим над водой, на склоне невысокого, полого спускающегося к морю горного хребта на противоположной стороне залива, по зеркальной глади которого едва заметно скользили друг за дружкой, синхронно отталкиваясь тонкими лапками, две чёрные, остроносые, неуклюжие многоножки, спешившие протиснуться до темноты сквозь узкое горлышко в широкий кувшин Феодосийской гавани.
Почуявшие скорый конец долгого пути кони побежали вниз по полого спускавшейся к морю дороге веселее. Обогнув по низинному побережью выгнутый широкой дугой в западную сторону край огромного залива, кибитка и сопровождавшие её всадники, по проложенной через заросшее высокими камышами обширное болото узкой насыпи, проехали к устью неширокой илистой речки, служившей вместе с близко подступавшими в этом месте к заливу с запада лесистыми горами естественной преградой между пригородной феодосийской хорой и степью. Жители города не поленились ещё более усилить эту преграду, возведя по более высокому южному берегу этой речки, называвшейся Истриана, невысокую каменную стену, утыканную через каждые полстадия приземистыми квадратными башнями, надёжно оградив свои пригородные земельные наделы от опасных степных соседей. В трёх плефрах от залива через узкое и глубокое, будто ров, русло речки был перекинут неширокий дощатый мостик без перил, за которым в толстой стене, почти впритык к массивной башне, темнел узкий зев единственных ворот, через которые только и можно было добраться до Феодосии по суше. Несмотря на то, что усталое дневное светило пять минут как скрылось за ближней горой, прозванной "Трапезой" за свою плоскую, обрывистую, безлесную вершину, на которой виднелась небольшая крепость с наблюдательной башней, и побережье накрыла серая тень вечерних сумерек, здешняя стража, издалека заметившая приближение важных, давно ожидаемых гостей, продолжала держать ворота открытыми.
Проехав шагом узкий мост и ворота с десятком выстроившихся по обе стороны плечом к плечу со щитами и копьями молодых стражей, ответивших на приветствие Делиада сдержанно-дружескими улыбками, посольский отряд остановился возле большой, огороженной высоким каменным забором казармы здешнего гарнизона, из разумной экономии средств, состоящего сейчас, в основном, из местных юношей-эфебов. По совету Никия, Делиад велел своим едва державшимся в сёдлах воинам (кроме располагавшегося сразу за полимедовой кибиткой ламахова десятка) устраиваться на отдых и ночлег в здешнем полупустом лагере, столь до боли хорошо ему знакомом. Сам же он, а также Никий, Оронтон с десятком родичей, кибитка Полимеда с ценным грузом и не ведавший усталости Ламах со своим мужественным десятком, через минуту порысили дальше по изгибавшейся широкой дугой параллельно заливу дороге. Слева и справа, прерываясь через каждые два-три стадия узкими, уходящими к горам и к морю боковыми дорогами, тянулись высокие каменные ограды клеров, с видневшимися за ними густыми кронами согнувшихся под тяжестью дозревающих плодов садовых деревьев и черепичными крышами усадеб.
Спустя несколько минут сопровождавший посольскую кибитку отряд подъехал к западным воротам Феодосии, которые, как и ворота хоры, оставались по распоряжению номарха Лесподия открытыми для важных гостей из столицы и после того, как на город с западных склонов Таврских гор наползла густая вечерняя тень.
Феодосия была очень удачно и удобно расположена на северном берегу гористого полуострова, напоминавшего очертаниями огромный акулий зуб, вонзившийся с запада в широкое горло Феодосийского залива (ещё два острых каменных "зуба" глубоко вгрызлись в его податливую, обволакивающую плоть с восточной стороны). Всю срединную и южную часть Феодосийского полуострова занимал невысокий горный массив, от которого протянулись через весь юг Таврийского полуострова покрытые сочной зеленью лесов и высокогорных лугов, изрезанные глубокими ущельями горные хребты, сползавшие обратно в море около Гераклейского Херсонеса. Не только защищённая почти со всех сторон непреодолимыми для степняков лесистыми горами и морем местность, но и глубокая, надёжно отгороженная от штормовых волн и ветров двумя вытянувшимися в залив широкими "клешнями" гавань, в которой могла бы с лёгкостью поместиться сотня больших кораблей, делала город для его жителей истинным "Даром богов".
Город занимал пологую прибрежную низину, расположенную на северной стороне полуострова, обрывавшегося в 15-ти стадиях восточнее в море высоким белым глинистым мысом Теодеос. В том месте, где береговая линия, плавно загибаясь от юга к востоку, образует небольшой, выдающийся к северу выступ, поднималась над защищённой сходящимися навстречу узкими молами гаванью невысокая плоская возвышенность, тесно застроенная храмами и жилыми домами богачей и огороженная по верху тёмно-серой крепостной стеной. Первоначально эта горка составляла весь город, но за прошедшие с момента, когда там поселились первые переселенцы из далёкого Милета, четыре с лишним века город постепенно разросся, низина между прибрежной горкой и пологими склонами гор на юге и западе застроилась домами Нового города и огородилась вытянутой вдоль залива дугой внешней крепостной стены, а Старый город превратился в Акрополь. Очертания внешней стены повторяла огибавшая гавань и порт малая городская стена, выстроенная для защиты жилых кварталов от нападений с моря. И в большой стене, и в малой, имелось по трое ворот на западной, южной и восточной сторонах. Западные ворота внешней стены назывались Большими (от них уходила, огибая западный берег залива, большая дорога на Пантикапей и в Скифию). На противоположной стороне имелись Малые ворота, больше похожие на широкую калитку: они вели к расположенному за восточной стеной некрополю. Наконец, третьи ворота, пробитые в стене ровно посредине между Большими и Малыми, назывались Деметриными, поскольку близ них над южной городской стеной нависала гора Деметры, спускавшаяся двумя крутосклонными ступенями между глубокими, извилистыми балками почти к самому городу с тянувшегося по полуострову к мысу Теодеос горного хребта. На её нижней, ближней к городу, поросшей травой вершине красовался ребристыми колоннами и резным фронтоном небольшой храм Геры, а на второй, более дальней и высокой вершине проглядывали за деревьями священной сосновой рощи серые стены древнего святилища Деметры и Персефоны, от которого она и получила своё название.
Въехав в город, кибитка и всадники поехали по широкой, прямой, мощёной булыжником улице, уже малолюдной в это сумеречное вечернее время. Улица тянулась с запада на восток через всю Феодосию – от Больших до Малых ворот, пересекаясь в центре города на агоре с такой же широкой и прямой улицей, поднимавшейся от украшенных широкой аркой с барельефами центральных портовых ворот к средним воротам.
Царский дворец, бывший в то же время резиденцией номарха, находился, как и полагается, в Акрополе, куда с агоры вела прямая широкая улица через расположенные в западной стене ворота. Но ведомая Никием кавалькада поехала и дальше по главной продольной улице, огибавшей за агорой плавной дугой Акрополь с южной стороны.
Проехав с запада на восток весь город, всадники и кибитка остановились перед домом Хрисалиска – тестя номарха Лесподия и одного из богатейших людей не только Феодосии, но и всего Боспора. Дом этот, величине, богатству и роскоши которого мог бы позавидовать сам басилевс, представлял собой настоящую усадьбу, укрывшуюся на дне балки шириною примерно в плефр, между юго-восточным склоном Акрополя и параллельным склоном протянувшейся плефров на пять к заливу невысокой, неширокой, тесно застроенной небольшими домами горки, над противоположным склоном которой проходила внешняя защитная стена.
Кавалькада остановилась перед двумя львами с жёлтыми мраморными телами и пышными тёмно-коричневыми гривами, сторожившими, сидя по бокам на задних лапах, украшенный четырьмя гладкими ионическими колоннами и резным беломраморным фронтоном широкий вход в дом.
Устало соскочив на землю (и ему, с детских лет привычному к верховой езде, целый день, проведённый в седле, дался нелегко!), Делиад передал Снежка подбежавшему рабу-конюху и пригласил гостей в дом, где прошли первые беззаботные 16 лет его жизни, пока отец, вознамерившись сделать из него настоящего воина, который со временем сменит его на посту феодосийского номарха, не отправил его обычным эфебом в дальнюю казарму у загородной стены. Спустившийся с облучка кибитки Полимед попросил отнести в дом его сундук.
– Ламах, распорядись, – приказал Делиад.
Декеарх велел двум своим воинам передать поводья лошадей, копья и щиты товарищам, достать из кибитки сундук и нести его за послом в дом, и сам пошёл за ними замыкающим. Тем временем Дром завернул в ворота расположенной справа от входа конюшни, а рьяный служака Никий, бывший здесь как дома, остался проследить, чтобы все кони были заведены в стойла, вычищены, напоены, накормлены, кибитка посла закачена в сарай, а царских соматофилаков разместили на свободных койках в небольшой казарме слева от входа и отвели в трапезную на ужин.
Дом представлял собой вытянутый с юга на север на дне балки прямоугольник, разделённый поперечным строением на две неравные части. Номарх Лесподий и хозяин усадьбы Хрисалиск встречали гостей в малом переднем дворике, открывшемся за высокими, массивными, тёмно-вишнёвыми двустворчатыми дверьми, освещённым двумя парами факелов широким коридором и украшенной бронзовыми птицами и цветами кованой бронзовой решёткой. Шестнадцать ярких смоляных факелов, вставленных в бронзовые волчьи пасти на стенах, не впускали в закрытый со всех сторон двухъярусными строениями дворик скоплявшуюся над покатыми черепичными крышами ночную тьму.
Посреди квадратного дворика в треть плефра шириной возвышался мраморный фонтан. В центре широкой круглой чаши с поднимающимся над землёй на высоту колена узким закруглённым бортиком, высилась в рост человека на сужающейся кверху восьмигранной ножке плоская чаша поменьше, покрытая снаружи чудесной резьбой. Через её края в нижнюю чашу изливалась непрерывным, обильным, журчащим потоком прозрачная, как хрусталь, вода, исчезая в закрытом медной решёткой донном отверстии. За фонтаном белел украшенный барельефами мраморный куб домашнего алтаря Зевса. На западной и восточной сторонах двора темнели узкие двери шестнадцати комнат, над которыми проходила крытая каменная галерея, покоящаяся на массивных, соединённых арочными сводами, квадратных столпах.
Приблизившись с широкими улыбками на несколько шагов к ждавшим напротив входа хозяевам, шествовавшие впереди Оронтон и Полимед (Делиад, проведя гостей во двор, скромно отступил в сторону), обменялись с ними пожеланиями радости и дружескими объятиями; остальные ограничились молчаливыми поклонами.
Хрисалиск был в белом, отороченном красным геометрическим узором хитоне без пояса, ниспадающем широкими складками до щиколоток. Левой рукой, скрытой до кисти широким рукавом, он слегка опирался на тонкий, высокий посох из слоновой кости, с сидящим на шаровидном навершии скифским грифоном – крылатым львом со зловещими рубиновыми глазами. И хотя тяжкий груз 70-ти прожитых лет слегка пригнул к земле его плечи и спину и покрыл густым слоем серебра его длинные волнистые волосы и широкую окладистую бороду, это лишь добавляло старцу патриархального величия.
Его 43-летний зять вышел к гостям в коротком, до колен, тёмно-синем хитоне с рукавами по локоть, перепоясанном узким серебряным поясом, и в мягких коричневых домашних башмаках. Будучи почти на голову ниже тестя, он был пошире в плечах и бёдрах, имел сильные, с развитой мускулатурой руки и ноги. Правда, его внушительную фигуру опытного, хорошо натренированного воина несколько портил заметно выросший в последние годы живот.
Повернув голову к почтительно замершему в нескольких шагах за его правым плечом старому доверенному слуге вольноотпущеннику Пакору, помогавшему ему надзирать за рабами и следить за порядком в доме, Хрисалиск приказал показать гостям их комнаты, а затем проводить их в бальнеум. Проследив краем глаза, как его воины под присмотром Ламаха заносят вслед за Полимедом в его комнату на левой стороне двора кованый дорожный сундук, Делиад подошёл, наконец, к деду и отцу, так и впившимся в него после долгой разлуки оценивающими взглядами: сдержанно-радостным у одного, придирчиво-строгим – у другого.
– Ну как тебе наш гекатонтарх? Не правда ли хорош? – обратился с довольной улыбкой Хрисалиск к Лесподию. Тот в ответ лишь скептически хмыкнул. – Нет, кроме шуток, в этих доспехах он похож на юного Александра... Ну сними же свой шлем, дай деду расцеловать тебя!
Хрисалиск ласково привлёк к себе обожаемого внука и поцеловал в обе щеки, Лесподий ограничился по-солдатски крепким рукопожатием. Его загорелое широкоскулое лицо, с суровыми складками над переносицей и вокруг неулыбчивого рта, было как всегда строгим, но обращённый на Делиада взгляд с пляшущими в темно-карих зрачках огоньками, излучал непривычное тепло.
– Пойди, повидайся с матерью, – приказал он вполголоса и легонько подтолкнул сына в спину.
Облегчённо выдохнув, Делиад поспешил в гинекей, находившийся, как и полагается, в дальней от входа стороне дома. Обойдя фонтан и жертвенник Зевса, он прошёл открытым широким коридором, пробитым, подобно тоннелю, сквозь середину поперечного крыла дома, и оказался во втором внутреннем дворе – такой же ширины, но в два раза длиннее первого. Ряды стройных гладкоствольных колонн из желтоватого мрамора обступили его со всех сторон, удерживая на вычурных коринфских капителях тяжёлый черепичный навес перистиля, под которым горели десятки факелов, бросая отблески колеблющегося света на большой, глубокий, обложенный розовым мрамором прямоугольный бассейн, занимавший всю середину двора. На четырёх углах его невысокого бортика сидели на задних лапах спинами к воде покрытые яркой золотой краской мраморные львы – такие же, как те, что стерегли вход. В южную стенку бассейна, недалеко от верхнего края были вмурованы три мраморные гривастые львиные головы с хищно оскаленными клыкастыми пастями, из которых в бассейн мощными струями вливалась вода, перетекавшая по подземной трубе из первого бассейна, и утекала в три такие же пасти, расположенные чуть ниже на противоположной стороне. И в фонтан малого дворика, и в бассейн большого двора, и в расположенный в правом крыле дома бальнеум с роскошными ванными комнатами и топкой для подогрева, вода поступала самотёком из ручья, стекавшего по скрытым под городскими кварталами трубам со склона Деметриной горы, где били из земли обильные водой родники.
