Текст книги "Ставрос. Падение Константинополя (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 78 страниц)

Валент мрачно и значительно улыбался, глядя прямо на Феофано. Он был немного бледен, как и императрица, но полон решимости. Когда он остановился, противники посмотрели друг другу в глаза.

– Ты желаешь устроить поединок военачальников перед войском? Это славный древний обычай, – сказал черный кентарх. – Я верховный военачальник Ибрахима-паши, и я принимаю твой вызов вместо него!

Феофано словно бы дрогнула, когда смерть предстала ей при свете дня, в образе этого безжалостного восточного воителя; но тут же царица кивнула. Кто-то сзади услужливо сунул ей в руку копье.

При виде этого у Дионисия вздулись желваки на скулах и засверкали глаза; и вдруг он выехал вперед, заслонив собою царицу.

– Еще более древний и славный обычай – убивать предателей без суда и чести! – громко сказал гиппарх греков, впиваясь взглядом в лицо Валента. – И ты забыл поставить нашей царице условие, которое решило бы исход сражения в случае ее победы: таковы правила поединков вождей! Но никаких твоих условий мы не принимаем, и честных поединков с тобой быть не может, изменник!..

Он сжал губы и закончил:

– Убирайся назад в строй, к своим туркам, а не то я прикончу тебя на месте!..

Валент словно прирос к своему месту, к своему коню, побледнев еще больше; воины с обеих сторон замерли. Фома Нотарас, златоголовый, как херувим, ошибкой надевший шлем и панцирь, прикрыл глаза и прошептал молитву.

И тут в рядах ромеев произошло новое волнение; и через несколько мгновений из них вырвался кавалерист, поравнявшийся с императрицей и Дионисием.

– Ты что тут делаешь!.. – узнав всадника, крикнул до крайности изумленный и взбешенный старший Аммоний.

Но Дарий не слушал его: он поскакал прямо к отцу. Однако далеко от своих юноша отъехать не посмел и остановил коня, весь побелев, качаясь в седле. Но он твердо посмотрел в глаза отцу, собрав последние силы.

– Отец! Убей меня, прежде чем станешь убивать наших! – громко крикнул Дарий.

Феофано ахнула. Валент несколько мгновений смотрел сыну в лицо: мальчик был без шлема, и длинные черные волосы то относило ветром, то бросало снова ему в глаза. Но Дарий не отводил взгляда и сидел очень прямо.

А потом случилось невероятное: громко вскрикнули и турки, и греки. Валент хлестнул плетью коня и понесся прочь. Казалось… может, только показалось, что он махнул рукой на скаку; но в следующий миг сорвалась с места вся огромная азиатская конница, тысяча всадников. Турецкие конные лучники-сипахи вскинули было луки, но никто не выстрелил: слишком они растерялись.

Азиаты во главе с Валентом Аммонием помчались прочь, словно кочевники, не имевшие ни дома, ни закона, ни цезаря! Опомнившиеся турки выпустили им вслед несколько десятков стрел, и некоторые достигли цели; но остановить это бегство было уже невозможно.

Турецкая пехота дрогнула и словно сжалась после этого ужасного предательства: они сбились вместе, выставив копья. И тут вспрянувший Дионисий Аммоний закричал:

– Вперед, империя!..

– Вперед!.. – закричала и Феофано; и прежде, чем успела испугаться, без оглядки помчалась на врага следом за Дионисием и другими конниками, с легкостью сломавшими турецкий строй.

Феофано била копьем, потом поражала мечом с быстротою и яростью, которых до сих пор не подозревала в себе, хотя месяцами и годами воспитывала в себе воительницу-убийцу. Казалось, что конница греков, сотрясая землю, разверзла ворота в ад, выпустив тысячи демонов, которые вселились в воинов. Клит, осатаневший от крови, топтал падающих ему под копыта врагов; Феофано перестала сознавать что-либо, кроме неистовой радости убийства.

А потом конь под ней вдруг зашатался, передние ноги подогнулись; и Феофано упала под ноги своим же конникам. От удара о землю царица чуть не лишилась чувств; и когда сверху обрушилась туша мертвого коня, подумала: “Конец!”

Она вскрикнула, когда конский труп придавил ей ноги; попыталась приподняться, но тут же упала. Она и не почувствовала, когда ее успели ранить!

А потом царица ощутила, как ее вытаскивают из-под мертвого коня; и чьи-то железные руки возносят ее в седло, как сама она когда-то поднимала на спину Клита свою филэ!

Не понимая, свой это или враг, царица повисла вниз головой поперек седла, лука которого больно впилась в ребра; и наступила темнота.

Когда Феофано очнулась, голова ее покоилась на чьих-то коленях. Она посмотрела вверх, затуманенный взор прояснился – и увидела над собою Марка.

Он был весь в крови, может, и собственной; но несмотря на это, радостно улыбался.

– Ты очнулась, великая царица! Мы уже не чаяли…

– Перестань, – пробормотала Феофано, превозмогая боль во всем теле: она ощутила повязку, стягивавшую ребра. Боль, поднимавшаяся по ногам, говорила, что, кажется, она сломала по крайней мере одну ногу…

Феофано повернула голову и увидела тени, колеблющиеся на стенке шатра.

– Где я? И кто победил?

– Мы победили! Паша разбит наголову и бежал, – громко откликнулся другой голос: Фома!

У Феофано не было сил посмотреть, ранен ли брат; и она закрыла глаза опять.

– А Мардоний?

– Валент уволок его с собой, – мрачно ответил Марк. – Как и увел все главные силы Ибрахима-паши!

– А его дочери? А Феодора? – вскрикнула тут Феофано; от этого воспоминания она словно окрепла, и села, оттолкнув руки Марка.

– Мы послали к ним отряд – тотчас после битвы, уже три часа тому назад, – ответил помрачневший лаконец. – Мы надеемся, что Валент… Ему может быть не до того сейчас; наверное, нет – мы должны его опередить!

Марк сжал кулаки, словно ему совсем не так в это верилось, как хотелось бы.

Феофано прикрыла глаза левой рукой, которая болела меньше.

– А Дарий? – шепотом спросила она.

– Жив и невредим! Он в битве не участвовал, я прогнал его! – откликнулся Дионисий, сидевший рядом в молчании. У Дионисия были туго перевязаны грудь и правое плечо, он побледнел от потери крови, но улыбался: все же они одержали победу, на которую едва ли надеялись!

Феофано припала к груди Марка, позволив обнять себя, и обернулась к патрикию.

Он был тоже весь в крови, но как будто бы не ранен. Однако сидел так, точно терпел большую боль.

– А ты как уцелел, брат? – спросила Феофано. Ее действительно это изумляло.

Патрикий пожал плечами.

– Не помню… Кажется, меня сшибли с лошади, а потом меня завалило трупами.

Феофано засмеялась: глаза слезились, и она держалась за грудь.

– Уверена, что ты этого и добивался, братец.

Фома тоже засмеялся; но скоро смех прекратился. Им обоим сейчас было не до веселья.

– Только бы они успели! – сказала Феофано вслух то, что терзало всех в эту минуту.

========== Глава 78 ==========

Феодора, Кассандра и три младшие дочери Дионисия Аммония, – Дария, Кира и Ксения, – сидели все вместе в гостиной дома Кассандры, которую можно было бы назвать Магнаврой: велико-златой, как золотая палата императорского Буколеона. Они сбились вместе, потому что поодиночке переживать эти часы было невозможно. Здесь же были и дети московской пленницы со служанками.

Взаимное отвращение, которое могло существовать между женщинами, растаяло перед лицом ужасной опасности: но только на время. Две госпожи этого сборища, Кассандра и Феодора, лучше прочих понимали это: но сейчас, встречаясь глазами и видя бледность друг друга, улыбались одна другой.

Три девицы сидели поодаль, тесной группкой; Дария и Кира, четырнадцати и двенадцати лет, держались за руки. Дария была самой черной из них; у Киры оказались темно-карие глаза, как у славянки, и темно-каштановые волосы, а у одиннадцатилетней Ксении голубые глаза и каштановые волосы матери. Но все три, тонкогубые и тонкокостные, были хороши собой и похожи: их отличала не материнская стать, а восточная пугливость и застенчивость. В своих богатых платьях, многорядных жемчужных бусах они казались украшениями этой гостиной, выхоленными цветами… таких девушек гораздо более, чем богиням, хотелось уподоблять благородным, но неодушевленным предметам: материнская властная рука или рука властелина-супруга будет переставлять их с места на место, не возбуждая никакого протеста или вопроса.

Феодоре очень хотелось надеяться, что она ошибается, оценивая этих девиц.

Вечерело, и дочерям Кассандры пора было ложиться спать, чтобы не пошатнуть свое нежное здоровье, не говоря о малышах; но ни одна, ни другая мать не могли отпустить детей от себя. Чего они ждали? Никаких решительных новостей из лагеря повстанцев еще не долетало; но общее предчувствие согнало женщин вниз, в гостиную. Чувство объединяет женщин гораздо быстрее, чем разум – мужчин: вернее говоря, у женщин разум и чувство нераздельны…

Кассандра взглянула на Анастасию, клонившую темную головку к материнскому плечу, и сказала московитке:

– Уложи детей здесь, на диване! Ксения – встань, уступи место! – на одном дыхании велела она младшей дочери.

Ксения, которая сама уже засыпала, свернувшись клубочком в углу дивана, вздрогнула и проснулась. Она встала и уступила детям место, не сказав ни слова. Видя ее потупленный взор и сложенные руки, Феодора вспоминала Дария – и думала, что эта покорность может таить под собою что угодно…

Хотя едва ли. У юноши может таить, а у этого бледного цветка, не видевшего солнца, – нет.

Когда Вард и Анастасия уснули, прильнув друг к другу, Кассандра вздохнула и, встав со своего места, опустилась рядом с Феодорой на подушки: точно ей наскучило такое послушание, и хотелось с кем-нибудь схватиться, о кого можно поточить оставшиеся зубы. Гостиная была достаточно просторной, чтобы не мешать спящим малышам.

– Как ты думаешь, каковы в действительности силы паши? – спросила гречанка: она взирала на Феодору пристально, будто на противника – и на оракула. – Возможно ли нам победить? Ты близко знаешь свою царицу – способна ли она на те чудеса, которые ей приписывают?

– Феофано способна на необыкновенные вещи, – призналась Феодора: она невольно покраснела. – Это правда: она воодушевляла греческих солдат… и делала из смердов воинов… тогда, когда, казалось, воодушевить их неспособно было уже ничто. Ни угрозы военачальников и патрикиев, ни проповеди священников!

Кассандра кивнула.

– Мне это понятно. Людям всегда нужно новое, – заметила она. – Людей нужно непрестанно изумлять, очаровывать… Византия умела это, как умели до нее Рим, Эллада, Персия, Азия… Феофано, похоже, возродила это искусство: пусть только в себе одной!

Она улыбнулась.

– Хотя право изумлять и очаровывать в наши дни себе прочно присвоила церковь – но ее зрелища людям наскучили; и вдохновляют разве что страхом, тех, кто послабей духом… Церковь не рождает героев!

“У греков – да, как и у русов. У нас богатырей рождает русское чувство, как у вас греческое, – подумала Феодора. – А католические рыцари – чудовища, дети чудовищной же церкви!”

Помолчав, госпожа дома велела, посмотрев на дочерей:

– Кира! Сбегай наверх и принеси шитье для себя и сестер, не сидеть же без дела!

Средняя дочь послушно кивнула гладко причесанной темно-каштановой головой и, бесшумно встав, убежала наверх. Феодора проводила девочку взглядом и подумала, что то, о чем мать говорит с нею наедине, остается и и останется тайной за семью печатями.

Себе и гостье Кассандра приказала подать вина и орехов в меду. Ее дом пока еще совсем не нуждался. Феодора выпила прекрасного хозяйского вина и почувствовала, как душу опять окутывает, тяготит темное подозрение.

Пока они угощались, – о том, чтобы ложиться спать, и речи не шло, точно в воздухе повис негласный запрет, – Кассандра Катаволинос опять завела разговор о войне и об их положении, опять удивляя московитку тонкими и умными замечаниями. Не служила ли эта женщина при дворе, подобно Феофано?

А потом за окном раздался дробот копыт: торопливый всадник. Госпожи тотчас вскочили, дочери и служанки с небольшим опозданием.

– Один! – прошептала Кассандра, подняв палец. – Гонец! Сидите, я встречу его!

Она окутала голову покрывалом, которое в женском обществе было просто небрежно наброшено на круглые плечи; Феодора нахмурилась, глядя, как госпожа быстрыми движениями охорашивается перед серебряным зеркалом. Какого – чьего гонца она ждет?

Кассандра поспешно покинула гостиную, и Феодора впервые осталась наедине со всеми тремя ее дочерьми. Вот тут бы и поговорить с ними! Но чтобы вызнать что-нибудь у них, нужно очень много времени и такое же искусство убеждения, как у василиссы Феофано: у московской рабыни не было ни того, ни другого.

Кассандра вернулась спустя небольшое время – одна, бледная, как утопленница. Когда она входила, ей пришлось опереться рукой о косяк и отдышаться.

Феодора вскрикнула:

– Что?..

Кассандра быстро прижала палец к губам; потом бросила дочерям, взглянув на них:

– Идите наверх и ложитесь спать!

Девушки встали с места, несколько мгновений испуганно смотрели на мать – а потом быстро ушли, держась вместе. Не смели ничего спросить? Надеялись на мать, как всегда?

Послушание – это и хорошо, и очень плохо… мать, спаси же души малых сих, подумала Феодора.

Когда они остались вдвоем, не считая служанок и спящих детей, Кассандра взяла гостью под руку и оперлась на нее. Госпожа дома была ниже московитки, но чуть не уронила ее: столько крепкой плоти в ней было.

– Случилось… сражение? – едва шевеля губами, спросила Феодора. Внезапная боль стала резать ей ребра; она схватилась свободной рукой за грудь.

Кассандра кивнула.

– Да… Почти нет надежды… У паши втрое больше войска, и втрое большая конница: а это погибель. Или есть одна безумная надежда!

Она прервалась.

– Что Валент уступит или побежит с поля брани!

Она посмотрела в лицо славянки – снизу вверх, словно просила ее поделиться своей верой.

– Он сильный человек, – прошептала Кассандра. – Но сильные люди ломаются тогда, когда слабые и гнилые только гнутся. Валент может бежать именно потому, что не пересилит себя, не заставит себя напасть на своих!

Кассандра прижалась пылающим лбом к плечу Феодоры, точно русская варварка была ей сестрой или матерью.

– Господи, помоги нам всем…

Обе перекрестились.

– Где этот вестник? – спросила Феодора.

– В доме, на кухне… Я велела его накормить, – сказала Кассандра. – Пойдем, поговоришь с ним сама! – прибавила она, видя, чего жаждет гостья.

Но стоило им пройти несколько шагов, как Феодора вдруг вскрикнула и схватилась за лодыжку.

– Я сломала ногу!..

Она села прямо на пол, плача от боли.

Кассандра ахнула и, упав рядом с нею на колени, тут же задрала ее юбки и ощупала правую ногу, за которую держалась московитка.

– Ничего нет, кость цела!

– Может, потянула, – сказала Феодора. Боль все не утихала, и она сжала зубы, чтобы не стонать.

Кассандра вдруг проворно согнула ее ступню, а потом согнула и выпрямила ногу в колене. Феодора не успела и ахнуть; а хозяйка заключила:

– И даже не потянула! Вставай, не выдумывай!

Феодора встала, изумляясь себе, – боль была такая, точно она и в самом деле сломала какой-нибудь член тела, хотя подобного с ней не приключалось никогда. И сейчас ноги были невредимы. А грудь по-прежнему резало от ходьбы и волнения – так, точно переломаны были и ребра…

Тут Феодора остановилась и схватилась за голову.

– Я все знаю!..

Кассандра изумилась.

– Что ты знаешь? – вопросила она почти грозно.

– Моя царица… моя филэ ранена в бою, и у нее сломаны ребра и лодыжка, – жалобно ответила Феодора. – Я сейчас почувствовала ее боль как свою!

Она даже не заметила, что только что выдала Кассандре тайну своей любви; Кассандра, однако, пропустила это мимо ушей, точно давно известный пустяк. А вот признание в разделенной боли впечатлило гречанку куда сильней – и почти убедило в правильности догадки гостьи.

– Может быть! Может быть, – прошептала Кассандра. – Я слышала, такие вещи случаются!

Она устремила на московитку пристальный взгляд – несмотря на все тревоги, ее глаза и брови были накрашены.

– Феофано жива?

– Да, – ответила Феодора и попыталась улыбнуться. – Если бы она умерла…

“Это был бы конец и для меня – я чувствую!”

– Но ей очень плохо, – прошептала Феодора. – И я не знаю, кто победил!

Кассандра приставила к губам палец.

– Если она жива – наверное, победили наши, – прошептала хозяйка с блеском в голубых глазах. – Попади она к туркам с такими ранами, они замучили бы ее куда скорее, чем здоровых пленников!

Гречанка погладила Феодору по плечу пухлявой рукой.

– Или ты не знаешь, как османы обращаются с пленными? А Феофано пришлось бы куда хуже обыкновенного греческого пленника – ее у турок слишком ненавидят, и слишком много она им сделала!

– Она женщина… уже за это ее ненавидят больше других, – сказала Феодора. Она трудно сглотнула.

Кассандра кивнула.

– Верно.

Она заправила под покрывало выбившиеся каштановые завитки.

– А теперь идем, расспросим гонца вместе!

Они дошли до кухни, где солдат, как оказалось, уже спал, сидя на лавке и уронив голову на грубо сколоченный стол.

Кассандра обошла стол и бесстрашно встряхнула его за плечо. Солдат вздрогнул и выпрямился, хватаясь за меч; потом улыбнулся и опустил руки. Он протер глаза.

– Прости, госпожа!

– Ничего, – сказала Кассандра. – Ты поспишь потом, сейчас докладывай! Вот госпожа Феодора – что тебе было велено ей передать?

Солдат посмотрел на Феодору – потом отвел взгляд. Он поскреб в бороде.

– Твой муж… велел сказать, что любит тебя, и просил сберечь детей, – ответил вестник после молчания.

Феодора закрыла лицо руками. В сердце будто воткнулась игла.

– Бедный Фома!

А если он убит? Даже пусть, чудом, они победили… Фому она не почувствовала, как будто они никогда не разделяли супружеского ложа!

– Ничего больше он не сказал, и ни строчки не написал? И ты ничего больше не знаешь? – глухо спросила Феодора. К горлу подкатывал комок.

– Нет, не написал. И я ничего больше не знаю, госпожа, – печально и немного виновато ответил вестник. – Когда я уезжал, лагерь еще спал; а уже прошли почти сутки, скоро взойдет луна! Все решилось без меня!

Тут Кассандра вдруг хлопнула ладонью по столу и приказала:

– Тихо!

Оба, солдат и Феодора, замерли, точно Кассандра сейчас внимала каким-то высшим силам.

– Победа… наверное, победа, – прошептала хозяйка наконец. – Но при таком перевесе сил это могло случиться, только если силы паши раздробились!

– Если Валент бежал! – воскликнула московитка.

Кассандра кивнула.

– А это значит… что он увел с собой не меньше половины турецкого войска! Может, азиатов, с которыми условился заранее, – сказала она. – Возможно, он хотел таким образом обескровить Ибрахима-пашу, уничтожить нашего врага… хотя едва ли.

– Он хотел обескровить турок, но не для нас, а для себя, – сказала Феодора.

Кассандра улыбнулась.

– Никто не может теперь знать, о чем он думал! Но я чувствую, что Валент скоро вернется. И он не оставит нам своих дочерей, как не оставит в покое моих дочерей, меня и тебя! Такие мужчины не бросают женщин, на которых когда-то притязали и имели законные права, – для них это худшее унижение… и отдать женщин для них все равно что уступить часть себя!

“Меня Валент давно мыслит частью себя”, – подумала Феодора; по спине пробежал озноб.

А потом неожиданно Кассандра сказала:

– Нам нужно бежать, и моим племянницам, дочерям Валента, тоже!

– Но куда? – воскликнула Феодора. – Если наши победили – мы можем разминуться с ними, а это хуже смерти!

– Хуже смерти нам будет попасть в руки Валента и его азиатов, – ответила Кассандра. – Мы бежим к моему зятю, мужу моей старшей дочери Лидии! Валент не знает, куда она была выдана, – как и не знает ее мужа: это безродный человек, а свадьбу изменник уже не застал!

Она хлопнула в ладоши и приказала вздрогнувшему вестнику:

– Вставай, некогда сейчас рассыпаться! Помогай нам собираться! Я пойду подниму дочерей!

Она повернулась и быстро направилась назад в гостиную, бросив Феодоре через плечо:

– Иди собирай своих детей и слуг!

Феодора несколько мгновений стояла неподвижно – слишком дерзким и опрометчивым показалось ей решение госпожи; но здесь слово Кассандры – закон. И решенного она не перерешит!

Когда взошла луна, все женщины были верхом – даже нежные девушки, как оказалось, умели держаться в седле. Кто научил их этому, отец или мать? Кассандра сидела на лошади ловко и прямо, как опытная наездница.

Феодора напоследок попыталась разубедить госпожу:

– Но ведь наши нас потеряют!

– Если Валент бежал, это случилось гораздо раньше, чем Дионисий и Феофано смогли послать к нам, – ответила Кассандра. – А значит, он так или иначе опередит их!

Хозяйка взглянула в глаза Феодоре – и той показалось, что Кассандра догадалась о чувстве Валента к ней, как и о чувстве между нею и Метаксией.

О том, что дома остались без защиты слуги, Феодора и напоминать не стала: слуги не знали, куда уезжают хозяева, и едва ли были нужны Валенту. Ну а не повезет, попадут под горячую руку – значит, такова их судьба! Так, несомненно, рассуждала Кассандра: как и многие благородные ромеи, и многие господа что на греческой земле, что на русской.

Они добрались до дома Валента без помех – как раз тогда, когда дом начал пробуждаться. В утреннем свете Феодора увидела, что этот особняк совсем не похож на жилище Дионисия: это была настоящая римская вилла, с фонтанами и нагими статуями нимф-невест и эфебов. Но Феодора знала, как обманчива внешность.

София и Агата вышли к ним вдвоем – заспанные, испуганные, но владеющие собой. Это были совсем зрелые девицы, ненамного моложе Феодоры, которой уже исполнилось двадцать лет. Почему отец так медлил с их замужеством?

Кассандра быстро, по-военному четко рассказала хозяйкам дома, что произошло и чего ждать: дочери Валента ужаснулись, но не растерялись, согласившись немедленно действовать. Женщинам очень полезно вести дом в одиночку!

Беглецы очень устали – Ксения и Кира даже заснули, пока двоюродные сестры собирались в дорогу: заснули, едва присев. Мать и Феодора тревожно глядели на них – как они выдержат путь, не говоря о самых младших? Но нужно, чего бы это ни стоило!

А когда для Софии и Агаты выводили лошадей, все услышали топот копыт вдали – к ним приближался большой отряд, и земля под ногами беглецов уже содрогалась.

========== Глава 79 ==========

Софии и Агате тоже не впервой было садиться на коня, и они казались крепче дочерей Кассандры, сложением больше напоминая статных гречанок и римлянок прошлого. Но долгих минут, что они потратили на то, чтобы управиться со своими лошадьми, было уже не возместить.

Конница приближалась; казалось, на глазах войско тучею застило горизонт. Беглецы смотрели как зачарованные – разве можно надеяться уйти от такой армии с малыми детьми и женщинами?

Когда войско приблизилось настолько, что стало возможно различить за облаком пыли людей и лошадей, Феодора поняла, что все пропало.

Множество головных повязок и шапок самых причудливых форм; смуглые лица – не по-гречески смуглые, в желтизну; черные вислые усы и бороды; страшные турецкие луки за спиной; упряжь, украшенная колокольчиками и конскими хвостами… А впереди всего этого войска скакал Валент, одетый и вооруженный по-гречески, в алом плаще, сколотом на правом плече круглой золотой фибулой. И это-то и было самое страшное. В глаза Феодоре ослепительно засверкал знак власти – золотой лев, поднявшийся на задние лапы.

Дети заплакали, и служанки прижали их к себе, пряча в своих юбках; Феодора не выдержала этого и спрыгнула с лошади.

– Отойдите! – крикнула она Леониду и Теоклу, которые заступили ее, подняв мечи. – Вы только напрасно погибнете, им нужна я!..

Кассандра тоже спешилась и стала рядом со своей нечаянной союзницей. Воины закрыли собой женщин. София, Агата и дочери Кассандры остались в седлах – до последнего надеясь на чудо; или, может, слишком испугались, чтобы слезть.

Когда Валент подскакал, стало видно белозубую улыбку; оружия он не вынимал. Воины, взявшие женщин в кольцо, прянули вперед; кольцо ощетинилось копьями, как ошейник раба шипами.

“Они тоже не могут отдать нас”, – подумала Феодора; и крикнула:

– Стоять! Я приказываю: не троньте его!..

Валента могли бы поднять на копья, если бы не это предостережение; но воины замерли, услышав приказ госпожи. Умом они и сами понимали, что, убей они вождя, женщин и детей не спасет уже ничто; но вся их мужская природа требовала драться за женщин до последнего. Однако когда Валент подъехал на удар копья, ни один из защитников не шелохнулся.

Черный кентарх рассмеялся и посмотрел прямо в лицо Феодоре.

– Я так и знал, что ты не позволишь им, – сказал он. – Я восхищен твоим умом, как и твоей красотой!

– Что тебе нужно? – спросила Феодора, высоко подняв голову. Удивительно – она и очень боялась этого человека сейчас, и, вместе с тем, совсем не боялась: как женщина, нутром чувствующая глубокую страсть мужчины, которая заставит его оберегать женщину даже от самого себя!

– Мне нужна моя награда, – ответил военачальник, глядя на нее с восхищением, обожанием. – За всю кровь, что я пролил ради тебя, и за слезы моего сердца!

Он рассмеялся над своей сердечной раной, как и подобало мужчине; азиаты тоже засмеялись. Но Валент был серьезен как никогда.

– Ты поедешь со мной, – сказал черный кентарх. – Мои дочери, разумеется, тоже. А вы свободны, – вдруг обратился он к Кассандре и ее дочерям. – Лишние пленники нам не нужны!

– Я не оставлю их! – сказала Кассандра. Но несмотря на решимость в ее взгляде, Валент тут же уловил сомнение в голосе жены брата. Он покачал головой.

– Это ни к чему, – ответил он. – Ты понимаешь, что мое решение непоколебимо. Уезжайте, пока мои люди не взялись за оружие!

– Какой ты мерзавец, – сказала Кассандра. Она побледнела, и губы вздрагивали от сознания предательства, которое она сейчас неизбежно совершит. Кассандра посмотрела на своих дочерей – потом на Феодору. Московитка кивнула.

– Уезжайте! Вы еще можете помочь нам, если доберетесь до…

Она закусила губу, прежде чем Кассандра ее остановила. Феодора в ужасе взглянула на своего победителя; Валент усмехнулся.

– Не бойся, малышка, я не стану пытать женщин! Куда бы они ни побежали, мне они ничем не угрожают. Им бы отсидеться сейчас всей семьей, и только – не правда ли?

Он посмотрел на Кассандру.

– Ведь вы поехали к одному из твоих зятьев, я угадал?

– Чтоб тебе гореть в аду, – сказала гречанка. Валент кивнул: он нисколько не рассердился.

Феодора заметила, что воины Кассандры начали отодвигаться от нее и ее детей – и наконец около московитки остались только Леонид, Теокл и те трое, кто привез ее в дом Кассандры. Они служили Дионисию, но отказались покинуть русскую госпожу.

Валент склонился к ней с седла и протянул руку; закаменевший Леонид дрогнул и едва удержался от того, чтобы ударить.

– Я бы предложил тебе поехать со мной – это было бы и удобнее, ты устала, – сказал черный кентарх. – И я вижу, что ты сама хотела бы этого! Но твои храбрые охранители не позволят. Так что садись на свою Тессу!

“И даже узнал, как зовут лошадь”, – подумала Феодора. И коварный Валент был прав, он посмотрел в прямо сердце ей – самое естественное желание женщины отдаться под сильную руку, под мужскую защиту; оно преобладает в женщинах, не закаленных долгим воспитанием! Не зря Феофано так разгневалась, когда ей напомнили об этом: потому что для женщины нет ничего легче!

– Господи, помоги сберечь мою душу, – прошептала Феодора. Она прикрыла глаза, глубоко вздохнув.

– Тебя подсадить? – спросил Валент.

– Нет! – поспешно воскликнула пленница.

Она взобралась в седло с помощью Леонида; тот убивал Валента взглядом, бессильный поднять против него меч.

– Магдалина, дай мне дочь, – дрожащим голосом приказала Феодора итальянке.

– Нет, пусть лучше детей везут твои мужчины, – вдруг сказал Валент. – Так надежнее.

Феодора тут же поняла, в чем смысл этой заботы: занятые малышами, воины не смогут заступиться за нее, буде это потребуется!

– Мерзавец, – едва слышно прошептала она, не решаясь бранить Валента вслух.

– Умница, – сказал он, словно не заметив оскорбления. Он пригладил свои усы и счастливо вздохнул, расправив широкие плечи. – Как давно я об этом мечтал!

Он посмотрел на Кассандру, которая уже села на коня; Феодора тоже смотрела на нее – с тоской и надеждой.

– Я пришлю тебе помощь, – сказала гречанка.

– Это прекрасно, – ответил Валент вместо Феодоры, которой не повиновался язык. – Но наше прощание затянулось. Госпоже Кассандре – желаю здравствовать и радоваться!

Кассандру передернуло от этого греко-римского обращения, которое прозвучало особенно жестокой насмешкой.

– Берегись… ты умрешь, – пригрозила гречанка, чувствуя себя увереннее за спинами своих воинов. И военачальник почувствовал, что речь больше, чем о смерти.

Валент кивнул с азиатским спокойствием.

– Все когда-нибудь умрем!

Потом он сделал знак своим воинам. Феодора, окруженная азиатами со всех сторон, чувствовала запах их тел и одежд, заглушавший конский пот; от них пахло не хуже, чем от всех конников, проделавших долгий путь, но у нее желудок сжался от чуждости этих испарений.

Они поскакали прочь. У Феодоры все силы ушли на то, чтобы держаться; на то, чтобы страдать и бояться, их не осталось.

Однажды, бросив взгляд налево, она увидела рядом коня с двойной ношей: за спиной греческого воина, горстка которых была среди азиатов, ехал черноволосый мальчик возраста Ксении или младше. Мардоний!

“Может, он пригодится”, – мелькнула безумная мысль.

Они скакали несколько часов, куда – неизвестно; по сторонам поднимались и исчезали холмы, рощи, иногда возникали и пропадали селения. Но нечего было даже надеяться, что робкие крестьяне помешают такой армии! Благоразумные прячутся за спинами друг у друга…

Когда солнце взошло высоко, Валент отдал приказ остановиться.

Азиаты раскинули несколько палаток, которые неведомо как везли, приторочив к седлам. Одну отдали женщинам – дочерям Валента и служанкам Феодоры, при которых были дети. Еще одна предназначалась для вождя… и его пленницы. Теперь Феодора понимала, как глупо было надеяться, что он оставит ее в покое хотя бы на сегодня…

Что делать?.. У нее был кинжал, конечно, – но какая сумасшедшая пустит его в ход, помня о своих детях? Да и не будь детей – страшно представить, какая участь ее ждет среди этих диких людей, если их предводитель погибнет от ее руки!

Она без сил сидела на кошме, уронив растрепанную голову и сложив руки. Опять болела нога, напоминавшая ей о Феофано, филэ, которую она, наверное, никогда больше не увидит, – Феодора всхлипывала, надеясь, что похититель не заметит.

Валент, незаметно ступивший в палатку, подошел и, присев напротив, протянул ей миску, от которой шел ароматный пар. Пахло мясом и еще чем-то, отчего у нее заурчало в животе. Валент улыбнулся.

– Это вкусно, – сказал он. – У турок есть чему поучиться!

Он положил руку на ее колено, обтянутое шароварами; и тут же убрал ее, когда пленница сверкнула на него глазами. Феодора молча взяла миску и ложку.