Текст книги "Ставрос. Падение Константинополя (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 78 страниц)

– Я отправлю с вами письмо, госпожа, – сказал он, мрачно поблескивая черными глазами на ее амулет. – Вас примут как почетную гостью и мою родственницу.

Феодора давно заметила за благородными ромеями, имевшими склонность к османам и востоку, эту латинскую манеру возвеличивать собеседника умножением – манеру людей, имевших укоренившийся имперский склад мышления! Это люди, потерявшие свои корни…

Она поклонилась.

– Вы благородный человек, кентарх!

Дионисий улыбнулся, не поправив ее.

– Истинно так.

Прямой нос, словно кистью наведенные брови, грива черных волос, мощные плечи – этот человек был живым подтверждением того, что аристократия есть власть лучших. Но такие лучшие полагали себя в полном праве подминать и потреблять тех, кого считали хуже и ниже… Впрочем, это вообще свойство мужчин, отличающихся породой.

“Неужели этот военачальник когда-то был таким же, как Дарий? Наверное, нет! Дионисий больше македонец, горец, чем перс, – как и Валент; а в Дарии громко заговорила восточная кровь”.

Феодора еще раз склонила голову, и Дионисий поклонился в ответ; потом московитка отправилась проведать его племянника. Их после случившегося связала тонкая, но неразрывная нить: убийцу и жертву, благодетеля и спасенную. И их влекло друг к другу какое-то сродство душ. Как же удивительны тайны человеческих душ – а пути их намного сложнее и многообразнее того, что дозволено людям христианскими заповедями!

Дарий уже не лежал, а сидел на возу, наблюдая за московиткой с измученной улыбкой на тонких губах. Когда она приблизилась, мальчик выпрямился, поморщившись от боли, а потом склонил черную голову: сегодня его волосы были убраны в хвост, как у Феофано, только низко на затылке, и от этого его лицо казалось уже, а шея еще тоньше. Однако в Дарии, несмотря на перенесенные страдания и проступки, несоразмерные с хрупким сложением и юным возрастом, была какая-то безмятежность, свойственная людям востока, и прежде всего азиатам: безмятежность людей, считающих себя всецело во власти судьбы, малыми ее орудиями, – людей, всегда готовых преклониться перед бесконечно великим. “Этим они похожи на нас – но в нас есть то же бунтарство, жажда подчинить себе судьбу, что и в греках”, – неожиданно подумала Феодора.

– Здравствуй, – устало сказала она наконец, даже потерявшись перед юношей, который был ей и близок, и очень чужд.

– Счастлив тебя видеть во здравии, госпожа Феодора, – ответил Дарий. Он помедлил, облизнув губы.

– Ты уезжаешь к моему дяде? Это очень хорошо. У него ты и твои дети будете в безопасности, за несокрушимой стеной!

Феодора кивнула, отведя взгляд; она с трудом подавила в себе невольную материнскую ненависть.

– Спасибо тебе за подарок, – сказала она, показывая на амулет: с тайной надеждой, что… Но надежда не оправдалась. Дарий, несмотря на юный возраст, умел молчать гораздо лучше, чем большинство его сверстников, особенно греков!

– Ты достойна его, – сказал Дарий. Он немного покраснел, видимо, вспомнив поучения дяди, но больше ничего не прибавил.

Феодора кивнула мальчику – и ушла, ощущая смятение чувств совсем иное, нежели то, что возбуждала в ней Феофано: Феофано была очень умна и загадочна, но все равно понятней, ближе!

“Я боюсь сделаться предательницей – а почем мне знать, не предатель ли Дарий: предатель, считающий себя правым, по своему закону и закону своей души?”

Тысячу раз права была Феофано, сказавшая, как сильна азиатская кровь, – черные глаза этих людей как бездна, в которую намного легче провалиться, чем подняться до греческого христианства и греческого взгляда на мир: взгляда несгибаемых борцов-богоборцев и творцов!

Каждый христианин греческой веры, спасающий свою душу, подобен Александру, удерживающему от развала свою великую империю… А каково властвовать империей женщине?

Когда сборы были окончены, Феодоре вернули ее Тессу – выделили бы и воз, посадить саму больную, детей и служанок, но разгружать и отдавать целый воз было бы слишком большой потерей для маленькой армии. Таких удобных и просторных повозок, в каких путешествовали аристократы и в которых привыкла ездить как Феофано, так и сама московитка, у них не было: везли только самое необходимое, а от роскоши Феофано, подавая войску пример, первая презрительно отказалась, когда они выступили в поход! Кто же знал, что так выйдет!

Леонид и Теокл взялись везти служанок госпожи, а еще один воин взялся подсадить к себе в седло Варда, который вполне уже мог – и нисколько не боялся ехать с чужим человеком, а не только с матерью. Анастасию мать везла сама.

– До Дионисия отсюда недолго – не больше суток пути, как мне представляется, даже если ехать с вашей скоростью, – сказала царица.– Одна ты заблудилась бы, конечно, но твои охранители точно с пути не собьются! Максим несколько раз ездил к Аммониям – как вместе со мной, так и один, из нашего мистрийского лагеря! А эти двое, Филипп и Теренций, – собственные воины Дионисия, которые несут службу при его доме и превосходно знают окрестности!

Она хмуро осмотрела подругу.

– Ты точно сможешь ехать верхом?

Феодора сверкнула темно-карими глазами – глазами подвижницы, подумала царица.

– Если будет нужно, я смогу что угодно!

Феофано кивнула.

– Конечно, ты переоцениваешь свои силы – но я знаю, что вера многократно увеличивает возможности тела, – ответила она. Улыбнулась. – Я счастлива иметь такую подданную.

Феодора поклонилась, на азиатский манер прижав руки ко лбу, – сегодня на царице опять был ее драгоценный панцирь, а на талии шипастый пояс, к которому московитка уже относилась почти суеверно, про себя называя поясом Ипполиты!

Потом они вдвоем отправились привести детей и попрощаться с патрикием.

Фома бережно обнял жену и расцеловал в обе щеки, стараясь не встречаться с ней взглядом. Но перед тем, как им расстаться, все-таки взглянул московитке в глаза: она кивнула. Нет, она не отступит – иначе ей нельзя!

Феодора хотела попросить мужа писать ей, как и подругу, – но поняла, что делать это сможет только один из них: у Фомы тоже есть немалая гордость. Если он обещает ей сейчас, все равно нарушит свое слово.

Потом она подошла забрать своих служанок и детей: с ними был Марк, который как раз сейчас катал Варда на своем широком плече: мальчик восторженно смеялся, как все здоровые дети, не помнящий прошлого и не ведающий будущего. Суровый спартанец тоже смеялся. Такие храбрые воины, истинно храбрые, часто проявляли любовь и нежность к детям, казалось бы, несоразмерную с их характером.

А Марк, к тому же, был холост и бездетен…

Воин заметил Феодору; все еще улыбаясь, он ссадил мальчика на землю, отчего тот протестующе взвизгнул. Но Марк подтолкнул его к матери, и Вард так же радостно подбежал к ней и ухватился за ее руку.

Вдруг у Феодоры екнуло сердце от догадки. Она посмотрела на царицу, потом опять на Марка… и словно бы какая-то часть любви к Феофано умерла в ней.

Но нет, это было только минутное охлаждение. Феофано такова, какова и следует, – иной ей быть невозможно!

Марк, Феофано, Фома и Дионисий сопроводили московитку до лошади, как почетный конвой. Трое благороднейших византийских аристократов, заботившиеся о московской рабыне лучше, чем иные родители о дочери!

Перед тем, как сесть на лошадь, Феодора крепко обнялась с госпожой, с наслаждением ощутив шипы ее кожаного боевого пояса. Переговорить напоследок, при таких свидетелях, им, конечно, было нельзя – но что могли, они обсудили заранее.

Марк подсадил московитку на спину Тессы. Ее черная грива, гнедые бока лоснились – пока Феодора была больна, о лошади прекрасно заботились. Феодора взяла из рук Марка дочь и в последний раз посмотрела в глаза Феофано.

Ее губы шевельнулись, но она ничего не смогла выговорить.

“Может быть, навсегда”, – так и не сошло ей на язык. Уголки губ гречанки тронула улыбка, в глазах блеснули слезы: они давно понимали друг друга без слов!

Феодора протянула Феофано руку, и та крепко пожала ее. Задержала в своей на несколько мгновений, потом кивнула и отвернулась.

Феодора сдавленным голосом приказала трогать: поняв, что царица могла бы уронить свое достоинство, если бы она задержалась.

Они поехали через пролесок, начинавшийся за лагерем, под копытами Тессы хрустели палые сучья; а Феодора ничего не видела из-за слез. Она очнулась только тогда, когда ветка зацепила ее волосы.

– Подтянуться! – приказала она своему отряду: больше даже себе, чем воинам, которые и так были совершенно собраны. Феодоре стало стыдно. Может быть, она тоже едет на свою битву, пусть даже на этом поле брани не прольется кровь, – Феофано надеется на нее!

“Пока я ничего тебе не приказываю, потому что знаю не больше твоего, – сказала ей царица, когда они говорили наедине в последний раз. – Но ты будешь моими глазами и ушами: это главное мое поручение. Слушай, наблюдай и запоминай все. У тебя превосходный быстрый ум, как у многих истинно воспитанных женщин, которые часто соображают быстрее мужчин: поэтому сообщай мне свои наблюдения в письмах, и вдвоем, быть может, мы домыслим и свершим многое, даже будучи так далеко друг от друга!”

Феодора перекрестилась и поцеловала свой вавилонский амулет.

Особняк Дионисия оказался похож сразу и на греческий, и на римскую виллу, какие Феодора повидала в Короне, путешествуя с патрикием, – и ни на что, виденное ею прежде. Этот дом был отделан заботливее, чем дом Льва Аммония, – наверное, потому, что сам хозяин был более утончен и больше внимания уделял семейной жизни и удобствам, чем старший брат.

У подножия беломраморной лестницы, которая подводила к парадной двери, восседали два позолоченных бронзовых льва, оскаливших пасти. Феодора задалась вопросом – не в память ли о главе семейства были сделаны эти украшения?

Или в память о предке, который носил такое же имя?

Эта лестница со стражниками-львами напомнила Феодоре рассказы о грандиозном троне, на котором персидских царей носили во главе армии*, – вернее, позади отрядов прикрытия…

Портик подпирали рифленые колонны из розового гранита, с капителями в виде золотых виноградных гроздей. Когда навстречу гостям открылась дверь, стала видна бахромчатая шелковая занавесь, отгораживавшая жизнь хозяев, – точно как в гареме какого-нибудь из великих Дариев прошлого! Из-за занавеси душно пахнуло благовониями. Феодора не удивилась бы, увидев перед собою надменно-льстивого служителя с завитой бородой и в длинном складчатом персидском платье!

Но на пороге показался старик совершенно греческой наружности: он быстро осмотрел московитку с головы до ног, потом низко поклонился, словно извиняясь за свою подозрительность.

– Ты госпожа Феодора Нотарас, супруга патрикия Нотараса? – спросил он; и когда Феодора кивнула, произнес:

– Добро пожаловать.

Управитель Дионисия Аммония почему-то с первого взгляда не понравился Феодоре – и она еще несколько мгновений гадала, что означало его “ты”: греческую прямоту или восточное желание унизить славянку.

Феодора оглянулась, поджидая Магдалину и Аспазию с детьми, – потом проскользнула внутрь дома.

Его убранство очень отличалось от того, к чему Феодора привыкла в доме мужа и Феофано, – хотя они оба не чуждались роскоши. Но здесь шаги вошедшей сразу же заглушил толстый ворсистый ковер; пестрые шелковые занавеси, которыми сплошь были задрапированы стены, сразу делали помещения меньше и теснее на вид. Не говоря о громоздкой мебели, отделанной звериными образами, фруктами и листьями, покрытой позолотой.

Феодора остановилась у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, взявшись за такие же позолоченные перила; ощущая все большую робость.

Конечно, она знала, что в доме прочли ее сопроводительное письмо, – Леонид вошел прежде хозяйки и отдал письмо жене Дионисия, Кассандре. Кассандра должна была сойти к ней сейчас… Но какова она окажется нравом, и как будет расположена к славянке?

Ведь Феодора и ее дети в полной власти этой женщины – неведомо на какой срок!

Феодора вздрогнула, осознав чужое присутствие: она различила вверху лестницы, в домашнем полумраке, фигуру, с головы до пят закутанную в покрывала. Конечно, многие гречанки так ходили; и Феофано рассказывала, что Дионисиева жена по крови гречанка старинного рода… Но сердце у гостьи сжималось, пока хозяйка не сошла к ней и она не смогла разглядеть ее.

Кассандра, невысокая и полноватая, но легкая в движениях женщина, приветливо улыбалась. Ее волосы были прикрыты так плотно, что совершенно невозможно было угадать, какого они цвета, поседели или нет; но черты у нее оказались совершенно греческие, по-гречески красивые: тяжеловатый прямой нос и выступающий подбородок, неожиданно голубые глаза… а во рту и вправду не хватало зубов, насчет чего по-женски жестоко пошутила Феофано.

Что ж, это неудивительно – Феодора знала, что у женщин, выносивших много детей, намного чаще других портятся зубы. Вдруг теплое чувство наполнило ее грудь, и она осторожно пожала смуглые маленькие руки Кассандры и позволила ей прикоснуться губами к своей щеке.

– Я все знаю о тебе, госпожа Феодора, – сказала хозяйка низким приятным голосом. – Ты будешь моей желанной гостьей.

Она посмотрела через плечо московитки на ее детей – потом опять взглянула в глаза Феодоры.

– Вы хорошо доехали?

– Да, – кивнув, ответила Феодора.

И вправду боги были благосклонны к ним – они не заблудились, не задержались в пути и не столкнулись ни с какой опасностью. Может, все это ждет их впереди?

– Сначала я размещу твоих детей, – сказала Кассандра, – а потом позабочусь о тебе. Пойдем.

Она еще раз улыбнулась и направила Феодору прикосновением к плечу вверх по лестнице: вдруг та почувствовала, что за мягкостью этой госпожи может скрываться немалая воля, которой очень трудно противостоять!

Что же, разве это не свойство всех многодетных матерей – особенно матерей, имеющих дочерей, которых нужно держать в узде?..

Феодора на несколько мгновений ощутила такую же неприязнь к заботливой Кассандре, как и к ее управителю. Особенно когда на втором этаже приоткрылась дверь, отпахнулась занавесь и из-за нее показались чьи-то испуганные черные глаза – глаза молодой девушки; занавесь тут же упала, дверь закрылась, а Феодора осталась в убеждении, что видела хозяйскую дочь.

Конечно, такие не могут кусаться!

Впрочем, это, конечно, дело не ее ума. Кассандра превосходно позаботилась о гостье и ее детях: им были приготовлены ванны, одежды на смену, угощение – а детям даже игрушки.

Вечером Феодора ужинала внизу с хозяйкой и ее старшей дочерью: младшие девицы, по словам Кассандры, недомогали. А старшая, та самая черноглазая затворница, оказалась удивительно похожей на Дария: и, как обнаружилось, тоже носила царственное имя Дарии.

– Дарией звали одну христианскую великомученицу, одну из первых, – сказала Кассандра, притронувшись к руке дочери, которая не поднимала глаз на гостью и не говорила ни слова. – И древним значением этого имени мы тоже очень гордимся!

У Феодоры немного отлегло от сердца: кажется, крест можно будет не прятать.

Феодора провела в доме Дионисия еще три спокойных, почти блаженных дня: после военных потрясений. Она ждала писем Феофано со всем большим нетерпением –понимала, что это срок слишком маленький… однако хозяйка дома, несмотря на свою рачительность, оставалась ей чужой и даже вселяла страх.

Ее дочерей гостья с первого вечера больше не видела и не слышала. Сама Кассандра проводила с Феодорой время каждый день – и оказалась занимательной и умной собеседницей, которая, по-видимому, получила хорошее образование; но доверять ей Феодора не могла. Да и не имела права – если вспомнить, с каким поручением была прислана сюда!

Но ничего нового и подозрительного Феодора за прошедшие дни не узнала: хотя старалась быть как можно более бдительной. Даже если бы выдался случай отправить письмо Феофано, она мало что могла бы сообщить своей василиссе.

До тех пор, пока не наступил вечер четвертого дня.

Феодора как раз смотрела из окна своей комнаты – и едва успела отпрянуть и прижаться к стене при виде всадника, который приближался к дому в сопровождении отряда воинов. Феодора задыхалась от ужаса.

Этого черноволосого и чернобородого всадника она не успела рассмотреть, но поняла безошибочно, что к Дионисию в его отсутствие пожаловал Валент.

* Исторический факт.

========== Глава 74 ==========

Феодора бросилась в комнату, где были дети. Вард играл с Анастасией – нечасто случалось, чтобы мальчик заинтересовался младшей сестренкой; но сейчас Феодора это едва заметила.

– Там Валент с отрядом солдат! – крикнула она.

Магдалина встала, округлив обесцветившиеся к ее тридцати годам глаза и крестясь: румяные полные щеки, которые обнимал белый платок, закрывавший также и шею, стали пепельными. Конечно, большего от нее не дождешься. Но Аспазия проявила неожиданную отвагу и прыть: а может, сказался страх?

– Я пойду скажу госпоже Кассандре! – пронзительно крикнула она и выскочила из комнаты, прежде чем хозяйка успела остановить ее.

Феодора всплеснула руками, но осталась на месте: поняв, что бежать за девушкой неблагоразумно.

– Так… – выговорила московитка дрожащим голосом спустя несколько мгновений. – Пусть ее скажет Кассандре, большего мы все равно не сделаем! Главное, чтобы девчонка не попалась на глаза Валенту, он наверняка запомнил ее: у нее волосы как факел!

Она прикусила губу.

– А нам остается сидеть здесь и ждать – убежать некуда; Валент, скорее всего, не подозревает, что мы здесь… а приехал по какому-то делу к жене брата!

Феодора задумалась, притопывая ногой: так хотелось ей действовать!

– Может быть, ему позарез нужно что-то из дома старшего брата… Не напасть же на хозяйку он хотел!

Все это она говорила няньке – потому что больше было некому; но Магдалина едва ли слышала ее, беззвучно шевеля губами, взывая к своему беспощадному католическому богу.

Феодора села – и вдруг ахнула от ужаса.

– Магдалина! А вдруг Кассандра нужна Валенту как заложница? Вместе с дочерьми?..

Она посмотрела на сына, на дочь – потом притянула к себе обоих.

– Все равно мы не отобьемся… Я видела – у Аммония людей почти вдвое больше нашего! Командовать мы не сумеем, бежать не успеем – и некуда! Бог только может защитить!

Умница Вард притих, прижавшись к матери; даже крошка Анастасия, казалось, что-то начала понимать. Феодора закусила кулак: не зная, что Феофано делала так же в минуты лихорадочного спасительного размышления.

Аспазия все не появлялась.

Московитка прислушивалась к тому, что происходит внизу: ей чудились громкие шаги, лязг оружия и доспехов, чужие мужские голоса – но это могло только вообразиться… в этом по-восточному убранном глухом доме все звуки искажались. Ей стало жарко от страха и возбуждения.

Но тот грохот, крики, светопреставление, которое она пережила, спасаясь от врага вместе с мужем, невозможно было забыть, как невозможно и ни с чем перепутать…

Вбежала Аспазия, и хозяйка вскочила, перепугав детей. Растрепанные волосы горничной горели как пламя, охватившее голову.

– Госпожа Кассандра сошла к ним! – воскликнула девушка, схватив себя за волосы и вытаращив глаза; тут ее храбрость кончилась, и она опустилась на пол, всхлипнув. – Госпожа, я так боюсь…

Феодора опустилась перед ней на колени и, схватив ладони, которыми прикрылась девушка, с силой отвела их от лица.

– Кассандра сошла к Валенту? – прошептала она. – Ты не врешь?..

– Нет, госпожа, как бы я посмела! – ответила несчастная Аспазия. Она опустила голову. – Госпожа сошла к этим разбойникам сразу, как я сказала ей, что явился Валент! Я не смела ее остановить!

Феодора улыбнулась – глаза ее были неподвижны и темны, темнее обыкновенного.

– Кассандра Катаволинос… Она совсем не глупа, я знаю, – и очень смела, как я вижу! Хотя ей ничего другого и не оставалось, кроме как встретить врага грудью! – прошептала московитка. – Ведь здесь ее дети!

Потом Феодора встретилась глазами с Магдалиной и побледнела: они обе подумали об одном и том же.

– А если Кассандра захочет откупиться от Валента мною и моими детьми?..

Аспазия при этих словах вдруг встрепенулась и подползла к хозяйке – она не вставала с колен:

– Нет, госпожа, она нас не выдаст! Госпожа Кассандра не такая подлая, не могут же все быть такими!

– Могут, к несчастью, – отозвалась московитка.

Потом глубоко вздохнула и опустила руку на черепаховую рукоять кинжала: при хозяйке она не носила его, конечно, но когда оставалась одна, тотчас вооружалась.

– Молитесь все! Только тихо, чтобы враг не услышал!

Они еще молились, когда услышали приближающиеся по коридору шаги: мужскую поступь, поступь воина! Одинокие шаги…

Аспазия вскрикнула, первая очнувшись и испугавшись.

– Нет, – пробормотала Феодора, обведя всех широко раскрытыми глазами, – это не может быть он, наши не пропустили бы его, даже если Кассандра позволила бы!..

Она встала и таким же твердым шагом пошла навстречу противнику. Помедлила перед закрытой дверью несколько мгновений – а потом рывком распахнула ее. Ее свирепому виду сейчас позавидовала бы сама царица амазонок!

И, точно устрашившись ее, приближающийся воин остановился – и упал перед нею на колени. Темные волосы скрыли лицо: но Феодора уже узнала Леонида.

Она ахнула.

– Что там?.. Встань!

Охранитель встал, с покаянным видом.

– Госпожа, мы упустили его! Сын гиены был так близко, и при нем оставалось всего ничего людей: но воины Кассандры удержали нас, она не позволила его схватить!..

– Так Валент уехал? – воскликнула Феодора, еще не смея радоваться.

Леонид кивнул.

– Уехал!

Феодора бросилась назад в комнату, крича:

– Радуйтесь! Мы спасены!

Она смеялась и плакала, еще не смея поверить в избавление; Аспазия от счастья тоже ударилась в слезы, а Магдалина, едва окончив молитву о спасении, забормотала благодарственную.

Потом, успокоившись, хозяйка приказала:

– Сидите здесь, я пойду к Кассандре!

Она быстрым шагом вышла и кивнула Леониду:

– Веди меня.

Они вместе спустились по лестнице и направились в гостиную, где все еще было много мужчин – воинов и слуг; и посреди этого сборища, не замечая никого, сидела на диване Кассандра Катаволинос.

Ее глаза были закрыты, губы слабо шевелились; покрывало съехало и распустилось, открыв густые каштановые с проседью волосы всем этим мужчинам. Но Кассандре было не до приличий.

Вглядевшись в ее лицо, Феодора крикнула:

– Эй, кто-нибудь! Принесите госпоже вина!

Она упала перед Кассандрой на колени и схватила ее полную холодную руку, нащупывая биение сердца. Жена Дионисия вскрикнула при ее прикосновении и открыла глаза: голубые глаза стали осмысленными через несколько мгновений, и Кассандра глубоко вздохнула.

– Это ты! Я опять чуть не умерла от страха!

– Уже все кончилось, госпожа, – Феодора осторожно присела рядом с ней на скрипнувший диван, обитый златотканым атласом, и стала растирать ее руки. Кассандра слабо улыбнулась.

Тут появился какой-то слуга с подносом, на котором стоял кубок вина; когда слуга на коленях поднес его хозяйке, Кассандра схватила кубок и выпила залпом, не думая об осторожности.

– А ты что же?

Она утерла губы шелковым рукавом и посмотрела в лицо гостьи. Потом взглянула на слугу.

– Госпоже Феодоре тоже принеси вина, – она небрежным жестом отправила его опять на кухню. Потом выпрямилась и дважды громко хлопнула в ладоши.

– Все вон! Вон! – громко крикнула гречанка: словно забыв, что эти воины только что отстояли ее и ее дочерей.

Мужчины зароптали, но никто не поднял голоса; они вышли, толкаясь плечами.

Когда женщины остались одни, Феодора взглянула на хозяйку глазами, полными ожидания.

Кассандра печально улыбнулась и стащила свой платок совсем; она утерла им влажную шею, которая, несмотря на ее годы, оставалась стройной и крепкой. Найдя руку гостьи, сжала ее.

– Да, госпожа Феодора, брат моего мужа приехал и уехал с миром – но не просто так! Он взял в этом доме то, за чем приезжал; ни мой управитель, ни я сама не остановили его. Но мои дети и твои остались целы, и мы с тобою обе сохранили нашу честь!

– Честь? – ахнула Феодора. – Леонид мне сказал…

Она поперхнулась своими словами.

– Что вы могли задержать его, и упустили! Что же вы наделали!

Кассандра негромко рассмеялась: ее полные красивые губы раздвинулись, обнажив черные пустоты между зубами.

– Что ты понимаешь, – сказала гречанка.

Пришел слуга с вином для гостьи; Феодора поздно заметила его и, схватив с подноса кубок, отправила служителя вон таким же жестом, как госпожа дома.

Когда они снова остались вдвоем, Кассандра сказала:

– Как ты еще наивна, несчастная славянка! Впрочем, я слышала, что вы все таковы, как и другие варварские племена, с которыми мы бились: идете навстречу любой опасности, точно стадо баранов.

Губы Феодоры дернулись, но она промолчала, сжав руки на коленях. Гречанка продолжила:

– Конечно, я могла бы попытаться схватить Валента, и даже могла бы преуспеть! Но та горстка греков, которую он привел с собой, ничего не значит. За ним стоит во много раз большая сила, с которой еще только предстоит сразиться моему мужу и твоей Феофано! Как ты думаешь, – тут низкий голос Кассандры зазвенел, подобно кифаре* трагического певца, – во сколько нам обошлось бы пленение Валента, если бы весть об этом долетела до Ибрахима-паши? А великий турок все понял бы очень скоро!..

Она помолчала и откашлялась; Феодора протянула ей свой кубок, и Кассандра выпила.

– И как я могла бы держать его здесь? Мы с тобой – мы, женщины!

Феодора помолчала, пытаясь собраться с мыслями.

– Так он уехал, взяв в твоем доме желанную вещь, – тихо проговорила она наконец, пытаясь раскусить хозяйку, – и не поставив тебе никаких условий?

Кассандра сдвинула начерненные брови, пристально глядя на нее.

– А зачем тебе это знать?

Феодора едва удержалась от пылкого возражения; и вдруг поняла, с каким условием приезжал Валент – и чем откупилась от него госпожа дома.

Ей вспомнились черные глаза Дарии, ее покорная поза, тонкие руки, сложенные на коленях…

И Кассандра прочитала все по лицу гостьи.

Жена Дионисия Аммония не вспылила, никак не выдала своих чувств – лишь улыбнулась и накрыла руку московитки своей.

– Мы с тобой всего только женщины, – сказала она. – Что мы можем, кроме как лгать и изворачиваться, пока не придет время смириться?

– А разве ты лгала ему? – спросила Феодора, не надеясь услышать ответ.

Кассандра промолчала. Она тяжело поднялась с дивана и отошла к окну, опять наматывая и укладывая головное покрывало, пряча волосы.

– Иди к себе, – сказала она.

Потом вдруг обернулась – глаза ее сверкали яростью, которую она не смогла излить на Валента.

– И поразмысли, если ты умна, что тебе делать – и чего не делать, и о чем лучше умолчать! – приказала Кассандра Катаволинос.

Она помолчала, теребя свой голубой, в цвет глаз, платок.

– Разве тебе неведома благодарность? Ты понимаешь, что я укрыла от Валента тебя и твоих детей?..

Феодора поклонилась.

– Понимаю, госпожа, и никогда не забуду!

Она направилась прочь – и благодарность в ней боролась с другими чувствами. Ей было и гадко, и жалко эту госпожу, и страшно. И ее все сильнее охватывало чувство, что она только что говорила с турчанкой. Из тех турчанок, с которыми она никогда не сможет говорить так, как с Феофано; хотя Феодора и знала, кто Кассандра по крови! Но именно такие ромеи мостили дорогу Мехмеду Завоевателю и открывали ему ворота!

Да, несомненно: Кассандра пообещала паше или его влиятельным друзьям своих дочерей. Едва ли, конечно, она сдержит свое обещание тотчас же; да и турку теперь не до того! Но такие слова не забываются.

– Она спасла меня и моих детей, хотя могла бы выдать, – но ведь она не знала о нашем значении для Валента! – шептала Феодора, медленно поднимаясь по лестнице. – Или догадалась? Но даже если не знает о страсти Валента ко мне, понимает, какие мы ценные заложники!

Феодора мотнула головой, приложив палец к губам.

– Нет: Кассандра не могла выдать нас, не выдав себя! – прошептала она. – И если бы Аммоний попытался похитить меня, завязался бы бой – и она с ее дочерьми оказалась бы в опасности!

Феодора усмехнулась.

– Какой стратег, не хуже Феофано! Но что она отдала Валенту – и не солгала ли мне, сказав, что Валент получил нужную ему вещь? Это такой отчаянный человек: и мог бы, на самом деле, приехать сюда из-за безделицы, только бы себя показать!

Феодора невольно накрыла ладонью свой амулет.

Она размышляла еще несколько мгновений, гладя крученые позолоченные перила, – потом быстро пошла наверх, зная, что напишет императрице тотчас же; и зная, что Кассандра ее не остановит.

Кассандра понимает, что Феодора столь же по-женски умна – и ничего не скажет Дионисию о тайных переговорах, которые ведет его жена: потому что этот горец такой же отчаянный, как и его брат.

* Кифара – древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; популярнейшая в античности разновидность лиры.

========== Глава 75 ==========

“Моя возлюбленная василисса!

Не знаю, где буду я – и где ты, когда это письмо дойдет до тебя: но молюсь всем богам, чтобы ты его получила. Небожителям, должно быть, нестерпимо наскучили бесконечные и такие одинаковые человеческие мольбы – и потому они больше не внимают нам.

Моя рука дрожит, и надеюсь, что почерк разборчив: я едва оправилась от страха.

В дом Кассандры Катаволинос сегодня приезжал Валент – и приезжал с миром, а не с мечом!

Кассандра проявила огромную отвагу, выйдя к нему на переговоры: но, может, это мне так представляется – может, Валент подал ей известный условный знак? Я очень, очень многого не знаю!

Валент не тронул ни дома, ни его обитателей: будь покойна. Он повел себя как всякий хитрый и дальновидный высокопоставленный турок – они, как мы знаем, ни чинят излишних разрушений в своих будущих владениях.

Но зачем он приезжал, так рискуя, – и чем госпожа от него откупилась, никому из нас неведомо. О том, что мы гости в доме Кассандры, Валент не узнал; и госпожа нас не выдала. Кассандра очень умна и хитра: не побоюсь сказать, что она политически умна не меньше тебя, государыня!

Но в тебе я уверена, как ни в ком другом, – и не побоюсь высказывать тебе все мои подозрения, зная, что ты распорядишься моими мыслями наилучшим образом. Мы обе помним, что у Дионисия еще не пристроены три дочери-девицы: из которых старшая уже невеста, а младшие вступят в брачный возраст через два-три года – к тому времени, когда Константинополь наверняка упадет в руки султану, как переспелый и подгнивший уже на дереве плод!

А собственные дочери Валента? Софию и Агату (как чудно, что у них греческие имена, – покойная мать дала, должно быть?) следовало бы обезопасить прежде всего: хотя людей ни у нас, ни у тебя не хватает.

Тронуть дочерей Валента или нет – остается единственно в воле отца и его турецкого покровителя! Сможешь ли ты изменить такое положение?