Текст книги "Ставрос. Падение Константинополя (СИ)"

Автор книги: MadameD

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 78 страниц)

“Как хорошо, что эти воины неученые”, – подумала Феодора, замирая при мысли, как ответит на такое приветствие ее подруга.

Но Феофано невозмутимо и ловко спешилась; она улыбалась брату. Гостья подала ему руку, и он поцеловал ее и поклонился, как старшей по возрасту и положению.

Потом они обнялись и долго не размыкали рук, похлопывая друг друга по спине. Когда брат и сестра разомкнули объятия, то улыбались с одинаковым чувством; но взглядами они пообещали друг другу долгий пламенный разговор без свидетелей.

Феофано сняла шлем, и его с поклоном принял один из воинов; она утерла пот со лба и вздохнула.

– Ну, славен будь Христос! – сказала она. Посмотрела на Феодору. – Дорогая, прикажи приготовить мне ванну! Не помню, когда мылась в последний раз!

– А глаза накрасила, – заметил брат, тонко и мрачно улыбаясь; он хотел было вмешаться, разлучить жену с ее соблазнительницей, но потом подумал, что если займется Феофано сам, жена останется с Аммонием. Фома кивнул Феодоре, давая разрешение позаботиться о гостье; и они дружно и быстро ушли. Проследив за ними взглядом, патрикий заметил, как Феофано несколько раз пошатнулась, а Феодора поддержала ее.

Он мрачно отвернулся и занялся другими гостями.

Феодора сама вымыла гостью, и сделала это куда охотнее, чем прислуживала мужу. Она насчитала на теле царицы куда больше шрамов и кровоподтеков – и испытала сразу и боль, и гордость.

Потом она заметила, что Феофано очень окрепла – гораздо более, чем окреп в лагере повстанцев муж: ноги и руки даже чересчур развились, чтобы считаться красивыми у женщины. Но в Феофано это было прекрасно, лучше и желать нельзя.

Под конец Феофано подставила Феодоре голову: лукаво прибавив, что предпочитает мыть волосы сама, но прикосновения подруги слишком приятны, чтобы отказаться от них. Порозовевшая Феодора вымыла тяжелые черные волосы царицы душистым мылом и сполоснула лавандовой водой. Потом умастила повелительницу маслом.

Феофано, счастливая и освеженная, притянула хозяйку к себе и звонко расцеловала в обе щеки.

– Я бы тебя не выпустила отсюда так скоро, но гости ждут! И мой любимый вороной, Клит*, – я не доверяю его никому!

Феодора с нежностью и смущением сразу обняла подругу за шею.

– Но ведь мы не можем продолжать так до самой…

– Можем, – оборвала ее Феофано, посуровев. – Смерть очень близка к нам, дорогая, – ты еще не ощутила так, как я, ее круженье над людьми!

Она вдруг прикрыла лицо концом покрывала, в которое завернулась.

– Мы потеряли почти сотню человек… от истощения, несчастных случаев и болезней, без единого боя, – шепотом сказала царица. – Их смерти на мне.

Потом ее голос опять стал громким, серые глаза заблестели и она улыбнулась своей филэ:

– Но я отвечу за все. И еще скажу – тревожное известие, которое я должна донести до всех вас: если Валент не сделал этого первым. Но не должен: пока он со мною, он подчиняется мне… прежде всего, в том, что касается переговоров.

Феофано уже одевалась: быстро, по-солдатски. Феодора поклонилась ей и хотела уйти, но царица задержала ее: схватив ее за шею, она запечатлела на губах подруги короткий поцелуй и первая покинула баню.

В скором времени все собрались внизу в столовой, на праздничный ужин. Праздничный, несмотря ни на что, – ведь они все были живы, были вместе! Разве одно это уже не великое торжество?

Фома Нотарас, одетый в нарядную белую тунику с золотой окантовкой, которая необыкновенно подчеркивала его изящество, сам разлил в дорогие стеклянные кубки гостей вино. Сейчас он искренне улыбался всем, считая и Валента Аммония с сыном Дарием, – и те так же искренне улыбались в ответ: товарищи, боевые товарищи, несмотря ни на что! Самая великая драгоценность друг для друга!

Они чокнулись, выпили за здоровье друг друга, за храбрость и стойкость, которую, по мере сил, проявили все.

Потом слово, с позволения хозяина, взяла Феофано.

Воительница встала со своего почетного места. Она тоже оделась в белый, радостный наряд; но была мрачна.

– Друзья, я должна назвать вам истинную причину роспуска войска и моего возвращения. Нашего возвращения, – поправилась царица, взглянув на Валента. – Конечно, мой брат знает, что мы издержались и временно упали духом… но это обычное дело, потому что война – самое почетное, но и самое утомительное из всех занятий человека, требующее высочайшего подъема телесных и душевных сил.

Она улыбнулась с гордостью за себя и всех товарищей, кто мог собою гордиться. Взглянула на Валента: тот почтительно склонил голову, в этот раз без всякой насмешки.

Феофано сцепила на животе руки: поиграла пальцами, ногти которых были опять ярко накрашены.

– Мы услышали о чуме, разразившейся на севере. Но это не просто болезнь. Мои разведчики донесли мне, что сподвижники султана Мехмеда готовят против нас подлый удар: к нам зашлют смертельно больного человека, чтобы тот своей гибелью уничтожил всех нас… И попал в магометов рай, конечно! Видите, как это просто?

Феофано улыбнулась и обвела горящим взглядом остальных, словно призывая всех восхититься султанской изобретательностью.

– Соединить такую идею с обещанием блаженства на небесах! Мусульманские мученики за веру – самые страшные враги, гораздо хуже католических подвижников!

Валент вдруг засмеялся из своего угла – он сидел далеко от других, рядом с сыном.

– Потому, что у мусульман рай самое приятное место! Вечно пировать и ласкать женщин куда слаще, чем вечно слушать ангельское пение! – сказал черный кентарх.

– Не надоест? – хмыкнула Феофано; она посмеялась остроумию товарища вместе со всеми, а потом посерьезнела и похлопала, отдавая должное меткости его замечания.

– Славный Валент прав, – сказала василисса. – Мусульмане превосходно умеют оболванивать и очаровывать своих последователей! Слава богу, что у нас есть такие же тайные и расторопные слуги, как у них.

Она вздохнула.

– Словом, пока мы отдыхаем и собираемся с силами: они нам понадобятся.

Феофано положила горячую руку на плечо своей филэ – сидящая Феодора подняла на нее глаза.

– Нужно смотреть в оба, – сказала императрица. – Даже Христос нашел предателя за столом своих друзей – своих апостолов… а кто мы такие? Только малые, грешные смертные.

Феодора знала убеждения и философские воззрения Феофано – но сейчас Феофано говорила так, точно была ярой христианкой. Впрочем, конечно, она и была сейчас ярой христианкой: как любой настоящий вождь, чувствующий настроение своих людей. Чувствующий, когда и какими словами зажечь их.

– Мы не будем долго обременять тебя, Фома, – вдруг произнесла Феофано; всем стало неловко от такой прямоты, но каждый про себя признал, что это было сказано вовремя. Издержались все – и те, кто сражался, и те, кто кормил воинов.

– Скоро я вернусь в свое имение, а Валент уедет еще раньше: его сын пожелал познакомиться с моей семьей, поэтому мы приехали все вместе… – закончила царица.

Феофано кашлянула и потерла горло, а патрикий, не удержавшись, мрачно покосился на Аммония: брат и сестра понимали, что это совсем неудачный предлог. Валент приехал из-за Феодоры, хозяйской жены! Но хотя бы видимость приличий следовало соблюдать!

Грозный военачальник, однако, держал себя гораздо приличнее, чем в гостях у вдовы брата. Он поклонился в ответ на слова царицы; потом поклонился патрикию. Фома молча склонил голову.

Придворная школа лжи помогала ему крепиться – он выругался только мысленно. Но испытал страшную ненависть к Валенту Аммонию за все, чего тот еще не совершил…

Фома Нотарас поглядел на сестру и взглядом пообещал ей все небесные кары. Феофано ослепительно улыбнулась патрикию – и продолжила руководить симпосионом, как дома: воспользовавшись тем, что уже завладела беседой. Здесь, как Феофано с облегчением думала, хотя бы удастся удержать собравшихся от того, чтобы они перепились. Дом Нотарасов далеко не такой распущенный, как ее собственный.

* Ипполита – в древнегреческой мифологии царица амазонок, которую убил Геракл, завладев ее поясом для дочери царя Еврисфея Адметы.

* Искусная охотница, принимавшая участие в охоте на калидонского вепря, вместе с храбрейшими воинами Греции. Аталанте первой удалось поразить вепря стрелой: ее победа и обида других воинов привели к междоусобной войне. По одной из версий Аталанта – спутница аргонавтов.

* Славный (греч.); здесь намек на Клита Черного, одного из военачальников Александра.

========== Глава 65 ==========

– Ты не слышала о нем ничего уже третий месяц? – спросила Феодора.

– Да, – ответила царица.

Она опустила голову, водя алым ногтем по свежей льняной простыне.

Феодора вздохнула и прижалась к подруге, обхватив ее за талию; Феофано обняла ее за плечи, точно юную дочь.

– Хорошо, что ты мне не лжешь, – пробормотала московитка. Феофано улыбнулась.

– Я лгу всем по мере необходимости… но тебе меньше всех.

Она взяла подругу за подбородок.

– Не знаю, что бы я без тебя делала!

Феодора до сих пор думала со стыдом, что почти ничем не помогает госпоже, – но даже ее малая любовь, как ни удивительно, была очень велика в глазах Феофано и очень нужна ей.

– И кораблей его вы в порту не видели? – спросила Феодора.

– Нет… и морские пути мне почти неведомы, – сдвинув брови, ответила Феофано. – Леонард был настоящим нашим спасителем, банкиром… но теперь нам не на что вооружаться, нечем кормить армию, и негде взять замену павшим лошадям. Вы отдали нам все, что могли, и себя я обобрала… О моя нищая Византия! Неужели даже умереть почетной смертью тебе нельзя! – вырвалось у нее.

Феофано стиснула зубы и вдруг зарыдала; это было так страшно – видеть, как плачет царица амазонок, лучшая из вождей, – что Феодора растерялась. Потом она крепко обняла госпожу, и та стиснула ее своими стальными руками так, что, наверное, оставила синяки. Гречанка измочила слезами хитон подруги; она плакала долго, навзрыд. Потом отвернулась, утирая глаза, – черная краска сбежала на щеки, придавая ей вид дикарки, воющей на родном убогом пепелище над телами дорогих убитых.

Когда у дикарки высохнут слезы, она превратится в зверя, который будет рвать врагов когтями и зубами, пока ее не убьют…

Феодора вскочила с постели, на которой они сидели вдвоем, и быстро принесла воды в чаше. Феофано поблагодарила кивком и долго умывалась; потом наконец успокоилась, лишь изредка судорожно вздыхая.

– Ты удивишься… быть может, откуда Леонард брал средства на армию, пусть даже стал отъявленным пиратом и продал душу дьяволу, – сказала она, не глядя на Феодору. – Но ведь мы собрали совсем немного. Некоторые итальянские патриции привели с собой до пятисот воинов в помощь Константину… Но просто нас слишком… слишком мало осталось всего.

Феодора кивнула.

– “Что, их заветам верны… здесь мы костями легли”*, – слабо улыбаясь, проговорила она; ее глаза влажно заблестели. – Ты и в самом деле хочешь повторить подвиг трехсот? Не слишком ли это – в наши дни?.. Подумай!

– Слишком – для нас! Это сделает Константин Палеолог, – ответила царица, улыбаясь со слезами и утирая глаза ладонью. – Ему нельзя иначе… нельзя еще более, чем Леониду: Константин защищает намного больше, чем спартанский царь, а именно – греческий христианский закон против ислама. А ведь эти два учения теперь объяли каждое по полмира! Вот битва титанов, какая не снилась нашим предкам! Никакой Александр, никакой Цезарь еще не вел такой битвы – за человеческие души!

Они обе теперь плакали.

Потом снова крепко обнялись, положив голову друг другу на плечо.

Когда Феодора отстранилась, она была серьезна, озабочена. Феофано кивнула, встретив ее взгляд, – теперь императрица опять готова была ее слушать и рассуждать так же божественно ясно, как всегда.

– Что тебе, дорогая?

– Валент, – шепотом сказала Феодора. – Ведь он может…

– Нет, – резко ответила Феофано: крылья прямого носа затрепетали. – Только не он! Ты не видела, как он показал себя в лагере, – предатели не таковы!

Потом царица улыбнулась.

– Не бери в голову, что он сказал вчера за ужином! Те, кто так говорит, наименее опасны: гораздо опаснее те, кто молчит. Да и потом… мы ведь все так же думаем, как он: никто не хочет становиться бестелесным и лишаться желаний, пусть даже и во Христе, и не может в это поверить! Даже священники не верят в такое ангельское бытие!

Феодора сдвинула брови – а потом недоверчиво, изумленно рассмеялась:

– Так, выходит… все христианское воздаяние обман? Один великий обман?

Феофано опустила руки ей на плечи и сжала их.

– Один великий обман, – серьезно сказала она. – Но такой обман, который должен обернуться самой большой правдой. Божественный закон должны принести на небо мы – мы должны принести его и осмыслить, а не принимать рабски, без понимания, как учатся всю жизнь магометане, надеющиеся на такое же животное, бездумное воздаяние за гробом. И магометане с самым жестоким детским простодушием выгоняют из своего рая женщин, которых хотят низвести до животных, – подобно арабским пастухам, предкам своего пророка! Право же, в этом они недалеки от язычников: только гораздо хуже, потому что принимают к себе всех, кто поймается на их сладкие посулы!

Феофано отвернулась.

– Видишь ли, – сказала она сумрачно, опять по-детски утирая ладонью мокрую щеку, – каждый единый бог, которого чтит народ, складывается и вырастает из прежних его богов. Это зрелость души народа. А турки очень еще незрелы рядом с нами: всего страшнее, что они могут показаться темному человеку великими… блестящими, ослепительными… но это внешнее, это то, чего они нахватались у нас и европейцев, точно яркое оперенье. Османы – темные варвары, не знающие себя, и слепо жадные ко всему чужому: шаткие, неверные!

Феофано помолчала, справляясь с волнением.

– Вы, русы, тоже молодой народ… но вы другие! Вы твердо сознаете себя, и до конца отвергаете то, что вам чуждо: вы не рядитесь в чужое платье, как и мы, греки, – но так же, как и мы, то, что вы принимаете, вы принимаете глубоко в сердце! Ни с одной турчанкой, даже самой ученой, – а среди них есть весьма ученые, – я не смогла бы говорить так, как говорю сейчас с тобой!

Феодора вспомнила, кто уже говорил ей такие слова. Поистине – родственные души высказывают и родственные мысли, перекликаются, сами того не зная!

А потом она вспомнила, что переслышала от Феофано за годы знакомства с нею, – и ей стало холодно и горько.

– А сама-то ты веришь в небо? – спросила Феодора царицу. – Веришь в то, что говоришь мне… всем нам?

Феофано обняла ее за шею, прислонившись лбом ко лбу. Она теперь улыбалась.

– В то, что я говорю тебе, я очень хочу поверить… и иногда могу.

Феофано не ошиблась насчет Валента – он вызнал у царицы все, что мог о ее подруге: Феодора была не рабыня, она была верная жена своего мужа, и теперь он не знал, как подступиться к вожделенной женщине. Но это совсем не означало, что он забыл ее. Наоборот: она стала таким шипом в сердце, который очень чувствителен для самолюбивого влюбленного; а тем паче военачальника, благородного мужа, привыкшего к своей неотразимости и женской доступности и покорности. Валент Аммоний простил бы замашки победоносного воина Феофано, своей ученице: но и только. И ей – лишь временно.

После того, как возбуждение встречи спало, у возвратившихся героев наступил упадок сил: как Феодора и думала. Но даже в первые два дня, когда у усталых командиров не было сил ни на что, кроме как лениво разговаривать и бродить по дому и саду, она чувствовала на себе жадный взгляд черных глаз, который, казалось, преследовал ее повсюду… Валент Аммоний, восточный человек, умел делаться таким же незаметным, каким бывал заносчивым и ярким.

Он застал Феодору на третий день одну в саду, где она собирала букет к столу: синие и желтые ирисы, которые московитка полюбила и стала выращивать, подражая царице.

Феодора срезала цветы серебряным столовым ножом и не почувствовала чужого приближения до тех пор, пока ее не овеяло густым запахом благовоний, а горячие руки не обняли ее сзади за талию. Феодора вскрикнула и выронила цветы, а нож удержала.

– Вы?.. – вырвалось у нее.

Аммоний рассмеялся и поцеловал ее в шею, не выпуская из объятий.

– Да, говорите мне вы, – прошептал он. – Это учтиво.

Феодора быстро повернулась и встретилась с ним лицом к лицу.

Готовясь к этому свиданию, Валент нарядился очень тщательно, и блестящие черные волосы на висках переплел лентами, часть подобрав к затылку. Ей даже порою хотелось спросить его, как у него получается такая прическа…

– Что вам нужно? – гневно спросила госпожа дома.

Черный кентарх улыбнулся.

– Спрячьте ваше оружие. Вы только покалечитесь, пожелав ударить меня! – сказал он. Голос у него был мягкий – как бархатные ножны для кинжала.

Феодора опустила руку с ножом.

– Что это значит, кентарх? Говори мне “ты”, как я тебе! – приказала она.

– Теперь я слышу нашу царицу Феофано, – усмехнулся ромей не то македонской, не то персидской крови. – Но вы не спартанка, госпожа Нотарас, вам это не идет.

Он протянул руку и совершенно бесцеремонно откинул с ее лица прядь волос.

– Вот так. Я желаю любоваться вами.. и возвеличивать вас, – прошептал он, лаская ее жарким взглядом черных глаз. – И вы мне этого не запретите.

Феодора сложила руки на груди и отвернулась; ее все больше волновала и пугала близость этого разбойника и его дерзость, но она преисполнилась решимости не показывать своих чувств.

– Что вам нужно? – повторила она, против воли перенимая его обращение.

Валент поклонился.

– Вы давно знаете, прекрасная госпожа. Мне нужны вы.

Феодора почувствовала, как сердце болезненно толкнулось в груди; она быстро огляделась. Неужели этот сумасшедший способен…

В ответ ромей рассмеялся.

– Тише, дорогая! Я хочу вас не сейчас, конечно. Потом, когда ваш никчемный муж выпустит вас из рук. А ему вас не удержать.

Феодора пришла в такую ярость, подстегиваемую страхом, что не сразу нашлась, что сказать. Потом выпалила:

– Вы думаете, что можете завоевать меня такими словами?..

Аммоний погладил ее по щеке.

– Завоевывают не словами, моя госпожа Нотарас, – улыбаясь, возразил он. – Завоевывают мечом и копьем. К кому вы побежите, когда ваш муж струсит? К Феофано?

Валент позволил себе презрительно, по-мужски, улыбнуться, показав яркие белые зубы: этот грек с примесью неведомых восточных кровей был удивительно хорош собой.

– То, что она делает, конечно, достойно восхищения, – сказал военачальник. – Но такое не может долго продолжаться. Это неестественно для женщины – защищать себя и других, а тем паче, командовать мужчинами! Скоро ее силы и воля истощатся – и что тогда?

– Бог управит, – сухо ответила Феодора: она едва стояла на месте.

– Вы подчиняетесь ей… только потому, что рядом с вами нет сильного мужчины. Я ведь знаю все, что вы делаете с вашей царицей, – усмехаясь и заглядывая ей в глаза, сказал бесстыдный соблазнитель. – Когда такой мужчина появится… теперь… вы забудете все ваши глупости.

Феодора отпрянула, воздев нож; так неожиданно для собеседника, что он вздрогнул: улыбка сбежала с лица.

– Я выслушала тебя, кентарх, а теперь пойду доложу обо всем царице! – свирепо сказала московитка.

Валент опять улыбнулся; потом рассмеялся.

– Идите, жалуйтесь! Я уйду, и охотно; а со мною уйдет половина наших людей, – сказал он. – Воины всегда чувствуют мужчину и предводителя. А потом мы можем встретиться в совсем неподходящее для вас время, госпожа Феодора.

Феодора побледнела, глядя на него, – но испугалась не мужчины в нем, а другого. Она смотрела на ромея как на заразного больного.

– А! Вот оно, то самое, – тихо пробормотала московитка наконец. – Шаткий, неверный варвар, жадный к чужому… Ты человек без корней, как османы! Как я раньше не понимала!

Потом Феодора взглянула Валенту в глаза и бросила ему, высоко держа нож в дрожащей руке:

– Уходи! И сманивай с собой всех предателей, кто с тобой пойдет! Нам столько изменщиков у себя не нужно!..

– Ого! – сказал Валент.

Он даже побледнел от удивления.

Потом кивнул ей и сказал:

– Иди к своей царице!

Феодора убежала прочь, забыв рассыпанные ирисы; Валент спокойно присел и начал собирать их.

Феодора вбежала к царице, которая в спальне занималась своим туалетом с помощью Аспазии. Феодора крикнула служанке:

– Уйди!

У нее был такой вид, что Аспазия, не прекословя, поклоиилась и выбежала.

Феофано, у которой распустилась недоплетенная коса, медленно встала с места, не спуская глаз с подруги.

– Что случилось? Говори!

Феодора быстро пересказала свой разговор с Аммонием.

Когда она закончила, у Феофано в лице не осталось ни кровинки; царица схватилась за туалетный столик так, что он затрещал.

– Значит, для женщины естественно подчиняться, – пробормотала она едва слышно. – Тебе надо было сказать ему, дорогая, что для него естественно ходить голым, защищаться зубами и когтями и совокупляться только летом! Впрочем, теперь ведь лето.

Феофано презрительно улыбнулась.

– Что ты будешь делать? – воскликнула Феодора.

– Пойду плюну ему в лицо!

И Феофано так стремительно двинулась к выходу, что Феодора едва успела ее перехватить; она упала на колени.

– Не оскорбляй его еще больше, василисса, – с мольбой проговорила она. – Пусть просто уйдет! Никто не знает, как это нам аукнется!

Феофано остыла. Она положила руку на голову своей филэ и улыбнулась.

– Ты права!

Она подняла Феодору с колен.

– Пойдем и просто прикажем ему убираться!

Феофано вытащила подругу из комнаты, и московитка поняла, что та близка к новому безумию. “Точно Александр!” – подумала Феодора; она в смятении огляделась, ища поддержки, и наконец на глаза ей попался знакомый богатырь.

– Марк! Пойдем с нами, поймешь, зачем! – крикнула она.

Воин кивнул и приблизился, не задавая вопросов. Феофано сверкнула на него взглядом, но ничего не сказала.

Втроем они спустились по лестнице и, миновав столовую, через портик вышли в сад.

Валент, как оказалось, дожидался их на том же самом месте; и занимался тем, что составлял букет из ирисов, которые срезала хозяйка. Военачальник добавил к цветам еще длинные листья, которые срезал собственным кинжалом.

Когда троица подошла, Валент не спеша выпрямился и, улыбнувшись, поклонился Феофано.

– Что угодно моей василиссе?

Феофано в два шага подошла к нему вплотную.

– Мерзавец! Тварь! – бросила она сквозь зубы. – Ты задумал обесчестить жену моего брата в его доме и мою подругу…. и ты оскорблял меня и насмехался над моею властью! Убирайся сей же час вон и уводи всех, кто с тобой заодно!

Валент с наигранным изумлением поднял одну черную бровь, словно выписанную кистью.

– Кажется, хозяин дома еще ничего не сказал?

Но он не успел закончить. Марк шагнул к нему, выхватывая меч, и проговорил сквозь зубы:

– Убирайся! Или я зарублю тебя на месте, как пса, без суда и чести, которых ты не знаешь!..

Валент не успел опомниться, как ему в грудь уперлось острие меча.

Он быстро отступил, иначе спартанец проткнул бы его. Аммоний пробормотал, мрачно сверкнув черными глазами:

– Погодите вы все!

Он быстро ушел, широко, яростно ступая.

Феофано с подругой и охранителем дожидалась его в саду. Когда Валент вернулся, он был верхом, вместе с верховым сыном, растерянным и негодующим; и с ними были еще пятеро конников. Половина из тех воинов, что приехали с царицей!

Подскакав к Феодоре, Аммоний так стремительно склонился с седла, что она слишком поздно ужаснулась своей беспечности: еще миг, и…

В руки ей упал ее букет.

– Мы еще встретимся, маленькая царевна! Пояс Ипполиты тебе не к лицу! – сказал Аммоний, улыбаясь с мрачным и сладострастным предвкушением.

А глаза его выразили темное, давнее обожание: нет, это был не мимолетный каприз.

Потом черный кентарх посмотрел на Феофано и усмехнулся.

– Скажи мне спасибо за науку, госпожа царица!

Он молодецки свистнул своим спутникам, и они ускакали.

Феодора только тут поняла, что ее держит сильная рука: не Феофано, а Марка. Царица была сильна – а этот спартанец несокрушим как скала.

– Он бы не увез тебя, не бойся! – сказал Марк.

Феодора уткнулась лицом в свои ирисы и расплакалась.

* Из надписи на памятнике тремстам спартанцам:

“Странник, ступай и поведай ты гражданам Лакедемона,

Что, их заветам верны, здесь мы костями легли”.

========== Глава 66 ==========

Грянул гром; но гроза разразилась позже. Совсем скоро: как будто враги учуяли, что Феофано и ее сподвижники теряют силы.

Это произошло жаркой, сухой июльской ночью. Все в доме спали; Феодора – в супружеской постели, далеко отодвинувшись от мужа. Она спала беспокойно – и как мать, и потому, что хуже переносила жару, чем греки. Тут же в господской спальне ночевала и Аспазия, которой было спокойней около госпожи, а Вард и Анастасия – с нянькой в детской.

Феодора проснулась от шума, смутно донесшегося сквозь сон. Она открыла глаза и тут же поняла, что напали враги.

Кто-то страшно кричал внизу, в доме и снаружи; кричали женщины. Феодора, вскочив с постели, бросилась к окну и увидела в темноте зарева, тут и там. Точно праздничные огни горели в саду; а в свете их блестели доспехи конников с мечами и луками: доспехи были неуклюже надеты поверх халатов, а бородатые головы обмотаны чалмами…

– Турки! – крикнула не своим голосом Феодора.

Проснулась и завизжала за ее спиной Аспазия; сел в постели муж, у которого глаза были полны ужаса.

Не дожидаясь, пока Фома придет в себя, Феодора бросилась в детскую. Там Магдалина и Вард сидели, схватившись друг за друга, со страхом на лицах; Анастасия заливалась плачем в своей кроватке.

– Что вы сидите? – крикнула госпожа; потом поняла, что сын и кормилица оцепенели от страха, и встряхнула итальянку за полное плечо.

– Вставай! Бежим! – приказала Феодора. – Давай мне Варда, бери дочь!

Схватив за руку мальчика, мать вытащила его из детской в коридор; там она увидела воинов, бестолково метавшихся без командования. Среди них был Марк, громовым голосом удерживавший остальных на месте.

– Марк! Где царица? – крикнула Феодора.

– Вооружается, сейчас выйдет! – отозвался лаконец: зеленые глаза нечеловечески горели, он переминался с ноги на ногу и сжимал рукоять меча, прислушиваясь к шуму внизу. – Сейчас будем прорываться!

Феодора толкнула к нему Варда.

– Я скоро вернусь, постереги сына!

Слава богу, что сейчас жарко! Феодора, краем глаза увидев, что Фома безуспешно пытается разыскать и надеть в темноте доспехи, схватила какие-то штаны мужа и натянула их прямо под сорочку, опоясавшись своим поясом; потом сунула ноги в турецкие туфли и, выскочив в детскую, похватала кое-какую одежонку для сына… Потом выронила ее и выбежала обратно в спальню. Там вытащила из-под подушки кинжал и заткнула за пояс.

– Быстрее! – крикнула она мужу и бросилась назад в коридор.

Феодора почти грудь с грудью столкнулась с царицей: Феофано была уже там, в шароварах и панцире, надетом поверх рубахи. На ней не было шлема, волосы распущены; но запястья оттягивали боевые браслеты, а в руке она держала меч.

Феофано сверкнула глазами на подругу и ее детей; крикнула:

– Все здесь? Фома?..

Патрикий, с всклокоченными светлыми волосами, выскочил в коридор: он так и не сумел найти и надеть доспехи, но был при мече.

– Надо прорваться вниз, в столовую и в сад! – крикнул Марк.

– Нет! – ответила Феофано. Она вдруг обрела какое-то сверхъестественное спокойствие. – Пойдем черным ходом! Там… уже не пройти!

Она кивнула в сторону главной лестницы: казалось, незнакомые с дисциплиной разбойники отвлеклись, упиваясь грабежом и разрушением, а может, ловили и домучивали последних беззащитных слуг. Но вот-вот они взбегут наверх, и тогда…

– Но ведь там внизу, – заикнулась московитка и замолчала, бледная и дрожащая. Феодора стиснула кулаками голову: по крикам, лязгу, звукам падения всем было слышно, что внизу умирают последние оставшиеся у царицы воины – их защитники. Только Теокл, Леонид и Марк были наверху с господами.

Феофано быстро оглядела всех и кивнула.

– Скорее! Нужно прорваться к конюшне; а может, турки уже выпустили лошадей… Мы с Марком пойдем впереди!

И царица бросилась по коридору в противоположную от главной лестницы сторону; горстка ее подданных, топоча, побежала следом.

Когда они оказались у невысокой двери, ведущей на задний двор, Феодора вспомнила, что ключ остался на кухне; но тут Марк, вырвавшись вперед, мощным ударом ноги вышиб дверь. Они выскочили наружу, навстречу неприятелю.

На заднем дворе было пусто, и даже соломенную крышу амбара еще не подожгли; но стоило хозяевам свернуть за угол, как навстречу им вынесся огромного роста турок на огромном рыцарском коне, с ятаганом в руке. Позади него все полыхало: горела сухая трава, и горела пакля, разбросанная разбойниками. И по траве, черные в свете этих пожарищ, носились такие же конники, загонявшие, точно зверей, последних беззащитных слуг Нотарасов.

Турок с воплем бросился на женщин; Марк с рычанием прыгнул ему навстречу и голыми руками, рывком невероятной силы, стащил врага с лошади. Спартанец тут же заколол его. Через мгновение Марк оседлал лошадь убитого и крикнул, подняв окровавленный меч:

– Вперед!..

Он поскакал к конюшне, отвлекая врага на себя; по дороге схлестнулся еще с одним турком, сразив и его. Потом Марк, как был, верхом, вломился в конюшню.

Когда он открыл стойла, лошади, обезумевшие от огня и криков, устремились прямо на турок, сея панику.

– Клит! – ликующе крикнула Феофано, узнав своего вороного; она взлетела на спину коня, а вслед за этим Феодора, бежавшая за царицей вместе с Вардом, вскрикнула, ощутив, как у нее вырывают ребенка.

– Садись ко мне за спину! – велела царица.

Феодора выполнила приказ; она отчаянно огляделась в поисках мужа и дочери, и увидела, что Анастасию схватил Марк, а муж уже оседлал своего коня. Конечно, прежде всего Фома заботился о собственном спасении.

Феодора прижалась к крепкому телу царицы и подумала о своей гнедой красавице Тессе – конечно, ее уже не выручить…

Конь Марка топтался на месте; воин не решался скакать прочь, думая, кого бы еще попытаться спасти. Феофано оскалилась, глядя на него.

– Скачи! Скачи! – крикнула она охранителю. – Никому ты тут уже не поможешь!

Огни пылали уже во всех окнах нижнего этажа, а на ступенях и в столовой, видные через распахнутые двери, валялись окровавленные тела. Феодора попыталась подсчитать врагов за ту минутную передышку, что они получили, но сбилась со счета; видно было только, что турок раза в три больше, чем их всех вместе взятых, а воинов у них только трое – не считая царицы…

Тут беглецов опять заметили разбойники; на них устремились сразу шестеро всадников, а из дома высыпали еще и новые враги. Феофано первая ударила пятками лошадь и помчалась с Феодорой и Вардом прочь через лужайку, в сторону дороги; Марк с Анастасией – за нею, а следом Фома и воины Нотарасов, каждый из которых вез еще по женщине: Магдалину и Аспазию. Турки бросились было в погоню, но скоро, в темноте, среди кустов, потеряли их. А может, им было приказано не преследовать хозяев?..