Текст книги ""Фантастика 2024-181". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"
Автор книги: Валентин Леженда
Соавторы: Антон Федотов,Алексей Губарев,Олег Мамин,Павел Смолин,
сообщить о нарушении
Текущая страница: 323 (всего у книги 347 страниц)
Глава 22
– Ну и хватит на сегодня! – решил я и сладко зевнул, потянувшись здоровой рукой.
Сидим с Вилкой в гостиной – Тане же в школу, зачем мешать? Родители тоже давно десятый сон смотрят – половина третьего ночи. Девушка сняла пиджак и липовые очки, распустила волосы, и сидит передо мной, так сказать, в истинном обличии. Тут подвох подозревать уже лишнее: в пиджаке дома жарко, от «бублика» устают волосы, а в очках один фиг нет диоптрий.
– Ок! – на английский манер ответила несколько более свежая Виталина – она-то днем поспала – и аккуратно постучала по столу первой сотней страниц третьего тома «Миши», который уйдет в «Юность».
Придется что-то спереть для «Пионерки», но это терпит – второй там до середины едва-едва допечатался.
Скорость у Виталины знатная – выдает стабильные двести ударов, часами выдерживая такой темп.
– Твои мягкие пальчики ведь не зачерствеют от такой бесчеловечной эксплуатации? – спросил я.
– А ты проверь, – предложила она, протянув мне руки ладонями вверх.
Пощупал подушечки.
– Кайф! – вынес вердикт и повторил мамино предложение. – Может все-таки здесь заночуешь? Смысл тебе туда-сюда мотаться?
– Нет, Сережа, – улыбнулась Вилка, поднялась со стула, подхватила с кресла пиджак, накинула на себя. – Мне еще отчет писать, душ принимать… – стрельнула в меня глазками.
– Ну иди тогда, – разрешил я, проигнорировав «цеплялку» – стояка в штанах больше уже все равно не станет.
– А вдруг я бы согласилась? – спросила она, имея ввиду не высказанное мной спермотоксикозное предложение пойти в душ прямо сейчас и вместе.
– На что? – «не понял» я и снова зевнул. – Рубит – жесть, – пожаловался Вилке. – Вопиющее нарушение режима, чреватое дерьмовым самочувствием завтра. Больше так делать не будем, мне так-то четырнадцать, и я из больницы три дня как вышел. А самое тупое – могли вообще этим не заниматься, все равно раньше июня не напечатают – «Юность» же не мой персональный ежемесячник, – грустно вздохнул на переработавшего лишнего ленивого себя.
– Устал? – застегнувшая пиджак Вилка подошла ко мне, наклонилась, с теплой улыбкой глядя сверху вниз и погладила по голове. – Ты – огромный молодец, Сережа, очень хорошо потрудился за эти дни.
– Иди уже, человек-поллюция, – простонал я, мягко убирая ее руку с головы. – И профессиональную деформацию смиряй, я не хуже тебя знаю, что сонный и усталый человек к различного рода воздействиям более податлив.
– А причем здесь «деформация»? – хихикнула она. – Ты ведь и вправду молодец! Проводишь?
– Только до двери, дальше дорогу ты знаешь, – ответил я, и мы пошли в коридор.
Вилка надела пальто, застегнула сапожки, подхватила сумочку, пожелала мне спокойной ночи и ушла. Заперев за ней дверь, забил на стояк и пошел сразу в комнату – и так усну.
* * *
– Ой лихо мне, ой лишенько, – имитировал я старческое кряхтенье, помешивая варящийся в турке кофе.
Знобит, шатает, голова болит – таблетку уже выпил.
– И надо оно тебе было? – сочувственно задала риторический вопрос мама. – Совсем плохо?
– Нормально, это я так, поныть маленько, – обернувшись, улыбнулся я ей.
Вовка с утра прибегал, но я, из-за недееспособности и стремясь выкроить себе немного лишнего сна, попросил родителей принять тридцать две привезенных рыжим бутылки. Добрая мама от «схемы» пришла в настоящий восторг – ну какой сыночек молодец, всех детей района облагодетельствовать хочет!
Таня уже в школе, дядя Толя – на работе. На следующие три дня у него свадебный отгул.
– Раз уж у меня плохое самочувствие и вызванное этим плохое настроение, давай поговорим о неприятном, – выключив газ, перелил часть кофе в чашку, бахнул три ложки сахара и уселся напротив родительницы к тарелке с бутербродами с бужениной.
– О чем? – напряглась родительница.
– Позавчера Акиф звонил и рассказывал удивительные вещи, – откусив кусочек, прожевал – научился у деда Юры нагнетать драмы. – Оказывается, ты ему не звонила аж с конца февраля. А еще – в продуктовые никто из нас не ходит. Однако еду все равно привозят с завидной регулярностью. Откуда?
– А ты как с матерью разговариваешь? – откинувшись на спинку, мама сложила руки над животиком.
– Очень прошу тебя ответить, и, если ответ хороший – я перед тобой извинюсь и больше так делать не стану, – пообещал я.
– Павел Анатольевич номер дал, туда и звоню – уж в КГБ-то поди еда не хуже рыночной! – фыркнула она.
– Понимаю, – грустно вздохнул я. – Платишь?
– Он платит. Наверное, – не особо уверенно ответила мама.
– А мы спросим сейчас, – отложив бутерброд и кружку, пошел в коридор и набрал номер Судоплатовых-старших.
Трубку сняла Эмма Карловна.
– Доброе утро, бабушка Эмма, – поприветствовал ее я. – Это Сережа.
– Узнала тебя. Доброе утро, – ответила она.
– Мама говорит, что вы нам номер дали, который при звонке на него еду выдает. Мы им уже давненько пользуемся, а ни копейки не заплатили.
– Какие деньги, Сережа? – неподдельно удивилась она. – Павлу Анатольевичу по должности снабжение по высшему разряду положено!
– Понял, – не расстраивая бабушку, жизнерадостно откликнулся я.
Попрощался, повесил трубку, взял пришедшую со мной в коридор маму за руку и повел на кухню.
Расселись.
– Генералом в Советском Союзе быть офигенно – просто звонишь «подсосу», и в любое время дня и ночи получаешь желаемое. Деньги? А какие нахер деньги? – издал грустный смешок. – Но жратва-то из неоткуда не берется. Кто-то все равно за нее платит. И, если это делаем не мы и не Павел Анатольевич, значит записывают это все на счет государства, у которого, если что, денег своих нету, оно просто оперирует деньгами народными. И вот скажи мне, моя милая, добрая, недавно выбравшаяся из нищеты мама, какого бы тебе было узнать год назад, что на народные деньги содержат кучу барствующих перерожденцев?! – повысив голос, демонстративно отодвинул тарелку с бутербродами. – Нахер, я это жрать не буду, буду с собой привозить – лучше в серую Акифью зону деньги заряжать, чем на шее у народа сидеть!
– Гордый стал? – протянула родительница тоном «мамин ругательный». – Лучше других себя считаешь?
– Если честно платить за то, чем питаешься – значит быть лучше других, тогда да, стал, – спокойно подтвердил я и отхлебнул кофейку – он из старых, еще добольничных запасов, лично купленный.
– А я, значит, хуже? – прибавила она громкости.
– Если ты за никчемные полгода перестала интересоваться откуда и что у тебя берется, и, имея бесконечные деньги, радостно села народу на шею, да, хуже, – спокойно подтвердил я.
Мама осеклась – ругать меня сложно, потому что я, во-первых, как правило прав, а во-вторых – всегда спокойный.
– Все так живут, – не очень уверенно попробовала она сослаться на определяющее сознание бытие.
– Все – это кто? Полпроцента страны? – с любопытством поинтересовался я. – Народ нас, мама, кормить не обязан. Это мы, как совершенно неуместные социалистические богачи, должны ему помогать. Вот ты подарки всем подряд даришь утилитарного свойства – это хорошо и правильно. Школам мы немножко помогаем – тоже хорошо и правильно. А раз мы такие хорошие и правильные – так может так и будем продолжать?
– Все у тебя не как у людей, – тоскливо вздохнула мама.
– И такое положение дел меня устраивает полностью, – ответил я. – Если нравится генеральскими харчами питаться – требуй чеки отбивать, и аккуратно их оплачивай. И следи, чтобы там был такой пункт как «оплата доставки», а цены были те же, что и магазинах. Не забыла еще как магазин-то выглядит?
– Не забыла, – раздраженно дернулась мама.
– Ты же у меня хорошая, – вздохнул я. – Ну разве я не прав? Разве то, что я говорю – не справедливо?
– Я не знала! – жалобно пискнула она.
Во, совесть вернулась в полной мере!
– Это я не знал, – мягко улыбнулся я. – Паттерн-то тот же: утром мама диктует в телефон список, а к обеду все уже приехало. А ты – не захотела узнать и приняла как должное. И это – главная проблема. Ничего из этого – я обвел здоровой рукой помещение. – Нельзя принимать как должное! Так – живет никчемно малая часть! И если другим плевать, мне – нет! Вот тебе вира – примерно прикинь на сколько мы тут нажрали за эти месяцы, для верности накинь пять тыщ и потрать все на детдома, и не сберкассой, где хер пойми куда уходит, а лично съезди и с заведующими поговори. Хорошо?
– Хорошо, – горько вздохнула она. – После свадьбы можно?
– Зачем ты из меня врага делаешь? – расстроился я. – Ты же и сама все прекрасно понимаешь.
Раздался звонок в дверь, я залпом допил кофе, чмокнул маму в щеку:
– Ты же кандидат в члены Партии! Вот и будь настоящей коммунисткой!
– Тоже мне политрук нашелся, – хихикнула мама.
Вот и хорошо, вот и помирились.
Пошел открыл дверь Виталине.
– Выспался? – первым делом спросила она.
– В рамках физиологически приемлемой нормы. А ты? – ответил я, запуская девушку внутрь.
– В пять уснула, отчет-то никто не отменял, – разуваясь, зевнула она.
На часах ровно девять.
– Кофе будешь? Еще горячий.
– Буду! – разохотилась Вилка.
– Иди на кухню тогда, а мне надо уважаемому Акифу позвонить, а то он на меня обижается, – направил я ее, сняв трубку телефона.
– Дался тебе он, – проявила черствость девушка.
– Ты же мне сама сказала, что «бесполезных связей не бывает», – напомнил я, набирая номер.
– Это я о полковниках говорила, – хмыкнула девушка.
– Но вполне справедливо масштабировать и на остальных. С нашей дружбой народов у страны весь рот в диаспорах, и дружить с ними как минимум небесполезно, – отмахнулся я.
Покивав, Вилка пошла на кухню, откуда сразу же послышалось радостное мамино «а мой-то чего удумал!..».
Акиф снял трубку сам.
– Здравствуй, Акиф! Извини, что так рано.
– Да ну какое это «рано», Сергей! – он – один из немногих, кто меня «Сергеем» кличет, из уважения, по собственным словам.
– В общем я разобрался. Проблема у нас – мама же за генеральского сына замуж выходит, нам поэтому обычную еду есть не разрешают – а ну как отравлено? – преувеличил я.
– У меня отравлено?! – ожидаемо расстроился Акиф.
– Ни в коем случае! – поспешил заверить его я. – Мы твою вкуснятину полгода кушали и только здоровее стали. Но представь, если злыдни по пути твоему племяннику голову проломят, еду отравят, а мне скажут, мол, заболел, поэтому посыльный другой. Я этого совсем не хочу, поэтому, прости, но дальше я у тебя буду только цветы покупать, ладно?
– Тебе какие надо? – сразу же предложил торговец.
Прямо щас-то не надо… Стоп! А почему это «не надо»?
– Восемь роз найдешь?
– Восемь? Тебе на могилку? – сочувственно спросил он.
– Нет, мне живой и любимой девочке, – ответил я, не без удовольствия слушая доносящееся из кухни Вилкино «по сколько за бутылку?!». – Просто она у меня японка, а у японцев восемь – счастливое число.
– Понял тебя, дорогой! – вернул оптимизм Акиф. – Сделаем! В записке что написать?
– А ничего не надо, ей кроме меня все равно никто такое не подарит, – выбрал я ленивый сценарий. – И вот им немножко твоих восхитительных продуктов лишними не будут. Поговоришь с ними так, чтобы платил я, а радовались – они?
– Это Акиф умеет! – заверил он меня.
– Бесценный ты человек, Акиф! – вполне искренне похвалил я его и ухмыльнулся. – А еще пять роз, но уже с запиской «от тайнего поклонника» отправь…
И надиктовал адрес своей новой, молоденькой и симпатичной учительницы по русскому и литературе. Акиф пообещал и это.
– Очень ты много для меня делаешь, Акиф. А давай я тебе и твоим родным и друзьям песню за это подарю? Найдешь певца?
– Найдем! Обязательно найдем! – возрадовался азербайджанец.
– Тогда пятнадцатого апреля я к тебе прямо на рынок подъеду, все обсудим, хорошо?
– Хорошо!
Попрощались. Ништяк – песенка этим, песенка другим, и вот уже дружба народов целиком и полностью работает в мою сторону, а недовольные правящими республиканскими верхушками – радостно стучат. А еще Акиф мне чисто по-человечески нравится, и сделать для него что-то хорошее будет приятно.
Прошел на кухню.
– Сережа, на рубль можно купить десять бутылок «Буратино», – заметила закусывающая кофе бутербродом Виталина.
– Я знаю, да! – кивнул я.
– Лимонад вылить, а бутылки – принести тебе, – продолжила она.
Мама нахмурилась.
– Буду надеяться, что лимонад ребята будут выливать себе в довольные таким положением дел животики, – легкомысленно отмахнулся я.
– Как Акиф? – спросила мама.
– Нормально, буду у него цветочки покупать Саяке и учителям, – ответил я, выливая в чашку остатки кофе. – Погадать тебе на кофейной гуще? – спросил Вилку.
– А ты умеешь? – опередила ее мама.
– А чего там уметь – смотришь на дно кружки и с глубокомысленным видом несешь первую пришедшую на ум чушь, – хохотнул я.
– Да ну тебя, – фыркнула мама под Виталинин смех.
Допили кофе, мама скормила девушке бутерброды, параллельно подавая мне невербальные сигналы «все равно выбрасывать» и «компенсируем». Да на здоровье. Родительница помогла мне одеться, поправила повязку, чмокнула в щечку – был бы настоящим дитем со стыда бы сгорел от того, что на глазах у Вилки, но нынешний я такое отношение ценю и никаких минусов в нем не вижу – вот так мамы работают, что поделать.
– Зачем тебе эти бутылки? Набрал бы велосипедов да подарил сразу всем – это одному брать неловко, а когда всем – нормально, – спросила девушка по пути к нашему шпионскому (хех) «Запорожцу».
– Просьба озвучивать своем мнение, если что-то покажется странным, услышана и впитана! – радостно возвестил я. – Выражаю вам устную благодарность, агент Вилка!
– Я серьезно.
– Подаренное ценят меньше, – пожал я здоровым плечом. – И чувствовать при этом себя будут должниками. А когда «должен» – дружить получается гораздо хуже. А так ребята сами заработают, просто чуть быстрее, чем сделали бы это без моей помощи.
– Да к тебе вся Москва через неделю бегать будет, – «открыла мне глаза» Виталина.
– Ну и нормально! – хохотнул я.
– А если бандиты узнают и голову кому-нибудь проломят? – своим фирменным, пробирающим до самых костей безэмоциональным тоном спросила она.
– А вот надо сделать так, чтобы не проломили! – отмахнулся я. – Более того – скооперироваться со «смежниками» и за наиболее трудолюбивыми ребятами слегка следить. Это ж сколько халявных «палок» нашей милиции?
– Сережа… – Вилка замялась.
– Сережа любит заставлять всех вокруг работать больше и эффективнее, если у него есть такая возможность, – заявил я. – Я уже и письма получаю только «фильтрованные» – их все сначала в КГБ везут, для отработки сигналов, а мне потом передают те, где сигналов нету. В МВД, говорят, уже тихонько воют, – ехидно захихикал. – Потому что все деятели культуры, с кем я на эту тему говорил, начали поступать так же!
– Страшный ты человек, – присоединилась к веселью Виталина.
– А при первой встрече сказала, что «хорошенький», – напомнил я.
– Хорошенький, – вздохнув, признала она. – А подрастешь – дорастешь до «красивого». Ой девки прохода давать не будут!
– Последняя фраза все испортила, – вздохнул я, забираясь в машину. – Как будто с бабушкой поговорил.
– С Эммой Карловной?! – выпучила глаза девушка, приземлившись за баранку.
– Вообще не похоже, что она так умеет! – согласно кивнул я. – Одна из самых интеллигентных дам, что я видел. Однако факт остается фактом – бабушка даже в таком виде бабушка со всеми причитающимися «ну красавец» и «все девки твои будут».
Представив эту картину, девушка рассмеялась и повезла меня к «железнодорожникам» – просто закинем листочки с нотами, пускай осваивают, это проект прямо не к спеху, поэтому сидеть там лично не придется. Зато придется сидеть на студии, слушая, как Муслим Магомедович Магомаев выводит англоязычные рулады – музыка там уже готова.
– Наконец-то узнаю, правда ли у тебя англоязычные песни получаются! – не без предвкушения в голосе подмигнула мне Виталина.
– Доверять надо напарнику, агент Вилка!
Глава 23
Я думал, что на «радиостудии», где мы записывали Хиля, стояло хорошее оборудование. Нет, так-то и вправду хорошее – мирового уровня, но выделенная Магомаеву (который сейчас придворный певец самой Фурцевой, которая, на секундочку, второй человек в государстве сразу после деда. Формально, разумеется – положение у нее шаткое, чуть что – и попрут «бабу Катю») Всесоюзная студия грамзаписи, расположенная в Англиканской церкви Святого Андрея Первозванного крыла прошлую как бог черепаху. Вот уж где настоящий хай-тек!
Разумеется, заняли мы не всю церковь, а одну из студий, а я, ничтоже сумняшеся, приволок с собой пакет пирожков и трехлитровку томатного сока – не завтракал же, и уже не пообедаю. Звукачи и музыканты на смачно жующего меня смотрели тоскливыми глазами бродячей собаки, но не от голода, а из страха, что мальчик заляпает жирными руками (а то и соком зальёт!) драгоценную технику. Да ладно вам – я же не свинья, я аккуратненько, трогать мне все равно ничего не надо – не шарю, оно же допотопное. Но «гайды» впитать потом будет нужно обязательно – придет время, и микшерный пульт станет мне лучшим другом.
– …Needed anyone, – допел Магомаев в наушниках на моей голове[10].
Пятнадцатый дубль уже.
– Муслим Магомедович, ну идеально же! – когда он вышел из кабинки, в который раз заверил я его.
Немножко акцент, но он с лихвой перекрывается мощью голоса и энергетикой. Англосаксы удобные – у них немалая часть песенок, что называется, «унисекс», вот и заменим Селин Дион на Магомаева.
– Может еще раз попробовать? – приняв из рук студийного функционера стакан с «секретным отваром для оживления голосовых связок» и не забыв поблагодарить – Муслим Магомедович у нас деятель опытный, и «звезда» ему не грозит – неуверенно спросил он.
– Только портить! – отмахнулся я. – А вы как считаете, Виталина Петровна? – спросил Вилку, которая тоже слушала.
А какое выражение на мордашке было! Не верила, зараза такая, в англоязычный репертуар от Сережи Ткачева. Ничего, так даже лучше – пробрало ее знатно.
– А? – аж подпрыгнула она, сняла наушники, и, скромно потупив глазки, ловко избежала ответственности. – Извините, я в музыке не очень разбираюсь, но спели вы просто божественно, Муслим Магомедович.
Пока певец благодушно благодарил ее за похвалу, я переключил внимание на звукача:
– Но основное решение принимать вам, Семен Степанович.
– Я свое мнение высказал еще восемь дублей назад, и с тех пор оно не изменилось – более качественно исполнить эту песню вы не сможете, Муслим Магомедович, потому что идеал на то и идеал, что лучше него ничего нет! – старательно давя раздражение (а кто лишнюю, совершенно бессмысленную работу любит?), сделал он певцу приятно.
– В таком случае можно приступать к сведению, – нервно потер ручки Магомаев.
Нам ведь с «демкой» к Полевому идти, нынешнему Министру культуры.
– Не переживайте, – надевая сдвинутые с левого уха наушники как следует, скучающим тоном успокоил его Семен Степанович. – Песня у вас получилась мирового, без преувеличения, уровня – поверьте мне, уж простите за нескромность, как профессионалу с двадцатилетним стажем.
Оставив профессионала работать, перетянулись в «кают-компанию», и я милостиво поделился пирожками с Магомаевым и Вилкой.
– Удивительный ты мальчик, Сережа, – прожевав и отхлебнув чаю (томатный сок ему не нравится), поделился свежими новостями Муслим Магомедович.
– Обычный, – пожал я здоровым плечом. – Какая разница на каком языке песня, если суть всегда одна и та же – передать слушателю эмоциональный посыл и настроение? Люди во всем мире биологически одинаковые.
– Вот поэтому и удивительный! – умиленно улыбнулся певец.
Через сорок минут послушали итоговый результат – десять из десяти! – «залили» песню на бобину и поехали на нашем «Запорожце» в Минкульт.
Поездка не понравилась – с Вилочкой-то не поговоришь, сублимируя спермотоксикоз в нарочито-пошлые потешные «подкаты». Машина внутри моей головы уже приобрела статус особой зоны повышенного психологического комфорта – почти как дома – а гребаный Магомаев, которого я из вредности засунул на заднее сиденье, все испортил. Ерунда, потерпим.
Прибыв к месту назначения, выгрузились (певец от Виталининой манеры езды имел крайне бледный вид) и пошли прямиком в кабинет Самого. Ситуация в приемной резко отличалась от того дня, когда я приходил к Фурцевой выбивать Наде Рушевой лечение: функционеры перед Магомаевым буквально стелились и чуть ли не сапожок целовали. Противно! «Вам спросить? Ну конечно спрашивайте, Муслим Магомедович, вы у нас такой один!». Немножко лизоблюдства и лживого сочувствия перепало и мне, пришлось терпеть и вежливо улыбаться.
Зашли в кабинет, обнаружив там аж пятнадцать человек – из знакомых собственно Полевой и неожиданная Фурцева. У нее что, дел других не нашлось? Поздоровались, баба Катя чмокнула меня в щечку (шары у функционеров от такого полезли на лоб, а рожи стали прямо задумчивыми) и представила «фокус-группу», в числе которых нашлись представители стран соцблока – немец, болгарин, румын (не перепутать бы), и венгр. Бобина в магнитофон, и началось волшебство. После первого прослушивания товарищи единогласно решили повторить. Потом еще раз. И еще. И еще. И…
– Екатерина Алексеевна, Борис Николаевич, мне еще в поликлинику нужно съездить прикрепиться, – жалобно попросил я, поняв, что мы так до конца рабочего дня просидим.
– А? – подпрыгнула впавшая в транс она. – Поликлиника? А, в Кремлевскую? Это хорошо, это правильно – ты нам здоровым нужен, Сереженька! Песня просто восхитительная, а вы как считаете, товарищи?
Товарищи, для разнообразия искренне, а не из любви к партийной дисциплине, согласились, а Полевой молча показал мне большой палец.
– Спасибо большое! – поблагодарил я.
– Ну беги, Сереженька! – обняла и расцеловала меня в обе щеки Екатерина Алексеевна. – А мы с товарищами решим, как лучше будет поступить.
– До свидания, уважаемые товарищи! – выдал я оставшимся «на круг», Вилка пискнула прощание своё, и мы пошли к машине, оставив Магомаева принимать поздравления и комплименты от фокус-группы.
– Нравится быть без пяти минут приемным внуком Екатерины Алексеевны? – тихонько спросила Вилка по пути.
– Нравится, – честно признался я. – Во-первых, она мне симпатична чисто по-человечески, как хорошая тетенька, от которой я видел только добро. Во-вторых, она выдает мне производственные мощности, на которых я нарабатываю кредит доверия, который потом отоварю производственными мощностями побольше. Интеллектуальная собственность – один из самых простых способов «подняться» в рамках социалистической системы, вот и занимаюсь. Регалии и ништяки меня мало интересуют – мне культурная экспансия нужна, чем масштабнее, тем лучше. Капиталисты свое податное население нами пугают, но как можно бояться тех, под чью музыку танцуешь? Безусловно, это не панацея, но курочка по зернышку полное е*ало набирает.
Виталина звонко расхохоталась, и мы погрузились в машину. Девушка открыла дверь, завела мотор, садиться не стала – сбегала до багажника, вернувшись в салон с толстенной папкой:
– Это – фотографии разыскиваемых преступников. Павел Алексеевич выдал, попросил тебя запомнить.
– И сказать тебе, если увижу! – проявил я понимание. – Идея просто супер, и я постараюсь не подкачать.
– Верю, – тепло улыбнулась мне Вилка.
В папке оказались только фотографии и фотороботы – без имен и описаний. Кое-кого из этих я уже сунул в «инфобомбу», но проверку временем прошли далеко не все – впервые вижу. Оно и понятно – кто будет гуглить полные каталоги ВСЕХ разыскиваемых упырей 60-х-70-х годов СССР?
– Запомнил! – положил я папку на заднее сиденье.
– Эйдетическая память, – не без зависти вздохнула Виталина.
– Довели, значит?
– А как же! Вдруг я покажу тебе что-нибудь такое, от чего ты потеряешь покой? – стрельнула она в меня глазками.
– Уже, – скорбно вздохнул я. – Но я бы не отказался увидеть чуть больше.
– Мечтать не вредно! – с видимым удовольствием «срезала» она меня.
– Романсинг – это еще один новый термин, запомни, семантика ясна без объяснений – взрослой женщины, будучи подростком – архисложная задача. Все упирается в восприятие – объект романсинга не воспринимает малолетнего как достойного внимания мужчину. Главное – разрушить этот барьер, и дальше станет гораздо проще, – поделился я с ней планами на нее же.
– Сережа, будь ты обычным подростком, ты бы со мной даже разговаривать нормально не смог, – мягко улыбнулась мне Вилка. – Ты же видишь, как на меня смотрят те, кто помоложе?
– Как кот на сметану, – выдал я уместную банальность.
– У них слюни текут, – кивнула она. – А мозги отключаются. А ты – вон, пошлятину за пошлятиной выдаешь, но от дел не отвлекаешься, а должен краснеть и мямлить.
– Прекратить приручение, агент Вилка! – привычно скомандовал я, и мы зашли в Кремлевскую поликлинику.
Сервис – мое почтение, тетеньки в регистратуре меня узнали и быстро проставили все нужные штампы, взяв с Виталины заявление – доверенность на такие вещи у нее есть – а с меня – автограф.
– Спасибо, документы на ножках! – поблагодарил я девушку по пути к «Запорожцу» и получил в ответ ласковый щелбан.
* * *
Где-то на втором часу свадебного банкета в Зеркальном зале «Праги», куда мы прибыли после официальной части в Грибоедовском ЗАГСе, я понял истинное значение мероприятия, отжатого у меня дедом Пашей. Он проводит демонстрацию силы – мол, вот он я, снова на коне, снова МОГУ, смотрите, на сцене Магомаев поет, а до него – Хиль, Кобзон с Гурченко, а плясать после первой части застолья мы будем под обновленный, для того и предназначенный, живой «сет» Зыкиной. А гости-то какие! От звезд на погонах натурально рябит в глазах, но это понятно – сослуживцы и друзья из «старой гвардии». Но это еще не все: нас почтили своим коротким визитом («много дел» же) сама Фурцева, еще более «сам» Министр обороны Гречко (Судоплатов же «папа» спецназа в изрядной степени, и в армии его ух как уважают) и совершенно неожиданный для меня Гришин – все сказали по длинному тосту с пожеланиями всякого хорошего молодым, выпили-закусили и свалили, оставив нас с гостями «попроще», в виде моих знакомых деятелей культуры во главе с Полевым. Да даже Федин приперся, который глава Союза писателей – вот он мне прямо не понравился, в первую встречу-то толком не получилось пообщаться. Подлизывается, да, почти даже лебезит. Перед ребенком, мать его! Потихоньку буду думать, как его убрать и заменить, например, на Шолохова – классик умрет аж в 84 году, значит должность потянет. Если захочет, конечно. С Брежневым у него отношения были сложные, но с Андроповым-то ничего такого нет.
Мои японцы от такого набора «ВИПов» впали в ступор – да, знали, что Сережа мальчик не простой, но чтобы НАСТОЛЬКО? Держался поближе к ним, демонстративно держа наряженную в милейшее синее платье Соечку за руку, выслушав бесконечное число стандартных «а когда свадьба ваша?». Через два года – тут ничего не изменилось. А еще изо всех сил старался не ревновать буквально сияющую красотой, наряженную в то самое черное вечернее платье из ГУМа, обзаведшуюся украшениями и шикарной высокой прической Виталину, которая за вечер перетанцевала с львиной долей генералов и особо важных гражданских – к огромному неудовольствие пришедших с «танцунами» жен. «Медовая ловушка» в естественной среде обитания, мать его. Не определили бы любовницей к кому-нибудь офигенно важному и нужному – я вообще-то очень жадный, и «любимую Вилку» отдавать никому не хочу.
Наконец, пришел мой черед говорить тост:
– Когда я прошлым летом открыл глаза, мама была первой, кого я увидел. Даже полностью потеряв память, я ощутил исходящие от нее тепло и заботу, и задал вопрос, хуже которого придумать сложно: «Ты – моя мама»? Ни одна женщина никогда не должна слышать такого от ребенка.
Народ в зале попытался изобразить сочувствие – кроме тех, кто любит меня искренне, вот они сочувствуют от всей души. Я запел, вкладывая всю свою хлипкую дыхалку:
– Ма-а-ма-а – пе-ервое сло-ово…[11]
Дамы заплакали (на лице Вилки так и читалось «Прекратить приручение, пионер Ткачев!»), я отдышался и повернулся к заплаканной, но счастливо улыбающейся, жутко красивой – даже красивее, чем обычно, потому что невеста! – родительнице:
– Спасибо тебе за то, что второй раз научила жить в нашем прекрасном мире. Будь счастлива, родная! Папа Толя, – впервые обратился я к отчиму так. – Берегите ее. Вы – хороший мужик, и я уважаю вас всей душой. Горько!
– Горько!!! – радостно завопил расчувствовавшийся народ.
– Так трогательно! – шепнула мне на ухо роняющая слёзки Сойка.
– Про маму – всегда трогательно, – улыбнулся я ей, вытерев слезинку.
– А это случайно не твоя машинистка? – кивнула она на сияющую идеально улыбкой Вилку за столом напротив нас.
Видела ее в «маскировке».
– Она, – подтвердил я.
– Красивая, – подпустила ревности в голос Соечка.
– Красивая, – согласился я. – Но старая. А вот ты и красивая, и молодая, и я тебя люблю! – успокоил будущую половинку «ходок в становлении».
Помогло. А еще помогли танцы с генералами – они, как ни грустно, Вилке подходят больше по всем параметрам.
Судоплатовы-старшие и молодожены пили наравне со всеми, но водка в графинчиках предусмотрительно разбавлена – не те люди, чтобы лицом в салат падать, в отличие от некоторых присутствующий, решивших надраться «в зюзю». Не осуждаю – сам так пару раз в прошлой жизни делал. А чего это там в дальнем от меня углу, спрятанном за «ширмой» из танцующих под Зыкинское…
– А я вовсе не колдунья, я любила и люблю…
…происходит? Ба, да это же драка: какой-то «пиджак» что-то не поделил с «мундиром» в чине полковника. Судоплатов-старший тоже заметил и явно сделал соответствующие выводы. Драчунов разняла и со всем уважением вывела из зала парочка здоровенных капитанов – типа секьюрити, они за весь вечер даже не пили.
– Пора! – шепнул я дяде Толе.
Он подмигнул и «пошел в народ», типа с кем-то поговорить. Заметив это, подговоренный персонал погасил свет, и мы с Сойкой, схватив весело хихикающую маму за руки, потащили ее по заранее подготовленному маршруту в подсобку.
Ну куда без похищения невесты?
– Деточки мои, – всхлипнула она, едва за нами закрылась дверь и обняла нас с Сойкой. – Я такая счастливая-я-я!.. – и заплакала.
– Это хорошо, это правильно, – ласково погладил я ее по оголенной шикарнейшим платьем спине. – Это – твой день, и счастливой тебе быть нужно!
– А мы с Сережей будем за вас радоваться и поддерживать, – светло улыбнулась будущей свекрови японочка.
Музыка стихла, и в зале раздалось полное горя папы Толино:
– Похитили мою красавицу!!!
Заржав, решили спрятаться поглубже и оказались на кухне.
– Здравствуйте, Владимир Михайлович! – поприветствовал я с улыбкой взирающего на вторженцев в его вотчину легендарного кондитера Гуральника.
