Текст книги ""Фантастика 2024-181". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"
Автор книги: Валентин Леженда
Соавторы: Антон Федотов,Алексей Губарев,Олег Мамин,Павел Смолин,
сообщить о нарушении
Текущая страница: 300 (всего у книги 347 страниц)
Композитор покраснела, одумалась, и отдала ценный трофей главреду.
– Ладно! – Решил он, и вернул стихи мне: – Прочитай нам, Сережа.
Да фиг там, я лучше сразу спою!
– Отчего так в России березы шумят…
– Саша, бери все! – Дала главреду дельный совет Пахмутова, не дожидаясь остального.
– Беру! – Не стал тот сопротивляться.
– Ты это все помнишь? – Спросила меня Пахмутова, указав на листочки.
– Помню! – Кивнул я.
– Сереже же нигде расписываться не надо? – Продолжила «дирижировать» композитор.
– Не надо! – Подтвердил главред.
Александра Николаевна снова отобрала у меня стихи, всучила главреду, схватила меня за руку и потащила за собой, на ходу пообещав полностью потерявшей связь с происходящим маме:
– Наталья Николаевна, ни о чем не беспокойтесь, я его обязательно покормлю не менее двух раз и привезу прямо домой не позднее девяти вечера!
– У него домашняя работа не… – Захлопнувшаяся за нами дверь кабинета отсекла вялый мамин протест.
Глава 15
Пахмутова у нас оказалась автоледи – гордой владелицей блестящей черной «Волги». Сидя на заднем сиденье автомобиля, напевал Александре Николаевне «свои» детские песенки.
– Нет, Сережа, я так не могу – это даже не соавторство, это – твои, целиком готовые песни!
Это она страдает, что придется записать себя в композиторы.
– Александра Николаевна, вы мне чудовищно поможете, если поставите свое имя рядом с моим. Вы, извините, я не имею ввиду вашу замечательную фигуру, все-таки глыба!
– Спасибо, что уточнил! – фыркнула композитор.
– Композитора Сережу Ткачева никто не знает, – продолжил я. – А еще ему – тринадцать лет, и музыкалку он видел только по пути в школу и обратно. Стихи-то ладно, там ничего нового или сложного нет, а вот музыка… Вы же и подставитесь, Александра Николаевна – обвинят в мистификации и обмане народа!
– Совестно! – призналась она.
– Если совестно, давайте меня «вступим» в Союз Композиторов! – обнаглел я.
– Обязательно «вступим»! – и не подумала она спорить. – Вот сейчас запишем на пленку, и завтра мы с тобой и Натальей Николаевной поедем в ВУОАП – оформлять твое авторство. И если тебя не примут в Союз еще до конца этого года – я не секретарь его правления! – и Александра Николаевна заговорщицки мне подмигнула.
– Спасибо вам огромное! – от души поблагодарил я. – Я понимаю, что вы – жутко занятой человек, поэтому очень признателен за то, что вы взяли надо мной шефство!
– Шефство! – захихикала она. – Эх, Сережка, вот ты, наверное, думаешь, что у нас хороших песен в стране много?
– Много, но всегда нужно больше! – откликнулся я. – Вот, например, каждое Первое сентября одно и то же играет. Надоедает же! Вот, если старшие товарищи одобрят, следующая линейка пройдет под совсем другую музыку!
– Вот именно! – с улыбкой посмотрев на меня в зеркало заднего вида, кивнула она. – Хороших композиторов и поэтов много не бывает! А тебе еще и тринадцать лет – где такое видано?
– Я уникальный, но никому об этом говорить не собираюсь, – поделился я секретом. – Буду как все!
– И правильно! – кивнула Пахмутова. – Уникальность уникальностью, но задавак никто не любит!
Всенародно любимая композитор живет в новенькой девятиэтажке – кооперативная, наверное. Вот здесь консьержка уже была в наличии. Поздоровались, прокатились на лифте и вошли в квартиру. Зона уюта начиналась сразу с прихожей – темного цвета обои, на полочке зеркала – разные женские фуфырики, мебель – деревянная и, похоже, правильно-старая. Под ногами – мягкая ковровая дорожка, а из комнаты вышел нас поприветствовать одетый в халат Николай Николаевич Добронравов – муж Александры Николаевны.
– Коля, у меня теперь новый соавтор! – подколола его жена.
– Здравствуйте! – поприветствовал я его. – Мне ваши стихотворения очень-очень нравятся!
– Вот спасибо! – улыбнулся он и спросил. – А ты, значит, наше юное дарование?
– Можно и так сказать! – не стал я стесняться.
– Сережа сочинил очень много замечательных детских песен. Причем совершенно не имея музыкального образования!
– Если бы в Гнесинке учили сочинять песни, Советская музыка покорила бы весь мир! – отмахнулся Николай Николаевич.
– Покорми, пожалуйста, Сережку, мне нужно Эдику позвонить! – отдала распоряжения Александра Николаевна.
– Пойдем! – позвал меня Добронравов.
По пути вымыл руки в ванной импортным земляничным мылом, и мы зашли на кухню. Мебель «правильно-старая» и здесь, но антиквариатом я бы это не назвал – выбирали явно ориентируясь на вкус, а не на дороговизну.
– У нас есть щи и жаренная картошка с мясом, – огласил меню Николай Николаевич, зарывшись в холодильник.
– Второе, если можно! – попросил я.
Пока он разогревал картошечку, попросил рассказать ему стихи. Я рассказал.
– Феноменально! – сделал он все тот же вывод. – А ты только детские пишешь?
– Нет! – покачал я головой и приоткрыл завесу тайны. – Я любые могу, на любую тему. Но мне больше нравятся те, которые хорошо ложатся на музыку. Люблю хорошие песни! – образцово-детская счастливая улыбка.
– Да ты талант! – улыбнулся в ответ Николай Николаевич. – Покажешь?
– Конечно! – кивнул я и запел.
– Кто молчал в ответ, медлил в ночь уйти…[4]
– Великолепная стилизация под фольклор! – выдал Добронравов свое авторитетное мнение. – И очень красивые образы!
– Спасибо, ваша похвала для меня безумно много значит! – поблагодарил я.
Поэт (тоже не «член», кстати – только в следующем году примут, хотя, казалось бы, ему за одну только «Великолепную пятерку и вратаря» должны были все возможные титулы выдать) выставил передо мной тарелку с картошкой, снабдив ее тарелкой с солеными огурцами и помидорами. Ломоть черного хлеба – в наличии!
– А мне ты другую песню про коня пел! – появилась в кухне Александра Николаевна.
С набитым ртом отвечать не стал, прожевал и пояснил:
– Мне лошади нравятся! А кто это все готовил?
– Я! – с улыбкой призналась Пахмутова.
– Очень вкусно, спасибо большое!
– Кушай на здоровье! Сейчас Эдуард Хиль приедет.
– Как во сне! – поделился я ощущениями.
– Мир – очень интересная штука! – заметил Николай Николаевич.
– Очень! – согласился я. – Меня вот в середине лета машиной задавило, и нас с мамой в Кисловодск отправили, подлечиться. Так мы там председателя колхоза встретили – его лошадь в лоб лягнула, а ему хоть бы хны!
– Крепок! – уважительно признал Добронравов.
– А вчера на картошку поехали, и оказалось, что работать будем именно в его колхозе!
– Удивительное совпадение! – улыбнулась Пахмутова.
– Вы же не сочтете меня мерзким и жадным, если я спрошу, сколько платят за стихи «не-членам»? – обратился я к опытному Николаю Николаевичу.
– Что ты, Сережа! – с немного расстроенной улыбкой – обидно, когда не ценят! – покачал он головой. – Жадина таких стихотворений никогда не напишет. «Не-членам», – он ухмыльнулся. – Платят по сорок копеек за строчку.
– Спасибо! – поблагодарил я. – А вот прозаикам за авторский лист платят. Как вы думаете, по какой сетке бы тарифицировали роман с стихах «Евгений Онегин»?
Хозяева жилища хохотнули.
– Или наоборот – поэму Гоголя «Мертвые души». Строчек там ухх! – добавил я.
Смех зазвучал еще вкуснее. Закрепляя успех, рассказал им пару анекдотов – про поэта и композитора соответственно. Хе, судя по лицам, отныне я здесь всегда желанный гость! И замечательно – такие связи нам ох как нужны.
– А анекдоты тоже сам придумываешь? – спросил Добронравов.
– Частично! – ну не переобуваться же? Встал на путь попаданца – будь добр пройти его до конца. – Я уже три фельетона про американцев в «Юность» отправил, Борис Николаевич обещал подумать, и, возможно, напечатать.
– Удивительно разносторонний талант! – покачала головой Пахмутова.
Я доел, Николай Николаевич остался на кухне мыть посуду, а Александра Николаевна повела меня в рабочий кабинет – здесь стоит настоящий рояль. Вдоль стен – куча шкафчиков, забитых всяческой сувениркой – как отечественной, так и импортной.
– У вас интересно! – сделал комплимент хозяйке, с удовольствием разглядывая жуткую африканскую маску.
– Знакомые дарят, – немного смущенно пояснила она.
Какие мы скромные!
– Черное на белом, кто-то был не прав, я – внеплановый сын африканских трааав… – подкрепил статус музыкально одаренного мальчика кусочком песни.
– Это про студентов университета Дружбы Народов нашей зимой? – хихикнула она.
– Да! – хохотнул я.
– Смешно!
В дверь позвонили, Пахмутова попросила меня подождать в очень уютном мягком кресле, и покинула «офис», чтобы через пару минут вернуться с переодевшимся в брюки и рубаху мужем и одетым в костюм человеком-мемом Эдуардом Хилем, красивым, тридцатичетырехлетним, с шикарной черной шевелюрой.
Поднявшись на ноги, пожал выданную мне звездой руку – рукопожатие добротное, крепкое – и Хиль без нужды представился:
– Хиль, Эдуард Анатольевич. Артист.
– Ткачёв, Сергей Владимирович. Пионер.
– И начинающий поэт-песенник! – добавила Пахмутова. – А еще – композитор и прозаик.
– И немножко драматург! – скромно шаркнул я ножкой по ковру.
– Человек-оркестр, стало быть! – мягко засмеялся Хиль и обратился к женщине. – Александра Николаевна, Николай Николаевич, вы же знаете – я к вам всегда с огромной радостью в гости прихожу, но у меня через три часа запись на «Мелодии»… – с извиняющейся улыбкой развел он руками.
– Успеем! – заверила его композитор, усадила Хиля с мужем на диван и посмотрела на меня. – Сережа, отпустим Эдуарда Анатольевича побыстрее?
– Конечно! – подтвердил я. – Давайте с «Дважды два четыре» начнем!
Песенка была освоена за пятнадцать минут. Еще за десять – потому что со второго раза, чихнул артист – Хиль под аккомпанемент Александры Николаевны записал песню на пленку. Пахмутова начала на меня коситься – не сдержавшись, я пару раз выдал музыкальные термины, научить которым за одно занятие Дима меня бы никак не успел.
– Просто замечательно! – высказал я запрошенное советскими звездами мнение.
Перешли к «Чему учат в школе». Над ней работали подольше – полчасика, сэкономив время на записи – Хиль отписался с первого раза.
Качество «демок», само собой, просто ужасающее, несмотря на импортный магнитофон с не менее импортным микрофоном, но разобрать суть и «застолбить» песенки в ВУОАПе хватит. Поблагодарив артиста, отпустили его по делам, и принялись «аранжировать» и записывать – Пахмутова и сама замечательно поет – остальные песни, уже к семи часам вечера набрав «демок» на полноценную большую пластинку.
– Невероятно! – не переставал изумляться Добронравов.
– Но факт! – почему-то держась за голову, грустно поддакнула ему жена.
– Извините, я не нарочно! – на всякий случай покаялся я.
– Тебе совершенно не за что извиняться, Сережа! – поспешила успокоить такого необычного мальчика композитор и перевела тему. – Кого бы ты хотел видеть исполнителем остальных песен?
– Извините, Александра Николаевна, но, если можно, я бы хотел доверить выбор вам – кроме Эдуарда Анатольевича у меня предпочитаемых кандидатур не осталось.
– Что ж, тогда я бы хотела отдать пару песен моей хорошей подруге Людмиле Георгиевне Зыкиной.
Это которая вне времени и пространства? И которая у нынешнего министра Екатерины Алексеевны Фурцевой в подругах ходит?
– У нее очень хороший голос! – выразил я «одобрямс». – Если она не против, можем ей даже околофольклорную танцевальную пластинку записать.
– Это как «Конь-огонь»? – спросил так и оставшийся в кабинете – интересно же! – Добронравов.
– «Конь-огонь» я бы пока сохранил, у него аранжировка не совсем привычная должна быть, – покачал я головой и шепотом добавил. – Околорок!
– Рок у нас запрещен! – кивнула Пахмутова и спросила. – А почему «около»?
– Субжанров можно много придумать, – развел я руками. – Поэтому, для простоты, буду добавлять «около». Мне можно, я необразованный!
Звездная пара рассмеялась, и Пахмутова попросила изобразить «околофольклор».
– Вот и прошли года, но мы не старые…[5],
– Допев, пояснил. – Тут гармошка нужна, или баян. Ну и балалайка!
– Это понятно! – отмахнулась Пахмутова и спросила. – А ты номер своей директрисы помнишь?
– Помню! – кивнул я.
– Я тебя на неделю попрошу отпустить! – заявила она. – Запишем пластинку Зыкиной, и можешь готовиться к вступлению в наш Союз.
– Я хорошо учусь, поэтому неделя пропуска по моей успеваемости не ударит, – согласился я на такую сделку.
Уверен, моя успеваемость беспокоит Пахмутову в последнюю очередь, но она из вежливости буркнула что-то вроде «ну и хорошо!» и пошла звонить по продиктованному мной номеру.
– Неожиданные каникулы – это приятно! – улыбнулся я печально глядящему в стену Добронравову.
– Они из тебя все соки выжмут! – фыркнул он и спросил. – Скажи, Сережа, а как это у тебя так получается? Все что угодно, почти на ходу!
– Простите, Николай Николаевич, но я на этот вопрос ответить не могу, – вздохнув, честно признался я. – Но грешу на аварию. Я же забыл все, что со мной было до конца нынешнего июля. Головой ударился сильно, даже маму не помню, – всхлипнул и жалобно предположил. – Может это у меня место в голове свободное так использоваться начало? Словно конвейер, на котором в единое целое собираются слова, образы и звуки.
– Вот оно что… – протянул он со смешанными чувствами на лице.
– И если бы меня спросили – я бы ответил, что оно того стоит! – решительно заявил я. – Если у меня открылись такие способности, я изо всех сил буду пытаться с их помощью принести Родине как можно больше пользы! Вы не знаете, Николай Николаевич, буржуи за песни на немецком и английском языках много стране валюты дадут?
– Ноль! – «обломала» меня Александра Николаевна. – Мы с ними авторские права международные не признаем. У нас их писателей и ученых издают без спроса, а они – наоборот, наше берут и используют!
– Тогда пока не актуально, – с легкой душой отложил я международную экспансию на попозже.
– После того, что я здесь увидел, спрашивать такое даже как-то невежливо, но почему ты решил, что у тебя получится написать коммерчески востребованные песни на других языках? – спросил Добронравов.
– Ich werde in die Tannen gehn…[6]
Когда я допел, Александра Николаевна схватила с дивана подушечку, уткнулась в нее лицом и сдавленно завыла.
– Сашенька, ты чего?! – бросился ее успокаивать муж.
Не обращая на него никакого внимания, она излила лишние эмоции до конца и заявила мне:
– Записываем и идем к Фурцевой! Летом в ГДР поедешь, на гастроли!
– Ни в коем случае! – жалобно попросил я. – Я же все могу – и стихи, и прозу, и музыку с вашей неоценимой помощью…
Пахмутова на «неоценимую помощь» только фыркнула.
– …А гастроли – это же все, полный конец нормальной жизни – ни в школу нормально не походить, ни с девочками спокойно погулять – все узнают, подходят, автографы просят, сплетни распускают. Я бы очень хотел «светититься» как можно меньше, хотя бы пока не подрасту. Кроме того – я же совсем не профессионал, да у меня голос даже еще не сломался! Извините, Александра Николаевна, но эстрадным артистом я себя не вижу!
– Нет, ты только посмотри на этого умницу! – умиленно улыбнулась Пахмутова.
– Феноменально! – привычно поддакнул ей муж и спросил. – А на английском?
– Я его осваивать только начал, – Покачал я головой. – Но это с немецким одна языковая группа, так что, думаю, за полгодика выучу на достаточном для сочинения простых песенок уровне. Англосаксы же глупые! – доверительно прошептал семейной паре. – Вы «Битлз» слышали?
Они, очевидно, слышали.
– Примитив же! – округлил я глаза, доверив им этот величайший секрет. – Абсолютно унылая музычка для ментально нищих!
– Я с тобой согласна! – кивнула Пахмутова. – Удивительно, насколько эта ерунда нравится людям!
– А после английского за японский примусь! – пообещал я. – Там очень много технологически полезных штук, и, если получится наладить бартер шлягеров на материальные, полезные Родине, предметы, будет просто очень здорово!
– Так вот о чем ты мечтаешь, Сережа? – с теплой улыбкой спросила Пахмутова.
– Я же пионер! – изобразил я удивление. – Мои предшественники, пионеры-герои, с фашистами насмерть дрались невзирая на возраст! Времена сейчас, спасибо Партии, у нас мирные, и отдавать за Родину жизнь пока не требуется. Вот и буду пытаться помогать по мере возможностей!
– Я тебя поняла! – широко улыбнулась Александра Николаевна и пообещала. – Не волнуйся, Сережа, мы тебе, в свою очередь, в этом обязательно поможем!
Глава 16
– Скажи, Сережа… – начала Александра Николаевна, когда везла усталого меня домой по сумеречным Московским улицам. – А зачем ты соврал?
Ну вот, б*ядь, заметила! А как иначе? Она же нифига не Дима из ДК, такую обмануть может только профессионал, к которым я не отношусь ну никак.
– Что Вы имеете ввиду, Александра Николаевна? – пожав плечами, спросил я.
– Когда ты говорил, что ни на чем играть не умеешь, ты соврал! – строго посмотрела она на меня в зеркало заднего вида.
– Александра Николаевна, я очень Вас прошу никому ничего об этом не говорить! – жалобно попросил я. – Это – жуть как подозрительно: до аварии не умел, а после нее сразу начал! Так ведь не бывает. А когда «не бывает» – аномалию начинают изучать. Нет, если Родине нужно будет посадить меня в подвалы секретных лабораторий в качестве научного объекта, я с радостью сам себя туда определю, но сомневаюсь, что таких пионеров как я можно производить фабричным способом, так что в качестве свободно передвигающейся по стране творческой единицы я буду гораздо полезнее.
– Да какие подвалы, Сережа? – мягко улыбнулась Пахмутова.
– Можете проверить! – буркнул я и уставился в окно.
– Не стану, – покачала она головой. – А на чем ты играть умеешь?
– Фортепиано и гитара, – признался я.
– То-то ты аж дергался, когда я нарочно неправильные ноты брала! – с хитрой миной на лице подмигнула она мне.
– Самоконтроль пока не совершенен, – покаялся я.
– Да ты уже готовый шпион! – фыркнула она. – У Людмилы Георгиевны прекрасное музыкальное образование, и она ничего не заметила.
– Просто радовалась обновкам репертуара! – улыбнулся я. – Вот и не обратила внимания. Школьники же все время дергаются и суетятся.
С Зыкиной записали «демку» «Текущего ручья», и завтра в ВУАП мы поедем все вместе. Под рояль, конечно, прямо не то, но никто в таком виде в ротацию песню и не пустит. Такой мощный шлягер заставил певицу очень сильно проникнуться идеей «околофольклорного» диска, и она на радостях даже расцеловала меня в щеки. Зыкина вообще хорошая (передо мной, по крайней мере) – веет от нее этакой аурой доброй бабушки, несмотря на сорокалетний возраст. Некоторые люди будто рождаются дедушками и бабушками. Подарок хороший по итогам записи пообещала – настоящий ГДРовский проигрыватель с бобинами и пластинками. Само собой, весь материал будет показан маме Наташе – извелась поди, похитила Пахмутова любимого сыночку-корзиночку. Проигрыватель есть у тети Нади, так что проблем не возникнет.
– У нее с репертуаром плохо, – согласно кивнула Александра Николаевна. – Казалось бы, «Платок» и «Волгу» вся страна поёт, но…
– Но потенциал такой замечательной певицы пропадает, – поддакнул я.
– Именно! – подтвердила Пахмутова. – Это – отличные песни, но тягучие как та самая Волга. Под такие на танцах никто плясать не станет. А вот с твоими, Сережа, ууу!.. – протянула она и спросила. – Раз ты на фортепиано играть умеешь, значит и нотную грамоту знаешь?
– Знаю, – подтвердил я.
Чего уж теперь?
– Давай так поступим – скажем всем, что я с тобой индивидуально занимаюсь, – подмигнула в зеркало заднего вида. – Уж прости за нескромность, но это гораздо лучше оправдает твой, так сказать, прогресс, чем походы к этому твоему Диме!
– Спасибо огромное, Александра Николаевна! – от души поблагодарил я.
– Про Николая Николаевича даже не переживай – если его спросят, он все подтвердит. Он у меня вообще не из болтливых, даром что поэт!
Верю – болтливые деятели культуры в СССР столько десятков лет подряд госнаграды не получают.
– Я все понял. Это – просто бесценный подарок, Александра Николаевна.
– Какой там подарок! – фыркнула она. – Я на одних только авторских с твоих песен… – она осеклась, усовестилась, и вздохнула.
– Общее дело делаем, одной культуре служим! – жизнерадостно успокоил ее я.
– Другие тоже «служат», а у самих в голове одни кооперативы, «Волги» и путевки на курорты! – фыркнула она, поерзала, пробежала пальцами по рулевому колесу и испытала потребность оправдаться: – Ты не подумай, мне эту машину в Союзе выдали, служебная. Снимут с должности – верну!
– Если страна считает нужным выделить кому-то машину, нужно брать! – не стал я ее осуждать. А за что? – Вы ведь и «Волгу», и квартиру, и должность полностью заслужили – песня ведь строить и жить помогает, а значит – вещь полезная!
– Ох полезная! – согласно улыбнулась Пахмутова. – Каждый раз, когда с рабочими коллективами встречаюсь, поражаюсь, насколько сильно народ благодарит!
– Приятно, наверное! – улыбнулся я.
– Очень приятно! – не стала она притворяться.
– А вас в редакцию «Литературной газеты» случайно не Борис Николаевич подослал? – спросил я.
– Умный! – вздохнула композитор. – Он! «Сашка, у меня тут феноменальный пионер завелся, завтра в девять в „Литературке“ его лови, не пожалеешь»! – весьма похоже изобразила она Полевого.
– Не пожалели? – на всякий случай уточнил я.
– Скажешь тоже! – фыркнула она.
– Очень много для меня Борис Николаевич делает, – признал я. – Даже не представляю, как отблагодарить.
– А ему и не нужно! – хихикнула Пахмутова. – Ты же знаешь, как его лучшая повесть называется?
– «О настоящем человеке»?
– Вооот! – радуясь понимаю, подтвердила она. – Вот и он у нас такой, настоящий!
– Вы тоже настоящая! – позавидовал я.
– А ты? – спросила она, придав лицу строгости.
– А я полон фальши, но старательно загоняю ее туда, где она не сможет навредить Родине, – признался я.
– Например? – спросила она.
– Я – атеист, Александра Николаевна, но бог, как философская концепция и художественный образ – более чем материален.
Перерожденный атеист, да. Проблемы?
– И? – не поняла она к чему это я.
– А в стихи и книги его не вставишь – идеологически вредно, и я с этим всем сердцем согласен – попы хуже червей, бесконечная черная дыра для поглощения любого количества добавленной стоимости, которую можно потратить несоизмеримо полезнее!
– А где фальшь-то? – не поняла она.
– Ну не вставил что-то типа «самую наивную просьбу господь исполнит первой»… Исключительно для красоты, понимаете?
– Очень даже понимаю! – подтвердила Пахмутова, которую цензура тоже временами поддушивает. Как и всех, впрочем.
– Ну и вот – мне обидно от хорошей строчки отказываться, но я понимаю, что так будет лучше с точки зрения государственного строительства, которое – самая важная штука в мире! Вот и получается – вставить хочется, а нельзя. Лицемер я, Александра Николаевна!
– Тюю! – весело протянула она. – Это вот такая у тебя «фальшь», Сережа? Ты не переживай, за мысли у нас не наказывают! А старшие товарищи всегда позаботятся, чтобы у тебя не было никаких проблем с цензурой – подскажут, помогут.
– Это хорошо! – изобразил я облегченный вздох.
– Скажи, Сережа, а ты эти песни заранее придумывал, или… – оторвала руку от баранки и покрутила в воздухе.
– Да я прямо на ходу могу! – не стал я стесняться, и весь оставшийся путь, благодаря базе данных в голове, рифмовал все, что вижу.
– Ты прямо как акын! – похвалила Пахмутова по пути к подъезду.
– Тяжелое наследие монголо-татарского ига! – хохотнул я. – Вот Вы как думаете, Александра Николаевна, мы – это Восток или Запад?
– Иногда мне кажется, что больше Восток, – подумав, решила она.
– Все признаки на лицо! – кивнул я. – Включая максимально крепкую (в эти времена) вертикаль власти, чинопочитание, страсть к кумовству и местничеству, и совершенно отсутствующий вкус, из-за которого красота прямо пропорциональна количеству золотой лепнины.
Александра Николаевна грустно вздохнула и попросила:
– Очень тебя прошу, Сережа – никому и никогда больше такого не говори.
– Не волнуйтесь, я вполне разумный пионер, и, извините, против ветра писать не стану.
В квартиру Пахмутова вошла, оглушив открывшую нам дверь, бледную от волнения маму сочным смехом.
– Все – очень хорошо! – сразу же успокоил я родительницу. – Александра Николаевна меня с Хилем и Зыкиной познакомила, представляешь?
– Ничего себе! – Отмерла, разулыбалась мама и предложила. – Выпьете с нами чаю, Александра Николаевна?
– С огромным удовольствием! – не стала отказываться она.
Все равно ведь поговорить нужно.
– Итак, Наталья Николаевна… – откушав кусочек торта и запив его чаем, перешла к делу композитор. – Сережу в музыкальную школу отправлять – только портить!
– Почему? – Удивилась родительница. – Вы же говорили, что у него прекрасные перспективы?
– Потому что ваш сын – самородок! – обрадовала ее Александра Николаевна. – А таких, как ни прискорбно, академическое образование «гранит» и загоняет в общие рамки! Я буду учить Сережу сама!
– Ах! – прикрыла мама рот ладошкой.
– А вы сначала послушайте, что у нас получилось, а потом уже как следует «ахните»! – подмигнула ей Пахмутова.
Я сбегал за магнитофоном, ответил на классическое «зачем?», и сам не понял, в какой момент все соседи собрались в нашей комнате – на кухне тесновато. Отсутствует только дядя Федя – он себе кого-то нашел, и временно в коммуналке не проживает. Мама поведала, что у него такое несколько раз в год бывает.
Само собой, такая удивительная гостья просто не могла не произвести настоящий фурор, и, после пространной процедуры знакомства, пришлось одолжить у деда Лёши раздвижной стол, который быстро заставили всем, что нашлось в коммуналке. Офигеть у нас тут запасы, если все вместе сложить – пару раз перезимовать хватит. Ладно, преувеличил, но стол все равно внушает.
Пахмутова не пила, но никто не обиделся – она же за рулем. Когда все осознали, из-за кого она здесь, меня начали прямо-таки купать в любви и обожании. Ничего особенного, впрочем – ко мне и так все очень хорошо относились.
Послушали записи, подивились голосам Хиля и Зыкиной, и, нереально довольные импровизированной пирушкой, проводили всенародно любимого композитора.
– Ой, Сережка! – как только при помощи соседей первозданный порядок в комнате был восстановлен, а сами они ушли, схватилась за голову мама. – Что началось-то? Что за круговерть? Полевой, Пахмутова, Чаковский, Хиль, Зыкина!
– Я бы в ванне полежал, мам, – устало улыбнулся ей я. – Хорошо, что целую неделю пропущу, на домашку сил совсем не осталось. Но учебу «задвигать» не стану! – на всякий случай добавил для напрягшейся мамы.
– Иди, сыночек, завтра на работу всем, спать легли, хоть всю ночь лежи! – с этим теплым напутствием она ласково меня обняла, и я пошел в ванную.
Старикам не на работу, но они и сами рано ложатся. Открыв воду, как подкошенный рухнул на пол и обмяк. Тяжело! Жуть как тяжело с этими «неймами»! Одно дело – десятиминутный разговор в кабинете, а вот так – совсем другое! Три четверти душевных сил уходят на «как бы не спалиться»! И ведь, сука, спалился! Ладно, Пахмутова стучать бегать не будет – на меня так точно. Метафорически влюбилась в феноменального мальчика – это любой кретин разглядит. И мама права – «началось» и «завертелось» знатно! Но мне так даже лучше – быстрее начну, быстрее появятся реальные возможности. Но темпы прямо пугающие – «Зори» бы так и так напечатали, но повезло наткнуться на Полевого. Повезло просто невероятно – один он обеспечил мне чуть ли не весь необходимый блат. Стану генсеком – быть Борису Николаевичу памятником. Несправедливо же – такой человечище, а памятника нет, если не считать надгробного.
Перевалившись через бортик ванны, плюхнулся в едва покрывшую дно воду.
А ведь такая «ранняя» известность – это не только большая и крепкая «крыша», но и легкий присмотр от «дедушкиной» конторы. А как мне Чикатилу резать с хвостом из КГБшников? Или я слишком много «клюквы» впитал в свое время? Ууу, страшное КГБ!!! Если оно такое страшное, как страну про*бать умудрилось? Параноить на эту тему не стану, но здоровую бдительность с сегодняшнего дня включаем на полную мощность. Ай, фигня – Чикатило первый раз убьёт аж через десять лет, а за это время ох как много может измениться. Все остальные – в «инфобомбе». Всё… нормально?
Закрыл кран и погрузился в воду с головой.
Да, все совершенно нормально! Да какой там – все просто до невероятия прекрасно! Вот тебе, мальчик, ковровая дорожка вплоть до министра культуры. Вот тебе помощь со вступлением в Союзы, с публикациями, вот тебе тир1-исполнители. Жесть! Быть гениальным ребенком – просто офигеть как удобно!
А «Миша», скорее всего, банально хроноаборигенам «не зашел» – просто не хотят меня расстраивать. Иначе как это объяснить? Добрые дети воюют с волшебным Гитлером – ну чем плохо? Ай, ерунда – первый блин комом, что у меня, интеллектуальной собственности в голове мало?
Полежав в воде с полчасика, преисполнился оптимизмом и душевным покоем и пошел ложиться спать – ух и веселая неделя получится! И надо будет выцыганить у всех встречных знаменитостей побольше автографов – буду Тане дарить, пусть коллекцию собирает.
* * *
С утра проснулся пораньше и сбегал через двор – предупредить Таню, что эту неделю дома буду только ночевать. Девушка немного поникла, но сквозь «поникание» пробивалось какое-то тихое счастье.
– Папка пить бросил! – Прошептала она мне: – Пойдем, познакомишься!
Танина семья вместе с их коммунальными соседями – аж двенадцать человек – сидели на кухне. Их квартира больше нашей, кухня, соответственно тоже – аж две плиты и столько же холодильников. А еще я понял, как сильно нам повезло, что из малышей у нас только тихая дочка тети Нади – визг стоял страшный.
Настроив слух на игнорирование раздражителя, вежливо всех поприветствовал и уселся за отведенный семье Богдановых кусочек стола.
Вот он, Танин отец – наполовину седой, бледный, худющий, руки трясутся – классический вышедший из запоя алкаш. Глаза тоже каноничные – выцветшие и виноватые. Пожав трясущуюся руку, улыбнулся на «спасибо, что за моей егозой присматриваешь» и заверил, что мне это только в радость.
Таня проводила меня до двери, я пообещал при первой же возможности вытащить ее погулять, и вернулся домой.
Александра Николаевна за нами приехала, довезла до ВУОАПа, чуть ли не за руки протащила по нужным кабинетам, мама расписалась где надо, и композитор довезла ее до ателье, начисто проигнорировав «я и на метро доеду!». На все про все – чуть больше трех часов. Невыносимо быстро для СССР! Вот что значит иметь «таран». Само собой, маме придется посетить ВУОАП еще пару раз с целью подписать то, что не дали сегодня, но мы бы тут блин месяц без Александры Николаевны валандались. А с ней мне даже «прикрепили» ответственного сотрудника, чей телефон надежно зафиксирован в памяти и наших с мамой блокнотах. Да, примет без очереди и «всячески поспособствует». Но лучше все песни нести сначала Пахмутовой, чтобы не обиделась.
