Текст книги ""Фантастика 2024-181". Компиляция. Книги 1-27 (СИ)"

Автор книги: Валентин Леженда

Соавторы: Антон Федотов,Алексей Губарев,Олег Мамин,Павел Смолин,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 306 (всего у книги 347 страниц)

– Что за Солженицын-то, читал? – спросил меня дед Лёша.

– Про тюрьму вроде пишет, – сымитировал я безразличие. – Сидел, наверное.

– Выкормыш «оттепели»! – презрительно фыркнул дед. – Зэков-убийц они, значит, в Союз берут, а тебя – х*й! – сделал единственно возможный в такой ситуации вывод и пошел в коридор. – Пойду-ка Петьке позвоню!

Глава 25

– Я не хочу! – поморщилась Таня, узнав, что посреди ужина нам придется немножко лечиться.

– И я не хочу! – уныло согласился я. – Но у нас в стране – девять месяцев зимы и хронический недостаток солнца. Отсюда проистекает йододефицит, который советская власть исправляет этим! – постучал по выставленной банке морской капуты. – Это – не еда, а лекарство! Ну-ка… – Открыл банку. – Три листочка тебе, три – мне. – Положил на тарелки к жареной картошке, которой мы ужинали вприкуску с привезенными от Петра Ивановича солеными грибочками.

Не уверен насчет йододефицита, но где-то такое слышал, и лишним точно не будет – польза морской капусты ведь неоспорима.

– Чем больше полезного ест девушка, тем красивее она вырастает! – добавил я гораздо более действенный аргумент.

Насадив водоросли на вилку, Таня зажмурилась, сунула зелень в рот, скривилась, пару раз жеванула, проглотила, поежилась и запила малиновым морсом из стакана. Сделав глубокий вдох, свою порцию умял и я – не так уж и плохо! Но морсиком запить все-таки не повредит.

Тане я набрал сразу, как только дед Лёша освободил телефон – что-то они там с Петром Ивановичем мутить собрались, но это «не моё дело», как сказал фронтовик. Прибежала она тоже почти сразу – увы, выдержки ее папаше хватило аккурат до седьмого ноября – выпил на праздник, и понеслась.

– Как думаешь, тетя Тоня разрешит тебе пожить со мной до маминого возвращения? – спросил я девушку.

– А можно? – обрадовалась она.

– Мне одному же скучно! – улыбнулся я ей. – Пошли позвоним, отпросим тебя.

Таня меня опередила, схватила трубку и набрала номер, нетерпеливо переминаясь с одной обутой в мягкий коричневый тапочек ножки на другую.

– Мама, можно я с Сережей буду жить? – сразу же выпалила она, как только гудки пропали – я внимательно прислушивался, наклонившись к обратной стороне трубки.

– А вам не рано? – фыркнула тетя Тоня.

Таня залилась краской, и я отобрал у нее трубку:

– Здравствуйте, теть Тонь! Я вам подарок из Калининграда привез, заходите чаю попить!

– Ну зайду, коли приглашаешь!

– Сейчас придет, и мне с ней надо будет чуть-чуть поговорить наедине, – предупредил я Таню, и телефон зазвонил снова. – Ткачёв!

– Это я, – раздался из трубки голос Александры Николаевны. – Давай-ка еще раз по ответам пройдемся!

– Давайте! – смирился я с неизбежным.

Поняв, что разговор пойдет о скучных «взрослых» вещах, подружка утопала на кухню.

– Первое – залпы «Авроры» у нас не в одноименной песне, а в «И вновь продолжается бой», – выдала она первый пункт.

– А я-то думаю, в чем проблема? – хохотнул я. – В «Авроре» барабанов-то толком и нет.

– Николай Николаевич не совсем правильно передал мне сообщение из МинКульта, – пояснила она. – К «Авроре» никаких вопросов нет, песня отличная, и детский хор Центрального Дома Железнодорожников уже разучивает ее для «Голубого огонька». Вот ему худсовет и посвящен – пройдутся по всем песням. Дальше, полагаю, они спросят…

В процессе обсуждения «перекрытия» претензий Худсовета пришла тетя Тоня, и я шепотом извинился и попросил ее немного подождать.

– Александра Николаевна, мне кажется, мы готовы ко всему! – решил я сворачиваться.

– Не переживай, Сережа, все будет в порядке! – сделала она вид, что утешает меня, а не себя, и отключилась.

Вернувшись на кухню, присоединился к дамам и рассказал тете Тоне о поездке и будущих планах. После этого вытянул ее в комнату на смущающий разговор.

– Теть Тонь, простите, что я так прямо в лоб и неловко, но пока Тане шестнадцать не исполнится, я ее и пальцем не трону! Пускай у нас пока поживет, вы же видите – домой ей совсем не хочется!

Соседка пожевала губами и пообещала:

– Обидишь ее – прибью!

– Даже сопротивляться не стану! – пообещал я в ответ.

Пошли на кухню, и тетя Тоня скомандовала, взяв дочку за руку и потянув на выход:

– Пошли, сумку тебе соберем.

Временно попрощавшись с подружкой, набрал Саяку.

– Алло? – ответил мне мужской голос.

– Коничива?

– Хо! Конбава![14] – хохотнул голос. – Ты из клуба?

– Из клуба! – подтвердил я. – С Саякой поговорить хотел.

– Сейчас позову, – пообещал мужик и стукнул трубкой о поверхность чего-то.

– Кто там? – донесся до меня через пару минут полный любопытства голос Сойки.

– Серега, – представился я. – Вернулся вот, пошли…

Блин, а когда мне теперь? «Тань, ты посиди у меня дома, а я пока на свидание схожу!». Ладно, вписался – неси ответственность.

– У тебя сколько уроков завтра? – нашел выход.

– Четыре, у нас математичка заболела! – похвасталась она.

Нормально, у Тани – шесть, а потом мне в клуб так и так идти, на японский.

– Давай тогда я тебя у школы встречу, и перед клубом немножко погуляем! – предложил я.

– А почему не после? – спросила она.

– У меня мама беременная в больнице на сохранении лежит, поэтому много самому делать приходится, – ответил я полуправдой.

– Вот как! А у тебя, значит, новый папа завелся? – предположила она.

– Завелся! – подтвердил я. – Сын того самого Судоплатова, который «самый главный диверсант».

– А кто это? – не оценила она сюжетного поворота.

В самом деле, а откуда ей знать?

– Завтра все расскажу, хорошо?

– До завтра! – угукнула она.

Нормально – первая половина дня суетная, а вечером вместе с Таней и новым папой к маме в больницу сходим, и можно заниматься уже начатой книжкой и «инфобомбой» – уже жалею, что взялся, лучше бы ногами блин на Лубянку пришел и сдался, все не так уныло.

* * *

– Ты, Сережка, главное, ни в коем случае не злись и не спорь – только хуже будет, – давала мне инструкции сидящая рядом и настолько нервничающая Александра Николаевна, что за руль ее машины пришлось сажать Анатолия Павловича – он, пока кандидатскую пишет, преподает студентам, но конкретно сегодня занятий у него нет, зато есть оформленная каким-то запредельным усилием бюрократического аппарата «генеральная доверенность на юридическое сопровождение Сережи Ткачева» – так я эту бумажку называю.

– Я после своего первого худсовета всю ночь рыдала, – доверительным тоном продолжила композитор. – И не удивляйся – там дураков нет, но многие любят задавать, скажем так, «рабоче-крестьянские» вопросы.

– Это ваш термин или их? – заинтересовался я.

– Их! – фыркнула Пахмутова.

– Удивительный снобизм, – вздохнул Анатолий Павлович.

– Согласен с вами, дядь Толь, – поддакнул я. – Натурально самый образованный в мире народ тупым считают!

– Только там такое не вздумай ляпнуть! – на всякий случай одернула меня Александра Николаевна, достала из сумочки платочек, смочила слюной и вытерла невидимую (потому что с утра умывался особенно тщательно) соринку с моей щеки под смущенно-удивленным взглядом дяди Толи в зеркале заднего вида.

А что поделать? Своих-то детей у них нету, вот, прорывается иногда что-то такое по отношению к хорошему мальчику Сереже. Я не против – детская гормональная система на любую заботу и внимание довольно урчит.

– Я вообще буду стараться говорить как можно меньше и в основном «спасибо» и «старшим товарищам виднее», – заверил ее я.

– Готовый партработник! – гоготнул Судоплатов-младший.

– Еще один юморист! – неодобрительно покачала головой Александра Николаевна и спросила меня. – Блокнот взял?

– Это записывать? Взял, конечно, буду сидеть, конспектировать полезные тезисы.

– Пользоваться ими необязательно, – добавила она.

– Хорошо, когда кто-то может поделиться опытом, – улыбнулся я.

– А меня телеграммами из Калининграда забросали с вопросами про котлеты! – с легкими нотками истерики хихикнула она. – Это ты постарался?

– Я! С ветеранами встречался, песни пел, про то какие вы с Николаем Николаевичем хорошие рассказывал.

Грызет совесть – как-то чисто машинально песню у них с Добронравовым про «И вновь продолжается бой» подрезал. Но это ничего – я Николаю Николаевичу ближе к Новому году подскажу как гимн СССР переделать, будет им компенсация, а ему – «членство» вне очереди. Жалко такую ценность отдавать, жаба душит страшно, но без Александры Николаевны я бы фиг знает сколько времени пороги обивал без толку.

– Ты не переживай, – заверила Пахмутова. – Я когда нервничаю всегда смеюсь и говорю много.

– Да ну, вы же не первый день в нашем опасном деле, – отмахнулся я, изрядно насмешив композитора.

Новый папа высадил нас у МинКульта и остался ждать в машине. Здесь мне до этого бывать не доводилось, поэтому первые пару минут с любопытством осматривал окружающие интерьеры, пока мы шли за встретившей нас полуседой, «замаскированной» в мышку дамой, но вскоре потерял интерес – казенщина везде одинаковая.

Поднявшись на лифте, дошли до большого, светлого (никакой направленной в лицо лампы) кабинета с составленными полукругом столами. Во главе – сама Фурцева. Ой, ножки мои, ну не тряситесь!

– Здравствуйте, уважаемые товарищи! – с широкой улыбкой отвесил собравшимся пионерский салют.

– Здравствуй-здравствуй, – раздалось в ответ недружное, но вполне благожелательное.

– Здравствуйте! – поздоровалась и протокольно-улыбающаяся Александра Николаевна.

Ей министр культуры ответила персонально:

– Здравствуйте, Александра Николаевна. Присаживайтесь, давайте начнем.

Мы уселись, и конторская крыса мужского пола (просто как типаж, ничего личного) поправила очки и огласила гигапретензию:

– Скажи, Сережа, а почему у тебя во всех песнях любовь несчастная?

Александра Николаевна начала набирать воздух в грудь, но напоролась на суровый взгляд Фурцевой и выдохнула. Ничего, я и сам могу:

– Моя мама до тринадцати лет растила меня в одиночестве. Наша соседка по коммуналке – тётя Надя – так же одна воспитывает маленькую дочку. У моей соседки через двор и одноклассницы Тани – отец-алкоголик. Буйный – маму ее избивает. У друга Вовы – тоже отец-алкоголик, этот не буянит, но счастливой любовью в их семье и не пахнет. Простите, Анатолий Ильич, – прочитал я имя с таблички перед мужиком – спасибо за такое удобство. – Но бытие определяет сознание, и из десятка моих знакомых семей счастливыми являются всего три.

Доволен, мудак? Смотри как всем сразу неловко стало!

– Может Таниной маме заявление в милицию написать? – предложила относительно молодая черноволосая дама.

– Не пишет. Очень боится без мужа остаться, – вздохнул я.

Фурцева кашлянула в кулак и мягко сказала:

– Это – очень грустно, Сережа. Но ведь есть и хорошие примеры – ты же сам говоришь.

– Есть! – кивнул я. – Спасибо, что указали на проблему, уважаемые старшие товарищи! Обязуюсь написать минимум три веселых песни на эту же тематику!

Да им и в голову не приходит заподозрить меня в лицемерии – я же буквально тринадцатилетний образцовый пионер, который именно так и должен себя вести!

– Похвальная сознательность, Сережа! – закивал и задавший неловкий вопрос функционер. – Но тебе замечательно удается гражданская лирика, и мы бы очень хотели, чтобы ты сочинял больше такого!

– Обязательно, Анатолий Ильич! – пообещал я, достал из кармана школьного пиджака блокнот, и карандашом записал в нем совет уважаемого старшего товарища.

– Тогда, если с этим разобрались, вопросы о ручьях и рябинах можем опустить, – скомандовала Фурцева. – Никодим Вениаминович, прошу вас.

Лысый мужик погладил бороду и спросил:

– Обязательно ли делать «И вновь продолжается бой» настолько громкой, и, я бы даже сказал, «ро́ковой»?

Александра Николаевна снова попыталась подключиться, но в этот раз влез вошедший во вкус я:

– Великая Октябрьская Социалистическая революция высвободила веками скованную прогнившими полуфеодальными оковами Империи энергию народа, благодаря которой первое в мире государство рабочих и крестьян было основано, укреплено, защищено от врагов и благополучно существует по сей день, одним только фактом своего существования заставляя капиталистические элиты визжать и корчиться от бессильной злобы! – по мере монолога мой немножко натренированный публичными мероприятиями звонкий мальчишеский голос набирал громкость, мощь и пафос. – События прошлого, которые привели к настолько величественному результату просто преступно показывать без должного, так сказать «рокота». Это же красиво – под залпы «Авроры», которые и символизирует перкуссия, летит над огромной страной красная тень, чтобы сплотить и указать путь, который неизбежно приведет нас к победе!

Повисла тишина.

– Сережа проводит своему классу политинформацию! – пискнула Александра Николаевна, развеяв ее.

– Даже завидую ребятам! – улыбнулась Фурцева и выдала нам индульгенцию. – Считаю, что дальнейшие дискуссии не имеют смысла.

Функционеры согласно побурчали, и министр поднялась на ноги:

– Пойдемте, провожу вас!

Мы с Пахмутовой подскочили, и я открыл перед дамами дверь, заслужив благожелательный взгляд самой важной советской тетеньки.

– До свидания! Буду благодарен, если вы и дальше будете мне помогать развиваться как полезной Родине творческой единице! – попрощался я с МинКультовцами и пошел за министром и композитором.

Блин, а я не перегнул? Не, в самый раз!

– Как мама? – спросила меня Фурцева.

– Говорят, что все будет хорошо, спасибо, Екатерина Алексеевна, – поблагодарил я и решил понаглеть. – А можно ее у вашего парикмахера к Новому году подстричь будет? Она всегда вашим прическам завидовала!

– Конечно можно! – умилилась министр.

– И вот еще! – хлопнул себя по лбу и полез в портфель. – Вот! Как чувствовал – пригодится! – протянул красиво завернутый в импортную подарочную бумагу берестяную шкатулку с янтарным браслетом. – Спасибо, что так быстро меня заметили и дали возможность радовать людей песнями и книжками!

– Я здесь совершенно не при чем, – с улыбкой покачала головой Фурцева, но подарок взяла и отдала материализовавшейся, кажется, прямо из пустоты тетеньке-секретарю. – Спасибо!

– А министром интересно работать? – с вполне искренним любопытством спросил я.

– Очень! – умилилась она еще сильнее и шутливо похвасталась. – Все время то писатели, то музыканты, а иногда и актеры попадаются!

– Но работать, наверное, много надо, да? – попытался угадать я.

– Очень много, – вздохнула Фурцева. – Но ничего, я пока справляюсь!

Ух как самоуверенно! Ничего, поправим где надо, и будет у нас не министр, а конфетка. Но это потом, само собой – мне пока прямо не по рангу, это же не прием в парикмахерскую. До конца министр провожать нас не стала, попрощавшись у лифта и пожелав мне творческих успехов, здоровья маме, и выразила уверенность в дальнейших встречах.

– Ну, Сережка! – как только кабина понесла нас вниз, Пахмутова схватила меня за уши и поцеловала в макушку. – Ну молодец, считай – все, врагов у тебя не осталось, если сильно не наглеть.

– Ваши слова – да Екатерине Алексеевне в уши! – улыбнулся я. – Но в целом я с вами согласен, все вроде прошло лучше не бывает!

– Именно что «не бывает»! – одобрила она.

В машине успокоили дядю Толю, и он повез нас с ним домой – надо немножко делами заняться. Александра Николаевна доедет домой сама, когда мы освободим ее машину.

– Вот тут, – протянул он нам взятую со свободного переднего сиденья свежую «Правду». – На четвертой странице.

Мы с Пахмутовой открыли указанное место, и нашли там опубликованное письмо за авторством Михаила Александровича Шолохова, в котором живой классик как следует прошелся по Солженицыну и его покровителям – вот, мол, доигрались с этой вашей «оттепелью», а теперь приходится танки в Прагу вводить. Это если посыл передать, так-то там очень все обтекаемо подавалось – Шолохов не первый день в СССР живет.

– Ой, началось! – грустно вздохнула Пахмутова. – Сейчас гайки будут закручивать. Не переживай, Сережка! – не очень убедительно подбодрила она меня. – У тебя же гражданская лирика хорошо получается!

Глава 26

Дяди Толина бумажка позволяет оперировать нашей с мамой сберкнижкой, поэтому первым делом мы с ним отправились в сберкассу.

Я присел на деревянную скамейку, а Судоплатов-младший отстоял небольшую очередь и очень такой задумчивый принес мне запрошенные четыре сотни рублей – выкупить у Фила заранее запрошенные «сюрприз-коробки» для девочек с кучей предметов, так сказать, женской гигиены – от прокладок до шампуней. Коробки собирались с запасом и сразу «на семью», так что ценник оправданный.

– Сумма на счете нереалистично велика? – предположил я, поднимаясь на ноги и убирая купюры во внутренний карман куртки.

– Сам посмотри! – предложил он и показал сберкнижку, заставив меня нервно хихикнуть на сумму остатка в двенадцать тысяч двести один рубль.

– Скажите мне как экономист, дядь Толь, – направляясь на выход, спросил я. – Разве это – не настоящая дыра в нашей экономической модели? Это вот с песенок накапало, за полтора месяца. А я ведь в самом начале пути!

– Может мне тоже в композиторы пойти? – риторически спросил он.

– Вы не переживайте, я вам ни копейки не дам! – заверил я его. – А на дни рождения буду стабильно дарить «Шипр» за два восемьдесят.

Новый папа гоготнул.

– Но маму и будущего родственника, уж простите, буду всяким разным по мере возможности задаривать – это мое право как сына и брата. Но, когда в шестнадцать лет я от вас съеду, и, возможно, женюсь… – дядя Толя опять гоготнул. – Все будет в ваших руках.

– Не так я себе прогулку с пасынком представлял, – вздохнул он.

– У нас необычная семья, – покивал я. – Но давайте вернемся к экономике. Если у меня вот такие вот денежные поступления, то что творится в сберкнижке условного Ободзинского?

Дядя Толя загрузился.

– Получается, что наша творческая элита – что-то вроде подпольных миллионеров Кореек. Мучаются, соответственно, не меньше – денег натурально горы, а сделать с ними ничего нельзя, сколько по детдомам материальную помощь не рассылай. Кооператив себе, кооперативы детям-внукам, кооперативы двоюродным и троюродным, всем по машине и даче, а дальше – всё, упираемся в социалистический потолок. Представляете, как это невыносимо? Да ты мог бы за́мок на свои деньги построить, а нельзя – в социализме замок никому иметь не дозволено, вот и страдают наши творческие единицы, диссидентствуют – можешь жить в тысячу раз круче среднего пролетария, а кровавый режим не дает!

– Никогда на это с такой точки зрения не смотрел, – признался задумчивый дядя Толя.

– Вы же экономист! – осудил его я. – Кроме того – комсомолец, да?

– Кандидат в члены Партии! – не без гордости ответил он.

– Значит – материалист. Следовательно – должны взирать на окружающую действительность сквозь призму Марксизма-Ленинизма.

– И на тебя? – улыбнулся он.

– И на меня! – подтвердил я. – Вот что вы перед собой видите?

– Не «что», а «кого»! – будучи хорошим человеком, обиделся на меня за меня же новый папа.

– Неправильно! – хохотнул я. – Это… – погладил себя по «лыжной» шапочке. – …Самый мощный в мире источник интеллектуальной собственности, по доходности потенциально способной сравниться с доходами Родины от продажи нефти нашим западным партнерам по историческому процессу.

– Брешешь! – ожидаемо не поверил он.

– С нынешними, по крайней мере, – одумался я.

– Почему с «нынешними»? Цена на нефть стабильна много лет.

– И потребность в ней все время растет, а хранится она в основном в крайне специфических странах, готовых погрузиться в кровавую мясорубку в любой момент, – пояснил я. – В капитализме – а большая часть планеты, увы, живет по его законам, нет ничего стабильного – совсем не нужно быть оракулом, чтобы это понимать. Сроков и подробностей, разумеется, не назову, но это – неизбежно! – уверенно заявил я. – Вот увидите, однажды – по историческим меркам считай завтра – «жижа» поползет наверх, а СССР станет крупнейшим ее экспортером – наши хитрые предки подмяли под себя 1/6 часть суши. Представляете, сколько у нас всего и в каких количествах тут есть?

– Что ж, валюта стране нужна, – пожав плечами, нейтрально ответил он.

– Давайте так – если до 75 года нефть не вырастет в цене больше чем в три раза, я вам должен шоколадку «Вдохновение». Если прав я – наоборот!

– Идет! – хохотнул он, и мы пожали руки, попросив мимопроходящего поддатого дедушку их разбить, что он проделал с явным удовольствием.

– Так что там с «интеллектуальной собственностью»? – вернулся дядя Толя к прежней теме.

– Все упирается в средства производства, – развел я руками. – И юридическое сопровождение. У меня есть несколько изобретений развлекательно-прикладного характера, которые нужно патентовать, и куча книг, песен и фильмов, которые можно выгодно впарить буржуям за хорошие деньги. Кроме того – есть несколько идей телепередач, рассчитанных на западное общество потребления – у нас такую пакость показывать нельзя, у нас тут в почете труд, а не это их «повезло стать миллионером». Но все это – только если старшие товарищи в меня поверят и обеспечат все нужное. А я пока буду английский учить.

– Тьфу-ты! – облегченно фыркнул он. – А я-то думал у тебя уже все готово!

– Будет день – будет пища, – не стал обижаться я. – Давайте на еще одну шоколадку поспорим, что не позже зимы 69 года что-нибудь мое совершенно официально и с полного одобрения Министерства Культуры издадут хотя бы в одной капстране? Неважно что – любая форма развлекательно-прикладного творчества.

– Идет! – согласился дядя Толя и на это, и наши руки «разбила» мимопроходящая улыбчивая тетенька средних лет.

– А у вас какая тема диссертации?

– Основные тенденции развития экономического программирования в системе государственно-монополистического регулирования экономики Англии, – ответил новый папа.

– А у них разве государственно-монополистическое регулирование? – задал я вежливый вопрос – не все же мне одному воздух сотрясать. – Они же любят рассказывать про свободный рынок и как ужасно угнетает людей наша плановая экономика?

Дядя Толя воспрял духом, и до самого нашего дома развеивал мои «заблуждения».

– Очень интересно! – ничуть не соврал я. – Можно я ребятам коротко на политинформации расскажу?

– А ты запомнил? – запросил он обратную связь.

– Запомнил! – кивнул я и выдал ему «конспект».

– Ничего себе у тебя память! – ожидаемо удивился дядя Толя.

– Резко похорошела в последнее время, – кивнул я. – Можете подождать вечера у нас, но мне нужно на сдвоенный урок японского, вернусь через четыре часа!

– Как-то много «сдвоилось», – заподозрил он неладное и одернул сам себя. – Но ты уже взрослый, и это – твое дело! Я домой пока, а потом за вами заеду.

– Давайте у рынка встретимся лучше, маме фруктов купим – сезон кончился, но у меня там есть замечательный знакомый азербайджанской национальности.

– Хорошо! Не прощаемся! – махнул он рукой и пошел к метро.

Я же отправился переодеться и двинулся к конспиративной фарцовочной квартире, предвкушая потешный разговор с Саякой, в котором я убеждаю ее принять в подарок такую смущающую вещь, как прокладки.

* * *

– А потом в Брест съездили, но там ничего толком и не осталось – немножко руин и памятник. Но это ничего, я все равно в библиотеке все что было нужно нашел, и книжку почти до половины вчера перед сном добил! – отчитывался я перед лежащей в отдельной, украшенной цветами и оснащенной цветным телевизором (поставили временно) палате, одетой в спортивный костюм марки «адидас» (подарок Зыкиной), обнимающей сидящего рядом с ней на кровати меня маме. – А с утра на худсовете были, и по его итогам я выбил тебе стрижку у личного парикмахера Екатерины Алексеевны Фурцевой.

– Ничего себе! – ожидаемо отреагировала мама.

– А еще мы с дядь Толей сберкнижку проверяли – я оттуда четыреста рублей на подарки девочкам взял – помнишь я тебе рассказывал?

– Помню! – фыркнула мама, покосившись на отчаянно краснеющую Таню, которая подарки получила по моему возвращению из клуба, а вместе с ними – мастер-класс от тети Нади по использованию импортных прокладок.

– Там еще двенадцать с хвостиком тыщ осталось, – добавил я, и родительница захлебнулась «крафтовым» (самодельным, с рынка) гранатовым соком, который решила попить именно в этот момент.

– Как?! – переведя дух, вымолвила она, за подтверждением посмотрев на дядю Толю.

– Так и есть! – кивнул он, поерзав на стуле – ну комплексует мужик, и я его прекрасно понимаю.

– Эти и декабрьские деньги мы оставим в качестве безумно огромной кубышки «на всякий случай», – подмигнув маме, дал понять, что о кооперативе папе говорить все еще не нужно. – А дальше я бы хотел тебя попросить написать заявление на автоматический добровольный перевод 90 % моих доходов в детдома нашей Родины. В Фонд Мира не хочу – негров, конечно, очень жалко, но я лучше буду своим помогать. А нам все равно столько денег не нужно – там уже четырехзначные суммы, что мы с ними будем делать? Шубы складировать?

Судя по мечтательным мордашкам мамы и Тани, от шубок они бы не отказались. Запомнил – на них не то что 10 %, на них и меньше хватит, нифига себе у меня там циферки пойдут с Нового года.

– Это твои деньги, решай сам, – кивнула справедливая мама.

– А еще у нас Таня живет пока тебя нет, чтобы мне не скучно было!

Понимающая мама улыбнулась девушке:

– Спасибо, что присматриваешь за моим раздолбаем!

Это нормально, на такое мы не обижаемся.

– Так что никаких выписок раньше времени! – перешел я к не совсем ожидаемым выводам. – У нас все хорошо, сыты, одеты, вещи стираем, дома убираемся. Словом – лежи здесь как можно дольше и продуктивнее! Когда еще в ЦКБ повезет попасть?

– Совсем по мне не скучаешь! – надулась мама.

– А вот и нет! – совершенно честно опроверг я обвинение, прижался к родительнице поплотнее и поцеловал в щеку. – Но вдруг еще кто-нибудь придет нам нервы портить? А тут хорошо, спокойно, лежи, кушай вкуснятину и телек смотри! Вот, задание тебе – считай, сколько раз за время твоего лечения по телевизору мои песни прокрутят!

Мама хихикнула, поощрила меня за успехи поцелуем в щечку, и Судоплатов-младший решил подключиться к обработке:

– В самом деле, Наташ, ты на всякий случай подольше полежи. Не переживай, Сережка у тебя уже совсем самостоятельный, а у меня половина недели свободна, так что помогу, чем смогу.

– Ты будущего мужа-то слушай! – громким шепотом (это чтобы все слышали), округлив глаза, приказал я маме. – Будешь слушать, и реальность вознаградит тебя за это свадебным банкетом в ресторане «Прага» и путевкой в свадебный круиз по Средиземному морю!

Дядя Толя посмотрел на меня безнадежно-грустным взглядом. Да хватит комплексовать!

А вот глазки мамы, наоборот – подернулись мечтательной пеленой.

– Но путевка не сразу, а когда будущий родственник немножко подрастет, и можно будет на время оставить его без чуткой материнской заботы, – добавил я ложку дегтя.

– Да ну тебя, фантазер! – чмокнув в макушку, мама тихонько подтолкнула меня в спину. – Поздно уже, а у вас, поди, уроки не сделаны.

– У меня сделаны! – похвасталась Таня, которая в клуб не ходит, поэтому успела еще днем.

– Списывать не давай! – строго наказала ей мама.

– Не дам!

– Ладно тогда, мы еще завтра забежим, – поднявшись на ноги и взяв Таню за ручку, попрощался я. – До завтра!

– До завтра! – кивнула мама.

– До завтра! – протянул руку правильно понявший намек родительницы, а потому остающийся подольше дядя Толя.

Пройдя больничными коридорами, забрали верхнюю одежду в гардеробе, и вышли в прохладные ноябрьские сумерки.

– Целоваться будут, наверное! – посмотрев на мамино окошко, предположила подружка.

– Наверное! – не стал я спорить.

– А почему мы с тобой не целуемся? – выкатила она мне удивительную претензию и подкрепила ее примером. – Оля с Артемом вот все время целуются!

– Мы с тобой еще маленькие. Пока – просто дружим! – отмазался я.

Продолжился спор и в метро:

– А с Катей целоваться, значит, не маленький?

И ведь нечем крыть!

– Хорошо, придем домой и будем целоваться, – «смирился» я.

– А вот фиг тебе! – с довольной-предовольной мордахой показала мне Таня язык.

Срезала, да? Милаха!

Входя во двор, увидели Таниного отца – он сидел на лавке с бутылкой портвейна, и, при нашем появлении, сделав «закрепляющий» глоток, поднялся и, пошатываясь, двинулся на нас со злобным полурычанием:

– К хахалю переехала, сучка мелкая? В подоле принести собралась? Комнату отобрать у меня с мамашей хотите?

Ясно, у алкаша психоз.

Испуганно пискнув, Таня спряталась за мою спину, а я попятился к нашему подъезду.

– Нашла себе, значит, писателишку малолетнего! У него яйца-то хоть уже волосатые? – и он мерзко заржал.

– Беги домой, быстро! – запихнул я Таню в подъезд.

Стопроцентно не побежит, а останется в подъезде наблюдать в окно. Значит, алкаша бить мы не будем – «папка» все-таки, и девочка расстроится.

– Волосы у меня уже выросли, спасибо, что спросили! – жизнерадостно поблагодарил я его, пытаясь сбить с агрессивного настроя.

– Да по*уй мне твои волосы! – неприязненно морщась на меня, алкаш остановился и продемонстрировал грязный, ободранный кулак. – Видел?

– Видел! – подтвердил я.

– Понял?

– Понял!

– Смотри у меня! – и, прикладываясь к бутылке прямо на ходу, он пошел к себе домой.

Неприятно и тревожно – психозы имеют обыкновение прогрессировать, особенно при злоупотреблениях психоактивными веществами. Бдительность удваиваем, за Таней присмотр – тоже. И еще с тетей Тоней на эту тему нужно поговорить – может хватит это терпеть? Нифига ведь добром не закончится. Себя ненавидишь и не ценишь – пожалуйста, но у ребенка-то психика калечится! И почему во всех мирах одно и то же дерьмо? Одни ублюдочные социопаты кругом!

– Не переживай, мы просто немножко поговорили, – улыбнулся я встретившей меня на площадке второго этажа тихонько плачущей Тане. – Все будет хорошо, однажды ему надоест, и он снова станет трезвый и хороший. А пока – оставайся у нас столько, сколько хочешь. Хорошо?

– Хорошо! – шмыгнула она носиком.

Дома поужинали немного пригоревшими котлетами – Таня пока я был в клубе озаботилась. Ничего, вполне съедобно, кроме того – приятен сам факт такой заботы. Спать подружка сегодня зачем-то решила на диване, в обнимку со мной, что было немножко неловко, но бесспорно приятно. Засыпая рядом с сопящей Таней, думал об алкаше и потенциальных проблемах. Он ведь вполне может себя накрутить вплоть до массового убийства топором всех, кто под руку подвернется – ишь, б*я, доченьку у ублюдка отобрали с целью захвата жилплощади. Да ты про ее существование помнишь три минуты в неделю, тварь, а остальное время под себя ссышь! Буквально! Пойду-ка я наверно завтра к Филу, может найдет мне съемное жилище в квартале-другом отсюда. Не очень легально и точно очень дорого, да, но если кто-то меня осудит, получит в лоб залп грустных Таниных историй о том, насколько родитель-алкаш плохая штука и горький вопрос от пионера «почему так, уважаемые взрослые?».