Текст книги "Солона ты, земля!"
Автор книги: Георгий Егоров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 88 страниц)
К вечеру пошел дождь. Первые крупные капли ударили Аркадия по вспотевшей спине. Сразу стало свежее. По дороге заметались серые пыльные фонтанчики. Данилов накинул плащ и прибавил шагу.
С каждой минутой дождь усиливался и вскоре превратился в сплошной ливень. Но Данилов все шагал и шагал.
Из своей землянки он вышел еще вчера в полдень. Минуя села и большие проезжие дороги, он пробирается на север – в Ярки. Идет туда, откуда две недели назад был послан Коржаевым в Усть-Мосиху.
Уже несколько месяцев Ярки являются центром Каменского подполья большевиков. Знал Данилов, что отсюда Иван Тарасович Коржаев руководит большой работой: где-то здесь печатают листовки, сюда идет информация от широкой агентурной сети, именно отсюда направляются люди для закупки и сбора оружия. А сколько таких, как Данилов, пошли в села готовить крестьян!
Аркадий не знал, где живет Коржаев, известна ему лишь явочная квартира у Захара Трунтова, куда приходил Иван Тарасович для встреч с людьми. Но из разговоров с ним Данилов понял, что тот иногда покидает Ярки, пробирается в город к каменским подпольщикам, чтобы самому встретиться с нужным ему человеком, установить очень нужную связь. А связи у него были удивительно большие. По информации, которой иногда делился Коржаев с ним, Данилов догадывался, что у Ивана Тарасовича была своя рука даже среди блюстителей колчаковских порядков…
Аркадий свернул с проселка на еле приметную тропинку. Идти стало легче. Старые корневища и стебли пожухлой прошлогодней травы жестко похрустывали под ногами. Данилов прибавил шаг. Пустырем ему пришлось идти, когда уже совсем стемнело. Впереди опять мелкое редколесье.
Здесь, в березняке, остановился, скинул башлык, прислушался. Впереди надрывно лаяли собаки. Фуражка быстро промокла. Струйки воды с нее стекали за воротник. Горели подошвы ног. Но он стоял, вслушиваясь в ночь. Дождь поредел. Данилов, наконец, оторвал затекшие ноги, двинулся вперед. Вскоре он наткнулся на изгородь, прошел несколько метров влево, перелез через нее. Впереди чернели контуры строений. Сделал несколько осторожных шагов. Где-то невдалеке спросонья испуганно закудахтала курица. Аркадий как вкопанный остановился. Ответил таким же кудахтаньем. Тотчас же, словно из-под земли, выросла фигура.
– Кто?
Данилов подошел. Парень заглянул ему в лицо.
– Проходите.
И исчез. Данилов пошел по огороду вдоль плетня. Собаки надрывались. Данилов беспокойно прислушивался к их лаю. Шел все медленнее и медленнее. Наконец в окне избы заметил тусклый огонек. Облегченно вздохнул.
Дождь перестал неожиданно. Почти сразу же в прореху туч выглянула луна, словно хотела увидеть, что в ее отсутствие наделал ливень на земле. Этой секунды было достаточно для Данилова, чтобы различить за оградой около дома группу всадников с винтовками за плечами. «Солдаты!» Он метнулся за толстый ствол тополя. Выхватил оба револьвера. Тут же глянул на окно – лампа горела. «Что за черт!» Сразу стало жарко. Но он не успел ничего обдумать. Дверь в сенях скрипнула, и на крыльцо кто-то вышел. В это мгновенье луна снова вынырнула из-за туч, и Аркадий почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове: на крыльце при полных регалиях – в мундире, в эполетах с аксельбантами – стоял жандармский полковник и не спеша надевал светлый плащ. Он, видно, не торопился. Посмотрел на небо. Сказал кому-то сзади себя:
– А дождь-то действительно перестал.
У Аркадия метались мысли: стрелять или не стрелять? Что с Коржаевым? Почему лампа в окне?..
– Ну до свиданья! – сказал полковник.
Луна опять скрылась. Кругом все снова окунулось в черную пропасть. Только на крыльце серел плащ. Стрелять можно даже в такой темноте – по светлому плащу в десяти шагах промахнуться трудно.
– До свидания, Петр Семенович! – ответили из сеней.
Аркадий вздрогнул. Неужели галлюцинация? Голос был Коржаевский.
Полковник сбежал по ступенькам. Слышно было, как всхрапнул конь, звякнули стремена. Потом раздался чавкающий конский галоп. Постепенно начали замолкать собаки. А Данилов все стоял, не шевелясь, и недоумевающе смотрел на огонек коптюшки в правой нижней шибке окна.
Потом он тихо кудахтнул. Тотчас же ему ответили из сеней так же тихо. Он вышел из-за дерева и, все еще держа в руках револьверы, пошел к сеням. Дверь открылась, его пропустили внутрь, и тут же невидимая рука задвинула засов. Откуда-то послышался голос Захара Трунтова:
– Здорово, Аркаша. Проходи. Он тебя уж заждался.
По-прежнему недоумевающий, Аркадий шагнул в избу.
Коржаев сидел за столом, бегло просматривал газеты.
Он, как всегда, был чисто выбрит, подтянут, спокоен.
– A-а, Аркадий! Здорово. Наконец-то.
– Слушай, Иван Тарасович, я сейчас чуть не застрелил полковника, который от тебя выходил.
У Коржаева поползли вверх брови.
– Что ты!.. Что ты!.. Ты же лампу видел?
– Это только меня и остановило. – И не утерпел, спросил – Бутафория? Или настоящий полковник?
Коржаев улыбнулся. Всегда колючие, цепкие глаза его помягчели.
– Настоящий.
Аркадий восхищенно мотнул головой.
– Как это тебе удалось его залучить?
– Не залучал. Он старый большевик. Здешний, бывший учитель. А сейчас специально прискакал сообщить, что сегодня в Камне арестовали шедшего к нам на помощь товарища из Томска – Голикова. Ну ладно. Рассказывай. – Он посмотрел на часы.
Аркадий знал, что здесь ни минуты нельзя задерживаться, что докладывать нужно сжато и в то же время не упуская ничего, даже мелочей, которые могут оказаться чем-то интересными. Иван Тарасович из тех людей, которые умеют слушать, быстро схватывают главное и не любят многословия.
За все время короткого, продуманного Даниловым заранее доклада Коржаев не спускал с него своих цепких, колючих глаз, словно боясь, что тот что-то упустит, недоскажет. И когда Данилов кончил, он сказал:
– Кое-какие достижения есть. Во всяком случае – начало сделано. – Потом сердито добавил – в Тюменцево вообще не могут начать.
– Теперь главный вопрос, с которым я пришел, – поспешил Данилов. – Есть у нас в волости уполномоченный военного министра по заготовкам продовольствия для армии Антонов. Мы имеем сведения, что он помогает дезертирам – достал им уже около десятка липовых документов. И в то же время он с Никулиным делает какие-то темные финансовые махинации.
– Вам его помощь нужна? – спросил Коржаев.
– Пока нет. Но скоро может понадобиться.
– Он знает о вашем существовании?
– Конечно. Он не может не знать. Тем не менее никаких попыток к сближению не делает.
Коржаев задумался, подняв брови. Долго молчал. Аркадий не мешал ему, сидел не шевелясь. Наконец тот вскинул глаза.
– Юдиха в его район входит?
– Да.
– Тогда понятно. Дело вот в чем. В уезде есть несколько так называемых борцов-одиночек. Иные из них подбрасывают начальству письма с угрозами, другие бьют окна, портят телефоны, а недавно у начальника милиции Ипатова угнали его любимого коня. В Барнауле же один из них в Народном доме стянул из гардероба генеральскую фуражку и оправился в нее. Они именуют себя народными мстителями. Видимо, ваш Антонов из этих же мстителей-одиночек, только более умный. Он обложил юдихинских кулаков таким налогом, что выгреб у них почти весь хлеб, и теперь они клянут Колчака и его порядки на чем свет стоит. Надо установить связь и использовать его.
Коржаев посмотрел на часы.
Данилов поднялся.
– Ничего, – кивнул Иван Тарасович, – еще несколько минут. – Он прошелся по комнате легким, энергичным шагом. Ловкий, стремительный, он был похож на кадрового военного, надевшего штатский костюм. Подошел к Данилову, остановился. – Скоро будет съезд подпольных организаций. Будем решать вопрос о восстании. Тебе следовало бы выступить на нем. Подумай об этом. Дела у тебя идут неплохо… Расскажешь..
…На обратном пути около Ключей Данилова догнал подвыпивший старик-крестьянин на паре коней с подвязанными под самую репицу хвостами.
– Садись, парень, подвезу, – великодушно пригласил он.
Аркадий по привычке оценивающе окинул взглядом мужика, на ходу вскочил в бричку. Предупреждая обычный в таких случаях вопрос, поинтересовался, куда и откуда едет старик.
– Из Корниловой от кума. А путь держу в Макарово, домой. А ты, парень, ежели не секрет, к примеру, куда в такой день путь держишь?
– Домой на праздник шагаю из Камня, у хозяина отпросился.
Доставая кисет, спросил про житье-бытье.
Дед попался разговорчивый.
– Да разве это жизня? – возмущенно повернулся он к Данилову. – Мужика взяли за горло и хотят, чтобы он был доволен жизнею. Раньше у меня собака лучше жила, чем я теперь. Живи и оглядывайся. Летось я, к примеру, полета возов зерна засыпал в амбар. А где он, этот хлеб? Нету и в помине. Успел, к примеру, пяток возов продать бабам на ситец, а остального нету, под метелку подчистили. Разве не горе? Гнул, гнул хрип и – как кобелю под хвост. Куда я теперь без хлеба? Кто я, к примеру, без хлеба? Так – тьфу! Пустое место. Голодранец, пролетарьят, как говорили в семнадцатом годе большевики. А я не хочу пролетарьятом быть, я мужик с достатком, хозяин, а мне жилы подрезают, как зазевавшемуся стригунку косилкой.
– Не надо зевать, – намекая на майский чехословацкий переворот, сказал Аркадий.
Старик не понял.
– Я говорю, Советская власть так не поступала, надо было беречь ее.
– Хрен редьки не слаще, – махнул тот рукой. – И совдепчики, к примеру, хлеб у меня тоже брали.
– Под метелку подчищали?
– Тоже под метелку. Проку мало от той власти. Она пролетарьятова была, а не наша, власть-то. Нам надо свою, мужицкую, чтоб все к нам с поклоном шли.
– С поклоном? – с нескрываемой издевкой переспросил Аркадий. – Для этого надо силу иметь. А откуда у тебя сила? Ты, как крот, копаешься в земле. Кроме этой земли, ничего и видеть не хочешь. А, как говорят, слепой зрячему не поводырь.
– Это кто же, к примеру, зрячий-то?
– Хотя бы тот же самый пролетариат.
– Стало быть, пролетарьят должон меня вести, как слепого, за руку? – настороженно покосился старик на своего попутчика.
– Стало быть, так, если сам не умеешь дорогу выбрать.
– Вот оно что… – И вдруг с холодноватым прищуром спросил – А ты, парень, не из большевиков?
– Какая разница?
– А разница есть. Ежели, к примеру, большевик, то шибко смел.
– А ежели, к примеру, нет? – в тон ему спросил Аркадий.
– А ежели нет, то не по годам умен.
– Тут большого ума не надо, чтобы разглядеть, с кем крестьянину по пути, – продолжал Данилов. – Скажи, борода, тебя при Советской власти кто-нибудь хоть раз плетью ударил?
– Ну? – выжидал старик, не зная, куда клонит его попутчик.
– Чего «ну»? Ударил?
– Зачем же напраслину говорить.
– Вот видишь!
– А меня, к примеру, и сейчас никто не бьет.
– И в селе никого не пороли?
– Как не пороли. Пороли.
– А за что?
– Ну, к примеру, за хлеб.
– За чей?
– Знамо, не за чужой.
– Ну и как мужикам это – нравится?
– У меня об них голова не болит.
– Зря.
– Пошто?
– Говорят: не плачь битый, а плачь небитый.
Старик задумался. Потом хмыкнул:
– Хм… Ишь ты… Востер. Не иначе, в совдепе наборзел. – Дед уже с нескрываемым любопытством смотрел на Аркадия.
Данилов словно не расслышал этого замечания, продолжал:
– Еще разика два-три потрясут у вас зерно…
– Чего трясти! – возмущенно перебил старик. – И так, тебе говорю, под метелку амбар подмели.
Аркадий улыбнулся, подмигнул:
– Кроме амбара, есть еще места. Думаешь, так они тебе и поверили, что ты все зерно в амбаре хранишь? Шиш, дядя. – И заметил, как испуганно блеснули глаза у старика. «Не одну, наверное, яму зарыл за баней». Продолжал вбивать клин в душу старика – Ямы разыщут, выгребут, самому плетей ввалят, а потом вдобавок сына в солдаты заберут.
Старика словно подменили – куда делась его самоуверенная осанка, хитроватый, «себе на уме», прищур зорких глаз.
– Думаешь, я, мол, самый хитрый, всех обведу вокруг пальца, так?.. Сын-то есть призывного возраста?
– С первого года. Ему вроде рановато…
– Ничего, как раз подоспел… Ну спасибо, дядя, что подвез, тут я пешком дойду.
– Они подъезжали к бору, Аркадий спрыгнул с брички, зашагал рядом.
– Так что не дождешься, борода, чтоб к тебе с поклоном шли. Одна у тебя дорога – к рабочему. Вот так. Не смотри на меня разинувши рот.
– Аркадий засмеялся.
– И еще: если голова на плечах, то, пока не поздно, прячь хорошенько хлеб и… сына. До свиданья.
– Аркадий отстал от брички и свернул в бор, а старик так и поехал с ошалелыми глазами.
Андрей Полушин был в дозоре. Он первым увидел пробиравшегося колком Данилова. Не выходя из укрытия, как учил Тищенко, пропустил Аркадия, а сам настороженно смотрел, не идет ли кто по его следам.
Красное солнце висело над верхушками сосен. В открытую дверь землянки косые лучи проникали даже в самый темный угол нар. На них, прикрыв глаза рукой, лежал Петр Дочкин. Думы одолевали мужика. Он старше всех, у него больше и забот. Он не Матвей Субачев, который встал, подпоясался и пошел. У Дочкина семья. Сколько же можно мотаться по этим землянкам? Он не сомневался в том, что Советская власть победит. Но лежать и ждать, как они ждали всю зиму, проку мало. Правда, с приходом Данилова появилась цель, что-то начали помаленьку делать. И все равно этого, видимо, недостаточно.
Матвей который уже раз за день разбирал и протирал промасленной тряпицей затвор винтовки, наводил глянец в стволе.
– Нам бы пулемет ручной сюда, – мечтательно прищурился он. – Вот бы зажили.
Но ему никто не ответил. Дочкин вообще был далек от мечтаний. Тищенко занят: в неудобной позе, изогнувшись к дверям, читал книгу. За зиму сколько он их уже отмахал! Андрей Полушин перетаскал ему из дому пол-этажерки. Субачев а удивляет страсть Ивана к чтению. Вроде бы серьезный человек, хозяйственный, а таким ребячеством занимается. Ну сказки читать – другое дело, сказки Матвей и сам любит. А читать про любовь и всякую другую чепуху семейному человеку – просто смешно. Это если бы Андрюшка Полушин читал, понятно было бы. Он вообще тонкий в кости.
Матвей выглянул в дверь: не пора ли сменять Андрея? В это Бремя из кустов вышел Данилов. Матвей радостно крикнул:
– Пришел!
Тищенко загнул угол страницы, с сожалением отложил книгу. Дочкин поднялся проворно.
Данилов сбежал по ступенькам, бросил на лежанку плащ.
– Напиться есть что?
Матвей протянул ему глиняный кувшин с холодной родниковой водой.
– Ну? – спросил Субачев первый.
Аркадий пил долго. Наконец оторвался, вытер рукавом губы, улыбнулся.
– Что «ну»?
– Как сходил, что нового?
Данилов обвел друзей взглядом.
– Сходил хорошо. Мыслей принес полную голову… Надо хорошенько всем обмозговать… Теперь у нас связь с Коржаевым прочная…
Когда стемнело, Данилов с Тищенко стали собираться в село в баню – в эту неделю их черед был мыться.
В дороге Тищенко, как всегда, долго молчал, потом неожиданно заговорил:
– Ты правильно сказал сегодня: нам села бояться нечего. Надо почаще туда наведываться. С мужиками надо разговаривать. Листовки – это само собой, а живое слово – оно лучше. И еще вот что я думаю: сколачивать себе сочувствующих надо. Таких, как Аким Волчков, Иван Ильин, Ларин. Катуковых можно. Они хоть и зажиточные, но все фронтовики, свои ребята. А что касаемо Антонова, то хоть Коржаев и говорит, но я не особенно верю этим всяким Антоновым. Крестьянина надо, это надежнее…
В бане стоял сухой жгучий пар. Если подняться – уши горят огнем, в носу жжет и в горле сушит до самой груди. Аркадий не любил такой жары. Зато Тищенко сразу полез на полок.
– Аркаша, поддай, пожалуйста, ковшичек… Зря ты не паришься. Ты знаешь, почему старики по сто лет жили раньше?.. Парились.
Аркадий плеснул на каменку ковш воды и сам тотчас же присел – от камней шибануло паром, как из паровоза.
Иван закряхтел, застонал – неистово начал хлестать себя веником. Он перехватывал из руки в руку веник, охал и со свистом хлестался.
– Вот благодать так благода-ать… Лезь, попарься… Мой дед, знаешь, до самой смерти так и не верил, что паровозы ходят паром… Что ж баня, говорит, тогда не ездит… в ней-то уж вон сколь пару-то… Чудак был, в шапке парился и… в рукавицах… Вот истязал себя так истязал… Зато прожил сто три года.
Аркадий внизу на лавке обливал холодной водой голову. Ворчал:
– Ты не философствуй там. Слезай скорей, да дверь откроем. А то дышать нечем…
После, за ужином, Иван, блаженно жмурясь, говорил:
– Слабак ты, Аркадий. Сразу чувствуется интеллигентская кость. А жалко. К твоей голове да мужицкую силу – тебе износу бы не было…
К полночи, когда собирались уходить, Аркадий несколько смущенно сказал:
– Иди один. Я зайду к Ларисе.
Тищенко помолчал, неодобрительно сопя.
– Может, в другой раз?
– Ничего, не бойся. Я осторожно.
Он повернул к центру села, к Ларисиному дому. Света в окнах не было. Дом казался заброшенным, пустынным. Аркадий постучал в ставню.
– Ларочка, – тихо окликнул он, – это я. Оденься и выйди.
Лариса ойкнула и через минуту в распахнутом легком
пальто выскочила на крыльцо.
– Что случилось, Аркаша? – испуганно спросила она.
Аркадий тихо засмеялся.
– Ничего страшного. Пойдем погуляем.
– Ой, что ты, Аркаша. Тебя же узнают.
Аркадий взял ее за руки, притянул к себе.
– Ничего, сейчас темно. Пойдем, не бойся. Мне хочется погулять с тобой, как тогда, по берегу Оби, помнишь?
Как не помнить ей те вечера в Новониколаевске. Он тогда экстерном сдавал за учительскую семинарию, а она заканчивала фельдшерско-акушерскую школу. Они только что познакомились. В те дни они почти не расставались. Прямо из семинарии Аркадий заходил за Ларисой и они с учебниками шли гулять. Любимым их местом был пустынный берег Оби. Здесь можно было посидеть в укромном местечке, украдкой поцеловаться, наконец просто поребячиться, покидать камни в воду.
– Куда же пойдем, Аркаша? – спросила Лариса, застегивая пальто.
Аркадий крепко прижимал ее локоть, заглядывал ей в лицо.
– Хорошо ведь, правда, Ларочка?
Над верхушками рослых тополей в сизом лунном свете неслись хлопья низких весенних туч. Мостик через мелководную Мосиху и дальше широкая улица, обсаженная тополями, выглядели сказочно таинственными. Пахло лопающимися почками. Но Лариса, казалось, не чувствовала этого. Она украдкой вглядывалась по сторонам.
– Аркаша, – остановилась она и положила на грудь ему руки. – Когда мы сможем с тобой гулять не таясь и жить не оглядываясь?
Аркадий взял ее за талию?
– Скоро, милая, скоро.
– Скорее бы.
В переулке послышались тяжелые неуверенные шаги, и на улицу вышел тучный высокий мужчина. Он остановился.
– Эй, парень, – крикнул он наклонившемуся над Ларисой Данилову, – девку-то замучил – до такой поры держишь.
– Ничего, мы привыкши. А ты проваливай своей дорогой, – грубовато ответил Аркадий.
– Но-но!.. – прикрикнул мужчина. Постоял минуту, но, видимо, раздумал связываться с грубияном, зашагал дальше.
– Ты узнал, кто это? – шепотом спросила Лариса.
– Нет.
– Это батюшка, отец Евгений. Наверное, опять пьяный.
Они прошли на берег пруда, Аркадий распахнул плащ, привлек к себе Ларису. И замер. Стало уютно и хорошо. Говорить ни о чем не хотелось. Было приятно ощущать тепло Ларисиного тела и ее свежее дыхание у себя на губах. На плотине, по ту сторону пруда, несмело пиликала гармонь, по селу разносился собачий лай, где-то в другом конце слышалась девичья песня. Аркадий и Лариса смотрели друг другу в глаза и молчали. Зачем говорить, когда ощущаешь биение сердец, когда кругом весна и в душе волнующий трепет. Так и стоять бы, прижавшись друг к другу, без конца…
Запели первые петухи.
Лариса вздохнула.
– Как хорошо, Аркаша! Забудешься – будто ничего и не изменилось, а подумаешь, что все это может оборваться в любую секунду, – страшно становится.
– А ты не думай… – Аркадий улыбнулся.
Аркадий проводил ее до дома. Постояли.
– Ну ладно, Лара. Скоро мы еще увидимся. – Он поцеловал ее горячие сухие губы.
– Иди, Аркаша, иди, а то тебе, наверное, далеко, не успеешь затемно.
Аркадий закурил и пошел через площадь быстрым шагом.
Как ему не хотелось возвращаться в свою землянку, как он истосковался по уютной человеческой жизни! Вспомнил, что опять уже вторую ночь без сна. Вернуться бы сейчас к Ларисе, попить чаю, лечь в чистую постель и, пока она прибирает со стола, зажмуриться и с наслаждением вытянуть усталые ноги, потом…
– Молодой человек, – окликнул кто-то. Аркадий резко обернулся и сунул руку в карман. Около поповского дома на бревне сидел мужчина.
– Дай-ка прикурить, молодой человек.
Аркадий узнал отца Евгения, заколебался. «Подойти или не подходить, узнает или не узнает? Да нет, он пьяный, да и с последней встречи прошло почти полтора года, где ему узнать..»– не без озорства подумал Данилов. Поднял воротник плаща, подошел, протянул коробок спичек. Отец Евгений долго прикуривал, потом подал спички обратно.
– Спасибо… Аркадий Николаевич.
Данилов вздрогнул и невольно сделал шаг назад. А священник будто не заметил этого, продолжал хриплым баском:
– С прибытием вас в родное село, Аркадий Николаевич. – Он сидел не двигаясь, снизу вверх смотрел на Данилова. – Грешен я – люблю смелых людей… Узнал вас там с Ларисой Федоровной.
– Неужели у меня спина такая выразительная, что по ней можно узнать? – с суховатой насмешкой спросил Данилов.
– Не спина, а выговор. Вы, голубчик, хоть и сказали «привыкши», а произношение все равно интеллигентное… Садитесь, Аркадий Николаевич, покурим.
– Нет, благодарю. Мне надо спешить, – по-прежнему сухо ответил Данилов. С давних пор не любил он попов.
– Не удерживаю, не удерживаю вас, – прогудел отец Евгений. – Вольному воля. Но вы чрезмерно бесстрашны, Аркадий Николаевич. Не сносить вам головы.
– А вы за меня не беспокойтесь
– Господь вас сбережет, где уж мне.
– Будьте здоровы, – попрощался Данилов и зашагал по улице.
– Спаси Бог, – вдогонку ответил ему поп.
Аркадий знал, что отец Евгений с большими причудами. Знал, что он любит выпить, порыбачить, любит посидеть с мужиками, поговорить о житье-бытье. Но чтобы он так доброжелательно встретил большевика – этого никогда не ожидал от него Аркадий. И хотя распрощались они мирно и даже любезно, Данилов все-таки насторожился.
