Текст книги "Солона ты, земля!"
Автор книги: Георгий Егоров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 88 страниц)
Неожиданно в конце июля в Усть-Мосиху вернулся Андрей Борков. Его отпустили из тюрьмы как безнадежно больного, отпустили только затем, чтобы умер дома…
…В глубоком бездонном небе катилось раскаленное, пышущее солнце. Воздух был сух, ароматен. Андрей лежал на душистом сене и часто, неглубоко дышал. Он глядел кругом и не мог наглядеться. Неужели он скоро будет дома? Верил и не верил этому. Думал о друзьях. Как они обрадуются его возвращению!
И он не ошибся. Друзья обрадовались. На вторую же ночь проведать его пришел старый друг Аким Волчков, потом – Матвей Субачев. Они долго говорили. Андрей рассказывал им о допросах в тюрьме, о побоях.
И вот несколько дней спустя, в одно из посещений, Матвей Субачев увидел в доме Боркова незнакомого парня с кровоподтеками на лице. Вопросительно глянул на Андрея, лежавшего на постели. Тот слабо улыбнулся и тихим, глухим голосом ответил:
– Помнишь, Матвей, я рассказывал тебе о парне из Сузуна, который поддержал меня в трудную минуту. Вот это он самый. Сбежал-таки. Податься некуда, пришел ко мне.
Матвей протянул новичку руку.
– Субачев Матвей.
– Милославский, – ответил тот мягким баритоном.
Матвей оглядел его пристально. Это был тщедушный парень лет двадцати пяти – двадцати семи с тонким с горбинкой носом и белесыми навыкат глазами, темные прямые волосы жидкими косичками прилипали ко лбу и вискам. Милославский довольно охотно рассказывал о себе.
Через два дня к Милославскому пришел Иван Тищенко. С присущей ему крестьянской неторопливостью он подробно расспросил Милославского буквально обо всем. Ничему не удивлялся, ни о чем не рассказывал ему сам. Проводив Тищенко, Милославский задумался: «Ну вот и познакомился кое с кем. Это наверняка друзья Данилова. Ничего, заслуживают того, чтобы с ними бороться в полную силу. Тот, первый, решительный и ловкий, но необузданный. Этот осторожный, берет исподтишка, но цепко. Каков же сам Данилов? Не дай Бог, если он сочетает в себе все эти качества! Тогда я тебе не завидую, штабс-капитан Милославский… Но ничего, чем умнее противник, тем острее игра. Правда, Зырянов уже сломал зубы на этом орешке. Но мы попробуем этот орешек прогрызть изнутри…»
После Ивана Тищенко к Милославскому долго никто не наведывался. У него даже закралось опасение: не заподозрили ли они что!
Но однажды ночью неожиданно за ним зашел Субачев и пригласил на собрание подпольной организации. Подпольщики собрались на краю села в заброшенном овине. К удивлению Милославского, их было много. Он насчитал около двадцати человек. «Вот уж этого бы я не сделал, – подумал Милославский не без удовольствия. – Нового, непроверенного человека не пригласил бы на собрание, где будут все члены организации. А где же сам Данилов? Должны же меня с ним познакомить…»
Данилов вошел с Иваном Ильиным после всех. Поздоровался. Окинул собравшихся взглядом. Глаза у него были карие, с задоринкой, подвижные и в то же время внимательные, цепкие. На мягком недеревенском лице особенно выделялись глаза, широкие черные брови и выпуклый квадратный лоб. «У-у, да он совсем юноша!» – удивился Милославский. Поэтому, когда Данилов подошел к нему и протянул руку, не вытерпел, улыбнулся:
– Товарищ Данилов, извините за не совсем деловой вопрос, сколько вам лет?
Данилов по-ребячьи подмигнул товарищам, ответил:
– Двадцать один год. – Улыбнулся – Давно уже из отцовских штанов вырос… А что?
– Не таким я вас раньше представлял. Вы мне казались человеком пожившим, умудренным.
Данилов быстро спросил:
– А вы откуда обо мне раньше слышали?
«Так, – крякнул про себя Милославский, – чуть не влопался». Но ответил подчеркнуто спокойно:
– Да здесь в селе слышал разговоры.
– Вы, видать, уже ознакомились у нас?
– Да, в основном. Я очень общителен.
– Это хорошо.
В ходе собрания Милославскому дали слово первому.
Он закатил большую речь. Рассказал о работе подпольной организации Сузун-завода, об аресте подпольщиков, о пытках в тюрьмах. Задрал рубаху, показал все еще не подсохшие раны на теле. Говорил он горячо. Не раз у него на глазах навертывались слезы, дрожал голос. Слушали его очень внимательно, почти с восхищением.
На собрании обсуждался вопрос об оружии – самый коренной вопрос сегодняшнего дня в организации, как сказал Данилов. «Значит, готовятся к восстанию, – сделал вывод Милославский. – Неужели поздновато я приехал, не успею?»
Милославский был очень собран, ловил каждое слово. К концу собрания понял, что только двенадцать человек жили с Даниловым, а остальные находились дома, в селе, свободно разгуливали по улицам.
Узнал Милославский, что, кроме членов организации, подпольщики имели немало сочувствующих, которые в любую минуту могли им помочь.
В ту же ночь Милославский имел длинный и обстоятельный разговор с Ширпаком. Было решено: аресты начинать только с самого Данилова, остальных пока не трогать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯА в «коммуне» – как называли подпольщики свою группу – на добытой через Ивана Коржаева пишущей машинке целыми днями выстукивали листовки, сообщения с фронтов. Отсюда они шли не только в Усть-Мосиху, но и соседние села Макарово, Куликово, Боровлянку, Куличиху, в Ярки. Связь устьмосихинцев доходила даже до Павловска.
В Павловске была тоже подпольная организация. Она в свою очередь держала связь с Вострово, с отрядом Мамонтова, с Барнаульским подпольным комитетом и с зиминскими большевиками Чистюньской волости. Сеть была разветвленной, захватывала Каменский, Барнаульский и часть Славгородского уезда.
В этот день в «коммуне» занимались своим обычным делом: некоторые ушли в соседние села с листовками, кое-кто от скуки снова и снова принимался чистить оружие. Сменив уставшего Андрея Полушина, бойко печатавшего на машинке, Данилов одним пальцем старательно выстукивал очередное воззвание. Тищенко читал потрепанный боевой устав. Иные просто лежали, глядя в небо.
Субачеву первому надоело. Он подсел к Акиму Волчкову и начал подтрунивать над ним:
– Ты все молчишь, Аким? – спрашивал он й поглядывал на товарищей, словно приглашая их принять участие в затеянном им разговоре.
– Ну, ну, молчи. Молчание, Говорят, золото. Глядишь, и разбогатеешь… Тогда мы тебя, как Аркадий говорит, эксприируем. И не видать тебе, Аким, своей Аграфены!..
– Отстань, ботало… чисто ботало, – без злобы огрызался Волчков.
Этого уже было достаточно для Субачева, чтобы продолжать разговор.
– А правда, Аким, почему ты всегда молчишь? Может, у тебя язык не приспособлен к разговору, а? Ну-ка, покажи, какой он у тебя… Ну, покажи, что тебе, жалко?..
Волчков молча чистил наган. Они с Субачевым были давнишними друзьями, на одной улице выросли, вместе ходили в школу, за одной партой сидели, вместе и бросили учиться со второй зимы. В детстве Матвей, как наиболее общительный и драчливый, всегда заступался за Акима перед ребятами.
– Слушай, Аким, – оживился вдруг Матвей. – А ты можешь, к примеру, месяц молчать – за месяц слова не сказать, а?
Волчков улыбнулся.
– Могу.
– А полгода?
К разглагольствованиям Субачева начали прислушиваться остальные. Кое-кто с улыбкой посматривал на друзей.
– Золотой ты человек, Аким, – восхищался Субачев, – особенно для подпольной работы – не сболтнешь лишнего…
Стоявший в дозоре Иван Ильин вдруг крикнул:
– Ребята! Идите-ка сюда.
Почти все кинулись к опушке.
– Тихо. Не высовывайтесь… Вон видишь, Аркадий Николаевич, мужика. Уже целых полчаса колесит по пашням. Мне кажется это подозрительным.
Подпольщики залегли, стали наблюдать. Мужик на телеге ездил от одного колка до другого – не иначе кого-то искал. Наконец он направил лошадь к березняку, где лежали даниловцы.
– Мужик этот не наш, не мосихинский, – заметил, приглядевшись, Иван Тищенко.
Подвода подъехала к самой опушке. Остановилась. Данилов и Тищенко поднялись из кустов, вышли навстречу. На телеге сидел бородач в рыжем зипуне, подтянутом опояской.
– Доброго здоровья, ребята, – крикнул он и спрыгнул с телеги.
– Здорово, дядя, – ответил Тищенко и бесцеремонно спросил – Тебя это каким ветром сюда занесло? Нечаянно или с намерением?
– С намерением. – Бородач положил на бричку вожжи, уставился на парней. – Который из вас будет Данилов?
Подпольщики переглянулись.
– Я Данилов, – ответил Аркадий.
Мужик искоса, с лукавинкой посмотрел на него.
– А не врешь? Уж больно молодой.
– Молодой, да ранний, – вставил подошедший Субачев, – а паспортов у нас нету.
– Ну, коль так, тогда отойдем в сторону, разговор есть.
Когда отошли, старик сказал:
– Тебе поклон от тетки Сиклитиньи. – Это был пароль, и Данилов ответил отзывом на него:
– Спасибо. Как она живет? Как здоровье дяди Селивана?
– Черт его не возьмет… – ответил бородач. – Ну тогда поехали.
– Куда? – улыбнулся Данилов.
– Велено привезти тебя, товарищ Данилов, на съезд.
– Я давно вас жду.
Съезд представителей сельских подпольных большевистских организаций и партизанских отрядов Каменского, Барнаульского, Славгородского и Новониколаевского уездов собрался в двадцати верстах от Камня на заимке ярковского крестьянина Ивана Клещева.
Делегатов съехалось десятка два. Некоторых, особенно из каменских, Данилов знал. Обрадованно трясли друг другу руки, расспрашивали о делах, о товарищах. Но многие среди делегатов были незнакомы ему. Приглядывался. Все толпились около землянки в ожидании открытия съезда, курили, неторопливо переговаривались. В центре были два высоких белокурых парня – один с курчавой бородкой, другой бритый. Старший, сдвинув брови, что-то энергично рассказывал, а второй молча утвердительно кивал. Данилов поинтересовался у подошедшего Моисея Боева, недавно сбежавшего из каменского тюремного лазарета, кто эти ребята.
– Из отряда Мамонтова, братья Константиновы. Подойдем.
Длинношеий парень, с мальчишеской старательностью Собравший складки на переносье, рубил рукой:
– Главное – это не церемониться. Мешают – к ногтю. Чтобы не мы, а они нас боялись… Вот так. У нас Мамонтов не промах в этом деле. Его на мякине не проведешь. Тридцать два человека освободили в Волчихе. Налетели – р-раз! И все…
Немного поодаль – другая группа. Там то и дело вспыхивает смех. В минуту затишья доносится:
– Я ему говорю: что же это у вас – посадили блоху за ухо, а почесаться не даете… А он мне: у нас не курорт, а тюрьма, чесаться тут некогда…
Данилова окликнули.
В просторной землянке сидели за столом Коржаев, Игнат Громов и незнакомый плечистый мужчина, подпоясанный широким офицерским ремнем. Данилов спустился по ступенькам. Говоривший о чем-то Коржаев оторвал наконец свои колючие глаза от незнакомца, представил:
– Вот это и есть Данилов.
Мужчина поднялся, протянул широкую короткопалую руку:
– Голиков.
Данилов вопросительно посмотрел на Коржаева. Тот утвердительно наклонил голову.
– Да, он самый. Как видишь, мы устроили ему побег.
Голиков пригласил:
– Садитесь. Расскажите, как у вас дела идут, каково настроение крестьян.
Он заметно картавил, был наголо обрит, очень подвижен. Глаза у него умные, казалось, все понимающие без слов. Громов писал, низко наклонившись над столом, и вроде бы не прислушивался к разговору. Но когда Данилов упомянул о нехватке оружия, он поднял голову.
– Надо брать у колчаковцев.
В землянку заглядывали люди, торопливо перебрасывались вопросами и выходили. Запомнился Аркадию один – носатый, с огромным очень подвижным кадыком на гусиной шее. Он что-то полушепотом простуженно хрипел Коржаеву. Тот в ответ отрицательно мотал головой. Но носатый настаивал. Потом разогнулся – складная сажень выпрямилась – громко сказал:
– Ну ладно, черт с ними, по две обоймы дам…
К полудню собрались все. В большой землянке с плетенными из ивняка стенами разместились кто где мог: на досках, перекинутых от стены до стены, по углам на
корточках, на пороге. Братья Константиновы стояли у окна скрестив руки на груди, как былинные витязи на совете воевод.
Съезд открыл Коржаев. Он, как обычно, был выбрит, застегнут на все пуговицы, несмотря на жару, и неулыбчив. Главным вопросом повестки был доклад о решении Третьей сибирской подпольной конференции РКП (б) по текущему моменту и по вопросам тактики и организации партизанского движения.
– Слово имеет председатель Томского губернского комитета большевиков, – объявил он, – Петр Клавдиевич Голиков, бывший командующий фронтом Центросибири.
Голиков поднялся из-за стола, привычным движением расправил гимнастерку под ремнем. Начал:
– Основной движущей силой настоящего момента является мощное расширение базы международной социалистической революции. – Г оликов погладил ладонью бритую голову, окинул взглядом делегатов съезда. Все смотрели на него выжидательно, широко открытыми глазами. – Под влиянием этой силы в среде империалистической коалиции идет интенсивная подготовка к созданию сильной международной организации – Лиги Наций, которая должна, по расчетам буржуазии, в своих руках сосредоточить нити экономики всего земного шара, чтобы всей своей мощью раздавить нарастающую мировую социалистическую революцию. – Он говорил без бумажки, глядя в лица своим слушателям, тут же проверяя, доходят до них его слова или нет. – Но мы должны противопоставить этому свое сплочение и единство в борьбе за освобождение трудящегося человека.
Слушали его напряженно. Данилов замечал, что кое до кого не полностью доходил смысл отдельных слов. Но тем не менее интерес к докладу не снижался от этого. Стоявший у притолоки парень в холщовой рубахе, подпоясанной красным поясом с кистями, слушал отвесивши челюсть. У зиминского посланца Моисеева на лбу выступил пот.
Голиков говорил о растущей солидарности международного пролетариата, о руководящей роли Третьего коммунистического интернационала.
– Пролетариат Сибири, – продолжал Голиков, – вполне изживший социал-патриотические иллюзии, потерявший окончательно веру в демократизм, в Учредительное собрание, парламентаризм, стал активной силой в борьбе за возврат пролетарской диктатуры.
Он говорил, что по вопросам тактики ведения борьбы Третья сибирская подпольная конференция считает одной из главных задач вооруженное восстание рабочих, крестьянских и солдатских масс, что партийные комитеты и подпольные большевистские организации должны сейчас немедленно установить связь со всеми действующими стихийно в данной местности партизанскими отрядами и готовить общее вооруженное восстание.
Доклад длился больше часа. Данилов был напряжен. Может быть, только сейчас, на съезде, слушая Голикова, он по-настоящему понял свое место во всеобщей борьбе пролетариата Сибири. На Зиминскую из Чистюньской волости, Корниловскую, созданную Громовым, и Усть-Мосихинскую организации съезд делал основную ставку в вооруженном восстании трех наиболее крупных уездов – Барнаульского, Каменского и Славгородского.
Данилов, сам того еще не ведая, становился в центр событий.
Выступления делегатов от местных организаций и партизанских отрядов заняли весь остаток дня. Особенно запомнилась речь зиминского представителя Моисеева. Взлохмаченный, с массивной нижней челюстью, с проворными, как у мыши, глазами, он жег горячей пулеметной скороговоркой:
– Сейчас перевес в мыслях у мужика пошел в нашу сторону. И мы обязаны всеми силами добиваться, чтобы перевес был окончательный. Надо использовать все факты. Забрали у мужика теленка, выпороли кого-то в селе – сделай, чтобы вся волость знала, чтобы мужики злые были.
Он сердито шнырял глазами по лицам делегатов, словно недовольный тем, что они молчат.
– Мелкие отрядики, которые сейчас прячутся по кустам, я считаю вредными.
– Это почему же? – не вытерпел Громов, сидевший в президиуме.
– Потому что, сидя в кустах, Советскую власть не завоюешь. Понял?
Громов улыбнулся:
Нет, не понял.
Посланец зиминцев повернулся к столу.
– Вот: пришел отряд в село, встретили его хлебом-солью. А на утро – белые. Выпороли. В другой раз этого мужика дубиной не заставишь выходить с хлебом-солью.
Скажут, толку от вас мало, пришли – ушли, в кошки-мышки играете, а нам потом отдуваться…
Начались споры. Выступали по второму, по третьему разу. Мнения раздвоились. Руководитель подпольной организации поселка Коротояк Славгородского уезда Толстых, с длинными стрельчатыми усами и бородкой, выступал неторопливо, с крестьянской обстоятельностью и резонностью:
– Не будет отрядов, не будет и восстания. Без отрядов никакой агитации не разведешь. Кто ты есть один? Так, никто. А отряд – это уже сила. Мужик всегда верит в силу.
Делегат от какого-то села тоже из-под Славгорода, сильно напирая на «р», говорил:
– У нас в Баранской волости уже второй месяц действует партизанский отряд. Им командует какой-то фронтовик Коляда.
– Коляда? – переспросил вдруг Захар Трунтов. – Это лихой парень. В газетах писали, как он из тюрьмы сбежал.
– Парень, может, и лихой, а ладу что-то дать не умеет. Я, признаться, в этом отряде не был, но по селам слух идет, что народ не примыкает к нему. Правильно тут товарищ говорил: хлебом-солью уже не встречают.
Потом выступали братья Константиновы. Рассказывали о лихих налетах мамонтовского отряда, о том, что мужики охотно помогают партизанам.
– Если отряд не боится карателей, бьет их, его всегда будут встречать хлебом-солью, – говорил старший.
Младший с места дополнил:
– Правильно. А если в кошки-мышки играть, то и в село не пустят.
Старичок с масленым пробором из угла по-петушиному выкрикнул:
– Хорошо, коль сила есть, так будешь бить. А ежели нечем?
Чем дольше Данилов слушал, тем больше чувствовал, что он обязательно должен выступить. И наконец не вытерпел, протиснулся к столу. Начал тихо, чуть хрипловато от волнения:
– Мелкие отряды и общее вооруженное выступление – два этапа одного и того же движения, – сказал он. – Это одно другое не исключает, а наоборот, дополняет. Я так понимаю. Без мелких отрядов народ не поднимется на всеобщее восстание. А когда из села в село пойдет слава о смелых налетах мелких отрядов, когда крестьяне будут видеть, что даже мелкие отряды громят местные власти и милицию, тогда они куда охотнее пойдут на восстание. У них будет больше веры в победу. – Он заметил, как с интересом повернулись к нему лица. – А во-вторых, мелкие отряды являются школой ведения партизанской войны. На этих отрядах мы сейчас научимся воевать, выявятся талантливые командиры, которые нам потом будут очень нужны. – Аркадий посмотрел на Коржаева и Голикова. Те согласно кивали головами. – Вот товарищ только что говорил о Федоре Коляде, что, дескать, ничего у него не получается, не идет за ним народ, – продолжал Данилов. – А кто его знает, может, этот самый Коляда на своем карликовом отряде сейчас проходит школу, может, со временем из него будет замечательный командир. Я так считаю. Мелкие отряды – это наша генеральная репетиция.
К концу прений выступил Голиков, а потом Коржаев. Они полностью поддержали Данилова.
В заключение съезд решил: действия мелких отрядов не осуждать, но главный упор вести на подготовку всеобщего вооруженного восстания.
С этим и разъехались.
На следующую же ночь Данилов решил провести собрание организации, на котором и обсудить итоги съезда.
На собрание пришли все. Задерживался только Милославский. Данилов спросил Андрея Катунова, который должен был известить Милославского о собрании:
– Ты сообщил ему?
– Сообщил. Днем его не было дома, говорят, ушел на охоту. А перед сумерками я его встретил и сказал. Обещал прийти.
– Ну хорошо, задерживаться не будем, начнем без него.
Не знал Данилов, не знали и его товарищи, что не больше как через четверть часа после того, как Катунов сообщил Милославскому о собрании, из Усть-Мосихи на горячем ширпаковском скакуне помчался нарочный в Камень. Он вез записку Зырянову с просьбой немедленно, в течение этой же ночи, прибыть в село с солдатами для Ареста всей организации.
В те минуты, когда Данилов докладывал членам организации о съезде, Милославский с Ширпаком лихорадочно искали выход: какими силами арестовать руководство организации до прибытия Зырянова. В селе было всего– навсего пять милиционеров. Можно еще вооружить пять-семь верных людей. Но этого мало. Большинство членов даниловской организации имеют наганы и винтовочные обрезы и, конечно, не задумаются открыть огонь. Поэтому можно испортить всю операцию. Что же делать? Милославский бегал по комнате Ширпака, нервничал. Он целыми днями пропадает на «охоте» – ходит с ружьем по полям, ищет местонахождение руководящей группы, а тут они сами пришли в село, все находятся в одном месте, и место это Милославский знает. Что делать? Прийти на собрание и застрелить Данилова, Тищенко и Субачева? Это значит, потом самому оттуда не уйти. Подкараулить их после собрания и перестрелять из-за угла? Неизвестно, в какую сторону они направятся. Что же делать?
Ширпак был хладнокровнее.
– Михаил Евсеевич, идите на собрание, а я вооружу людей. Собрание наверняка затянется часа на два-три самое малое – совдепщики любят поговорить. К этому времени приедут два милиционера из Куликова, два из Макарова. С нашими людьми человек пятнадцать я наберу, и мы сделаем засаду. Первых пропустим, а по остальным откроем огонь. По-моему, руководство обязательно задержится и пойдет последним.
– А может, случится наоборот, – возразил Милославский.
– Пусть будет так. Тогда мы вообще окружим сарай и завяжем перестрелку до тех пор, пока не подоспеет Зырянов.
– Договорились. – Милославский протянул руку Ширпаку. – Только торопитесь.
Милославский пришел на собрание к концу доклада Данилова.
– Прошу извинить, товарищи, за опоздание, – сказал он в ответ на немой вопрос Данилова. – Я был у постели Боркова. Андрей себя очень плохо чувствует.
Это неожиданно для Милославского очень подействовало на всех. Выступления подпольщиков стали более торопливыми и короткими.
Через час Данилов, закрыв собрание, предложил:
– Давайте сходим к Андрею, простимся.
Когда выходили из сарая, Милославский задержался – он ждал выстрелов. Но их не было – видимо, Ширпак все-таки не успел собрать своих людей.
На улице Милославский собирался чтобы перевести засаду к дому Боркова. Но его вдруг окликнул Данилов и подозвал к себе.
– Как вы обживаетесь здесь, товарищ Милославский? – спросил он.
– Да ничего, товарищ Данилов. Одно мне непривычно: плохо вы нагружаете меня работой, не хочу я так жить… налегке. Работать так работать!
– Работы хватит. Присматривайтесь к людям, знакомьтесь. Будет и настоящая работа.
– Я бы мог оружие ремонтировать, боеприпасы изготовлять. Я ведь хороший оружейник.
– Да? Такую работу мы вам найдем. Алексею Тищенко нужны помощники. – И пояснил – Он у нас ведает «арсеналом».
Не к этому стремился Милославский. Быть подручным не входило в его планы. Единолично завладеть всем оружием и боеприпасами – это другое дело.
Подошли к дому Боркова. Иван Тищенко остался в ограде с несколькими товарищами в карауле, Данилов с остальными вошел в избу. Народу набилось полна горница. Все молчали, мяли в руках картузы, смотрели на Боркова с неприкрытой жалостью и испугом. Он лежал высоко на подушках, часто, с хрипом дышал. Лицо было желтым и сильно исхудалым. Тонкая блестящая кожа туго обтягивала выпиравшие скулы. Еще недавно светившиеся лихорадочным блеском глаза теперь потускнели и не мигая смотрели в угол. Андрей, без сомнения, доживал последние часы. Данилов подошел к кровати, поздоровался. И тут же понял, насколько странно звучит это привычное «здравствуй» в обращении к умирающему.
– Андрей, ты узнаешь меня? – почему-то громко спросил Аркадий.
Борков перевел взгляд на Данилова, моргнул. В глазах тусклой тенью проплыло подобие радости, дрогнули губы – наверное, хотел что-то сказать, но уже не мог…
Тяжелая это была картина – умирающий товарищ…
Аркадий вышел на улицу потрясенный. Железными тисками сдавило сердце. А по-мертвецки желтое лицо Андрея с сухими черными губами неотступно стояло перед глазами… Смерть. Аркадий видел ее и раньше. На позициях в войну не раз на его глазах падали сраженные пулей солдаты, корчились в судорогах раненые, за самим по пятам шла смерть. Но то была война. А вот так, дома, в тиши горницы, никто еще из родных и близких у Аркадия не умирал.
– Вы, товарищ Данилов, сейчас к себе?
Аркадий поднял голову. Это, кажется, Милославский спросил. А почему он с нами идет? Ведь он живет у Боркова…
Милославский же понял по-своему молчание Данилова, поспешил пояснить:
– Я в том смысле, товарищ Данилов, что зря вы распускаете товарищей. Проводили бы вас.
По дороге к Боркову Милославский краем уха случайно уловил разговор кого-то с Даниловым о бане. Значит, прежде чем уйти, Данилов, наверное, помоется в бане. Но у кого? На обратном пути он все время шел рядом с Катуновыми. Видимо, к ним и пойдет мыться. Упускать этого случая нельзя. И Милославский кинулся к Ширпаку.
Но Милославский ошибся. Данилов пошел в баню не к Катуновым, а к Андрею Полушину. Мыться они пришли к Андрею вдвоем с Иваном Лариным. Данилов молчал. Перед глазами все еще был Борков.
Ужинали втроем. Мать Андрея ушла проверять, готова ли баня. Во время ужина заговорили.
– Вот, Андрей, установим Советскую власть, тогда мы с тобой наберем много книг, – поглядывая на этажерку, пообещал Данилов, – вот уж тогда почитаем!.. Я обязательно в институт поступлю. В учительский.
Вернулась мать, сказала, что немного погодя можно идти мыться.
Аркадий вылез из-за стола, присел на корточки перед этажеркой и стал перебирать книги. Это было его самым любимым занятием. Долго перелистывал, с головой ушел в них. Наконец очнулся, осмотрел отобранную им стопку.
– Вот эти, Андрей, возьмем с собой, почитаем ребятам.
– Каким ребятам? – раздался сзади незнакомый голос.
Аркадий быстро обернулся. На пороге стоял милиционер. С милиционером было двое понятых из заречных мужиков, незнакомых Аркадию. «Не хватало еще, чтобы так глупо попасться!» Мелькали секунды. Что делать? Наган в пиджаке, на вешалке около двери. Времени терять нельзя.
– Как фамилия? – спросил милиционер. Он был не местный, видимо, из Куликово, так показалось Данилову.
Аркадий мельком глянул на растерявшегося Андрея, на его мать, ответил без запинки:
– Ларин Петр.
Петр Ларин был далеким родственником Ивана, никакого отношения к организации не имел и поэтому назваться его именем было самым лучшим выходом.
– Это какого Ларина? – прищурился милиционер.
Данилов, как назло, забыл отца Петра – не то Федор, не то Филипп.
– Филиппа Ларина сын, – вставил за него бородатый понятой.
Аркадий глянул на бородача. Тот прятал в морщинах век искристую лукавинку.
– Обыскать! – приказал милиционер.
Аркадия начали обшаривать. Мысли обгоняли одна другую. Он искал выход. Тревожило еще и то, что с минуты на минуту должен появиться Иван Ларин.
Милиционер прошел к стопке книг, стал рассматривать их. Он и не подозревал, что в его руки попался сам Данилов. Второй понятой попросил у матери Андрея напиться. Она налила в стакан самогонки из стоявшей на столе бутылки. Но тот, покосившись на милиционера, отказался. Тогда она зачерпнула из кадки кружку воды и поставила на край стола. Понятой отошел от двери, протянул руку к кружке. Казалось, этого только и ждал Аркадий. Он метнулся к открытой двери, оттолкнул бородатого, рванул с вешалки свой пиджак, и выскочил во двор. А там – темь хоть глаз коли. Вслед раздалось несколько выстрелов, но пули пролетали высоко над головой.
Андрей табуретом высадил в горнице окно и выскочил. Бородатый понятой стоял в сторонке и ухмылялся.
Выстрелы в ограде Полушина, гулко разнесшиеся в ночной тишине по селу, предупредили всех подпольщиков о начале облавы. Кое-где послышалась еще пальба. К утру все подпольщики скрылись в лесу.
