Текст книги "Солона ты, земля!"

Автор книги: Георгий Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 88 страниц)

3

Все лето мыкался по степи маленький подвижный отряд Федора Коляды. Еще в июне, после налета на Леньки, Федор решил во что бы то ни стало разыскать и поймать своего кровного врага Яшку Терехина. Много уж недель водил он свой отряд по следам небольшой группы милиционеров, возглавляемой Терехиным. Несколько раз заставал его в селах, но тот увертывался – как сквозь землю проваливался. Далеко не уходил – крутился около родных мест: Баранск, Глубокое, Гилевка – боя не принимал. Злился Федор. Ему начинала уже надоедать эта игра в кошки-мышки. И бросить не мог – уж слишком азарт его взял. Недели две назад в этой же округе появился какой-то другой отряд. Жители рассказывали, что отряд этот небольшой, но хорошо вооруженный и ходит по пятам за Федором, хочет прижать его на скользком месте. Возглавляет отряд будто бы сам Закревский, леньковский начальник милиции, шурин Федора Коляды.

– Кружат воны нам голову, – говорил Тимофей Долгов. – Рано или поздно подстроят мышеловку.

Федор молчал. Лихо заломив на затылок картуз, он как впаянный сидел в седле.

– Поедем, Федор, до дому, – заглядывая ему в лицо, осторожно начинал его уговаривать ветфельдшер Донцов. – Повоевали – и хватит. Будем жить дома отдельной республикой. Милицию пускать к себе не будем, и власти всякие тоже.

Не хотели его друзья воевать – давно это понял Федор. Коль сам костяк отряда так настроен, то чего ждать от Остальных. А тут, как нарочно, Терехина захватить не могут. |Поэтому Федор решил пойти еще на одну хитрость: разделить отряд на четыре части. Одна из них войдет в село, «пугнет Терехина, а остальные займут все дороги вдали, потому что оцеплять бесполезно – все равно остаются проходы.

К Глубокому подъехали поздно ночью. В первой же хате вызвали хозяина.

– Отряд який-нибудь въезжал у село? – спросил Федор.

– В сумерки въихало чоловик осьмнадцать милиционерив, – ответил перепуганный хохол.

– Где воны расположились?

– Там, у сели.

Партизаны отъехали, стали совещаться.

– Тимофей, бери половину отряда и жми у село, – наказывал Коляда. – Вин боя не приме, сызнова распылится и дэ-нибудь за селом збере отряд. А мы верстах у пяти займем уси три дороги. На одну я сяду, на другу вон Новокшонов, на третью – Митрий Кардаш. На кого-нибудь из нас вин непременно напорется. Понял?

– Понял.

– Давай…

На рассвете в селе началась пальба. Федор с пятью партизанами верхом стоял за поворотом леньковской дороги в бору, прислушивался. Стрельба была сильной, но недолгой. Через полчаса где-то совсем рядом неожиданно зацокали копыта по твердому накату дороги – видимо, всадник только что выехал из бора на дорогу. «Гарно я зробыв, шо заняв дороги удали от села, – подумал Федор, сжимая рукоятку клинка, – ублизи воны не выйдуть на дорогу». Топот приближался. Всадник ехал шагом. В черном проеме лесной дороги наконец показался силуэт коня и человека на нем. Двадцать шагов отделяло всадника от засады. Федор шашкой плашмя ударил по крупу свою лошадь, и она вынесла его на середину дороги.

– Стой! Руки вверх! – гаркнул Коляда.

И почти в то же мгновенье грянул выстрел. Сзади Федора грохнулась оземь лошадь одного из партизан. Черный всадник повернул было своего коня обратно в лес, но было уже поздно. Над его головой в ночи холодным блеском сверкнул клинок Федора, с мягким хрустом вошел он в податливое, вязкое. Всхрапнули лошади. Федор на танцующем коне кружился вокруг сползающего с седла всадника.

Спешились. Зажгли спичку.

– У-у, хлопцы! – обрадованно воскликнул Федор. – Та це вин сам, Яшка Терехин. Допрыгався. Никихвор, держи его коня.

– У мэнэ подбився кинь. Дай, Никихвор, мэни.

– Нет. Я возьму его коня. Мово же вбило.

– Тыхо, вы! Обрадовались дармовщине!

– У кого коня вбило? – спросил Федор.

– У мэнэ, Хведя.

– Отдай, Никихвор, коня Грицьку. Поихалы.

– А этого, убитого?

– Хай лежить. Скажем старосте, шоб прислал людей заховать.

В село вернулись перед восходом солнца. Около сборни толпились партизаны. Увидав Коляду, хмуро расступились. Сверху Федор разглядел лежавшего на крыльце человека. Сжалось сердце. «Кого-то убило». Спрыгнул с лошади, подошел. На крыльце, вытянувшись, лежал Тимофей Долгов. Защемило сердце. Коляда медленно стащил с головы картуз. Стоял долго-долго. Светало. На бронзовых скулах медленно перекатывались желваки. Федор молчал, словно не замечал окружавших его людей. Тимофей… Два года делили горе и радости пополам. Вместе сидели в каталажках, вместе были в отряде у Сухова, вместе вернулись домой, вместе приговаривали их к расстрелу, и вместе они сбегали от Терехина, выломав решетку. Как себе, верил ему Федор. Ни одной самой маломальской мысли не таили они друг от друга. Без Тимофея трудно теперь будет Федору. Окончательно расползется отряд, разбредутся хохлы по домам… Стоял и с тоской думал над телом своего друга Федор Коляда.

А сзади кто-то из партизан вполголоса рассказывал:

– Зовсим было зажучили мы Терехина в управе. Деваться ему было некуда. Я кажу Тимохвею: погодь, мы его бомбой в окно жахнем. Не послухал меня, кинулся у дверь. Ну, а тот его з нагана прямо в упор и положил. Тимохвей упал, а вин через ёго перескочил, на коня, да и у лис тягу. Опять-таки ушел, гад…

Могилу вырыли на площади, наспех сколотили гроб. Прощаясь, дали залп… И вдруг в ответ на залп со стороны Гилевки затрещал пулемет. Высоко над головами засвистели пули. Партизаны шарахнулись от не зарытой еще могилы.

– Стой! – зло заорал Федор. – Всим у цепь! Быстро зарыть могилу! Коней в укрытие!

Бой длился не больше четверти часа. Отряд наседал стремительно, по всем правилам военного искусства, выставляя вперед фланги. Устоять против умело организованного флангового охвата было невозможно, и партизаны, повскакав на лошадей, устремились в бор. Отряд за ними. Федор сделал несколько попыток уйти от преследования, но ему это не удалось.

Три дня Федора Коляду преследовал неизвестный кавалерийский отряд с пулеметом. Он висел буквально на хвосте, не давал возможности передохнуть, покормить хорошенько коней.

На четвертый день Федор приказал двигавшейся сзади на виду у противника разведке идти на Баранск, а сам с отрядом свернул на Донское. Он рассчитывал хотя бы сутки передохнуть. Пока противник разберется, что впереди у него не весь отряд, а лишь разведка, и пока он снова нащупает след партизан, те успеют выспаться, откормить коней.

Едва партизаны добрались до родного села и разъехались по домам, как сумеречную вечернюю тишину вновь разрезала раскатистая трескотня пулемета. Противник разгадал хитрость Коляды и не пошел за разведкой, а свернул в село.

Федор, не успев даже повидать жену (она, как сообщила соседка Василиса Шемякина, ушла искать приблудившегося где-то телка), вновь сел на коня и поскакал по улице. Из домов выбегали его партизаны, ругались на чем свет стоит. В хате Тимофея Долгова голосила жена.

Отряд собрался за селом. Недосчитались тринадцати человек – почти трети отряда. «Дезертировали, сволочи, – решил Федор. – Я им припомню, гадам». Но тут же подумал: «А сам я от Сухова не так ушел?..» Кое-кто сменил дома лошадей, прихватил продуктов, овса. А большинство, как и Федор, не успели даже коней расседлать.

– Куда теперь подаваться? – спросил не то у Федора, не то сам у себя ветфельдшер Донцов. Он все-таки не остался в селе, как ни тянуло его все время домой. Разум поборол. Понял, что в одиночку нельзя – нa черта нам надо было гоняться за этим Терехиным, привлекать к себе внимание? Говорят же вон, что в Вылковой стоит отряд. С самой зимы стоит. Он никого не трогает, и его никто. Жили бы и мы так дома.

Федор взбеленился. Его и так злили следовавшие одна за другой неудачи, а тут еще этот коновал ноет который уже день.

– Ты вот што!.. Ты или мовчи, или убирайся к чертовой матери з отряду. Не нагоняй тоску!.. 3 паникерами знаешь шо роблють у военное время?.. Ну то-то.

Донцов закусил губу. И за целые сутки потом не проронил ни слова.

Федор спешил отряд на опушке мелкого березняка, выслал разведку обратно к селу. Вскоре она вернулась и сообщила, что по следу движутся конники.

– Сколько их, разузнать не удалось, – темно, по топоту коней можно определить, что отряд маленький.

«Це дозор, – решил Федор. – Не може трое суток большой отряд без передыху двигаться. Вот воны нас по переменке и мордуют – то отряд, то разведка его».

– Хлопцы, – обратился он к своим ребятам, – за нами зараз идет не отряд, а тильки его авангард. Я думаю дать бой.

– А может, лучше уйти? – спросил Кардаш.

– От него не уйдешь. Будет следом итить. А утром отряд нагонит.

– Це так.

– Давайте занимать оборону, – махнул рукой Новокшонов.

Партизаны не торопясь разлеглись в стороне от дороги. Каждый ощупью отыскал себе небольшое укрытие. Замолкли. Посланная перед этим еще раз разведка возвращалась шагом, не торопясь, как и велел ей Федор. За ней, видимо, шел авангард противника. Партизаны проехали мимо, не останавливаясь. Минут через двадцать послышался цокот копыт. По степи ехали два всадника, а дальше на фоне звездного неба чернела основная масса разведки. Первых пропустили. А когда подъехал сам авангард, ударили залпом, потом вторым. Со стороны противника вразнобой зачастили выстрелы. Всадники повернули и поскакали обратно. Сели на коней и партизаны. Эта маленькая удача несколько приободрила отряд.

– Подадимся, хлопцы, у Баево, – сказал Коляда. – К утру доберемся туда, разгоним милицию, сменим лошадей.

– Эх, прихватить бы по заводному коню! Тогда нас сам черт не догонит, – весело добавил Новокшонов.

Баево заняли без выстрела. Милиция разбежалась, как только на окраине села показались партизаны. Без митинга начали мобилизацию коней. Заходили во дворы побогаче и именем революции объявляли ту или иную лощадь – которая приглянулась – мобилизованной.,

Мужики роптали. Но время ведь такое – против вооруженной силы не попрешь. Злыми глазами провожали партизан. Бабы слали вдогонку проклятия:

– Штоб вас поубивало на этих конях!

– Паралик бы вас вдарил!

– Милиция приходить – забираеть, войска – забирають, и эти тоже имям революции, – вздыхали крестьяне. – За всех мужик обдувайся.

– Такова уж мужичья судьба – всe на мужике…

Федора коробили эти слова, но он терпел – другого выхода не было. К обеду набрали двадцать пять лошадей. Не хватало еще трех. Но было уже поздно: разведка донесла о приближении карательного отряда. В спешном порядке покинули село.

И снова весь август мотался отряд Федора Коляды по степи, как неприкаянный. За этот месяц отряд убыл больше чем наполовину – разбежались один по одному Федоровы соратники. Воевать начал Федор с двенадцатью, и заканчивать бесславный путь отряда пришлось тоже с двенадцатью. От чего пошел, к тому и пришел.

В конце августа в Шималине стояли на отдыхе. За три дня подправили лошадей, отоспались и отъелись сами.

– Ну шо, хлопцы, будемо робыть? – спросил на четвертый день утром Коляда.

– Слухай, осточертела всем уже эта забава, – с тоской вздохнул Кардаш.

– Ни нам ни людям пользы от этой войны, – подтвердил Новокшонов.

– Воно, конешно, надо што-то робыть.

Федор выслушал все эти неопределенные высказывания товарищей, вздохнул:

– Да, хлопцы, не так склалось, як желалось. Я маракую вот шо, – сказал он. – Треба подаваться поблыжче к Камню. Там где-то, по слухам, большой отряд Громова. В него и вольемся. Як вы думаете?

Партизаны долго молчали. Потом заговорил первым Донцов:

– Оно, конечно, другого выхода у нас зараз нет. Но уж больно не хочется забиваться в такую даль от родных мест.

Коляде и самому не хотелось уходить далеко от дома, поэтому он втайне ждал: может, товарищи предложат что-нибудь другое, более подходящее. Но Новокшонов твердо сказал:

– Придется все ж таки уходить отседа, как ты говоришь.

– Взяли нас в притужальник в родных-то местах.

– Пойдем. Хуже не будет.

– А то як волки в облаве…

Всю дорогу ехали молча. Каждый думал о своем, мысленно расставался с домом, с родными. Федора мучило другое: почему так бесславно развалился его отряд? Неужели он такой уж никчемный командир? Начинал он с самыми благими намерениями, хотел поднять на восстание несколько волостей, а получилось так, что и родное село не пошло за ним. Отряд хоть поначалу и радушно принимали в деревнях, но по глазам крестьян видел Федор, что провожали его куда охотнее, чем встречали. Не раз возмущался он в кругу друзей:

Xохлы прокляти! Каждый за сбою шкуру трусится. Наплевать им на Советску власть,

Не доезжая Ключей поздно вечером повстречали крестьянина. Остановились.

– Далече, мужичок, едешь?

– Домой, в Тюменцеву. А вы откель будете, служивые?

– Мы издаля, – уклончиво ответил Коляда, – Ты не знаешь, диду, партизаны далече?

– Здесь кругом партизаны, Вам каких надоть партизан-то?

– Обыкновенных, красных.

– Тут есть всякие: и которые за мужиков стоят, и которые мужиков грабют. Всяких развелось.

– Громов, не слыхал, далече отседова?

– A-а, Громов. Этот, говорят, в Ярках. У него там сила. Камень недавно забирал.

– Не скажешь, як туды попасть?

– Куда, в Ярки? Это просто. За Ключи выедете и держитесь левее. Прямо-то дорога пойдет на Камень, а левее – в Ярки. Тут уж недалече. А у вас по два коня, легко доедете.

Тронулись. За Ключами переседлали коней и до утра окунулись в непроглядную темь. Колесили по множеству больших и малых степных дорог. Прокляли старика, рассоветовавшего им ночевать в Ключах. Наконец на заре наткнулись на партизанский разъезд. Чуть было не перестреляли друг друга.

– Складывай оружие! – приказывал издали старший разъезда.

– Погодь, – остановил его Коляда. – Отведи нас к Громову, мы таки ж партизаны, як и вы.

– Такие, да не такие. Складывай оружие! Все одно не пущу в село.

– Ты, дядя, брось дурака валять. Оружие мы не сложим, потому як без оружия заведешь нас не знай куда.

– Я велю вам, – надрывался старший разъезда, – иначе открою огонь.

– Я те открою, – кричал в ответ Коляда, – я те так открою, шо и маму ридну не узнаешь… Давай удвоем сойдемся, погутарим. Вот там на середке.

Федор первым тронул своего коня. Посовещавшись немного, поехал ему навстречу и начальник разъезда. Съехались. Федор чуть улыбался. Протянул руку.

– Здорово, дядя.

Тот, помявшись немного, опасливо подал свою.

– Я Федор Коляда.

– Ну и что?

– Хм… Ничего… Я вот, кажу, шо наш отряд едет на соединение к Громову.

– Мышь к слону в кумпаньоны?

Федора передернуло от такого замечания, но он смолчал.

– Отряд наш невелик, но гарный, и мы должны явиться перед Громовым в полном боевом виде.

– Нет. Не пущу. Много тут таких шатается партизан. – Он сделал ударение на слове «партизан», подчеркивая этим неблагонадежность некоторых, прозывавших себя партизанами. – Сложите оружие, мы вас доставим в штаб, а там разберутся, кто вы.

Но Федора захлестнула, что называется, вожжа под хвост – заупрямился, самолюбие не позволяло обезоруженным, под конвоем войти в штаб. Поворачивая коня, он крикнул старшему разъезда:

– Скажи Захару Трунтову, шо видал Хведора Коляду. Он мэнэ знае и прийде сюды.

– Захара уже нет в Ярках, – ответил тот.

– А дэ вин? – приостановил лошадь Федор.

– В Глубоком он.

Посовещавшись, решили подаваться на Глубокое. Громовский разъезд верст пять ехал следом за отрядом, потом отстал.

4

Во второй половине августа 1919 года на съезде представителей партизанских отрядов Барнаульского и Каменского уездов был создан Главный штаб. В его обязанности входило координирование действий повстанческих отрядов. Начальником штаба был избран ярковский крестьянин Захар Трунтов. Это у него весной Коржаев имел явочную квартиру.

…В то утро Захар поднялся по крестьянской привычке на рассвете. Так же, как дома в мирное время, свесил с лавки ноги, не спеша потянулся, почесал грудь, затылок, зевнул. И тут его внимание привлек шум за окнами штаба: часовые с кем-то спорили. Захар не спеша насмыгнул на босу ногу галоши, вышел на крыльцо.

Что за шум? – спросил он хриплым голосом.

Перед штабом стояло с десяток верховых. Один из них, высокий плечистый парень, густым басом что-то доказывал часовому. Увидев вышедшего Захара, он закричал на часового.

– А это хто, не Трунтов?.. Захар Семенович, шо это ты такие гарные порядки завел? Честным людям добраться до тэбэ невозможно.

– Федя! – обрадованно поднял руки Захар. – Каким ветром тебя занесло?.. А ну, заходи! – И уже в сенях пояснил: – Правильно он говорит, я сейчас не Трунтов, а Воронов. Сменил фамилию. Откуда ты явился?

– Вот с ребятами прийшов до тэбэ. Пристраивай воюваты.

– Добре, мне такие люди нужны.

В комнату вошел Петр Голиков, избранный на съезде заведующим военным отделом Главного штаба. Воронов-Трунтов представил гостя:

– Это Федор Коляда. Помнишь, Петр Клавдиевич, нынче весной газеты писали о побеге смертников из Каменской тюрьмы? Помнишь? Так вот, это он заводилой был. Лихой парень. – И, обернувшись к Коляде, попросил – Рассказывай.

– Та шо рассказывать?

– Все, все рассказывай. А мы вот с Голиковым послушаем. – Он сел поудобнее, облокотился о стол, приготовился слушать.

Федор торопливо, не останавливаясь на подробностях, рассказал о судьбе своего отряда. В неудачах отряда он всецело обвинял местных крестьян.

Кажу, давайте Советскую власть гарнизовать. Мовчат. Хохлы, воны народ поперешный!

Захар засмеялся:

– Ты же сам хохол…

– Вот и кажу, вредный народ. Я им одно, а воны мовчать. Кажуть: вы взбаламутите народ та и втечете, а нам тут опосля расхлебывай…

Голиков, внимательно слушавший рассказ Федора Коляды, подошел к нему, положил руку на плечо, спросил:

– Ну и какой вы сделали вывод из всего этого?

А який тут вывод! Не клюнул ще жареный кочет нашего мужика, як казав мэни в осьмнадцатом годе один рабочий з отряда Петра Сухова.

– Так-таки и не клюнул никого? – улыбнулся Голиков. – И плетьми никого не пороли, и в каталажку не сажали, и хлеб не забирали?

– Як не забиралы! И сажалы, и плетюганив вваливали, и даже расстреливали.

– Вот видите. А все-таки на восстание не поднялись. Стало быть, мало этого. Надо было подготовить народ, раскрыть ему глаза. Тогда он возьмет оружие в руки и будет бороться за свое освобождение. Почему, например, в Усть-Мосихе народ дружно поднялся. Потому, что Данилов со своей подпольной организацией в течение почти всего лета готовил это восстание, раскрывал людям глаза. А вы хотели с бухты-барахты поднять мужика с земли. Так, молодой человек, революция не делается. Между прочим, не ваш один отряд постигла столь печальная судьба. В Вылковой Кузьма Линник тоже не смог всю волость поднять.

Трунтов-Воронов, встал, почесывая грудь, прошелся по комнате.

– Давай лучше, Петр Клавдиевич, подумаем, куды его теперь девать. По моему размышлению, его с ребятами надо оставить при Главном штабе, для охраны. Как ты думаешь? – Голиков молчал. Тогда Трунтов-Воронов поспешно добавил – Пока, временно оставим. А там видно будет, куды-нибудь пристроим в отряд.

– Я не возражаю.

– Давай, Федор, принимай командование охраной Главного штаба.

– Воронов хлопнул Коляду по плечу. – Расквартировывай своих ребят.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ1

Этот день был везуч на новых людей. Перед обедом из Новониколаевска прибыл Белоножкин, рослый рыжеватый мужчина. Воронов-Трунтов кликнул своего заведующего военным отделом, велел прочесть документы прибывшего. Голиков вначале бегло пробежал глазами документы, потом начал читать их вслух. Сам Воронов, несмотря на прожитые уже сорок лет, по-прежнему был малограмотным – еле-еле мог читать «по-печатному» да не очень размашисто мог поставить свою подпись под приказом штаба. Он слушал внимательно и,

как почти всякий неграмотный, но смекалистый человек, быстро ухватывал суть, запоминал.

Из документов явствовало, что Иван Федорович Белоножкин был примерно одних лет с Вороновым, родом из села Ильинки, в партии большевиков состоял с 1905 года. Сазу же, как только стало известно о восстании в степной области Алтая, Новониколаевский комитет послал его в родные места.

– Ну, что, Петр Клавдиевич, будем делать с ним? – спросил Воронов-Трунтов, когда тот кончил читать документы. – Человек-то он больно уж нужный для нас,

на никчемное дело посылать-то жалко. – Воронов говорил о Белоножкине так, словно того и не было в комнате.

Голиков поглаживал ладонью бритую голову, молчал. Как бывший командующий фронтом, он несравненно глубже разбирался в событиях, чем его начальник. Он очень хорошо понимал Белоножкина, знал, что долго еще к нему будут относиться здесь настороженно, даже несмотря на то, что родом он из здешних мест. Знал и другое, что не шашкой махать прислали его сюда. А политической работы здесь непочатый край. На какой участок его послать?

– Может быть, оставим его при Главном штабе руководить всей агитацией?

Голиков посмотрел на Белоножкина, тронул его за рукав.

– Понимаешь, товарищ Белоножкин, здешнюю обстановку? У нас сейчас организационный период. Стихийно обрадовалось несчетное число всевозможных отрядов. Но за последнее время среди них уже начали вырисовываться несколько более серьезных. Серьезных и по численности и по боевым качествам. Такова у нас сейчас обстановка. Для того чтобы хотя мало-мальски упорядочить деятельность этих отрядов, мы недавно решили образовать в районе действия группы Громова отдельный самостоятельный фронт. Назвали его Северным советским фронтом. Он охватывает участок по линии Барнаул – Камень – Новониколаевск – Каргат – Чаны – Славгород. Фронт разделили на два боевых участка: Барнаульский и Славгородский. Костяком Барнаульского участка сделали устьмосихинский отряд Милославского. Границы этого участка – Шелаболиха – Павловск – Барнаул. За последние две недели отряд вырос почти в четыре раза. Сейчас в нем более двухсот человек. Но в этом отряде очень плохая дисциплина – если не сказать большего. Пьянство и даже случаи мародерства там почти никак не пресекаются. Но основная-то беда, что при всем этом отряд и его командир начали пользоваться некоторой славой. В отряд пачками переходят партизаны из других сел и тоже разлагаются. Действует это и на другие отряды.

– Но уж ты, Петр Клавдиевич, наговорил не знай чего, – поморщился Воронов. – Ну, выпивать, знамо дело, выпивают, а ведь и отряд-то боевой…

Голиков посмотрел на Воронова, ничего не ответил – видимо, уже не первый раз заходил об этом разговор, – повернулся опять к внимательно слушавшему его Белоножкину, продолжал:

– Вот если поехать тебе, товарищ Белоножкин, туда комиссаром? Как ты смотришь? Прибрать всю эту полуанархическую массу к рукам и повернуть ее на правильный путь, а?

Белоножкин секунду-две подумал.

– Я не возражаю. Там, где вам целесообразнее меня использовать, туда и посылайте.

– Как ты смотришь на это дело, Захар Семенович? – спросил Голиков Воронова.

Тот махнул рукой.

– Коль уж ты взялся устраивать его, ты и смотри. Вы одного поля ягодки, быстрее разберетесь, что к чему… А я пойду завтракать, да надо дела делать.

Через час, прощаясь с Белоножкиным, Голиков наказывал:

– Там обязательно свяжись с Даниловым. Умный парень. Правда, он сейчас лежит раненый, но ты зайди к нему.

– Ладно.

– Оружие-то есть у тебя?

– Есть. – Белоножкин распахнул поношенную офицерскую шинель, кивнул на висевший сбоку маузер в деревянной полированной коробке.