Текст книги "Солона ты, земля!"
Автор книги: Георгий Егоров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 88 страниц)
Георгий Егоров
Солона ты, земля!
ОТ АВТОРА
Эта книга написана по подлинным фактам. Почти все герои ее люди, когда-то жившие и оставившие свой след на нашей алтайской земле.
Интересно сложилась дальнейшая жизнь Аркадия Николаевич Данилова – стойкого большевика, до конца дней своих преданного дел партии. Но об этом автор рассказывает в новом романе «На земле живущим».
О жизни Ивана Кондратьевича Тищенко после гражданской войны автору мало что известно. Умер И. К. Тищенко несколько лет назад Средней Азии.
В результате несчастного случая погиб в 1920 году начальник Каменской уездной ЧК, Иван Тарасович Коржаев.
В городе Жлобине Гомельской области недавно скончался Кузьма Антонович Линник, бывший командир отдельного батальона 7-го полка «Красных орлов».
В городе Бердске (под Новосибирском) спокойно дожила свой век Пелагея Федоровна Большакова. Ее двоюродный брат Иван Ильич Буйлов после установления Советской власти учился в Томском медицинском институте, а затем многие годы работал врачом-гинекологом в г. Камне. Умер он в 1947 году. Весь город шел за гробом этого чуткого, отзывчивого человека, врача. Сам же подполковник приехал ночью переодетым в крестьянский зипун, простился со спящими детьми – будить не велел, побоялся им показаться, – взял фотокарточку старшего сына и уехал. Больше о нем сведений нет.
Интересно сложилась жизнь у бывшего устьмосихинского священника Евгения Осиповича Квалерия. Он не только окончательно перешел на сторону Советской власти, но даже, как рассказывают, впоследствии работал председателем райисполкома…
Бывший поручик Семенов до 1937 года служил в органах НКВД. Дальнейшая судьба его неизвестна.
По-разному сложилась трудовая жизнь у тюменцевских друзей Павла Малогина и Василия Егорова. Простудившийся во время побега из каменской тюрьмы Малогин долго болел туберкулезом. До конца жизни он так и остался сапожником. Василий Григорьевич Егоров многие годы работал в маслодельной промышленности – был директором масло-завода, управляющим раймаслопромом. Умер он в 1972 году.
В заключение хочется поблагодарить многих бывших красных Партизан, оказавших неоценимую помощь автору в сборе материала для книги. Русское спасибо Кузьме Антоновичу Линнику, принявшему самое активное участие в работе автора над материалами; двоюродному брату И. К. Тищенко Григорию Карповичу Тищенко; бывшему командиру партизанского отряда села Черемшанки Тюмеицевского района Григорию Карповичу Бастрыкину; каменскому партизану Тимофею Ивановичу Гагенко; бывшему члену Облакома Сергею Васильевичу Грунтову (Воронову); жене А. Данилова Евгении Андреевне и его дочери Людмиле; вдове прославленного командира полка «Красные орлы» Фекле Спиридоновне Коляде (многих из них теперь уже нет в живых). А также хочется поблагодарить первого секретаря бывшего Шарчинского райкома партии А. И. Кибенко, он помог автору познакомиться с местами партизанских боев (на территории этого района находились села Усть-Мосиха, Куликово, Ермачиха).
В дальнейшей работе над этой темой автору большую помощь оказал родной брат главного героя романа Леонид Николаевич Данилов, проживающий в Киеве.
Алтайские партизаны вписали немало славных страниц не только в историю гражданской войны, но и Великой Отечественной. Одним из инициаторов создания в тылу у немцев соединений народных мстителей из бывших сибирских партизан был А. Н. Данилов.
В Барнауле живет внучка Филиппа Долматовича Плотникова Нэлли Ильинична Конищева. Беспросветной была жизнь семьи Ф. Д. Плотникова. Преследования за деяния деда достались не только детям, но и внукам и правнукам его. Многие из родни Плотникова Ф. Д. Были репрессированы уже позже, уже в 30-е годы.
ТОМ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯВолк стоял на опушке, матерый и сильный. Его крутолобая голова на толстой шее неподвижна, шевелились только ноздри – он принюхивался к замершему в трех саженях от него человеку. По крупным мускулам спины пробегала дрожь, шерсть на загривке вздыбливалась, темная пасть сверкала белыми клыками. В вечернем сумраке с леденящей искринкой, зло поблескивал единственный глаз. На месте другого глаза и левого уха через всю половину головы тянулся голый черный рубец – давно, видимо, кто-то скобленул зарядом в упор…
Нападать первым волк не решался. Не двигался и человек. Он чувствовал, что зверь уже встречался раньше с людьми. Его не спугнешь свистом и улюлюканьем. Поэтому схватка для измученного, еле державшегося на ногах человека не предвещала ничего хорошего – в руках у него был пустой, без единого патрона наган. Последние заряды он израсходовал сегодня на рассвете, когда отстреливался на чужой заимке от милиционеров. Так стояли один против другого на потемневшей от апрельских отталин дороге человек и волк.
И в тот момент, когда зверь угрожающе клацнул зубами и осторожно сделал первый шаг, человек, крепко стиснув в руке револьвер, вдруг решительно пошел на него. Глаза человека из-под широких прямых бровей, не моргая, глядели в волчий глаз. С каждой секундой наливались и каменели мышцы. Кто – кого! Но волк уже почувствовал силу человека. Ноги его пока переступают
– Ладно уж, оборачивайся… Окна? Можно завесить.
И вдруг ее смущение и игривость пропали, в глубине больших темно-синих глаз промелькнул испуг. Она дрогнувшим голосом тихо спросила:
– Значит, ты все еще скрываешься? Тайно пришел?
Невольно покосилась на дверь, стала торопливо вешать на окна шаль, серое больничное одеяло, простыню. Аркадий помогал ей. Когда закончили драпировку окон, тут же опустились на стулья друг против друга. Аркадий успокаивающе стиснул ее руки.
– Откуда же ты явился, Аркаша? И надолго ли? – озабоченно спросила Лариса.
– Издалека, Лара. – Лицо его отвердело, широкие густые брови дрогнули и плотнее сдвинулись к переносью.
– Что в селе? – спросил он, немного погодя.
– Отца Андрюши Полушина повесили, дядю Кузьму.
Аркадий кивнул:
– Знаю. Позавчера еще узнал.
– Милиционера оглоблей ударил. Тут такое было!
– Настроение как? Что мужики говорят?
– А я, Аркашенька, не знаю. Не интересуюсь я этими делами.
– У нас дома как?
– Ничего, все живы-здоровы. Вчера матушку твою видела. Очень постарела она. Из-за тебя переживает.
Аркадий поднялся, прошелся по комнате. Уж он-то знает мать. Знает, что ночами не спит, думает о нем: не простудился бы, вовремя бы поел, не переутомился бы, сидя по ночам за книжками. Добрая, заботливая мать. Если бы она знала хотя немного из того, как он жил этот год! И хорошо, что не знает…
– Лара, не могла бы ты помочь мне разыскать Ивана Тищенко? – остановился Аркадий.
– Конечно. Правда, его что-то давно не видно.
Аркадий положил руку ей на плечо, заглянул в глаза.
– Иван скрывается, как и я. Пойдешь к ним домой, постарайся незаметно вызвать его брата Алексея и скажи, что мне срочно нужно увидеть Ивана.
– Хорошо, Аркаша, я сделаю, – торопливо согласилась Лариса. Она накинула на плечи шубу-борчатку, потянула с вешалки большую кистчатую шаль. – А ты отдохни пока. У тебя ужасно усталый вид. Прилег бы…
Аркадий кивнул. Да, он ужасно устал. Отдохнуть надо. Он уже забыл, когда и спал-то по-человечески.
Но, проводив Ларису, Аркадий не прилег, а по давнишней учительской привычке задумчиво зашагал по комнате. Вот он снова в родном селе. Ушел отсюда в семнадцатом году, когда их с Иваном Тищенко избрали в Каменский уездный совдеп, а вернулся только сейчас – через полтора года. Вернулся, чтобы начать все снова. Правда, он уже не тот, каким входил в революционную работу. Многому научили его восстание чехословацкого корпуса в конце мая прошлого года, арест и расстрел Каменского совдепа и, главное, год скитаний по селам и крестьянским заимкам. Только сейчас по-настоящему почувствовал он пульс жизни в полную силу. Узнал людей самых разных убеждений. Еще зимой многие из зажиточных мужичков ждали манны с неба, а сейчас уже начали припрятывать свой хлебец. На безоблачном небе, которое нарисовал новоявленный правитель в своем первом обращении к народу, давно начали собираться грозовые тучи. За последнее время все чаще вспоминал слова Ивана Тищенко: в народе, что в туче – в грозу все наружу выйдет. Выйдет, обязательно выйдет. За этим он и пришел в родное село…
В окно тихо постучали. Аркадий насторожился: по направлению к сеням послышались торопливые женские шаги. Он открыл дверь.
Лариса, разрумянившаяся от легкого морозца, вбежала в комнату. Стащила с головы шаль, подошла к Аркадию:
– Тебе повезло, Аркаша. Завтра Иван придет мыться в бане, и Алексей ему обязательно передаст твою просьбу… Алексей обрадовался, когда узнал, что ты пришел. Но, говорит, сегодня Ивану никак сообщить нельзя. А завтра придет сам.
– Хорошо. Спасибо, Лара. – Он принял у нее шубу, шаль, повесил на гвоздь около двери. – На улице ничего не заметила?
– Нет, все спокойно. Никого не видела… Я сейчас шла и думала: какая я дура – ты, наверное, голодный, а я побежала, даже не покормив тебя.
Аркадий притянул Ларису за плечи к себе, поцеловал в лоб, как целуют маленьких детей.
– Я не хочу есть. Спать хочу.
Лариса виновато взглянула на его красные набрякшие веки. Кинулась к кровати, взбила подушки, разбросила одеяло с накрахмаленным пододеяльником.
– Вот, ложись.
Аркадий сел на табурет, с трудом стянул сапоги. Лариса стояла и смотрела с молчаливой жалостью.
– Ноги мыть будешь?
вперед, но туловище уже дрогнуло. Еще мгновение – и серый не выдержал, сделал короткий скачок в сторону.
Человек облегченно вздохнул, вытер ладонью крупные капли пота со лба и тяжелым шагом вошел в сосновый бор. А часа через три, когда ночь окончательно укутала черной шалью землю, человек подошел к Усть-Мосихе и вдоль цепочки тополей стал пробираться к приземистому бревенчатому домику на берегу широкого пруда. Не дойдя до домика, он остановился, чутко вслушиваясь в тишину спящего села. Где-то сзади запоздало тявкнула собака, послышалось хлопанье крыльев, спросонья закудахтала курица, в соседнем пригоне тяжело вздохнула корова. И опять – тихо. В домике горел свет – только этим он и выделялся среди длинной и однообразной шеренги строений улицы. Это, видимо, и беспокоило больше всего пришельца. Он стоял долго, словно решая, что ему делать. Потом круто повернул к центру села.
При выходе на площадь человек вдруг шарахнулся в сторону – прямо перед ним, поскрипывая застывшей веревкой, раскачивался труп.
Сдерживая дыхание, человек отступил в тень ивняка и обошел площадь стороной.
Он остановился у большого одинокого дома на краю площади, тихо постучал в ставню. Внутри дома скрипнула дверь, и в сенях послышался сонный женский голос:
– Кто?
– Лариса, открой.
– Что случилось? – спросила женщина. Стукнула щеколда.
– Подождите, я сейчас оденусь.
Но человек не стал ждать. Он вошел в сени, задвинул засов и переступил порог комнаты.
Девушка с длинной, наполовину распустившейся косой зажигала лампу на столе. Фитиль никак не загорался. Пламя спички то уходило в прорезь горелки – и тогда освещался только курносый профиль и легкие блики падали на пышные светлые волосы на лбу девушки, то вымахивало наружу – и тогда матовой белизной отсвечивало голое плечо и ярче вырисовывалась сквозь глубокий вырез ночной рубашки такая же матовая упругая грудь. Человек в дверях не двигался, как завороженный. В эти, казалось, остановившиеся секунды он забыл все на свете. Забыл только что виденное на площади и пережитое на опушке бора, забыл, кто он и зачем сюда зашел. Он смотрел на ту, о которой столько передумано за этот год, родную и близкую. И в то же время перед ним была не она, а какая-то другая Может быть, потому, что он впервые увидел в ней женщину, полураздетую, дразнящую…
Девушка наконец зажгла лампу, надела пузатое стекло на горелку, подвернула фитиль и только тут, обернувшись, увидела темную фигуру в дверях, испуганно взвизгнула.
– Ой!.. Что вы… я же сказала… – Она одной рукой торопливо прикрыла грудь, другой судорожно шарила по спинке кровати, отыскивая халат, а глаза устремленные на пришельца, расширялись, расширялись, и все медленнее и медленнее двигалась рука, нащупывающая халат
Девушка слабо вскрикнула:
– Ой, ты… Аркаша?!
Она скомканным халатом закрыла лицо, потом встряхнула головой и снова посмотрела, словно перед ней было видение.
– Аркаша! Жив! – Она бросила халат и кинулась к нему.
Лобастый, с широкими прямыми бровями, Аркадий смущенно улыбался и молча гладил волнистые пышные волосы девушки, целовал ее припухшие от сна губы, влажные солоноватые щеки. Она счастливыми глазами смотрела на него:
– Аркаша… – И снова прижималась к нему.
– Откуда же ты взялся? Как снег на голову… Постучал, думала, кто-то опять с вызовом к больному, – торопливо говорила она. – Я уж привыкла – чуть не каждую ночь вызывают… Ой… лампа-то!
Фитиль в лампе разгорелся, пламя вымахало через узкую горловину стекла, жирная копоть лохмотьями плавала над столом. Лампа, казалось, только и ждала этого вскрика – стекло треснуло, покатилось по столу, упало на пол и разлетелось вдребезги.
– Ну вот, – смешливо всплеснула руками Лариса, – остались мы без света… Погоди. Я сейчас возьму другую лампу. – Она открыла внутреннюю дверь во вторую половину дома, где размещалась сельская амбулатория, и вскоре вернулась оттуда с зажженной лампой, поставила ее на стол. И тут только спохватилась:
– Ой! Что это я не одетая!.. – Краска смущения стала расползаться по ее лицу, по шее. – Отвернись, Аркаша.
Лариса повернула его лицом в угол. Накинула на себя длинный, до пят, халат. Аркадий, не оборачиваясь, попросил:
– Ларик, завесь, пожалуйста, окна.
Усть-Мосиху. С первого взгляда не понравился ему очкастый молодой учитель. Казался он нечистоплотным. Может быть, это ощущение исходило от разваливающихся пластами лоснившихся рыжих волос или от капелек пота на большом рыхлом носу, может, от чего-то другого, но чувство у Аркадия было такое, что на Ширпаке непременно грязное, засалившееся на рубцах белье. Это вызывало брезгливость. Неприязнь увеличилась особенно после того, как Ширпак стал оказывать особое внимание новой фельдшерице, приехавшей вместе с Даниловым из Новониколаевска. Лариса часто танцевала на учительских вечерах с Ширпаком, не отказывалась пококетничать. А возвращаясь домой после таких вечеров, она смеялась, пересказывая Аркадию комплименты, которыми наделял ее во время танцев рыжий учитель. Однажды Аркадий не вытерпел, спросил:
– Тебе приятно с ним танцевать?.. Мне кажется, что от него разит потом, как от лошади.
– Откуда ты это взял?
– Мне так кажется.
Она звонко расхохоталась.
– Ой и выдумщик ты, Аркаша! Ничем он не пахнет. А тебе так кажется только потому, что ты… ревнуешь, ага? – она лукаво посмотрела на смутившегося Аркадия.
А сегодня утром Лариса призналась, что проходу не дает ей этот Ширпак, требует, чтобы замуж за него выходила. Эта новость кольнула сердце Аркадия. «Вот гад, – думал он, – пользуется безнаказанностью и творит что хочет».
Он знал раньше от Коржаева, что Ширпак сейчас верховодит всей контрреволюцией в селе.
«Но ничего, Виктор Михайлович, наши дороги еще встретятся!..»
Весь день Лариса не ходила, а порхала беззаботным мотыльком. То и дело забегала через амбулаторную дверь в горенку. Аркадий укоризненно качал головой, она виновато шептала: «Я осторожно, никого там нет», висла ему на шею, поминутно его угощала чем-нибудь и снова убегала, радостная и счастливая, чтобы через полчаса, забывшись, повторить ту же неосторожность. Вечером, прижавшись к его плечу, с капризным упорством разглаживала мягоньким, как у ребенка, розовым пальчиком складку у него между бровей.
– Ну, не хмурься же…
От рук ее пахло йодом, валерьянкой и какими-то другими лекарствами. Аркадий перехватывал ее руки и улыбался одними глазами.
Потом пили чай. Он смотрел на щебечущую без умолку Ларису. На душе было уютно и почти совсем не тревожно. Пухлыми белыми руками она наливала чай из самовара, подавала ему. Хотелось взять эти пальчики и прижать к своему лицу. Но он сдерживался – привык не поддаваться настроению. Однако ее большие темно-синие глаза манили к себе нежностью и озорством. Они были рядом. Казалось, загляни в них попристальнее – и увидишь освещенную изнутри душу, чистую, полную обаяния.
Не надо было ей подниматься и подходить к Аркадию. Но она подошла, обняла его сзади за шею, прижавшись тугой грудью к его плечу. То ли оттого, что он на мгновение потерял контроль над собой, то ли на самом деле так всемогуще и покоряюще девичье тело – кровь ударила в виски. Аркадий стиснул Ларису в объятьях и стал неистово целовать ее запрокинутое лицо. Расшпилившаяся коса свесилась чуть ли не до пола. Он видел только ее поблескивающие вишневые губы, вздрагивающие ресницы. Кружилась голова. Неведомая сила, смявшая все сторожевые посты его рассудка, захватила его и понесла. Лариса же, обвисшая на его руках, вдруг встрепенулась – она инстинктом женщины почувствовала его состояние, зашептала торопливо:
– Аркаша, не надо меня так целовать. Ты нехорошо меня целуешь…
Но он, казалось, не слышал этого шепота. Его заглушал стук собственного сердца. Он подхватил Ларису на руки, сделал шаг к кровати. И тут, словно окончательно очнувшись, она обхватила его за шею, с силой соскочила с рук.
– Что ты, Аркаша, милый… Разве можно…
А минуту спустя она шептала ему прямо в губы:
– Милый… ну зачем ты так себя…
Он разжал ее руки у себя на шее, поцеловал их. Лариса смотрела на него ласковыми глазами…
За окном послышался хруст подстывшего снега под чьими-то шагами, потом громкий стук в дверь.
– Это не Тищенко.
– За мной кто-нибудь; к больному. Я сейчас спрошу.
Лариса вышла в сени и долго с кем-то переговаривалась через дверь. Потом вбежала в комнату, растерянная, взволнованная.
– Ширпака нелегкая принесла.
– Что ему надо?
– Да черт его знает, привязался и не отстает. Я говорю, что уже легла спать. А он свое: оденьтесь, я хочу что-то важное сказать.
Стук снова повторился.
– Не знаю, – ответила Лариса.
– Вы не скрывайте. Для вас такое общение может очень плохо кончиться.
И вот снова над головой вместо крыши черно-бархатный, утыканный серебряной россыпью купол неба, а под ногами унавоженная, похрустывающая ледком дорога. Данилов торопливо шагал к дому Тищенко. До боли знакомые улочки, мрачные, с насупленными крышами избы, те же самые прясла и дворы – все замечал. И вот последний переулок. Дом его друга. За плетнем чуть заметно колыхнулась тень. Аркадий направился прямо в калитку. Под навесом кто-то притаился.
– Алексей, – тихо окликнул Данилов.
Фигура шелохнулась, отделилась от плетня.
– Аркадий Николаевич!
– Иван пришел? – торопливо спросил Данилов.
– В избе. Ужинает.
– Седлай коней! – И, не задерживаясь, взбежал по ступенькам крыльца.
Иван Тищенко, черный, как вороново крыло, высокий и сутулый, сидел за столом в нижней рубашке и, обжигаясь, хлебал щи. Увидев на пороге Данилова, не донес до рта ложку, выпрямился. Улыбка чуть тронула его губы.
– А я только хотел к тебе идти.
Поднялся, плоский, костлявый, раскинул руки, пошел на Данилова.
– Здравствуй, Аркаша! – произнес он непривычно взволнованно.
Они обнялись, долго мяли друг друга. Не виделись ровно год, с тех пор, как уехал Иван по командировке совдепа в Томск на командирские курсы. Там его и застал чехословацкий переворот.
– Ты что, стало быть, не выдержал, пришел сам?
– Уходить надо немедленно, Иван.
– Видел кто-нибудь тебя?
Аркадий хмыкнул.
– С Ширпаком сейчас имел любезный разговор. – Он тряхнул на ладони увесистый кольт. – Вот.
Тищенко нагнул голову, потер ладонью черную щетину на заросшей шее.
– Понятно.
И стал натягивать на себя рубаху. Улыбнулся:
– Так, Иван Кондратьевич, с легким паром тебя. Помылся в баньке…
Аркадий рассмеялся:
– Баньку я сейчас Ширпаку устроил. Наверное, до сих пор мокрый сидит. А с тобой мы в другой раз помоемся.
– Знамо дело, куда же теперь деваться… Ты Алексею сказал, чтобы коней седлал?
– Сказал.
– Маша, харчишек нам с собой. – Тищенко елозил пальцами по борту шинели, никак не мог застегнуть нижний крючок. Данилов улыбнулся, глянув на его руки
– С утра еще припасла… – ответила жена.
Из ограды выехали шагом, грея в карманах рубчатые рукоятки револьверов. Сразу же свернули в проулок. В звенящей тишине гулко разносился топот кованых конских ног. Потрескивал ледок. Казалось, все село слышит, как шагают неосторожно их кони.
Заговорили только за околицей. Оба противники всяческих сентиментальностей, они заговорили сразу же о деловом. Аркадий спросил:
– Как настроение у мужиков?
Тищенко покачивался в седле, словно дремал. Вещевой мешок за плечами еще больше горбил его.
– Мужик сейчас как норовистый конь – вот-вот закусит удила. Чувствует, как подпруги подтягивают все туже и туже. Вон надысь вешали Кузьму Полушина. Уже стоял с петлей на шее, с мужиками прощался, а сам: оглобля, говорит, старая, вот об чем жалею. Видал? Не жизни своей жалко, а что одного только милиционера убить довелось, оглобля сломалась. А ведь смирный был мужик, помнишь?
Как не помнить Данилову дядю Кузьму! С его сыном Андреем приятели. Часто Аркадий бывал у Полушиных. Дядя Кузьма любил говорить, глядя на сына: «Мой дед лошадь поднимал на горбу, отец телегу с зерном из грязи вывозил, меня тоже господь силенкой не обидел. А в кого ты растешь? Нашильник еле подымаешь…» Он брал сына с Аркадием за ремни и поднимал обоих над головой…
– Много у тебя народу?
– Дочкин, Матвей Субачев, Полушин Андрюха и я, – ответил Иван.
– Оружие?
– Оружие есть. Патронишки водятся, еще с германской поприносили. Но не в этом дело. Сколько сидеть можно? И чего мы высидим?
– Вот за этим я и пришел.
– Пришел ты самое вовремя, хорошо, что пришел. А то мы тут как котята в лукошке тыкаемся, дальше своего села не видим. Слепком живем. Пытался я связь установить с Камнем – никого не нашел.
– В Камне руководства нет.
– Я так и понял.
– Коржаев сейчас возглавляет Каменское подполье. Помнишь его?
– Это который грузчик-то с пристани? Как же, помню. Башковитый парень.
– Он собирает сейчас все силы к себе. Типографию уже открыл подпольную, организацию сколотил крепкую в городе, связь наладил и с Новониколаевском и с Барнаулом.
– Я чую, и ты от него пришел?
– От него.
– Хорошо. Это хорошо. На душе легче стало сегодня, когда услыхал о тебе. А как ребята обрадуются!
Небо посерело от множества вылупившихся звезд. Уже, наверное, было за полночь. С востока, со стороны Оби, в лицо подул морозный ветерок. Аркадий хотел поднять воротник полушубка, потянулся было рукой, но раздумал: нужно смотреть в оба.
– Как, по-твоему, Иван, мужики пойдут сейчас на восстание?
Тищенко долго сутулился, покачивался в ритм лошадиному шагу. Не любил он поспешности. Все делал взвесивши, серьезно. Вот и теперь ответил не спеша, но твердо:
– Восстания мужику не миновать. Кое-кто уже это понял. Но не сейчас. Еще не подперло его окончательно. Крестьянин всегда надеется на что-то до последу ждет. Вот когда середнячка колупнут за самую болячку – тогда и начинать…
На опушке рослого березняка их окликнули. Тищенко остановил коня.
– Вот наше пристанище.
Из-за дерева вышел человек. Аркадий вглядывался, но признать его в темноте не мог.
– Это кто с тобой? – спросил подошедший. – Алексей, что ли?
– Нет. Потом узнаешь. Прибери коней.
Когда Данилов передавал повод, не вытерпел, спросил:
– Кто?
Тот немного помедлил.
– Андрей.
– Здорово, Андрей.
– Что-то не признаю. Голос вроде знакомый, а не признаю. Кто это?
Тищенко потянул Аркадия за рукав,
– Пойдем.
Спустились по ступенькам в землянку. Чуть пискнула дверь, Аркадий увидел довольно просторное помещение, освещенное керосиновой лампой. Он сразу узнал усатого Дочкина. Тот свесил босые ноги с нар и расчесывал взъерошенные усы. Напротив сидел Матвей Субачев. Он даже спросонья был весел, широкий рот растянут в улыбке. Андрей Полушин, в пиджаке, сшитом из старой шинели, уже стоял сзади около двери. Секунду-две длилось молчание. Потом Матвей вскрикнул:
– Братцы! Да ведь это Аркадий!
Полушин первый кинулся к Данилову.
– А я слышу, голос-то вроде твой. Да, думаю, откуда…
Аркадия тискали, валяли на нары, радостно рассматривали и снова толкали в плечо.
– Ты смотри! Живой!
Потом стащили с него полушубок, усадили за стол, приткнутый к стене. Сгрудились вокруг.
– Ну рассказывай, что и как, – потребовал Петр Дочкин. Он был старше всех – ему уже под сорок.
Аркадий окинул взглядом друзей.
– Смотрю, обжились вы здесь основательно, – заметил Данилов. – Долго думаете отсиживаться?
Ему никто не ответил. На лица, как тень от тучки, нашла хмарь – он тронул то, что они старательно прятали друг от друга. Аркадий понял это и тут же сменил разговор.
– Я прислан к вам руководством Каменского большевистского подполья.
Друзья переглянулись. Матвей Субачев многозначительно поднял бровь. Задвигались оживленно.
– Хотя Советская власть в Сибири пала в прошлом году, – продолжал Данилов, – большевики не уничтожены. Сейчас начата подготовка к вооруженному восстанию. Меня прислали, чтобы создать у нас в Мосихе подпольную большевистскую организацию и готовить крестьян к вооруженному выступлению.
До утра друзья не ложились.
