Текст книги "Солона ты, земля!"

Автор книги: Георгий Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 88 страниц)

15

Жизнь шла в гору играючи, как резвый жеребенок. Каждое утро Сергей просыпался в ожидании чего-то праздничного. «Что у меня сегодня радостного? Что же? Ка-а-атя… Катю-юша…» И весь день до вечера был заполнен этим. За что бы ни брался, все делал весело. Даже Аркадий Николаевич спросил:

– Ну, кажется, все наладилось? Если не секрет, кто она?

– Катя Гладких.

– Из Петуховки?

Сергей кивнул.

– Хорошая девушка, хорошая, – словно припоминая ее, сощурился Аркадий Николаевич. – Стало быть, энергии опять много? Значит, план хлебозаготовок в надежных руках…

Как и прежде, Сергей по утрам опять забегал к Данилову в кабинет послушать районные новости, посоветоваться.

В это утро Сергей по привычке заглянул в дверь. В кабинете уже сидели председатель райисполкома Старотиторов и второй секретарь райкома партии Переверзев, Сергей прошмыгнул в уголок на диван. Разговор шел о сроках уборки.

Зазвонил телефон. Данилов снял трубку.

– Да, да… давайте… – Глянул на Старотиторова, скороговоркой пояснил – Новосибирск. Не иначе, из крайкома по нашей сводке… Да-да! Я слушаю… Здравствуйте, товарищ Коротилов… – Потянулся к пачке папирос. Переверзев поднес ему зажженную спичку.

– Да! В сводке правильно указано. В основном еще не приступали. Считаем, что рано… Но нам-то… Товарищ Коротилов! Товарищ Коротилов! – Кричал Данилов в трубку. – Нам-то здесь виднее…

Коротилов был заведующим сельхозотделом крайкома партии. Сергей знал эту фамилию. Она часто мелькала на страницах «Советской Сибири». В одном из номеров краевой газеты нынешней весной был опубликован снимок: Коротилов, стоя за столом президиума, читает постановление ВЦИК о награждении секретаря крайкома партии Эйхе и председателя крайисполкома Грядинского орденами Ленина. Знал он и другое: Коротилов – непререкаемый авторитет для всех районных работников и их гроза. Второй секретать райкома Переверзев, например, всегда с трепетом называл его фамилию и любил повторять: «Указание товарища Коротилова таково…» или: «Товарищ Коротилов велел…»

– …при чем здесь указания крайкома? Хлеб-то зеленый! Да, почти на всех массивах… Не буду я такое указание давать и предрика – тоже. Вот он сидит рядом. У нас председатели колхозов – народ опытный, все из хлеборобов. Знают, когда начинать уборку… – Данилов нетерпеливо слушал, мял в пальцах потухшую папиросу. – Ну и что? Мамонтовский район насколько южнее нашего! У них раньше созрело, вот и убирают… А Карасук нам не указ… Почему? Потому, что все равно зеленый хлеб косить не будем!.. Ну и что? Пятьсот гектаров?! Врет он! Ручаюсь, что он их не убрал. Старцев не такой дурак, чтобы зеленый хлеб косить!.. Квитанция? Старотиторов может завтра же представить квитанцию на восемьсот центнеров… Прошлогодний сдал он, а вы поверили! – Аркадий Николаевич бросил недокуренную папиросу, достал из пачки другую. Прижал плечом к уху трубку, прикурил. – А собственно, почему вы так настаиваете на немедленном начале уборки? Важен ведь результат… Нет, мы тоже отвечаем перед партией… У нас тоже партийные билеты есть… – Долго опять слушал молча. Сергей не спускал с него глаз. Зрачки у Данилова расширились, он глубоко затянулся папиросой. И вдруг стул под ним жалобно заскрипел.

– Можете считать, что я ошибаюсь, товарищ Коротилов! Но трудно представить, чтобы ошиблись все семьдесят председателей. Нет, председатели у нас хозяйственные. Ни одного зернышка не упустят… Нет, не распустили мы их, товарищ, Коротилов! А власть председателям дали. И спрашиваем с них только результаты… Нет, пока вражеских действий не усматриваю… Ну, это дело ваше. Можете жаловаться Сергееву и хоть самому Эйхе… Да, да! До свиданья! – Сердито кинул трубку на рычаг аппарата. Сунул недокуренную папиросу в пепельницу, из пачки достал новую. Встал и зашагал по кабинету.

– Удивительно! Неужели там все настолько поглупели сразу, что стали вдруг считать нас совсем уж безмозглыми. Какие-то странные шараханья, какая-то подозрительность во всем; всюду усматривают вражеские действия, своим же работникам не доверяют…

– По-моему, объяснить это можно просто, – подал голос Переверзев. – Враги поднимают голову, Аркадий Николаевич! Кирова Сергея Мироновича убили, вредят. Вот только этим и можно объяснить.

– Объяснить можно. Но зачем надо, сидя в Новосибирске, устанавливать сроки начала уборки, ну, например, для нашего района? Зачем? Кому это надо? Зачем подозревать нас всех во вредительстве, в умышленной отсрочке начала уборки?

Старотиторов поворачивал голову вслед за шагавшим Даниловым.

– Просто Коротилов и еще, есть у него такой заместитель, Дыбчик, – вставил он, – боятся, что вдруг их самих обвинят в притуплении бдительности.

Данилов остановился, задумчиво посмотрел на предрика, почесал лоб.

– Ну, ладно, – произнес он успокоительно. – Что будем сейчас делать?.. Все-таки еще раз давайте сами проедем по полям, посмотрим. Ну, кто куда поедет?

Старотиторов поднялся.

– Все планы – кувырком. – Махнул рукой. – Так и быть, я поеду в колхозы Михайловской зоны. Планировал туда – завтра, придется – сегодня.

– А я – по полям Петуховской эмтээс, – сказал Данилов. – А вы, Павел Тихонович, займитесь – местной. Транспорт у вас не такой подвижный. Давайте прямо сейчас отправляться, откладывать не будем… Сергей, ты куда? – повернулся он к Сергею. – В Петуховку?

– Н-нет, – замялся он. – Мне бы в Николаевку добраться. Там новый секретарь… Посмотреть, как работает… – А втайне подумал: на обратном пути обязательно заверну в Петуховку.

16

Новый райкомовский газик с откидным тентом оставлял длинный хвост пыли. Курносый, веснушчатый шофер в перчатках с черными крагами по самые локти и в фуражке с желтым кожаным козырьком сосредоточенно крутил баранку.

Сергей, облокотясь на спинку переднего сиденья, смотрел через ветровое стекло на серо-рябую ленту дороги, исчезающую под капотом машины. Думал о Переверзеве (в последнее время он все чаще о нем задумывался): что же скрыто в нем такое, из-за чего не любят его и Данилов, и Старотиторов, и другие районные работники? Вот сегодня – разве плохо он сделал, что, пока Данилов разговаривал по телефону, несколько раз подносил ему зажженную спичку? Первый раз Аркадий Николаевич прикурил, а потом делал вид, что спички не замечает. И, видимо, не случайно как-то Старотиторов, кивнув на закрывшуюся за вторым секретарем дверь, сказал Данилову:

– Ты бы, Аркадий, его куда-нибудь в другой район… на руководящую работу… выдвинул, – сделал он ударение на последнем слове.

– Совесть не позволяет, – без улыбки ответил Аркадий Николаевич.

Может, его просто не понимают здесь? Не понимают потому, что он не похож на них – он не «выдвиженец», а образованный и культурный работник, начитанный… А Данилов разве не начитанный, не культурный? Да, но у Данилова совсем другая культура, какая-то такая, которая не бросается в глаза. Данилов умеет разговаривать с каждым. А Переверзев не может. Таков уж, видимо, он есть. Он только с ним, с Сергеем, нашел общий язык, только ему жалуется на то, что Данилов почему-то не любит его…

– Аркадий Николаевич, – заговорил Сергей, – почему: вы так относитесь к Переверзеву?

Как «так»?

– Ну – у, хуже, чем к остальным.

– А ты не понял?

– Нет.

– Ну вот, когда поймешь, спрашивать не будешь.

И опять ехали молча.

Не доезжая до Николаевки, увидели в стороне ходок и рядом верхового.

Не иначе Пестрецов поля объезжает, – заметил шофер. Остановил машину, стал сигналить.

Ветер от них, не услышат, обронил Аркадий Николаевич и вышел из машины, хлопнув дверцей.

Сергей забрался на капот, стал махать фуражкой, засвистел. Наконец, там заметили, повернули к машине. Сергей спрыгнул на землю и направился следом за Даниловым. Тот шагал по полосе, приглядываясь к рослой, в пояс, пшенице. Иногда он останавливался, обрывал колосок, рассматривал его, близко поднося к глазам, вышелушивал на ладонь, пробовал зерно на зуб: Явно любовался, как теплый степной ветерок-шалун пригибал пшеницу, слушал, как шоркаются друг о друга, словно шепчутся, безостые, пожелтевшие колосья.

Плечистый, грузный Пестрецов тяжело выпрыгнул из ходка и не спеша, вразвалку пошел навстречу секретарю райкома.

Сошлись они недалеко от Сергея, молча поздоровались за руку. Оба крепкие, оба по-деловому озабоченные.

Постояли. Данилов спросил:

– Не начинал еще?

– Вчерась за логами, в третьей бригаде попробовал. Рановато еще, Аркадий Николаевич. Чуток повременить надо. – Пестрецов говорил уверенным тоном человека, знающего цену каждому своему слову.

– Как думаешь, по скольку нынче у тебя обойдется?

Пестрецов оборвал колосок, подбросил его на ладони, искоса глянул на секретаря райкома.

– На корню сейчас пудов по сто на круг стоит. Ежели все связать в снопы, все сто и получим. Ну, а ежели комбайном, то, конечно, потеряем. Пудов по десять-пятнадцать не доберем.

У Данилова шевельнулись густые черные брови, по губам скользнула улыбка.

– Ты все-таки комбайны так в пасынках и держишь?

– Да оно, как тебе сказать, Аркадий Николаевич, в пасынках али не в пасынках. Комбайн – штука хорошая, спору нет. Убирает быстро и бесхлопотно. Но с другой стороны – мужик никогда не считается с хлопотами, абы они оправдывались. А что толку – без хлопот да без хлеба? Десять пудов с гектара – это хлебец! Выбрасывать его за одни удобства не резон.

– Людей-то хватит на снопы, Мирон Гаврилович?

– А куда они подевались! Хватит. У меня все уже настрополено. Жатки – в полосу, бабы – следом. Управимся.

– Это поле когда намечаешь косить?

– Денька два-три повременить надо. Я сейчас, Аркадий Николаевич, с зари и до зари в поле пропадаю, как доктор, каждую полосу ощупываю. Ни одного дня прозевать нельзя… Ты уж только не посылай своих уполномоченных, чтобы под ногами не путались. Под горячую руку могут и матюга схватить. Обид потом не оберешься.

– Ладно, ладно. Ты, как Кульгузкин, – больно уж боишься постороннего глаза!

– Да не боюсь я, Аркадий Николаевич! Только проку-то от них никакого нет. Я-то сам все по-хозяйски стараюсь сделать. А ему, этому уполномоченному, что! Ему только бы скорее отрапортовать. А после него хоть трава не расти… Кстати, о траве. Тебе, Аркадий Николаевич, не жаловался этот, как его… заведующий райсобесом?

– Жаловался, – нехотя ответил Данилов и направился к машине.

Пестрецов шел рядом, по-медвежьи тяжело, переваливаясь.

– Я ему говорю: трава не цветет еще – косить рано. А он свое: раз большая – давай коси. Разве такому втолкуешь! У него головушка не болит, что потом будет из этой травы.

Подошли к машине. Данилов достал папиросу, долго, задумчиво мял ее в пальцах, потом бросил, так и не прикурив.

– A-а, Сергей! Здравствуй! – только сейчас заметил Пестрецов комсомольского секретаря. – А я ведь, Серега, книжек-то набрал все-таки. Беда только – читать их некогда. – И, обернувшись к Данилову, засмеялся – Он меня просвещал прошлый раз, об той самой агрономии рассказывал. И, знаешь, так интересно. Решил сам почитать. Вот и набрал книжек-то. Зимой уж займусь. Посвободнее будет.

– Ну как Виктор работает? – спросил Сергей. – Я к нему еду, посмотреть да помочь.

– Что-то такое делают они там. Я толком не знаю. – Он опять засмеялся.

Данилов рассеянно посмотрел на валявшуюся папиросу, на небо.

– Ты вот что скажи, Мирон Гаврилович: что старики толкуют о нынешней осени? Погода позволит убрать хлеба?

– Позволит не позволит, а убирать придется. Я, например, Аркадий Николаевич, сейчас почему так зорко слежу за хлебами? Надо, чтобы за двадцатое августа не перешло ни одно поспевшее поле, потому как после двадцатого у нас ведь каждый год недели полторы-две дожди льют. Это уж как закон.

Данилов, смотревший на безбрежное ровное поле и слушавший, казалось, вполуха, понимал, что Пестрецов хитрит, явно не спешит с началом уборки.

Тот продолжал так же неторопливо:

– Оставь выспевшую пшеницу под дождь, потом стоит только солнцу пригреть, она ощетинится – и все, начнет осыпаться. А ежели чуток с прозеленью, дождь ей не в помеху. Вот я и не начинаю, держу сейчас комбайн, как рысака перед бегами, в полной готовности. Чуть-чуть подойдет пшеничка, я его и пущу в полный галоп.

– Комбайн комбайном. Но ты ж ведь и жатки не пускаешь. Пускай жатки. В снопах хлеб дойдет.

– Дойти-то он дойдет, но ведь и риск большой, Аркадий Николаевич, прорасти может в снопах-то.

– Хорошо суслоны ставить – ничего ему не доспеется.

– А ежели дождь зарядит недели на три?

– Все равно лучше, чем на корню… Ты не крути, Мирон Гаврилович, – погрозил Данилов пальцем. – Пускай жатки.

Пестрецов, стараясь скрыть хитроватый блеск в глазах, прижал руки к груди.

– Да нешто я, Аркадий Николаевич, враг своему хлебу?

Да я, знаешь… я ночи не сплю. Ты за нас не волнуйся – от людей не отстанем.

– Но и вперед не забежим, да? – Данилов взял Пестрецова под руку. – Я знаю, чего ты, Мирон Гаврилович, выгадываешь! Ты боишься вперед других план выполнить, чтобы тебя не заставили за отставших сдавать. Так ведь?

Пестрецов опять искоса проницательно глянул на секретаря райкома. Промолчал. Что тут ответишь?

– Сдавать сверх плана все равно придется – как ты не крутись, – сказал Данилов. – Но много не возьмем. Слово даю.

Пестрецов вздохнул и, будто оправдываясь за свою недавнюю неискренность, заговорил оживленно:

– Колхозникам же надо дать, Аркадий Николаевич, хотя бы килограмм по восемь-десять на трудодень, да и на фураж… Да ведь сказать, не за границу же я его хочу! Своему же колхозу и своим же…

– Короче говоря, ты меня понял? – перебил его Данилов. И, берясь за ручку дверцы, добавил – Завтра же загоняй на это поле жатки и начинай убирать – не хитри. И на остальных, если такая же пшеница, тоже начинай. Договорились?

– Конечно!

– Проверять не буду. Верю тебе. Что касается уполномоченною – ладно, шут с тобой, не пошлем. Но – смотри! Чтобы без этих всяких… Понял?

Пестрецов теперь уже неподдельно, с искренней признательностью смотрел на секретаря райкома.

– Аркадий Николаевич, да я, знаешь… Мое слово твердое. Сказал – железо! Раз ты – так, то и мы к тебе с чистой душой. Все будет сделано самым разнаилучшим образом.

– Ну, ладно, ладно, – с напускной строгостью остановил его Данилов. – Посмотрим.

– Я, Аркадий Николаевич, вот что еще хотел, – торопливо заговорил Пестрецов, – Посоветоваться бы об одном деле. Там, за речкой, есть у меня одно поле – этакая каверзная штука. Может, проедем, посмотрим? Не знаю, с какой стороны к нему подступиться.

– Ну, поедем. – Данилов сел рядом с шофером.

Пестрецов крикнул бригадиру:

– Иван, садись в ходок, отведи Карьку на хозяйство.

Едва машина тронулась, Аркадий Николаевич обернулся, закинув локоть на спинку сиденья.

– За сколько дней думаешь убрать весь хлеб? – спросил он Пестрецова.

Тот раздумчиво потянул из кармана кисет. Был опять прежним – неторопливым, осторожным, «себе на уме».

– Оно, Аркадий Николаевич, того – раз на раз не приходится.

– А все-таки?

Пестрецов медленно рвал лоскут газеты, чувствуя на себе взгляд секретаря райкома.

– Да как сказать, Аркадий Николаевич, – нерешительно поджал он губы. – Погода покажет.

– Ну, а все-таки, точнее?

Сергей заметил, как у Данилова мелькнула в глазах веселая искринка.

Пестрецов сосредоточенно мусолил цигарку, будто он всецело занят этим делом. Но Данилов молчал, ждал. И тот сделал последнюю попытку увернуться.

– Конечно, Аркадий Николаевич, без расчета не живем. Но ведь скажи, тебе сейчас, что, допустим, за такой-то срок уберем, ты намотаешь на ус. А оно, глядь, и не получилось. Ты, может быть, сказать прямо и не скажешь, а подумать подумаешь: Пестрецов-то болтуном оказался… Вот видишь какая история. А к чему мне это?

Данилов улыбнулся:

Значит, ты не хочешь себя обязательствами связывать, думаешь работать – куда кривая выведет, да?

Такого обвинения Пестрецов, конечно, стерпеть не мог. Уж кто-кто, а он-то не только на месяц – на год, на дна вперед смотрит. Без расчета таким колхозищем разве можно руководить!

Ну? – ждал Данилов. – Правильно я говорю?

Пестрецов посмотрел прямо в глаза Данилову.

Ты, Аркадий Николаевич, хочешь поймать меня, как бычка на веревочку… – И уже без улыбки добавил – Я тебе скажу одно: не первый год мы с тобой работаем. Хоть раз Пестрецов подвел? Нет. И нынче не подведу. Ты, Аркадий Николаевич, это тоже знаешь. Хлеб уберем вовремя и потерь не будет.

– Ну, во-от! Ты сразу и обиделся, – опять улыбнулся Данилов.

Пестрецов промолчал.

– Райком же должен ориентироваться, когда в районе уборка закончится, – продолжал Аркадий Николаевич.

– Как будто ты без меня не знаешь!.. Ну, за пять недель уберем.

– Опять ведь хитришь. Ты за три недели управишься.

– Управлюсь – слава Богу, – не моргнув, согласился Пестрецов. – Ты же, Аркадий Николаевич, меня молодцом назовешь.

Пестрецов знал цену своему слову… Но не пройдет и года, как председатели будут с легкостью давать обязательства и так же легко их не выполнять. Всего лишь через год!

Шофер притормозил на развилке дорог.

– Куда?

– Правее держи, – ответил Пестрецов. – За речку, на то поле около леска, того, дальнего, где коз в прошлом году видели.

Шофер кивнул. Дорога побежала под горку.

– Аркадий Николаевич, я вот еще что думаю, – заговорил снова Пестрецов. – Не пора ли уж вылезать нам из кулацких-то скотных дворов. Свои надо строить.

– Надо! – живо ответил Данилов. – Но никто не может решиться. Начни первым. С удовольствием благословим. Глядя на тебя и другие потянутся.

Полное небритое лицо Пестрецова расплылось.

– Тут, Аркадий Николаевич, одним благословлением не отделаешься. Помочь бы надо.

– Поможем. Ты начинай!

– Начать не мудрено. Мудрено кончить. Лесу я уже заготовил и вывез на большой коровник. Голов на сто можно замахнуться. Но ведь гвоздя нигде не купишь, чего уж говорить о прочем.

– Ты вот что, Мирон Гаврилович, что можно, пока делай, а управишься с уборкой, приезжай в райисполком со всеми своими выкладками. Многого не обещаю, но то, что не достанешь сам, постараюсь добыть через крайисполком.

– Договорились, Аркадий Николаевич.

Данилов все время поглядывавший на хлеба, мимо которых проезжали, вдруг что-то вспомнил, резко повернулся всем корпусом.

– Слушай, ты почему школу не ремонтируешь?

– А почему я ее должен ремонтировать? – спокойно возразил Пестрецов. – Этим районо обязано заниматься и сельский Совет.

– У районо средств не хватает на все школы.

– А я при чем?

– Но ведь школа-то на территории твоего колхоза, учатся-то в ней дети колхозников!

– Ну и что? Маслозавод тоже на моей территории, так это еще не значит, что я должен и его ремонтировать.

– Маслозавод тут ни при чем. А школе надо помочь. Твой сын еще не ходит в школу?

– Пока нет.

– Но ведь пойдет.

– Когда он пойдет, районо, может, разбогатеет…

– Я тебе серьезно говорю.

– И я серьезно, Аркадий Николаевич. Нету средств. Сельсовет берет с нас всякие там самообложения, культ-сборы. Вот пусть и ремонтирует.

– Не хватает. На территории вашего сельсовета пять школ. Не хватает средств.

– Ну, это уж не моя беда.

Данилов сделал обходной маневр.

– Мирон Гаврилович, ты же член партии, ты же должен понимать: школа – это общее дело. Надо помочь.

Сергей отметил про себя, что Кульгузкин бы больше не отнекивался, согласился, а потом нашел бы десяток причин и все равно сделал по-своему. А Пестрецов остался последовательным рубанул ребром ладони по спинке сиденья: Аркадий Николаевич, ты меня не прижимай! Все равно ты мне не докажешь. Чего тут наводить тень на плетень? Школа – сама собой, колхоз – сам собой, и нечего тут на мою сознательность давить. Ты же ведь не можешь и райкомовских денег построить, например, мне электростанцию? Не можешь!

– А колхоз на общем собрании может вынести решение и помочь школе, – возразил Данилов. – Там надо-то всего ничего: крышу подлатать, парты подремонтировать, покрасить, ну, и печку переложить.

– Ого! Немного! Ты знаешь, в какую это копеечку влетит? – спросил Пестрецов и твердо закончил – Аркадий Николаевич, ты уж отступись от меня. Все равно мы с тобой не договоримся, а поругаться можем.

Данилов, видимо, тоже понял, что председатель уперся твердо и его не уломаешь, к тому же, формально все-таки он больше прав, чем секретарь райкома.

– Ну, хоть печку переложи.

Кирпича нет. Печника дам и то потому, – улыбнулся Пестрецов, – что ты бывший учитель. Из личной вроде бы симпатии к тебе. А кирпича нет, сами маемся без кирпича… Вот на этот проселок, влево сверни, – подсказал он шоферу.

Машина вильнула и покатилась по старой заросшей колее.

– Стой, – Пестрецов долго шарил рукой по дверце никак не мог ее открыть. Сергей наклонился, толкнул за ручку.

Пестрецов, кряхтя, вылез. Пошел к полосе.

– Вот смотри, Аркадий Николаевич, какой подгон большой. Дождей не было вовремя, вот и припозднились. Которые неглубоко сидели зерна – сразу пошли в рост, а остальные потом, как уж дожди побрызгали. Вот и получилось: этот вызрел, а тот только начал выколашиваться. Что с ним делать? Серпами, что ли, его жать? Так ведь и серпов-то, должно, уж нет в селе.

Данилов молча прошел в полосу, присел. Что-то долго прикидывал, примерял. Председатель колхоза стоял рядом, смотрел, уперев подбородок в грудь. Наконец Аркадий Николаевич поднялся.

– Вот что, Мирон Гаврилович, завтра же запускай сюда лобогрейки. Понял? Комбайном тут ничего не сделаешь… Тут в два этапа надо вести косовицу…