Текст книги "Солона ты, земля!"

Автор книги: Георгий Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 88 страниц)

5

Конь шагал убористо. Данилов, не привыкший к верховой езде, старался попасть движением тела в такт шага, знал, что на него сзади смотрит партизаны. Но ему это с трудом удавалось. От длительного сидения в седле побаливала спина.

Все эти дни мысли у Аркадия Николаевича – что бы он ни делал – были там, в Усть-Мосихе, в центре восставшего района. Поэтому, оставив отряд Ильина в Сузуне еще на несколько дней, он с охраной в полсотни человек поспешил обратно.

Солнце, знойное, пышущее, как раскаленная болванка, припекало лицо. Было душно. Стоячий воздух, пропитанный запахами хвои, казалось, не проникал даже за воротник мокрой от пота рубашки. Дорога змейкой бежала средь рослого сосняка. Но вот стали попадаться березки. Потянуло свежестью. Кони прибавили шагу. Многолетний березняк кончился неожиданно. И сразу же – зеркальная гладь Оби. Внизу, чуть в сторонке, село расшвыряло избушки по глинистому берегу. Конь потянулся к воде, Но Данилов рывком дернул повод.

– Назад! – крикнул он партизанам.

Из-за поворота реки на стремнину выходил белый пассажирский пароход. На мостике толпились офицеры в зеленых конфедератках й осматривали берега в бинокли.

Данилов приказал спешиться и занять оборону. Пароход развернулся против течения и без гудков стал подходить к причалу. Партизаны ударили залпом. Потом еще и еще. На палубе забегали солдаты, раздалось несколько недружных ответных выстрелов. Из трубы парохода вырвалась черная шапка дыма. Огромные гребные колеса вспенили воду. Белополяки начали отплывать на середину реки.

– Что-о, получили! – кричали партизаны.

Но пароход, спустившись версты на две, стал снова разворачиваться.

– Коней! – приказал Данилов.

Вскочили в седла. Аркадий Николаевич быстро окинул взглядом партизан.

– Егоров! Скачи к Ильину, пусть немедленно галопом отряд сюда ведет… За мной!

Густой прибрежный тальник мешал. Кони путались в нем, спотыкаясь. Когда доскакали к месту причала, часть солдат уже высадилась. Пароход же снова отошел от берега и зашлепал колесами вверх по течению.

Данилов спешил партизан и повел их в атаку. Поляки не выдержали, начали отступать по берегу. Преследовали их недолго. Данилов увидел, что пароход опять повернул к берегу.

На этот раз помещать высадке не удалось.

Начался бой. Данилов делал все, чтобы продержаться как можно дольше, Должен вот-вот подойти отряд Ильина. Но враг наседал. Численность белополяков во много раз превышала даниловскую группу. К тому же с минуты на минуту в тыл партизан мог ударить первый десант, который отступил по берегу. Данилов снова поднял партизан в атаку…

Милославский выжидал удобный момент. Еще на третий день восстания он с нарочным, переодетым «под мужика», получил от Большакова задание любыми путями обезглавить восстание: уничтожить Данилова и Ивана Тищенко. И вот

настал удобный случай застрелить Данилова в бою. Но Милославский медлил, колебался: без Данилова партизанскую группу сразу же сомнут, при этом лучшее, что может ожидать его, Милославского, это плен (если в горячке кто-нибудь не пустит в него пулю). И все же, когда подходивший сзади первый десант поляков начал издали вести обстрел партизан, а Данилов поднял свой отряд в атаку, Милославский на ходу, почти не целясь, несколько раз выстрелил ему в спину из нагана. Данилов как подкошенный упал. Нараставший сзади гул приближался. «Что делать? Что?.. Что?.. – мелькало у Милославского в голове. – Надо остаться живым, обязательно остаться… Но что это такое, что случилось?» Поляки поднялись… и побежали назад, к пароходу. Милославский оглянулся. Сзади, откуда должен был наступать первый белопольский десант, бежали партизаны Ивана Ильина. «Вон оно что! Ну и слава Богу. Откуда бы спасение ни пришло, важно, что жив остался».

– Где Данилов? – кричал подбежавший Ильин, размахивая наганом.

– Бежал со всеми, – пожимали плечами партизаны.

– Он первый поднялся в атаку. Я сам видел, – тараторил все еще бледный от перенесенного страха Филька. Милославский молчал.

Данилова нашли среди убитых партизан. Он лежал ничком, под ним была лужица крови. Партизаны начали стягивать шапки. Ильин стоял над телом друга и судорожно рвал ворот рубашки…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ1

Четвертый час к Коржаеву не пускали никого – он сидел, запершись, в дальней комнате штаба с Громовым и каким-то высоким рябым парнем. В штабе разговари вали вполголоса, поглядывая на дверь. Вышли они оттуда лишь к вечеру, и то вдвоем – Коржаев и незнакомый штабникам гость. Громов задержался в комнате. Иван Тарасович по привычке пробежал своим колючим цепким взглядом по лицам штабных – пробежал, как бритвой провел. Многие побаивались его взгляда. И только когда вышел на крыльцо, вздохнули.

Надвигалась гроза. Из-за березовой рощи выползала Черная вислобрюхая туча. Почти касаясь рослых берез, она грузно наступала на село. Недавно еще бегавшие по двору куры мгновенно куда-то попрятались. Коржаев покосился на тучу:

– Побьет хлеба градом. А скоро уж косить. – Потом повернулся к стоявшему рядом рябому парню, спросил – Как у вас нынче хлеба в Вылковой?

– Хлеба хорошие. Убирать только некому будет.

– Да-а, – протянул Иван Тарасович. – Убирать, пожалуй, некому будет.

Сегодня неожиданно Коржаев узнал, что партизанское движение уже сейчас, на его первом этапе, приняло гораздо больший размах, чем об этом было ему известно. Как рассказал посланец из Вылково Александр Неборак, уже много месяцев назад член Каменского совдепа Кузьма Линник, бежавший из городской тюрьмы, организовал в своем селе партизанский отряд. Еще весной он разогнал местную волостную управу, повесил старшину. А в Петров день его отряд сделал налет на Тюменцево – соседнее волостное село. Но с тех пор вот уже второй месяц отряд бездействует. Неборак рассказал, что в ближайших селах и деревнях они уже побывали, земскую управу и милицию поразогнали – а больше и делать вроде нечего. Правительственные войска э Вылково и Тюменцево не заходят, и отряд от безделья разбрелся по домам. Сам Кузьма Линник, как недавний военный, понимает, что бездействие разлагает отряд, но предпринять ничего не может. Второй месяц он ищет связи с каким-нибудь партизанским отрядом – посылал людей к Мамонтову, пытался разыскать бродячий отряд из баевских крестьян, которым, по слухам, предводительствовал какой-то Коляда. Но все попытки оказались бесполезными, связи, ни с кем он так и не установил. Потом Линник прослышал, что в Корнилово появился отряд его друга Игната Громова, вот и послал к нему Неборака.

На крыльцо вышел Громов. Посмотрел на бегущие тучи, вздохнул глубоко.

Коржаев положил руку на плечо рослому Небораку.

– Передай Кузьме, что мы на него надеемся. Скажи, пусть удержит людей. Сейчас Данилов расширяет зону восстания – недавно отправился на правый берег. И там, где он проходит, возникает масса мелких стихийных отрядиков. Некоторые из них толком не знают, что им делать. Поэтому необходимо как можно быстрее объединить всю эту мелкоту под единое командование. Ваш отряд, как наиболее боеспособный, должен стать основной силой в Тюменцевской, Вылковской и других ближних волостях. Так и передай Кузьме.

Коржаев и Громов проводили Неборака до подводы, на которой тот приехал, еще раз пожали ему руку. И когда он уехал, направились к воротам. Около часового, охранявшего штаб, Громов остановился.

– Из Мосихи еще не вернулись?

– Не видел.

– Как только вернутся – сразу же их ко мне.

– Ладно.

Громов посмотрел на партизана, хотел, видимо, что-то сказать, но раздумал и вышел из ограды вслед за Коржаевым.

Несколько минут шли молча. Потом Коржаев, как бы продолжая разговор, спросил:

– Обратил внимание?

– М-да… – кивнул Громов задумчиво.

– А это не мелочь. Сегодня партизан ответил командиру «ладно», завтра пошлет к черту.

– Я понимаю, Иван. Но ведь столько дел, до всего еще руки не доходят.

– И все-таки дисциплина – самое главное, самая первостепенная задача.

– Согласен.

2

Вечером нарочный привез из Камня газету «Алтайский вестник». На первой полосе жирным шрифтом приказ:

«В разных частях Барнаульского и Каменского уездов появились организованные агитаторами шайки, состоящие из подонков населения. Они насильно мобилизуют крестьян, убивают должностных лиц, священников и всех, кто по своему культурному уровню выделяется из темной крестьянской массы, грабят волостные и сельские управы, кооперативы и зажиточных крестьян, разрушают телеграфную связь и прервали железнодорожное сообщение с Семипалатинском.

Уже были столкновения шаек с высланными мною отрядами, и в этих столкновениях погибли десятки крестьян, одураченных агитаторами.

В город Барнаул и его уезд направлены для быстрой ликвидации мятежа крупные силы, в том числе отряд атамана Анненкова.

Приглашаю крестьян, примкнувших к шайкам, покинуть их и вернуться к мирному труду, если им дорога их жизнь и имущество.

В целях быстрой ликвидации мятежа и для обеспечения военным начальникам возможностей применять все вызываемые обстановкой меры, объявляю Барнаульский и Каменский уезды на военном положении и предписываю действующим в этих уездах военным начальникам уничтожать без суда всех принимающих прямое или косвенное участие в мятеже, Конфискуя и уничтожая их имущество.

Должностным лицам принять меры к самому широкому распространению настоящего приказа среди населения.

Уполкомвойск по Барнаульскому военному району генерал-майор Биснек.

Комендант Барнаульского военного района капитан Могильников».

– Заметались, как крысы в горящем амбаре! – процедил Коржаев и отбросил газету. Он прошелся по комнате стремительно, твердым шагом. – Медлить нельзя, Игнат, – обратился он к Громову, – надо немедленно наступать…

Чуть позже вернулись из Усть-Мосихи посыльные.

Несколько дней назад Каменский подпольный центр решил объединенными силами партизанских отрядов Громова и Данилова сделать налет на Камень. Договориться с Даниловым об этом и были посланы порученцы Коржаева.

Коржаев, Громов и начальник штаба Булыгин снова засели.

– Рассказывайте. Что так долго?

Один из партизан, большеухий и губастый, то и дело поводя плечами, будто ему за шиворот насыпали мякины, начал:

– Данилов раненый.

– Ранен?! – спросил Громов и, поняв несуразность вопроса, добавил – Сильно?

– Без сознания привезли из Сузуна. Ногу ему перебило и плечо, много крови потерял. Слабый сейчас лежит. Ждали, пока мало-мальски оклемается.

– Ну что Данилов говорит о нашем предложении? – спросил Коржаев.

– Он не возражает. Уже отдал распоряжение формировать специальный отряд. Говорит, человек полсотни дадим, больше не можем – оружия нет. Но отряд будет боевой. Командиром назначают Милославского. Говорят, лихой товарищ и в военном деле разбирается.

ГЛАВА ПЯТАЯ1

После похода на правобережье Филька тесно сошелся с Милославским. Сблизил их бой с польским десантом в большом Сузуне. Если бы не Милославский, сдрейфил бы Филька. И сейчас Филька, гордясь тем, что Милославский взял его в свой отряд, сформированный из самых боевых партизан, гарцевал на шустром вороном жеребчике. Этого жеребчика он забрал в Макарово у Комаревцева. Они специально с Васькой Егоровым ездили туда за конями. Ездили, правда, тайком – не дай Бог Данилов узнает! – но когда перед уходом на Камень выстроили отряд, Иван Тищенко, проходя перед строем, ласково похлопал Филькиного жеребчика. Значит, понравился…

Ехали не торопясь: «Все равно к вечеру поспеем на ярковскую дорогу». Рядом с Филькой покачивался в седле Василий Егоров. Под ним был рослый рыжий мерин. Давно он полюбился Василию, еще когда Егоров в работниках был у Комаревцева, спокойный и выносливый конь.

Нещадно палило солнце.

– Васьк, – сказал Филька, – как только ворвемся в Камень, давай прямо поскачем к тюрьме… к той, лаптевской. Может, наши ребята все еще сидят. Мы их и выпустим, а?

– Ладно, давай…

Милославский ехал впереди отряда. Чтобы не казаться столь маленьким, он специально выбрал себе высокого, поджарого коня. Милославский молчал почти всю дорогу, о чем-то думал.

Едва начало смеркаться, выехали на тракт между Ярками и Камнем. Здесь уже ждали мосихинцев. Неподалеку, на пригорке, окруженный конниками, стоял Громов. Милославский подскакал к нему, осадил коня, приподнялся на стременах.

– Отряд устьмосихинских партизан в количестве пятидесяти шести человек прибыл в ваше распоряжение, – четко, по-военному отрапортовал он, приложив руку к фуражке. – Командир отряда Милославский.

Громов даже залюбовался таким рапортом и влитым в седло командиром.

– Здравствуйте, товарищ Милославский. – Громов тронул своего коня, подъехал вплотную, подал руку. – Сейчас получите белые повязки, раздайте каждому бойцу, пусть повяжут на левую руку. Это опознавательный знак, чтобы ночью не пострелять своих. Пароль на сегодня в городе… в гарнизоне – «Приклад», отзыв – «Цевье»…

Когда ласковая августовская ночь опустилась на город и стали гаснуть огни в окнах домов, в кривые улочки каменских окраин начали втягиваться цепочки вооруженных конников.

У каждого на левом рукаве белая холщовая повязка. Из-за домов выходили люди с такими же повязками и шли вместе с конниками к центру города. Встречавшиеся редкие патрули скучающе, для проформы спрашивали пароль и, сторонясь, пропускали кавалеристов.

Наиболее разговорчивые ради любопытства спрашивали:

– Откуда, служивые?

– Из Барнаула, – отвечали.

– Подкрепление?

– Подкрепление.

– Для поддержки штанов, – хохотали в рядах. И, посмеиваясь, вполголоса добавляли – Сейчас мы вам поможем на тот свет отправиться…

Едва въехали в улицу, Милославский бросил Полушину: «Я к Громову» – и ускакал.

В первой паре во главе мосихинского отряда ехали члены подпольной организации Аким Волчков и Андрей Полушин, за ними Филька с Егоровым, дальше покачивались в седлах Иван Ларин, Алексей Катунов, Николай Чайников и другие. Все были напряжены. Многие, несмотря на запрещение Милославского, сняли из-за плеч и положили поперек седел винтовки, позагоняли в патронники патроны. Пальцы, подрагивая, лежали на спусковых крючках.

Вдруг слева, где-то на улицах против пристани, раздалось несколько выстрелов, потом еще, еще. Ударил недружный винтовочный залп. Кони вспряднули ушами и затоптались на месте.

– Начинается, – обронил дрогнувшим голосом Андрей Полушин.

Ряды смешались. Задние напирали на передних, передние топтались на месте, не в силах совладать с перепуганными, еще не обстрелянными конями. Наконец Полушину удалось повернуть коня вдоль улицы. Он огрел его плетью и поскакал к церкви. За ним устремился отряд. По заснувшей улице градом рассыпался конский топот…

Выехав к церкви, Полушин на секунду задержался: «Что же дальше-то делать? Куда черти унесли Милославского?» Но в следующую же секунду он повернул коня влево и повел отряд на выстрелы. «Данилов наказывал контрразведку захватить, – мелькнула мысль, – Зырянова надо бы не прозевать… А насчет Милославского скажу Данилову – финтит что-то».

За поворотом из ограды штаба контрразведки вынесшуюся лаву конников встретил дружный винтовочный огонь. Быстро спешились и открыли ответную стрельбу, окружая засевших милиционеров.

Где-то недалеко – не иначе как на пристани – жарко разгорался бой.

Полушин с Волчковым подползли к дыре в заборе и заглянули в ограду. При свете подожженного на берегу какого-то склада хорошо был виден штаб контрразведки. Десятка три милиционеров, заняв круговую оборону вдоль забора, яростно отстреливались.

– Ты сиди здесь, – шепнул Волчков Андрею, – а я зайду вон с того угла и вдарю по окнам штаба.

Волчков на четвереньках уполз вдоль забора, а Полушин, просунув в дыру винтовку и дождавшись, когда из-за крыльца показался милиционер, поймал его на мушку, спустил курок. Милиционер, всплеснув руками, с маху упал на колени, а потом, ткнувшись ничком в землю, замер. Кругом гремели выстрелы. Андрей подстрелил еще одного милиционера, пробегавшего по ограде, и собрался было пролезть в дыру, чтобы зайти с тыла. Вдруг увидел выбегавшего из штаба начальника контрразведки Зырянова. «Аким, должно, пужанул через окно», – улыбнулся Андрей. Он было вскинул винтовку, но опешил: следом за Зыряновым, придерживая волочащуюся по земле шашку, из штаба выбегал… Милославский. «Э-э… – удивленно разинул рот Полушин, – вон ты кто, оказывается!..» Этой секунды – пока Андрей хлопал глазами – было достаточно, чтобы Зырянов и Милославский скрылись за домом. Вслед за ними выбежал Ширпак. Полушин лихорадочно вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил. С головы Ширпака слетела фуражка. Сам он с перепугу оступился, на заду съехал по ступенькам и, пока Полушин передергивал затвор, на карачках проворно шмыгнул за крыльцо.

– Ну, гад, я тебя все равно отсюда не выпущу живьем, – процедил сквозь зубы Полушин.

Он входил в азарт. В это время справа в углу ограды отчетливо щелкнул затвор, Андрей быстро повернул голову и вскинул винтовку. Но в глаза брызнул ослепительно белый пучок света, в голове треснуло что-то оглушительно, мгновенно потемнело кругом, стрельба превратилась в сплошной гуд, земля под Андреем куда-то рухнула…

На пристани грохотал бой. За час до наступления партизан сюда пришвартовались два парохода с белополяками. Громов узнал об этом тогда, когда партизаны открыли огонь по высаживающемуся на берег полку. Силы были явно неравными, но отступать уже поздно. Громов послал двух партизан – в Корнилове и в Ярки, чтобы они подняли всех, кто может держать пику и сидеть на коне.

Жаркая схватка, дошедшая до рукопашной, завязалась около тюрьмы. Филька и Егоров, как и договаривались, от церкви сразу повернули к тюрьме. За ними устремилось несколько человек.

За Обью уже начинало сереть небо. Ночь пролетела, как один час. Наконец тюрьма была взята. Взломали двери камер, заключенные выскакивали на свободу, хватали у убитых оружие и присоединялись к своим освободителям.

Партизаны начали отходить. Сто двадцать три человека не в состоянии были держать бой против полка белополяков и гарнизона в семьсот штыков. Оставляли улицу за улицей.

В это время в Ярках и в Корнилово, узнав о завязавшемся бое, ударили в набат. И едва партизаны покинули центральную часть города, как на окраине за их спиной появилась тысячная лава конников. Ярковские и корниловские крестьяне, вооруженные топорами, вилами, косами, верхом и на подводах неслись в город, насмерть загоняя лошадей. Поляки дрогнули. Они решили, что до сих пор бой вела только разведка партизан, а сейчас вводятся в действие основные силы, спешно стали грузиться на пароходы и к шести часам утра оставили город.

Партизаны вновь вступили в Камень. Они бродили по улицам, собирали трофеи, ловили попрятавшихся белогвардейцев. От купеческих и правительственных складов потянулись на Ярки и на Усть-Мосиху подводы, груженные мануфактурой, обмундированием, кожами, хлебом, оружием.

Громов со своим штабом стоял на пристани и торопил людей с отгрузкой трофеев. Сюда же на взмыленной, тяжело поводившей боками лошади прискакал и Милославский. У него порван рукав пиджака, и на груди болтался лоскут черной косоворотки.

– Медленно! Медленно грузят, – нетерпеливо сжимал рукоять плети Громов. – Мало подвод. Вы что думаете, беляки будут дожидаться, пока мы раскачаемся? Товарищ Милославский, раздобудьте еще с полсотни подвод и пошлите людей на погрузку.

– Слушаюсь! – козырнул тот и легко вскочил в седло, крутнул коня…

Филька с Егоровым не спеша ехали по улице. Василий ночью раздобыл себе наган – снял с убитого милиционера – и до отказа набил седельные подсумки винтовочными патронами. Он сбросил с себя холщовую рубаху, и теперь на нем красовалась новенькая суконная гимнастерка, а на голове – солдатская фуражка с оторванной кокардой. Оба были навеселе – после разгрома тюрьмы они в кабинете начальника взломали шкафы с бумагами и в одном из них нашли графинчик с вишневой настойкой. Здесь же, не закусывая, вдвоем опорожнили его.

Они ехали посреди улицы и чувствовали себя завоевателями в побежденном городе.

– Васьк, гляди, – вскрикнул неожиданно Филька, – узнаешь?

Навстречу им, крадучись около забора, шел человек. Филька спрыгнул с коня, бросил повод Василию. Подбежал к человеку.

– Стой, гад! Руки вверх!

Спрыгнул с лошади и подошел следом за Филькой Егоров.

– Теперь узнаешь?

Перед ними стоял старший надзиратель лаптевской тюрьмы Жданов.

– Узнаю голубчика, – ответил Василий, расстегивая кобуру, – очень даже узнаю. А ну, становись, гад, к стенке!

– Погоди, – остановил его Филька, – пусть он снимет сначала сапоги. Смотри, какие у него хорошие сапоги. Снимай, да поживее, некогда нам с тобой рассусоливать. И гимнастерку заодним скидай.

Жданов трясущимися руками стаскивал сапоги, присев к забору, потом стянул гимнастерку.

– Братцы… что же вы… помилуйте… Дети ж у меня.

– Становись к стенке, сволочь! Ишь, о детях вспомнил! – Василий, держа в правой руке на уровне груди наган, левой прислонял надзирателя к забору. – Становись, становись!

За спиной в это время послышался конский топот. Вдруг он сразу же оборвался.

– Кочетов! Егоров! Вы что это делаете? – закричал подъехавший Милославский.

– Вот, товарищ командир, гада поймали, – бойко ответил Кочетов.

– Надзирателем был у нас в тюрьме, – все еще держа за грудки свою жертву, пояснил Егоров. – Убегать собрался, а мы его застукали.

Милославский строго спросил:

– Вы же знаете, что самосуд запрещен! Кто разрешил расстреливать?

– Никто. Сами.

– Сами? А ну марш отсюда! – И мягче добавил – Этого субчика мы будем судить, а потом уже расстреляем. Поняли?

Ребята молча кивнули.

– А сейчас вам срочное задание: мобилизовать по десятку подвод и немедленно их отправить к купеческим складам на пристань – вывозить трофеи. Ясно?

– Ясно.

– Выполняйте. А этого я приберу к рукам… Сапоги можешь забрать, Кочетов, – разрешил он под конец.

К вечеру из Ковониколаевска подошли четыре парохода с войсками, и партизаны начали отходить из города. Цепи отступающих растянулись на многие версты.