Текст книги "Солона ты, земля!"

Автор книги: Георгий Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 88 страниц)

17

На стройке межколхозной электростанции Данилов всегда менялся – загорался и словно молодел. И сейчас, не успела машина остановиться, он соскочил на землю, озорно крикнул:

– Бог в помощь, ребята!

Молодежь засмеялась, побросала тачки, лопаты, окружила секретаря райкома.

– Отказался он от нас, бог-то: непутевые, говорит, вы.

– Ага! Говорит, не нравится вам моя работа, все по-своему переделываете?..

Данилов подмигнул озорно.

– Что-то вы долго переделываете. Господь Бог, если верить всяким писаниям, за два дня сотворил всю твердь земную и хлябь небесную. А вы который месяц не твердь и не хлябь, а какую-то плотину строите?

– Так техника-то какая, Аркадий Николаевич! Лопата да тачка! Копаешь, копаешь – ни черта не подается… Вот говорят, есть какие-то экскаваторы – как подцепит, так сразу полгоры долой, а? Есть такие?

– Есть. Полгоры не полгоры, но то, что каждый из вас за день выкапывает лопатой, он за раз подденет.

– Во-о! Вот это техника! Аркадий Николаевич, а у нас нет таких в районе?

– Нет, ребята. Были бы – разве я не дал сюда. Но будут, обязательно будут! Следующую электростанцию станем строить непременно с экскаватором! А пока… – Он развел руками. – Пока давайте «вкалывать» лопатой… А ну, парень, дай-ка мне тачку. Сергей, бери лопату. Саша, – позвал он шофера, – разомни-ка спину. – Торжественно повысил голос – Райкомовская бригада вызывает на соревнование все остальные!.. Ну, давай!..

Он с нетерпением ждал, пока Сергей и шофер накидали в тачку земли, рывком схватил за ручки. Первую тачку хотел прокатить бегом, но не мог удержать равновесие, и она несколько раз съезжала с покатов.

Разучился… разучился… – бормотал Данилов, вываживая тачку и устанавливая снова колесом на доску. – Когда-то студентом в Новониколаевске разгружал баржи с углем на пристани. Хорошо получалось…

После третьего рейса он скинул гимнастерку, засучил рукава нижней рубашки. И все норовил пробежать с тачкой без остановки от начала до конца покатов. Рубаха на лопатках потемнела, прилипла. Сергей видел, что дышит он тяжело – потом ведь будет болеть, неделю маяться. Сергей несколько раз просил его поменять тачку на лопату. Но Данилов только покрикивал:

– Давай, давай, подбрасывай!..

До вечера работали без перекура. Аркадий Николаевич, побледневший, но с оживленными глазами, с удовольствием распрямил плечи, помял поясницу.

– Эх, лет бы пятнадцать сбросить – ничего больше не надо. Вот бы тогда поработал…

Гурьбой пошли купаться. Ребята на ходу сбрасывали майки, штаны и с разбегу кидались в Тунгай. Брызгались. Смех и гомон висел над рекой. Данилов купаться не стал. Скинул рубашку, помылся до пояса. Сергей видел, что он устал, очень устал. Бледность не проходила. Но он старался быть веселым, как и все.

Ужинали у большого костра на берегу. С аппетитом хлебали крупяную похлебку.

– Рыбой не промышляете здесь добавком к колхозному харчу?

– Промышляем, Аркадий Николаевич. Неводишко есть.

– Вчера бы приехали – уха была.

– Не знал, приехал бы непременно. Ну, а вечерами чем занимаетесь?

– На тырло ходим в Петуховку, девок отбиваем у петуховских парней.

– Комсомольцев много среди вас?

– Да есть. Десятка полтора наберется.

– Групкомсорг есть?

– Был. Позавчера уехал. Срок его работы кончился, подался домой. Нового еще не выбрали…

На второе была гречневая каша с кусочками свиного сала. Каждый подходил к поварихе, и та щедро накладывала. Потом кричала:

– Кому добавок?

Данилов облизал ложку, бросил ее в котелок, повалился на бок.

– Благодать здесь у вас. После работы, такой вот, физической, все так вкусно и так хорошо. – Он полежал немного, наслаждаясь. Вдруг задумался. Потом сказал – А вот Плотников в двадцатом году говорил: не пойдет мужик в коммуну, никогда не будет он в артели работать, а только на своем собственном дворе, на своем собственном загоне. А ведь пошел! Видите, как хорошо артелью-то работать… Жаль, такой умный человек Филипп Долматович Плотников, а оказался не дальновидным. Мне очень жаль… – Опять помолчал. Довольно долго молчал, наверное, думал о Плотникове. Потом сказал уже обычным своим деловым тоном – Вот что, Серега. У тебя сколько инструкторов в райкоме? Три? Прикомандируй одного из них сюда напостоянно, до окончания строительства. Пусть будет, так сказать, освобожденный комсорг райкома на межколхозной стройке…

18

Не любил Аркадий Николаевич, когда в район приезжало краевое начальство, особенно второстепенное. Пользы, как правило, мало, а хлопот ненужных – хоть отбавляй. Начальство почему-то считает, что его надо обязательно встречать, сопровождать, показывать ему все, давать пояснения. И делать это должен непременно первый секретарь. В то же время ни одного вопроса, выходящего за пределы компетенции райкома, это начальство обычно решить здесь, на месте, не может.

Данилов только что вернулся из такой поездки по району. День проездил экскурсоводом, показывая поля, поясняя. Никаких существенных замечаний начальство не сделало, да и едва ли могло бы сделать их – кабинетное оно, далекое от земли, от людей, хотя и помогает заведовать сельскохозяйственным отделом крайкома партии. А приехало в район не иначе как по указанию Коротилова после того телефонного разговора – вредительские действия секретаря райкома искать.

Так думал Данилов, просматривая материалы к предстоящему заседанию бюро. Члены бюро рассаживались, вполголоса переговаривались. На стуле сбоку стола первого секретаря, где обычно сидит предрика, разместилось само краевое начальство – моложавое, с голубыми и чистыми, как у младенца, глазами. Оно с любопытством новичка крутило головой, рассматривало членов бюро, работников аппарата райкома.

Заместитель заведующего сельхозотделом крайкома Дыбчик относился к категории людей бездумных, людей-исполнителей. Это Данилов определил сразу. А как понял – так Дыбчик перестал для него существовать, и как начальство, и как человек.

– Все в сборе? Будем начинать?.. Какие мнения по повестке?

– Утвердить, – сказал Старотиторов.

– Приглашенные по первому вопросу здесь? Пусть заходят.

Первым был вопрос о проверке партдокументов в первичной парторганизации Петуховского сельсовета.

Пожалуйста, кивнул Данилов в сторону заворга, – докладывайте.

Сухой, подвижный заворг, с длинным тонким носом, вскочил, подошел к столу, за которым сидели члены бюро, быстро разложил бумаги.

– В первичной партийной организации Петуховского сельсовета, – торопливой скороговоркой начал он, – насчитывается тринадцать членов партии и два кандидата. – Он посмотрел на Данилова, потом быстро на Дыбчика, словно проверяя на них правильно ли он говорит. Зная, что Данилов терпеть не может многословия, сразу же перешел к чтению анкетных данных. Он докладывал не только послужные списки, но и перечислял всю родословную коммуниста: чем каждый из его близких и дальних родственников занимается сейчас и чем занимался раньше. Данилов слушал внимательно, хотя хорошо знал все это, знал и людей, большинство из которых были участники гражданской воины. Заворг читал монотонно. И вдруг:

Мокрошубов Тихон Иванович, – повысил вдруг голос заворг. У него обнаружены два несоответствия партийного документа с данными отчетных карточек ЦК.

Члены бюро сразу насторожились, поднял голову и прислушался Дыбчик.

Первое несоответствие: год рождения в партбилете не соответствует году рождения в данных отчетных карточек ЦК. Здесь стоит тысяча восемьсот восемьдесят пятый, а там значится восемьдесят третий. И второе: год вступления в партию в партбилете тысяча девятьсот двадцать четвертый, а по учету – двадцать первый. И еще. В комиссию поступили сигналы на Мокрошубова, что он помогает своей кулацкой родне, поддерживает с ними постоянную связь. – Заворг сложил дела и сел.

Члены бюро повернулись к сидевшим вдоль стены коммунистам Петуховского сельсовета. Сергей тоже глянул. И первое, что ему бросилось в глаза, это руки. Тринадцать пар рук, как по команде, сложенные на коленях. Заскорузлые, загрубевшие от работы руки исконных хлеборобов. Которые же из них Мокрошубова? Вот в центре сидит председатель Совета Нефедов. Пальцы у него покрыты черным налетом – профессия кузнеца на всю жизнь оставила отпечаток. Вот чьи-то еще – не ладони, а подошва, с детства не знавшая обуви, потрескавшиеся, с въевшейся навечно чернотой. Рядом – тщательно вымытые, но так и неотшорканные, все в ссадинах и старых рубцах.

– Товарищ Мокрошубов, объясните, как это все могло случиться? – спросил Старотиторов.

Руки в ссадинах расцепились. Сергей посмотрел на лицо их хозяина – пожилой мужчина, с насупленными бровями. Глаза под этими бровями – если присмотреться – беспомощные и бесхитростные. Он поднялся и стоял долго молча.

– А я не знаю, – наконец произнес он сипло, – не я же писал все это.

– Как же вы не заметили такого несоответствия? – спросил Корчагин, пристально глядя на Мокрошубова.

– А откуда мне известно, как там написано. У меня-то все правильно. А там мне неизвестно.

Корчагин удовлетворенно кивнул головой. И тут же спросил:

– А насчет кулацкой родни – тут говорил товарищ – как это понимать? Объясните, пожалуйста.

– Родня родней, а я при чем, – так же сипло и неторопливо ответил он.

– Говорят, что вы поддерживаете связь и помогаете кулацкой родне, – уточнил Корчагин. – Кто у вас в родне раскулачен?

Мокрошубов обвел всех за столом тоскливым, замученным взглядом.

– Шурин у меня раскулачен. В Нарыме он.

– Ну, и какую связь вы с ним поддерживаете?

– А никакой.

– Почему же тогда пишут в комиссию?

Мокрошубов не находил место рукам. Наконец спрятал

их за спину. Пожал плечом.

– Не знаю.

Данилов молча слушал, не вмешиваясь. Наступила длительная пауза. Тогда Данилов спросил:

– Может, ты товарищ Нефедов, объяснишь что-нибудь?

Бывший кузнец тяжело поднялся, покраснел от натуги.

– Тут, должно быть, вот что, – заговорил он басом. – Жена его – Тихона жена – ездила года два назад туда. Мать у нее болела, ее мать. Она там с сыном со своим, сосланным, добровольно живет. У него, у сына-то, ребятишек куча. Так вот, может, это.

– Ездила жена? – спросил Переверзев.

Мокрошубов кивнул головой.

И вдруг голос подал Дыбчик.

– А по-моему, товарищи, тут все ясно и так: документы не соответствуют отчетным карточкам ЦК, связь с кулацкой родней он все-таки поддерживает – он сам признает – и, как заявляет товарищ заворг, помогает своей кулацкой родне. Все эго уже наводит на подозрение, что и сам-то товарищ Мокрошубов, если можно так назвать его, тоже не внушает доверия. – Члены бюро слушали его несколько удивленно. А он, играя карандашом, сам прислушивался к своему баритону, любовался им. – Должен сообщить вам, товарищи, что сейчас берется линия на полное изгнание из рядов партии всяких подозрительных лиц, не внушающих доверия. По-моему, так и надо поступать в данном случае. – Он, не меняя позы на стуле, повернул голову в сторону Данилова. – Мне кажется, что Аркадий Николаевич тоже согласится со мной.

Сергей видел, как у Данилова холодно сузились глаза, по щеке под кожей к виску пробежал комочек. Но ответил он спокойно, как всегда:

– Нет, я не согласен с вами. – И обратился к членам бюро – У кого еще будут вопросы?

Дыбчика как подменили, сразу же куда-то исчезли а о самоуверенность и покровительственная осанка. Он непонимающе моргал своими чистыми глазами, глядя на Данилова.

– У меня есть вопрос, – задумчиво произнес Старотиторов. Он сидел теперь за общим столом, потому что его место слева от Данилова занимал Дыбчик. – О какой помощи кулацкой родне идет речь в заявлении на имя комиссии?

– Не знаю, – ответил почти шепотом Мокрошубов. Потом прокашлялся. – Может, когда жена ездила, сала с собой брала да горшочек масла, вот это разве.

– У меня вопрос к Нефедову, – поднял голову Корчагин. – Как работает товарищ Мокрошубов?

Опять скрипнул стул под грузным председателем Совета. Он встал, обвел глазами всех и решительно махнул рукой.

– Работает Тихон хорошо. Как говорят, дай Бог, чтобы каждый так работал. Бригадир из него наипервейший. И машины знает и душу отдает. Вот и все. Свой он человек. Наш он от начала до конца. Хлебороб. – И сел.

– Больше вопросов нет? – спросил Данилов. – Какие будут мнения у членов бюро? – сделал он ударение на последних двух словах.

Говорить по делу Мокрошубова было нечего, поэтому мнения высказывались с мест в двух-трех словах.

– Я считаю, – заявил начальник НКВД, – что акт проверки надо утвердить, а что касается Мокрошубова, то его дело следует проверить еще раз и более внимательно.

– Еще какие мнения?

Поднялся Переверзев.

– А по-моему, товарищ Дыбчик правильно сказал. Тут все ясно и отнимать время дополнительной проверкой не стоит.

Старотиторов удивленно вытаращил бельмо на второго секретаря – этакой прыти за Переверзевым раньше не замечалось.

– Я должен сказать в присутствии Виталия Германовича, – продолжал между тем вдруг потвердевшим голосом Переверзев, – что мы, товарищи, пока страдаем притупленной бдительностью. Был же в наших рядах ярый враг народа Прокофьев, который у всех на глазах творил свое гнусное дело, а мы этого не замечали. Я должен сказать, товарищи, не хотели замечать. И только благодаря бдительности товарища Корчагина, – он повернулся в сторону начальника НКВД, – враг был разоблачен и обезврежен. Поэтому мы не имеем права проходить мимо нового факта. Я предлагаю Мокрошубова из партии исключить и с работы бригадира снять.

– За что? – спросил Корчагин.

– Как за что? – удивился Переверзев. – За то, что он примазавшийся к партии элемент.

– А это надо доказать.

– По-моему, и так ясно.

– Вам ясно, а мне вот нет, – возразил начальник НКВД.

Данилов легонько хлопнул ладонью по столу.

– Без препирательств, товарищи. Кто еще имеет слово? Нет желающих?.. Я считаю, что торопиться не следует. И я не согласен с вами, Виталий Германович, хотя вы и ссылаетесь на линию цека. Всякая линия цека прежде всего предусматривает чуткое отношение к человеку и недопущение ни в коем случае даже подобия кампанейщины. Когда речь идет о судьбе человека, надо семь раз примерить, а потом уже отрезать! – И обращаясь к членам бюро: – Давайте решим так: дело Мокрошубова отложим, партбилет его пошлем в цека партии, пусть там установят по почерку – может, это обыкновенная описка работников сектора учета. А что касается связи с кулацкой родней, то давайте поручим члену бюро Корчагину разобраться и доложить на следующем бюро. Вы настаиваете, Павел Тихонович, – спросил он Переверзева, – на своем предложении?.. Тогда давайте проголосуем. Первым было предложение Корчагина. Кто за его предложение?.. Ясно. Ваше предложение, товарищ Переверзев, отпадает. Вы, товарищи, свободны, кивнул он метуховским коммунистам. – Следующий вопрос…

19

Сергей не задумывался над своим будущим, он просто считал, что всегда будет так, как до сих пор. Другого ничего он не представлял. Но жизнь не стоит на месте, она меняется, непременно должна меняться – это ее закон. И обойти Сергея этот закон не мог.

Первым заговорил об этом Аркадий Николаевич Данилов. Заговорил неожиданно, как показалось Сергею, в тот момент, когда Сергей меньше всего ощущал необходимость к перемене своего образа жизни. Данилов спросил:

– Ты доволен своей работой?

Сергею не надо было даже задумываться – конечно, доволен.

А тебе не кажется, что наш районный комсомол должен чем-то заниматься еще кроме концертных бригад?

Мы занимаемся, – нерешительно возразил Сергей. – Комсомольцы работают на уборке, на строительстве клуба и вообще ведут массовую работу среди молодежи.

– «Вообще ведут»?.. – Данилов не улыбался. – Может быть, год назад все это было достижением по сравнению с прежним. А сейчас, наверное, этого уже мало, наверное, надо что-то еще, более существенное, а?

Сергей задумался.

– Что именно?

– Почему ты у меня об этом спрашиваешь? Сам-то ты смотришь вперед?

Сергей развел руками.

– А я не знаю, Аркадий Николаевич.

– Почему?.. Почему не знаешь?

Мне никто об этом не говорил.

– Кто тебе должен говорить? Ты – секретарь райкома; У тебя всегда должна быть куча всяких проблем, всяких идей, всяких начинаний. Ну вот, например, почему ты до сих пор не пришел в райисполком к Старотиторову и не заявил: отдайте, мол, нам право подбора молодежи на курсы трактористов? Или с таким предложением: давайте, мол, создадим хотя бы в крупных селах вечерние школы сельской молодежи, а?

«И в самом деле? – удивился Сергей. – На курсы идет в основном молодежь, а подбирают курсантов сельские Советы. Как же это раньше такая мысль не пришла?»

– Секретарь райкома комсомола, – продолжал Данилов, – должен иметь кругозор куда больше, чем рядовой комсомолец. Ты понял, к чему я клоню весь этот разговор?.. Учиться тебе надо, Сергей.

Сергей задумался. И первая мысль, которая толкнула, была: а как же Катя? Как же оставить ее здесь? А потом уже подумал: как это он покинет свой район, где все знакомо, все родное? Никогда за свои двадцать лет он никуда не уезжал, никогда не видел города.

– Ты согласен с этим? – донеслось до него.

Не отдавая еще себе отчета, он кивнул.

– Пока я в районе, бюро райкома партии вынесет постановление, и пошлем тебя учиться в совпартшколу. А то потом кто знает, удастся ли…

– А вы что, собираетесь уезжать из района? – затаил дыхание Сергей.

– Да. Наверное, буду работать в крайкоме.

– О! Это здорово!

– Как сказать, – грустно покачал головой Данилов. – Поживем, посмотрим…

– Вообще-то, конечно, жалко, что вы уезжаете, – согласился Сергей. – Когда?

– Просил, чтобы разрешили закончить проверку парт-документов.

– А кто будет вместо вас?

– Я предлагаю Старотиторова. А крайком что-то со мной не соглашается. Хотят Переверзева ставить.

– Переверзева? – удивился Сергей. Ему почему-то никогда не приходило в голову, что Переверзев может стать первым секретарем. И вообще он не мог представить кого– либо другого на месте Данилова.

– Говорят, что крайкому виднее, – Аркадий Николаевич задумчиво поджал губы. – Не знаю, виднее ли!..

Это сообщение удручающе подействовало на Сергея.

– Плохо будет району без вас, Аркадий Николаевич, – с мальчишеской откровенностью произнес он.

Данилов ничего не ответил. Кажется, он даже не слышал этого замечания. Он думал о чем-то своем.

Вдруг он встряхнулся, посмотрел на Сергея повеселевшими глазами. т

– Ну, ладно, не будем нос вешать! Такова жизнь. Как у тебя с подготовкой к конференции?

– В девяти организациях осталось провести отчетно-выборные собрания.

– Не спеши, пусть проходят без нажима. Конференцию, наверное, придется на ноябрь отнести. Надо же с уборкой освободиться.

– А крайком на пятнадцатое сентября наметил.

– Нам виднее. Я договорюсь, не возражаешь?

– Нет, конечно. Это даже хорошо, лучше подготовимся.

Данилов посмотрел на Сергея, прищурив свои большие карие глаза.

– Волнуешься перед своей первой конференцией?

Сергей в раздумье пожал плечами.

– Вначале волновался, а сейчас что-то не особенно, – чистосердечно признался он. – А вы?

– А я перед каждой конференцией волнуюсь, начиная с первой.

– Это плохо или хорошо, Аркадий Николаевич?

– Не знаю. Вообще-то не так уж плохо. – Данилов поднялся из-за стола и пересел на подоконник. – Дело в том, дорогой мой, что ты держишь ответ перед теми, кто, поверив твоей совести, передал тебе в руки право руководить ими, возложил на тебя большие обязанности. И вот ты работаешь, руководишь, люди тебе верят, подчиняются твоим распоряжениям. Наконец настанет день, когда ты обязан отчитаться за то, что ты сделал для них. А они оценят, оправдал ты их доверие или не оправдал. Не все, и не всё скажут с трибуны, но вывод для себя сделает каждый. И если ты не до конца был добросовестен, если ты хоть на день забыл о том большом долге перед этими людьми, который возложили на тебя, ты уже потерял частицу доверия у этих людей. А когда этих частиц наберется много, когда ты не один, а много дней работал не в полную меру своих сил, тогда наступит момент и эти частицы недоверия к тебе возьмут верх, перетянут чашу весов – тогда человеку надо уходить с партийной работы навсегда. Не знаю как для кого, а для меня это трагедия, это – конец жизни. Запомни и ты. Мне кажется, что тебе стоит непременно обратить на это внимание: у тебя есть тенденция командовать людьми. Не руководить, а именно командовать. Между этими понятиями большая разница. – И посмотрев на удивленно расширившего глаза Сергея, он пояснил – Ты замечаешь, что в районе кроме тебя никого из работников райкома комсомола не знают и ни с кем не считаются? Это уже плохой признак. Это значит, что ты не даешь инициативы своим работникам, все решаешь сам, а они только исполняют. Мне понятно, что у тебя это идет от мальчишеской привычки верховодить. Хорошо будет, если эта мальчишеская привычка со зрелостью исчезнет. А если она превратится в стиль твоей работы? Это будет очень плохо, Сергей. Просто командование, без учета особенностей каждого человека, неприемлемо нигде – ни на административной работе, ни в армии и тем более в партии… Это я тебе говорю так, на всякий случай. Жизнь, хоть она и коротка, но тем не менее все-таки длинная. А у тебя она почти вся впереди!

Сергей слушал, сосредоточенно глядя на Данилова исподлобья черными, широко расставленными глазами. Разве мог он подумать в эти минуты, что много, много времени спустя – через пятнадцать лет! – вспомнит он эти слова Данилова и снова будет перебирать их, докапываясь до самой глубокой правды, искать в них отгадку большой жизненной трагедии!