Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 75 (всего у книги 76 страниц)
Отвесив прощальный поклон его спине, Кевин зашагал прочь, по улице, освещенной отблесками противоестественной зари. Крики и треск дерева доносились все глуше и глуше – скоро они совсем затихнут, и он останется наедине с собой.
Ему будет не хватать Алого Генерала – редкого человека, который не прикрывал жажду крови красивыми словесами, а совершая мерзкие поступки, не искал им оправданий. Оскар был прав: убивать – единственное, на что Кевин годится, то, для чего родился на свет. Этим и он и займется, оставив вопросы людям получше него.
Вот только один, самый последний…
~*~*~*~
Осень 663-го
Будь боги милосерднее, все и закончилось бы там, у позорного столба. В последней схватке с собой, с болью, с миром, который так яростно его отвергал.
Это сражение он выдержал с честью. Палач даже похвалил его, чем Кевин абсурдно гордился. Будто получил теплый привет от далекого Оскара Картмора, тоже палача по призванию.
Но спектакль закончился, актеры и зрители разошлись. Тюремные стены защищали его от матери и от реальности – теперь пришлось остаться с ними лицом к лицу.
Они жили бок о бок в мрачной норе, ставшей будто еще темнее и меньше после того, как оттуда ушла вся надежда. Почти не разговаривали, обмениваясь словами только по самым насущным вопросам. Сперва Кевин оправлялся после пыток, затем серьезно заболела мать… Они растягивали свои скромные сбережения, как могли, но скоро те подошли к концу.
Начинать жизнь заново оказалось тяжелее всего. Пришлось выйти в поисках пропитания на улицы, где многие знали его и знали, что с ним произошло. Кевин не боялся самой черной работы, но искать ее, подходить к людям и заговаривать с ними, просить о чем-то – о, лучше бы провалиться сквозь землю!
После недели бесплодных блужданий, он не придумал ничего другого, как приползти в Свору. Там не были осведомлены, что Картморам он больше не друг, поэтому Доудер помог ему найти работенку-другую, из тех, кровавых, что Кевин сейчас предпочитал всем остальным.
Потом свел его с человеком, проводившем рукопашные бои в старом амфитеатре. Драться на кулаках со сбродом за деньги – совершенно недостойное занятие для человека благородного, и в самый раз – для опозоренного. Кевину оно пришлось по душе: наконец-то он смог выплеснуть ярость, убивавшую его изнутри, как гной в забродившей ране.
В дни боев он получал неплохие деньги, и все же это не могло считаться ни постоянным, ни надежным заработком. Одновременно они с матерью продавали все, что можно было продать – в том числе книги, что покупались для Военной Академии, одежду поприличнее, драгоценные ножны фламберга. Что делать с самим мечом, Кевин решил не сразу. Продать? Бросить Филипу под ноги? Потом в голову пришла – и прочно там поселилась – странная идея: когда-нибудь он убьет Картмора тем самым клинком, что тот ему подарил. Кевин чувствовал – подходящий момент настанет. Он даже развеселился немного, впервые за долгое время достал меч-бастард из-под кровати и отполировал до блеска.
Вскоре стало сложно находить бойцов, готовых драться с Кевином один на один. Зато известность принесла ему новую работу: на него обратили внимание люди одного богача с темной репутацией. Кевин снова служил телохранителем, только теперь вместо сына Лорда-Защитника охранял ростовщика и менялу, досадившего кому-то в преступном мире.
Его наниматель дрожал за свою жизнь (и не зря – где-то через год его голову нашли насаженной на шпиль его собственного дома), никогда не выходил на улицу без солидной охраны, и, кроме Кевина, держал при себе еще нескольких головорезов. За старших были братцы по прозвищу Рви и Режь. Парочка гигантов на полфута выше Кевина, шире в плечах.
На этой спокойной сытой службе Кевин бесился от скуки. Дождаться не мог, когда уже кто-то покусится на его патрона – неудачно или успешно.
Но ничего не происходило, пока…
Однажды в конце улицы, по которой, окруженный телохранителями, торопился ростовщик, вырос худощавый мужчина среднего роста. И застыл там, не двигаясь, непримечательная фигура в темном плаще.
Рви и Режь оставили Кевина охранять хозяина, а сами, поглаживая эфесы мечей, вразвалочку направились расчищать дорогу. Появление незнакомца – можно сказать, мелюзги рядом с их статью, – показалось им отличной возможностью продемонстрировать, что они не зря получают деньги.
Вот только чем ближе подходили Рви и Режь, тем медленнее становился их шаг, тем неуверенней – походка. За несколько футов они и вовсе остановились, и, кажется, будь у громил хвосты, те уже дрожали бы у них меж ног.
Вряд ли Рви и Режь узнали Оскара Картмора – даже Кевину это удалось не сразу. Как обычно, Алый Генерал выглядел ободраннее иного наемника, шляпа, сдвинутая на лоб, смазывала тенью черты. Скорее, этим двоим стало не по себе от мертвенной неподвижности, абсолютной уверенности его позы: а может, как чуют в лесу звери близость хищника, так и они почуяли, что от этого человека веет смертью…
Моей смертью.
Похоже, про него все же вспомнили.
Кевин пошел навстречу, обогнул Рви и Режь, сразу забыв о них, словно и не встречал никогда. Его жизнь подходила к концу, и все остальное было уже неважно.
Оскар безмолвно кивнул ему и они двинулись прочь, вскоре свернув в узкий, пахший мочой проулок.
Кевин смотрел на маячившую впереди спину, открытую для удара. Один бросок – один призрачный шанс… Оскар всегда говорил, что лишь мгновение отделяет лучшего из бойцов от куска гниющего мяса. Да нет, нет никакого шанса, хотя Оскар, пожалуй, оценил бы, а Кевин – попробовал бы. Если бы хотел жить.
– Это честь для меня, что послали именно вас.
– С чего ты взял, что меня кто-то послал?.. Ты отымел мою племяшку, а за такой грешок полагается наказание, не так ли?.. К тому же, мне любопытно, чему ты научился, пока меня тут не было.
Значит, о нем вспомнил лишь Оскар. Очень любезно с его стороны. – Поздравляю с удачной кампанией.
Алый Генерал вернулся в город три дня назад, с победой, которая купила Сюляпарре временную передышку. Если повезет, она могла продлиться годы.
Торжественный въезд победителей в город Кевин наблюдал, затесавшись среди высыпавших на улицы горожан, – темная опухоль гнева в ликующей плоти толпы.
Оскар ехал первым, следом – Филип, гарцуя на вороном коне.
Все без исключения почитали и боялись Алого Генерала, но бабье было радо получить героя помоложе и полюбезнее. Женщины и девки визжали от восторга, забрасывая Филипа цветами, высовывались из окон, рискуя разбиться, те, что посмелее, обнажали грудь – и народ, в опьянении победы, одобрял их приветственным гулом.
Филип был создан для такой роли – снисходительно кивал, улыбался, помахивая рукой, посылал дамам воздушные поцелуи, а сброду кидал монетки. Один раз он поймал букетик, который бросила ему девчонка лет двенадцати, и в знак благодарности швырнул ей кошелек, вызвав новую порцию визгов.
Подобраться бы поближе, сдернуть его с коня и открыть глотку кинжалом… Кевин мог бы даже успеть, до того, как его изрубят на куски воины из процессии или разорвет толпа. Но, потерпев неудачу, он снова выставил бы себя на посмешище – а потому убрался лелеять свою ненависть в одиночестве.
– Ты тоже не терял время даром, – Хриплый голос Генерала вернул его к действительности. – Ты ведь у нас теперь человек ученый, да, Грасс? Набрался ума?
– Я проучился столько же, сколько ваш племянник. Но грамоту не получил, так что это не считается.
Начал накрапывать дождик, словно небу не терпелось плюнуть на Кевина в последний раз.
– Зато тебя отменно высекли, – Оскар развернулся вдруг, в руках его – меч и кинжал. – Мой отец говорил, что нет ученья лучше порки, и я с ним совершенно согласен. Если б моих племянников больше секли, глядишь, из них вышел бы толк.
Было странно думать, что вот сейчас его не станет. В голове назойливым роем жужжали недодуманные мысли, все те же голоса, что не давали покоя в темнице и после. Это как умереть с недосказанным словом на губах… Но ведь он никогда не доведет мысль до конца, не придет к окончательному выводу. Никогда не скажет, даже самому себе, все то, что действительно хотел бы сказать.
Жить вечно – тоже не вариант.
– Мне иногда кажется, что я схожу с ума, – признался Кевин Оскару. Провел рукой по вспотевшему лбу…
– Ничего – я тебя вылечу.
И пляска началась.
Алый Генерал не торопился покончить с ним, растягивая удовольствие. Если он рассчитывал напоследок насладиться ужасом своей добычи, то просчитался – страха не было. Кевин послушно отбивал удары, не понимая – чего они ждут?
Его поведение взбесило Картмора. – Ты не в настроении? – злобно процедил Оскар, награждая болезненным, но не опасным уколом. – Мне зайти попозже?
Что ж, Алый Генерал заслуживал достойного противника. Да и неплохо бы показать напоследок, на что способен.
Напомнив себе, что Оскар – тоже Картмор, Кевин атаковал.
Он быстро втянулся в эту жестокую игру – единственную, чьи правила понимал, единственную, где у него был шанс пусть не выиграть, зато проиграть по-честному. Хотя бы один, маленький порез!.. В бесившей ухмылке противника виделись улыбки всех тех, кто смеялся над ним. Пусть не расслабляется слишком – рано или поздно найдется управа даже на Оскара Картмора.
В жилах разгорался огонь, возвращая его к жизни, заставляя снова и снова бросаться на противника. Когда Оскар сломал ему правую руку, он перехватил меч в левую – и продолжил.
Кевин вложил в это сражение всего себя, все свое мастерство и свой гнев… И был разбит, сражен, размазан по земле. Как и следовало ожидать.
В голове звенело – наконец-то блаженная пустота. Спину холодила мокрая грязь, сверху, меж сдвинувшихся крыш, виднелся кусочек серого неба и ползло облако.
Онемевшее тело Кевин почти не чувствовал. Боль блуждала повсюду, в то же время словно оставаясь вне его.
– Один неплохой выпад, всего один!
С трудом повернув голову, Кевин увидел, как Оскар изучает рану на боку. Фламберг оставил прореху в его куртке и кровавую полосу на уровне нижнего ребра.
Я все же достал его, с усталой гордостью подумал Кевин. Пусть только лишь раз.
Он был готов.
– …Но и это больше, чем я видел за последние пару лет, – Картмор удовлетворенно кивнул. – И достаточно, чтобы спасти твою жизнь. Прирезать бы тебя, конечно. Заслужил, за наглость… – Он окинул Кевина придирчивым взглядом. – Но, по правде, жаль убивать подающего надежды бойца из-за какой-то поблядушки.
Не смейте звать ее так!.. Когда он открыл рот, чтобы возразить, оттуда вырвался лишь хриплый стон.
– Брату следовало выкинуть ее в окно, когда родилась. От баб одни проблемы. Если оправишься – приходи. У меня есть для тебя местечко.
Кевин лежал и слушал, как затихают шаги, не в силах пошевелиться.
Дождь переходил в буйный ливень. Капли, крупные, сильные, жестокие, обрушили на Кевина миллионы ударов. Он представил, что они размывают его тело, словно сгусток грязи, и сносят вникуда. А пока что по земле растекалась, смешиваясь с водой, его кровь.
Редкие прохожие, заглядывавшие в проулок, смотрели на полумертвого мужчину с опаской. Много позже, когда ливень уже стих, к Кевину подошла молодая женщина. Сочувственно причитая, она склонилась над ним, а ее ловкие пальцы шарили по его поясу в поисках кошеля. Кевин поймал одно тонкое запястье и сжимал, пока не услышал хруст костей и вопль.
Воровка убежала, скуля, а Кевин начал подниматься. Это оказалось непросто – вот теперь боль накинулась на него с мстительной злобой, при малейшем движении пронзая от головы до пят.
Приходилось тащиться, опираясь на стены единственной рабочей рукой. Он чувствовал на себе взгляды встречных – некоторые смотрели презрительно, со страхом, немногие – с жалостью. Этих последних убить хотелось особенно сильно, но он мог только рычать, когда кто-то подходил слишком близко.
Хотя в глазах темнело не раз и не два, вырубился он только на пороге дома. Соседи оттащили Кевина наверх.
Грошовый лекарь, который осматривал его и в прошлый раз, поцокал языком: – Про любого другого я бы сказал – как минимум останется калекой. Но, зная вашего сынка, не удивлюсь, если он встанет на ноги через пару недель и будет как новенький. Но не обольщайтесь заранее, сударыня, – с таким же успехом внутри у него может что-нибудь лопнуть, и, заснув, он больше не проснется.
Мать, сидевшая у кровати, промолчала, но на лице ее читалось то, что Кевин знал и сам: так было бы лучше для всех.
Вскоре он провалился в беспамятство, и в бреду ему чудились чьи-то ласковые руки.
А потом очнулся и выжил, еще как. Почему, для чего, он сказать не мог. Просто такое невезение.
~*~*~*~
II.
Тихая и самодовольная, улица Послов тянулась к югу от дворца, параллельно высокой каменной ограде дворцового сада. Старый дом из серого камня, где поселился Хилари Велин, казался на ней не слишком к месту; зажатый между двумя другими, куда более нарядными зданиями модной отделки, узкий фасад особняка, весь заросший плющом, выглядел умилительно старомодным – так же, наверное, смотрелся бы его хозяин, если бы его поставили в одном ряду с владельцами остальных особняков этой улицы: послами дружественных государств, могущественными лордами, влиятельными священнослужителями.
Это при том, что, будь на то желание Познающего, ему, как лекарю правящей семьи и человеку высокой учености, наверняка нашлось бы местечко и в самом дворце. Тогда Кевин точно не смог бы прийти и запросто побеседовать с Велином, да и сейчас не удивился бы, если б его погнали отсюда палками. Но дверь перед ним открыл сам хозяин и, дружелюбно улыбнувшись, зашаркал, переваливаясь, в глубь дома, взмахом единственной здоровой руки предложив Кевину следовать за собой – так, словно они давно условились об этом визите, и Велин уже заждался гостя.
Оправившись от удивления, Кевин заложил за собой засов и в один широкий шаг нагнал ученого, передвигавшегося не без труда. Тот охотно оперся на предложенный ему локоть, а потом Познающий и Ищейка пошли рядом, первый – с самым спокойным и добродушным видом, второй – недоумевая, не произошло ли здесь ошибки и не спутали ли его с кем-то другим.
– Не знаю, помните ли вы меня, я – Кевин Грасс, из отряда…
– …Ищеек, разумеется. Молодой человек, который так хорошо знал слярве.
– Вам покажется странным, что я к вам заявился… – Кевин сам удивлялся своей вежливости. Может, дело было в том, что требовать по долгу службы он привык, а просить что-то для себя – нет. А может, и в том, что старый Познающий внушал ему невольное уважение, несмотря на то, что казался рассеянным простаком, почти дураком, какими часто бывают очень умные люди в повседневной жизни.
– Ну что вы! Я так и думал, что вы ко мне заглянете. Особенно после того, как мне передали книгу. Ведь вы расследовали эти убийства, а я тоже веду своего рода расследование, правда, в четырех стенах. Совершенно естественно, что мы должны делиться плодами работы.
Кабинет ученого располагался на первом этаже: большое, просторное помещение, залитое светом из высокого окна, выходившего во внутренний двор. Все было завалено бумагами, свитками, книгами, столь же многочисленными здесь, сколь бутылки – в кабинете Роули; стояло несколько чернильниц, с торчащими из них перьями – на столе, в нише окна, а вот и еще одна притаилась на полке – как будто хозяин кабинета, не имея возможности быстро передвигаться, боялся упустить, не записав ее тут же, какую-нибудь ценную мысль.
– Я, действительно, пришел спросить, пригодилась ли вам книга, и удалось ли что-то выяснить, – проговорил Кевин, поглядывая по сторонам. – Дело в том, что скоро я уезжаю из города, вероятно, навсегда. И даже если из сообщников Веррета что-то выбьют, я уже этого не узнаю. А мне хотелось бы… Хотелось бы понять. Это и привело его сюда на самом деле: последняя дань любопытству, которое зажгло в нем то первое убийство в храме Святого Сердца.
Книга – та самая, толстый том в обложке из тисненой кожи, – лежала на столе в окружении других, раскрытая. По желтоватым листам бежала хитроумная вязь значков слярве, а на самом верху правой страницы над значками нависал один, выведенный крупно, жирными линиями. Извилистая буква Х, пересеченная горизонтально. "Маэль". Сразу под ним – три одинаковых значка, означавших на слярве шестерки.
– Жаль, что отвлекаю вас от дела… – пробормотал Кевин, заметив исчирканные листы рядом с книгой. Познающий занимался переводом и, судя по хаотичным прыжкам строчек и бесчисленным зачеркиваниям, процесс шел непросто.
– О, но ведь если бы не вы, эта книга могла бы и не попасть ко мне! Наш бедный лорд Филип, по понятным причинам, вспомнил о ней не сразу.
Верно. Сперва Кевин расправился с людоедами, владевшими книгой; потом обнаружил ее среди груды хлама, что Ищейки натаскали из Дома Алхимика, и откуда книга могла пропасть без следа. Забрал, заинтересовавшись, к себе, а потом отдал вышестоящим, как полагается хорошему послушному Ищейке.
– Значит, от нее есть какой-то толк?
– Вы не представляете, какое сокровище передали нам! – Велин проковылял поближе к столу и бережно коснулся страниц. – Когда этот злосчастный Данеон, да упокоится он с миром, украл книгу из дворцовой библиотеки, он присвоил себе что-то поважнее драгоценных камней и злата, – знание, почти потерянное для мира… Это одна из тех самых двух книг… Вторая, конечно, попала в руки заговорщикам.
– Полагаете?
– Честно говоря, уверен. Как и в том, что две книги различаются. В каждой есть уникальные крупицы мудрости, пережившей столетия и гнев Святого Пастырства. Часть этих материалов уже встречалась мне в моих изысканиях, но многое я вижу впервые. И, хотя работа по переводу еще в начальной стадии, уже открыл для себя крайне интересные вещи. Я считаю чрезвычайно важным, что эта книга, так сказать, упала нам в руки, и именно в этот момент. Знаком судьбы, можно сказать! Так и заявил лорду Картмору, – Велин нежно погладил край переплета. – Не знаю, как много вы успели для себя перевести…
– Не так много, – откликнулся Кевин. – А понял, конечно, и того меньше. Ведь это высокое слярве, а я забыл из него и ту малость, что знал когда-то. Несколько кусков текста переписал, чтобы поразбирать на досуге. Болван!
Смешно ему лезть в это дело, когда им занялся настоящий знаток!
– Ну, отчего же, по-моему, это крайне увлекательный процесс! – Глаза Велина вспыхнули за стеклами очков. – И, кто знает, вы вполне можете набрести на толкование, которое ускользнет от меня.
– Ага. Разумеется.
– Весьма вероятно! Вы не представляете, какие очевидные вещи иногда пропускаешь, когда по сто раз на дню перечитываешь одно и то же. Но что это я, – спохватился Познающий, поспешно смахивая бумажки с одного из табуретов, что стояли вокруг стола, также, вероятно, для удобства хозяина. – Прошу вас, садитесь, мой юный друг! С удовольствием угостил бы вас, как полагается, но я отослал слуг, чтобы поработать спокойно, а сам, по правде сказать, понятия не имею, где в доме что лежит. Если вдруг обнаружите что-нибудь съедобное, прошу, не стесняйтесь. Я время от времени натыкаюсь в самом неожиданном месте на графин вина, или кусок пирога, или колбаску… Один раз нашел яйцо вкрутую под подушкой, пришлось очень кстати!
Тут взгляд Велина упал на лист с записями, заскользил по ним, и минут пять, не меньше, пока ученый витал в мире идей, Кевину пришлось молча просидеть на табурете, забытому, как тот самый кусок пирога.
Наконец он осторожно кашлянул, заставив Велина подскочить на месте.
– О, господин Грасс! Мы ведь говорили о… Не напомните мне, о чем?..
Кевин перешел прямиком к темам, интересовавшим его самого. – Я попытался применить к своему расследованию то, что мы узнали от Гвиллима Данеона. Фил… Лорд Картмор сказал моему командиру, что людоеды убивали по человеку каждые шесть дней. Шесть обычных дней у них считались каким-то "магическим днем" или другой подобной хренью. Первую жертву они принесли в день осеннего равноденствия. Я узнал: это было двадцать второе число девятого месяца, тот же день, когда свершилось убийство в храме Святого Сердца!
Велин закивал. – Это не случайное совпадение, мой друг. Как вы наверняка помните, когда-то в древние времена отсчет нового года в нашей стране начинался со дня осеннего равноденствия – вернее, за шесть дней до него. Делая двадцать второе, таким образом, концом первого магического дня этого года.
– Я не то, что не помнил, я этого знать не знал. А не помешает. Итак, и людоеды, и наши заговорщики совершили первое убийство в первый магический день, на равноденствие. Одновременно! Такое совпадение, меня, конечно, завело. Я начал делить дни по шесть штук, и вышло, что второе ритуальное убийство, на Плеши, произошло на третий магический день, через двенадцать обычных дней после первого. После этого я уперся лбом в стену. А почему не было убийства на второй день, или мы его пропустили? А на четвертый, пятый и так далее? Людоеды, если верить Данеону, съедали кого-то в конце каждого магического дня, а заговорщики оживились только на пятнадцатое число одиннадцатого месяца, то есть на десятый магический день. Тут-то мы их и накрыли. Так где другие трупы?
– Вы задаете очень правильные вопросы, – одобрил Велин, улыбаясь, как снисходительный учитель, чей ученик только что разобрал самостоятельно первый простенький пример из учебника. – Сами видите – заговорщики действовали в рамках той же парадигмы, что и людоеды, но по-другому. Злосчастный Данеон так и сказал лорду Филипу – "мы выполняем схему попроще". Жаль, что лорд Филип не запомнил дословно всю беседу, что, разумеется, более чем простительно в тех обстоятельствах. Значит, заговорщики выполняют схему сложную, – Познающий взволнованно постучал по столу здоровой рукой, заставив подпрыгнуть бумажки. – Я с самого начала не сомневался, что ни даты, ни места, где свершались преступления, не могли быть выбраны случайно. Что, взятые вместе, они как бы составляют послание для темных сил, а когда оно будет дописано… Но будем надеяться, что теперь уже это не произойдет!
– Ну да, – кивнул Кевин. – Последовательность чисел, то есть дат, подобрана по определенному принципу. Вопрос в том, по какому…
– И какие числа у нас имеются?.. – спросил Велин, как будто делая подсказку. – Я говорю про магические дни.
– Первое, третье, и… выходит, десятое. Так как пятнадцатое число одиннадцатого месяца – это десятый магический день года. А что, вам это о чем-то говорит?
Ученый вздохнул и с сожалением пожал плечами. – Увы, расчеты никогда не были моим сильным местом.
– Моим тоже, – согласился Кевин. – Вот Фи… Математика, да еще верховая езда, единственные предметы, в которых меня опережал лорд Картмор.
– Наверняка из-за этого мы не замечаем какие-то простейшие вещи. Но я надеюсь, что книга нам поможет. Вы тоже обратили внимание на эту страницу? – Сухой палец ученого, весь в засохших чернилах, указал на раскрытый разворот.
– Да, меня привлек знак маэль.
– И меня. А кроме того, вот эти цифры под ним – шесть, шесть и шесть.
– Ну, еще бы. Число Конца Времен, которое кровавыми письменами проступит из земли перед тем, как начнется Последняя Битва.
Его упоминал святой Йоха Безумный, предсказавший, столетия назад, каким будет конец света. С его пророчествами, занимавшими в Священной Книге отдельный раздел, знаком был любой мало-мальски образованный последователь истинной веры, и все, от пастырей до чокнутых уличных прорицателей, пользовались живописными образами оттуда, когда хотели припугнуть свою паству. Иные еретики, правда, называли Книгу Йохи бредом, своим происхождением обязанным чликийским грибам, которыми, как поговаривали, злоупотреблял пророк.
Велин медленно покачал головой. – Хм, если речь идет о шестьсот шестидесяти шести, то да. Но в другой, более ранней, схеме тоже присутствуют три шестерки, только записаны они как "шесть умножить на шесть умножить на шесть". Вот и думай, что имелось в виду здесь.
Кевин пожал плечами, чувствуя, что нить разговора от него ускользает. – А это не все равно?
– О нет, что вы, разница большая, – Ученый снова уставился перед собой невидящим взглядом, и было почти слышно, как бегают, налетая друг на друга, мысли в его голове. – Впрочем, я уже не знаю, что важно, а что нет, что имеет отношение к нашему делу, а что нет. Те, кто писал эту книгу, выражаются полунамеками, загадками, которые явно должны были быть понятны посвященным, а меня просто сводят с ума иногда! С горя я даже, можете себе такое представить, ударился в поэзию. Это я-то, в котором поэтического не больше, чем в этом табурете – даже меньше, ведь на табурет могло бы присесть очаровательное создание. – Велин пожевал губы, что-то прикидывая. – Говорите, вы уезжаете из города навсегда?.. Жаль, право, очень жаль. Но тогда я, наверное, могу поделиться с вами плодами моего вдохновения – ведь после этого мне недолго придется смотреть вам в глаза, – Он хихикнул.
Кевин только пожал плечами.
Велин повернулся к книге. – Видите ли, не знаю, заметили ли вы, но текст на этой странице рифмуется, это стихи. И на слярве они звучат очень изящно. Если дословно, я перевожу их вот так, – Он продекламировал по памяти, не подглядывая в текст: – Шесть – совершенное число, шесть – превыше восьми. Треугольник порождает квадрат, а квадрат порождает треугольник. Нарисуй треугольник, чтобы породить квадрат, но лучше – нарисовать квадрат, чтобы породить треугольник, и тогда, истинно говорю, ты наверняка зажжешь обратное солнце.
Кевин, уже давно тонувший в словах, теперь, кажется, захлебнулся окончательно.
А ученый продолжал: – И вот вбилась мне в голову фантазия переложить стихи стихами. Конечно, у меня-то оно вышло… кхм, вот: Начерти треугольник, квадрат составляя, Но вернее – наоборот; Начерти квадрат, треугольник рождая, И обратное солнце в небесах расцветет.
– По-моему, нормально, – решил Кевин. Хотя бы короче… – Но все равно ни черта не понятно.
– Вы мне говорите!.. – Велин почесал затылок. – У меня перед глазами целыми днями так и вертятся шестерки, треугольники и квадраты.
– И что еще за "обратное солнце"?
– О, это выражение мне знакомо, уже встречалось в материалах, которые я изучал. "Солнце наоборот", звезда, которая не излучает, а поглощает свет, светит тьмой, так сказать. Есть также мнение, что речь идет о дыре в пространстве, вратах в иной мир. Вратах, через которые придет тьма.
Кевин живо представил себе на миг извращенное подобие солнца, с темными щупальцами вместо лучей, вообразил, как мир растворяется, исчезает, пожираемый тьмой – и почувствовал, как на душу опускается глубокий покой. Разве это было бы не прекрасно?.. – Так значит, вот что нас ждет… – пробормотал он.
– Но ведь заговор разоблачен! – живо вставил Велин. – Или вы в это не верите? Вас что-то смущает?
Кевин ответил не сразу. Не так просто было выразить смутные сомнения и предчувствия, блуждавшие в его сознании, говорившие, что эта история еще не закончилась. – Правда в том, что мы понятия не имеем, всех ли сообщников лорда Веррета схватили. Быть может, кто-то – самый ловкий и самый опасный – по-прежнему на свободе, готовится довести план до конца. К тому же, если андаргийские хозяева Веррета знали, чего он пытался добиться, то могут теперь взяться за это сами. Когда-то вы предполагали, я помню, что заговорщики лишь выполняют указания андаргийцев… Хотя в это мне верится с трудом. Есть в этой истории что-то очень сюляпаррское – ритуалы Ведающих, слярве… К тому же, правители Андарги – фанатики, а этот кощунственный ритуал – чистое богохульство.
– Я согласен с вами, теперь я тоже думаю, что лорд Веррет нашел подобную книгу где-нибудь в семейных архивах – ведь он был из Древнего рода – и разработал этот план вместе с другими предателями из местной аристократии. Но вот что касается андаргийцев, боюсь, когда речь идет об интересах Святой Церкви, они способны найти хитроумное оправдание самым невероятным и гнусным поступкам – ведь их освещает святая цель. Сознаюсь, я несколько предубежден против них – и все же мне так кажется.
– А вы часто сталкивались с андаргийцами? – спросил Кевин. Ничего поразительного тут не было – ученые нередко путешествовали из страны в страну.
– Сталкивался, как не сталкиваться. Или вы думали, что я родился таким? – Усмехнувшись с полным добродушием, Велин пошевелил, как мог, иссохшейся рукой, поболтал ногами, одна из которых казалась короче другой. – Хочу уточнить, что когда я говорю, что имею что-то против андаргийцев, я не имею в виду простой народ – он везде более-менее одинаков. А вот те, кто этим народом управляет… Когда в страну пришли войска Мадока Лийского, мы жили в тихом местечке под Твердом, я там занимался научными изысканиями и понемногу – лечением. Мы – это я и Кара, моя помощница, воспитанница, можно сказать. Я забрал ее у родственников, у которых она жила почти как какая-то собачка, спала в хлеву. Хорошая девочка, только серьезно болела в детстве, и так и осталась совсем, так сказать, простодушной. Мои указания, впрочем, понимала почти с полуслова. И еще была у нее вроде как способность… Тогда я в такое не верил, а теперь – даже и не знаю. Когда к нам приходил больной, можно было сразу сказать, сможем ли мы ему помочь. Если Кара становилась весела, это значило, что все будет хорошо, если начинала грустить, то нет. А еще иногда она кричала по ночам – ей все снилось, что ей нечем дышать… Мне тогда приходилось будить ее и долго успокаивать, – Велин заморгал, пробуждаясь от воспоминаний, посмотрел на Кевина. – Я вас не слишком утомил своей болтовней?
– Я никуда не тороплюсь. Так и было. Теперь ему точно было некуда спешить.
Велин неуклюже слез с табурета и проковылял к окну, встав к нему вполоборота. Сквозь стекла лился мягкий прохладный свет, безжалостно высвещая все морщинки и складки его измятого усталого лица. – Когда пришли андаргийцы, наши места перестали быть тихими. Люди Мадока Лийского начали охоту на еретиков и богохульников, и, боги, сколько же их нашлось! Просто удивительно, как мы все умудрялись мирно жить среди стольких ужасных людей. Достаточно было доноса без подписи, чтобы человека арестовали и отправили в темницы на допрос, а уж это равнялось приговору. Скоро забрали и нас с Карой – не знаю, по доносу ли, хочется верить, что нет. Мое имя было на слуху, ведь я уже был довольно известным ученым, и все в округе знали, что я лечу и излечиваю тяжелых больных. Да и Овчарки Господни не любят Познающих, мы для них, как кошки – для настоящих собак. Палач, которому я достался, знал свое дело, но постигал его, так сказать, на практике, и понятия не имел, как правильно называются разные кости, внутренние органы и так далее. Я начал его учить – Агнец знает, зачем, просто страсть у меня такая, что-то объяснять людям, да и надо было как-то отвлекаться, – Познающий усмехнулся. – Сперва его мои пояснения только больше злили, но потом он начал запоминать и очень радовался, бедняга. В итоге, незадолго до казни меня спас один андаргийский вельможа – он серьезно заболел, и ему понадобились мои лекарские способности. Меня, можно сказать, сняли с дыбы и доставили прямо к графу Ринтару, так его звали. Его светлость даже неплохо меня наградил перед отъездом. Эти деньги я потратил на то, чтобы узнать, что сталось с Карой – ведь все, что у меня было, конфисковали. Это оказалось не так просто, но деньги развязывали языки, и теперь я более-менее представляю, что случилось. Бедняжка во всем призналась почти сразу – боль Кара всегда плохо переносила, плакала, стоило ей уколоть палец. А может, и сама поверила в то, в чем ее обвиняли, ведь ум её был не слишком развит.
