Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 76 страниц)
Раздери все Темнейший! Только лишь вчера он шел этим же путем, предвкушая, как порадует женщину, которая ему дорога.
Сегодня он будет прощаться с ней навсегда.
Терять иных людей – как терять частицу себя. Ты смиряешься и живешь дальше, даже получаешь удовольствие от жизни. Вот только однажды осознаешь, что с тобой что-то не так. Кусочек сердца заледенел, и тебя стало как будто меньше.
Ну, уж Фрэнка-то он не потеряет. В отличие от некоторых других, Делион – человек порядочный, преданный и верный, такая дружба стоит того, чтобы за нее держаться. Фрэнк должен простить – в конце концов, если ему не говорили всей правды, то из лучших побуждений, ради его же блага. А разве не это самое главное?
Эллис Филип нашел в пристройке. Стоя спиной к двери, дочь Данеона перебирала разложенные перед нею пучки сушеных трав. Не слышать, как скрипнули петли, она не могла, и все же не обернулась. Тонкие руки замерли на миг, а потом снова запорхали над столом.
Прислонясь к дверной балке, Филип любовался этими легкими, плавными движениями, мирной картиной, которую наблюдал не раз. Заговорить значило разбить их с Эллис маленький уютный мирок, что оказался таким хрупким. Увы, бесконечно откладывать этот миг не выйдет…
Когда Эллис, наконец, повернулась к нему, Филип увидел, что она улыбается – мягко и немного грустно. Под этим взглядом, светлым, будто читавшим в глубине его души, все объяснения и оправдания умерли на языке.
– У тебя такое выразительное лицо, – Улыбка не покидала ее губ. – По нему все можно понять без слов.
Тем лучше. Те фразы, что приходили на ум, звучали неправильно. Фальшиво. Впрочем, не существовало хорошего способа сказать женщине, что ты ее бросаешь.
– Мне очень жаль. Я о Тристане, – он подошел, но не решился обнять Эллис, прижать к себе – вдруг от этого ей станет еще больнее? Лишь осторожно коснулся ее плеча.
Она накрыла его руку своею. – Я верю, что он в ином, лучшем мире, куда уходят все, кто чист сердцем. Сегодня ночью я слышала во сне прекрасную музыку – думаю, это было послание от него, для нас.
Вера, зажигавшая свет в ее глазах, была ему непонятна и недоступна. Филип видел во сне лишь чудовищ – опять. Но последнее, чего он хотел, это лишить Эллис этого невинного последнего утешения, поэтому кивнул и сказал: – Надеюсь, ты права.
– Я это знаю точно, – Она погладила его щеку пальцами, пахнущими вербеной и мятой. – Как и то, что, однажды, мы и все те, кого любим и любили когда-либо, будем вместе навсегда, без печали, обид, и ревности.
Тогда это будем уже не мы, подумал Филип. Мысль о загробной жизни никогда его особо не утешала, а уж себя с Денизой в виде ангелочков представить не выходило совсем.
– А что нам делать до тех пор? – прошептал он, склоняясь к губам, бледным, обветренным и желанным, которые целовал так часто. Одернув себя, отстранился. Незачем впустую терзать ее – хотя какая-то часть его, больная и темная, уже жаждала сорвать с любимой эту маску спокойствия, чтобы еще раз убедиться в глубине ее чувств, ощутить свою власть над ней.
– До тех пор? – Эллис болезненно поморщилась, и сердце Филипа тоже отозвалось болью, мучительной – и все же неуловимо сладкой. – Страдать.
– Не волнуйся, я буду по-прежнему заботиться о тебе, и тех, кто тебе дорог, – заверил он. – Просто издалека.
– Я не волнуюсь. Я никогда об этом не волновалась, – Она как будто собиралась что-то прибавить, но запнулась и замолчала. Черты заострились, густая серая тень подернула ее бледное лицо, и на миг оно показалось Филипу безжизненным, как лицо покойницы.
– Подожди минуту, – прошептала Эллис и отвернулась.
Она надолго замерла, оперевшись о стол, а Филип смотрел на ее сгорбленную спину, острые лопатки, выступавшие под грубой тканью балахона, и тихо бесился, не в силах поверить в то, что происходит. Расставания всегда давались ему с трудом – даже тогда, когда в дело вмешивалась сама Судьба.
Ну почему все должно быть так? Эллис – одна из немногих, кому он действительно помог, чью жизнь сделал лучше, и ей он должен сказать "прощай"? Если Фрэнк прав насчет него, и он не может не пытаться управлять всеми вокруг, как марионетками, то паршивый же из него кукловод. Именно сейчас он решает выпустить нити из рук и просто принять то, что с ними всеми делает жизнь?
Отказываться от настоящей любви – преступление. Или величайшая глупость. Как выбросить в грязь алмаз, когда тебе не на что купить хлеба. А в том, что Эллис любит его по-настоящему, он не сомневался.
Быть может, нет нужды расставаться навсегда – как же Филип ненавидел это слово!.. Дениза хочет убедиться в его любви – так он заставит ее почувствовать себя единственной и неповторимой, как она того заслуживает. А потом можно снова начать изредка встречаться с Эллис, теперь соблюдая все меры предосторожности. Ведь он-то знает, что их связь нисколько не помешает ему любить жену – скорее, наоборот.
И вот он снова смотрит в прозрачные глаза Эллис, и на губах ее снова отважная улыбка. – Что ж, мы всегда знали, что в этой жизни не сможем быть вместе вечно, ведь так? Превыше всего – твой долг перед семьей и княжеством, и ты должен его исполнить.
– Ты, как обычно, права, – согласился он, целуя кончики ее пальцев. – Я обязан попытаться наладить отношения с супругой, чего бы мне это ни стоило. Отец желает, чтобы я стал хорошим семьянином, и я не имею права его ослушаться. А Дениза так уязвима… – Филип скорбно покачал головой, как бы намекая, что слабый разум бедняжки может пошатнуться от любого нового волнения.
Эта версия звучала гораздо лучше, утешительнее, чем "я больше люблю свою жену".
Эллис положила руки ему на плечи. – Ты ведь придешь еще раз, чтобы мы могли попрощаться по-настоящему, красиво? Боюсь, сейчас у меня нет на это сил. Особенно после известий о Тристане.
– Разумеется, – согласился он, тронутый. И напоследок надо вручить Эллис достойный дар, такой, чтобы она и ее друзья больше ни в чем не нуждались.
– Я пришлю тебе письмо, как обычно, с Колином, – Сейчас она вглядывалась в его лицо так, словно пыталась запомнить каждую черточку. – Скоро. Заодно верну плащ и кольцо твоей жены. Придумай для нее какой-нибудь предлог, и приезжай. Это последняя ложь, которую тебе придется произносить из-за меня, – прибавила Эллис печально.
Да уж, об этом Денизе лучше не знать – вряд ли она поймет, почему для расставания с любовницей нужно аж два визита. Придется особенно ответственно отнестись к конспирации.
Эллис вернулась к своим травам. – Ну что ж, оставим печальные беседы на потом. Полагаю, теперь мы сможем забрать мою сестренку домой – ты ведь распорядишься? И бедные Ищейки займутся более полезным делом, чем сторожить дом, где всегда есть кто-то из хозяев.
Филип даже обиделся. – Неужели ты думаешь, что я оставлю вас без защиты, только потому, что мы не сможем больше видеться? Охрану снимут лишь когда я узнаю, кто убийца Тристана, и позабочусь, чтобы он больше никому не причинил вреда.
Чтобы не расстраивать Эллис еще сильнее, Филип не стал делиться подозрением, что кто-то ведет охоту на тех, кто к нему близок. Тристан мог оказаться лишь первой, самой уязвимой мишенью. Или же дело в том, что он случайно услышал во дворце что-то, чего не должен был знать…
Он приготовился к спору, но Эллис только вздохнула и пожала плечами. – Ладно, будь по-твоему. Скажи мне только, где находится этот приют, я сама схожу навестить Лори, хотя бы повидаюсь с ней.
– Не одна, пожалуйста, – нахмурился Филип. – Пусть тебя сопровождает кто-то из мужчин.
Пришлось объяснить, как пройти к приюту Священного Копытца. Да уж, судьба любит непристойные шутки – когда он отправлял девчонку к Гвен, никак не ожидал, что две женщины, с которыми он делил постель, встретятся там под одной крышей. Что-то бы они сказали друг другу, если бы знали… В два голоса проклинали день, когда ответили улыбкой на его взгляд?
Филип в очередной раз подивился тому, как странно устроена человеческая натура. Он знал, что скоро расстанется с Эллис, если не навсегда, то надолго, и будет скучать, мечтая снова оказаться рядом. Но сейчас, в повисшем неуютном молчании, поймал себя на том, что ему не терпится уйти отсюда.
Кажется, мысли Эллис витали уже где-то далеко. Она попрощалась с ним так спокойно, что это его даже слегка задело.
Коря себя за глупость, Филип вышел в зябкий осенний сумрак и тихо прикрыл за собой дверь. Тут же его внимание привлек черный силуэт, торопливо удалявшийся от каморки по дорожке. Приглядевшись, Филип понял, что эта живая тень – никто иной, как проклятый Немой. Крысеныш что, опять что-то вынюхивал? Неужто смеет следить за ним? Вот по кому он скучать не будет точно.
Филип поспешил к калитке, не испытывая ни малейшего желания столкнуться с братом или отцом Эллис и отвечать на их вопросы. К тому же, в кошеле лежало проклятое кольцо, весившее, казалось, как целая скала, и ему не терпелось избавиться от этого груза.
Он узнал гемму на аметисте, как только увидел, и теперь не успокоится, пока не получит от Бэзила ответ: как кольцо, которым Филип когда-то владел, а потом передарил братцу, оказалось на трупе Тристана?..
~*~*~*~
27/10/665
IV.
Ветер обрушивался на башню всей своей мощью, и было слышно, как трещат ее старые кости. Со змеиным присвистом проникал сквозь щели в кладке, дергал призрачными пальцами за края одежды. Выл, словно целое полчище проклятых душ, и что-то внутри Кевина отзывалось на эту извечную ярость, нечеловеческую тоску.
Там, наверху, за следующим вывертом узких ступеней, он встретится с ветром лицом к лицу.
Внизу останутся грязь и вонь большого города, его драгоценные соратники с их дурацкими шуточками и глупой суетой, еще один бездарно потраченный день, наполненный бессмысленной беготней. Когда-то Кевин мечтал распутать заговор, способный потрясти самые основы их государства, – и присоединиться к тем, кто стоит за ним. А в итоге не может найти даже выродка, который прирезал и съел жалкого музыкантишку. Надо посмотреть правде в глаза – Картмор не так уж ошибается в оценке его умственных способностей.
Кевин толкнул дверь, за которой неистовые рыдания шторма достигли пронзительных высших нот. И замер.
Здесь, на каменном островке посреди серого ничто, его ждал последний человек, которого он рассчитывал увидеть. Последний, кто имел право здесь находиться.
Ветер без всякого почтения путал темные локоны, заставлял черный плащ пузыриться и хлопать. Потом, разъярившись, взметнул его над головой Филипа Картмора, как вороново крыло.
Кевин улыбнулся и шагнул навстречу.
XXIII. ~ Шепоты и крики ~
~*~*~*~
27/10/665
I.
– Ветер сдул мою шляпу, – пожаловался Филип. – Не стоило сюда лезть.
Ты чертовски прав.
Шаг, еще один. На лице Картмора отразилась неуверенность. Отлично.
Словно сам Темнейший толкал его в спину. Кевин чувствовал, как улыбка все шире растягивает губы, превращаясь в хищный оскал.
Картмор попятился от него, с опаской косясь назад, в бездну, ревевшую тысячей голосов. Еще шага полтора – и он на самом краю.
Это было бы так просто… Филип уже совсем близко. Достаточно вытянуть руку – и слегка подтолкнуть. Лететь не так уж долго, но на Картмора хватит с избытком.
Как он посмел прийти сюда, один и без охраны, зная, кого тут встретит? Или воображает, что его можно уже не бояться?
Ветер взвыл, ликуя, готовый сжать жертву в ледяных когтях, закружить… А внутри нарастал гул, отдавая эхом в виски, лишая способности думать…
Кевин скользнул вперед, но Картмор больше не отступал. Его руки выстрелили, пальцы левой сжали ворот Кевина, правая впилась в предплечье, до боли. Склонившись почти к самому его уху, Филип шепнул: – Если мы полетим вниз, то только вместе.
Кевин с отвращением высвободился. Момент прошел. Он снова вернулся в реальность, в которой, после всех этих лет, просто скинуть Картмора с крыши казалось совсем, совсем недостаточно.
Филип отошел от края, как ни в чем не бывало оправил широкий отложной воротник – тут же снова полетевший ему в лицо. Огляделся, брезгливо поджав губы, по сторонам. – Ты забрался далеко от людей. Видно, чувствуешь, что тебе среди них не место.
– И все же самый назойливый из них последовал за мной даже сюда, – Ярость перешла в холодный гнев. – Когда ты уже оставишь меня в покое?
– Оставлю в покое? – Филип фыркнул так, словно услышал презабавную шутку, правая бровь насмешливо изогнулась. – Ты что, всерьез думаешь, что уже расплатился за свое преступление?
Плащ рвался с его плеч в вольный полет, грозя утянуть за собой, удерживаемый в плену брошью с неприлично большим и ярким рубином. Картмор не без труда намотал плащ на руку, немного утихомирив.
– Кто-то мог бы сказать, что я расплатился за него, когда спас ваши с Денизой никчемные жизни, – проворчал Кевин. – Но я уже знаю, что для Картморов это ничего не значит.
– Подумаешь! – Филип пожал плечами. – Я тоже спас тебе жизнь.
Кевин нахмурился. – Ты имеешь в виду, когда… – Он попытался припомнить, как развивалась схватка с чудовищем. Не хотелось признавать, что он чем-то обязан Филипу, и все же… – По правде сказать, от Денизы тогда было больше толку.
– Я не об этом, – Филип покачал головой, глядя на него почти с жалостью. – Тебе не кажется странным, что ты до сих пор жив, после того, как обесчестил девушку из такой семьи, как наша?
– Нельзя сказать, что вы не пытались со мной расправиться… – Два нападения головорезов, и еще один незабываемый визит…
– Не знаю, кто там и что пытался, – Филип выглядел искренне удивленным. – У такого, как ты, должно быть много поклонников. Но уж поверь, если бы отец отдал соответствующий приказ, ты был бы уже мертв. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы уговорить его пощадить тебя.
Проклятье!.. Его охватила почти болезненная потребность кому-то врезать. Кевин предпочел бы сдохнуть, чем быть чем-то обязанным Картмору. За каким демоном тому вообще понадобилось за него вступаться? Точно не по доброте душевной.
А Филип уже отвечал на незаданный вопрос: – И я старался не для того, чтобы ты мирно дожил до старости, Грасс. Смерть – слишком легкое наказание для такого, как ты, да и не так уж ты ее боишься.
В отличие от тебя…
Картмор начал прохаживаться по периметру площадки, осторожно, так, чтобы не подходить слишком близко к краю – наверняка его трусливое сердце еще прячется где-то в пятках. – Понимаю, я надолго оставил тебя в покое, и ты расслабился, вообразил, что тебе позволят мирно сгнить в своей дыре. Виной тому моя слабость – не хотелось думать о тебе, вспоминать, что подобные люди существуют на свете. Но ты напомнил о себе, и уж теперь, – Картмор улыбнулся во все тридцать два белых зуба. – Я о тебе не забуду.
Не забывай. Он думал, что сделал для этого достаточно, но если нет – подбавит еще.
Филип повернулся к нему спиной – опасная вольность – любуясь силуэтом Высокого Города вдали. – Когда-то я поклялся себе, что за свое преступление ты будешь платить всю жизнь, так что знай, все, что было до этого – лишь разминка. А теперь нас ждет настоящее веселье.
Теперь уже Кевин скривил рот в презрительной усмешке. – Что ж, вперед! Я тебе не завидую, непростая это задачка – мстить тому, кому нечего терять.
– Человеку всегда есть, что терять, – глубокомысленно заметил Картмор. – Только обычно он понимает это лишь тогда, когда слишком поздно.
Так сделай худшее, на что способен. Азарт нахлынул почти против его воли. Он слишком долго провисел между небом и землей, не мертвый, но и не живой, как смертельно раненый солдат, обреченный вечно ждать последнего удара. Как сорванный осенним ветром лист, что никак не приземлится.
– Удачи, Филип, только поторопись, пока я не сдох сам, от скуки, – Кевин покачал головой. – Смешно теперь думать, что все началось с того, что я осмелился поцеловать твою подружку, кривляку и шлюху. Я – и половина Сюляпарре. Преступление, которое Делиону почему-то сошло с рук.
– Не сравнивай, – раздраженно возразил Филип. С "кривлякой и шлюхой" он спорить не стал, то ли потому, что не хотел тратить время, то ли потому, что успел убедиться в его правоте. – Во-первых, Фрэнк никогда не лгал, не притворялся, что Дениза ему неинтересна. К тому же, он – человек благородный, тонких чувств, быть его другом – честь, которой можно гордиться. Хотя он и бывает слишком снисходителен к людям недостойным.
– Это точно.
Маленький подкол попал в цель. Картмор сердито сверкнул глазами, оборачиваясь, и так же гневно вспыхнул рубин у него под горлом. Голос, впрочем, звучал спокойным пренебрежением. – В тебе я ценил могучие кулаки – и собачью преданность. Без нее, от тебя никакого толку. Преступление твое в том, что ты осмелился даже думать о моей сестре. А поцелуй – просто глупость, показавшая мне, чего стоишь ты и твоя верность. За тот проступок я бы тебя рано или поздно простил. Сперва напомнил, где твое место, а потом позволил служить мне дальше. Кулаки-то у тебя, по крайней мере, настоящие. Ты просто поспешил, Грасс. Поспешил сделать подлость, и сам себя надул.
На этот раз отвернуться пришлось Кевину. Отойти на другую сторону, подальше, пока что-нибудь с ним не сделал. Ведь теперь, когда обещан финальный акт спектакля, это могло бы показаться трусостью, не так ли? Надо дождаться занавеса.
– Ах, так, – Наверное, стоило бы сказать Картмору спасибо за то, что внес последние мазки в историю их прекрасной "дружбы". – Ты прогнал меня, а потом собирался подозвать, как пса, которому сперва дают пинок, а потом позволяют лизнуть руку. Тогда я рад, что поступил так. Еще больше.
Стая воронов, черных, как его настроение, выплеснулась на серый холст неба, словно брызги чернил. Закружилась в вышине, ожидая чего-то. Ничего, добыча вам будет. Терпеть уже не долго.
Бессмысленный спор Кевин продолжать не желал. После всего, что было сказано, говорить за них должны клинки. Вот только Картмор пришел сюда не для честной схватки – и тут Кевин вспомнил, что до сих пор понятия не имеет, с какой целью тот явился.
– Ты за этим притащился? – Он сделал несколько шагов к центру площадки, избегая приближаться к Картмору, дабы не поддаться искушению. – Погрозить мне пальцем?
Вместо ответа, Филип бросил ему что-то мелкое, на свету блеснул металл. Кевин поймал предмет, оказавшийся кольцом – и это кольцо было ему знакомо. Он видел его в башне, колыбели гигантских червей, а последний раз – в подвале, откуда украшение забрал Филип.
– Это кольцо мне когда-то подарили, а я вручил его одной даме. Когда мы расстались, она вернула мне его вместе с другими подарками – можешь представить, как плохо все должно было кончиться, чтобы женщина по доброй воле рассталась с драгоценностями! – кисло заметил Картмор. – Оно навевало плохие воспоминания, поэтому я передарил его моему любезному братцу.
Бэзил Картмор!.. Еще один надменный кривляка, только этот – условно мужеского полу. Но если в дело замешан брат Филипа…
– Как ты догадываешься, если бы я подозревал моего брата, ты ничего не узнал бы об этом. Но, как выяснилось, братец тоже был от кольца не в восторге и отдал его, как подачку, одному из своих прихлебателей – ты же знаешь, вас надо иногда подкармливать. Самое интересное в том, кому. – Филип выдержал небольшую паузу и назвал имя: – Лулу. Я даже уточнил у Лили – вдруг тот стал очередным владельцем кольца. Но нет. Гемма оставалась у Лулу, он носил ее до недавнего времени, почти каждый день. Теперь я начинаю уже думать, что это кольцо приносит несчастье…
– А значит, – продолжил Кевин, постепенно выплывая из темного омута, куда погрузилось его сознание, – это Лулу, скорее всего, подарил его вашему музыкантишке. Представляю, за что.
– А еще, – живо откликнулся Картмор, – та нестыковка во времени…
Они переглянулись. Интерес Кевина был разбужен, но показывать он это не собирался. – От меня-то тебе что надо?
– Предлагаю поучаствовать в допросе Лулу. Я вызвал его в таверну неподалеку отсюда – да ты там был. В "Хитрого Лиса".
Филип только что пообещал его уничтожить – и тут же просит о помощи. И, похоже, не видит в этом ничего странного.
– А ваши громилы что? Способны только строить грозные рожи? Или их кулачищи сделаны из папье-маше?
– Понятия не имею. Я не хочу посвящать в это дело посторонних – довольно и того, что моя жена прознала о Доме Алхимика, отцу о нем знать незачем. Я-то думал, что ты хочешь поймать убийцу – в конце концов, за это тебе платят, не так ли? И, хотя ты будешь лишь исполнять свою работу, в качестве дополнительного вознаграждения можешь оставить себе кольцо. Я на него смотреть больше не хочу. Тебе-то нечего бояться, твое проклятье – это я.
– Ты – просто обнаглевший вконец сынок важного отца.
Филип ответил улыбочкой из своего арсенала. – Поверь, этого вполне хватит, чтобы раздавить тебя, как гнилой гриб.
– Только если будешь действовать грязно – и не своими руками. Мы оба знаем, чем закончилось бы это.
Картмор усмехнулся. – Пожалуй, наша вражда пошла тебе на пользу. Даже зачатки остроумия появились, что-то на уровне пьяного погонщика ослов, но все же. Ну что, идешь? – Он развернулся на каблуках и, не оглядываясь, зашагал ко входу на лестницу. В дверях сделал небрежный жест рукой, подзывая за собой.
Будь все проклято!..
Пока Кевин спускался по винтовой лестнице вслед за Картмором, в лающем смехе ветра ему чудилась издевка.
~*~*~*~
II.
Сегодня его ожидала куча дел, а потому пришлось проснуться непривычно рано, в час дня. Еще два часа, чтобы наспех привести себя в порядок, и вот Бэзил уже готов начать подготовку к тонкой задаче – соблазнить Ренэ Валенна.
Молодая жена престарелого мужа должна явиться с визитом к Денизе, и, хотя после злополучного маскарада жена братца дулась на Бэзила (как будто он залепил ей пощечину, а не наоборот!), он знал, что та послушно отправит к нему свою гостью – ведь так желал Филип.
И Бэзил должен быть во всеоружии.
Он мог бы попросить совета у братца-сердцееда, но тогда тот еще больше завоображает о себе. В конце концов, Бэзил всегда считал, что природа вложила в него тонкую, нежную душу женщины, лишь немного ошибившись с телесным обликом. А значит, дала и талант подобрать к другой такой душе ключик, не так ли?
На всякий случай, он подготовил все орудия соблазна, которые пришли в голову.
Три белые лилии из дворцовой оранжереи – трогательная хрупкость и изящество. Ведь что может быть прекраснее цветов? Пожалуй – драгоценности, хорошо пошитый костюм… Но из творений природы, цветы – самые совершенные.
Блохоловка: ажурная шкатулочка из слоновой кости, тончайшая резьба которой изображала крошечных кавалера и даму далекого Востока под сенью бамбуковых зарослей. А внутрь можно капнуть мед, приманивая мерзких кровососов. Бэзил был не настолько богат, чтобы продолжать дарить Ренэ самоцветы, но подобные милые безделушки должны сделать короче извилистую тропинку к сердцу любой особы, обладающей вкусом. У Ренэ он имелся, в конце концов, она так восхищалась им самим! Требовалось лишь развить его.
Дар подбирался не без расчета – в конце концов, чем меньше блох бегает по леди Валенна, тем меньше перескочит на Бэзила!
Еще одна коробочка духов, снова с сильными нотами фиалки, ванили и жасмина. Немного банально, но так подходит этой наивной синеглазой малютке.
И, разумеется, сласти. Самые лучшие марципаны столицы, от Дюларе. Три фигурки прекрасных дам, снаружи – съедобное золото, внутри – восхитительная начинка. Бэзил сам любил марципаны до дрожи, но слишком хорошо знал, как опасно ими злоупотреблять, а потому позволял себе лишь по большим праздникам. Ренэ тоже не стоило увлекаться сладеньким, у нее был как раз тот тип фигуры, что предрасположен к полноте. К счастью, сейчас Бэзилу требовалось совратить ее, а не читать нотации.
За спиной скрипнула дверь. Но слуг он уже прогнал, а для Ренэ рано… И Ренэ не носила обувь с металлическими шпорами, звеневшими сейчас по паркету…
Во рту сразу пересохло, руки похолодели. Пусть это будет Филип, или даже отец…
– Привет, племянничек. Скучаешь?
– Что вам надо? – спросил он, хотя и так прекрасно знал – ничего хорошего.
Оскар приближался ленивой походкой, без сомнения, упиваясь его страхом.
– Плохим был бы я дядюшкой, если бы не закончил урок, который прервала та наглая сучка, – Он был одет в темную кожу и серую шерсть – угрюмые цвета для угрюмого человека – и только плащ имел цвет запекшейся крови. – Даже баба храбрее тебя. Позор!
Отступать особо некуда – да от Оскара и не убежишь. При виде этой ухмылки тело будто наливалось свинцом.
– Не напомнишь, на чем мы остановились?
Оскар подошел уже совсем близко – и от него, как обычно, несло конюшней. Взгляд дяди, холодный, как прошлогодний труп, скользил по нему, изучая, выбирая, куда бить.
Бэзил болезненно ощущал незащищенность живота, тонких пальцев, что так легко могли превратиться в инструмент, на котором сыграют симфонию боли. Он весь стал сейчас, как натянутая струна – каждый мускул дрожал от напряжения, которого стоило стоять перед дядей прямо, не опуская головы.
– Оставьте меня в покое, – Что за жалкий писк срывался с его губ!
– На самом деле, я пришел кое-что тебе предложить.
Бэзил перевел дух, хотя экзекуция лишь ненадолго откладывалась.
– Пол Валенна отправляется возглавить военную кампанию на Юго-Западе. Я присоединюсь к нему, если ты поедешь со мной.
Он что, окончательно чокнулся?
– Я не пошлю тебя в бой, не бойся, ты ведь ни на что не годен. Когда-то хотел, но тогда я еще думал, что ты можешь стать мужчиной. Теперь остались лишь полусгнившие останки надежды сделать из тебя его подобие. Тебе не придется драться, но ты будешь спать в палатке, есть походную пищу, проводить дни верхом, на свежем ветру, который сдует с тебя эту цветочную дрянь и спутает твои чертовы локоны – да что там, ты сам захочешь их обрезать, когда в них заползают вши. Быть может, однажды ты даже почувствуешь зов битвы… единственную музыку, которую стоит слушать.
Смешно было слушать Оскара Картмора, ударившегося в поэзию. Он и впрямь влюблен в войну, раз распевает ей дифирамбы, словно какой-то красотке. За дурака он его принимает, что ли? Слава Богам, Бэзил никогда не видел театр военных действий своими глазами, зато слушать рассказы тех, кто выступал на его сцене, иногда приходилось.
– Да уж, махать мечом по колено в грязи было бы достойным применением талантам образованного человека с тонким вкусом. Сожительствовать со вшами предоставляю вам, дядя. И не будем забывать про клопов, они вам сродни – существуют лишь для того, чтобы пускать кровь и мешать людям жить. – Ему так понравилось это сравнение, что он даже улыбнулся, на миг забыв о страхе.
– Вспомнил! – Ухмыльнувшись в ответ, Оскар хлестнул его по лицу.
Щеку закололо, глаза заслезились… Главное, чтобы лицо не опухло к приходу Ренэ, подумал Бэзил, привычно отшатываясь и втягивая голову в плечи.
– Я хотел дать тебе последний шанс, племянник, доказать, что ты один из нас и достоин носить имя Картморов, что ты – мужчина. Но вижу – зря. Не то, чтобы я сомневался, зато теперь моя совесть чиста.
Ровный тон дяди пугал сам по себе, а тут, вдобавок, в его руке появился кинжал. Треугольное темное лезвие, сужающееся к концу до единой сверкающей точки…
Боги, зачем ему оружие? Чтобы причинять боль, дяде всегда хватало его железных пальцев.
Бэзил пятился, пока было куда. Наконец, спина уперлась в стену, остававшуюся безжалостно твердой, как он ни пытался сквозь нее провалиться. – Я не хочу быть мужчиной, если это значит быть в чем-то похожим на вас! И принадлежать к вашей мерзкой семейке тоже не хочу. С меня хватит имени моей матери. Просто отстаньте от меня!
– Э, нет, Бэзил, так не выйдет. Ты – заноза, нарыв на заднице. Догадываешься, что делают с нарывами?
Лезвие приближалось, лишая способности двигаться, думать, заворожив его, как завораживают кролика немигающие глаза удава. Он, конечно, выпил жизнь многих, этот кинжал, и держала его при этом та же самая рука. Словно во сне, Бэзил наблюдал, как острие скользнуло под подбородок, почувствовал ледяной ожог металла под горлом.
– Знаешь, чем хорошо сражение? Оно убивает скуку. О, между стычками иногда скучаешь адски, врать не буду. Но когда доходит до рукопашной… Сладость жизни осознаешь по-настоящему лишь тогда, когда она оказывается на кончике меча. Цвета ярче, звуки четче, каждому глотку воздуха – нет цены. Даже тот, кто готов был слить свою жизнь в помойную яму, будет драться, как зверь, когда ее попробуют отнять насильно. Ну что, чувствуешь? Сердце бьется быстрее, да? Каждый миг на счету. Или тебе еще скучно?! – прорычал Оскар, нажав чуть сильнее.
Бэзила ахнул от удивления и ужаса. – Перестань!
Что-то влажное ползло по шее вниз. Он не посмеет, шептал рассудок. Просто пугает, как всегда. Он сумасшедший и способен на все! кричал страх.
– Раз уж мы не едем с Полом, хочу, чтобы ты прочувствовал ее сейчас, близость смерти и сладость жизни.
Острие скользнуло по подбородку, выше. Бэзил зажмурился.
– Открой рот, – велел Оскар.
У него не оставалось сил. Пожалуйста, хватит. Он не мог сказать это вслух, ведь тогда кинжал окажется у него в глотке. Но когда лезвие больно надавило на губы, пришлось разжать их все равно.
– Ну что, быть может, ты жалеешь сейчас, что не умеешь махать мечом? Пойми, жалкая мокрица, тут ты не в меньшей опасности, чем на поле боя, а то и в большей. Хочу, чтобы ты знал это.
Рот заполнило лезвие. Бэзил давился им, изо всех сил сдерживая рвоту – нельзя было шевелить головой. Только осознание этого удерживало его от обморока.
– Чувствуешь вкус стали?
Он чувствовал, горький привкус металла и соленость крови, капавшей на язык с неба. Привстал на цыпочки, отчаянно пытаясь уменьшить давление, царапая ногтями стену, чтобы удержаться. Оскару достаточно нажать разок – и все, конец.
Он умоляюще взглянул на дядю, но черные глаза напротив были безжалостны.
– Знаешь, что будет, если я нажму слишком сильно? Ничего. Все вздохнут с облегчением, никто не заплачет. Ну, разве что твоя тетка, хотя эта даже на похоронах сестры стояла с сухими глазами. Может, брат немного пожурит меня, а может, и нет, потому что он тоже знает, ты – проблема, которую рано или поздно придется решить.
Бэзил протестующе замычал.
– Конечно, проблема. Ведь ты – старший сын, а значит, по закону тебе должна будет отойти большая часть наследства, земли Картморов должны стать твоими. А кто-то может сказать, что и власть над страной должна перейти к тебе, как обычно бывало. Сам по себе ты слишком слаб и ничтожен, чтобы стать соперником Филипу, но другие люди могут взять тебя в оборот, чтобы создать ему проблемы. А ты знаешь, как мой брат любит, когда что-то грозит интересам его любимчика…
