Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 76 страниц)
Дальше настаивать было бы небезопасно.
– А пока ты еще тут, Грасс, – на лице Оскара не осталось и тени усмешки, – я хочу, чтобы ты сообщал мне обо всем, что раскопаете по жертвоприношениям. Любую мелочь. Мне, лично. Пусть племянничек и решил поиграться в Ищеек, это мой отряд, и это на мою семью ведется охота. Я намерен найти людей, которые стоят за этим, и сам побеседовать с ними.
Интересно. Роули наверняка писал Филипу подробные отчеты – неужели Капитану не доверяют?
И почему ты так уверен, что я хочу тебе в этом помочь? мог бы спросить Кевин. Алому Генералу он, правда, зла не желал. Оскар – настоящий мужчина, самое близкое, что было у него к другу. Игры, в которые играл Оскар, заканчивались смертью, не позором, он не скрывал свою гнусную натуру под маской красивых словес. А о большем и просить было нельзя.
– Бди, – бросил вместо прощания Картмор, сбегая по лестнице с юношеской прытью.
~*~*~*~
Лето 663-го
Оказавшись на улице, Кевин почувствовал себя так, словно вырвался из склепа. Позади осталась темная, мрачная комната, где сам воздух пропитался разочарованием и старыми обидами. Он все еще чувствовал на губах их привкус. Даже запах улицы, в котором сейчас преобладал ядреный аромат овечьих лепешек, казался по контрасту почти сладким. Вокруг бурлила жизнь – вопил разносчик воды, а ему вторил продавец подержанных товаров, вдали затихало блеянье отары. Соседские мальчишки носились друг за другом с визгами и смехом, такие веселые и беззаботные, словно животы их не сводило от голода, словно не их крики слушал Кевин каждый выходной, когда, надравшись, местные папаши били отпрысков смертным боем.
Осторожно ступая по глинистым рытвинам, Кевин покосился на друга.
– Не забудь еще раз передать мое почтение твоей уважаемой матери, – попросил Филип. – Знаешь, в ней сразу видно настоящую даму. Все же кровь что-то да значит.
Кевин надеялся, что в этих словах есть доля искренности. Конечно, Картмор не мог не увидеть ни убожества их жизни, ни нищенского вида хозяйки дома. И все же мать Кевина сильно отличалась от соседок, простых баб, а в ее манере говорить и держать себя было нечто, вызывающее уважение. Так ему, по крайней мере, казалось.
– Но она у тебя, наверное, ужасно строгая? Признайся, – Филип несильно ткнул его в бок, – тебе ведь не раз доставалось розгами по рукам, а то и по другим местам? Или ты такой же идеальный сын, как ученик?
Кевин пожал плечами. – Бывало.
Случались у него – в далеком детстве – моменты упрямства, когда приедалась вечная зубрежка, и какой-то демон будто толкал испробовать мать на прочность. Но Реган Ксавери-Фешиа быстро нашла на него управу. Бить сына с должной суровостью ей было тяжело, спускать ему – не велел долг. Поэтому, когда Кевин плохо отвечал урок или не слушался, она стала наказывать себя самое, взяв трость в одну руку и лупцуя по другой – а уж к себе она всегда была беспощадна. Пока доставалось ему самому, Кевин еще терпел – из упрямства и гордости, но смотреть, как дерево снова и снова обрушивается на худое материнское предплечье, взбухающее красными полосами, оказалось невыносимо. Попытки ребяческого бунта закончились раз и навсегда.
– Тетя Вив говорила, что не позволит чужим людям бить ее племянников, поэтому наказывала нас сама. Хотя что я говорю – нас! – Филип закатил глаза. – Бэзил же у нас хрустальный, и стоит на него сильно дунуть, разлетится на сотни жалобно звякающих осколков. Впрочем, я на тетю не обижался – иногда даже нарочно что-то выкидывал, чтобы она ненадолго отвлеклась от своих книг, трав и колбочек. А когда начались занятия с дядюшкой, убедился, что то были, можно сказать, материнские ласки. Вот Бэзил на отца и дядю дуется до сих пор, но это ведь глупо!.. Важно не что человек тебе делает, а только почему, понимаешь? Разве можно злиться на то, что делается любя. Дядя ставит нам синяки потому, что хочет, чтобы его племянники могли постоять за себя, когда придет настоящая опасность. Как тогда, в Тьмутени.
А еще ему просто нравится бить людей, подумал Кевин, но, конечно, промолчал. Тем паче, что привилегию быть избиваемым Алым Генералом не променял бы ни на что.
Они уходили все дальше от дома, и на душе становилось легче. Кажется, визит, которого Кевин столь сильно боялся, прошел не так уж плохо. Филип вел себя с ним как обычно, и скоро забудет тягостные впечатления этого дня в водовороте ярких картин светской жизни.
Узкий проулок, влажный от испарений, выплюнул их на улицу пошире, шумную, полную лавок и кабаков. Впереди – высокая арка, за ней – Утроба, а там прямой дорогой к реке. Стремясь поживее вывести друга из трущобы, Кевин шел вперед быстро, почти не глядя по сторонам. Он потерял бдительность – а зря.
– Эй, ты!
Голос, от которого кишки свернулись в узел, а к горлу подкатила желчь. Жизнь снова поставила ему подножку, чтобы уронить лицом в вонючую грязь.
От шока Кевин остановился, и это стало его второй ошибкой. Потому что вслед за ним остановился Филип, и события начали разворачиваться с необратимостью страшного сна.
– Кого я вижу! Это же мой непочтительный сын! – Знакомый до тошноты сиплый басок звучал уже над самым ухом, в ноздри ударил запах старого пота и сивухи.
Кевин развернулся, сжимая кулаки. Его обожгла ненависть, горячая как лихорадка, и отвращение, как при виде той гнусной твари из канавы. Только на сей раз меч ему не поможет.
У стены кабака, в тени навеса, скорчились с кружками в руках темные фигуры. Но одна из них решилась выползти на свет Божий, омрачив ясный день своим непотребным видом. Щетина на подбородке, сине-красные прожилки на щеках, скула вздулась фингалом…
– Что, родного отца уже не узнаешь?! Ну еще бы! Что тебе до старого солдата, который стал калекой, сражаясь за свою страну! Мы же теперь важные господа, в а-ка-де-ми-ях учимся. Смотрит на меня так, будто не этот старый уд его породил! Такой же, как моя женка, та тоже считает, что писает розовой водой. Или стыдишься отца перед своим богатеньким дружком? – Узловатый палец указал на Филипа. – Вы посмотрите на этого, волосики завитые, рюшечки, ленточки, баба, да и только! А меч-то ты умеешь держать, щенок?
– Перед тобой Филип Картмор, сын Лорда-Защитника, – прошипел Кевин. Горло сдавливала ярость. – Думай, что говоришь.
Старый пьянчуга окаменел. Налитые кровью глазки долго моргали, пока слова сына пробивались сквозь сивушный туман. Потом в них появился страх.
– Мой лорд, какая честь! – Голова опустилась вниз, плечи сжались – он словно уменьшился ростом. – Не признал вас! – Рука дернулась вверх, сорвать отсутствующую шляпу. – Такая честь для меня и моего сопляка! – Пресмыкаясь, он стал еще отвратительнее, чем в гневе.
Филип уже оправился от удивления и нацепил свою самую любезно-непринужденную улыбку. – Ну что вы, это для меня честь познакомиться с одним из храбрецов, что помогали отцу одерживать победу за победой. Кстати, мои волосы вьются сами, – добавил он невозмутимо. Дернул себя за темный локон, тут же спружинивший назад. – Куафер их только укладывает.
Пьянчуга шумно сглотнул, с опаской вглядываясь в лицо молодого Картмора. Но Филип продолжал улыбаться, и он, успокоившись, осклабился в ответ. Из вонючей пещеры рта торчали гнилые пеньки зубов. – Мой поклон вашему батюшке, великий человек, великий полководец! И вашему дяде – я же служил под ним. Мой молокосос, небось, не заикался даже.
Филип протянул пьянчуге руку для пожатия, и тот почти со страхом уставился на белую, в пене кружева, кисть. Осторожно, словно она была отлита из стекла, взял в свою лапищу.
Кевина передернуло.
Все это не могло, не должно было происходить! Его худший кошмар обретал плоть прямо перед глазами. Вот оно – наказание за то, что устыдился родной матери.
– Благодарю… – бормотал пьяница, почти сразу разжав пальцы. – Ваш дядя мне как-то кивнул, как сейчас помню. Жаркое тогда было дельце, при Ардатру. Вы бы видели меня тогда-то… Все говорили, что из меня выйдет толк.
Кевин дернул Филипа за рукав. – Пойдем! Пьянчуга услышал, и страх его прорвался гневной вспышкой. – Чего ты лезешь! Мы с Его Милостью беседуем, не видишь что ли, наглый щенок!? Вашмилсть, ежели вы им недовольны, скажите, я его отколочу – я еще могу!
Он и стоял-то не без труда – слегка покачивался, будто земля под ногами ходила ходуном. Вот он, истинный позор их семьи: пьяница, ничтожество, трус, чья ядовитая кровь текла в жилах Кевина.
– Вы весьма любезны, но в этом нет необходимости, – ответил Филип со смехом. – Я им доволен, и очень. Ваш сын, могу вас порадовать, унаследовал вашу отвагу.
– Да ну, он еще щенок, пороху не нюхал. То есть… – пьянчуга сглотнул, сообразив, видно, что это можно отнести и к Филипу. Поспешно забормотал: – Вы слишком добры, Вашмилсть, слишком добры.
Как же от него разило! Сколько месяцев или лет не стирали одежду, что болталась на высоком, худом теле?
Из-под навеса раздался еще один голос, усталый, с хрипотцой: – Мальчик, твой отец не собирается раскошелиться на людей, которые проливали кровь на его войне? Пятнадцать лет в строю, и мне едва хватает на кусок хлеба и чашку пойла, чтобы раны меньше ныли.
Говоривший с трудом распрямился, шагнул на солнце, открывая взгляду лицо с ожогом, пустой от локтя рукав.
Две другие тени одобрительно заворчали.
Кевин скрипнул зубами. Мальчик. Как у них только наглости хватало?! Филип что здесь, чтобы отчитываться перед всяким сбродом?..
– Когда мы одержим окончательную победу и страна воспрянет после тяжелых испытаний, первое, что сделает мой отец, это улучшит жизнь наших героев. И это наша общая война, – На миг в словах Филипа зазвучала сталь.
– Окончательную победу, говоришь… – ветеран невесело фыркнул. – Раньше я отращу новую руку. Я заметил, на твой шелковый костюмчик и золотые кольца деньги у твоего отца находятся и сейчас. Что же, так уж устроен мир.
Бедный Филип, можно подумать, это его вина, что они не могут победить андаргийцев!
– А зачем тебе еще деньги, чтобы лакать больше пойла?! – От злости Кевина била дрожь.
Филип положил руку ему на плечо, безмолвно приказывая замолчать, но Кевин вывернулся и шагнул вперед. – Деньги нужны на солдат, которые еще на что-то годны!
Старый солдат смерил его тяжелым долгим взглядом. – Что ж, мальчик, надеюсь, им хватит денег нанять тебя.
– Да уж не сомневайся, развалина, когда я стану бесполезным калекой, мне хватит храбрости вскрыть себе горло. От хлама надо избавляться!
Сжав кулаки, он ожидал воплей, оскорблений, но ветеран только пожал плечами, сказал, "Что ж, посмотрим", и вернулся к выпивке.
У его папаши не было и столько мужества. – Не слушайте вы Берта, Вашмилсть, несет какой-то бред… – Он покосился назад. – Мы всем премного довольны! Хотя пара лишних монет, конечно, не помешала бы… – в мутных глазках появилась тупая хитрость пьянчуги. – Ох, не помешала бы. На лекарства для старых ран.
– Отец! – вырвалось у Кевина. Это было невыносимо.
Филип снял кошелек с пояса и отсчитал в жадно протянутую ладонь шесть серебряных полумесяцев. Этого хватило бы, чтоб утонуть в бочонке с джином. – Скромная дань уважения.
Пьянчуга уставился на монеты с благоговейным восторгом, словно на частички святых мощей. – Вот уж одолжили, Вашмилсть, прям и не сказать! Уж мы выпьем за ваше здоровье и за вашего батюшку!..
– Что ж, было… – начал прощаться Филип, делая шажок в сторону, но старик заковылял следом, затараторил: – Да погодите, посидите с нами, Вашмилсть! Выпейте с ребятами, а я вам такое расскажу, что своим ушам не поверите! Вы только представьте – поле усыпано мертвяками, я отбился от своих, и тут – два латных всадника, андаргийских "ангела"…
Не только омерзителен, труслив, жаден, но еще и туп! – Лорду Филипу не интересны твои россказни!
– Отнюдь, – Филип бросил на Кевина укоризненный взгляд. – Я всегда любил истории о мужестве и отваге. Но сейчас нам, к сожалению, надо идти. Увы. А вот в другой раз….
Пьяница закивал. – Ну да, ну да. Непременно приходите! Мы тут часто бываем – трактир "Веселый боров". Видишь, молокосос, – накинулся он на Кевина, – какие люди уважительно относятся к твоему старику? Не то что ты, щенок, и твоя мамаша, заносчивая су… Мрхм, простите, Вашмилсть.
Кевин сорвался с места. Он шел так быстро, как только мог, предоставив другу поспевать за ним, и замедлил шаг лишь в паре кварталов от кабака.
– Эй, полегче, слишком жарко для такого галопа, – пожаловался Филип. Он замер у мостика из досок, взирая на него с сомнением, столь же глубоким, как и канава, через которую тот был перекинут. – Думаешь, на это можно вставать? После недавних событий я отношусь к канавам с предубеждением.
Филип вел себя, как ни в чем не бывало, но Кевин догадывался, какие мысли должны вертеться в его голове.
– Я говорил – не надо сюда идти! – Стыд превращался в злость. Она распирала грудь, как едкий дым, жгла глаза. – Это была твоя чертова идея! – он почти кричал.
– И я очень доволен, что побывал у тебя дома, – медленно и очень спокойно ответил друг. – Мне было приятно познакомиться с твоей матерью.
– И с моим отцом, да? С ним тебе особо приятно было познакомиться? Еще бы, настоящий паяц, ты, конечно, позабавился!
Филип смотрел на него с удивлением и сочувствием, и, внезапно, Кевин не мог больше этого выносить.
Развернулся и побежал, не разбирая дороги. Через мостик, между домами, за поворот… Он понимал, что ведет себя как мальчишка, что кладет последний кирпич на чашу весов своего позора, но стыд лишь подстегивал сзади вожжами по ногам.
Филип окликал его, потом голос стих. Кевин не знал, бежит ли друг следом, удалось ли оторваться – в ушах грохотали собственные шаги и неистовое биение сердца.
~*~*~*~
III.
20/10/665
Судья Дин оказался человеком запоминающейся внешности. Фрэнк сразу понял: его не зря предупреждали, что Достопочтенный судья – большой оригинал. На грудь его ниспадала длинная борода, какие носили профессора Академии, иссиня-черная, блестящая и окладистая. На голове волос почти не осталось, и лысина подозрительно блестела, словно ее смазывали маслом. Черная роба судьи, тоже походившая на одежду ученых мужей, тут и там была прожжена до дыр. Но первыми привлекали внимание его глаза – они блестели из-под поднятых на лоб очков, большие и неистовые.
Догадаться, почему одежда уважаемого человека в таком состоянии, не составляло труда – судья принял троих Ищеек в своей лаборатории, где в колбочках и пробирках, словно колдовские зелья, клубились разноцветные вонючие жидкости.
Узнав, что Фрэнк – командир Ищеек и дворянин, Дин протянул ему руку, испещренную ожогами старыми и новыми, пятнистую, как кожа змеи. – Чем больше образованных людей в нашем деле, тем лучше. Я всегда говорю вашим парням, что они должны использовать в расследовании научные методы. Мы живем в новую эру, в эпоху великих открытий, пора уже!
– Мы наукам не обучены, – проворчал Старик. – Ваша честь. Нам служат ноги – и нюх, – он постучал себя по носу.
– Да, да, нюх, ноги, все это отлично, – нетерпеливо продолжил Дин. – Но в наше время нужно и нечто большее. Я не удивлюсь, если лет через пятьдесят, может, меньше, человек отправится на луну и познакомится с народами, там обитающими. А на службе закона по-прежнему лишь нюх, палки да дыба.
Фрэнк покосился на Грасса – тот наблюдал за судьей со своей обычной презрительной гримасой.
А Фрэнк почувствовал, что заинтригован, несмотря на дурное настроение. Ведь судья Дин уже успел завоевать известность раскрытием нескольких громких убийств. Научные методы тоже звучали интересно.
Хвала Агнцу, коли прославленный судья поможет им покончить с кошмаром, в которое превратилось расследование убийства Красавчика. Франт был готов признаться в чем угодно, кроме него. Ищейкам не терпелось ужесточить пытки, но, к облегчению Фрэнка, судья вызвал их к себе, чтобы лично разобраться в преступлении, по которому ему предстояло вынести приговор.
– И чего ж ваша наука говорит? – буркнул Старик.
Достопочтенный Дин отошел к столу, и коснулся стоявшей на нем странной штуки – чего-то вроде трубки из блестящего металла на подставке. – Для начала я воспользовался этим прибором – я называю его сверхглаз. Линзы, между прочим, изготовлены не в Альтали, а уже здесь, в Сюляпарре, и к этому приложил руку и ваш покорный слуга. Сверхглаз, коли его верно настроить, увеличивает предметы в сотню раз!
Старик уставился на прибор с подозрением. – И чего, кусок золота он тоже может сделать больше?
– Это скорее как дальнезор, – объяснил Фрэнк, который понял Дина немного лучше. – Да? У нас был такой в Академии. Через него можно рассматривать звезды.
– Сразу видно образованного человека! – обрадовался ученый. – Сверхглаз – потрясающее альталийское изобретение, позволяющее проникать в тайны вещей. Я поставил его на службу закона. Есть авторитетное мнение, что в глазах убиенного запечатлевается последнее, что он видел перед смертью – портрет его убийцы. Но раньше хорошо разглядеть отпечаток не удавалось – не хватало такого прибора, как этот.
– И что? Увидели убийцу? – хриплый голос Грасса был насмешлив. – Или все же оказалось, что это болтовня старых баб?
Судья поджал губы и взглянул на Ищейку свысока. – Многие достойные уважения люди считают, что такой отпечаток должен существовать. К сожалению, мне его обнаружить пока не удалось – возможно, он появляется не всегда, или же глаза убиенных попадают ко мне слишком поздно. Сейчас я экспериментирую со свежими трупами, сразу после казни, но мне достаются лишь повешенные, а их глаза не в лучшем состоянии… Нет, увы, наука пока еще только работает над этим. Но в будущем!..
Он повернулся к Фрэнку: – Хотите сами взглянуть? – Дин заговорщицки подмигнул и улыбнулся так, словно предлагал Фрэнку что-то очень приятное.
– Я поглядел бы, – вызвался Кевин, удивив их всех.
– Что ж… – Дин опустил очки, чтобы посмотреть сквозь них на Ищейку, потом кивнул. – Отлично! Сейчас я все устрою. Только не прикасайтесь руками к прибору, он настроен должным образом, а это долгий, сложнейший процесс. Просто зажмурьте один глаз, а другим загляните в верхнюю линзу.
Фрэнк наблюдал за приготовлениями, отвращение боролось в нем с любопытством. Глаз Красавчика был извлечен из баночки с жидкостью, где хранился, помещен под трубку суперглаза.
– Сейчас, конечно, яблоко уже не свежее и ценности не представляет, – предупредил Дин. – Но все равно картина любопытная.
Кевин не спеша приблизился к прибору, спрятав руки за спину, склонился над ним. И почти сразу вскинулся. – Там будто что-то мелькнуло! Рожа убийцы, только крошечная… Бред, конечно…
Дин бросился к столу и долго смотрел в трубку. Фрэнк тоже шагнул поближе, с ускорившимся пульсом.
Теперь, когда Дин жестом предложил занять его место, он сразу же воспользовался предложением.
…Ну и ну… Все дифирамбы прекрасным очам, посвященные им песни и стихи, вдруг показались Фрэнку такими смехотворными. Неужели черные глаза Денизы выглядели бы так же? Зрачок превратился в черную дыру, бездонный провал, коричневая радужка сперва напомнила песчаные дюны, потом – пористое запеченное тесто. Или что-то вязанное из пушистой нити… Нет, какая-то красота в этом все же была… – Я думал, глаз он гладкий… А он какой-то… в дырку, что ли? И многослойный.
– Вы видите там лицо? – взволнованно вопросил Дин. – Я – нет.
Кевин пожал плечами. – Видно, показалось.
– Да, иногда принимаешь желаемое за действительное, – согласился судья, успокаиваясь. Он вытер лысину рукавом. – У меня такое бывало. К счастью, в нашем распоряжении и другие методы. Вы привезли преступника?
Фрэнк кивнул.
– Великолепно! – Большие глаза сверкнули слегка безумным блеском. – Тогда начнем научный эксперимент!
~*~*~*~
Правый глаз Франта так заплыл, что веки не разлипались, багрово-розовый мешок взбухшей плоти. Сапфировая синева второго помутнела, налилась кровью. Если бы Фрэнк не надзирал за пытками, у бандита вообще не осталось бы глаз – Крошка хотел выжечь их каленым железом. Даже не выжечь – просто поднести накалившийся прут к глазным яблокам, чтобы они сварились, как яйца.
Но хвалить себя Фрэнку было не за что. Глядя на синяки и кровоподтеки, покрывавшие тело бандита, на кое-как повязанные бинты, сквозь которые проступала сукровица, он ощущал свинцовую горечь во рту. Я должен был дать Кевину прирезать его. Поздравляю, защитник закона!
Вместе с Грассом они вытащили Франта из повозки, где его, связанного по рукам и ногам, караулили служители суда. Разрезав путы, помогли пройти по коридорам Лернийского суда, поддерживая с двух сторон, словно престарелого родича. Кривясь от боли, Франт осторожно переставлял правую ступню, в которой переломал кости андаргийский сапожок – новое приобретение и гордость Роули. Зря Старик сверлил спину Франта взглядом – этот бедняга далеко не убежит.
Вниз по лестнице в подвал они практически несли его на руках.
Всю дорогу бандит был послушен как ребенок, только иногда шипел от боли сквозь остатки зубов. А теперь, заглянув в темный дверной проем, вдруг уперся с силой, взявшейся непонятно откуда. Левый глаз его побелел от страха.
– Может, признаешься сейчас? – спросил Фрэнк. – Скажи только слово.
– Я… – Франт облизал губы. – Нет, я неповинен.
Фрэнку и самому стало не по себе – это угрюмое стылое помещение с низким потолком, бледный огонь свечей, и, конечно же, тело… То, что было Красавчиком, лежало у дальней стены на столе, руки сложены на груди, челюсть – подвязана. В запавших глазницах поблескивали серебряные монеты. Наготу тела прикрывала лишь повязка на чреслах, на животе темнела грубо зашитая рана.
Старик сделал знак Руна, и только Грасс не смутился нисколько. С такой силой толкнул Франта в спину, что тот влетел внутрь.
Когда труп убиенного оказывается в присутствии убийцы, из него начинает вытекать кровь, сказал им судья Дин, объясняя суть эксперимента. Это знание я почерпнул из трудов древних. Если при приближении вашего подозреваемого тело начнет кровоточить, это есть верное доказательство его вины.
Сейчас судья стоял у трупа в головах, рядом с ним – секретарь суда, готовый записывать все, что произойдет. Еще один судейский выступал в роли беспристрастного свидетеля.
Фрэнка тоже тянуло сделать знак Руна. Умом он понимал, что это – научный эксперимент. И все же… Впрочем, даже сам судья распорядился обрызгать подвал освященной водой, дабы в научный процесс не вмешались темные силы. Так надежнее.
Франт сделал два нерешительных шажка, но посреди комнаты вновь остановился как вкопанный. На лице его отражался ужас, какого он не выказывал и пред лицом страшных пыток.
Тело ждало – немое и говорящее одновременно, мертвый укор живым. Вокруг клубилась тьма. Она тоже ждала.
Кевин сгреб Франта за плечо и потащил к столу. Подошвы бандита заскользили по каменному полу, он упирался всем телом, каждым напрягшимся мускулом, но двигался вперед, повинуясь необоримой силе.
Старик, поколебавшись, ухватил Франта с другой стороны и начал помогать. Вдвоем, Ищейки чуть ли не швырнули несчастного на труп.
Франт оказался лицом к лицу с Красавчиком. Чтобы удержаться на ногах, ухватился за край стола. Он не пытался отодвинуться, лишь таращился на тело так, словно видел перед собой свою смерть. Что ж, так ведь оно и было.
Фрэнк, ступив ближе, тоже застыл на месте. Болезненное любопытство боролось в нем с жалостью, отвращением, и чем-то похожим на страх.
– Все проходит, как надо, – прозвучал уверенный голос судьи. – Приступим!
Достопочтенный Дин склонился над телом, нетерпеливый, глаза его горели, как у ребенка на ярмарке.
Грасс схватил запястье Франта, дернул, прижал его ладонь поверх кистей покойного, сложенных на мертвой груди. Ничего не происходило, и Кевин тихо, презрительно засмеялся. Смешок оборвался, когда из ран, меж наспех сшитых вместе краев, засочилась темная жидкость.
– Черт подери! Агнец, помилуй! – шептал Старик, стоявший рядом.
Брови Грасса поползли вверх, с губ сорвался странный звук – то ли насмешка, то ли удивление. Но руку преступника он продолжал держать железной хваткой.
Черная кровь все текла. Из раны на животе, из небольшого отверстия в области ребер. Заструилась на стол, окрасив бока Красавчика в багровый цвет, пропитала набедренную повязку, наполняя воздух запахом гнили. Откуда только в нем столько крови?! Она уже ползла по каменным плитам; струи превращались в ручьи, ручьи – в реки.
Казалось, кровь будет литься бесконечно, пока не затопит весь мир.
– Довольно! – вырвалось у Фрэнка.
– Да, достаточно, – Дин бодро кивнул и потер руки. – Такого удачного эксперимента у меня еще не было. Дело ясное, яснее быть не может.
– Да уж, – Кевин наконец отпустил Франта, но тот и не пошевелился. Только смотрел и смотрел на покойника, кровь которого касанием пальцев пробудил от смертного сна. – Эй, ты! Похоже, тебе конец.
Бандит не подавал вида, что слышит.
Фрэнк опустил руку ему на плечо. – Ну что, по-моему, пора с этим заканчивать, Франт. Что скажешь?
Франт медленно обернулся, замигал. – Как же так… – Лоб морщился от непривычного напряжения мысли. – Ну что ж, будь по-вашему… – прошептал он наконец, сдаваясь. – Видать, демоны меня попутали. Да, я его зарезал, а потом надрался до чертиков, да напрочь позабыл. А теперь так и вижу все это – как вонзаю нож, режу ему щеки… Признаюсь… Только заберите меня отсюда! – Он выглядел совершенно потерянным.
На второе плечо бандита упала лапа Старика. – Попался, мой мальчик! – Такой людоедской ухмылки, достойной Крошки, Фрэнк раньше не видел на губах старого Ищейки. С убийцей Красавчика у того были личные счеты. – Все же есть толк от этой вашей науки, – повернувшись к судье, признал он нехотя.
А тот сиял, словно ему вручили медаль. – Я уже не первый раз устанавливаю истину благодаря этому методу! Хотя не припомню случая, чтобы из покойников – мы называем их вещими доказательствами – выделялся такой объем жизненного сока.
Грасс сложил руки на груди. – Не уверен, при чем тут наука, но сработало – факт.
– Дирк, запиши признание, – скомандовал секретарю судья, хотя тот уже что-то поспешно выцарапывал пером. – Вы все – свидетели, поэтому подпишитесь под ним.
Последним ставил свою подпись Старик, долго, с усилием выводя свое имя. Лицо его по-прежнему отливало серым, и все же мрачное удовлетворение прозвучало в словах Ищейки, когда он подвел итог, отчеканив: – Мертвецы не врут.
И Фрэнк почувствовал, как по спине пробегает озноб, виной которому не стылый воздух подвала.
~*~*~*~
VI.
Лето 663-го
Грязные улочки извивались бесконечным лабиринтом. Стены кособоких домов подступали все ближе – вот-вот сомкнутся и поймают его в западню.
Так и случилось. Юркнув в щель между зданиями, Кевин оказался в тупике. По бокам – слепые торцы, спереди проход заложен кирпичами. Что ж, идти ему все равно некуда.
Он перевел дух, вдыхая кислую вонь мочи и гниющих отбросов, всхлипывавших под ногами. Среди них ему самое место.
Да уж, вляпался. Филипу Кевин больше никогда не сможет взглянуть в лицо. Только не после того, как убежал, чуть ли не с ревом, щенок, тряпка, жалкое ничтожество!
Он ударил кулаком о щербатый камень, еще и еще, разбивая костяшки пальцев. Зажмурился, прижавшись лбом к стене. И тут же из мрака за закрытыми веками выплыла пьяная морда, смешная и мерзкая, корча гримасы, заполнив собою мир. Проклятие всей его жизни.
Кевин застонал, откидываясь назад, к стене. Распахнул глаза – не помогло. Мельчайшие подробности той сцены были выжжены в памяти каленым железом позора.
Зря он не дал твари из Тьмутени увлечь его на дно канавы. Все лучше, чем дожить до этого дня.
Взгляд упал на ножны – золотое тиснение тускло мерцало в полумраке. Как нелепо они тут смотрелись – как роскошный меч в руках нищего.
Но ведь он его заслужил! Сражался с бандитами, с чудовищем, помог спасти юную сестренку Филипа.
Филип!.. Он же бросил его одного, рядом с Брюхом! Защитник… Хочется – не хочется, а придется возвращаться, как-то извиняться, идти рядом с ним до дворца, или до первой наемной кареты.
Но самое худшее – как он теперь его найдет? Вряд ли Филип остался ждать Кевина на том же месте. Побредет домой, сверкая своими драгоценностями, мимо сомнительных кабаков, глазастых нищих и темных закоулков.
Боги!.. Его замутило. Надо немедля бежать, искать!..
С улицы донесся звук стремительных легких шагов. Кевин знал, кто это, еще до того, как вход в тупик заслонила тень.
– Вот ты где! Заставил же ты меня побегать.
Кевин резко отвернулся, дернулся вперед, словно в конце не ждала стена. Облегчение промелькнуло, не оставив и следа. Все вернулось с утроенной силой – стыд, унижение.
Он слышал, как хлюпают по отбросам сапоги друга, приближаясь. Плечо согрело тепло ладони.
– Я так и не понял толком, из-за чего ты так расстроился, – голос Филипа звучал мягче, чем обычно. Боится, что Кевин окончательно спятил и сейчас опять убежит?
– Прости. Бросил тебя посреди трущобы, – Язык с трудом ворочался во рту, так тяжело было выговаривать эти слова. А о том, чтобы встретиться с другом взглядом, он и помыслить не мог.
– Ну, не такая уж тут и трущоба… Тебя огорчила встреча с отцом… Он вас обижал, да? – тихо спросил Филип. – Плохо обращался с тобой и с мамой?
Чтобы плохо обращаться с семьей, отец должен был бы быть с ними рядом. К счастью, своего папашу Кевин иногда неделями не видел. Когда-то тот бывал дома чаще, но даже тогда, по местным меркам, доставалось Кевину от него не сильно. Последний раз отец замахнулся на него по пьяни в далеком детстве, и на защиту сына сразу встала мать. Заслонила собой, сверкая глазами, и пьянчуга отшатнулся назад от презрения, которым жег ее взгляд. "Ну что ж ты, продолжай! Лучше бей меня, и уж давай сразу в висок, со всей силы. Ты уже разрушил мою жизнь, покрыл голову позором, осталось только добить. Я скажу тебе: «Спасибо». В память врезались ее слова, и чувство жалости, вспыхнувшее на миг, когда отец выскользнул за дверь, как побитая собака. Разочаровать мать казалось Кевину самым страшным наказанием.
Филип терпеливо ждал, а он все не мог заставить себя повернуться. Говорить было сложно, дольше молчать – невыносимо.
– Он не всегда был никчемным пьянчугой, знаешь… Мать никогда не вышла бы замуж за… за него такого, – Кевин должен был объяснить, не ради отца, ради нее. – Когда-то он считался подающим надежды капралом, храбрецом и мастером меча, ему прочили отличную карьеру. Он даже отличие за отвагу в бою получил… Его отряд – под предводительством твоего дяди, кстати, – спас семью матери от преследовавших их андаргийцев, когда им пришлось бежать из родного поместья. Так они и познакомились. Ксавери-Фешиа были богаты только славными предками, и это был не такой уж мезальянс, но родня все равно отвернулась от матери. А потом…
