Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 76 страниц)
– Данеон? Брательник Эллис? Она сама?.. – Кевин почти дрожал от нетерпения, уже чувствуя, как смыкаются его зубы на чьей-то глотке. О, пусть это будет дочка Данеона! Какое лицо Филип скорчит!.. – Молчишь? Скажи тогда: с какой части тела мне начать?
Выразительно махнув топориком, он шагнул вперед. Человечек, содрогнулся и заверещал, сжавшись в комок на полу: – Нет, нет, нет! Подождите! Это… это все он, наш немой. Он чокнулся, да. Свихнулся уже давно, еще зимой, от голода. Убил Тристана, чтобы съесть его. Мы просто хотели его защитить… Спасти. Мы выдадим его вам, это все он!
Кевин отступил назад, опустошенный. Разочарование убило даже вкус к жестокости. Всего лишь чокнутый немой!.. Этого можно было хватать сразу. Он лихорадочно прикидывал, достаточно ли эта новость взбесит Филипа, чтобы тот отдал Ищейкам остальных преступников. Обычных людей вздернули бы за укрывательство, а то и спалили вместе с убийцей, но Картмор может защитить своих дружков. По крайней мере, точно одно – Эллис лгала любовничку, нагло, в лицо. Эта мысль заставила ухмыльнуться.
Вот только… Столько трупов, и это все – один немой Мартин? Что-то не складывалось. Придется все ж заняться пересчетом чьих-то пальцев и ребер, и пусть никто не скажет, что Кевин отлынивает от работы. Главное – успеть, пока не пришли остальные.
Когда Кевин подвигал шеей, разминаясь перед делом, на краю зрения что-то блеснуло. Искра, огненная вспышка где-то слева. Он быстро покосился туда – и оцепенел.
Прежде он не заметил ее, ткань, растекшуюся по скамье возле камина великолепными волнами. Черный бархат блестел и лоснился, словно шкура гигантской пантеры, а единственный глаз ее сердито горел среди складок, соревнуясь яркостью с пламенем. Камень, как застывший огонь, дотронешься – обожжешься.
Такой рубин мог быть только один. И Кевин знал его.
– Это плащ Филипа. Он что, здесь?
Но… где? Сейчас его не заботило, что Картмора взбесит его визит. Люди, которые их окружали, были сообщниками убийцы – а то и чем-то похуже…
Из угла доносилось тяжелое дыхание – Жаннис не отвечал. Кевин слышал, как тот шаркает ногами, поднимаясь, но не мог оторвать взгляд от плаща. Волосы на загривке встали дыбом, и давно забытое чувство стянуло кишки в тугой ком. Страх.
В воздухе как будто потянуло гнилой вонью канавы.
– Он… – заикание, что доносилось из угла, сопровождалось клацаньем зубов. – Он забыл его з-ддддесь вчера. Г-господ-ддин Ищейка. Вчера.
Черный бархат не просто переливался. Он искрил, вспыхивал алмазной пылью миллионов крошечных капель…
Подошвы словно вросли в пол, но Кевин заставил себя подойти. Медленно протянул дрогнувшую вдруг руку и погладил ткань, еще влажную от дождя под его ладонью.
Когда он развернулся к человечку, тому хватило одного взгляда на его лицо, чтобы взвизгнуть и обратиться в бегство.
Не раздумывая, Кевин метнул топорик ему в ноги. Попал, не лезвием, обухом, но удар под коленку заставил Жанниса пошатнуться. А потом человечка схватили за кривую шею и вдавили в стену, с такой силой, что его череп оставил в ней небольшую вмятину, а с потолка посыпалась труха.
– Где он?! – Жаннис хрипел, и Кевин дал ему вздохнуть, не разжимая хватки. – Где?
На нежности времени не оставалось. Кевин вдавливал большой палец Жаннису в глаз, пока тот не лопнул с влажным всхлипом и не потек по щеке, смесь мутной слизи и крови, горячая на его руке.
– Один!
Барабанные перепонки вспорол визг. Неестественно высокий, как у кастрата, он все тянулся на одной ноте, пока Кевин не хлестнул Жанниса по лицу. Потом надавил на второй глаз, сильно, до боли. – Два! ГДЕ ОН?!
Человечек завыл, обмочившись. Вой перешел в слова: – В па– подвале… Мой глаз, ублюдок, мой глаз!
В подвале.
Пальцы разжались. Человечек упал к его ногам, скуля и подвывая, а Кевин застыл над ним, в голове – звонкая пустота.
В подвале.
Наверное, там, где лежал Тристан, прежде чем они его съели.
– Что здесь происходит?!
В зал входили обитатели дома Алхимика. Бледные, напряженные лица, на одних – страх, но на других – решимость, воля. Блеск в глазах, напряженные плечи.
Он развернулся к ним всем телом, уже угадав ответ на вопрос: Кто убийца.
– Он все знает! – завопил Жаннис. – Убейте!
Они доставали ножи и палки, спрятанные за спинами и в рукавах. Кухонный тесак блеснул в руке коренастой бабы, длинный нож – у Корина, паренька с курчавыми волосами. Крепыш Том прихватил с собой топорик, даже молодая женщина, дрожа, сжимала наточенный серп. Впереди стоял высокий тип с обожженным лицом, в его лапах – кочерга и кинжал, сзади выглядывала старуха. Не хватало здесь Эллис, ее отца и детей, может, еще кого-то.
Кто убийца? Все они. Шайка людоедов, свившая гнездо в проклятом доме. Орден Темных святых? Просто чокнутые, помешавшиеся от голода? Алый туман затягивал разум, не позволяя мыслить здраво, но точно он знал одно – они уже мертвы.
Он тоже был убийцей. Должен был быть, потому что больше ему ничего не оставалось. Тем более – теперь.
Кевин шагнул вперед, навстречу последней схватке. Сталь зашелестела по коже – оружие рвалось на свободу, чтобы стать продолжением его рук. Не для того он хранил свой фламберг…
Время замедлялось, густело, а в нем были они – неуклюжие, неповоротливые, насекомые в патоке. Выпад – и он насадил на меч одну муху. Когда женщина упала на четвереньки ему под ноги, в памяти вспыхнула картинка – она с мальчиком на коленях, его светлые кудри контраст с ее темными.
Клинок взмыл вверх, как крик, и упал – чистый удар, снесший ей голову с плеч. Брызги крови были везде, даже на его губах.
Кто-то завизжал впереди. Кевин шагнул дальше, на острие его меча – тишина.
А они всё ускользали от него, трусы. Отбивали удары, отбегали, двигаясь, как единое целое, сперва – к лестнице, потом – в узкий проход галереи, где будет не размахнуться, как следует. Как будто это могло спасти их от него, от его гнева, от ярости, раздиравшей ему грудь.
Из-за угла на него в самоубийственном порыве кинулся какой-то парень, с отчаянным воплем и дубинкой, вскинутой слишком высоко. Практически насадил себя на меч, и пару мгновений Кевин видел перед собой лишь распахнутый рот, блевавший кровью.
Пока избавлялся от тела, застрявшего на клинке, людоеды забились поглубже в кишку галереи. Фигуры вздрагивали перед глазами, двоились, троились. Единая темная масса, чудовище со множеством голов. Добыча, теплая плоть.
Кевин прыгнул на них, готовый резать, рвать, если надо – зубами и ногтями.
Он приземлился прямо в центр обведенного белым круга. Пол ушел из-под ног, и тьма распахнула пасть, проглотив Кевина Грасса с головой.
XXV. ~ Сердце красавицы ~
~*~*~*~
Час назад…
Во тьме, накрывшей его с головой, зажигались звезды. Шесть бледных, неровно мерцающих светил. Нет, это не звезды – пламя свечей.
Пламя. Они с Эллис занимались любовью, и в их движениях был огонь. А потом – или сначала – они сидели за столом…
Во мраке нет времени, потом и сейчас. Лишь шесть светлых точек и голос Эллис, звучавший из пучины памяти.
….Моя сестренка заболела… Ее спасла бы хорошая пища и тепло, но мы не могли ей их дать. И она умерла. Мама тоже все не поправлялась… А потом слегла я. Наша семья не из очень крепкого материала, как видишь.
Зато мы все держались вместе, мы и наши новые друзья. Молились. Каждый день молились, но боги молчали.
Мы просили небеса о куске хлеба, а они прислали нам только путника, раненного бандитами в пути – еще один рот, который было нечем наполнить. Отец заштопал его рану, но было ясно – если он пойдет дальше, без провизии, то все равно умрет. И мы стали думать. Это была ужасная мысль, но когда ты очень голоден, тебе приходят ужасные мысли. Кажется, первым ее высказал Том. Впрочем, это неважно.
Почти все согласились – я тогда была против, потому что не понимала. Я просто не знала – но потом, Филип, потом!.. Ты тоже узнаешь. Уже скоро.
У отца была его книга, он сказал, что древние боги услышат нас, если мы принесем им ту жертву, что они любят. Что они оставили нас, потому, что мы оставили их, и придут, стоит попросить. Что этот человек умрет не зря, а для общего блага.
Матушка не могла с этим смириться. У нее было такое нежное сердце… Это я нашла ее тело и записку. Она просила не трогать нашего гостя, написала, что ее жизнь все равно утекает, и она будет счастлива, если сможет продлить наши.
Она отдала нам всю себя, с любовью, радостно. Такой дар было нельзя отвергнуть! И когда мы приняли в себя ее тело, она стала частью нас всех, частью меня. Душа не умирает, Филип, я теперь знаю это точно. Почти каждую ночь матушка говорит со мной, я слышу ее голос у себя в голове, ее присутствие рядом, стоит только пожелать.
– Это потому, что ты чокнутая, – хотел он сказать, но у него не было губ.
Мир уплывал от него, бумажный кораблик, уносимый волнами… Филип снова погружался на самое дно, в извечную тьму. Там ждали чудовища, готовые сожрать его целиком и изрыгнуть, сделав одним из них.
~*~*~*~
В лапах немого Лори замерла, словно неживая, но Фрэнк видел, как трепещет тонкая белая шея, как бьется жилка справа, под зловещим изгибом ножа. Когда убийца подтолкнул девочку вперед, Фрэнк выразительно повел пистолем.
– Я не дам тебе выйти отсюда вместе с ней.
Острый язык ножа звучал красноречивее. Тончайшая красная полоска вспыхнула на нежной щечке, и Фрэнк вздрогнул, прикусив губу до крови. Но сдаваться нельзя. За дверями этого дома немой убьет Лори: она останется лежать на земле, как сломанная кукла – так, как лежала у стены темноволосая дама.
Должно быть, это – госпожа приюта. Фрэнк покосился на нее, и сердце сжали вина и страх: неужто мертва? Отважная женщина, она готова была защищать детей с риском для собственной жизни, а он позволил убить ее у себя на глазах.
– Тронешь девочку – я прикончу тебя, – пообещал он немому. – Медленно и больно.
Так, наверное, чувствовал себя Кевин Грасс – как пушка с догорающим фитилем, как сгусток ярости.
Прозвучал голосок Лори, высокий от испуга: – Мартин! Послушай, Мартин, я уже все-все им рассказала, – Лезвие дернулось, надавив на горло, и девочка затараторила быстрее: – Они меня заставили, Мартин, я не виновата! Пойми, убивать меня нет никакого смысла! Тебе надо бежать отсюда, предупредить остальных.
Остальных? Боги, сколько же людей замешано в это?!
– Скажи учителю, что им надо уходить, как можно скорее! Стража уже идет к ним, в Дом Алхимика! Или беги сам, Мартин, спасайся хоть ты!
Она ведь врет ему, понял Фрэнк с удивлением. Или я чего-то не знаю. Похоже, Лори решила выдать виновных под самым носом у убийцы. Но кто такой Учитель?
Сейчас важно было не это. Главное – спасти Лори, во что бы то ни стало. И обезвредить человека с ножом, пока не пострадал еще кто-то из детей.
Мартин потянул девочку к боковой двери, откуда та появилась за минуту до этого, но пустить его туда Фрэнк не имел права. Ведь дальше – комнаты, где живут другие сиротки.
Он прикинул линию между дулом пистоля и лбом Мартина – и чертыхнулся про себя. Слишком велик шанс промазать, а тогда череп разнесет уже Лори…
Решение назревало – ядовитый плод, налитой ядом. На вкус он горчил полынью, но ничего лучше в голову не приходило. Пусть сработает!
– Послушай, Мартин, – Фрэнк старался говорить как можно тверже – и целиться получше. – Ты должен помнить меня, я приходил к вам домой с лордом Филипом. Я – его друг, дворянин, человек чести. Для дворянина, данное им слово – закон. Так вот: сейчас я положу этот пистоль на пол, ты опустишь вниз нож, а я отойду в сторону. И клянусь тебе, если ты отпустишь Лори, то я дам тебе выйти отсюда беспрепятственно. Слово чести.
Он не был уверен даже в том, что немой его понимает. А что, если этот Мартин – слабоумный, дурачок, или окончательно спятил?
Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание немого. Черные глаза неистово сверкали, и Фрэнк подумал, что мог бы узнать Мартина по одному только их блеску.
Лори снова оцепенела, взгляд пустой, словно одной ногой она уже ступила за грань. Нож дрожал у яремной вены, расстояние между жизнь и смертью – тоньше мизинца.
– Даю тебе слово, – повторил Фрэнк. И сделал то, что обещал – медленно опустил пистоль на паркет, не в силах побороть ощущение, что этим сам проводит ножом по горлу Лори. Заставил пальцы разжаться, оттолкнул пистоль подальше. Шагнул вправо, открывая немому путь к выходу.
Насколько ты глуп, Мартин? Достаточно, чтобы ударить Лори ножом перед попыткой сбежать?
От этого вопроса зависело всё. Чувства обострились, мускулы напряглись – наступал решающий миг. Нервная дрожь…
Мартин пошевелился не сразу, словно не веря своей удаче. А потом – так же медленно опустил вниз руку с ножом. Крошечный шажок в сторону…
Лори, умная девочка, замерла на месте, забыв, как будто, даже дышать.
Мартин шел к выходу по стене, держась как можно дальше от Фрэнка. Крадучись, опустив голову, крепко сжимая свой нож. Настороженный, как крыса, крадущаяся по дому, он зыркал на Ищейку со смесью страха, удивления и чего-то, похожего на надежду. Она разгоралась в его глазах помимо воли, подлая лгунья…
Он уже миновал Фрэнка, еще шагов пять – и Мартин у двери… Немой оказался глуп ровно настолько, насколько нужно. Точнее, доверчив. Ведь слово дворянина должно чего-то стоить, не так ли?
Фрэнк смотрел на даму, неподвижную и безжизненную, на Лори, по щеке которой стекала капля крови, окаменевшую от страха. Где-то под дождем бросили, как ненужную ветошь, старуху, и ветер трепал ее седые пряди.
Ему хватило пары мгновений, чтобы прыгнуть к пистолю. Нагнуться, вцепиться пальцами в рукоять. Обернуться и нажать на спуск, не разгибаясь.
Грохот тела и вой – уж теперь пробудятся все сиротки! Высоко, пронзительно вскрикнула Лори, кидаясь к Мартину. Фрэнку пришлось ее оттолкнуть. Он поспешил наступить на нож, что выпал из руки немого, и спокойно взглянул на него, корчившегося от боли на полу. Стрелять по ногам – не самое разумное, слишком легко промазать, но выстрел оказался удачным. Кажется, задета кость. Это не страшно – много ходить немому уже не придется.
Черные глаза, пылающие ненавистью и мукой, встретились с глазами Фрэнка. Изо рта, где шевелился обрубок языка, вырывался возмущенный рык. Фрэнк понял Мартина без слов.
Он чувствовал себя до странности легко. Видно, честь и впрямь тяжкая ноша. Не диво, что столь многие предпочитают жить без нее.
– Я в плаще Ищейки. – Он пожал плечами. – А Ищейкам честь не по рангу.
Когда его сапог с размаху опустился на раненую ногу, немой снова взвыл и вырубился.
– Вдобавок, – уточнил Фрэнк, – я еще и ублюдок.
~*~*~*~
…Кораблик утонул, но он вынырнул, задыхаясь, во рту – соленый привкус крови.
Боль во всем теле, резь в запястьях…
Тусклый свет, мутный и трепещущий, как тот, что проникает через толщу воды. Все плывет…
Вдалеке, сквозь марево, проступает длинный стол, уставленный свечами. Фигура, что суетится у него, подсвечена пламенем жаровни и смахивает на демона ада, сотканного из тьмы и жара.
Стены утопают в тени, но все же давят, а сверху нависает тяжелая чернота низкого потолка. Здесь нет окон, живого света, только свечи, и даже шуму дождя не пробиться в этот склеп. Пожалуй, он в подвале. Или в преисподней.
Я попытался подняться, но ноги сковал сон. Что ты дала мне, Эллис?..
Он вспоминает – и стонет. Странный вкус вина, скрип табурета, когда падал – на пол и в объятия беспамятства.
Мир обретает четкость, но от этого не легче. Руки стянуты за спиной, в лопатки упирается твердая спинка. Смутный силуэт впереди поднимает лапу – и в ней что-то блестит. Длинное, тонкое, смертоносное. Ланцет хирурга?
Паника подкатывает к горлу, и он дергается, мечется – насколько может. А это немного….
Совсем рядом из темноты выступает фигура, и на миг Филип вздыхает с облегчением. Это Эллис, ее безмятежное лицо, сейчас окрашенное заботой. Она склоняется к нему, с нежной улыбкой на губах – и ножом в руке.
Ты тоже узнаешь. Уже скоро.
Ему приводилось видеть этот нож, у нее в сарае. Трехгранный, узкий, на фигурной ручке – переплетение змей. Таким не будешь резать травы – зато можно вогнать его кому-то в основание черепа.
– Развяжи меня, – прохрипел он. Во рту – помойка, язык шевелился с трудом. – У меня болят руки.
Черты Эллис омрачились, но лишь на миг, словно рябь пробежала по глади вод и исчезла. – Потерпи, любовь моя. Это ненадолго. Скоро мы станем единым целым. А потом боли не будет уже никогда.
Это не утешало. Чего там – пугало до чертиков, до мокрых штанов.
И все же он улыбнулся. Повторил, вкладывая в слова все свое искусство убеждения, всю вкрадчивую нежность: – Милая, развяжи мне руки, и мы поговорим. Я помогу тебе, не бойся. Смогу защитить от чего угодно. Но сперва ты должна меня развязать.
– Но я в полной безопасности, Филип. Тонкие пальцы скользнули по его щеке – пальцы, в которые он с наслаждением впился бы зубами. – Я ничего не боюсь, и ты не бойся. Сегодня день нашей свадьбы.
Эллис права – в опасности не она, а люди вокруг нее и ее чокнутой семейки.
Глаза ее светились тем безмятежным ровным сиянием, которое – он запоздало это понял – принадлежность лишь святых и безумцев. А Эллис, как выяснилось, не святая…
Какой бы она показалась ему прежде, до того, как бесконечный голод, безбрежное отчаяние и гибель близких пошатнули ее хрупкий разум? Наверное, куда более обычной. Не такой спокойной, не такой светлой. Наверное, та Эллис иногда плакала и злилась. Страдала от неуверенности, переживала из-за мелочей. Взгляд ее сиял реже, и не так ярко. Та Эллис, наверное, была добра, училась составлять снадобья и хотела помогать людям.
К ним приближалась фигура, в которой вблизи не виделось ничего демонического. Всего лишь Гвиллим Данеон, его наставник, воспоминание из сопливого детства, мудрый лекарь. У Познающего был усталый, но деловой вид, он вытирал полотенцем руки, глядя на Филипа с легким беспокойством. Стекла его очков мягко поблескивали.
– Уже очнулся? Странно, еще рано. Простите, лорд Филип, мы не хотели вас пугать. Обычно это средство действует дольше, – Данеон улыбнулся ему, как улыбался давным-давно, прописывая горькие пилюли или небольшое кровопускание.
Неужели?!.. Разве мог я быть так глуп, так слеп?! Вновь так горько ошибиться в людях, за которых ручался бы кровью?
– Значит, это вы убили Тристана? Просто чтобы сожрать? – Он должен был говорить, чтобы не свихнуться.
– Вы сами не оставили нам выбора, дорогой Филип, – тоном мягкого упрека заметил Данеон, – когда привели его сюда жить. Нам нужна была жертва, а Трис мешал нам, путался под ногами, во все лез. Из-за него мы даже пропустили одно жертвоприношение, одну дату, а этого делать, по-хорошему, нельзя. Но теперь я думаю, – Он поправил очки на носу. – Что в этом виден высший промысел! Пусть богам пришлось немного подождать, но именно вам должно стать нашей шестой жертвой! Шестой, и, надеюсь, последней.
Что за адский, безумный бред? Одно почти точно: он – в подвале, где разделали Тристана, а в запахе сырости и тлена чудится смрад застарелой крови.
Из гортани рвался вопль, но нет – надо сохранять контроль над собой. Уболтать их, оттянуть время. Кто-то обязательно придет – не сдохнет же он здесь, в темном подвале, от руки сумасшедшей? Это просто невозможно. Кто-нибудь спасет его. Отец. Кевин.
Вот только отец не знает, где он, Дениза ждет под утро, а Кевину Грассу Филип сам, своими устами, запретил даже появляться на пороге этого дома.
Он прикусил губу, снова глотая солоноватую кровь. Зная, что если засмеется, смех перейдет в хохот, а хохот – в крик. И тогда нежная возлюбленная, того гляди, полоснет его по горлу, чтобы успокоить.
~*~*~*~
Фрэнк подобрал нож и, быстро обыскав немого, скрутил ему руки за спиной его собственной одеждой. Потом пришлось наложить жгут на рану, сняв для этого с Мартина ремень. Теперь у убийцы появится шанс дожить до допроса, хотя много ли толку будет от него такого, не ясно: мычание и корявые каракули – вот все, на что тот способен.
Стоило закончить, как Лори упала на колени рядом с Мартином, причитая и всхлипывая, но у Фрэнка на него больше не было времени. Пусть сдохнет – или выживет, чтобы пожалеть об этом.
Затаив дыхание, Фрэнк склонился над бездвижной дамой. Такое бледное лицо, с крупным, заметным носом, темные волосы в высокой прическе, из которой выбиваются кудрявые пряди… Тревожным колокольчиком зазвенел в памяти голосок, произнесший "Госпожа Гвен?…" и узнавание кольнуло его. Неужели?..
Не придумав ничего лучше, он прижал платок к ее щеке, что не переставала кровоточить, сжал ледяную руку в своей. Фрэнк видел признаки жизни, а может, заставлял себя видеть – едва заметное колыхание груди, легкий трепет губ. Сейчас нужно было расшнуровать ей лиф, помассировать виски – проделать все те вещи, с которыми так хорошо справлялись женские пальчики.
Он окрикнул Лори: – Помоги ей, не ему!
Девочка сидела рядом с Мартином, гладя его по волосам. Пока немой держал нож у ее горла, она отлично держалась, зато теперь пришла расплата – девочка то и дело вздрагивала, как на промозглом ветру, взгляд рассеянно блуждал.
– Они послали его убить меня… Я ведь молчала, а они… У него всегда было плоховато с головой, у бедного, – словно извиняясь за Мартина, пояснила девочка, – он даже наставления Учителя не слушал. Так и языка, глупый, лишился – мы поймали его за тем, как он принимал пищу без ритуала, без церемонии, сырой… Просто отрезал от мертвеца куски и жевал, словно дикий зверь какой… Учитель наказал его, забрав язык, но Мартин все равно был ему предан… Даже слишком.
Святой Агнец, что же такое творилось у нас под носом?! За окном по-прежнему бушевал ливень. Если б боги решили смыть с лица земли человечество, запятнавшее себя подобными злодеяниями, Фрэнк бы не удивился.
– Или ты сам решил заставить меня молчать, Мартин? Зачем же ты так… Боялся, что я всех выдам? – Смешок, колючий, как битое стекло, сотряс Лори приступом кашля. – И я выдала – выдала! Из-за него! Она согнулась в беззвучных рыданиях.
Стон рядом отвлек внимание Фрэнка – и его затопило облегчение. Гвен Эккер – теперь Фрэнк не сомневался, то была она – приоткрыла глаза, еще подернутые туманной мутью.
Он едва разобрал ее первые тихие слова: – Господин Грасс?..
Фрэнк помог ей подняться, приобняв за талию, и усадил в высокое кресло, стоявшее у стены. Гвен бессильно откинулась на спинку, замерев на несколько долгих мгновений. Но она дышала, пусть с трудом – и это было главное.
– Нет, это Фрэнк Делион, – мягко представился он, как только она снова смогла разлепить тяжелые веки. – Мы с вами немного знакомы, сударыня.
Значит, покровительница приюта – никто иной, как Гвен. А Филип послал сюда Кевина… Фрэнк мельком умилился тому, что его друг попробовал исправить последствия собственной ошибки, снова сведя эту парочку вместе.
– Да, я так глупа… – прошептала дама. – Я увидела ваш плащ, и мне почудилось… – Она поморщилась, белая рука с большим перстнем на указательном пальце скользнула к распоротой щеке.
– Осторожней, сударыня, у вас порез, – заметил Фрэнк, хотя она наверняка знала это и так. – Вот платок.
Тонкий батист был запачкан ее кровью, но Гвен взяла его, не дрогнув, и осторожно приложила к ране. Потом достала свой собственный, чтобы воспользоваться и им.
– Как госпожа Гвен?..
Фрэнк обернулся – с видом побитой собачонки к ним приближалась Лори, исподлобья поглядывая на даму. Та слабо махнула ей свободной рукой, подзывая к себе, и Лори, подбежав, опустилась у ее ног.
– Ты в порядке, дитя? – Гвен попыталась приподняться, заозиралась по сторонам. – Наши девочки… Где этот человек?! – Она цедила слова сквозь сжатые зубы. Было заметно, что каждое причиняет ей боль.
– Не волнуйтесь, он больше никому не причинит вреда, – заверил ее Фрэнк. – Молю вас, не двигайтесь. Я пришлю к вам лекаря, как только смогу.
Как несправедлива жизнь! Даже лучший медик не спасет ее от уродливого шрама, а ведь женщины столько значения придают подобным вещам. Фрэнк был бы счастлив забрать его себе.
– Этого человека надо убрать отсюда, – Гвен снова без сил откинулась в кресле. – Ему не место рядом с детьми. И надо найти мою бедную Асту – это она, должно быть, впустила его. Лишь бы с ней было все в порядке!
– Я запру его в подвале или на чердаке, пока за ним не приедут наши.
– Лучше в подвале.
У Фрэнка не хватило сил прямо сейчас поведать Гвен, что случилось с ее привратницей. Про себя он подумал, что проникнуть внутрь Мартину едва ли было сложно – немой мог написать на своей табличке, что пришел к Лори от Ищеек, или по поручению Филипа Картмора, и старая женщина впустила бы его. А потом – жестокие пальцы в волосах и холод стали на горле.
– Я зашью ваше личико, будет как новое, – прошептала Лори, ласково гладя Гвен по здоровой щеке. – Вот увидите. У меня легкая рука.
– Ну, разве что как новое, – Гвен слегка усмехнулась, что стоило ей болезненной гримасы. – Потому что старое было так себе. Ох, моя бедная голова, такой туман, – Она снова теряла сознание: закрылись глаза, пальцы разжались, роняя замаранный батист.
Лори поймала упавшую бессильно руку и коснулась ее губами.
– Посмотри, что случилось с этой доброй госпожой, – сказал Фрэнк так строго, как мог. – Это из-за тебя, расплата за то, что она тебя приютила. Теперь ты обязана рассказать всю правду.
Девочка съежилась, как от удара, и Фрэнка пронзил стыд. Стыд, который тут же выжгло осознание – ведь это дитя-тростинка, выходит, и она… Раскат грома словно стал ответом на черные мысли.
– Я не хотела… Разве ж я знала, что так выйдет!.. – Лори понурила голову, будто тонкая шея больше не держала ее вес. – Я просто не хотела, чтобы они еще кого-то убили. Мне и Триса было жалко, он был такой красивый и добрый, и так сладко играл на своей скрипочке… Не пойму, неужто обязательно было есть именно его? Он звал меня птичкой, говорил, я вешу, как пичужка. И лорд Филип, он очень милый, всегда дарит мне сладости и разные красивые вещички… Я думала, ежели в нашем доме будет стоять стража, они не решатся убить его у чужаков под носом… Все закончится, и мы заживем, как обычные люди. Без Ритуалов.
– Вы собирались убить Филипа?! – Он с силой сдавил ее запястье и тут же отпустил, спохватившись. Сердце ускорило бег.
– Его или кого-то из его семьи. Учитель говорил, так нужно, чтобы все зажили лучше. Но мы уже жили лучше некуда, у нас был новый дом, и столько еды!.. Почему они не могли остановиться?..
До них донеслась взволнованная трель девичьих голосов, стук башмаков по паркету. Фрэнк с ужасом представил, как сиротки заходят в комнату, а потом кричат, рыдают и падают в обморок – одна за другой, или, того хуже, одновременно.
Он открыл боковую дверь как раз вовремя – воспитанницы в одинаковых серых платьях с белыми фартуками уже приближались по коридору. Вид незнакомого мужчины заставил их удивленно застыть.
Девочки самых разных возрастов, от крошек до девиц, что называется, почти на выданье, смотрели на Фрэнка не по-детски серьезно и настороженно. Одно утешало, падать без чувств они пока не пытались.
– Здесь произошел небольшой несчастный случай, но сейчас уже все в порядке. Кто из вас старшая? – спросил Фрэнк.
Вперед нерешительно протиснулась девица лет пятнадцати. У нее было круглое личико, все в искорках прыщей, тонкая косичка лежала на голове короной, как у Гвен и многих старших девочек.
– У вас здесь есть мази, бинты, повязки? Возьми все, что найдешь, и принеси сюда. Не забудь нюхательные соли. Ваша госпожа порезалась, надо обработать рану.
Пару мгновений девица таращилась на Фрэнка, а потом, грохоча подметками, убежала, протискиваясь сквозь воспитанниц, заполнивших уже весь коридор.
– Все остальные пусть немедля разойдутся по комнатам и не выходят – это приказ! Непросто было соблюдать суровость, глядя на все эти мордашки, испуганные, печальные, озадаченные…
– Госпожа Гвен тоже умерла? – деловито спросила какая-то малышка, головой едва достававшая Фрэнку до пояса.
– Нет, конечно, она не умерла, – Он улыбнулся им, надеясь, что это не испортит эффект. – Все будет хорошо, не бойтесь.
Они разошлись довольно послушно, не переставая перешептываться и оглядываться. Кто-то из младших негромко плакал.
Фрэнк закрыл за ними дверь и повернулся к Лори, чтобы прояснить все до конца, услышать из ее уст жуткую истину, о которой уже догадывался, – и, наконец, поверить в нее.
Девочка, замеревшая у ног Гвен, как будто еще больше осунулась, хотя это и казалось невозможным – наверное, успела подумать о своем положении. В тусклом свете она выглядела мертвецки-бледной. – Что с нами будет? – прошептала Лори еле слышно.
Непростой вопрос. Людоедство – столь ужасное преступление против людей и самого Светлейшего, что закон не пощадит никого. Даже неразумным детишкам грозит пламя костра, не говоря уже об этой полу-девушке.
– Учитель – это Гвиллим Данеон? – спросил он вместо ответа.
Лори кивнула.
– А "они" – это жители дома Алхимика?
Тишина ответила "да".
– Все?.. Они все были замешаны в этом?!
– Все… – с трудом проговорила Лори, и тут же прибавила: – Кроме Эллис! А, а еще кроме Марты! Они тут не при чем, правда.
Но Фрэнк ей уже не верил. Если знали остальные, значит, знали и эти две женщины. Его друга ждало страшное потрясение – но он, по крайней мере, избежит огромной опасности.
И все же – Эллис! Такая светлая, такая влюбленная… Бедный Филип!
Фрэнк посмотрел на бесчувственную Гвен, на Мартина, начинавшего приходить в себя. Еще предстоит надежно запереть немого, Гвен Эккер нужен лекарь. Надо поторопиться, ведь новость, которая не могла ждать до завтра, уже жгла ему подметки, а до дворца скакать целую вечность…
Он вздрогнул, вспомнив: – Лори, а кто такой Алый Человек? Мартин?
Она уставилась на него, не понимая. – Так я же все придумала, господин! И его – тоже. Я просто сказала первое, что в голову пришло, чтобы к нам приставили охрану. А потом не захотела оставаться в доме, побоялась, что кто-нибудь решит заткнуть мой болтливый рот… Нет никакого Алого Человека!
Да, разумеется.
~*~*~*~
Боль во всем теле и соленый привкус во рту… Море побило его о валуны и выплюнуло на каменистый берег, холодный и влажный. Кевин чувствовал щекой камни, слышал гул близкого прибоя. Сквозь него слабо пробивались голоса, становясь все отчетливее:
– …жив? – …нельзя… – … жертва…
Зашуршали шаги, приближаясь.
– Он убил Марту! – дрожал высокий голос.
– Потому как жить хотел, – строго ответил другой, женский, скрипучий. – Нельзя убивать в гневе, вы помните, как наставлял учитель. Сперва надо провести ритуал.
Нет, то был не шелест волн, а звон в ушах, и лежал он не на берегу, а на полу, руки и ноги стягивали не водоросли – ремни, врезавшиеся в запястья. На языке – вкус собственной крови.
