Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 76 страниц)
Офелия изучала свои руки – совсем как та, другая. – Из-за меня вы едва не погибли…
– Лучше бы погиб. Лучше бы мне умереть тогда, защищая вас. Это единственное, о чем я жалею, – Вышло убедительно, с чувством.
Он больше не боялся показаться смешным – терять-то нечего, и слова лились легко и свободно. Ему бы мордашку хотя бы как у Делиона – и дело было б в шляпе.
– Ну что вы! Зачем же?! – Офелия так удивилась, что даже решилась поднять на него взгляд круглых, доверчивых серых глаз.
– Потому что я никогда не был столь счастлив, как тогда, когда нес вас в объятиях…
А ведь это почти правда, удивился он запоздало.
– …И больше мне никогда уж не знать ни счастья, ни покоя.
И это – тоже.
– Ну почему же… – прошептала Офелия еле слышно.
– Ту ночь я буду помнить вечно, как лучший момент моей жизни. А вы, конечно, быстро забудете обо мне в вихре светских удовольствий. Даже не вспомните, что жил на свете какой-то там Кевин Грасс, – Кевин сам удивлялся тому, как хорошо у него выходит. Сдавленный, хриплый голос, кажется, даже глаза затуманились.
– Неправда! – Она замотала головой. – Не говорите так! Я… – Офелия смешалась, покраснела еще гуще, а потом вдруг бросилась куда-то в угол, к читальному столику, и вернулась, смущенно протягивая Кевину то, что взяла оттуда. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки. – Это глупая безделушка… Ведь вы… Вы рисковали ради меня жизнью, сражались с разбойниками и чудовищами… Но это все, что я смогла придумать… Я надеюсь, вам понравится.
Подарок оказался вышивкой. Кевин не разбирался в женских штучках, но сделано было, на его взгляд, отменно. Целая картина – рыцарь с мечом наголо попирает ногой чудовище, вокруг – рама из цветов.
– Она прекрасна, – Он принял дар, словно невзначай коснувшись девичьей руки. Его «друг» оценил бы. Поднес вышивку к губам. – Но я осмелюсь просить вас еще об одном даре. – Кевин заглянул ей в глаза – как только наглости хватило? – Подарите мне ваш локон.
– Мой локон? – Офелия хлопала пушистыми ресницами.
– Его я смогу взять с собой на поле боя, куда скоро отправлюсь. – Слышал бы Филип, как хорошо он усвоил его уроки! – Тогда до самой смерти, которую я намерен искать в первом же бою, со мной будет память о той, кого я больше никогда не увижу.
Краска отлила от пухлых щек – кажется, она слегка испугалась. – Никогда не увидите? Но почему?!
– Потому что мне отказано от дома. Даже имя мое теперь не будет здесь произноситься.
– Не может быть! Филип так вас любит! И вы столько сделали для нас!..
Это было столь смешно, что Кевин едва сдержался. Начнет хохотать – не остановится. Справившись с гримасой, ответил: – Все это теперь не имеет значения. Потому что я совершил преступление – полюбил ту, кого не имею права любить. И ваш брат догадался об этом.
– Неужели… – не договорив, она так и застыла с открытым ртом.
– Я человек простой и грубый. Умею махать мечом и не умею говорить красивые слова. Но я знаю одно – моя жизнь с этого дня не стоит и ломаного гроша. Поэтому прощайте, Офелия, прощайте навсегда. – И снова вышло неплохо. Что ж, он и впрямь больше никогда ее не увидит. Если только…
Любая другая женщина расхохоталась бы ему в лицо, но Офелия была для этого слишком глупа. – Подождите! – воскликнула она, стоило ему сделать полшага назад. Щеки снова наливались румянцем. – Я… Я…
Наконец, Офелия сделала глубокий вдох, распрямила плечи. – Вы спасли мне жизнь, рискуя своею. Если бы я не ответила на чувства человека благородного и отважного, – Девочка тоже читала галантные романы… – То была бы достойна осуждения за столь черную неблагодарность.
Ей и невдомек, что черная неблагодарность – в лучших традициях славной семейки Картмор.
Как ответили бы Танкред или Алоиз? – Офелия, вы делаете меня самым счастливым человеком из всех, что жили на земле.
Нет, недостаточно. Надо ответить, как Филип. – Офелия, – повторил он, одним шагом преодолевая расстояние между ними. Протянул руку и провел пальцем по щеке, коснувшись уголка рта – совсем как его учили.
Неужели она не чувствует, кто перед ней? Разве не должны ягнята бояться волков?
Но Офелия не отшатнулась – прикрыла глаза и запрокинула голову, подставляя ему губы, почти детское лицо, открытое и беззащитное, как распахнувшийся бутон.
Кевин затаил дыхание. Вот он, решающий миг. Еще не поздно сделать шаг назад… Что ж, посмотрим, Филип, кто из нас двоих более жесток.
Он склонился и – подлый, мерзкий, недостойный, – осквернил ее рот поцелуем.
====================================Примечания:
* Как запоздало осознал автор, одной из рифм это стихотворение обязано гениальному Бернсовско-Маршаковскому: – Мой сын, смирению учитесь у овец! – Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!
Будем считать это омажем.
XVIII. ~ Не от мира сего ~
~*~*~*~
I.
25/10/665
Они поджидали его неподалеку от Красного Дома, сразу за поворотом на Полуторную. Целая стая, девять или десять здоровяков.
То ли предполагалось, что Кевин будет не один, то ли он и впрямь сумел впечатлить человека, который, теребя прядь темных волос, выглядывал из окна стоявшей в отдалении кареты.
На мордах громил читалась неприкрытая угроза. Завидев Кевина, они рванули к нему, оружие наготове. Он успел заметить два меча, дубинку, палки…
Развернулся и побежал.
Он мчался по мокрой грязи, брызгавшей в стороны из-под сапог, а сзади звучал топот преследователей. Двое, самые ярые или самые быстрые, уже дышали в затылок.
Вот и Червивый проулок, столь узкий, что на нем едва разойдутся три человека. Кевин промедлил на повороте – и плечо царапнули пальцы.
Отлично! Он ткнул кинжалом почти не глядя, услышал вопль первого. Второй сам влетел рожей в острый край его баклера – вспоротая плоть, треск хрящей…
Неплохое начало утра.
Один громила извивался в муках на земле, другой вопил у стены, прижимая руки к лицу. Пахло медью.
Подоспели остальные. На миг силуэты сплелись в нечто чудовищное, со множеством голов и странных лап, но нет: перед ним – обычные людишки, вооруженные кое-как. Воняющие злостью и страхом. Одному хватило взгляда на раненных и Кевина, чтобы пуститься наутек. Умный парень.
Кевин едва не рванул в погоню. Внутри начинала свой алчный вой пустота, и всей их крови не хватит, чтобы утолить его жажду. Не после вчерашнего дня.
В следующий миг он уже уворачивался от палки, со свистом рассекшей воздух у виска. Бил, отбивал, резал… Пропустил удар дубинки и на несколько мгновений просто перестал чувствовать левую руку.
Умирающий, корчась под ногами, мешал нападавшим подойти вплотную, узкие стены не давали окружить, напасть скопом. Но это лишь краткая отсрочка.
Их много, слишком много, подсказывал разум. И лишь что-то темное, больше него самого, знало: он порвет их всех. Рука, орудовавшая кинжалом, была уже по локоть в крови.
Второй тип, получивший от Кевина удар баклером в морду, так и не встал – кажется, вместе с челюстью треснули и позвонки.
Кто-то спешил по улице на подмогу атакующим. В хаосе боя Кевин не сразу разобрал, что эта мелюзга с мечом – Комар. Углядел и решил воспользоваться моментом, грязный хорек. Умно! Может, напоследок он успеет выбить ему второй глаз…
Когда-то, когда Кевин только появился в отряде – и сразу настроил всех против себя – четверо Ищеек вместе с Комаром уже пытались с ним покончить. Комар лишился глаза, один остался бесполезным калекой, кости Раса долго срастались… С тех пор Кевина боялись трогать – но ведь нельзя упустить такой шанс!
Впереди замаячили еще две фигуры – одна слишком огромная, чтоб с кем-то спутать. Крошка. Это был конец – но Кевин ощущал лишь азарт.
Он ушел в сторону от удара меча, рубанув по запястью врага щитом, с такой силой, что кисть упала на землю вместе с клинком. Справа уже вырос громила, с криком взметнув в воздух дубинку – и рухнул на колени, харкая кровью. Из-за спины его показался Комар, в руке – кинжал, сочившийся алым.
Какого!..
Крошка, помахивая дубиной, остановился поодаль, а Старик и Комар вгрызлись в толпу, рубя и кромсая. Громилы озирались, оборачивались – и падали под ударами.
Какого хрена?!.. подумал Кевин, насаживая на кинжал зазевавшегося придурка. Это была его добыча – и она стремительно превращалась в падаль.
Дальнейшее походило на бойню. В драке с троими Ищейками у трактирных забияк, застигнутых врасплох, не осталось ни шанса. Под конец в дело встрял Крошка. Проявил свою отвагу тем, что с воинственным воплем размозжил череп бедолаге, который пытался уползти, пачкая кишками землю. Силы Крошке было не занимать – от головы осталось красное месиво.
Землю усеяли трупы и те, кто скоро станет ими. И как ни жаждал Кевин присоединить к их числу тела дорогих соратников, пустоте пришлось, вякнув, заткнуться.
Он надвинулся на Ищеек, все еще подрагивая от злости. – Вы что, совсем свихнулись?! Я просил вас о помощи?
– Мы не тебе помогаем, Грасс, заносчивый и неблагодарный сучий сын, – важно ответствовал Старик, утирая рукавом пот со лба. Капли крови дрожали на кончиках его седых усов. – Тебя могут хоть без соли и уксуса съесть, не заплачем. Но не вблизи от Красного Дома, и не тогда, когда ты несешь свою службу.
– Да! Мы им покажем, как трогать Ищеек! – единственный глаз Комара неистово сверкал.
Чертов Красавчик мне еще не раз аукнется, кисло подумал Кевин.
– А от тебя, Грасс, ежели б мы не углядели, что за одним из наших ведется погоня, скоро осталась бы такая же клякса, как от башки вон того недостойного головореза. Даже для такого как ты, десяток супротив одного – многовато. Крошка, уймись! – прикрикнул Старик на огромного Ищейку, искавшего, кого б еще добить. – Грасс, погляди, может, остался тут кто, кого можно допросить? Отыщем злодея, пославшего негодяев этих, и намотаем его кишки ему на шею.
Кевин мотнул головой. – Не нужно. Я знаю, кто заказчик.
А вот и он сам подъехал в экипаже, насладиться зрелищем расправы над обидчиком.
Карета остановилась в конце улицы, не так близко, чтобы Кевин успел до нее добежать, но достаточно, чтобы разглядеть ярость на холеном бледном лице, высунувшемся из окна.
Настроение Кевина от такого зрелища резко улучшилось, в голову даже пришла шутка. Он наклонился, чтобы выудить из лужи крови отрубленную кисть. Конечность была еще теплой, и по рукаву сразу потекли горячие потоки, но оно того стоило. Выражение на лице Алена, когда Кевин помахал ему этой рукой, было не передать словами.
~*~*~*~
Лето 663-го
Этой ночью спать не приведется. Он понял это после того, как пролежал пару-тройку часов, вглядываясь в мрак, клубившийся под потолком, слушая мирное сопение Офелии, чья головка покоилась на подушках рядом. Ожидая, что донесется другой звук – топот копыт в ночи.
Но ночь молчала, затаив дыхание.
Когда начало казаться, что мрак отвечает на его взгляд, Кевин резко сел на кровати и подошел к окну, шлепая голыми ногами по плитам пола. Потянул вверх раму. В столице ночной воздух считался отравой, но здесь, за городом, можно было без страха впускать его в жилище.
Внутрь сочился льдистый лунный свет, освещая сцену его преступления. Широкое ложе еще хранило след его тела, а на второй половине спала на боку Офелия – полуоткрытый рот, серебристый завиток на круглой щечке. Сон невинности, пусть теперь лишь в поэтическом смысле.
Белая сорочка, прихваченная девушкой из дворца, скрывала мягкое теплое тело, еще недавно бывшее воском в его руках. Да, это было не похоже на занятие любовью с опытной проституткой, которую купил ему Филип. Офелия даже целоваться не умела, но в ее неуклюжих попытках чувствовалось куда больше энтузиазма. Чистый, сладкий запах, послушные губы…
Это юное создание пугало его так, как не пугала встреча с Оскаром Картмором и всей его Сворой.
Офелия заворочалась во сне, и Кевин замер.
Спи, молил он. Не просыпайся. Я не знаю, что тебе сказать.
Меж тем, если произойдет чудо, и вместо холодной стали в грудь он получит руку девы, ему придется каждый день смотреть в эти большие ласковые глаза. Как долго он сможет притворяться, изображая того человека, каким она его считала? Рано или поздно, ты увидишь, что я такое, бедная девочка, и отвернешься с отвращением. Вот Филип, тот был рожден обманывать. Лгали его слова, лгали его улыбки, даже его подарки.
Соблазнить Офелию оказалось самой простой частью. Это не заняло много времени – она так жаждала иметь хоть какого-то возлюбленного и хоть какой-то тайный роман, что готова была, зажмурившись, брать, что дают. Особенно когда впереди замаячила радостная перспектива стать женой старикана. Сложности начались потом. Чтобы поддерживать связь с предметом обожания, пришлось жертвовать деньгами и достоинством – теми ошметками, что у него остались. Для начала, униженно молить Филипа, чтобы разрешил заниматься в дворцовой библиотеке. Это и впрямь было нужно для учебы, так что Картмор ничего не заподозрил. Бросил разрешение, как подачку нищему, ни разу даже не взглянув в лицо.
Но этого было мало.
Увидеться с Офелией удалось еще лишь раз, и Кевин воспользовался этим, чтобы наладить постоянную связь. С этого момента они общались через записочки, которые во дворец проносила служанка Офелии.
Не будь эта девица романтичной дурой – под стать хозяйке – все коварные планы пошли бы насмарку, а Офелия была бы спасена. Даже так, к слезам и мольбам хозяйки потребовалось приложить внушительный довесок в виде золотых цепочек и кошелей с серебром.
На удачу, теперь у Кевина имелся постоянный источник дохода. В Своре не соврали – умелый убийца в этом городе заработать сумеет всегда. Наниматели оставались им довольны. Если подумать, каждое слащавое слово его любовных записочек было начертано как бы чужой кровью. Возможно, в этом заключалась некая магия, потому что Офелия, в конце концов, согласилась с ним бежать.
Служанка ничего не знала – такому безумию она бы потакать не стала, поэтому Офелии пришлось выбираться в сад самостоятельно. Поджидая ее в гроте Большая Пещера, Кевин искусал себе все костяшки пальцев. Он был так уверен, что юную леди поймают и заставят во всем признаться, что почти испугался, когда вместо Филипа и десятка головорезов пред ним предстала округлая фигурка в плаще.
Да уж, не зря говорят: тем, кто помогает себе сам, помогает и Темный.
В итоге, главной проблемой стало протолкнуть пышные бедра Офелии меж раздвинутых прутьев решетки внутри грота. Для создания даже такого отверстия Кевину понадобилась вся его сила и железный прут, пронесенный под плащом. Зато теперь в обороне семейства Картмор красовалась знатная прореха. Древние строители, наверно, были не в себе, раз допустили такую возможность.
Вторая проблема – убедить Офелию ступить в склизкий темный проход, пахнущий сыростью и холодом. Сам Кевин уже пару раз проделал этот путь, разыскивая, а потом и помечая, то ответвление, что вело за пределы дворцового сада. Будь ему жизнь дорога, он, наверно, поседел бы там, под землею: эти знаки на стенах, эти шорохи, этот запах… А будь на свете справедливость, заплутал бы в переходах навсегда, добыча холода, крыс, и того невыразимого, что жило во тьме.
Офелия, после долгих уговоров, решилась, сказав, что рядом с ним ей ничего не страшно – и где-то под ребрами болезненно заныло. Через полчаса ледяная подземная змея выплюнула их на поверхность…
Кевин снова прикрыл окно – вдруг Офелия продрогнет. И замер, когда рама пронзительно скрипнула. Взглянул – юная леди все так же спала, чуть улыбаясь во сне. Сама нежность, любовь и ласка – которые обратятся прахом в его недостойных руках.
Быть может, не стоило привозить девушку сюда, в домик, куда Филип иногда таскал своих баб (Кевин пару раз сопровождал его в этих загородных поездках в качестве охраны). Но не предлагать же Офелии заночевать где-то на сеновале? В гостиницах и на постоялых дворах ждали любопытные глаза и чуткие уши. Туда Филип и люди Картморов сунутся в первую очередь.
В конце концов, в том, что он провел ночь с сестрой Филипа именно в этом месте была жестокая справедливость. И вызов. Такой наглости Картмор от него не ждет. Ведь так? И не догадается, пока не станет слишком поздно.
А утром, с первыми лучами солнца, они поскачут дальше, к границе с Влисом, где найдется пастырь, готовый связать их нерасторжимыми узами.
После того, что произошло между ним и Офелией, они уже почти что муж и жена. Картморы сами потащат его к алтарю с ножом у горла, дабы спасти то, что осталось от семейной чести. У них нет выбора.
И пусть потом, вскоре после свадьбы, с новобрачным произойдет удручающе фатальный несчастный случай. И пусть Офелии, после года вдовства, подыщут более выгодного жениха. Зато имя Грасс-Ксавери-Фешиа будет вписано в семейное древо Картморов так, что не вырежешь ножом – в отличие от печени Кевина. Зато тело его положат в семейный мавзолей Картморов-Морай-Силла, как полагается, когда в клан Первых Девяти входит носитель более скромной фамилии. На стенах выбьют его имя, и Филипу придется зачитывать его каждый день Почитания предков, возлагая дары усопшим.
Может, Кевин даже успеет заделать Офелии ребенка, и грязная кровь Грассов навсегда вольется в чистый поток почти королевской крови. То была бы самая сладкая месть.
А пока он вглядывался в ночь за окном. И ждал.
~*~*~*~
II.
Свет полуденного солнца проходил сквозь стену. Сочился через затянутое пузырем окошко под крышей, в щели между неровными досками, рисуя их черные тени на полу и западной стене.
Ведьмы, стоящие, чтоб их так называли, вряд ли жили в таких наскоро сбитых деревянных пристройках размером с небольшой сарай. Зато пучки пахучих растений, колбочки с неведомыми снадобьями в жалкой каморке имелись в избытке. Ступка и пестик для растирания трав, котел, без которого сложно представить колдунью, заспиртованный корень в бутылке…
Внешность самой ведьмы разочаровывала во всех смыслах. Ведьмы должны быть или прекрасны, как грех, или уродливы, как его последствия. А тут и смотреть-то не на что. Тощая, кожа да кости, в круглом вырезе платья-балахона видны некрасиво выпирающие ключицы.
– Это честь для меня – видеть в моей скромной каморке настоящую даму, – Ведьма произносила вежливые слова приветливо, без тени подобострастия.
Еще бы не честь. Но ты была удостоена и более высокой чести, не так ли? – Эллис, верно?
Молодая женщина слегка склонила голову. – Да, госпожа. Расскажите мне, чем я могу вам помочь.
Прозрачная бледная кожа, бесцветные волосы, обстриженные повыше плеч. Светло-серые глаза. Но держаться эта серая мышь умудрялась с достоинством, надо отдать ей должное.
– Мне сказали, что ты – что-то вроде колдуньи. Это так?
– Ну что вы, моя леди. Колдовство – это грех, да и нет у меня такого дара. Я – травница. Можно, наверное, назвать меня знахаркой.
Знахарка, как же. Знахарки – это деревенские бабы, которых учили их мамки и бабки. Бормочущие над водой, собирающие пиявок, не умеющие написать собственное имя. Или только его. Перед нею стояла образованная женщина – это выдавала речь, манера держаться. Да что там – на среднем пальце виднелись следы чернил.
– Тогда я не знаю, будет ли от тебя толк. Мне нужно отворотное зелье.
Глаза ведьмы, и без того огромные, чуть расширились от удивления. – Вам, моя леди? Сложно поверить, чтобы вы нуждались в таком средстве.
Нет, некоторая миловидность имеется, конечно. Неплохая форма лица, высокие скулы, красиво очерченные губы. Хорошая осанка. Если бы ее подкормить, холить и лелеять несколько месяцев, а потом подобрать подходящий наряд: скрыть пышными фижмами отсутствие бедер, поддержать грудь костяшками корсета и подложить подушечки, убрать жидкие пряди под хороший парик, а бесцветное лицо со вкусом подкрасить, – то вышла бы вполне пикантная штучка. Она знавала светских дам со значительно худшими природными данными, которые, тем не менее, считались привлекательными женщинами, а иных простофиль даже убедили в том, что они – красотки. И лишь горничные, да не успевшие убраться затемно любовники знали, чего все это стоит…
– Ты не ответила, можешь ли его сделать.
Серая мышка прикусила губу, задумавшись. Зря ведьмочка это делает, губы у нее и так обветренные, облупившиеся.
Чтобы помочь "знахарке" думать, она сняла кольцо с пальца и положила на деревянный стол, рядом с колбочками, чашей, трехгранным ножом с фигурной рукоятью. Блеснул, поймав свет, рубин-кабошон.
– Достаточно?
Ведьма почти испуганно мотнула головой, тусклые волосы, не убранные ни в какую прическу, качнулись справа-налево и обратно. – Это слишком, моя леди, я не смогу его взять. Это драгоценное кольцо.
– Оно могло бы быть фальшивым, – заметила она. – Впрочем, это не так, насколько я знаю. Рубин – подарок моего супруга на нашу помолвку. Он сказал, что в нем, как и во мне, живет огонь. Мне кажется, что камень недурен.
– Тогда тем более я не могу его взять… Подарок… – Для ведьмы девица казалась весьма невинной. Или это мастерское притворство? Какие-то особые достоинства у нее должны быть, чтобы добиться того, чего она добилась. И раз о внешности речь не идет, значит – хитрость, коварство, изворотливость.
– Тебя это волновать не должно.
Ведьмочка, кажется, приняла решение. – Простите, но отворотное зелье я делать не буду. Оно разрушает любовь, а это слишком большой грех, как убийство, только еще хуже. Я могла бы… могла бы провести приворотное заклинание, если хотите. Такое, что позволяет человеку увидеть то, чего не замечал. Открывает глаза. Вернее, так. Ритуал проводите вы сами. Я просто помогу вам, объясню, как. Направлю.
Она пожала плечами. – Я не вижу, почему бы тебе не сделать все самой. Ты тут ведьма.
– Форма, то, что мы будем делать и говорить, вторичны. Главное – сила воли, сила чувства. Я по вашим глазам вижу, что страсть горит в вас, как огонь, – ваш супруг прав.
– Тогда зачем мне ты? – Презрение было сложно сдержать. – Моей страсти должно бы хватить. – Да, ее должно бы быть достаточно. И все же оказалось мало. – Злости, по крайней мере. Она пылает ярко, тут ты права.
Ведьмочка решилась подойти ближе. В глазах ее не плясало пламя, то были прозрачные озера в безветренную погоду, светлый осенний полдень. Умиротворение, покой – в них хотелось смотреть и смотреть.
– Ваши чувства и мысли мечутся, их нужно… нужно сфокусировать – вы понимаете, что это значит? – чтобы использовать их полный потенциал. Вы должны четко представить свою цель и направить на нее все усилия вашей души. Тогда их сила многократно возрастет. Вы ведь знаете, что когда солнечный свет проходит сквозь увеличительное стекло, он может зажечь бумагу? Обряд, который мы проведем, сыграет роль стекла.
Да уж, обычная знахарка, конечно.
– Но для начала вам нужно успокоиться, обрести ясность… и в этом я вам тоже помогу. О, простите, – спохватилась девица, – я даже не предложила вам присесть.
На грубо сколоченную скамью? Нет уж, спасибо. Ей не хотелось прикасаться ни к чему в этой дыре.
– Сегодня я дам вам настой, его надо пить каждый вечер. Он совершенно безопасен – это набор трав, который поможет лучше спать, меньше тревожиться. И может случиться такое, – ведьмочка улыбнулась, – что вы проснетесь одним прекрасным утром, и поймете, что этот мужчина того просто не стоит.
– Такие мысли меня уже посещали.
– Извините меня, это не мое дело, но не могу не заметить, что человек, который не в силах оценить вас без помощи колдовства, должен быть либо очень глуп, либо слеп.
– Когда-то я его вполне устраивала. Но последнее время он предпочитает мне другую.
– Значит, глупец.
Пожалуй. – У него странные вкусы. Я, разумеется, пристрастна, но любой согласится, что, как женщина, она всем уступает мне – и рождением, и красотой.
– Я точно не могу представить, чтобы она была лучше вас. Восхищение в ее взгляде казалось непритворным.
– Да хотя бы и лучше! – Слова рвались на свободу, словно она больше не была их хозяйкой – уж не колдовство ли тут замешано? – Рядом со мною тоже был человек, лучший, чем тот, о ком я говорю. Но когда я дала клятвы перед алтарем, я готова была забыть обо всех остальных мужчинах. Я сделала свой выбор. Видно, для него, того, кого я выбрала, клятвы стоят не больше, чем ветер, что их унес.
Ведьма явно оживилась, услышав ее слова: – Тогда, возможно, стоит вспомнить о том, более достойном?
– Возможно. Если еще не слишком поздно…
– Так давайте лучше сделаем приворотное заклинание на него, как вам кажется? – Быть может… Но нет, глаза, заискрившиеся при этом предложении, не омрачала ни тень подозрений.
– Что ж… почему бы и нет.
– Замечательно. Сейчас я приготовлю состав, о котором говорила, и… – Эллис обежала взглядом полки, покрывавшие стены, постучала пальцем по губам. – Знаете, мне кое-чего не хватает, одного порошка. Но он есть у отца, в доме, и коли вы будете так любезны, что чуть-чуть подождете… Это займет недолго. Можно и обойтись, но так будет лучше.
Она окликнула ведьму, когда та уже взялась за дверь. – Скажи… Эллис. А ты сама испробовала силу своего приворотного зелья? Ведь у тебя, я думаю, есть мужчина.
До того, как она увидела соперницу, ей и в голову не приходило утешаться столь смешными и жалкими теориями. Но эта… Здесь могло быть лишь три объяснения.
Эллис улыбнулась, качая головой. – Нет, не приводилось. В нашем случае сработало лишь то естественное волшебство, что возникает само, без усилий. Магия, которой пронизана вся природа, – Внутренний свет озарил худое лицо, делая его почти красивым, придавая убедительность словам. – Но знаю ли я силу магических обрядов? Да, абсолютно. Высшие силы есть, и они слышат нас, верьте в это. Мы обратимся к ним за помощью, и если на то будет их воля, все сложится так, как вы желаете. Главное – верить, верить всеми силами души. Верьте и обрящете.
Пронзительный скрип, и дверь захлопнулась за ведьмой.
Значит, не колдовство. Осталось два варианта. Возможно, ему просто захотелось чего-то необычного, остренького. Похлебать бедняцкого варева, потому что приелись дворцовые деликатесы.
Или же это она – та чертова магия, о которой говорила Эллис. Любовь.
Когда-то Дениза тоже в нее верила.
Она взяла со стола кольцо – подарок в честь помолвки, поднесла рубин к свету. В глубине камня, казалось, пульсировал огонь – так бьется маленькое горячее сердце.
Дениза огляделась по сторонам, и, протянув руку, уронила его в одну из колб.
~*~*~*~
III.
Идея была дурацкая. Он так и сказал Старику, которого, надо отдать ему должное, мнение Кевина нисколько не занимало. Старый Ищейка просто фыркнул и предложил не ходить с ними – не расстроятся.
Черта с два – даже если бы речь не шла о его деле, такой фарс Кевин пропускать не собирался. Любопытно, этот "видящий" будет пялиться в стеклянный шар? Бормотать под нос заклинания или ходить по кругу? А то, чтобы больше впечатляло, вспорет брюхо какой-нибудь животине и покопается в кровавых кишках?
Старик уверял, что у этого Ангуса Липпа отличная репутация среди местных. Находит краденое, снимает порчу, возвращает женщинам мужей – своих или чужих. Конечно, только гадальщика из бедного квартала и расспрашивать о заговоре против Лорда-Защитника!
Дом, где обретался гадальщик, оказался кособоким уродцем в четыре этажа, зажатым между двумя другими такими же. Из распахнутых окон неслась ругань, пересуды, визг и плач детей.
С улицы виднелся Чертов мостик, пересекавший Мутную речку, узкую полоску воды, что отделяла трущобу от Тьмутени. Вот где надо искать настоящее колдовство, подумал Кевин, раз уж мы опустились до того, чтобы ходить по гадалкам.
Ищейки зашли в лавчонку на первом этаже, темное помещение, где торговали старым тряпьем. Прямо из лавки наверх ползла скрипучая лестница, пахнущая кислой капустой.
Навстречу Ищейкам попалась крыса. Она смерила компанию подозрительным взглядом, развернулась и прыснула вверх по ступеням прежде, чем нога Крошки успела превратить ее в кровавое месиво.
Видящий обитал в "скворечнике", под самой крышей. Когда они добрались туда, дверь в небольшую захламленную каморку была распахнута. Спиной к ним, в полосе света, лившегося в единственное оконце, стояла фигура в линялом балахоне.
– Здравствуйте, гости незваные, гости недобрые. Что надобно Ищейкам от скромного слуги теней? Писклявый голосок не подходил к пафосу слов.
Крошка уставился на гадальщика, распахнув пасть. Комар и Старик подозрительно оглядывались.
Помещение было скудно обставлено, зато горы хлама подползали к самому потолку – можно решить, что клиенты расплачивались с видящим залежавшимся дома барахлом. Сундук у правой стены служил ложем, где роскошной меховой заплаткой на дрянном покрывале свернулся черный котяра. Посреди "скворечника" нашлось место столу, также заставленному вещицами. Самыми интересными среди них казались большая треугольная бутыль с прозрачной жидкостью и человеческий череп.
– А ты как прознал, кто к тебе пришел? Глаза на спине у тебя, что ль?! – потребовал ответа болван Крошка.
– У него тут где-нибудь стекла подвешены, – буркнул Кевин. – Банальные трюки.
– Конечно, подвешены! – живо откликнулся видящий. – Надо же мне знать, кого ко мне черти принесли!
Он обернулся, замызганный щуплый человечек с длинными сальными патлами, столь же жалкий на вид, как вся эта затея.
– Ну-ну, – пригрозил Старик. – Чертей не поминай, пусть они тебе и сродни. Мы пришли по делу.
Липп постоянно крутил головой, взгляд бесцветных, чуть навыкате глаз блуждал, будто высматривая в воздухе нечто, не видимое больше никому.
– Сейчас я вас приму, раз уж заявились, – решил он. – Только приведу себя в порядок….
Для этой цели гадальщик применил метод вполне земной. Сбегал за бутылью, стоявшей у изголовья, приложился к горлышку, крякнул – и вдруг застыл. Черты обмякли – словно плоть отошла от костей, глаза помутнели.
– На него нашло, – одобрительно сказал Старик. – Слушайте теперь, да крутите на ус.
И в самом деле, скоро прозвучал гулкий голос, выходивший из гортани Липпа, и в то же время будто ему не принадлежащий. – Где умирает серебряный черт, там и музыке конец. Отправляйтесь на улицу второго сына, в четыре двадцать пополудни, и найдете то, что искали, да не то, о чем спросите.
Челюсть Крошки снова отвисла.
Представление подошло к концу так же быстро, как началось. Липп заморгал, приходя в себя, огляделся почти испуганно.
– А вы тут что делаете? – Он воззрился на Ищеек так, словно впервые заметил.
– Меньше пить надо, – посоветовал Кевин.
– Ах, да, – Гадальщик окончательно пришел в себя. – Я догадываюсь, что вы были свидетелями откровения из мира теней. За это с вас пять лун.
– Ты нес какую-то чушь, – не одобрил Крошка. – А можешь сказать, разбогатею ли я?
– Я могу, – пробурчал Комар. Потом глубокомысленно почесал нос. – А любовные зелья всякие… С этим у тебя как?
