Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 76 страниц)
XIX. ~ Червь-Победитель ~
~*~*~*~
I.
25/10/665
Когда они вошли в холл Красного Дома, отряхивая грязь с сапог, к ним обратились три пары глаз. Четыре, если считать пса.
Делион и Вашмилсть корпели над бумагами, причем клерк даже умудрился запачкать в чернилах кончик своего клюва. Рок Борден сидел на табурете неподалеку, поглощенный не менее интеллектуальным занятием – чесать грудь своей шелудивой псине.
– Ну как?! – Делион смотрел на вновь пришедших с улыбкой – которая заметно поблекла при взгляде на Кевина. – Вам удалось выяснить что-нибудь важное? – уточнил он более сдержанно.
Этот холодок Кевин отчетливо ощущал с их предрассветной разминки, прошедшей в напряженном молчании. На честной физиономии Фрэнка чувства читались так ясно, словно там их отпечатала лучшая типография города – и не знаками высокого слярве.
Тем лучше – вот только раздражало, что все тычки и издевки Кевина не смогли сделать то, на что хватило пары часов наедине с Картмором. А в том, что тут постарался Филип, сомневаться не приходилось.
– Только время задаром потратили, – Старик опустил свой тощий зад на табурет. – Мошенник он, ентот гадальщик! Ну да Крошка его хорошо поучил уму-разуму. А ты, Рок, чего тут расселся? Разве ж я не велел тебе заняться тем игорным домом?
Рок Борден пробурчал, угрюмый как всегда: – Уже сделано.
– Мы с Роком обсуждаем исчезновения людей в столице, – откликнулся Фрэнк. – Я знаю, что он ими много занимался.
– Да ему просто нравится бродить по борделям в поисках пропавших девиц, да, Рок? – подмигнул Комар. Прислонясь к стене, низкорослый Ищейка любовно полировал меч, которым почти не пользовался.
– А то, – так же безрадостно отозвался ветеран. Пес, задрав голову, пытался лизнуть ему подбородок, скреб колено лапой, требуя продолжения ласок. Знал Кевин, какие девицы его интересуют. Не раз и не два видел в компании малолеток.
Чувствуя себя дурак-дураком, он все же процитировал слова, сошедшие с уст Липпа, прибавив: – Сморчок пытался выдать это за великое откровение, слова духов. Чисто теоретически, что бы могла значить эта белиберда? Может, улица Серебряных дел мастеров, рядом с Ювелирами? Ее зовут просто Серебрянкой. Но при чем здесь дохлые черти?
– Может, речь о серебряной статуэтке черта, которую переплавили? – предположил Фрэнк, подумав.
– Или Серебряный Черт – это кличка бандита, которого где-то тут вздернули, – вставил вдруг Рок. – Старик, не припомнишь такого? Может, в твое время было.
– Не забивай себе башку ерундой, Рок, вот что я тебе скажу, не к добру, – наставительно ответствовал старикан. – Ищейка должен меньше думать и больше работать ногами.
– Работать – куда? – огрызнулся Кевин, пиная ногой свободный табурет. Пес Бордена тут же подскочил, вспыхнули злобные глазки. – Ни хрена же неясно.
– Это от того, что гадальщик ентот болтает с духами разных жуликов да проходимцев, – решил Старик. – Вот и путают честных людей. Достойные, почтенные духи разве ж снизойдут тереть языками с трущобной крысой! Перо клацнуло о чернильницу. Маленький клерк, о котором все забыли, поднял нос от бумажек. – Думаю, если поторопитесь, еще успеете к четырем двадцати пополудни на улицу Полумесяца.
– Почему именно туда? – удивился Фрэнк.
Кевин еще не мог облечь свои мысли в слова, но подсознание уже шептало, что все сходится. Приговаривая, что он туп как Крошка.
– Ну как же! – бодро отозвался Вашмилсть. – Серебро – металл Луны, спросите любого алхимика или Познающего, его символ – полумесяц. И уверен, будь сейчас среди нас наш многоталантливый Поэт, он согласился бы, что человек с воображением вполне может наречь месяц "серебряным чертом". У него же есть рожки.
Старик глянул на клерка с подозрением. – Как ты это вот так вот взял и догадался?..
– Потому что это очевидно, – Кевин прошел взад-вперед по залу, подталкиваемый нетерпением и злостью. – Так же как то, что мы – болваны. Ко всему прочему, месяц в геральдике Андарги еще и символ…
– Младшей ветви рода! – глаза Делиона загорелись. – Вернее, он означает, что герб принадлежит второму сыну, или линии, которая от него пошла.
– А чего это кто-то там подыхает? – заинтересовался Комар.
Кевин мог бы ответить, ведь это было уже проще простого. Но заговорил Вашмилсть, и он позволил тому выделываться – имеет право.
– Если вы посмотрите на карту, – Клерк, не торопясь, подошел к огромной карте города, которую Делион велел повесить на стене. – То увидите, что улочка, похожая по форме на месяц, изгибается влево, то есть, ее "рожки" смотрят вправо – как у месяца убывающего.
Кевину не было нужды видеть, куда тыкает его тощий чернильный палец. Он знал, где находится улица Полумесяца. Не так давно они даже проходили по ней, по дороге к Дому Алхимика. С Филипом.
Фрэнк аж в ладоши хлопнул. – Да ты просто гений!
– Угу. Умен прям не по чину, – Брови Старика превратились в одну большую мохнатую гусеницу – под стать усам. Умникам он не доверял, возможно, потому, что никто не причислил бы к ним его самого.
– Ну что вы! – Вашмилсть сразу стушевался, вжал голову в щуплые плечи. – Разве ж я сам додумался! Мне нашептал паучок.
– Что?! – В три широких шага Кевин оказался рядом. Ну, если сейчас и этот скажет, что слышит голоса!.. – Кто такой Паучок? – Он все еще надеялся на лучшее.
– Тот, что живет у меня в голове, – просто ответил Вашмилсть, и Кевин с трудом подавил порыв размазать его по стене, оставив на карте большую красную кляксу. – Тот, которого я съел, когда был маленьким. Съесть-то съел, но он, похоже, поселился у меня в черепушке. Шуршит лапками по извилинам, будто шепчет, – Клерк хихикнул.
Еще один чокнутый провидец на его голову!
– И что тебе говорит паучок о том, что случится вот-вот? – Кевин навис над плюгавцем.
Вашмилсть склонил голову на бок, будто прислушиваясь. – Что вы меня ударите, господин Грасс. Или пнете. Или за нос дернете, как в прошлый раз. Что-то в этом духе.
– Ну, тут он не ошибся, – признал Кевин.
– Не трогай мальца, Грасс, – пригрозил Старик. – У него голова хорошо варит. Получше твоей.
– Да, оставь его в покое! – велел Фрэнк раздраженно, приподнимаясь со своего места. – Хватит обижать тех, кто слабее тебя.
– Но господин Грасс же не виноват, что почти все мы в сравнении с ним слабаки, – очень серьезно возразил Вашмилсть, потирая переносицу. – Выходит нечестно – надо же ему кого-то обижать.
– Не вижу, почему, – буркнул Фрэнк.
– Потому что такова его натура! – живо отозвался Вашмилсть. – Человек не может идти против своей натуры.
Заморыш что, издевается над ним, что ли? На безмятежно-серьезном личике чернильницы не читалось насмешки, но Кевин не доверял блеску этих крысиных глазок.
Пока он решал, дать клерку затрещину или нет, момент был упущен. Кевин отошел, махнув рукой. До следующего раза. – Если еще услышу про паучка, выбью его из твоей башки кулаком.
– Ерунда какая-то все это, – подвел итог Комар. – Сыновья, месяцы… Я думал, нам скажут, кто убил Нечестивца.
– Мне тоже кажется, что ерунда, – задребезжал смешок клерка, – но все претензии, как понимаю, к духам! Больше всех впечатлен был Крошка. Мучительно скривился, пытаясь думать, – с таким же видом, должно быть, он сидел на горшке. – Так ежели все эти предсказания взаправду… То чего же выходит, я, значит, умру, как сказал колдун? Не своею смертью? То бишь убьют меня?
– А ты чего хотел, умереть в кроватке? – оборвал его Старик. – Мы – Ищейки, вестимо, умрем на посту, от руки злодея. А за нас потом отомстят.
– Эй, ты! – Настал черед Крошки надвинуться на клерка. – А ну отвечай, когда я умру?
Вашмилсть попятился. – Помилуйте, откуда же мне знать? – До чернильницы, кажется, начало доходить, что его слова стали брешью в плотине, за которой бурлила река дурацких вопросов. – Я уверен, что вы проживете очень долго. Да, может, и нет никакого паучка! А просто ребята из приюта слишком часто колотили меня по голове, вот и… – Он выразительно покрутил пальцем у виска.
Завидная самокритичность.
Крошка морщил низкий лоб. – Меня маманька тож по голове молотила часто. То половником, то об стенку, то еще как… Может, я тоже того, видящий?
– Быть может, – отозвался Кевин. – Ты точно пукающий и смердящий. И точно не мыслящий.
Крошка стал того же цвета, что и его плащ. А Кевин зашагал к двери. – Я на улицу Полумесяца.
– Я с тобой! – Фрэнк подскочил на ноги.
– Уверены? – усмехнулся Кевин, поворачиваясь и глядя прямо в лицо своему командиру.
– Уверен. Я думал, признаюсь, что ваш гадальщик окажется обычным мошенником, но теперь мне стало любопытно. Рой, займись без меня Уставом. Я потом прочту, что ты написал.
– Будет сделано, вашмилсть! – кивнул Вашмилсть, возвращаясь за стол.
– Я – тоже с вами! – Комар убрал меч в ножны и подлетел к ним. – Буду охранять командира. А ты, Старик?
– Чушня все это псячья, – отозвался Старик, окончательно разочаровавшийся, похоже, в гадальщиках и духах. – Я вот пойду вздремну. Он громко зевнул, распахнув пасть, сохранившую еще немало зубов.
– Не многовато ли народу? – проворчал Кевин.
Как раз в этот момент вернулся Крысоед и тоже собрался сопровождать их на улицу Полумесяца. – Я Кевина не брошу! И вас, конечно, тоже, вашлордство.
Вот спасибо. Теперь он оказался в компании целого сборища болванов.
– Но как мы определим там время, да еще точно? – Фрэнк уже застегивал плащ под горлом. – У меня есть часы-яйцо, но они дома.
Кевин когда-то видел такие – сто лет назад, у Картмора. Золотое яйцо на цепочке, тончайший механизм в прекрасной оболочке, сконструированный братцем Мортимера Хагена. Драгоценная вещь филигранной работы – неудивительно, что Делион не хочет таскать ее по грязным улицам.
– О, приносите посмотреть! – попросил Комар. И гордо добавил: – А у меня имеются ручные часы.
– Даже так? – глаза Фрэнка округлились. – Что это еще за диковина?
Часы оказались скорее наперстными, чем наручными. Кольцо с миниатюрными солнечными часами на них – круглым циферблатом и крошечным гномоном, отбрасывающим на него тень. Вот только будет ли толк от них в такую погоду?
– Не волнуйтесь, – донесся из-за стола тонкий голосок клерка. – Что-то подсказывает мне, что этот вопрос как-то решится, – и он выразительно постучал себя по черепушке, – Шурх, шурх, шурх… Вы, главное, поторопитесь.
Кевин смотрел на крысеныша с подозрением. Было две версии, одна другой слаще. Среди Ищеек завелся свой, домашний ясновидящий. Или человек, раз в десять сообразительнее его самого.
– Скажи тогда, раз ты такой прозорливый, – бросил Кевин на прощание. – Где нам найти андаргийского шпиона?
– Помилуйте, откуда же мне знать? – удивился клерк. И добавил, вновь склоняясь над бумагами: – Я могу только сказать, где не стоит искать андаргийских шпионов. По крайней мере – настоящих, опасных. Среди андаргийцев.
В тени его длинного носа скрывалась маленькая улыбочка.
~*~*~*~
Лето 663-го
Кевин оделся и собрал их немногочисленные пожитки еще затемно. Первые проблески зари застали его в конюшне, седлающим лошадей – своего мерина и кобылку Офелии. Тогда-то он и услышал стук копыт.
Одинокий всадник на пустой дороге. Кевин почти видел его, пригнувшегося к шее коня. Плащ вьется за спиной, сливаясь с черным небом.
Подковы отбивали яростный ритм. В эту темную пору мчаться на такой скорости мог только дурак. Или наездник от Богов, с детства приученный к седлу, когда вместо ветра в спину его подгоняет жажда мести.
Кевин вышел на улицу, забыв о вещах. Бежать не имело смысла, да это и не приходило ему в голову.
В конце концов, его-то он и ждал.
Копыта больше не стучали. По небосводу расползалась лужа крови, а на ее фоне был высечен силуэт. Черный конь и черный всадник, единое целое против восходящего багрового солнца.
Что сказать ему? В глотке пересохло. На миг Кевин забыл о ненависти и обиде, и на плечи лег каменный груз вины.
Филип спешился, привязал коня.
Кевин смотрел, как Картмор подходит все ближе, из зловещего символа возмездия превращаясь в человека из крови и плоти, человека, которого он ненавидел. Сердце билось тяжело и гулко, будто нехотя.
За спиной Филипа извивался плащ, живая тень, уцепившаяся за плечи. Рука у бедра, рядом с ножнами.
В багровых всполохах Кевин наконец увидел его лицо. Бледное, со сжатыми губами, оно выражало ненависть, открытую и чистую, как пламя. Никаких усмешек, иронии, напускного равнодушия.
Да, я верно выбрал, куда нанести удар. Триумф имел привкус желчи.
И вот они стоят друг напротив друга – так, как и должно было быть. Вниманием Картмора он завладел – не фыркнет, не уйдет, развернувшись. – Я расставил людей на дорогах. Не пытайся бежать, – Филип смотрел на него как на какую-то гнусную тварь, так, словно Кевин превратился в чудовище из канавы, или одного из ублюдков, напавших на них той ночью.
Что ж, лучше быть монстром из твоих кошмаров, чем лакеем.
– Мне – бежать от тебя? Много о себе воображаешь. Как всегда. Любую роль надо выдерживать до конца, и Кевин сделал свой выбор. Нет ничего бесполезнее, чем сожаления.
– Скажи мне одно: как, как ты добился, чтобы моя сестра польстилась на такого, как ты? Я знал, что у нее нет мозгов, но чтобы до такой степени… А ты, который не решался взять женщину за руку!.. Или это было очередным притворством?
Это говорил он, пропитанный ложью до костного мозга!
– У меня был отличный учитель. Я сказал, что она – особенная, что я без нее не могу… Разве не это ты говоришь всем своим женщинам? Что сказал Гвен?
– Да при чем тут Гвен!
Конечно, для него она – меньше, чем ничто. Легкая закуска, проглотить и забыть.
Филип яростно мотнул головой, черные пряди плеснули на лицо. – Убить меня мало за то, что я пустил такого, как ты, в свой дом!
Что ж… Если настаиваешь.
– Да, оказывается, и в твои расчеты может закрасться ошибка! Хотя, если бы не я, ни тебя, ни твоей сестры могло бы не быть в живых. Знаю, ты уже об этом позабыл, ведь так удобнее. А я помню, что ты тогда спросил меня, какую награду я хочу. Теперь я выбрал. Мне нужна рука прекрасной девы.
Пальцы Филипа конвульсивно вздрагивали у навершья меча. – Какая же гнусная месть!.. Гнусный поступок, гнилой и низкий.
Достойный тебя, Филип. Достойный тебя.
Надо было сохранять спокойствие. Стать камнем, сталью. – Я не думал причинять зло Офелии. Я хочу жениться на твоей сестре. Я должен жениться на ней. Клянусь, что сделаю все, чтобы быть хорошим мужем. А если нет – твой дядя всегда может устроить мне несчастный случай. Да и зачем ждать – сделайте это через месяц после свадьбы, и снова сможете использовать ее, как козырь в ваших политических играх.
Голос Филипа было не узнать – хриплый, сдавленный яростью. – Моя сестра не для таких, как ты.
Еще бы. Кевин годился, чтобы рисковать жизнью ради Картморов, но не чтобы стать одним из них.
– А для кого? Для какого-нибудь старика, который нужен твоему отцу? Думаешь, это лучше? – Любой будет лучше, чем ты. Лучше не жить вообще, чем рядом с таким, как ты.
Как хорошо, когда твое сердце заледенело. Твое черное сердце. – Она любит меня, а я умру за нее.
– Ты прав в одном. Ты умрешь.
– Поздно. Убить меня можешь потом, сейчас это не решит твоей проблемы.
Скрипнула дверь, и слева мелькнула светлая тень. – Почему же вы меня не разбудили? Я…
На Офелии была ночная сорочка и шаль, в которую она куталась от утренней прохлады. Девушка заметила брата, и ее ротик округлился.
Кевин видел, как глаза Филипа разгораются новой яростью. Кажется, до него только теперь дошло, что Кевин с его сестренкой не за руки ночью держались, и по лицу кинжалом полоснула судорога.
А потом в руке Картмора возник меч.
Кевин едва успел отбить выпад клинка, вспыхнувшего перед глазами. – Успокойся!
Филип отскочил назад, дернул с плеч плащ, расстегнув драгоценную пряжку. Теперь плащ повис в его правой руке…
– Уймись! Нам надо…
…И взлетел.
– …Поговорить!
Офелия завизжала.
Все идет не так, лихорадочно думал Кевин, отбивая удары. Не по плану.
Полы плаща хлестали его, как крылья рассерженной черной птицы, метя в лицо, а из-за их укрытия молнией выстреливал узкий серебряный клинок.
Не время драться, они должны были… Ведь он и Офелия…
Но тут плащ жадно обвился вокруг его меча, плечо вспорола острая боль, и все планы, мысли, рассуждения уже не стоили и капли крови.
Удар кулаком в грудь отбросил Филипа назад – впрочем, он тут же восстановил баланс, чуть присел, готовый принять атаку. И Кевин атаковал.
Воздух взрывал звон и скрежет стали. Они дрались, и это было правильно, верно. Предначертано с самой их первой встречи. Кевин не думал об этом – некогда было думать – просто знал костным мозгом. Наконец-то судьба их рассудит. Я или он.
Плащ извивался, как нечто живое, закрывая обзор, заставлял вновь и вновь, защищая глаза, вскидывать левую руку. Филип наседал, ни на миг не сбавляя неистовый темп. Сегодня Оскар был бы им доволен… Вот она, жажда крови.
Где-то далеко вопила Офелия, ее голос пробивался сквозь гул в ушах, как сквозь толщу воды. – Нет, Филип, перестань, оставь его!
Бойся за него, не за меня!
Сейчас Картмор был хорош, как никогда. Заставлял Кевина отступать, обороняясь, вел в их бешеном танце. Но он терял контроль над собой, богатенький щенок, привыкший сразу получать все, что захочет. Атаки становились все смелей, яростней, безрассудней.
Движения Кевина оставались расчетливыми, как ни бурлила кровь. Он знал: скоро Филип раскроется.
Ненавистное лицо появлялось и исчезало за плащом. Единая ошибка, и ты – мой.
Все решит один миг.
Свет закрыла черная туча. Кевин слепо рубанул справа налево, вспарывая ткань, одновременно шагнул в бок, уходя от возможного удара. Увидел, как отшатнулся Картмор, вскидывая голову, на подбородке – полоска крови, и как тут же атаковал, плавным движением перетекая вперед. Клинок в левой руке целил Кевину в живот.
Кевин парировал с лёту, обратным взмахом меча, отбив оружие врага далеко в сторону.
Миг настал.
Он уже видел, куда бить, траекторию удара, который скользнет под ребра, вспарывая кишки и селезенку, прямо к позвоночнику. Сделал замах.
И замер. Что-то сдавило его руку и его глотку, и, на одно проклятое мгновенье, Кевин Грасс застыл, колеблясь.
Филип не сомневался. Серебристый клинок снова выстрелил, смертоносный удар, прямо в лицо. Кевин отклонился – в последний момент.
Щека вспыхнула огнем, алой болью. И мир взорвался, утонул в его ярости.
Вспышки. Его кулак с рукоятью меча, бьющий Филипа в подбородок. Под дых. По плечу, куда придется. Ноги Картмора, дергающиеся в странной пляске. Женский визг, на грани слуха.
Красный туман чуть рассеялся, и Кевин осознал, что сжимает плечо Филипа, и бьет, бьет. Когда он разжал пальцы, тот рухнул, растянувшись на земле, лицо залито кровью. Клинок звякнул, упав рядом.
Кевин перехватил свой меч острием вниз и шагнул вперед. Всего один удар, и Филип никогда не вернется в свой дворец, в объятия Денизы, к папочке, к напыщенным друзьям. Его волшебную, зачарованную жизнь оборвет клинок, купленный им самим.
Картмор, мотавший головой, как пьяный, приподнялся на локтях. Гнев и шок полыхали в черных глазах.
Что, думал, это закончится, как наши соревнования? Глупец!
Не было в них только страха. Не понимает, что ли, что на дюйм от смерти?
Между ними метнулась светлая фигура. Офелия упала на колени рядом с братом, закрывая его собой, протягивала руки, что-то лепетала, умоляя. Филип отстранил ее. Он смотрел прямо на Кевина, не отрываясь, и его ненависть жгла.
Меч стал вдруг невыносимо тяжелым, и он позволил ему упасть.
…Холод утра. Он снова ощущал его на разгоряченном лице. Услышал громкое дыхание, тяжкое, словно хрип зверя. Свое собственное.
Щека пульсировала, нарывая, а с нею пульсировала вся голова. Мускулы дрожали, как после схватки с Оскаром, а под ногами ходила ходуном земля.
Все было кончено. – Убирайся.
Ответить Филип смог не сразу, после двух протяжных свистящих вздохов. – Я не уйду без моей сестры. – Под сиплым хрипом скрывалась сталь.
– Филип, нет, ты не понимаешь! – заклинала Офелия. – Я его не брошу. Мы любим друг друга, и…
– Дура, – выплюнул Картмор, садясь на земле. – Этот господин никого не любит. Ему просто нечем. Он всего лишь искал себе богатенькую жену.
– Неправда, как ты можешь так говорить?! Мы поженимся, ты же понимаешь, теперь мы должны пожениться, и…
Филип кое-как поднимался на ноги, и Офелия бросилась ему помогать. Он оперся на нее и встал, полусогнувшись, прижимая руку к животу, а другую положив сестре на плечо. – Либо ты идешь со мной, Офелия, либо мы снова будем драться, до тех пор, пока один не убьет другого.
Кевин отмахнулся от его слов, как от назойливых мух. Когда уже его оставят в покое? – Убирайся и помни, что я подарил тебе твою жизнь, так же, как ты дарил мне свои подачки.
Он проиграл – всё. Но разве он надеялся выиграть, на самом-то деле?
– О, я не забуду ничего. А тебе совет – я заберу моих людей, а ты садись на коня и скачи, пока не пересечешь границу Сюляпарре. Потому что если я еще раз увижу тебя, ты пожалеешь, что не сдох.
– До встречи в Академии.
Филип захромал прочь, Офелия – рядом, поддерживая его заботливо и с нежностью, даже сейчас. Она то и дело обращала назад лицо, круглое и белое, как луна, плавящееся от слез. Что-то пищала, Кевин не разбирал, что.
Он не хотел слышать это жалобное мяуканье, не хотел смотреть. От зрелища ненавистных фигур было больно. Или это горела рана? Он провел рукой по щеке, рукой, которой готов был убить друга. Уставился на ладонь – вся в крови. Нет, это не кровь Филипа, это его кровь.
Багрянец уступал золоту. Солнце поднималось высоко в небе под птичьи трели, возвещавшие приход чудесного светлого дня. Вдали затихал звон подков. Он стоял один, предатель, неудавшийся убийца.
~*~*~*~
II.
В пути, пока его спутники трепали языками, Кевин пытался вызвать перед мысленным взором улицу Полумесяца. А поднявшись на холм и узрев ее своими глазами, проглотил ругательство. Вашмилсть, конечно, помнил про часы и башню.
С этой точки уже виднелся скромный храм Крови Агнца – серая каменная полусфера, выступающая из земли. Рядом с храмом – скверик, здесь брала начало улица Полумесяца. Или заканчивалась. Вопрос перспективы – а перспектива была важна. Ищейки пришли с юга, а значит, для них, почти идеальная дуга, образуемая улочкой, рисовала левую сторону воображаемого круга. Она приведет к древней крепостной башне, трезубцем остроконечных башенок вонзавшейся в хмурое небо впереди.
Когда-то Черная башня была частью очередной крепостной стены, ограждавшей город от врагов. Очередной – потому что столица снова и снова перехлестывала через заграждения, расползаясь по окрестностям с неотвратимостью гангрены.
Зубчатую стену с тех пор почти полностью снесли, а башню – одну из шестидесяти – оставили. То ли пожалели, то ли слишком крепкими оказались ее черные гладкие стены, которые, судя по виду, могли возвышаться здесь еще во времена Древних.
– Ну вот, мы как раз вовремя! – воскликнул за плечом Кевина Комар, довольный. – Почти четыре двадцать.
Значит, дорога сюда заняла немногим больше четверти часа…
Время они могли сказать точно. Ведь вдали маячила еще одна башня – высокая часовая башня храма Благодарной Паствы, стоявшего на площади Зеленщиков. А на ней – огромный циферблат, светлый круг, по которому ползла черная стрелка, нарезавшая сутки на двадцать четыре куска. Такие же циферблаты, заметные издалека, размещались на трех других сторонах строения.
Отсюда казалось, будто две башни – храмовая и сторожевая, квадратная и круглая – стоят бок о бок, хотя, на деле, их разделяли ряды домов. Первая вздымалась выше второй: крыша Черной едва дотягивалась обломком шпиля до уровня середины циферблата.
– Будьте наготове, – предупредил Делион. – Сейчас, должно быть, что-то произойдет!
От его скептицизма не осталось и следа. Глаза горели ожиданием, как у ребенка в праздничный день, рука сжимала рукоять меча. Двое других болванов крутили головами, ожидая, видать, что к ним вот-вот выскочит призрак Нечестивца и поведает о своей печальной участи.
К счастью, башка Кевина, пусть с опозданием, начала работать.
– Да, скоро произойдет нечто удивительное, что случается только лишь двадцать два раза за сутки, – буркнул он.
Делион обернулся к нему, полный любопытства. – Что?
– Большая и минутная стрелки на часах сойдутся вместе.
И он уже знал, куда они укажут.
~*~*~*~
III.
Башня, как Кевин и полагал, оказалась заброшенной. У городского магистрата явно имелись дела поважнее, чем заботиться о бесполезной рухляди. Нарядный герб города над воротами облез, крытый балкон, опоясывающий третий этаж, лишился части крыши. Даже входная дверь была не заперта.
Несмотря на это, внутри Ищейки не обнаружили ни бездомных, ищущих укрытия от холода и непогоды, ни следов их пребывания. В темной утробе башни несло не мочой и застарелыми тряпками, нет, здесь стояла иная вонь – густая, сладковатая, живая, она била в ноздри и налетом оседала на языке. Так должна пахнуть бойня – кровью, свежей и уже подгнившей.
Подниматься приходилось осторожно – дубовые ступени издевательски скрипели под ногами. Кевин пробовал каждую на прочность прежде, чем перенести на нее весь вес. Пыхтение и жалобы отставшего Крысоеда доносились снизу, будто из колодца.
– Хитрожопый же у нас командир! Послал карабкаться на такую верхотуру, а сам в подвале копается.
Ну да, этому было бы уютнее в подвале, среди его любимых крыс. Их там наверняка полно – жирных, аппетитных, больших как кошки. Как бы они Фрэнка не слопали…
Кевин с наслаждением отправил Делиона и его прихвостня Комара в подвал. Ну, как отправил, – сделал так, что командир вызвался сам. Было одно удовольствие видеть, как побледнел Фрэнк, открывая скрипучую дверцу под лестницей, – кажется, Кевин нашел его слабое место. А вдруг это тактическая ошибка? Что-то интересное найдется скорее в подвале, чем на чердаке, куда держали путь они с Крысоедом. Хотя верно и то, что стрелки часов, дойдя до четырех двадцати, указали прямо на остроконечную крышу центральной башенки на верхушке Черной. Ну, коли Липп посмеялся над ними, Кевин вернется и выдаст ему добавку того блюда, каким угостил его Крошка.
На крутом повороте Кевин оперся о стену – и тут же с омерзением отдернул ладонь. Ее замарало что-то мягкое и липкое, словно в слой жира окунулась. И как же здесь тепло и влажно – словно и впрямь залез в утробу чудовища. С чего бы?..
Лестница все не заканчивалась, змеей извиваясь вокруг каменного столба. Бесконечный путь меж стен, сжимавшихся, как ловушка. Что ж, не удивительно, башня-то высокая, ярусов пять или шесть.
На обратном пути надо тщательнее проверить помещения. Третий этаж, похоже, когда-то занимала комната сторожевых – в стене разверзлась холодная пасть большого камина, сохранились держатели для оружия. А на втором до сих пор лежали мешки с песком и камни, заготовленные когда-то на случай штурма.
– Грасс, погодь! – стонал снизу Крысоед. – Ты убить меня хочешь?
– Временами.
Он все же задержался, выглянул в оконце, прорезанное в толстой стене. За решеткой виднелись рыжие крыши домов. Мы уже высоко… Кевин был благодарен за бледный свет, сочившийся внутрь, – факел и огниво, что всегда таскал с собой, он отдал Фрэнку, тому нужнее.
На лоб шлепнулось что-то мягкое, прочертив склизкий след. Кевин вскинул руку и вздрогнул, с былой брезгливостью, которую, казалось, из него давно выбила жизнь. На ладони пульсировал влажный трупоед, большой и жирный.
Кевин посмотрел вверх – и дыхание на миг перехватило. Не зря ему чудилось, что тьма над головой вздрагивает, будто дышит. Сейчас свет падал таким образом, что стало видно – изнанку ступеней почти сплошь покрывали трупоеды. Живая масса бледных полупрозрачных тел, иные – длиной аж с его руку… Они ползли наверх. Совсем как мы.
– Громадины какие, не думал, что таковские бывают, – Крысоед прислонился к стене чуть ниже по лестнице, пыхтя и отдуваясь. – Интересно, таких же и сготовить можно, небось?
– Они жрут трупы.
– Сомы тоже трупы жрут, а вкуснющие, – резонно заметил Ищейка.
– Что ж, можешь открыть свое дело. Пирожки с трупоедами. Тут уже целая ферма.
И всем этим трупоедам надо чем-то питаться. Эта мысль заставила с новым пылом взбежать по лестнице, уже не соблюдая осторожность. Крысоед что-то кричал снизу, но Кевин не останавливался, пока не оказался на чердаке.
Большое, просторное помещение… Пустое. В стороне – какие-то старые, полуразвалившиеся ящики. Может, там что-то есть? Едва ли.
Во рту появился кислый привкус разочарования. Он снова ощутил себя шутом, болваном, чувствовал в воздухе вибрации беззвучного смеха.
Пока не заметил лестницу. Длинная, грубо сколоченная, без перил, она поднималась из темноты справа к еще одному источнику слабого света – люку в потолке.
Все еще опасаясь надеяться, Кевин полез наверх. На середине лестницы замер, прислушиваясь, – мало ли. Сквозь покрывало тишины пробивалось лишь клекотание голубей на крыше, и, снизу, влажный протяжный звук, словно камень стен лизал огромный язык. Трупоеды.
Кевин просунул голову в люк.
Небольшое помещение под самым куполом башни, скошенные стены сходятся где-то высоко, утопая в тени. Дневной свет попадал в круглую каморку сквозь шесть симметрично расположенных узких оконец. Здесь тоже никого не оказалось – никого живого.
Молодой человек лежал в центре комнаты, там, где соединялись шесть лучей, и пылинки танцевали над ним свой однообразный танец. Правильный профиль, темные локоны… На миг Кевин замер: ему почудилось, что перед ним – Филип.
Стряхнув оцепенение, он вылез наверх и шагнул ближе. Иллюзия исчезла. Безмятежное лицо, обращенное к потолку, оказалось более округлым, менее аристократичным, по-мальчишески пухлые губы придавали ему совсем юный вид. Темные кудри, разделенные ровным пробором, отливали каштаном под припорошившей их пылью.
Веки юноши придавили две серебряные монетки, вокруг глаз залегли глубокие синюшные тени. Если бы не это, и не странное место, где его нашли, могло бы показаться, что Тристан просто дремлет, и вот-вот пробудится.
Кевин поймал себя на том, что ступает осторожно, будто опасаясь нарушить этот странный, торжественный сон.
С телом обошлись уважительно. Покойный лежал на расстеленном по полу плаще, одетый в нарядную одежду, – узорчатый дублет, белый воротник, сапожки с алыми каблуками. Справа от него упокоилась скрипка, которой уже никогда не коснутся руки хозяина. Кто-то положил ее параллельно телу.
Когда Кевин наклонился над трупом, его внимание привлек блеск. В ложбинке на шее скрипача переливался перстень с большим фиолетовым камнем.
Кевин поднял его, погладил пальцем. Гемма. Барельеф в виде розы выступал на поверхности аметиста.
