Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 76 страниц)
– Ну, главное-то у вас есть, крыша над головой, целый особняк! Странно, что никто не польстился на него до вас – я был уверен, что здесь живет целый полк бездомных, – проворчал Грасс. – Вам здорово повезло.
– Мы долго ютились по трущобам, – ответила Эллис, – пока отец не вспомнил про этот дом.
– О, этот дом, – в глазах Данеона снова заплясали огоньки, как у человека, который посреди скучного званого ужина вспомнил вдруг отличную шутку, – Я знал, что он пустует. Об этом доме я, если захотите, могу рассказать целую историю.
Эллис потянулась к отцу, нежно коснулась его руки. – Право же, вряд ли стоит задерживать наших гостей подобной ерундой. Мы, наверное, уже утомили их своей болтовней.
– Но это интересная история – к тому же, основанная на подлинных событиях давних лет. Этот дом, он, видите ли, проклят.
~*~*~*~
Лето 663-го
Фрэнк честно пытался не смотреть в ту сторону, но сила воли сегодня взяла выходной.
В глазах Денизы было невысказанное обещание, на губах – соблазн, веер дрожал в руке, то и дело касаясь груди. Сверкающий кулон привлекал внимание к неглубокому вырезу, пятно света на золотисто-смуглой коже. Вот только предназначалось все это не для Фрэнка – для Гидеона Берота.
Убийца бабочек застыл, коленопреклоненный, на полу, впитывая лучи ее благоволения. Весь вечер он не отходил от Денизы ни на шаг, и Фрэнк едва ли мог его за это винить.
Пока что все подтверждало ходившие в Академии слухи. Неофициальная помолвка Денизы и Филипа закончена. На роль главного обожателя избран Гидеон Берот, а Филип… Филип с горя пустился во все тяжкие, избрав для развлечения странный предмет.
Злые языки неплохо бы укоротить, подумал Фрэнк, увидев Филипа, а рядом с ним – девушку в белом платье. У нее было милое, хотя и не особенно красивое лицо, бесхитростное, и в то же время неглупое, – сразу видно, что перед тобой искренний и добрый человек.
Ему и самому стоило бы влюбиться в такую. Тогда не стоял бы сейчас, борясь с желанием дать хорошего пинка ни в чем, собственно, не повинному Бероту.
Сердиться на Денизу тоже было неразумно. Она должна думать о своем будущем, которое включало высокородного, достойного ее супруга. Сын Сивила Берота годился на эту роль, какой-то незаконнорожденный Делион – нет.
Но если Фрэнк понимал это головой, то сердце желало только одного – чтобы она избавилась от Гидеона, и посмотрела на него так, как смотрела тогда, в саду.
Он заставил себя прислушаться к болтовне Колина Атвера, который рассказывал им с Полли об очередной выходке Бэзила Картмора. В дворцовом балете брату Филипа досталась роль языческого божества красоты и прекрасных искусств. Видимо, вдохновением ему послужили мраморные статуи из богатой дворцовой коллекции, потому что молодой Картмор явился перед гостями в наряде, состоявшем лишь из большого фигового листа, непонятно как державшегося на нужном месте, и золотой краски, почти полностью покрывавшей тело. Он успел принять изящную позу и даже приступить к танцу – искусству, в котором, как известно, ему было мало равных.
Приглашенным пришлось срочно спасать дочерей, дабы их невинность не была оскорблена этим зрелищем. И жен, но уже из совсем других соображений. Придворные дамы не отличались застенчивостью, и вместо того, чтобы ахать и падать в обморок, спокойно обсуждали зрелище, вынеся в итоге одобрительный вердикт.
Глаза Полли округлились. – Страшно подумать, в какой ярости был бы лорд Томас, будь он в столице.
Атвер пожал плечами. – Что ж, зато образ, который он создал, приблизился к древнему идеалу. А дамы недели две будут говорить только о нем.
Бедный Филип! С другой стороны, наверное, неплохо иметь брата, даже такого легкомысленного. В детстве Фрэнк мечтал о брате.
Гидеон!.. Фрэнк увидел, как Берот выходит из зала. Странно. Вряд ли тот добровольно покинул бы Денизу, хотя природа могла потребовать свое.
Прошло немного времени, и сзади прозвучал шепот, от которого по спине забегали приятные мурашки: – Я избавилась от Гидеона – дала ему важное неотложное поручение. Встретимся в Портретной… Дверь справа.
Он слышал удаляющийся звук легких шагов и с трудом удержался, чтобы не побежать следом. Дениза явно предпочитала, чтобы их разговор остался незамеченным окружающими, а значит, надо соблюдать декорум.
Медленно и словно невзначай пробираясь к выходу из зала, Фрэнк встретился взглядом с Филипом, дружески кивнувшим ему головой. Привычные угрызения тут же вонзили коготки в порядком истерзанную совесть Фрэнка. Он не замедлил шаг.
Портретная оказалась значительно меньше зала со стенами, вспыхивавшими огнями самоцветов, где веселились гости. А также уютнее и темнее, что было очень кстати.
Фрэнк медленно, почти робко приблизился к Денизе, которая ждала его, сложив руки за спиной.
– Леди Дениза.
– Господин Делион, – ее глаза смеялись, блестели, завораживали, – Мне кажется, – пальчики пробежались по его рукаву, – что после столь близкого знакомства, как то, что у нас состоялось, наедине вы можете обращаться ко мне, не соблюдая столь строго правила этикета.
Фрэнк решил расценить это как приглашение нарушить правила приличия еще больше, закрыв ее рот поцелуем.
Дениза отнюдь не сопротивлялась, но отстранилась куда раньше, чем хотелось. Все еще в его объятиях, она выразительно покосилась на дверь. – Сходить с ума тоже не стоит. Не хватало только, чтобы вас постигла участь господина Грасса.
Фрэнк с сожалением опустил руки. Собственная участь его занимала мало, но Дениза… он обязан думать о ее репутации. – Я не знаю, что он посмел вам сказать. Он вас сильно оскорбил? Вы хотите, чтобы я вызвал его на дуэль? Уверен, он согласится. Какими бы ни были его манеры, а в отваге этого человека усомниться не может никто.
Девушка отмела его предложение изящным движением кисти. – Все дело не стоит пустой скорлупы, даже и не вздумайте вмешиваться. К тому же, мы с Филипом уже придумали отличный способ с ним поквитаться.
Фрэнк недоуменно нахмурился. – Мне казалось, что они близки к тому, чтобы помириться… Признаюсь, я даже приложил к этому руку.
– О, вы не представляете, насколько мстительным может быть Филип, и не приведи Боги узнать. Правда, никогда не поймешь заранее, что заставит его смеяться, а что – взбесит. И не узнаешь, пока не будет слишком поздно.
Фрэнк поколебался, прежде чем продолжить: – По правде сказать, господин Грасс и так кажется порядком наказанным… Никто в Академии к нему даже не подходит, он ходит по коридорам как какой-то призрак. Вы же понимаете, вместе с этой дружбой он может потерять свою единственную возможность подняться в жизни, его будущность зависит от Картморов.
Девушка скорчила гримаску. – Пусть винит в том свой очаровательный характер и умение располагать к себе сердца. Впрочем, не переживайте – Филип проучит его и дозволит снова приползти к своим ногам. Я бы хотела сказать вам, чтобы вы забыли обо всей этой истории, но… – Она вздохнула. – Собственно говоря, я затем и позвала вас, чтобы предупредить…
Дениза снова покосилась на дверь, а затем прошептала, нагнувшись для этого соблазнительно близко: – Наше с Филипом расставание – только для вида. И мой флирт с Гидеоном – тоже.
Его брови поползли наверх. – Но зачем? Чего ради? – Фрэнк попытался скрыть разочарование, но Денизу ему, конечно, было не обмануть.
– О… Филипу нужно влюбить в себя Гвен Эккер. Ему это не сложнее, чем щелкнуть пальцами – она всегда была к нему неравнодушна, бедняжка. А чтобы ее не терзали сомнения и угрызения совести, мы разыграли этот маленький фарс… – Она прочитала недоумение на его лице. – Ах, да, вы же не знаете, что за Гвен ухлестывает Кевин Грасс.
– Но это же подло, Дениза! – выпалил он, потрясенный. – Это жестоко, и…
Дениза покачала головой так быстро, что пара локонов, отделившись от высокой прически, скользнули по шее и легли на грудь, смоляное на золотом. – Ничего подобного. Грасс ухаживал за нею в надежде запустить руки в сундуки ее родителей, ведь у Гвен завидное приданое, целое состояние для такого, как он. Филип поступал дурно, когда помогал ему соблазнить ее, а теперь мы хотим лишь спасти мою подругу от беспринципного искателя приключений.
– Спасти?!..
Скрипнула дверь – это показалась и тут же исчезла кудрявая голова какого-то юноши.
Фрэнк понизил голос: —..Как, заставив влюбиться в человека, который собирается жениться на другой? Поговорите с ней, предупредите о намерениях ее ухажера…
Дениза надула губы – эта идея ей не понравилась. – О нет, вот это и правда было бы жестоко – за бедняжкой никто никогда не ухаживал, она впервые почувствовала себя привлекательной – а я скажу ей, что даже это было ложью? Ее это просто убьет. К тому же, она вполне может мне не поверить. Открывать глаза влюбленной женщине на единственного поклонника – дело неблагодарное. Ничто не ослепляет так, как любовь и тщеславие.
– Дениза, это не шутки. Речь идет о ее сердце, более того, о ее чести!
– Ну, чести ее ничто не угрожает – Филип может полюбить прекрасную душу, но лишь когда она заключена в прекрасную оболочку. И потом, он мне поклялся, что тут ничего не будет.
Фрэнк покачал головой. Все это было неправильно. – Я не понимаю, разве ее сердце не разобьется, когда он ее бросит?
– О, об этом не волнуйтесь. Филип умеет заканчивать отношения красиво – когда захочет, конечно. Жестокий отец, вынужден жениться на Денизе, но она навсегда останется в его душе, и так далее. Гвен поплачет и успокоится, и всю жизнь ее будет греть приятная иллюзия, что она являлась предметом обожания двоих мужчин.
Дениза казалась такой довольной собой и этим хитрым планом, словно не понимала, как легко он может обернуться бедой. Но как объяснить ей, когда она не хочет видеть очевидного?..
Фрэнк сделал последнюю попытку: – Быть может, предупредить ее родителей? Они никак не могут одобрить ухаживаний Грасса, и позаботятся о том, чтобы их разлучить.
Денизу его слова привели в ужас. – Ни в коем случае! Все мои подруги перестанут со мной разговаривать. У нас тоже есть свой кодекс чести – никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавать друг друга нашим родителям. И никакие клинки не защитят от наказания, которое обрушится на виновную!
Фрэнк вспомнил милую девушку в белом платье. Чистейший атлас, грязная история. – Лучше бы я всего этого не знал. Лучше бы мне вообще не приходить.
– В самом деле? – Она оскорбленно вскинула голову. – Вы считаете, что пришли зря?
Он встретил ее взгляд. – Самый сладкий поцелуй оставляет горький привкус, когда он – прощальный. По крайней мере, теперь я не буду строить иллюзий.
Он поклонился, готовясь уходить.
Дениза прикусила губу. – Вы легко сдаетесь.
В отличие от бедняги Гидеона. – Я с удовольствием оказывал леди услугу, помогая вам в вашей маленькой мести, но это было до того, как я полюбил вас, Дениза. Я не могу надеяться стать вашим избранником, но и игрушкой служить больше не могу.
Дениза ничего не ответила. Ее дыхание участилось, глаза заблестели еще ярче, но были ли то слезы или игра света, он не знал – и не мог позволить себе думать об этом.
Фрэнк заставил себя отвернуться и медленно побрел к двери. Каждый шаг давался с трудом, словно между ним и Денизой натягивалась невидимая нить.
– Это никогда не было игрой, – Быстрая дробь каблучков сзади, прикосновение к локтю – и его глупое сердце проделало сальто-мортале.
Он быстро обернулся.
– Это не было игрой… – прошептала Дениза снова, запрокинув лицо, и ее губы оказались так близко…
Раздавшийся не вовремя стук за дверью заставил их шарахнуться в стороны. Но никто не вошел.
Дениза взяла его руки в свои, и их пальцы переплелись. – Наберитесь терпения… Я даю Филипу последний шанс. Если он не пройдет проверку, наша помолвка никогда не станет официальной. И могу вам пообещать, что тогда в моих мыслях будет один-единственный мужчина, и его имя – не Гидеон Берот.
Сердце билось все громче, заглушая тихий голос разума. – Это должен быть человек, который сможет составить вам достойную партию, – напомнил он скорее себе, чем Денизе.
– Я не тороплюсь выходить замуж. Многое может произойти, скажем, за два года. Человек отважный может покрыть себя славой на поле боя, – она одарила его многозначительным взглядом, – сделать успешную военную карьеру, особенно имея такого покровителя, как Филип.
Картмор был способен на великодушие, но Фрэнк сомневался, что оно простирается настолько далеко. Да нельзя было принять его помощь и одновременно соперничать в любви. Ну так что ж! Фрэнк был молод, а значит – глуп и самонадеян, и ничего не мог поделать с надеждой, загоравшейся в груди. Теперь, когда он имеет право уповать на такую награду, единственное, что его остановит – это смерть.
Слова Денизы сказали ему и другое – она все еще любит Филипа, думает о браке с ним. И все же Фрэнк склонился и молча запечатлел на ее руке поцелуй, печать на их ненадежном пакте.
В общий зал Фрэнк вылетел словно на крыльях. И почти сразу же рухнул на землю, увидев невдалеке белое платье Гвенуар Эккер.
Он не обменялся с этой девушкой и парой слов – как же может заговорить с нею о столь деликатных вещах? Нет, немыслимо. Или все же попытаться предупредить?
Фрэнк заметил Филипа. Махнув рукой, тот пробирался к нему из дальнего конца зала, с дружеской улыбкой на лице.
Неужто они начнут весело болтать о пустяках – после той беседы, что состоялась у Фрэнка с невестой Картмора? Это ли будет не лицемерие? Улыбаться, смеяться над шутками друга, вспоминая вкус губ его невесты, ловить ее взгляд через его плечо. Жизнь казалась такой простой, когда Фрэнк приехал в столицу… Просто поступать по чести, не трусить, говорить, что думаешь, и принимать все последствия без жалоб.
Филип был уже близко… А двери – еще ближе, и Фрэнк бежал с поля боя, как последний трус.
~*~*~*~
III.
Познающий вел свой рассказ, а Фрэнк то и дело поглядывал туда, где, позади могучего ствола дуба, серели угрюмые стены особняка. Потемневшие от времени, проросшие мхом, в трещинах будто в морщинах, со слепыми бельмами забитых досками окон на первом этаже. Выше, сквозь переплетение лысеющих ветвей, сквозь бронзу листьев, просматривались диковинные дымоходы и башенки, остроухие наличники слуховых окон. Старая архитектура, той поры, когда строгой гармонии пропорций строители предпочитали бурный полет фантазии. Над продырявленным куполом домашнего храма торчала голая ржавая игла – шпиль, утративший знак Руна.
Скоро набежали тучи, вновь скрывая солнце. И чем дальше звучала история Дома Алхимика, чем больше блекли, выцветали краски вокруг, превращая день в мертвенное подобие себя самого, тем мрачнее и неприютней выглядел силуэт дома впереди.
…Когда-то особняк, выстроенный на развалинах строения еще более древнего, служил пристанищем для странствующих пастырей. С тех пор священнослужители перебрались в жилище пороскошнее, а дом не раз сменял хозяев, пока последним его владельцем не стал, лет эдак с полсотни назад, чужеземный ученый-алхимик.
Чужестранец жил в добровольном заключении, не появляясь даже в собственном саду, но это-то и вызывало подозрения у его соседей. Эти простые люди строили самые мрачные предположения о том, что творится в особняке за закрытыми дверями. Ползли слухи, один фантастичнее другого. Разве не странно, что слуга у чужеземца – немой? Не иначе, специально, чтобы не проболтался о колдовских чернокнижных опытах хозяина!.. И не чудно ли, что из фигурных труб особняка валит иногда дым не приличного, скромного серого цвета, а зеленый или даже красный?
У ограды особняка не раз замечали кота, подозрительно черного и до странности большого, и находились среди соседей те, кто утверждал: то чужеземец выскальзывает на улицу затемно, обернувшись черным котярой. Зачем – этого они объяснить не могли, но в одном ручались – алхимик не выносит света Божьего потому, что запродал душу Темнейшему.
В один непрекрасный день окрестные жители услышали то, что подтвердило – и превзошло – их худшие опасения.
Кроме немого слуги, приехавшего с хозяином из дальних земель, в особняке пару раз в неделю появлялись приходящие слуги – местная женщина, которая драила котлы, штопала, стирала хозяйское белье, и парень-садовник, тоже из местных. До него должность садовника занимали уже двое, но их уволили за то, что совали нос, куда не следует – прогнали, в конце концов, и этого.
Из особняка парень ушел с горстью медяков за пазухой и сплетней на языке.
От служанки ему удалось узнать, что хозяин их частенько спускается в подвал – один или со своим немым слугой. Только Темнейший знает, чем они там занимаются, но не иначе, как всякими чародействами.
Любопытство жгло парня, а еще вспомнилось ему, что алхимики умеют превращать низменный металл в золото… И вот как-то раз, улучив момент, когда немой слуга ушел по делам, садовник прокрался к двери подвала. Заглянул осторожно внутрь – и едва дух не испустил от страха.
Алхимик был там, и глаза его – нет, глазищи – пылали как две плошки, разгоняя мрак своим болотно-желтым сиянием. Стол перед ним прогибался под тяжестью золотых монет, а за спиной, на полках, лежали черепа, десятки, может, сотни человеческих черепов. Еще здесь висели связки иссохшихся кистей, а в блестящих сосудах, расставленных по столу, вращались глазные яблоки. В углу же стоял скелет, и к нему алхимик повернулся, сказав грозно: – Силами тьмы приказываю тебе: подойди, возьми это золото и стереги его.
И садовник с ужасом увидел, как в пустых глазницах вспыхнули огоньки… Тут-то он пустился бежать, забыв обо всем на свете, но еще долго слышал, как клацают внизу лишенные плоти кости…
Этот рассказ потряс местных жителей. Они понимали – в чем-то парень приврал, тем паче, что сочинять любил с детства, но не во всем же! Запали им в душу и слова про золото.
Соседи хотели уже идти громить дом колдуна, удержал лишь страх перед черной магией и городской стражей… Утешились тем, что закидали камнями сад и расписали ограду непристойностями.
Но худшее было впереди.
Служанка-поденщица, привлекательная молодая женщина, что называется, в самом соку, однажды утром ушла на работу в особняк – и так и не вернулась. Ее муж сразу забил тревогу. Он и пускал-то ее туда, скрепя сердце, потому что семья крайне нуждалась в деньгах…
Окружив себя для храбрости друзьями, мужчина направился к особняку, требовать, чтобы ему вернули жену. Долго пришлось стучать и колотить, прежде, чем за дверной решеткой показался хозяин.
Алхимик и не подумал открывать визитерам. Проворчал, что только черт знает, где сейчас эта бабенка, и куда запропастился его проклятый слуга, – не самый удачный выбор слов! А потом велел убираться восвояси.
Безутешного мужа это успокоить никак не могло.
А на следующий вечер произошло доселе невиданное – алхимик самолично появился в одной из местных лавок! Удивление и волнение бакалейщика переросли в ужас, когда он заметил, что рукав странного гостя испачкан кровью…
Алхимик слегка смутился под его перепуганным взглядом, и пробормотал, что де с тех пор, как исчез его слуга, ему приходится выполнять всю работу самому, вот он и поранился.
Когда лавочник поведал об этом случае соседям, те не сомневались ни мгновенья – рукав алхимика замарала кровь служанки, которую он умертвил собственными руками. Сейчас ее тело лежит в подвале – возможно, рядом с трупом немого слуги – чтобы послужить алхимику в его темных чародействах…
Гнев разгорался в сердцах. Такое было невозможно стерпеть!
Возбужденная толпа вооружилась всем, что под руку придется, и отправилась приступом брать дом проклятого колдуна. Размахивая факелами, люди окружили особняк.
Лицо хозяина дома мелькало в окне второго этажа, но он не вышел к гостям, даже тогда, когда в стекла полетели камни и горящие тряпки. Это, впрочем, было не удивительно. Удивительным оказалось то, что, когда разъяренная толпа выбила двери и пронеслась по комнатам, громя мебель, то не обнаружила нигде ни алхимика, ни его слуги, ни убиенной служанки.
Единственное живое существо ждало их в самом низу, в подвале. Там, из черноты, навстречу гостям сверкнули два огненно-желтых глаза. На столе, уставленном склянками, сидел большущий черный кот и грозно урчал.
Люди потом рассказывали, что пытались поймать зверя – но тот словно таял у них в руках, обращаясь черным туманом. Так и протек сквозь толпу, выпрыгнул, с громким шипением, в окно – и был таков.
Подвал обыскали самым тщательным образом, вот только не нашли там ни сосудов, полных глаз, ни сушеных рук, ни, что печальнее всего, гор золота. Должно быть, алхимик скрыл их от взора людского при помощи чародейства. Череп отыскался всего один, пожелтевший от времени. В углу и правда стоял скелет, но его расколотили прежде, чем он успел проявить признаки жизни. Склянки, сосуды, странные смеси, белый порошок (видать, из человечьих костей), книги на чужестранном богохульном языке, листы, исписанные диковинными значками, – вот и вся добыча. А еще горсть монет, которые, как и подобает чертовому золоту, оказались на поверку фальшивыми.
Городская стража разогнала погромщиков прежде, чем они успели сжечь дом, а в последующие дни ни один честный человек уже не осмеливался к нему приближаться. Жить там, где творились столь темные дела, так никто и не захотел, и особняк с тех пор стоял необитаемым, медленно разлагаясь, добыча времени и стихий. И прочно прилепилось к нему новое прозвище – Дом Алхимика.
Местные говорили, что в заброшенный дом иногда возвращается сам Алхимик, в облике огромного кота с горящими глазами. Всех кошек темной масти в округе истребили, но оборотень, видать, ускользнул… Еще говорили, что по ночам в доме, подвывая, пляшут демоны, с которыми возжался его хозяин.
Ходили и другие разговоры – что кто-то будто бы видел "покойную" служанку Алхимика и немого слугу, когда они покидали город вдвоем. В пользу версии, по которой они сбежали вместе, говорило и то, что слуга, не считая немоты, был кавалер хоть куда, и то, что неутешный муж, придя в себя, не досчитался их с женой жалких сбережений… Да, слухов ходило много…
– Разве мог я не заинтересоваться такой историей? – спросил Гвиллим Данеон, и Фрэнк вздрогнул, приходя в себя. В углах губ Познающего собрались веселые морщинки. – Я прочел ее в городских летописях, еще когда занимал должность во дворце… Тогда я подумывал о том, чтобы написать труд по истории нашей столицы, которую изучал много лет. О, едва ли найдется на свете город, хранящий больше тайн!..
Фрэнк поежился. Зябкая сырость лезла под одежду, и глубже – в самые кости. Сидеть на открытом воздухе уже не казалось такой хорошей идеей. Но укрыться под крышей дома напротив, тянувшего к столу темные лапы теней, почему-то совсем не хотелось.
– И вы верите во всю эту чушь? – голос Грасса резал презрением.
– Во что? – живо откликнулся Данеон. – В то, что черный кот в темном подвале мог ускользнуть от кучки людей, боявшихся его до смерти? Отчего же нет, коты отличаются подобными талантами. Или во все остальное?.. Мой друг, я – Познающий. Мы – люди, изучившие древнюю мудрость Ведающих, имеем несколько ээээ более утонченное представление о потустороннем, чем невежественная чернь. Я верю в то, что человек мыслящий должен уметь а-на-ли-зировать и делать выводы.
– Мы не боимся теней на стене, – кивнула Эллис. – А помнишь ту старушку? Когда мы только обустраивались здесь, она все ходила вокруг, предупреждала, что дух Алхимика еще витает в доме, ждет, когда кто-нибудь начнет снова в нем жить. Грозилась, что дух вселится в одного из нас, и заставит убивать, – Эллис добродушно усмехнулась. – Простая наивная душа…
– Ну да, как же, как же, – закивал Гвиллим Данеон. – Поначалу соседи даже боялись к нам заходить.
– Это дурное место! – прозвучал вдруг высокий, срывающийся голосок.
Все повернулись к Лори. До сих пор девочка сидела тихо, не отрывая взгляда от стола, а сейчас подскочила, прямая и тоненькая, настоящая тростинка. – Нам надо уйти отсюда!
Эллис поднялась, и, надавив ей на плечи, заставила опуститься на скамью рядом с собой. Успокоительно погладила по волосам. – Ну что ты, Лори, милая, не говори ерунды. Она очень впечатлительная, – объяснила молодая женщина, поворачиваясь к гостям. – Расстроилась из-за Триса, бедняжка. Зря мы обо всем этом заговорили.
– Но о пропавшем поговорить придется, – снова заговорил Грасс. – Мы уже наслушались о котах, проклятых домах, и прочей ерунде. А теперь каждый расскажет все, что знает, об исчезновении музыкантишки.
~*~*~*~
Лето 663-го
…Когда он огляделся, в арочные окна уже смотрели звезды. Надо было уходить, спасать остатки достоинства, но его влекло к ярко освещенному залу, как мотылька к пламени свечи. Как будто того, что он уже увидел и услышал, не хватало, чтобы поверить.
Сам до конца не понимая, зачем это делает, Кевин снова погрузился в шумную суету.
Голоса и звуки музыки долетали словно издалека. Все это уже не имело значения. Скоро он уйдет отсюда навсегда. Как муха, присевшая на прекрасное полотно, он никогда не был частью картины.
Он ждал, что Филип подойдет его прогнать, даже желал этого, но, похоже, и Картмор, и остальные перестали обращать на него внимание. Как будто он уже превратился в дурное, смутное воспоминание. В невидимку.
К тому же, начинался новый танец. Гости образовали круг, и под звуки музыки в центр зала вышли три пары, среди них – Картмор и Гвен. Они танцевали слаженно, красиво, хотя в их движениях не хватало того огня, что раскалял воздух между Филипом и Денизой до дрожи, заставляя казаться в танце двумя половинками единого целого.
Кевин поискал в толпе Денизу, ожидая увидеть, как ее черные глаза испепеляют жениха и его пассию. Но хотя Дениза стояла в первом ряду, смотрела она не на них.
Это был взгляд исподтишка, не предназначенный для публики. Нежность смягчила ее черты, очистила на миг от гордыни, ревности и напускного равнодушия, и сейчас Дениза выглядела как обычная влюбленная девочка, какой, собственно, и была. На мгновение он даже забыл ее ненавидеть.
Фрэнк Делион ничего не замечал, погруженный в себя, понурый. Какого черта ему-то не хватало?! Кевин ненавидел его больше, чем мог выразить, бессмысленной больной ненавистью. Так голодный нищий, должно быть, ненавидит сидящих за пиршественным столом.
Грохотали каблуки, смычки скрипок скрипели по нервам. В зале было жарко, так жарко, и на лбу его выступили капли пота. Но уходить – рано. Оставался еще один человек, и еще одна попытка, заранее обреченная на поражение.
Поэтому он ждал, забившись в дальний угол, пока новые пары сменят первых танцоров в круге, пока Филип и Гвен наговорятся, подальше от любопытных ушей, их головы – так близко. Ждал, пока Филип перекидывался шутками то с одним приятелем, то с другим, слушая до боли знакомый смех, полный беззаботного веселья, ждал до тех пор, пока Картмор не отошел в другую часть зала.
Только тогда Кевин решился подойти к Гвен. Никогда он не ощущал себя таким глупцом, как сейчас, приближаясь к девушке в белом платье, а ведь это чувство всегда липло к нему, как вторая кожа.
Задумавшись, Гвен заметила Кевина, лишь когда он встал рядом.
– Вы позволите поговорить с вами?
Он ждал, что она откажет, но Гвен кивнула, не поднимая глаз. Она была бледнее мела.
– Я буду ждать вас в Портретной.
Так называли мрачноватую комнату неподалеку, где пребывали в изгнании менее удачные портреты Картморовской родни.
~*~*~*~
IV.
Обитатели дома молчали, выжидательно поглядывая друг на друга – кто заговорит первым? Детишки уже давно убежали играть, и сейчас с энтузиазмом фехтовали на палках.
– Что рассказывать-то? – буркнул, наконец, Мор. – Ушел и черт с ним! Сами сказали – какой-то музыкантишка. Не много ли чести, так с ним возиться!
– Он был моим протеже. – Судя по выражению лица, Филип тоже не питал к брату Эллис особой нежности. – И твоя сестра переживает из-за него.
– Мы делили с ним хлеб и кров, – наставительно заметил Познающий. – Это делает его членом нашей большой семьи.
– Лори, дорогая, может, тебе пойти прилечь? – спросила Эллис, склоняясь к девочке. Но та лишь мотнула головой, и еще крепче сцепила ладони на коленях. – Мы просто не знаем, что говорить. Тристан ушел, и мы его больше не видели.
Высокая крепкая женщина – Хельда – встала со скамьи и начала собирать посуду.
Грасс нетерпеливо постучал костяшками по столу. Судя по выражению его лица, он с удовольствием продолжил бы допрос в подвале Красного Дома. – Кто видел музыкантишку последним?
– Его звали Тристан, – шепнула Эллис едва слышно.
Этот вопрос поверг всех в смущение.
– Откуда же нам знать, господин Овчарка, – пробормотал в конце концов Том, усиленно морща лоб. – Ежели б знали, его б и спросили, куда Трис делся.
Грасс скрипнул зубами. – Ищейка. И мне надо знать, кто из вас видел его последним.
– Я.
Глухой, сдавленный звук, но он заставил всех вздрогнуть. Опять Лори, сидевшая с низко опущенной головой.
– Не могла ты видеть, как он уходил! – воскликнула Эллис. – Это было вечером, и ты отдыхала в своей комнате, помнишь?
– Я видела его во сне этой ночью, – падали едва слышно слова. – Тристан играл на скрипке и смотрел на меня, и эта скрипка… – Ногти терзали полупрозрачную плоть рук, оставляя красные следы.
– Ищейкам плевать на сны! – оборвал ее Грасс. Он походил на злого пса на короткой цепи, которому остается лишь хрипеть и скалить клыки. – Вы, стая ту…
– Грасс! – одернул его Филип, и тот ограничился шипением меж сжатых зубов.
Продолжил: – Мне надо знать, кто из вас видел, как Скрипач выходит из дома, и в каком часу это было.
– Что же вы сразу так не сказали, – мягко упрекнул Познающий. – Был молитвенный день, и большинство из нас работало дома… Я проводил Тристана до крыльца, кто-то из наших друзей занимался садом… Коли не ошибаюсь, ты, Мор, ты, Жаннис, – он взглянул на человечка с кривой шеей, – и наша добрая Хельда.
– Час примерно помните?
– Я знаю почти точно, – откликнулась Эллис. – Я как раз выглянула из окна, и видела, как Трис махает рукой на прощание. Я ему тоже махнула. А вскоре после этого начали бить колокола часовни Благодарной Паствы. Их слышно по всему дому, мы по ним узнаем время. Значит, он ушел около пяти, ведь так?
– Да-да, – кивнул человечек по имени Жаннис, зачем-то дергая себя за острый нос. – Он же говорил нам, что в шесть у него свиданьице намечается.
– О, об этом свидании, – Филип подался вперед, глаза блеснули, как у кота, заметившего птичку. – С кем он собирался встречаться? Расскажите все, что знаете!
Фрэнк тоже ощутил прилив азарта – наконец-то добрались до самого главного!
– Да мы не так много и знаем, да, отец? – ответила Эллис. – Хотя Трис за завтраком только об этом и говорил. Он был очень весел и доволен в тот день, – улыбка скользнула по ее губам.
