Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 76 страниц)
– Да, похоже, что на него это произвело неизгладимое впечатление, – осторожно произнесла она. – Хотя случилось так давно…
– Для других ее смерть – давнее прошлое, но Бэзил свою мать боготворил, бедняжка. Мать есть мать… даже когда она отказывается разговаривать с вами, как моя.
– Вы хотите сказать, что с ее смертью что-то не так?
– Т-ссс, у стен имеются уши, дорогая леди Валенна… – напудренное личико вдруг вытянулось еще больше, Локончики нахмурились. – И у вас тоже есть ушки! Я совсем забыл, за кем вы замужем. Все же Лулу прав – я слишком много болтаю.
Ренэ шагнула к кровати, сжав кулачки. – При чем здесь мой муж?
Вид у кавалера сделался совсем несчастный, будто Ренэ и впрямь подпаливала ему пятки, а не только мечтала это сделать. – Он-то, конечно, ни при чем… Ах, оставьте меня, я устал, мне дурно, у меня болит голова! – он повернулся на бок и закрыл голову подушкой.
В этот момент Бэзил издал мучительный стон, тут же оборвавшийся. Его приятель сразу отбросил подушку и обернулся, а Ренэ поспешно обошла ложе и склонилась над почти-принцем. Даже в полудреме, губы Бэзила продолжали что-то бормотать. У него дрожали веки, мускулы вокруг рта и носа дергались, как у собаки, которой что-то снится. Ренэ погладила его по голове, и он распахнул глаза, уставившись перед собой слепым, полным ужаса, взглядом.
– Это был только сон, – сказала она как можно тверже, положив ладонь ему на лоб. – Спите, Бэзил, все хорошо. Спите.
Он смежил веки и снова засопел, уже ровнее.
– Сами видите, его нельзя оставлять одного. Эх, а я встретил такого милашку!.. – Голубые Локончики свернулись калачиком, смиряясь. – Что ж, на то ведь и нужны друзья, правда? А с милым малышом мы в любом случае договорились на завтра.
Ренэ накинула на Бэзила край покрывала, подоткнув края. Потом попрощалась с Локончиками и оставила их одних.
По дороге к лестнице Принцесс, Ренэ, все еще погруженная в свои мысли, прихватила вазу с размякшими пирожными. Завернув к дивану, меланхолично размазала сласти по голове и спине продолжавшего храпеть борова.
Надо найти распорядителя – или кого-то в этом духе – чтобы позвали ее слуг и кучера. На улице ждала карета, а дальше – особняк Валенна.
Было грустно и немного противно, что сказка закончилась почти так же уродливо, как бывало с приемами в их унылом родовом замке. Но еще печальнее было то, что Ренэ не хотелось идти домой. Она предпочла бы остаться рядом с жалким ноющим существом, в которое превратился принц, держать его за руку и гладить по голове, чтобы ему было не страшно, когда проснется.
~*~*~*~
Лето 663-го
Филип его не простил. Это стало ясно, когда, после бессонной ночи, Кевин появился в Академии. Друг даже не взглянул на него и сел подальше, между Полли и Делионом.
На лекции Кевин едва разбирал что-то из нудного бормотания Стевана Остроумного сквозь гул в голове.
В перерыве, компания Филипа, как обычно, собралась в тенистом внутреннем саду, у бившего из стены фонтана. Делион, конечно, успел влезть и сюда. Филип рассказывал какую-то скабрезную шутку, Делион неодобрительно качал белобрысой головой, а потом, не удержавшись, захохотал вместе со всеми.
Когда Кевин подошел ближе, Жерод отвернулся, Полли, добродушный дурачок, смущенно потупил глаза, Рис Раймонд фыркнул и поджал губы. Мелеар же глянул на Кевина, как на муху, упавшую в бокал, – у него был талант на подобные взгляды. Такого они себе давно не позволяли.
Гидеон, надо отдать ему должное, глаз, полных ненависти, не отводил. Было ясно – они знают. А значит, все серьезно.
Пока Филип, как ни в чем не бывало, рассказывал свои истории, Кевин стоял рядом словно на битом стекле. Друг его не замечал – остальные всячески давали понять, что ему тут не рады. Храбрецы! Ведут себя, как девчонки. Мужчины решают разногласия со сталью в руках.
Что могло быть противнее, чем навязывать свое общество кучке щенков, которых презираешь? Да лучше б его выставили к позорному столбу!
Тяжелее минут у него в жизни не было. Чтобы отвлечься, Кевин представлял, как прикончил бы каждого из этих. Мозг Берота затуманен яростью – если, осторожно защищаясь, долго удерживать его на расстоянии, тот будет нападать все яростнее, пока не раскроется для смертельного удара.
Жерод силен и методичен, но туп. Приучить его к одинаковым атакам, превратить одну из них в финт – и он твой.
А Делион… Делион – ничто. Кевин просто отбил бы его меч в сторону и вонзил кинжал в живот: лучшего он не заслуживает.
Пытка подошла к концу: ученики начали расходиться. Кевин попытался заговорить с Филипом, но тот прошел мимо, даже не повернув головы, занятый веселой беседой с Делионом.
Это было только начало. В следующие дни опять начались мелкие подколы и унижения, тайные пакости, шуточки за спиной, которые почти прекратились с тех пор, как Филип сделал его своим другом. В Академии Кевина вновь старательно обдавали ледяным презрением. Он знал, Филип не унизится до того, чтобы подбивать кого-то: Картмору достаточно нахмуриться, а другие все сделают за него. Гидеон и Мелеар постарались тут наверняка.
Плевать: если это большее, на что способны выпускники Академии, андаргийцы могут спать спокойно. Не думал он, что будет скучать по уличным сорванцам, которые колотили в детстве его, странного молчаливого сына "задаваки". Те хотя бы нападали в открытую, пусть их и было по пятеро-шестеро против одного. Кевин дрался с ними до крови, отчаянно и озверело, а когда начал матереть, уже они обходили его стороной. В детстве он ненавидел соседских мальчишек до дрожи, и по ночам, в кровати, молился Темному, чтобы тот влил силу в его щуплые руки, – единственная его мольба, что была услышана.
Этих он ненавидел в тысячу раз сильнее. Как драться со сплетнями, с шепотом за спиной? О, как он мечтал, чтобы они попытались напасть – хоть вдесятером!
Иногда он ненавидел и Филипа – сто раз в мыслях отправлял его к черту. Он извинился, чего еще надо? Стоял на коленях перед избалованной сучкой. Делион целовал ее не раз, и не только – а Филип простил его и приблизил к себе. Эта несправедливость жгла сильнее всего.
А потом – с неизбежностью стрелки маятника – место злости занимала вина. Целовать невесту друга – это ли не предательство? Кевин сам сказал бы: за такое надо убивать. Филип никогда не подаст вида, но, может, ему тоже больно? Он удостоил Кевина доверия, а тот его подвел. Если б знать, что творится у него в голове!.. Может, он ждет лишь, чтобы Кевин еще раз попросил прощения, добровольно, от души?
Было странно бродить по бесконечным коридорам Академии одному. Кевин любил уединиться в компании хорошей книги или своих мыслей, но отвык быть один среди людей. За плечом Филипа он становился невидимкой – просто грозная тень, и это ему нравилось. У него было место, цель, не приходилось думать, где стоять и рядом с кем садиться. Теперь он ощущал себя словно голым. Всегда смотреть четко перед собой, чтобы не встретиться ни с кем взглядом. Ни к кому не подходить слишком близко, чтобы не вообразили, что хочет их компании. Всегда настороже. Изгой.
Где-то через неделю после того ужасного вечера в библиотеке, они с Делионом столкнулись на ступенях крыльца Академии. Фрэнк кивнул ему и улыбнулся. Конечно, бастарду непременно надо быть благороднее всех…
Гидеон считал, что Делион – просто тряпка, но Гидеон был туп. Кевин понимал игру Фрэнка, ее соль. Своим поведением тот хотел показать, что выше их мелких склок, выше них, даже Филипа. Кевин с удовольствием свернул бы бастарду шею – но тогда Филип его точно не простит. Нельзя ломать чужие игрушки.
– Мои приветствия, – Сгорая от презрения к себе, он заставил губы сложиться в улыбку. – Странно, что именно ты не рвешься меня убить.
Может, Делиону на самом деле плевать на Денизу? Может, ему на всех плевать? Отсюда и это противоестественное ангельское добродушие. Если так, как же он ему завидовал…
Фрэнк пожал плечами, взор его – все так же ясен. – Я слышал, что ты сказал грубость леди Денизе. Это, конечно, очень некрасиво, но ведь ты попросил прощения, что еще тут можно сделать? И потом, если Филип не счел нужным тебя вызвать, будет странно, коли это сделаю я.
Сердце Кевина забилось быстрее. Филип им не сказал, что произошло на самом деле. Видимо, чтобы обойтись без дуэли. Знак, что примирение возможно? А если Дениза не проболтается Гвен, та тоже может ничего не узнать.
– Это, конечно, не мое дело, – продолжил Фрэнк, – но, быть может, тебе стоит извиниться еще раз? Будет грустно, если вы с Филипом так и рассоритесь, вы ведь были такими друзьями!..
Были – прошедшее время.
– …А после той ночи, ты знаешь, о чем я, я думал, мы все станем друзьями навек.
Кевин тоже так думал, какое-то краткое мгновение, и воспоминание об этом заставило его заговорить. – Я не горжусь своим поведением, сам понимаешь, – он старался взять непринужденный тон. – Я просил прощения на коленях, но леди Дениза все еще сердится, на что имеет право… Я был бы рад возможности снова извиниться. – Может, Филип выдерживает характер, чтобы ублажить Денизу? Она-то спит и видит, как они зарежут друг друга ради нее.
– Может, мне удастся ее уговорить?.. Я поговорю с ней.
Ты-то можешь уговорить ее на что угодно, подумал Кевин злобно. Небось уже «уговорил». Но он лишь улыбнулся и поблагодарил человека, которому охотно разбил бы голову.
Унижение того стоило. На следующий день, после занятий, к нему подошел Филип. Он был так холоден, что подготовленные, сотню раз продуманные слова замерзли у Кевина на губах. Но главное, Филип заговорил с ним, и пригласил к себе домой.
– Офелия меня просто замучила, ей непременно надо тебя поблагодарить и вручить какую-то вышивку. Если хочешь безделушку на стену, приходи послезавтра, в семь. Будут танцы.
Кевин не отказался бы от этой безделушки за все сокровища мира.
~*~*~*~
X.
Этот подвал сменил в его кошмарах Скардаг, темный гроб, в котором он сам себя запер. Крики и стоны, хриплое дыхание и вонь. Кровь, пот, рвота порождали смрад, говоривший о чем-то куда худшем, чем смерть.
В данный момент в пыточной было тихо.
Наверное, худшее, через что проходят люди в нашем подвале, размышлял Фрэнк, это ожидание. Остаться одному во мраке, в когтях воображения, рисующего все новые пытки. А потом услышать скрип двери, медленно поворачивающейся на ржавых петлях. Струя света заливает лестницу, и ты смотришь, беспомощно и безнадежно, как на ступенях разрастается тень, ближе и ближе подползает к тебе по загаженному полу, и постепенно обретает плоть.
Как сейчас.
Черный двойник Ищейки вытянулся в длину, дотянувшись головой до сапог Фрэнка. Широкие плечи стали еще шире, коснулись угольной тьмы, жившей у стен, слились с ней. Дверь со стуком захлопнулась. Застонали ступени.
Фрэнк ждал приближения Кевина Грасса, держа кинжал на виду.
– Мне сказали, мой лорд взял ключ от подвала.
Кевин остановился на границе круга света, рисуемого стоявшим на полу фонарем. Лицо скрывала тень.
– Я принес нашему заключенному воды и немного вина, – Фрэнк кивнул туда, где сломанной марионеткой скрючилось у стены тело.
– Спорим, он выбрал вино, – хмыкнул Грасс. – Мне кажется, вы ошиблись с призванием, господин Делион. Вам стоило бы стать пастырем.
– Я действительно пришел за исповедью… Ведь завтра его должны были забирать на суд, а потом – в тюрьму и на плаху. Хотел задать пару вопросов.
Когда Фрэнк обещал выполнить его последнюю просьбу, Франт заговорил охотно – хотя немногое мог прибавить к тому, что уже сказал раньше.
– Да ведь он во всем признался. Не сойдет за исповедь?
– Я хотел узнать, что он скажет, когда рядом нет Крошки, чтобы подпаливать ему пятки. И кровоточащего трупа.
Кевин погладил пальцами рукоять фламберга, и Фрэнк вспомнил укус стали на горле, горечь металла во рту, словно уже захлебываешься собственной кровью.
– Он не отпирался от прочих преступлений, но по-прежнему утверждал, что не убивал Красавчика. И я ему верю.
– Значит, мертвые все же лгут? – в голосе Грасса звучала ирония.
– Да нет, не лгут. Кровь не лжет. А значит…
Сухой смешок. – До вас медленно доходит, хотя все же быстрее, чем до этих болванов.
Кевин перекрыл расстояние между ними в два широких шага. Теперь они стояли лицом к лицу, как Фрэнк и хотел.
– Других Ищеек не было с нами, когда ты сообщил Франту подробности смерти Красавчика, чтобы во время пыток не обнаружилось, что он ничего не знает. Старик объяснял мне, как он отличает фальшивые признания от истинных, но ты позаботился, чтобы это не сработало. Ты-то знаешь его методы, – И они не видели твоих глаз, прибавил он про себя, когда я помешал тебе убить Франта. – Прикончить его во время схватки было бы лучше всего, не так ли? Вдруг он смог бы доказать, что находился в другом месте?
– Ну, это вряд ли. Его дружки едва ль пришли бы в суд давать показания, да и чего стоит слово бандита? – Грасс повернул голову к заключенному, но с той стороны, конечно, не донеслось ни звука. – Впрочем, вы правы – сдохни он сразу, было бы надежнее. Виновник – труп, дело закрыто… Разумеется, вам и тут надо было мне подгадить. Стоило вспороть вам глотку, стоило.
Но ты этого не сделал.
– А почему я его убил, догадались? – в словах Грасса звучало искреннее любопытство.
Рядом с ним Фрэнк был как в компании дикого зверя – сейчас хищник спокоен, но в любой миг может прыгнуть и растерзать в клочья.
– Как ты узнал, что Красавчик подставил того лавочника? – Фрэнк внимательно вглядывался в резкие черты, пытаясь прочесть в них правду. Он совсем не был уверен в этой части. Определить убийцу становилось просто, стоило поверить в невиновность Франта. Только трое Ищеек находились с бандитом в подвале суда, где кровь убиенного провозгласила: преступник рядом! Один из них – сам Фрэнк, второй – Старик, который не знал бы, где в тот вечер искать Красавчика, даже злоумышляй он против него. В отличии от Грасса.
Но вот мотивы убийства – здесь у него оставались лишь смутные догадки, основанные на совпадении и фразах, которыми обменивались Грасс и Доджиз. Все те намеки, которые он пропустил в тот день мимо ушей, великий умник!
Оставалось надеяться, что Грасс скажет ему правду. Терять Кевину нечего – в убийстве он практически признался.
И Грасс заговорил: – Там с самого начала что-то дурно попахивало. В нашем деле быстро начинаешь понимать, когда человек врет, а когда говорит правду, и мне сразу показалось, что лавочник и впрямь ошарашен, что у него нашли краденые вещи. Но мне было не до него, а потом он почти сразу испустил дух в нежных лапах Крошки, – Грасс опустил взгляд на кинжал в руке Фрэнка и усмехнулся одними губами. – За телом пришли его отец и жена, бабенка из тех, по каким истекают слюной болваны вроде Доджиза. Молодая, вымя, бедра, все такое. Было видно, что она не слишком-то убивается, хотя глаза держала долу. Наши, конечно, вились вокруг вдовушки как мухи у свежей кучи дерьма. А Доджиз – худший бабник из всех, вощивший усы как раз ради таких случаев, даже не взглянул в ее сторону. Я решил проследить за ней – просто из любопытства. Доджиз бы слежку заметил, но бабенка оказалась легкой добычей. Я застукал их с Доджизом в захудалой таверне на окраине города, где они встретились чтобы пообжиматься. Видели бы вы их физиономии, когда я появился в дверях!.. Эта сучка использовала Доджиза, чтобы избавиться от муженька. А потом, кажется, бросила, не будь дура.
– И ты молчал? Никому не сказал?
– Я удовлетворил свое любопытство и заставил Доджиза корчиться, как угорь в кипящем масле. С меня этого было вполне достаточно. Какой смысл что-то говорить? Фрэнк не мог поверить своим ушам. – Смысл в том, что свершилась бы справедливость.
Грасс вгляделся в него, прищурившись, словно спрашивая себя, как можно жить на свете и быть таким глупцом. – Справедливости не существует. Иногда одни люди убивают других, вот и все. Впрочем, я был наказан – то ли за молчание, то ли за любопытство. Доджиз так перепугался, что начал подлизываться и пресмыкаться, и вконец мне осточертел. Я-то думал, он попытается от меня избавиться, но, видать, не верил особо, что я открою рот. Или храбрости не хватило.
Фрэнк сжал зубы, пытаясь удержать гнев под контролем. – Ты мог бы очистить имя невинного человека.
– У лавочников нет имен. Да Роули и не позволил бы этому делу всплыть. Самое большее, прогнал бы Доджиза из отряда. После бабенки остался бы ребенок… Все, что оставалось, это зарезать виновного Ищейку. Я это проделал – так вы, мой лорд, все равно недовольны!
– Но почему именно сейчас?
– Доджиз здорово перетрусил, когда вы сказали, что лично изучите дело. И я его слегка припугнул в разговоре, хотя до вас, кажется, как обычно ничего не дошло.
Дошло, подумал Фрэнк, но медленно.
– Когда я вышел из таверны, то знал, что он догонит меня, и нарочно едва плелся. Так и произошло. Доджиз опять начал ныть, уговаривать, пресмыкаться, стараясь заручиться моим молчанием. Я послал его подальше. Но нет – ему нужны были обещания, клятвы. Ну так я его успокоил. Раз и навсегда.
– Да, но ты не объяснил почему. Стало жаль старика?
Кевин помолчал. – Может быть. Он взывал о помощи к демонам, разве не забавно думать, что один из них его услышал? А может, я больше не мог глядеть на эти усы. Есть разница? Доджиз кормит червей. Никому не будет дела, за что я его убил.
– Мне есть. Я думал и о другом варианте: вы могли вместе подставить сына старика. Доджиз – ради женщины, а тебя он мог, например, подкупить. Если бы мы вышли на Красавчика, он и тебя бы тут же выдал. А уж я-то дело заминать не стал бы. Ты мог убить своего соратника, чтобы спасти свою шкуру. В этом случае, я только что совершил большую ошибку.
– Очень может быть. Но за чем же дело стало – идите к Роули. Я отпираться не стану, да и свидетель у вас есть… если он был в себе, чтобы что-то услышать.
Кевин прошагал к арестанту, хлестнул по щеке – и отшатнулся.
– Сомневаюсь, – ответил Фрэнк.
– Ты убил его, – голос Грасса был пуст, безжизнен, как телесная оболочка, оставшаяся от Франта.
– Он заслужил смерть за былые преступления, но те муки, которые его ждали… не уверен, что кто-то такое заслуживает. Включая и того, кто убил Красавчика на самом деле.
Грасс резко развернулся, ощерившись по-волчьи. – Я не желаю быть тебе обязан.
– Ты это уже говорил, – сухо заметил Фрэнк. – Жизнь свою ты не слишком ценишь, так за что чувствовать себя обязанным? Впрочем, как хочешь, – можешь идти и покаяться перед Роули. Мне все равно.
В мертвенной тишине было слышно, как капает где-то вода. А может, это кровь Франта, капля за каплей, вытекает из раны меж ребер, куда загнал кинжал Фрэнк. Да простят его Боги.
– И мой лорд оставит убийцу на свободе? – недоверчиво хмыкнул Грасс.
Я – тоже убийца. А в жизни нет простых решений.
Фрэнк вспомнил старика, как ветер трепал его седые волосы. Вспомнил меч Грасса у горла – и то, что он его отвел. Улыбку Красавчика, такую обаятельную, и кинжал, который тот метнул, – кинжал, что, возможно, спас Фрэнку жизнь.
"Впечатляющий бросок, сказал Кевин. Не знал за тобой подобных талантов, Доджиз".
Была у Фрэнка еще догадка о том, почему Грасс решил убить Красавчика. Вопрос вертелся на кончике языка, но он проглотил его, зная – если он прав, Грасс не признается в этом даже под пыткой.
– Я предпочитаю верить, что ты убил его, чтобы покарать за преступление…
– Премного благодарен, – саркастически ответил Грасс.
Фрэнк проигнорировал его реплику. – …Что в тебе осталась еще частичка благородства. Надеюсь, это так. Теперь я в ответе за все, что ты можешь еще натворить. И буду наблюдать за тобой, чтобы понять, совершил я ошибку или нет.
Грасс усмехнулся. – И что сделаете, коли это ошибка?
– Ты сам говорил – стреляю я метко.
Кажется, Кевина устроил такой ответ. Он кивнул. – Что ж – почаще тренируйтесь.
Они пересекли подвал и начали вместе подниматься вверх по лестнице.
Часть III. ~ БЛАЖЕННЫ АЛЧУЩИЕ ~
XV. ~ День, когда умерла музыка ~
~*~*~*~
22/10/665
I.
Построение. Капитан Роули прохаживался перед своими Ищейками. Дождь отбивал по крыше Красного Дома непрестанную тупую дробь, и Капитан вторил ему, наигрывая злобное стаккато жезлом по нагруднику. Воспаленные глаза сузились до щелочек.
– Франт мертв. Ежели кто-то из вас приложил к этому руку, он поступил как последний дубоголов.
Недавно Фрэнк попросил Роули не бить членов его отряда, и тот пообещал, скорчив жуткую гримасу. Похоже, сейчас он горячо сожалел о своем согласии.
Ищейки переглянулись между собой, Боб Пайл бросил тревожный взгляд на Фрэнка и тут же опустил глаза.
Фрэнк давно не чувствовал себя так спокойно и уверенно.
– Его убил я.
– Вообще-то, его убил я, – поправил Грасс.
Этого только не хватало!
– Это сделал я, – повторил Фрэнк. – Вы можете спросить Боба, я брал у него вчера ключ от подвала.
– Похоже это на нашего командира – прирезать беспомощного человека своими белыми ручками? – презрительно осведомился Грасс. – Во время пыток он защищал его от справедливого возмездия, словно братца родного. Это моя заслуга, и я не намерен делиться ею с другим. Не мешали бы мне, прирезал бы его еще во время ареста.
Благородно со стороны Кевина – брать ответственность на себя. И не слишком последовательно, учитывая, что вину за собственное преступление он умело переложил на другого.
Грасс просто не хочет быть мне обязанным, понимал Фрэнк. Во всяком случае, так он объяснил бы свой поступок сам.
– Почему именно ты должен был прикончить ублюдка, Грасс? – Прыщи сердито пылали на узком лице Раса. – Мы все хотели это сделать!
– Когда я хочу кого-то убить, – презрение в голосе Кевина стало таким едким, что могло бы проесть дыру в металле, – то иду и убиваю. Чего вы тогда ждали?
– Это был я, – повторил Фрэнк, но никто его, кажется, не слушал.
Комар с вызовом оглядел соратников. – Красавчик с Грассом были вроде приятелей. А нам он был другом. Разве можно было стерпеть, что гад этот спокойно дышит одним с нами воздухом?
Остальные согласно загудели.
– Мож быть такое, что это я прикончил душегуба, – заявил вдруг Старик, выпячивая подбородок.
– Или я, – буркнул угрюмый Борден.
Воздух наполнился голосами Ищеек, рвавшихся сознаться в преступлении. Фрэнк был тронут тем, как они защищали друг друга, даже ненавистного им Грасса. Все же даже в их темных душах скрывалось немало хорошего. Глядя на Старика, Фрэнк в который раз подивился противоречивости человеческой натуры.
Роули слушал подчиненных с гримасой кислой, как уксус. – Когда я сказал "ежели", я не думал, что кто-то окажется настолько… отважен, чтобы признаться. Окажите милость, заткните пасти. Что ж, раз стольким людям чудится, что Франта прикончили именно они, я скажу так: похоже, что эта толстая дура, кухарка, по ошибке добавила вам в жратву мухомор или два. А Франт издох сам, потому что Темный Властелин не мог дождаться, когда заполучит в когти такую отменно гнусную душонку. Вот только жаль, что бедняга умер, не дождавшись угощения, приготовленного ему нашим Алым Генералом. Ему предстояла такая казнь, каких мало – урок всем злодеям, что умышляют покуситься на представителей закона.
Старик важно огладил усы, как часто делал, прежде чем изречь нечто глубокомысленное: – Этой беде легко помочь. У нас все еще есть тело для поругания. Я скажу так: четвертовать Франта прилюдно и оставить труп кормить мух. А сердце его черное сжечь на перекрестке, штоб и после смерти он не знал покоя.
Его слова заставили Фрэнка поморщиться. По крайней мере, тело – все, что им осталось. Душа бедняги улетела уже далеко.
На этом с Франтом было покончено.
~*~*~*~
Лето 663-го
Новые сапоги, приятно поскрипывавшие на ногах, были темно-красными, цвета запекшейся крови. Над головой простиралось вечернее небо, серое, как глаза человека, которого он убил.
Эту работенку Кевину подбросили в Своре. «А чего ты ходишь в старых тряпках, как нищий? Я гляжу, у тебя скоро подметки отвалятся», спросил его как-то Доудер, корноухий мужичок лет сорока.
Ответ Кевина так насмешил Доудера, большого весельчака, что недожеванные куски мяса вылетели из его рта с раскатами хохота. "Ежели мужчина умеет держать в руках меч али нож, он никогда не останется без золота", пояснил он потом. У Доудера были добрые глаза, и, для одного из Своры, неплохой характер. В волосах уже хватало седины, косматая борода, скрывавшая пол-лица, смешно топорщилась на подбородке. Кевин не знал, за какое преступление ему обрезали уши, но Чокнутый Марч сказал, что последнего, кто прошелся на этот счет, Доудер бил головой об стол, пока от лица не осталось кровавое месиво.
Они подкинули ему возможность подзаработать по доброте душевной, хотя никто не заподозрил бы Свору в ее избытке. Для Доудера и его приятелей выполнить такую работенку было как комара прихлопнуть. Даже проще – комары летают, юноша – теперь мертвец – летать не умел.
"Какому-то дядюшке надоел племянник", так сказал Марч. "Ты не представляешь, сколько их в городе – наследников, уставших ждать, обманутых мужей, родичей, осточертевших друг другу."
Это оказалось слишком легко – вот, пожалуй, от чего на душе у Кевина было скверновато. Да, пришлось постараться, чтобы выследить жертву, улучить момент и завязать ссору, найти место для дуэли подальше от любопытных глаз. ("Стража смотрит в другую сторону", поучал Доудер. "Но не всегда.") Зато, когда дошло до дуэли, стало ясно, что молодой купчик зря нацепил на пояс меч. Он разоделся как дворянин – шляпа с лисьим хвостом, шпоры на сапогах, золоченые ножны – дрался же, как подобает сыну торгаша. Кевин предпочел бы, чтобы это больше походило на схватку и меньше – на работу мясника. У купчика не было ни единого шанса, и он сам это понял, когда второй удар Кевина выбил из его руки меч, а третий – разрубил ему запястье. Искаженное страхом и болью, лицо с пушком на верхней губе стало вдруг совсем юным, и даже смерть не прогнала ужас из остекленевших глаз.
Кевин не дал ему закончить мольбу о пощаде. В поручении ясно говорилось – убить. Острие вошло в незащищенное горло, как нож в масло.
Этот хрип… Он до сих пор стоял у него в ушах.
Зато теперь по аллейной дорожке во дворец Кевин шел, запахнувшись в новый плащ из хорошего сукна. Шляпу украшали пушистые белые перья, сапоги не черпали воду, а над ними виднелась полоса шелковых чулок. Дублет он надел старый, – серая ткань лоснилась на сгибах, но при свечах еще сойдет.
Больше не надо будет делать вид, что не замечаешь недоумевающих и презрительных взглядов, устремленных на твою потрепанную одежду и обувь. Брови холеных слуг не поползут вверх, лакеи не будут прятать смешки. Филипу не придется за него краснеть и предлагать унизительные подачки. Ради этого Кевин готов был прирезать сотню купчиков.
Разумеется, по грязным улицам он не стал тащиться в новых сапогах, поэтому мешок со старыми пришлось оставить у привратника. Что ж, так поступали и люди побогаче, чем Кевин, если не держали лошадей.
В холле его встретил главный лакей, напыщенный толстяк в ливрее из золотистой парчи, каждая сверкающая пуговица которой стоила больше, чем все, чем владела семья Ксавери-Фешиа-Грасс. С высоты своего величия лакей окинул Кевина снисходительно-оценивающим взглядом, какой никогда бы не позволил себе обратить на гостя более богатого и знатного. Но во дворце Картморов все слуги знали, кто такой Кевин Грасс и откуда. Причуда Филипа, предмет покровительства, господин Никто.
– Давно вас не видели, господин Грасс, – В добродушной улыбке было больше фамильярности, чем почтения. – Гости Его Милости собрались в Самоцветном салоне. Вы помните, где это, или вас проводить?
Разумеется, он помнил.
~*~*~*~
Кевин пришел точно в назначенное ему Филипом время – еще бы! – и все же застал веселье в полном разгаре. Уже порхали смычки скрипок, шумело и пенилось в бокалах игристое вино. Кавалеры, обступив красоток, шептали выспренние комплименты, делая вид, что верят в их правдивость, а красотки жеманились, притворяясь, что не верят.
Здесь собралась обычная компашка Филипа – его друзья, приятели, и приятели приятелей из Академии. Этим ни к чему было скрывать свое отношение за опущенными ресницами и кислыми минами. Презрение, раздражение, удивление, – вот что читалось на лицах при виде нежданного гостя. Конечно, думали, что больше не придется терпеть рядом с собой нищего солдатского сына в потертых сапогах.
Но больше бесил хищный восторг, вспыхнувший в глазах разнаряженных капризуль, подружек Денизы, которым она наверняка наболтала много интересного. Восторг в предвкушении скандальчика, сочных новых сплетен. Девицы болтали со своими ухажерами, и все же каждая не преминула с любопытством покоситься в его сторону. А эта дура Иветта Милан, в пышном зеленом платье похожая на кочан капусты, испуганно ахнув, обернулась к Денизе и начала делать ей знаки веером.
Дениза… Она сидела на кушетке, у ее ног – в прямом и переносном смысле – Гидеон, опустившийся на одно колено.
Леди Клери блестела зубками и сверкала глазками, глядя на Берота так, словно… словно напрочь разругалась с Филипом. А Гидеон, влюбленный болван, млел и улыбался с видом, достойным деревенского дурачка.
Когда Дениза, наконец, заметила Кевина, взор ее вспыхнул чистой ненавистью. Взаимно.
Что, коли Филип заставит публично молить ее о прощении? Кевин сглотнул. Без очередного унижения не обойдется, это уж точно. Что ж, у него нет другого выхода, как выдержать это. Заслужил.
Но как же все это тяжко!.. Пот стекал по спине, лицо закаменело под хлесткими плетьми взглядов, замеченных и воображаемых. Прямой как палка, недвижный и нелепый, с затекшими от напряжения мускулами, он торчал у стены, не решаясь смешаться с гостями. С кем ему заговорить, рядом с кем встать? Эти люди презирали его – и Кевин отвечал им тем же, в лучшем случае – жалели, и он ненавидел их за это.
Только один из тех, в чьей компании он провел несколько лет, дал понять, что знает его – подошел поздороваться Полли. Да еще с улыбкой махнул рукой Делион. Кевин слегка кивнул первому и второму. Спасибо за благотворительность.
И почему он не пьет ничего крепче вина, разведенного водой? Забиться бы в дальний угол с бутылкой, как уже сделал дебелый болван Бернард Луни, и тихонько надраться. Заплывшая речь, мутные глаза… Нет, мерзость.
Гости смеялись, щебетали, танцевали.
Надеясь, что на него уже перестали обращать внимание, Кевин пустился искать единственного человека на этом представлении, до которого ему было дело.
Вокруг мелькали фигуры в шелке и атласе, путаясь под ногами, окутывая облачками цветочных ароматов, куда то и дело вкрадывалась едкая нота пота – жарко! Наверно, от него самого уже воняло, но не задирать же руку, чтобы понюхать подмышкой перед разговором с Филипом.
