Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 76 страниц)
– Ну, конечно! Убей он меня, ты сказал бы тоже самое. Подхалим несчастный.
– Молчать! – рявкнул лорд Томас. – Не смей так говорить с братом, недавно чудом избежавшим смерти! Бэзилу нет дела ни до тебя, ни до меня, ни до чести семьи, – сейчас он обращался к Филипу, но его проклятый взгляд все также давил на Бэзила, заставляя пятиться в угол. – Единственное, чего он желает, – это выставить меня на посмешище. Тебе стоило бы брать пример с брата, Бэзил, а не оскорблять его. Иногда мне кажется, что ты безумен.
Филип успокоительно похлопал отца по руке. – Не принимайте близко к сердцу, молю вас. Бэзил – просто болван. Ничего страшного не произошло. Вы же знаете, достаточно нам сделать вид, что ничего особенного не случилось, и все решат, что произошедшее – в порядке вещей. Нам начнут подражать, как всегда. И скоро нельзя будет прийти ни на один бал, чтобы не наткнуться там на кроликов, зайцев, кур и прочую живность. Не позволяйте его глупостям испортить себе вечер.
Они стояли перед Бэзилом плечо к плечу, единые как всегда. Как же его тошнило от этого зрелища, от насмешливой мины Филипа, от постной физиономии отца!.. Наконец, этот последний вынес свой вердикт. – Ты исчерпал мое терпение. Здесь есть и моя вина – я был слишком мягок с тобой и слишком многое прощал. Даю совет – не рассчитывай на мое снисхождение в дальнейшем. Коли твое поведение не изменится, скоро ты узнаешь, каким строгим отцом и повелителем я могу быть. А сегодня, твое наказание будет таким. Во-первых, я запрещаю тебе покидать твои покои в течение недели. Слышишь?
Тоже мне, напугал! Бэзил предпочитал свою башню и комнаты всем другим местам на свете. Может, отец перепутал его с Филипом, который обожал шляться по вонючим, полным черни улицам, и, как следствие, уже пару раз едва не был съеден каким-то невоспитанным чудовищем. – А я-то как раз собирался предпринять путешествие в Андаргу! – Он закатил глаза к потолку.
– Во-вторых. Твое содержание удерживается на неопределенный срок, пока ты не начнешь вести себя, как подобает дворянину и моему сыну. А ты, – велел отец Филипу. – не давай ему денег.
– Ни юля! – весело подтвердил братец.
Вот это был подлый удар. От возмущения перехватило дыхание. – Вы желаете, чтобы я умер с голоду?! И еще называете себя отцом!
– Прекрати нести чушь! Когда тебе приходилось платить за еду?
– Значит, вы хотите, чтобы я ходил голым! И босым!
– У тебя и так больше тряпок, чем у дорогой шлюхи, – отмахнулся отец с брезгливой гримасой.
От возмущения Бэзил мог только топнуть ногой. – Но они все скоро выйдут из моды!!!
Лорд Томас вздохнул с видом человека, которому этот спор надоел задолго до того, как начался. – Продай одну из тех побрякушек, что ты так любишь. Ни одному человеку не нужно столько. Все, – Решительный жест показал, что разговор окончен.
– Правильно. Пойдемте отсюда, – Братец положил руку отцу на плечо и они вышли из комнаты вместе. В дверях Филип обернулся, высунув на прощание язык.
Типичный Филип – показывать язык брату, истекающему кровью! Да уж, ему определенно повезло с родственниками. Брат-предатель. И отец… отец-убийца?
Главное – он, наконец, один. Может зализать раны. А еще лучше – залить их чем-нибудь крепким.
Сняв с пояса зеркальце, Бэзил осмотрел свой бедный нос. Он не казался распухшим, кровь перестала течь.
Чувствуя себя совсем обессиленным, Бэзил прислонился к стене и сполз по ней на корточки. Ему надо было перевести дух. Подумать. Где-то внутри все еще бился запертой птицей страх, скребя когтями. Удары сердца как удары крыльев – вот-вот вылетит наружу из груди.
В следующий раз надо придумать что-то похлеще.
Нанести настоящий удар вместо глупого трюка, который ни к чему ни привел, ничего не изменил, – кроме его доходов.
Отец не зря его презирает, надо признать. Бэзил устраивает жалкие представления там, где другой схватился бы за кинжал. Ну что ж… когда-нибудь его ненависть превзойдет его трусость.
А пока – вино.
Пьяные внушали Бэзилу отвращение, но, иногда, надраться бывало просто необходимо. Он знал: когда ты действительно пьян, между тобой и миром встает туманная алкогольная дымка. Прошлое исчезает, а настоящее – лишь нелепый фарс, исполняемый дрянными актеришками. Можно забыть, что ты – один против страшного мира, а острым зубам и когтям можешь противопоставить лишь безупречный маникюр.
Ничто не может тебя напугать. Ничто не может причинить боль.
~*~*~*~
VI.
Филип с улыбкой шел к нему по вестибюлю, и на мгновение, все стало, как раньше. Как раньше, – когда Кевин был еще глупее, чем сейчас, а визиты во дворец составляли редкие светлые моменты в его унылой жизни.
Краткую иллюзию разбила багровая морда Роули, выглянувшая из-за плеча Картмора. Тем лучше – от хороших воспоминаний корежило больше, чем от плохих. Последним шествовал то ли слуга, то ли паж, мальчишка в цветах Картморов, с розами, вышитыми на груди дублета. В руках он что-то нес.
Поскольку Кевин не шевельнулся, чтобы приветствовать Картмора, взбешенный Роули, подлетев поближе, сбил шляпу с его головы. Она так и осталась лежать на полу, грязное пятно на безупречном паркете.
– Кланяйся его лордству, ты… – Капитан замешкался в поисках пристойного ругательства. – Задница недомытая! Он стукнул Кевина по плечу ребром ладони – и, скривившись, потряс ею в воздухе.
– Оставьте его, любезный капитан, – с небрежным жестом произнес Филип. – Кевин никогда не понимал, как вести себя в обществе, да и откуда?.. Таким вещам учатся еще в детстве – или никогда.
– Не каждому дано быть придворным кавалером, ваша милость, это удел избранных, таких вот, как вы. Но каждый может быть почтителен и знать свое место, – Если бы взгляды убивали, взгляд Роули сразил бы Кевина наповал и похоронил на перекрестке.
– А мне казалось, он как раз отлично знает теперь, где оно, его место, – мягко произнес Филип, и Кевин нечеловеческим усилием воли подавил порыв расквасить ему лицо. – Ловить всякий сброд, копаться в грязи… Выкручивать руки и выбивать зубы. Работенка как раз для Грасса.
Кевин невольно вглядывался в черты человека, которого никогда по-настоящему не знал. Все-таки Филип немного изменился – что-то жесткое, холодное, властное проглядывало за еще молодой внешностью. Что ж, пока Кевин вылавливал из каналов разбухшие трупики младенцев и выбивал признания из воров, убийц и прочей мрази, Филип успел принять участие в военной кампании и стать правой рукой своего отца.
Сколько раз он представлял себе их встречу, но ему виделся последний акт трагедии – кровопролитие, лязг мечей, предсмертные проклятия. Точно не легкая болтовня на глазах у капитана Роули. Главное, не дать Филипу увидеть ярость, что то жгла, то леденила грудь. Для Картмора чужая злость, чужая боль – как людская кровь и плоть для тварей, обитающих во мраке.
– Ведь я неплохо знаю Кевина, – Филип все не затыкался, – мы вместе учились, я даже немного покровительствовал ему. Он был готов выполнить любые поручения, очень удобный человек, и мог бы далеко пойти, но, увы, был слишком завистлив, слишком зарывался, и оказался… подловат. А среди дворян, сами понимаете… Для Ищеек это качество, наверно, даже является достоинством.
– Точно, мой лорд, – Роули закивал, преисполненный готовности соглашаться с каждым словом лорда Картмора. – Я всегда говорил Грассу, что ежели б он только научился держать себя в руках и уважать субординацию, из него вышел бы отличный служака.
– Надеюсь, ты признателен своему капитану за такую поддержку, Кевин. Есть ли более черный порок, чем неблагодарность?.. – Его слова повисли в воздухе, тяжелые, как вина, в черных глазах – вызов и издевка.
Это было уже слишком. И Картмор смеет говорить произносить это слово?! Будь у древних божество Неблагодарности, он мог бы позировать для статуи.
Безмолвная дуэль взглядов продолжалась, пока кашель Роули не напомнил, что у них есть компания. Вид у Капитана, смотревшего то на лорда, то на Ищейку, был несколько удивленный.
– Зачем вы звали меня? К чему весь этот треп? – процедил Кевин сквозь злобу, сдавившую горло.
– Я не привык оставлять невыплаченными долги, Грасс. А тебе я задолжал уже давно, – Короткая пауза была полна угрозы. – Начнем с последнего должка, а потом дойдем и до остального. Эмори, прошу, – Филип сделал знак слуге, и мальчишка зашагал вперед, выставив перед собою ладони, на которых покоился шитый золотом кошель. Под взглядом Кевина он шел все медленнее и медленнее, юное лицо отражало неуверенность.
Я что, настолько жуткий? Кевин изобразил светскую снисходительную полуулыбку вроде тех, что часто носил на губах Филип. Мальчишка попятился.
– Грасс, прекрати пугать мальчика, – Филип вздохнул. – Что за ребячество!
– Позвольте мне, – Роули метнулся к щенку-слуге, схватил ценную ношу и отнес Кевину. По дороге успел любовно погладить бочок набитого кошеля. – Благодари его лордство, тварь!
Кевин подкинул награду в руке, прикидывая вес. – Это плата за вашу жизнь? Даже коли там медяки, вы переплатили.
С губ Роули сорвалось возмущенное бульканье. – Позвольте мне, ваше лордство, отпилить его пустую башку! – взмолился он, овладевая вновь даром речи. – Только не тут, ибо какая жалость была б, забрызгай его поганая кровища такой чудесный зал!
– Ну что вы, мой добрый капитан, коли я буду обращать внимание на вяканье каждой шавки… Не бойся, Грасс, там не медяки. Серебро. Столько золота моя жизнь действительно не стоит.
Бросить этот кошель ему под ноги? Или Картмор вообразит тогда, что задел его за живое? Пока он прикидывал, как поступить, момент был упущен. – Что ж, спасибо и на том, – Кевин спрятал награду за пазуху. Это серебро станет неплохой подмогой, если Капитан погонит его после сегодняшнего из Ищеек. Поможет продержаться в городе, пока не придут андаргийцы. – Могли бы прислать со слугой, а не заставлять нас тащиться сюда.
– Во-первых, мне захотелось побольше узнать о вашем отряде. И любезный капитан Роули убедил меня вполне – ваша служба полезна и даже необходима, почти как работа "ночных мастеров". Как утешительно осознавать, что даже такой как ты, Грасс, может приносить пользу, – Филип лучезарно улыбнулся. "Ночные мастера" – что ж, похоже. Что чистить выгребные ямы, что разузнавать грязные секреты городского дна – разница невелика.
– Тогда за каким чертом отвлекаете меня от дела? Дерьмо, знаете ли, само себя не выгребет.
– В прошлую встречу мы не успели побеседовать, – ответил Филип, все так же улыбаясь. Чем больше злился Кевин, тем более невозмутимым выглядел он. – А ведь с тех пор, как ты ээээ… выпал из нашего круга, утекло немало времени. И в твоей жизни, как погляжу, – сочувственно-иронический взгляд сверху вниз, – произошли большие перемены.
– Нам с вами говорить не о чем. Да мне это и не по чину, ваше лордство. – Еще недавно мне тоже так казалось, но, очевидно, кто-то – Господь ли Света, Господь ли Тьмы, – считает по-другому, иначе не заставил бы наши пути пересечься.
Его терпение лопнуло, как перетянутая тетива. – Значит, это был Темный властелин, потому что если ты не оставишь меня в покое, это плохо кончится для нас обоих. Пора бы тебе это знать.
Кевин развернулся и пошел к выходу, не обращая внимания на возмущенные вопли Роули, – но на полпути остановился и решительным шагом вернулся назад.
– Видишь, Грасс, Судьба уже сводит нас снова, – пошутил Филип. – А ведь еще и минуты не прошло!
– Я решил, что раз уж вы заставили меня притащиться сюда, теряя время, я должен сделать хоть что-нибудь толковое. Это ненадолго, – Он начал развязывать мешок. – Я хочу, ваша милость, чтобы вы попробовали опознать одного человека…
~*~*~*~
VII.
Женщина на портрете смотрела на Ренэ сверху вниз с лукавой, снисходительной усмешкой. Ее белоснежная шея заслуживала эпитета "лебединая", художник с любовью выписал необыкновенной красоты руки, державшие букетик рыже-красных цветов, похожих на маленькие солнца. Единственным недостатком лица, одновременно сильного и нежного, мог считаться слишком узкий рот. С годами он превратился бы в некрасивую безгубую щель, но, конечно, леди Филиппа до этого не дожила. Она умерла молодой, внезапной и загадочной смертью. Картина, без сомнения, была удачной, дама казалась на ней более живой, чем иные из гостей сегодняшнего бала. И все же Ренэ ощущала легкое разочарование. Она давно мечтала взглянуть на портрет женщины, которую называли Прекрасной Филиппой, и ожидала, что та поразит ее красотой прямо таки несравненной. Между тем, за то короткое время, что она провела в столице, Ренэ встретилось немало леди, что могли бы посоревноваться внешностью с покойной женой Лорда-Защитника. Да, у Филиппы был редкий оттенок волос, и кисти такой формы встречались нечасто – если, конечно, художник ей не польстил. Но ведь и сама Ренэ – очень мила, не так ли? Все говорили, что ее большие глаза, синие, как васильки, на редкость хороши. И все же, когда она вошла в зал Роз, полный блестящих кавалеров, по нему не пронесся вздох восхищения, никто не пал на колени, чтобы провозгласить ее новой Первой Красавицей Сюляпарре. Она поймала несколько одобрительных взглядов – но и только.
Возможно, чтобы тебя нарекли Прекрасной, надо быть женой первого человека княжества, подумала Ренэ. Ничего, у нее еще все впереди. Она обратит на себя внимание этого города, пугающего и восхитительного, чего бы это ей ни стоило.
Ренэ решительно тряхнула головой, и тут же с опаской проверила, не растрепалась ли сложная прическа из локонов.
– Вы довольны, любовь моя? – обратился к ней супруг. – Говорят, это прекрасная работа, хотя я, по правде говоря, не слишком в этом разбираюсь. Пол стоял рядом, задумчиво глядя на портрет. В отличие от Ренэ, ему для этого не приходилось задирать голову, уже подернутую сединой. Высокий, статный, прямой как копье, в свои преклонные годы он смотрелся так же браво, как и кавалеры раза в два моложе него.
Ренэ надула губки. – Не такая уж она и необыкновенная красавица, по-моему.
– При дворе встречались леди, что превосходили ее красотой лица и великолепием фигуры, но когда леди Филиппа улыбалась, смотреть хотелось лишь на нее. А улыбалась она часто.
Ренэ взглянула на мужа с некоторым удивлением. В голосе лорда Валенны ей послышалась смесь восхищения и осуждения, а, насколько она успела заметить за краткие недели их брака, сложные чувства были ее супругу несвойственны.
– Когда она смеялась, становилось светлее, и кавалеры слетались, как мотыльки, на огонь ее волос.
– Это почти поэзия, сударь! – поддразнила она его. – А как вам кажется, я на нее чем-нибудь похожа?
Как всегда, когда он улыбался, ото рта и глаз Пола лучиками побежали морщинки. – Благодарение Богам, нет.
Ренэ не поняла его слов – но муж смотрел на нее с нежностью и обожанием, как и следовало, а значит, все было в порядке.
Пол поцеловал ей руку, прежде чем спросить: – Вернемся назад или вы предпочитаете отдохнуть здесь?
Ей хотелось остаться в одиночестве, перевести дух, еще раз посмотреть на портрет. И вернуться в зал Роз одной, без Пола. Может быть, тогда они будут смелее, эти одобрительные взгляды…
Убедить ее галантного супруга уйти оказалось нелегко, но, в конце концов, он решил воспользоваться этой возможностью, чтобы обсудить с Лордом-Защитником какие-то скучные государственные дела, и удалился.
По дороге сюда они прошли через анфиладу великолепных залов: Морскую столовую, где все убранство напоминало о дне морском; столовую Охотничью, с панелями редких пород дерева, шпалерами, изображавшими сцены охоты, и головой вепря-гиганта над входом; Портретный зал, где в золотом плену роскошных рам жили предки Картморов и покойные властители Сюляпарре; зал с ву'умзенскими мотивами, где стояли высокие подсвечники в виде коленопреклоненных черных фигур, а со стен сверкали клыками причудливые звери. Муж рассказывал ей о каждом зале и сообщал его название, хотя угадать было и так немудрено. Полу, простой душе, больше всего нравилась Охотничья столовая, а еще он обещал показать молодой жене коллекцию оружия, выставленную на обозрение где-то на первом этаже. Ренэ с большим интересом изучала убранство дворца, который пыталась мысленно нарисовать себе еще маленькой девочкой.
Помещение, в котором находилась картина, оказалось самым камерным из увиденных ею сегодня, и кроме них с Полом, сюда не дошел ни один из приглашенных. В фигурных подсвечниках горело дюжины четыре свечей, оживляя золото в узоре обитых шелком стен, и все же здесь было довольно сумрачно. Ренэ осмотрела остальные картины – тоже портреты – но они показались ей скучными и лишенными иллюзии жизни. На смешную старомодную одежду было интереснее смотреть, чем на лица. Ей подумалось, что такой прекрасный портрет, как портрет Филиппы, заслуживает висеть там, где его увидит больше людей.
Взгляд Ренэ невольно вернулся к картине, ради которой она сюда пришла. Вот здесь ощущалась какая-то загадка, портрет волновал, бросал вызов. Казалось, красавица насмехается над миром, который оставила.
Сквозняк заставил плясать пламя свечей, и игра света изменила неуловимо выражение прекрасной дамы. Улыбка стала зловещей, а в черных глазах Ренэ почудилась жестокость.
Кто-то обнял ее сзади за талию. Пол, подумала она, но в этот миг ей в нос ударил запах вина, а на грудь легла рука.
Жизнь с четырьмя братьями, любителями щипаться и дергать за косы, развила у нее моментальную реакцию. Ренэ ударила неизвестного локтем, развернулась и с силой залепила ему по лицу тыльной стороной ладони. Ее щеки горели от негодования. Сжав руки в кулаки, она была готова защищаться дальше, но обидчик отскочил назад, держась за нос.
– Вы что, ненормальная?! Вы знаете, на кого подняли руку?
На призрака. Молодой человек был красив, пожалуй, даже слишком красив для мужчины, но злобная гримаса испортила его кукольное личико, скривила рот с излишне тонкими губами. Мраморной белизне его кожи могла бы позавидовать любая леди, как и по-девичьи длинным ресницам, осенявшим черные сердитые глаза. На плечи падали крупные локоны цвета осенней листвы.
Он заметил взгляд, брошенный Ренэ на портрет, и возмущенно фыркнул. – Да, это моя мать, леди Филиппа Картмор Морай-Силла. Я – потомок правителей Сюляпарре, почти что принц! Пару столетий назад за такое оскорбление вам отрубили бы руку, чертова идиотка!
Ренэ похолодела. – Но, мой лорд, я замужняя женщина, а вы…! – начала она с мольбой.
– Тем хуже! – возразил кукольный красавчик. – Девице еще простительно быть дурой, но у любой уважающей себя дамы есть хотя бы один любовник, кроме старух и уродин. А чаще всего – и у них. Тот факт, что вы замужем, делает ваше поведение вдвойне непростительным.
– Вы… вы так схватили меня…
– У вас отнялся язык, что вы не могли объяснить все словами? Я просто перепутал вас с одной знакомой, только и всего. Мы собирались здесь встретиться. А вы меня едва не убили. Полоумная! – от злости его высокий голос сорвался на визг. – Но погодите – я всем расскажу, какая вы смешная недотрога! Мужчины побоятся за вами ухаживать, а я сделаю так, что вас не пригласят ни на один по-настоящему интересный вечер.
Ренэ онемела от ужаса. Это было уже слишком жестоко!
– Простите, мой… мой принц, я не так давно приехала в столицу… – смогла она наконец пролепетать.
– Я заметил, – ответил он злорадно. – Такие колье не носят с прошлого сезона!
Молодая женщина была раздавлена. Аксессуары к своему платью из нежно-сиреневого шелка Ренэ подбирала сама, но дура камеристка могла бы ее и предупредить. Вот кому следовало бы отрубить руку!
На самом красавчике ловко сидел усыпанный драгоценностям розово-серебряный наряд. В нем он казался персонажем сказки о принцах, принцессах, феях и зачарованных замках. Вот только сказка для Ренэ оказалось страшной.
На светлое кружево его воротника упала алая капля, затем еще одна. Красавчик поднес руку к носу. – Боги! Снова кровь! Вы разбили мне нос, глупое создание! – И тут он разразился рыданиями, злобными, всхлипывающими, судорожными.
Ренэ могла только смотреть на него в растерянности. Она никогда не видела взрослого мужчину плачущим. Придя, наконец, в себя, похлопала по дивану, стоявшему в центре комнаты. – Вам лучше сесть, сударь.
Красавчик залез на диван с ногами, не преминув бросить на Ренэ полный ненависти взгляд. Сев, он откинул голову назад, но девушка велела вместо этого ее немного склонить вперед. – А теперь зажмите нос пальцами. Постарайтесь прижать место, которое кровоточит, вы наверняка его ощущаете, – у ее братьев редкая неделя проходила без кровоточащих носов и разбитых коленок, но они не рыдали над своими "ранениями", а хохотали. – Теперь надо приложить что-то холодное… – За неимением лучшего, она протянула ему фарфоровую вазочку с комода. – Это к переносице… Постарайтесь не шевелиться. И, умоляю вас, не плачьте!
– Если вы не хотели, чтобы я плакал, не надо было бить меня по носу! По-моему, резонно.
Ренэ не нашла, что на это ответить. – И что-нибудь холодное к затылку, – Она подбежала к каминной полке и сняла с нее статуэтку слоновой кости. – Вот, возьмите. Знаете, вы необыкновенно похожи на свою мать.
– Какая наблюдательность! Со сломанным носом я не буду на нее похож.
– Но он не сломан! – в отчаянии воскликнула Ренэ. – Молю, успокойтесь.
К ее облегчению, рыдания постепенно сходили на нет, хотя плечи молодого человека продолжали вздрагивать.
– Я принесу из зала еще лед, – решила она.
– И позовите мою тетку, – потребовал почти-принц. – Леди Вивиану Силла.
Когда Ренэ представили хозяйке бала, она была разочарована внешностью леди Вивианы, в которой надеялась разглядеть следы необыкновенной красоты, приписываемой ее сестре Филиппе. Ни красотка, ни урод, Вивиана Морай-Силла показалась Ренэ сухой и скучной, как и полагается старой деве. Но сейчас, возвращаясь в бальный зал, она могла думать только о том, какой строгой выглядела леди Вивиана, каким суровым было выражение ее скуластого лица с решительным подбородком, каким жестким и пронизывающим – ее взор. Совсем как у лорда Томаса. Что она скажет, когда узнает, что Ренэ пролила кровь ее племянника?
Не могут же они и впрямь отрубить ей руку? Или, того хуже, перестать приглашать на балы?
~*~*~*~
VIII.
Когда Ренэ, запинаясь, объяснила в чем дело, леди Вивиана времени терять не стала. Двинулась из зала шагом быстрым и решительным, как какой-то солдат в юбке. Гости уступали ей дорогу, а Ренэ старалась поспевать за почтенной старой девой, прижимая к груди серебряное ведерко со льдом и лепеча бессвязные оправдания, которые казались жалкими даже ей самой. – Я не думала… Конечно, если бы я знала, что это он… То есть, я не знала тогда, кто такой он, конечно. То есть, если бы я знала, что это он, и кто он такой, и знала, что он – это он…
Она не знала, слушает ли ее старшая женщина, чья прямая как палка спина маячила перед глазами. Леди Силла хранила молчание в Морской и Охотничьей столовых, громко фыркнула в Ву'умзенском зале, а в Портретном объявила: – Я позабочусь о моем племяннике, а вы вернетесь к гостям, и я буду очень вам обязана, коли вы никому не упомянете об этом инциденте. Низкий голос звучал властно, непререкаемо.
– Но… – начала Ренэ.
Леди Вивиана резко остановилась и развернулась к ней. Под прицелом ее темных, цвета древесной коры, глаз Ренэ почувствовала себя крошечной и жалкой. – Будет лучше всего, если вы сделаете, как я вам говорю.
Ренэ выжала из себя слабую улыбку, которую можно было понять как согласие, но про себя уже решила, что изложит мужу свою версию событий. Заранее подластится, чтобы он защитил ее от возможных последствий. Что, если почти-что-принц решит привести угрозы в исполнение? Леди Вивиана снова подобрала юбки и устремилась дальше. В следующей комнате их ожидала встреча с Бэзилом, возмущенным и заплаканным, и Ренэ почувствовала, как на лбу выступает холодный пот. Даже собаки и соколы на картинах, казалось, смотрели на нее с осуждением.
Когда леди Вивиана статуей застыла в дверном проеме, у Ренэ засосало под ложечкой. А старая дева все не двигалась и не двигалась с места… Ренэ подошла к ней, медленно и тихо, с опаской, заглянула в лицо. Губы Вивианы были приоткрыты, в глазах – непонимание. Обойдя ее, Ренэ ступила в комнату.
Бэзил по-прежнему полулежал на диване, прислонившись головой к спинке. Его локоны разметались по малиновому бархату, золотом и медью переливаясь в сиянии свечей. Правой рукой он все так же зажимал пострадавший нос, а левая свешивалась с дивана. К этой белой, унизанной кольцами руке тянулось по полу нечто вроде гигантского червя, кусок влажной извивающейся плоти цвета сырого мяса.
Ренэ поперхнулась криком. Ее взгляд проследил чудовищного червяка через полкомнаты и до восточной стены. То, что прилепилось к ней, замарав белесой слизью шелк обивки, походило бы на огромную гусеницу, будь на этом свете гусеницы с мордами, подобными человеческим, на обоих концах вытянутого тела. Мертвенно-бледная личинка, разбухшая до огромных размеров, плавно извивалась на месте.
Червь оказался ее языком. Он тянулся из открытого рта той морды, что смотрела вниз. Эти две пародии на лицо человека были гаже всего – бескровные, безволосые, черты гротескно увеличены. И глаза, выпученные, словно в пароксизме ужаса, полные агонии, безумные.
Язык обвил запястье Бэзила… Молодой человек вздрогнул, обернулся – и завизжал так, что у Ренэ заложило уши. Ей тоже хотелось кричать, и бежать отсюда со всех ног, вот только тело не повиновалось. Из ослабевших пальцев выпало ведерко и с грохотом покатилось по полу, рассыпая лед.
Бэзил отчаянно пытался высвободить руку, вцепившись другой в бархат обивки. Тщетно. Плотная ткань треснула, разрываясь, чудовище стянуло Бэзила с дивана и с видимой легкостью потащило по полу. Только в последний миг успел он ухватиться за диванную ножку и задержать скольжение. На обезумевшее от страха лицо было больно смотреть.
Леди Вивиана пришла в себя первой. Отодвинув Ренэ в сторону, ступила вперед, сорвала с шеи цепочку со знаком Руна, и, держа перед собой на вытянутой руке, уверенной поступью двинулась к чудовищу. С губ ее срывались низкие, хрипловатые звуки, то ли песня, то ли речитатив. Ренэ не могла разобрать слов, но это походило на молитву.
Будто в ответ, чудовище оторвало жирное тело от стены, поднявшись на десятках доселе невидимых сколопендрьих ножек. С потрясающей скоростью оно сбежало вниз и, стуча по паркету, поспешило к Бэзилу.
Вивиана продолжала идти вперед, на ее лице – торжественное выражение, как у святой, готовящейся принять мученичество. А для Ренэ это было уже слишком. Больше всего на свете она ненавидела насекомых! Она освободилась от оцепенения, и вопль, распиравший ей грудь, наконец, вырвался на волю, полный омерзения и страха. А затем Ренэ бросилась бежать.
В Портретном и Ву'умзенском зале она громко визжала, в Охотничьей гостиной пару раз прокричала "Чудовище!", вбегая в Морскую, выдохнула "На помощь!", а потом у нее перехватило дыхание.
Когда она влетела в бальный зал, часть гостей уже собралась у дверей, и ее встретил ряд взволнованных, недоумевающих лиц. Но перед мысленным взором Ренэ стояла другая картина.
– Чудовище, – простонала она, задыхаясь. – Чудовище ест принца!
~*~*~*~
IX.
Мертвая голова скалила зубы в жуткой усмешке. С волос и почерневшего обрубка шеи стекала вода.
Когда она показалась из мешка, Филип невольно шарахнулся назад. Затем расхохотался. – О Боги, Кевин, ты, как всегда, неподражаем! Твоя работенка, что ли?
– Убери эту дрянь немедленно! Его милость не желает смотреть на твои головы! – заорал Роули, немного придя в себя.
– Будь это моя работа, то и проблемы бы не было, – ответил Кевин. – Увы, мы не знаем не только имя убийцы, но даже и чья это башка. Это и надо установить. Быть может, вашей милости приходилось встречать ее бывшего владельца.
– Его милость не возжается со всякими бродягами, ты, урод! – Роули наградил его пинком, который Кевин оставил без внимания.
– Ничего страшного, капитан, – Филип улыбнулся так, словно ему каждый день приходилось смотреть на куски гниющих трупов. – Дай мне рассмотреть его получше, – Кевин поднял голову повыше, и Филип, брезгливо наморщив нос, внимательно вгляделся в черты тронутого разложением лица. – Очень сожалею. Боюсь, что не имел удовольствия. Конечно, не исключено, что я мог его где-то видеть, но я не обращаю особого внимания на незнакомых мужчин. Вот если бы это была женская головка…
– Буду их все отправлять вашей милости, – пообещал Кевин.
– А с чего тебе взбрело в голову… хех… с чего ты взял, что я должен быть с ним знаком?
Кевин пожал плечами. – Я хотел показать голову не только вам, ваше высоколордство. Думаю, что это уже вторая жертва убийц, на которых мы охотимся. Первую опознать так и не удалось. Но тот труп мы показывали всякой дряни, обычным простолюдинам, пока он не сгнил, не принеся никакой пользы. Кто знает, может, искать ответы надо в высоких кругах, среди таких людей, как ваши достопочтенные гости.
– Подожди, ты что, намеревался продемонстрировать эту тухлую башку приглашенным на бал?
– Это могло бы развлечь их.
Филип хихикнул, и свободная рука Кевина сама собой сжалась в кулак. В Картморе бесило все – слишком хорошее настроение, слишком веселый смех, слишком белые зубы.
– Несомненно, это внесло бы оживление… – Филип откинул упавший на лоб темный локон. – Меня, во всяком случае, это развлекло бы. Но нет, как ни жаль, а позволить я этого не могу.
– Ни в коем случае, мой лорд! – встрял Роули, исподтишка грозя Кевину жезлом.
– Будь это какой-нибудь приемчик в честь Торговой лиги, еще куда ни шло, но сегодня наша почетная гостья – посланница Ву'умзена. К тому же, если бы этот тип был кем-то в Сюляпарре, я бы знал его.
– Он мог быть чьим-то слугой, или конюхом, – Кевин настаивал уже из чистого упрямства. По правде сказать, он и не рассчитывал на успех этой затеи. Разумеется, Филип не посмеет скандализировать своих расфуфыренных гостей. Просто приятно было представлять выражение на напудренных физиономиях вельмож, которым под нос ткнули вонючую голову покойника.
– Ты предлагаешь мне допрашивать Высоких лордов и леди про их конюхов, на балу? Брось, Кевин, даже ты не настолько туп, – Слова Филипа сопровождались еще одной снисходительной улыбочкой.
Вот бы запустить этой тухлой башкой ему прямо в смазливую рожу. Но, того гляди, его и это развеселит.
– Вы очень близко к сердцу принимаете смерть неизвестного, – продолжил тем временем Картмор. – Подозреваю, что в городе каждый день появляются новые, свеженькие покойники. Есть причина, по которой он особенно важен?
– Мой лорд, – снова вмешался Роули, – мы считаем, что злодеи, что расправились с ним, суть те же богохульники, что недавно замучили человека прямо в храме. С жестокостью, более подобающей демонам ада! Может, до вас даже слухи доходили о том вопиющем злодействе. Народу в Сюляпарре и так чересчур много, это верно, но резать людей прямо в еба… в святом храме!.. Это уже стерпеть невозможно, как сказал обманутый муж, когда любовник жены начал таскать у него табак. – Как любопытно! – в глазах Филипа плясали искорки. – То, что ты делаешь, Кевин, куда веселее, чем то, чем приходится заниматься мне. Нет, я определенно посещу ваш штаб и понаблюдаю, как вы работаете. А почему бы вам не выставить голову на созерцание на площади Принцев? – предложил он, подумав.
