Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 76 страниц)
Фрэнк и Филип не торопясь побрели следом, беседуя и стараясь не наступать на участки, обведенные белым.
Немой так и не двинулся с места. Он смотрел им вслед, когда они уходили, и Фрэнк еще долго ощущал спиной жгучий взгляд, полный чего-то, похожего на ненависть.
~*~*~*~
IV.
Лампа на восемь свечей, свисавшая с подкопченного потолка, уронила на пол каплю воска. Хорошо, что не за шиворот служке, спешившему обслужить стол по соседству, за которым что-то шумно обсуждали несколько горожан.
Сейчас, когда за окнами уже стемнело, в главном зале таверны Хитрый Лис царил уютный полумрак. Пылал большой камин, отбрасывая на стены и потолок теплые отсветы. Вкусно пахло едой. Хозяин, сразу проникшийся большим уважением к Филипу и его "простому" наряду, стоял перед стойкой и старательно улыбался гостям.
Да, провести часок здесь было бы вполне приятно – будь спутники Фрэнка разумными людьми.
Кевин сидел на стуле, прямой как рапира, меч в ножнах на перевязи плашмя лежал на коленях. Время от времени Грасс поглядывал через стол, на Филипа, и в его прищуренных глазах проскальзывало нечто темное, словно силуэт зверя в глубине чащобы.
Каждый раз Фрэнк напрягался так, будто стол должен был вот-вот перевернуться, а "пламенное" лезвие фламберга – вспыхнуть у горла Картмора. Вспоминая, что собственный меч висит на стене, рядом с длинным стройным клинком Филипа, – столь же бесполезный против Грасса, как ножик, которым Фрэнк расправлялся с куропаткой.
– Ну что, друг мой, по-моему, все довольно очевидно, а тебе как кажется? Если беднягу Триса не прирезали где-нибудь в закоулке грабители, значит, что-то пошло не так на свидании. – Филип устроился на неудобном стуле нога на ногу, одновременно вальяжно и с изяществом – на это у него имелся поистине кошачий талант. Подлавливал ножом кусочки дичи с блюда и закидывал в рот. – Итак, Трис отправляется на свидание с дамой вроде тех, что писали ему те уморительные записочки. Но муж этой новой богачки оказывается ревнивцем. Он выслеживает любовников, и…
– Ревнивый муж едва ли пустил бы жену на такой бал, – не без смущения пробормотал Фрэнк.
– Верно, – согласился Филип невозмутимо, – но одно дело – делить супругу с человеком благородной крови, а другое – с каким-то музыкантишкой. А музыкантишек не вызывают на дуэль, к ним подсылают слуг, чтобы проломили череп и бросили в реку. К тому же, у такой дамы наверняка были еще любовники, а они зачастую куда ревнивее мужей, – По губам его скользнула тонкая улыбка.
Фрэнк вспыхнул. Уж не намекает ли Филип… Но нет – Фрэнк не любовник Денизы, он ей никто. Играть эту роль досталось Алену.
Он глотнул вина, потерявшего вдруг всякий вкус. Давно пора было выкинуть из головы и проклятого Алена, и Денизу, и весь тот вечер… Но что-то не давало покоя – они шуршали, скреблись, мысли-грызуны в подполье памяти.
– Может, у тебя есть другие идеи, друг мой? – Филип обращался к Фрэнку, как будто стоящие мысли могли родиться у него одного.
– Что ты думаешь, Кевин? – спросил Фрэнк.
Тот долго не отвечал, вперив взгляд в человека напротив, и молчание его становилось все более и более грозным.
А из-за соседнего стола летел нестройный гул голосов, хрипло-сиплый:
На что годится стражник? Жрать, пить и деньги брать. На что школяр годится? Пить, драться и гулять.
На что годится пастырь? Чтоб стричь нас, как овец. На что годится паства? Чтоб блеять: «Да, отец!»*
Фрэнк улыбнулся, узнав слова знакомой песенки – одну из вариаций. Филип тоже прислушивался, потягивая вино, – или делал вид.
На что милорд годится? Чтоб к небу драть свой нос. На что сосед годится? Чтоб написать донос.
– Думаю, – Грасс, наконец, заговорил, – о том, что будет, коли окажется, что вашего музыкантишку прирезал кто-то важный. Неужто отправите под суд влиятельного лорда – или приятеля, с которым обсуждаете лошадей?
Филип пожал плечами. – Не твоя забота. Есть разные способы отомстить. Я…
– Так и думал, – оборвал Кевин, брезгливо скривив рот. – Вообще, в голову не возьму, при чем тут Ищейки. С богатенькими гостями вашего братца разбираться не нам, рылом не вышли. Если музыкантик стал добычей бандитов, остается только ждать, пока не отыщут труп – или шмотки его не попадут в одну из известных нам лавок. Разнюхивать имеет смысл лишь в одном направлении. Исходя из предположения, что прикончил вашего Тристана кто-то из его любящей "семейки".
Филип скорчил гримасу, а когда собрался удостоить Грасса ответом, его слова утонули в пении – нет, реве, ставшем вдруг просто оглушительным:
На что годится баба? Чтоб языком трепать. На что годится шлюха? На то, на что и блядь.
На что годится влисец? Не знаем мы того. На что годится Картмор? Чтоб плюнуть на него.
Брови Филипа поползли вверх, но сказал он только "Ну ладно" – и сделал глоток.
Фрэнк обернулся – соседи посматривали на них, переговариваясь. И такой версии последнего куплета ему раньше слышать не приводилось… Филипа явно узнали.
Кевин тоже покосился на соседний стол – и усмехнулся.
– Не мели чушь, Грасс, – продолжал Филип, – Данеон и его подопечные – мирные люди, последнее, что им нужно, это новые неприятности. К тому же, несколько человек видели, как Тристан уходил из дома.
– Он не единственный мог уйти из дома, – Чем больше раздражался Картмор, тем спокойнее выглядел его собеседник.
– Ты хочешь сказать, – догадался Фрэнк, – что кто-то мог незаметно выскользнуть из Дома Алхимика и проследить за Тристаном? Коли на то пошло, все знали, что в шесть часов у него свидание, и кто угодно мог заранее выйти на улицу и караулить за углом.
– Начинаете мыслить почти как Ищейка, командир.
– То есть подозревать всех подряд без причины? – уточнил Филип кисло. – Завидный навык!
Ладонь Кевина легла на рукоять меча – но смотрел он не на Картмора. От соседнего стола отделились две фигуры, двинувшись в их сторону. Один мужчина – крупный, широкоплечий – шел впереди, второй, за ним, дергал первого за край одежды, пытаясь задержать.
Фрэнк сжал покрепче ножик – на всякий случай.
– Не знаю, что вы хотите от нас, добрые люди, – произнес он ровно, – но лучше б вы шли на свое место.
Тот, кто приблизился к их столу, одеждой походил на торговца средней руки, а фигурой – на какого-нибудь грузчика. Его спутник, менее пьяный, махнул на приятеля рукой и вернулся к собутыльникам. А благоразумие этого, похоже, утонуло на дне пивной кружки – о том говорили красная физиономия и исходивший от него ядреный запах сивухи.
– Я тебя знаю. – Толстый палец ткнул в сторону Филипа. – Ты – этот, как его там. Сын нашего великого и славного Лорда-Защитника!
Филип, откинувшись на спинку стула, смерил незнакомца холодным взглядом. – Верно. И на твоем месте я бы хорошо думал о том, что говорю.
– А что? У нас же свободная страна, не так ли, ребята? – Тип обернулся за поддержкой к своему столу. Четверо мужчин, собравшихся там, с интересом прислушивались к беседе. – Я только хотел спросить, не кажется ли твоему отцу, что он слишком сильно затянул веревку на наших шеях? Сколько можно сосать из нас деньги?
– Если ты о новых налогах, – самообладанию Филипа можно было позавидовать, – то их взимает с вас не мой отец, а государство. И деньги не текут в его карман, а отправляются на военные нужды.
– Да, эта чертова война! Сколько она длится, столько я слышу о том, что победа близка! Я помню, какую чудную новую жизнь нам обещали, когда подняли всю эту бучу. Свобода, независимость и процветание! Ежели это – новая чудесная жизнь, верните все, как раньше! Я понимаю, вам там во дворцах и так неплохо. А меж тем пошлины растут, продукты дорожают, да все дорожает!
Не так уж этот человек был пьян, хотя глаза его маслянисто блестели. Фрэнк почти сочувствовал ему. И все же как смел он в таком тоне говорить с дворянином, тем паче – с Картмором?!
– Ты забываешься, друг мой, – намекнул Фрэнк смутьяну.
Но тот не слушал: – Я теперь вынужден подкармливать семью брата, потому что он разорился к чертям с вашими новыми пошлинами. Кто будет кормить мою, когда поборы разорят и меня?
За другими столами затихали разговоры. Несколько посетителей поспешно расплачивались, торопясь убраться подальше от греха.
– Мой отец и другие отважные люди делают все возможное и невозможное для скорой победы. Пока ты теряешь деньги, другие теряют на войне кровь и жизнь. Попробуй обратиться за помощью в магистрат или Купеческий союз – нашей стране совсем не выгодно, чтобы честные люди разорялись и превращались в нищих. Но у вас короткая память, – Голос Филипа стал резким, как удар плетью, – Если забыли, из-за чего мы воюем. Налоги из вас тянули и до войны, только они оседали в карманах у андаргийцев. Они жгли наши деревни, убивали наших граждан, и навязывали нам свои законы, да еще и грабили нас, потому что слишком ленивы и горды, чтобы работать сами.
– Всех этих словес я успел нажраться прежде, чем ты родился, – проворчал смутьян чуть тише. – Я знаю одно – раньше я жил лучше, чем сейчас. И ежели не все было по нутру, так теперь стало совсем по-собачьи. Правление твоего папочки, видать, обходится дороже, чем андаргийцы. Верно, ребята?
Вернулся хозяин таверны, спускавшийся в погреб, подбежал, махая руками. – Молчи, молчи, злодей, что ты со мною делаешь? Неси этот предательский бред на улице! – Упитанная физиономия будто похудела от страха.
– Не знаю, – это заговорил один из спутников оратора. – Я так не желаю, чтоб моей страной правили андаргийские собаки.
– Ну и болван же ты! – смутьян презрительно отверг этот довод. – А сам лорд Томас, по-твоему, кто, ежели не андаргийская собака? И он, и его папаша, и папаша его папаши, весь их род служил андаргийцам и сами – андаргийцы.
– Между прочим, – спокойно заметил Филип, – моя мать была дальняя родственница династии Силла, правившей вами более тысячи лет.
– Ага, и твой отец убил ее.
Это было слишком.
Уже поднимаясь, Фрэнк заметил, что друг тоже взлетел со стула. Кинжал Филипа царапал острием столешницу, а на губах змеилась нехорошая усмешка. – Кажется, кому-то надоел его собственный язык…
– Но-но, полегче, – Смутьян выставил руки перед собой, не слишком испуганный, обернулся за поддержкой к друзьям.
– Да! Брок никого не трогал, ведь так? – донеслось с соседнего стола. Двое собутыльников начали вставать со своих мест. Хозяин вопил, призывая вышибалу, который, как на зло, куда-то запропастился.
Снова скрипнуло дерево – это поднялся Грасс, с медлительностью, в которой, однако, было нечто угрожающее. Когда он шагнул вперед, расправив широкие плечи, зачинщик скандала заметно струхнул. Еще бы! Даже не будь на Кевине плаща Ищейки, а в руке – меча-бастарда, он выглядел бы столь же безобидно, как топор палача на утро казни.
И все же смутьян не сдавался. Тяжело сглотнул, и, вздернув подбородок, бросил Картмору: – Что, натравишь своего пса с мечом в лапах на бедного человека, только потому, что он не согласен лизать задницу тебе и твоему папаше-лорду?
Ответил ему Грасс: – Для непроходимого тупицы, ты неплохо суммировал сущность государственного устройства. Которая и будет сейчас наглядно продемонстрирована.
Смутьян со страхом поглядывал на блестящее лезвие фламберга – а стоило опасаться рукояти. Именно она врезалась бедолаге в подбородок, отправив его к друзьям под стол. Стукнувшись черепом о выступающий край, злосчастный так и остался лежать на полу, изредка моргая.
Выпивохи повскакивали, и на миг Фрэнк решил, что его ждет очередная заварушка. Но не такими глазами горожане смотрели на Грасса, да и силы были слишком неравны. Особенно когда подбежал вышибала, помахивая дубинкой.
Собутыльники помогли приятелю подняться – тот все еще трудом двигал ногами – и, поддерживая под руки, вывели из таверны. Злые взгляды и ворчание – вот все, на что их хватило.
Хозяин вопил им вслед, чтоб больше носа в его заведение не казали.
За их компанией из таверны ушли еще двое. И если один с опаской отвесил Филипу прощальный поклон, держа шляпу в руке, то второй, прежде, чем ступить за дверь, выразительно сплюнул.
Кинжал вернулся на свое место в ножнах. – Благодарствую, – процедил Филип, прежде чем сесть на место.
Грасс помедлил мгновение и тоже сел. – Не стоит. Мне хотелось кого-то ударить.
– Могу представить, – едва слышно пробормотал Филип, уточнив: – И ты выбрал самый безопасный вариант? Как разумно.
Вот неблагодарный! – Мне сейчас хочется врезать вам обоим, – предупредил Фрэнк.
Хозяин таверны захлопнул дверь за смутьянами и чуть ли не вприпрыжку устремился к столу лорда Картмора, так, что брюшко подскакивало при каждом шаге. Не переставая кланяться, рассыпался в извинениях, заверяя, что он – почтительный слуга Лорда-Защитника и самый восторженный почитатель Картморов.
– Я не сомневаюсь, передо мною – верный сын своей страны, – улыбнулся Филип, само великодушие. – Хочу в это верить, ведь у тебя тут такое приятное место, и черт меня подери, если здесь не готовят лучший окорок по-морийски в городе. А вообрази я, что эта таверна – притон, где собираются враги моего отца и Сюляпарре, – улыбка стала еще шире, – и она сгорела бы назавтра.
Трактирщик замотал головой так быстро, что его брыли заплясали джигу. – Что вы, что вы, мой лорд! Никогда!..
– Я тебе верю – я вообще верю людям. Поэтому жду, что с этого дня ты начнешь прислушиваться к тому, что болтают твои посетители, и раз в месяц от твоего имени в городскую ратушу будет поступать подробный донос.
Это не вызвало у толстяка никаких возражений.
Когда он отошел, пятясь задом и кланяясь, Филип вздохнул, снова принимая удобную позу. – Как мне все это надоело… Но скажу честно, Грасс, наблюдать, как ты демонстрируешь свой верноподданнический пыл – одно удовольствие.
Фрэнк поймал взгляд Кевина. Он был направлен не на него, но спрятаться под стол захотелось все равно.
– А что, это правда? – спросил Ищейка небрежно. – Он и впрямь убил ее?
– Кевин, не смей! – Фрэнк стукнул кулаком по столу. И поспешил сменить тему: – Филип, ты думаешь, этот болтун и его дружки в чем-то замешаны?
– Э! Просто пьяные болваны, болтающие о том, что на уме у всех. Серьезные люди держали бы подобные мысли при себе. Плохо то, что такими настроениями может воспользоваться кто-то с мозгами…
– Возможно, они злы, – предположил Кевин, – потому что теряют последнее, пока ваш отец с благородным семейством как жрали с золотых тарелок, так и жрут.
– Моя семья уже много пожертвовала на военные нужды. Мы не можем выглядеть нищими перед иностранными послами – они решат, что дела у нас совсем плохи, или примут это за знак неуважения. Но мы на многом экономим…
– Ну да, – Кевин лениво отхлебнул из кружки, – я заметил, какой у вашего лордства жалкий и ободранный вид. И ваших коней видел во дворе…
– Ты мелешь языком о том, чего не понимаешь, – огрызнулся Картмор, которому, кажется, изменяло его хваленое самообладание. – Мы должны поддерживать определенный уровень…
– Хватит, хватит! – Фрэнк вскинул руки вверх.
Филип прикусил губу. На холеном лице отразилась досада. – Ты прав, с кем я спорю – с Ищейкой! Тем более – с Грассом. Кстати. А твоя мать, Кевин, еще жива?
– Пока да, – буркнул тот.
– Рад это слышать, поистине достойная особа. Все еще ждет, что ты покроешь имя Грассов славой, бедняжка? – Филип покачал головой. Укол попал в цель – Кевин сидел все так же неподвижно, только под скулой билась жила, отбивая ритм его ярости, а шея и плечи напряглись, как перед броском.
– Прекратите, вы оба! Собственный голос странно громко прозвучал в почти пустом зале. Хозяин с опаской покосился на них из-за стойки – и на всякий случай поклонился.
– Я не хотел сказать ничего дурного. Госпожу Грасс я глубоко чту, – Филип подлил себе вина и смаковал его так, будто именно сейчас напиток доставлял ему особое наслаждение. – А как там твой отец?
– Мертв.
– Пьяная драка?
– Вы еще не ответили на мой вопрос, между прочим.
Фрэнк подскочил на ноги – останки его терпения рассыпались в прах. – Знаете, можете обмениваться семейными воспоминаниями без меня!
Филип заставил его сесть. – Ладно, ладно, не злись. Поговорим о более важных вещах, чем семейство Грасса и разные болтуны, – облокотившись о стол, он подпер ладонью подбородок и мечтательно добавил: – Но насколько лучше стал бы тот тип без языка!
– И не он один, – Грасс сломал губы в улыбке, выразительно постукивая ножом по ладони.
– Вот тут не могу с тобой не согласиться, – в тон ему ответил Филип. – Не он один!
Они снова сверлили друг друга глазами.
Фрэнк громко вздохнул, и Филип опомнился. – Ах, да. У Грасса же была версия, безусловно, достойная его интеллекта. Что ж, так и быть, послушаем.
– Когда дело не в деньгах, дело в бабе, – повторил Кевин свою обычную присказку. – Эллис там вроде единственная, что еще в соку, по крайней мере, если мужчина в достаточной мере кобель, чтобы кидаться на кости.
– Повежливей! – Фрэнк пнул Кевина под столом, как он надеялся, больно.
Грасс даже не вздрогнул, только сказал: – А, ну да, я должен был догадаться, что вам она придется по душе – сходство вкусов. Так почему бы этой Эллис не закрутить с Тристаном? Не только знатным дамам мог нравиться смазливый скрипач.
– По-моему, очевидно, что она по уши влюблена в Филипа, – пробормотал Фрэнк. – И не стала бы ему изменять.
– Именно! – подхватил Кевин. – Она влюблена в него, а он проводит дни где-то вдали, с женой. Эллис рыдает вечерами, топит горе в бутылке. И как-то раз, когда она наклюкалась, рядом оказался скрипач, милый и услужливый. Вот он и сыграл пару мелодий на ее скрипке.
– Из всей чуши… – скривился Филип, но Грасс не дал ему закончить, вдохновленный. Было очевидно, что он изобретает эту "версию" на ходу.
– И тут их застигает на месте преступления братец Эллис. Он в ужасе – если лорд Филип прознает, что любовница спит с его протеже, прощайте, денежки Картморов! А значит, от скрипача надо избавиться. Или же за ними подглядывал кто-то еще… Кто-то, влюбленный в Эллис, кто надеялся, когда Филип ее бросит – как он бросает всех – оказаться тем, кто утрет ей слезы…
Филип выразительно зевнул. – Странно – мне казалось, что раньше ты был все же немного умнее. Если это твой лучший человек, Фрэнк, у тебя тяжелая служба. Из всех дурацких…
– Что до Лори, то девчонка знает больше, чем говорит. Может, кого-то видела рядом с домом – или опасается кого-то внутри. Мне б поговорить с ней по-свойски….
Фрэнк содрогнулся. Страшно представить, какие кошмары приснятся Лори тогда!..
– Что, ты еще и детей полюбил мучить, Грасс? – удивился Филип. – С Лори я, так уж и быть, потом поговорю сам. Она меня любит – я часто дарю ей безделушки и комплименты.
Кевин фыркнул. – Очень предусмотрительно. Эллис-то моложе не становится.
– Да ты!..
Грохнула дверь. Фрэнк снова напрягся, но трое громил, показавшихся на пороге, были ему знакомы. Когда, присогнувшись в дверях, те ступили внутрь, просторный зал стал как будто теснее.
– Ну, все, – Грасс тут же поднялся с места. – Можно сдать Его Лордство под опеку верных нянек. Теперь вы без меня обойдетесь.
– Можешь остаться, – снизошел Филип. – В конце концов, Ищейке не часто выпадает возможность поесть и выпить за чужой счет.
– Предоставляю надираться господам, а мне еще надо дело делать.
– Ночью?!
– Особенности ремесла, – пожал плечами Грасс, перекидывая перевязь через плечо.
– Я тоже скоро пойду, – заверил его Фрэнк. – Появлюсь до рассвета, обещаю. Начнем с тренировки. И тебе бы не мешало отдохнуть – весь день на ногах, и завтра будет не лучше.
– Посмотрим. Командир.
– Как думаешь, – спросил вдруг Филип, лениво поглядывая на соседний стол, где, отвесив Картмору поклоны, устроились его телохранители. – Ты мог бы прикончить всех троих?
Грасс прищурился, изучая громил. Ему понадобилось три мгновенья, чтобы решить: – Скорее всего.
И, не тратя больше слов, он зашагал к двери.
Филип провожал высокую фигуру взглядом до тех пор, пока она не стала частью тьмы, сгустившейся за порогом. И тут же повернулся к Фрэнку: – Вы и впрямь поладили?
Безобидный вопрос, так откуда ощущение, что он на допросе? – Вполне. —
Хватит с него и этого.
– Радостно слышать.
Что-то Филип планировал, и, насколько Фрэнк его знал, – ничего хорошего. Впрочем, зачем ходить вокруг да около?.. – Что тебе от него надо? Для чего понадобилось брать с собой?
– Что мне может быть надо от такого, как он? – Картмор презрительно хмыкнул. – Кроме как использовать в качестве охраны, раз уж оказался под рукой.
Друг не раз упрекал Фрэнка в наивности, и все же на месте Филипа он поостерегся бы повернуться к Грассу спиной, не то что брать в телохранители…
Фрэнк предпочел высказаться прямо: – Хорошо, коли так. Потому что меня не оставляет ощущение, что ты задумал нечто дурное.
– Дурное? Задумал?! – Филип зашипел так, словно и впрямь был котом, а Фрэнк наступил ему на хвост. – Да довольно мне сказать слово, и от твоего Грасса останется мокрое место да немного вони, как от раздавленного клопа! Он должен мне руки целовать за то, что еще дышит!
Похоже, Картмор тут же пожалел о вспышке, столь на него не похожей. Откинулся на спинку стула и с недовольным видом принялся крутить ножку бокала. – Пожелай я этого, – прибавил Филип уже спокойнее, – и уже этой ночью Грасс оказался бы в Скардаг, и не в той камере, что занимал ты!
– Ты был бы в своем праве. Но мы оба знаем, что иногда ты предпочитаешь окольные пути, и если мне назначена какая-то роль в твоих планах, предупреждаю сразу…
– Ты его защищаешь? – Взгляд Филипа стал вдруг острым, как лезвие его кинжала.
– Разумеется. Он мой подчиненный, и пока он служит в моем отряде, мой долг защищать его интересы.
На миг повеяло холодом, словно кто-то настежь открыл двери осеннему ветру. Потом Филип усмехнулся, долил себе вина и хлопнул Фрэнка по руке. – Ты все такой же. За каждого готов заступиться. Даже за громилу, который с наслаждением свернул бы тебе шею – если б посмел. – Он засмеялся, и Фрэнк понял, что друг уже немного пьян. – Прям как заботливая мамочка! А бедный-несчастный Грасс умеет находить покровителей! Что ж, если уж он меня обвел вокруг пальца, то что говорить – тебя-то разжалобить не смог бы лишь дурак.
– Кевин успел спасти мне жизнь, и не раз, – заметил Фрэнк, вспоминая Красавчика и его нож.
– С Грассом это ничего не значит! – живо ответил Филип. – Если б такой тип, как я, рискнул ради тебя жизнью, это было бы знаком глубокой привязанности – потому что жизнь я люблю, даже слишком, – Он фыркнул в бокал, и вино отзывчиво булькнуло. – Для Грасса что жить, что сдохнуть, все едино. Он убивает людей и монстров потому, что любит убивать. Такой человек может спасти тебе жизнь и через минуту прирезать. Нет, так не узнаешь…
Фрэнк не стал упоминать, что Кевин и правда был близок к этому. Ему не нравился мрачный блеск в глазах друга – а может, то лишь вино и отсветы огня?
– Не хватало только поссориться с тобой из-за Кевина Грасса – он и так мне слишком дорого обошелся, – Филип прикончил остатки вина, пробормотал, почти про себя: – Ты даже не знаешь, что он сделал…
– Вот именно, – согласился Фрэнк, помолчав. – Не знаю. И не могу быть судьей, тем более – палачом, не зная преступления.
– Не может же все дело быть в том, – осторожно продолжил он, – что Кевин сказал тогда что-то обидное Денизе?..
– Обидное? – Филип даже удивился. – Ах, да, вспомнил, моя маленькая ложь. О нет, он оскорбил Денизу не словами. Он ее поцеловал.
Если бы Филип сказал, что Грасс – оборотень, и каждое полнолуние сжирает по человеку, Фрэнк удивился бы меньше. Он сидел и слушал, как мир, который знал, раскалывается на части, чтобы со скрежетом и стоном срастись в нечто неузнаваемое.
– Грасс – Денизу?!.. Да уж я бы скорее поверил… Н-да.
Они оба молчали. Потом Филип засмеялся, смехом безрадостным, как прокисшее вино. – Твое лицо!.. Вспоминаешь все случаи, когда он ее поносил?.. А как он уговаривал меня, что Марлена Шалбар-Ситта подойдет мне больше… Что скажешь, каков лицемер? Грасс любит изображать эдакого грубоватого, слишком прямого солдафона, а сам провел даже меня!.. И всей его хваленой преданности не хватило на то, чтобы хотя бы притворяться до конца!
Филипа снедала жажда – бокал быстро опустел снова. Картмор наполнил его, и хотел подлить Фрэнку, но тот накрыл свой рукой, – еще не выветрилось из памяти, как Кевин с Доджизом споили его в первый день службы.
– Но… Даже если так…. – Слова давались с трудом. – Если столько времени он скрывал свои чувства, может, боролся с ними, не в силах признаться себе самому… Зная, что это безнадежно… Не стоит ли его пожалеть?
Любить Денизу годами, не смея проронить ни слова, – это представилось Фрэнку так ярко…
– Можешь его жалеть. Я вижу предателя и лжеца. Ты-то никогда не скрывал… – Филип долго вертел бокал в пальцах, изучая его содержимое. А когда посмотрел на Фрэнка, взгляд друга был серьезным и почти трезвым.
– И это еще не все… Чего, по-твоему, заслуживает человек, – медленно проговорил он, – готовый из низких соображений, ради мести, обмануть чистое, невинное существо и разрушить его жизнь?
Фрэнк ответил не сразу, тихо: – Думаю, ты знаешь, чего он, по-моему, заслуживает.
– Пулю в голову? – с кривой усмешкой уточнил Филип, снова принимаясь искать истину на дне бокала. – Ах, мой друг, мир был бы куда лучше, если бы все люди были такими, как ты. Я одобряю твой способ решения проблем, даже если не всегда выбираю к нему прибегнуть.
Фрэнк заговорил не сразу. Филип не назвал никаких имен, но его слова многое прояснили. Возможно, все.
– Ты простишь меня, если я не буду просвещать тебя далее, – продолжил Филип со все той же усмешкой, похожей на гримасу боли.
Фрэнк кивнул. Разумеется. На кону была репутация женщины. И он даже догадывался, какой.
– Проясним лучше другой вопрос, – Филип отставил бокал в сторону и выпрямился на стуле. – То, что сказали эти болваны про моего отца и мать не могло не заставить тебя задуматься, не так ли?
Фрэнк покачал головой. – Филип, не в моих обычаях слушать глупые сплетни.
– Знаю, друг, знаю, и все же… Филип посмотрел по сторонам, наклонился ближе, облокотившись о стол, и негромко продолжил: – Моя мать умерла нежданно, молодой и прекрасной. Поэтому, по правде сказать, нет удивительного в том, что после ее смерти по городу поползли странные слухи. Верно и то, что они с отцом иногда ссорились – они оба были люди с характером, и все же он ее обожал. Мать обожали все.
Пока он молчал, задумавшись, Фрэнк вспомнил картину, с которой смотрела женщина с золотисто-огненными волосами, и ее живой портрет – старшего из ее сыновей.
– Правда в том, что неожиданной ее смерть стала только для посторонних. Нашим семейным лекарем тогда был бедняга Данеон, и он не раз предупреждал, что с ее слабым сердцем надо вести спокойный образ жизни. Но мать обожала балы, развлечения, верховую езду… И сгорела, как цветок, брошенный в костер, – Филип вздохнул. – Отец так и не простил Данеону, что тот не смог ее излечить – хотя это, похоже, было не в силах человеческих. Отец отчасти осознавал это, но… Поэтому щедро наградил Данеона за верную службу и отправил на покой в провинцию, чтобы больше не видеть.
– Я понимаю твоего отца… – задумчиво проговорил Фрэнк.
– Да и я тоже… Но о достопочтенном Данеоне у меня остались самые лучшие, хотя и смутные, воспоминания. Это ведь они с тетей сообщили мне, что мама умерла. Для меня тогда то были просто слова… Отец велел Данеону больше не появляться в столице, поэтому я держу в секрете, куда езжу. Незачем ворошить прошлое… Достопочтенный сам сказал, что так будет лучше.
Фрэнк сочувственно пожал руку друга. – Как странно, что я рос без отца, а ты – без матери.
Филип тряхнул кудрями, отметая жалость. – Я ее почти не помню. Тетя отнесла меня попрощаться с телом, но я и тогда не особо опечалился, слишком мал был, чтобы понимать. Хуже всех пришлось Бэзилу. Он всегда был чувствительным мальчиком, склонным к фантазиям – а когда горячо любимая мать вдруг внезапно исчезла из его жизни!.. Самое ужасное то, что слухи просочились и к нему, и он в них поверил.
– Неужто он может думать, что ваш отец!..
– Они с отцом никогда не ладили, а Бэзилу нужно было кого-то винить. С тех пор во всех его несчастьях ему чудится чья-то злая воля. Печально – взрослый мужчина, старше меня, который боится собственной тени!.. Ладно, довольно о грустном, – Филип снова закинул ногу на ногу и взялся за бутыль. – Надеюсь, ты не принял болтовню Грасса всерьез? Тристан был не настолько глуп, чтобы спать с моей женщиной у меня под носом. Благодаря нашему общему знакомому, я больше не верю в преданность и благодарность – ты, Фрэнк, редчайшее исключение из общего правила – но честолюбия и здравого смысла Трису хватало. А Эллис относилась к нему скорее как к младшему брату.
– Думаю, Кевин сам не верит в то, что говорит. Но ты правда считаешь, что скрипач мог познакомиться на балу с важной и знатной дамой? – Фрэнку все еще с трудом верилось, что женщина из благородного рода снизошла бы до такого, как Тристан. – Или он немного приврал?
Фрэнк попытался вызвать перед глазами картины того вечера, но снова видел лишь белые округлые ноги и бесстыдный взгляд незнакомки.
– Конечно, мог, – ответил ему Филип со смехом. И подмигнул. – Ты же познакомился!
Издевается, гад!
И тут Фрэнк вспомнил.
~*~*~*~
Лето 663-го
…Запах книг. Когда-то он его успокаивал.
Библиотека дремала в полумраке. Дальние полки терялись в тени, кресло у единственного окна, где Кевин провел столько счастливых часов, пустовало. Загадочно поблескивал гигантский напольный глобус, у которого в проклятую минуту он поцеловал Денизу.
Сперва показалось, что он здесь один, но затем из-за одного из шкафов выглянула девичья головка, а вслед за ней показалась и вся Офелия.
Кевин смотрел на нее отстраненно, будто издалека. Милая пухленькая девочка с роскошными волосами, закрывающими спину, руки сжаты в замок от волнения. Озирается по сторонам, ожидая, похоже, что откуда-то из воздуха появится ее грозная матушка.
Когда Кевин шагнул вперед, позволяя двери закрыться с мягким стуком, Офелия, наконец, перестала вертеться. Взглянула на него, и на розовых губках проступила робкая улыбка. – Господи Грасс…
Кевин склонился в глубоком поклоне. Не помешает. – Моя леди.
– Господин Грасс… Я так рада вас видеть! Я часто о вас вспоминала, я так боялась, что ваши раны…
Он начал подходить ближе – медленно, чтобы не спугнуть. – Я тоже постоянно думаю о вас, Офелия.
– В самом деле? – удивилась она. И порозовела.
Что ответил бы Филип?.. – Вы можете сердиться на мою дерзость, но, молю, не сомневайтесь в моей искренности. – Нет, это уже что-то из галантного романа. Вроде «Прекрасной дельфийки, или странствий благородного Пелеаса».
