Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"
Автор книги: Агнесса Шизоид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 74 (всего у книги 76 страниц)
– Я лишь выполнял указания Капитана, – Вашмилсть смущенно потупился.
– Тогда Пелусин, Роули, и все, кто видел андаргийца живым, поедут со мною. Мы созываем срочное заседание Тайного совета, и вы дадите на нем показания обо всем, чему стали свидетелями. Тебя это тоже касается, Фрэнк. Собирайтесь, а мне нужно рабочее место, чернила и лист бумаги.
Филипа усадили на место Вашмилсти, где было все необходимое для письма, и вскоре по белому листу потекли строчка за строчкой, начертанные его изящным почерком. Имена.
– Что вы собираетесь предпринять? – шепотом спросил Фрэнк, встав за плечом друга.
– Это список людей, входивших в компанию Веррета, явно и тайно – у меня имеются, так сказать, сведения изнутри. Я прикажу задержать их для допроса. Что до Веррета, как только Тайный совет вынесет распоряжение, дядя займется им по-свойски. Лучше, если указ будет подписан не одним лишь моим отцом, чтобы это не выглядело так, словно он избавляется от политических противников. Кстати, – Дописав, Филип окинул зал небрежным взглядом. – А где Грасс?
– Оставил бы ты его в покое, – вырвалось у Фрэнка. Он едва не прибавил: "Тем более, что Кевин скоро уезжает из города", но вовремя прикусил язык.
Кевин нашелся в дальнем углу, где беседовал с Алым Генералом. – Отправляйся заниматься канцелярскими делами, племянничек, это твое сильное место. А для нас с господином Грассом, – Оскар хлопнул Кевина по плечу, – найдется занятие поинтереснее.
– Быть может, я с вами? – Фрэнк хотел позаботиться, чтобы преступник не скрылся от правосудия, а не трепать языком перед Тайным советом. Но Кевин выразительно покачал головой, и Фрэнк послушался, верный своему новому принципу.
Алый Генерал со спутником уже направились к двери. Филип окликнул их. – Передай привет лорду Веррету от меня, дядя. Кстати, Грасс, у меня есть к тебе разговор. Когда мы закончим со всей этой неразберихой…
– Мне не о чем говорить с вами, лорд Картмор, – равнодушно ответил Кевин, и сразу вышел из зала. Следом, цокая шпорами, быстрым солдатским шагом удалился и Оскар.
Какое-то время Филип смотрел им вслед, кусая губы. – С субординацией у вас плоховато, – процедил он, наконец. – Ладно, пойдем заниматься политикой, чтобы эти двое смогли поиграть в войнушку.
XXVIII. ~ Непрощённый – II ~
~*~*~*~
Осень 663-го
Во Дворце Правосудия его заперли в темной камере, где времена суток сразу слились воедино, в одну бесконечную ночь. Кевину даже нравилось здесь, в укромной норе, где его не беспокоил никто, кроме надзирателей, приносивших скудный паек. Жаль, что рано или поздно придется выползать к безжалостному свету дня.
Скучать не приходилось – ведь у него были его мысли. Он прокручивал их в голове, снова и снова, бесконечный спор с Филипом и самим собой.
В один далеко не прекрасный день (или вечер, или ночь, но, скорее всего, днем или утром), дверь в его камеру протяжно застонала, словно предупреждая о неприятном визите. Сперва вошел тюремщик, повесил на крюк в низком потолке фонарь. Потом появилась она – мать.
Кевин не видел ее с тех пор, как судья зачитал наказание, назначенное ему за грехи, да и тогда – лишь мельком, за что был весьма признателен судьбе.
Если бы она могла прийти раньше, то пришла бы, в этом он не сомневался, – ведь это был ее долг, а долгом мать никогда не пренебрегала. Наверное, тюремщики смягчили правила перед самой экзекуцией.
Так нечестно. Эту пытку ему не назначали.
В тюремной тиши он готовился к этой встрече, и все же был потрясен, увидев мать на пороге. Из немолодой, но еще сильной женщины она в одночасье превратилась в старуху. Лицо изрезали новые морщины, плечи опустились, и вся она словно усохла.
Но ничто не могло смягчить ее резкие черты, пронзительный, прямой взгляд, непреклонный характер. Когда Кевин подошел ближе, его щеку обожгла пощечина.
Видно, в удар мать вложила все силы, что у нее оставались, потому что тут же покачнулась, оперевшись о дверь. Кевин потянулся поддержать, но мать отклонила его помощь резким жестом, показавшимся оскорбительнее пощечины, от которой горела половина лица.
Несколько минут мать стояла, пытаясь восстановить дыхание. – Что ж. Ты знаешь все, что я могу сказать тебе, – подвела, наконец, итог.
Наверно, надо было быть благодарным за это. Другие на ее месте устроили бы преутомительную сцену со слезами, криками и попреками. Но Регина Грасс-Ксавери-Фешиа никогда не любила тратить слова понапрасну, особенно на тех, кто их не заслуживал.
– Ешь, – На ее левой руке висела корзинка, которую мать умудрилась не уронить.
Внутри оказались холодное мясо, хлеб и сыр, головка лука – роскошные яства для узника, которого держали на хлебе и воде.
Садиться на скамью рядом с ним мать отказалась, и стоя смотрела, как Кевин ест. Хотя он был голоден, как волк, под этим взглядом, полным Безмолвного Осуждения и Благородной Скорби, куски застревали в горле.
– Благодарю. Я потом доем.
– Я бы пришла раньше, но заболела и не могла встать с постели, – Она не оправдывалась, просто констатировала факт.
– Мне очень жаль, – пробормотал он, потупясь, чувствуя, как на плечи давит привычный груз вины – на сей раз совершенно заслуженно. – Как ваше здоровье сейчас?
– Это неважно, – Мать помолчала, словно собираясь с силами. – Возможно, ты потерял здесь счет времени, но завтра состоится экзекуция.
После бесконечных тягучих дней, когда ничего не происходило, эта новость даже взбодрила Кевина. Наконец-то. Завтра он узнает, чего стоит, сумеет ли выдержать боль, как подобает мужчине.
– Мне удалось попасть к лорду Пеннеру, – Так звали судью, вынесшего приговор. – Я молила его заменить публичное наказание закрытым, но…
Это сразу испортило ему настроение. – Не хочу, чтобы вы унижались из-за меня.
– Ты поздно об этом подумал, – спокойно ответила мать. – И потом, не забывай, твой позор – позор всех Ксавери-Фешиа.
Его друг оказался хуже врага, девушка, что ему нравилась, – влюбленной в другого, и даже его позор не принадлежал ему. Впору было засмеяться.
– К чертям Ксавери-Фешиа. Никому из них до нас дела нет, коли вы еще не заметили.
– Я – Ксавери-Фешиа. Твои предки были Ксавери-Фешиа. Я вижу, что ты забыл об этом.
– Я все помню. Вы тоже можете идти к Темнейшему, хотел он прибавить, но вместо этого отправил в рот еще кусок жилистого мяса и принялся ожесточенно жевать. Внутри нарастал гнев, уже привычная черная злоба. Только этого не хватало! Единственное, что он еще мог сделать, как подобает, это спокойно и равнодушно вынести пытку – так нет, мать все портит, уничижаясь от его имени. – Молю, не надо пытаться смягчить наказание. Я не боюсь ничего из того, что они могут мне сделать.
– О смягчении кары речь не идет. Ты совершил тяжкий проступок и заслужил свой приговор. К тебе и так проявили снисхождение, и за это мы должны быть благодарны твоему отцу.
Об этом думать хотелось еще меньше. Но так и было – старый пьяница просил за него в зале суда, сказал, что вся ответственность лежит на нем, даже приврал, будто начал драку первый. Кевин не знал, как мать этого добилась: то ли вызвала в старике чувство вины, – талант, которым владела в совершенстве, то ли просто дала ему на выпивку.
– Я пыталась спасти не твою шкуру, а твою честь, – продолжала мать. – Я даже предложила ужесточить наказание, лишь бы оно прошло вне жадных глаз толпы, лишь бы тебя не выставляли на позор. Но его милость пожелал, чтобы твоя экзекуция послужила примером другим, как он выразился, юнцам, забывшим о почтении к старости.
Кевин сильно подозревал, что единственный, от кого зависела его участь, был Филип. У того вполне хватало влияния, чтобы добиться от судей той кары, которую считал подобающей, а значит под приговором с таким же успехом могло стоять его имя.
– Позора не избежать, – закончила мать, поджимая губы.
– Да какой там позор!.. – в раздражении огрызнулся Кевин. И не надоело ей это слово?
– Неужели ты решил..! – она не договорила.
– Решил… что?
– Ты так спокоен… То, как ты говоришь об этом… – Мать колебалась, не доводя мысль до конца, что было на нее не похоже. – Словно знаешь, что тебе не придется предстать перед палачом!
И тут он понял. Иногда благородные люди, приговоренные к позорному наказанию, накладывали на себя руки в темнице. Как те двое молодых дворянчиков из друзей Бэзила Картмора, про которых ему рассказывал Филип: обвиненные в мужеложстве, они предпочли лучше удавиться в своих камерах, чем выйти на городскую площадь в колодках.
– То есть вы считаете, что я должен покончить с собой? – уточнил он.
– Значит, я правильно тебя поняла? – Мать смотрела на него, вздрагивая от напряжения, бледная, как смерть; Кевин догадывался, чего ей стоит этот разговор, но ему было ее не жаль.
Всю жизнь он провел под гнетом ее ожиданий, изо всех сил стремясь выполнить то, что она задумала для него, какими бы фантастичными ни были эти планы.
Теперь самое ужасное свершилось – он подвел ее, разочаровал. И понял, что ему все равно. Ведь он давно уже не любил ее – как только не замечал этого раньше?
– Я хотел узнать у вас, – Странное веселье пробудилось в нем. – Рекомендуете ли вы мне такой вариант?
– Как я могу!.. Ты не можешь меня об этом спрашивать. Я – твоя мать. Она ломала руки; Кевин никогда не видел свою непреклонную матушку в таком смятении.
– Но и не отговариваете… Понимаю.
Ты знаешь, что дела твои плохи, когда родная мать советует свести счеты с жизнью! Это было даже забавно, и Кевин, в конце концов, засмеялся, с непривычки хрипло.
– Успокойтесь, – прозвучало грубее, чем он задумывал. – Даже в голову не приходило. – И забил последний гвоздь в свой гроб. – Не такой я дурак.
Ужас уходил из серых глаз матери, сменяясь чем-то другим, знакомым. Так она смотрела на его отца, в те редкие разы, когда тот заявлялся домой, как обычно пьяный вусмерть. Кевин знал, что в этот момент окончательно перешел для нее в разряд людей, не стоящих уважения.
Она-то, безусловно, выбрала бы такой выход, без колебаний и жалости к себе. Как подобает леди из рода Ксавери-Фешиа.
– Что ж, – прошептали бескровные губы. – Придется жить еще и с этим позором.
Кевин пожал плечами. – Ну, вам не привыкать стать.
Она вздрогнула, словно ее ударили, но тут же овладела собой. – Ты прав. Не привыкать.
Больше говорить им было не о чем, и вскоре они расстались, обменявшись парой пустых фраз на прощание.
Нет, Кевин не собирался бежать от наказания – он ведь с самого начала знал, на что идет, и чем это должно закончиться. И что ему позор, что ему взгляды любопытного сброда, когда он еще видел перед собой глаза Офелии, полные слез, слышал презрение в голосе того, кого когда-то считал другом. Никто не может лишить человека достоинства, кроме него самого, а с этой задачей Кевин справился блестяще. Остальное – детали.
Назавтра настал день представления, и в кой-то веки из невидимки Кевин превратился в центр внимания.
Сперва его, вместе с двумя другими бедолагами, провели сквозь улюлюкающую толпу, под свист, оскорбления и пинки. На долю Кевина их пришлось больше всего – то ли потому, что его преступление возмутило народ, то ли потому, что он был эксучеником Академии, а значит – из благородных.
Чернь всегда радуется, когда кого-то, кто стоит выше нее, опускают до ее уровня, и честно говоря, Кевин мог это понять. О, если бы увидеть в таком положении кого-то из Беротов, Мелеаров, а лучше – Картмора, тогда б и умереть можно было спокойно.
Его заковали в колодки у позорного столба; с возвышения он высматривал в толпе знакомые лица, приглядывался, не остановится ли в отдалении карета. Но, похоже, про него все забыли. Ненависть Картмора оказалась столь же ничтожной, как его дружба: впрочем, людям, у которых впереди блестящая и счастливая будущность, незачем оглядываться на неприглядное прошлое, вспоминать про то, что выбросили за ненадобностью.
Народ основательно подготовился к развлечению: в Кевина с собратьями по несчастью швыряли мелкие камни, тухлые яйца, даже дохлых кошек. Что ж – все они лишь исполняли роли в древнем ритуале, в котором Кевину на сей раз досталась не роль зрителя, а главная – козла отпущения. Как сотням других до него, на чьи страдания он когда-то равнодушно взирал. Главное – сыграть достойно.
Чернь его самообладание взбесило еще больше: собравшиеся выли, ревели, грозили, море уродливых морд. Чужаки, которые ничего для него не значили. Кевин смотрел на них и на себя словно издалека, запертый в своей голове.
Потом явился палач, чтобы прижечь каленым железом руку, которая поднялась на отца – еще один ритуал, придуманный другими отцами, чтобы держать в страхе своих детей. Боль окатила Кевина, как ведро горячей воды, пригвождая к телу, к жизни. На несколько почти блаженных мгновений он перестал быть собой, превратился в обычное животное, что корчится в муке. Весь – боль, ни воспоминаний, ни мыслей. До него донесся собственный судорожный вдох.
Потом его секли плетьми. Палач постарался на славу – взлохматил, вспорол спину до кровавого месива.
Мать тоже пришла на экзекуцию, вероятно, чтобы поддержать, а также потому, что никогда не уклонялась от вызова. Ей отвели место в первом ряду – никто ее там не задевал, ведь на этот счет тоже имелись традиции.
В конце концов, агония боли захлестнула его, унося на своих багровых волнах куда-то далеко и высоко, в бред, странным образом близкий к экстазу. А до тех пор Кевин смотрел, как ветер треплет седые пряди матери и восхищался ее несгибаемой осанкой и тем, что она не отводит глаз.
~*~*~*~
I.
16/11/665
У осажденных не было ни единого шанса. Только не против Алого Генерала, только не против его Своры, самых умелых и самых беспощадных убийц во всем Сюляпарре.
Матерым псам в осаде особняка пособлял поджарый, голодный молодняк из тех, кто, мечтая занять место в Своре, рвался доказать, что готов кусать и драть на равных со "стариками".
Одного из этих новичков, зеленого, с выпученными глазами, как раз выворачивало наизнанку в углу нарядной комнаты, прямо на блестящий паркет.
Возможно, не по нутру пришлись вопли мальчишки-слуги, валявшегося на полу с вывороченными кишками. Или смутил Чокнутый Марч с его забавами. А может, дело было в запахе. Не исключено, что юнец просто съел с утра что-то не то.
Кевин Грасс в последнее время тоже стал излишне чувствителен, а потому поспешил добить раненого служку точным ударом в шею.
Что ни говори, а люди лорда Веррета заслуживали лучшей смерти, чем та, которая пришлась на их долю. Сражались отважно, не только охрана, но и обычные слуги, от женщин и стариков до последнего мальчишки на побегушках. Стреляли из окон, лили кипяток, бросали на головы нападавшим стулья и все, что попадалось под руку. Захват городского особняка Верретов уподобился взятию крепости в миниатюре.
Шайку бандитов такое сопротивление могло бы спугнуть, а вот Свору, увы, только раззадорило. Те, кто служил Алому Генералу, боялись лишь одного-единственного человека на всем белом свете, зато его – пуще Темного Властелина, и по приказу Оскара Картмора, не задумываясь, прыгнули бы в огонь. Одному из Псов разбило голову каминными часами (их тут же присвоили его подельники), другой, обварившись, подыхал от ожогов, но в итоге особняк пал.
Нет, у защитников дома не было ни единого шанса, и теперь через выбитые двери и окна на них обрушилось кровавое возмездие за излишнюю преданность.
Что ж, пусть винят своего хозяина. Если бы лорд Веррет сдался властям, участь его слуг была бы не столь ужасной. Кто-то успел бы улизнуть, а остальных арестовали бы, чтобы выяснить под пыткой, что они знают о заговоре. Потом тихо-мирно переправили бы в темницу, откуда через несколько лет самые безобидные – и выносливые – могли даже снова выйти на свет Божий.
Переступив через труп и пнув ногой неженку-новичка, Кевин вышел из комнаты. Оставалось еще найти самого Веррета…
По коридору уже тянуло дымной гарью, но, дорвавшись до веселья, псы из Своры не обращали на разгоравшийся пожар никакого внимания.
Вот Утвер – сверкая голым задом, яростно вонзает уд в бабенку, которую завалил на комод лицом вниз. Живую ли еще, мертвую ли, не разберешь, а уж Утверу и подавно плевать.
За углом Чокнутый Марч с не меньшим энтузиазмом тыкал ножом мужчину, чья грудь уже давно превратилась в красное месиво. Однажды приступ слепой ярости будет стоить Марчу жизни, но вряд ли сегодня.
В этом была проблема со Сворой – рано или поздно они оказывались в полной власти своих животных порывов.
Алого Генерала удалось догнать на втором этаже.
Оскар не разменивался на маленькие удовольствия. Быстро шел по коридору, заглядывая в каждую комнату, иногда делал стремительный выпад, неизменно обрывавший чью-то жизнь – в том числе, невезучего щенка из своих, вылетевшего ему навстречу с грудой награбленного в руках.
Кевин следовал за Картмором, соблюдая безопасную дистанцию. Как бы странно это ни звучало, Оскару могла понадобиться его помощь. Веррет, должно быть, забаррикадировался где-то со своей личной охраной и даст напоследок ожесточенный отпор.
Чтобы попасть в кабинет Веррета, пришлось, вслед за Оскаром, перескочить через лежавший в проходе труп немолодой женщины, служанки по виду. Кто-то похоронил в ее груди тесак для мяса, наверное, вырвав из ее собственных рук. Волосы с сединой, широко распахнутые глаза… Кевин лишний раз порадовался, что за ними не увязался Фрэнк – у командира была слабость к бабам.
Кровь служанки расползлась по полу лужей, а в луже стоят Доудер, наводя в кабинете беспорядок. Безделушки, статуэтки, вазочки, все летело в его большой мешок.
Старый вояка обернулся было грозно, с рыком схватившись за кинжал, но тут же узнал вошедших. – Генерал! И Грасс тут!
Доудер раскинул руки и, к удивлению Кевина, прижал его к своей заляпанной кровью груди. – Сто лет не виделись!
Это верно – и за это время у бедняги Доудера прибавилось седины и убавилось зубов. Кевин всегда с ним неплохо ладил; Доудер был самым вменяемым из Своры, по крайней мере, пока кто-то не касался в разговоре его обкорнанных ушей.
– Когда к нам насовсем переберешься? – спросил Доудер, снова принимаясь за добычу.
– Уже, – обронил Алый Генерал неожиданно, тут же добавив: – Ты, мешок с дерьмом, разве я не велел тебе искать хозяина дома?
Доудер смущенно потупился. – Эт я на минутку отвлекся, Генерал. Да мы обыскали уж почти все. Этот ублюдок словно в воздухе растворился. Не боитесь – должон быть здесь, ежли только не превратился в птичку и не упорхнул в окошко!
В птичку – или в кота…
– Подвал! – воскликнул Кевин, кидаясь к выходу. Оскар – за ним, оставив Доудеру последний приказ: – Бросай эту дрянь, собирай бумаги из ящиков, и все – мне. В накладе не останешься.
Они бежали сквозь первые клубы дыма, по коридору, по лестницам, среди мертвых, умирающих, и тех, кто помогал им умирать. В этом чадном аду все становились врагами, и Кевин с Оскаром били, резали и кололи, не разбирая лиц.
Холодная кровь снова бурлила. Кевин хотел взглянуть на главаря заговорщиков, получить ответы на все вопросы. Бросить Филипу под ноги его голову… Нет, болван, это уже не важно.
~*~*~*~
Неудивительно, что до подвала пока никто не добрался – на верхних этажах хватало добычи слаще, чем какие-нибудь винные бочки и вяленые окорока. Правда, неподалеку от двери в подвал валялся труп кого-то из молодняка, но этот, судя по позе, просто свалился с лестницы во время стычки.
За незапертой подвальной дверью – темно и тихо. Может, Веррет все же не здесь. Или был, да сплыл?..
Кевин проскользнул внутрь первым. Не стал зажигать прихваченный с собой факел, дабы не превратиться в удобную мишень для тех, кто мог затаиться во мраке с ружьями. Прижался к стене, с мечом наготове… Но тут же понял, что их предосторожности излишни.
В глубине подвала – не пустого и зловещего, а заставленного ящиками и бочками, на полу, в круге света, отбрасываемого стоявшим рядом фонарем, сидел дородный господин в нарядном камзоле, и вид у жирдяя был отнюдь не боевой.
Звук приближавшихся шагов заставил его подскочить с визгом. – Я ни в чем не виноват! Я – не он! Я – не он. Я сдаюсь!
– Веррет… – Кевин ступил вперед, а его новый меч – не драгоценный фламберг из карнасской стали, но достаточно грозный – скользнул к обтянутой парчой груди.
– Я не его милость, я не он! Я не Веррррееет… – голос жирдяя стал невыносимо высоким и тонким – уже за это его стоило б прирезать. – Я сдаюсь!!!
– Слышишь, Грасс, он сдается, – Оскар неторопливо обошел подвал и встал рядом с Кевином, уперев руки в боки. Жирдяя он удостоил лишь беглым взглядом. – А я-то, глядя на него, предвкушал жаркую битву.
– Это Веррет? – уточнил Кевин.
– Нет, какой-то другой слизняк. Слышишь, ты! Нам нужен твой хозяин, и сейчас ты скажешь нам, где он.
– Скажу, разумеется, все, что прикажете!.. Я лишь мажордом, я ничего не знаю! Умоляю…
Кевин тряханул слугу за шиворот, приводя в чувство. – Не мели языком, а отвечай на вопросы! Где Веррет?!
– Т-т-там… – Толстый палец тыкал куда-то в направлении стены.
– В стене? За стеной? Там тайный ход? – Кевин заметил, что слегка придушил мажордома его собственным воротником, и ослабил хватку.
Жирдяй кивал, еще не в силах говорить. Потом пробормотал: – Да-да, именно! Двадцать лет служу в этом доме, и понятия не имел… Но, господа, клянусь, – Он умоляюще сложил руки. – Я не знаю, как открыть его! Я пытался…
В это Кевин готов был поверить. Знал бы – уже слинял бы. – Но ведь ты видел, как это делает твой хозяин?
Оскар, тем временем, поднял фонарь и водил им из стороны в сторону. В полумраке стена выглядела монолитной, но, если присмотреться, начинало казаться, что часть кирпичей в центре немного выступает вперед, образуя узкий прямоугольник.
Сперва Оскар жал на случайные кирпичи, пытаясь понять, в чем секрет. Недолго – терпением генерал не отличался, и вскоре он набросился на стену с таким же ожесточением, как на какого-нибудь врага. Бил ногой, наваливался всем телом…
– Он велел мне отвернуться, – мажордом открыто всхлипывал. – А потом… Когда мне дозволено было посмотреть, он уже стоял у провала в стене – да, вот там, мой лорд. Велел мне руководить обороной дома… Поклялся, что невиновен… Но раз вы говорите, что виновен, господа, – поторопился прибавить слуга, – значит, так и есть! Я подпишу любую бумагу…
Сколько Кевин уже видел их таких, напуганных до полусмерти, трясущихся до поджилок, готовых на все, лишь бы им не сделали больно. Когда-то – временами – Кевин получал от таких сцен извращенное удовольствие; сладкое, пусть и фальшивое, чувство всемогущества. Сейчас остались лишь тоска и скука.
Ну, так или иначе, а поймать Веррета надо.
На всякий случай сбив мажордома с ног и оставив скулить на земле, Кевин подошел к стене и без церемоний отстранил Алого Генерала. Оскар превосходил его с мечом в руках, но силищи у Кевина было поболе.
– Дайте я.
Он надавил плечом на стену, сильнее. Сперва ничего не происходило, только все резче становилась боль в висках от неистового напряжения, все глубже входили каблуки в сбитую землю. Вдруг что-то дрогнуло – на миг почудилось, что он ломает кости дома, чувствует, как они трещат. И вот уже кусок кирпичной кладки ползет вперед, с грохотом и скрипом.
Скоро Кевин понял, что толкает не только тяжелую дверь. Что-то давило на нее изнутри, цеплялось, мешая движению.
– Дайте фонарь, там какая-то хрень на полу.
Может, большой мешок? Нет…
Сзади в голос завыл мажордом. Вой тут же оборвался звуком удара и коротким визгом – это, конечно, постарался Оскар.
К двери привалился мертвец – свет фонаря лишь помог подтвердить то, что Кевин понял уже сам. Высветил приоткрытый рот, остекленевшие глаза, золоченую брошь на плече…
Кевин еще поднажал, расширяя щель, потом, ухватив тело за ногу, втащил его внутрь. Немолодой мужчина в дорожных одеждах бескостно обмяк на полу, на затылке запеклась кровавая рана.
Кевин внимательнее посмотрел на фонарь… Так и есть.
– Твоих рук дело, слизняк? – Он обернулся к мажордому.
Тот стоял на коленях; по обрюзглому лицу текли слезы и сопли. – Это случайность, господа, клянусь! Я хотел только немного оглушить его милость, чтобы убежать, спастись… Он отказался брать меня с собой…
Жирдяя можно было понять – подыхать за какого-то там Веррета никому не захочется.
– Я сам не думал, что посмею… Когда он начал падать, я испугался, шагнул назад – а он как-то так задел дверь, что она захлопнулась… Я даже не думал, что от такого удара можно умереть! Но ведь если его милость – государственный преступник, предатель, это же не преступление, да? – оживился мажордом. – Я даже правильно поступил, не дав ему уйти. Хотя мне все равно ужасно жаль…
Так-то так, только жирдяя уже ничто не спасет. Он был обречен с того момента, как Оскар Картмор и Кевин Грасс вошли в подвал.
Теперь, когда они знали, что произошло, его объяснения и оправдания никого не интересовали.
– Займись им, – обронил Оскар, а сам склонился над телом, обыскивая по-быстрому.
Кевин шагнул к мажордому. Тот то ли верно понял это движение, то ли услышал слова генерала, потому что принялся скулить и выть по новой, икая от ужаса. Одна из его штанин потемнела; в воздухе резко запахло мочой.
– Боги, Боже, пожалуйста, не надо…
Мерзкая работенка – как раз для Кевина.
Хотя… Почему, собственно? Он подумал – и не нашел ни одной причины, по которой должен выполнять чьи-то приказы, тем паче – кого-то из Картморов. Он мог развернуться сейчас, выйти и пойти восвояси. Он был свободен.
Разогнувшись, Оскар покосился на Кевина, явно недоумевая, в чем причина задержки. Подошел к жирдяю, сгреб его за волосы и лениво перепилил открывшуюся дряблую глотку.
– Все надо делать самому. Идем, – Даже не взглянув на человека, захлебывавшегося кровью у его ног, он вытер нож о рукав и с юной прытью взбежал по лестнице.
Что-то подсказывало Кевину: этот момент Оскар ему не забудет. И плевать.
~*~*~*~
– Не думал, что все так закончится.
Они с Оскаром стояли перед горящим особняком, в отсветах багрового зарева, превратившего звездную ночь в еще один день в преисподней. Вокруг с руганью и потасовками делили добычу головорезы, корчились раненые, на которых никто не обращал внимания; но даже в угаре и боли вся эта шваль не забывала держаться подальше от Алого Генерала.
– Закончится? – фыркнул Оскар. – Что это, к чертям, значит? Мы раздавили одну гадину – завтра приползет еще сотня. Все закончится не раньше, чем мы сдохнем. Да и то, только для нас.
По его лицу, обращенному к пожару, ползали огненные черви; волосы и бородка, медные с проседью, отливали багряным цветом запекшейся крови. Кевин никогда не замечал, чтобы Оскар засмотрелся на хорошенькую девушку или поднял глаза к небу, но сейчас он, похоже, любовался игрой пламени, пожиравшего останки дома Верретов. И выглядел почти счастливым, точно моряк, что вдохнул соленый морской воздух после долгих месяцев на суше.
Человек на своем месте – так хотелось сказать об Оскаре Картморе, неподвижном среди дыма, воплей, хаоса и смерти.
– Я хотел узнать, кто стоит за заговором, – объяснил Кевин. – Оказалось – старый дурак, которого прихлопнул собственный слуга. А для чего заговорщикам понадобилось совершать свои убийства таким причудливым способом, мы, похоже, никогда точно не узнаем.
Во всяком случае, я.
Грохот, звон и вопль, слившиеся воедино. Какой-то несчастный болван выскочил из окна на верхнем этаже. Он был одет в огненное оперенье, но улетел недалеко.
То ли кто-то из слуг, то ли головорез Оскара, слишком увлекшийся грабежом, чтобы вовремя дать деру. Не все ли равно? Один удар меча, и почерневшее лицо расслабилось навсегда.
– Тебе б в сестры милосердия, Грасс, – процедил Картмор сквозь зубы, когда Кевин снова встал рядом. – У меня нежная и чувствительная душа.
– Я заметил. Что это было, в подвале? Почему ты по-быстрому не прирезал ту крысу?
– Просто не захотел.
– Я-то думал, меня уже ничем не удивить. У кого-то слабость к девкам, у кого-то – к писклявым младенцам. Был у меня в отряде один, зарезать старика или бабу – как в зубах ножом ковырнуть; мог бы, глазом не моргнув, пошвырять детишек из окон на пики – да и швырял. Но когда ему пришлось прикончить шавку, едва не вцепившуюся ему в горло, ревел потом, как маленький. Так и сдох, спасая суку со щенками из дома, который сам же и поджег, – Алый Генерал смачно сплюнул – то ли выражая так свои чувства по этому поводу, то ли просто потому, что захотелось отхаркнуть. – Каждый глуп по-своему, но чтоб сломаться на этом визгливом старом трусе, на зажравшейся прислуге? У такого извращения и названия-то нет.
Кевин поморщился. – Идите в задницу, мой лорд. Да мог я его прикончить, мог. Просто стало вдруг противно. И я впервые спросил себя – а на кой, собственно, мне тогда это делать?
Похоже, ту жажду, что требовалось заливать чужой кровью, утолила бойня в Доме Алхимика. На долю Кевина остались лишь отточенные до совершенства движения и пустота внутри с привкусом праха.
– Ты еще слишком молод, Грасс, чтобы задаваться философскими вопросами. За тем, что тебе за это платят! Тех, кого ты сам жаждешь прикончить, тебе придется убивать за свой счет, в порядке, так сказать, благотворительности, – Генерал разговорился, видно, пребывал в неплохом настроении. – И ты еще хотел войти в Свору! Там место только тем, кому не нужна причина, чтобы убить – и очень весомая, чтобы не убивать.
– Когда-то хотел.
– Перехотел? – Оскар усмехнулся. – Чего ж тогда вашей милости угодно?
– Ничего. Мне ничего не нужно.
Он много раз повторял эти слова, другим и себе, – пока, наконец, они не стали правдой. Вещи, которые стоили того, чтобы их желать, существовали на свете не для таких, как он. А драться за объедки Кевин устал.
– И чем тогда займешься? Продолжишь обрастать жирком среди твоих Ищеек?
– Подамся в наемники.
Это позабавило Алого Генерала. – Ну-ну. Тебя ждет отличная карьера, если посреди сражения начнешь размышлять. "А хочу ли я прикончить этого малого? И зачем мне это делать?"
– На поле боя все просто. Ты убиваешь, чтобы не убили тебя.
– А тут, что, по-другому? Эх, Грасс, – Генерал покачал головой, – ты еще так наивен. Как дитя малое.
Кевин усмехнулся в ответ. – А когда-то вы говорили, что у меня – черное сердце.
Оскар зевнул. Возбуждение схватки исчезало вместе с блеском в глазах, и его резкие черты снова застывали в гримасе презрительной скуки. – Но оно у тебя есть, Грасс, и в этом твоя проблема.
Неплохая эпитафия, если подумать.
– Что ж, прощайте. Спасибо за все.
Для злобной твари по убеждениям и призванию, Оскар и впрямь немало сделал для него. Больше, чем те, у кого для этого имелись все основания.
– Что-то подсказывает, что мы еще увидимся – если проснешься. Ну а коли нет, так и отправляйся к чертям, – Оскар отвернулся, показывая, что разговор закончен.
