Текст книги "Блаженны алчущие (СИ)"

Автор книги: Агнесса Шизоид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 76 страниц)

Агнесса Шизоид
Сюляпарре – I. Блаженны алчущие

Часть I. ~ ИГРОКИ И ИГРУШКИ ~

I. ~ Темные улицы ~

Тьма раскрыла нетопырьи крылья над княжеством и его столицей, носящими одно имя – Сюляпарре. Та непроглядная тьма, что сгущается перед рассветом, который – кто знает? – может и не наступить.

Скоро зазвучат голоса первых колоколов, пробуждая к повседневным делам мещан и рабочий люд. Возвещая баловням судьбы, веселящимся в светлых залах, что празднику пора подходить к концу – чтобы завтра начаться снова. Если оно будет, это завтра.

А там, где никогда не встает солнце, причудливые порождения мрака ожидают единственного призыва, который для них что-то значит, – зова боли и крови. Когда он разорвет границу между мирами, истончившуюся столетия назад, дети темноты устремятся в брешь.

Уродливые и прекрасные, летающие, ползающие и клубящиеся, безмозглые, безумные, мудрые, – и, превыше всего, алчущие.

Они ждут очень долго. И их голод бездонен.

I.

05/10/665

В этот поздний час богобоязненные горожане старались не выходить на улицы Сюляпарре. Они прятались по домам, заперев ставни, закрыв двери на тяжелые засовы. Навстречу Кевину Грассу попадались нищие, члены банд, торговцы крысятиной и кошатиной, дешевые шлюхи, пьяные студенты, да изредка – загадочные путники со скрытыми масками лицами, спешившие по своим тайным и, конечно, грязным делишкам. Опасные люди, отчаявшиеся и отчаянные, но все они расступались перед Кевином. Попрошайки не тянули к нему костлявые руки, не обнажали язвы, и даже зазывные улыбки потаскух гасли под его взглядом. Что отпугивало их больше – багровый плащ Красной Ищейки, меч-бастард у пояса, злоба на его лице?

А может быть, его уже ждали где-нибудь в закоулке с ножами наготове? Ведь, как-никак, он брел по Голодному Брюху. Здесь заправляли бандиты, здесь жили их "капитаны" с семьями, и любым служителям закона ход в этот гнилой лабиринт улочек был заказан.

Кевин надеялся, что они попробуют – затем сюда и шел. Если он не найдет мишень для своей ярости, она, того гляди, удушит его самого.

Он вспоминал красную физиономию Капитана Роули, как брызгала слюна из гнилого рта, пока тот его отчитывал.

– Какого хрена ты творишь? Кучка дерьма вообразила себя сторожевой башней? Навозная муха сочла себя орлом? – Командир, как всегда, выражался образно. – Чего ты молчишь? Таскал ты почтенного купца Гвиллима Хопниса за бороду? Выбил ему зуб? Чего ты молчишь? Почтенный Хопнис, чтоб его отымели все демоны ада, подал жалобу в Магистрат. Понимаю, лицом я смахиваю на ангела, и ты решил, что я и есть ангел Пресветлого, все тебе спущу. Но тут ты не совсем прав. Короче, еще одно предупреждение и… ступай в солдаты, героем станешь.

Роули удержал с него плату за месяц и велел молить Хопниса о прощении, лизать ему задницу, если понадобится.

Оказалось, что в лизании нет необходимости. К счастью для них обоих, Хопнису хватило ума молча выслушать Кевина, который до последней минуты не знал, выдавит из себя слова извинения или вышвырнет купца в окно его конторы, где почтенный Хопнис – в этом Кевин был уверен – занимался, среди прочих деловых операций, контрабандой и перепродажей краденого.

Он вышел на улицу, пальцем не тронув купца, борода которого так и просила, чтобы ее хорошенько дернули.

Это все было ужасно смешно, жаль лишь, что он разучился смеяться. Когда-то, в Академии, Кевин изображал идеального ученичка в надежде на военную карьеру, подлизывался, выслуживался, ходил по струнке. А когда его прогнали, и бороться стало не за что, ощутил головокружительную свободу, которая почти казалась достойной платой за смерть всех надежд.

И вот прошло не так много времени, и он унижается ради поганой службы, презираемой даже подонками общества.

Он ненавидел свою работу, но она ему подходила. Где еще будут давать столько монет за то, чтобы выбивал из людей дурь, да изредка перерезал глотку-другую? В бандиты ему, Ищейке, дорога была закрыта, стражникам – работка не более завидная – платили куда меньше, а в армии он мог бы оказаться лишь в качестве рядового, то есть пушечного мяса, без надежды высоко подняться. К тому же последнее, чего ему хотелось, так это положить жизнь за родимый вонючий Сюляпарре. Нет, когда придет армия Императора, Кевин будет здесь, в столице, и сделает все, чтобы выжить, дотянуть до момента, когда запылает роскошный Харлокский дворец, а головы правящей семейки украсят собой городскую стену. Вот тогда да, можно будет и сдохнуть.

Одна уродливая улица, населенная гротесками, сменяла другую, и Кевину в который раз начинало казаться, что это все – нескончаемый дурной сон. А может, он превратился в призрака, обреченного вечно блуждать по городу, который ненавидит.

Над головой хлопнули ставни, и Кевин прыгнул вперед, уклоняясь от потока мочи. Пока дошел до конца проулка, пришлось еще раз проделать это упражнение, но других опасностей не встретилось. Возможно, он совершил ошибку, и стоило направиться в Тьмутень или Грязноводье. Бандитские капитаны старались присматривать, чтобы у них "дома" все было тихо-мирно, и справлялись с этим куда лучше беспомощной стражи, хотя сейчас, когда город переполнили беженцы, подыхающие от голода и готовые на все, в Сюляпарре не осталось безопасных мест.

Все еще давясь злобой, Кевин прошел под аркой в конце проулка и оказался у храма Кротчайшего Агнца.

Паперть Агнца была самым мерзким местом Брюха: здесь нищие собирались десятками – безногие, безрукие, уроды, подлинные и мнимые слепые; изувеченные солдаты показывали культи и страшные шрамы. Днем на паперти велась торговля съестным и скарбом, а сейчас тут торговали своим мясом бляди, такие отвратительные, что их с трудом можно было отличить от попрошаек.

Чокнутый проповедник в рубище, сквозь которое просвечивала бледная плоть, залез на перевернутую бочку и завывал оттуда о грядущем конце света. Кучка изможденных, оборванных людей внимала бредням, выказывая согласие стонами и воплями. Женщина колотила себя в костлявую грудь, как заведенный, мотал головой старик, какой-то безумец бился неподалеку башкой о стену. Прохожие останавливались послушать, одни задерживались, другие спешили дальше.

Проповедник обещал ад на земле, пришествие демонов, воцарение Темного Владыки, который будет править миром с древнего престола сюляпаррских принцев, окруженный свитой самых страшных грешников и чертей. А то, что прошлой ночью налилась кровью луна – знак, что врата Преисподней уже готовы разверзнуться.

Кевин внимал бреду пару минут, просто для развлечения, потом усмехнулся и двинулся вперед.

Он не понимал, почему этих болванов пугает конец света – их жизнь, как и его, гаже стать не могла. Ад на земле уже существовал, и они все копошились в нем, как навозные личинки в куче дерьма. Кевину случалось видеть демонов, и те были не более омерзительны, чем мелькавшие вокруг рожи – обгорелые, без носа, без ушей, с бельмами, наростами, искаженные алчностью, голодом и страхом.

И какая им, к черту, разница, кто сидит на троне, Темный властелин или пахнущий духами Картмор? Они-то все здесь, и ни тому, ни другому, до них дела нет.

А может, конец света давно наступил, но никто не заметил, и жизнь продолжилась себе, как ни в чем не бывало?

Кто-то осмелился схватить его за рукав, прервав жужжание назойливых мыслей-мух. Тощий старикашка в выцветшей рясе, должно быть, еще один проповедник. – Ты проклят, – каркнул старик. Его правый глаз покрывала катаракта, левый светился безумием. – Скажи мне что-то, чего я не знаю, – посоветовал Кевин, толкая его в грязь. – В твоих жилах течет ночь! – вещал неугомонный старикашка из лужи, но Кевин уже шел дальше. Мрак сгущался. Скоро даже самые отчаянные обитатели Брюха уползут в свои норы, а бездомные забьются по углам, чтобы жаться друг к другу и молиться – отсыпаться придется днем. Ночные твари, которых редко видели в богатых кварталах, облюбовали трущобы, и плохо приходилось тому, кого они застигали врасплох. Кевин ускорил шаг – так, слегка. Его сапоги уже месили грязь проулка Святой Надежды, когда вечер прорезал женский крик. Удивляться тут было нечему, Брюхо как-никак, и все же Кевин остановился и прислушался. Вопили совсем рядом, со стороны Каменщиков, откуда только что доносился звон копыт по мостовой и грохот колес. Видать, грабят или насилуют какую-нибудь дуру. Вот и повод сорвать на ком-то злость, а может, чем черт не шутит, он поймает известного бандита и ткнет этим в нос Капитану. Женщина снова закричала, призывая на помощь, и было в ее крике что-то, от чего продирал мороз по коже.

Кевин высвободил свой фламберг из ножен, и, держа оружие наизготове, медленным шагом преодолел остаток пути. Дойдя до последнего здания проулка, прижался плечом к стене, осторожно заглянул за угол – и со свистом втянул воздух.

На широкой улице, ярдах в десяти, остановилась, накренившись, карета – колесо угодило в узкую канаву. Один из коней упряжки валялся мертвый на дороге, от вспоротого брюха поднимался пар; другой с истерическим ржанием бился в постромках, удерживаемый на месте весом павшего собрата. У кареты стояли двое. Женщина – причудливое видение в светлом бальном платье и с мечом в руках – рисовала клинком полукружья, защищая себя и спутника, и кричала, высоко и отчаянно. Мужчина будто окаменел, прижавшись к распахнутой дверце. А перед ними извивалось, покачивалось, струилось нечто, оживший сгусток ночи. Его щупальца тянулись к парочке языками черного пламени. Кевин сразу вспомнил ту далекую, счастливую и ужасную ночь, когда видел создание, подобное этому. Но и оно было куда меньше твари, нависавшей над двумя тонкими фигурками, словно обретшая плоть гротескная тень великана.

Про таких даже в кабаках врали, лишь упившись вусмерть. Пульсирующий столб живого мрака дотягивался до верхних окон окрестных двухэтажных домов. Очертания плыли, дрожали, меняясь на глазах. Мало что могло пробрать Кевина Грасса, но сейчас он таращился на пришельца из самой преисподней, как последний болван, замерев, забыв дышать. Чего оно ждет? подивился Кевин. Почему не нападает? Такую громадину не мог напугать короткий узкий меч, которым неуклюже махала бабенка. Будто в ответ на его мысли, черные отростки обвили запястья женщины. Она дергалась, но не могла освободить руки, воспользоваться клинком. – Филип! – взвизгнула она. – Филип! Ее спутник наконец-то ожил. Блеснула сталь, и щупальца перерубил мощный удар. Мужчина обнял женщину за талию, поддерживая, в его левой руке – кинжал. Филип?!.. Они были далеко от него, фигуры-призраки в сумраке вечера, но в их облике чудилось нечто знакомое, и этот голос… "Филип!" именно так кричала девушка в той, другой, невозвратной жизни. "Филип!" Оба стройные, темноволосые; он, похоже, левша…

Лунный свет упал на лицо мужчины, и Кевин, как завороженный, вышел из укрытия, сделал несколько шагов вперед. Филип и Дениза. Может, он и впрямь заснул на ходу, и разум играет с ним злую шутку? Это объясняло чудовище, слишком большое, чтобы быть реальным… И их присутствие здесь, на грязной улице, огибавшей трущобу. Та ночь ему снилась не раз… Стало жарко, несмотря на холод осеннего вечера. Кровь потекла из прокушенной губы, в ушах гремел стук сердца. Кевин сжал рукоять меча до рези в суставах, уже зная, что не уйдет отсюда, пока кого-нибудь не прикончит. Ярость и боль грызли изнутри, как бешеные псы.

Темная тварь начала медленно поворачиваться, привлеченная новым движением. Но заинтересовал ее не Кевин. В паре шагов от кареты валялся лицом вниз человек, которого Кевин – и тварь – заметили лишь сейчас, когда тот пошевелился и застонал. Мужчина приподнялся на четвереньки, помотал головой, медленно, очень медленно огляделся вокруг, явно не понимая, где он и что с ним. Встал на ноги, покачиваясь.

Луна серебрила розы дома Картморов на его плаще, освещала чеканку на ножнах. Гвардеец. Наверное, слетел с коня или запяток кареты, потеряв сознание от удара. Теперь очнулся – себе на зло. – Гарт, на помощь! – крикнула Дениза. А Гарт увидел чудовище. Тварь заскользила к нему, неспешно и, несмотря на свой размер, бесшумно, а он стоял и смотрел. И смотрел. И смотрел.

Кевин хотел крикнуть – предупреждение, ободрение, сам не знал, – но горло словно ссохлось. Слишком жуткой была эта противоестественная тишина – даже Дениза заткнулась; жуткой – неотвратимость, с которой смерть приближалась к замеревшему от ужаса человеку. Но больше всего леденило чувство, что нечто подобное он уже наблюдал, застыв, как сейчас, букашкой в темной смоле.

На поясе Гарта висел меч, и мужчина наконец-то потянулся за ним, ни на миг не отрывая глаз от твари. Медленно, как в полусне, нащупал рукоять. Нависший над ним столб мрака чуть отклонился назад, черное тело прорезала широкая щель – то начал раскрываться огромный рот.

Меч Гарта был уже на свободе, когда тварь сделала бросок. Гадина не слишком поворотлива, отметил для себя Кевин. Гарт успел бы ударить ее или отскочить, если б не лишился присутствия духа. А может, он еще не пришел в себя… Так или иначе, мужчина даже не занес оружие для удара, когда чудовищная пасть накрыла его, сомкнувшись по линии лопаток.

Если Гарт успел крикнуть, вопль утонул в чреве твари, и единственным звуком стал тошнотворный хруст костей. Кровь хлынула по телу, задергались в последней пляске ноги, а тварь так и застыла, просто держа добычу во рту. В узких прорезях ее шести глаз, нацеленных на парочку, мерцал багровый огонь. Сейчас или никогда. Лучше бы никогда… Но Кевин уже бежал вперед, меч – в правой руке, кремневый пистоль – в левой. И вновь зашевелилась тварь, и вновь ее интересовал не он – на сей раз, она двинулась наперерез Филипу и Денизе, наконец-то попытавшимся ускользнуть. Тело Гарта все еще свисало у чудовища изо рта, болтаясь, как маятник, поливая мостовую кровью. Кевин был уже близко к черной туше, когда разрядил, не замедляя бега, свой пистоль. Ответом ему стал жалостный, высокий стон и фонтан жаркой влаги, брызнувшей в лицо и на одежду. Кевин швырнул пистоль в тварь, метя в рану, перехватил свой бастард обеими руками. Обрушил его на чудовище с силой, утроенной яростью, как будто врагом ему было это создание, а не те двое, чье присутствие он ощущал рядом, во тьме. Могучий удар высек из мостовой сноп синих искр – тварь же ускользнула в последний миг. Проплыла мимо, так близко, что Кевин вдохнул ее запах – запах тухлой воды, а развернувшись, поскользнулся на слизи, след которой тянулся за гадиной. Уползла тварь недалеко. Остановилась и повернулась, бесшумная и грозная. Теперь глаза-прорези смотрели прямо на врага. Сияние их то вспыхивало сильнее, то затухало, как пламя на ветру.

Наконец-то обратила внимание, гадина, с мрачным удовлетворением подумал Кевин. Встретил багровый взгляд и как будто прочел в нем то чувство, что жгло и его самого. Голод.

Тварь выплюнула тело Гарта – на мостовую оно рухнуло уже без головы, с изъеденными, изорванными плечами. Углы и без того широкого рта, подобного разрезу, поехали в стороны, по краям пробежало волнообразное движение, как будто тварь должно было вот-вот вырвать. Пасть начала раскрываться, медленно и неотвратимо, пока не распахнулась так, что казалось, дальше некуда – а потом еще. Теперь то был огромный черный провал, в котором метались едва различимые силуэты. И он продолжал расти. Она что, выворачивает себя наизнанку? Кевин хотел знать, кто сошел с ума, он сам или мир вокруг. Он был уверен лишь в тяжести оружия в руках. А перед его глазами, тварь раскрылась, распустилась чудовищным черным цветком – лепестки-губы, тычинки – склизкие, клыкастые, узкие головы, десятки лязгающих зубами голов. Их гибкие длинные шеи извивались подобно змеям. Кевин невольно отшатнулся. Вовремя – чудовище скользнуло ближе, нагнулось, отвратительные головы его метнулись к добыче. Челюсти клацнули у самого лица, обдав убийственным смрадом. Красные злобные глазки, рыла летучих мышей…

Отчаянный взмах клинка – и две башки упали на мостовую, срубленные с шей-отростков. Это сделало чудовище осторожнее, но головы продолжали нападать, пытаясь уклониться от лезвия и добраться до плоти. Кевин отступал, не давая подойти слишком близко.

Он орудовал оружием как безумный, отбивая атаку за атакой. С одной стороны, с другой, прямая "в лоб"…

Ему б десять клинков – и десять рук… Но имелось только две. В правой – меч, в левой – баклер. Маленький щит помогал обороняться – острый край даже снес башку со змеиной шеи – пока одна из гадин, впившись зубами в железо, не вырвала баклер из хватки. Тогда пришел черед кинжала.

Спину жжет пот, мгновения как часы…

Мир свелся к этим проклятым гибким мерзавкам, так и мелькавшим перед глазами. Еще несколько голов упали на землю, но их было много, слишком много, и Кевин знал – скоро до него доберутся. То одна, то другая прорывалась сквозь защиту. Зубы подрали куртку, звякнули о нагрудник, оцарапали ногу.

Головы блестят слизью, льется пеною слюна…

Вот-вот удача оставит его. Он на миг ослабит бдительность, потеряет терпение чудовище… Однообразная игра в "сруби башку" превратится в веселую "урви кусок мяса побольше". Кевин сдохнет здесь, сожранный живьем. Поделом – за глупость. А Филип с Денизой забудут о встрече назавтра. Вместо того, чтобы опять отступить, он бросился вперед в отчаянном рывке, прямо навстречу тварям. В последний момент упал на колени, уберегая лицо. Темная голова ударила в плечо, другая пронеслась над ухом, рядом дергались скользкие гибкие тела. Меч, который Кевин поднял перед собой, прорубил ему путь сквозь нескольких тварей, с силой резанул по месту, где соединялись их шеи. Твари заметались в панике, а когда попытались сжать врага в смертельных объятиях, Кевин уже отскочил назад, лишившись только куска плаща да чувства обоняния, и обретя пару-тройку царапин. Головы чудовища, что росли рядом с этой новой раной, бессильно поникли, движения остальных чуть замедлились. Черная жижа струилась на землю из глубокого разреза, из кровавого кратера на боку. Но атаки продолжались, а второй раз Кевин этих гадин врасплох не застанет.

Нужен план, понял он, продолжая методично работать мечом. Или его подобие. Атаковать надо, пока не вымотался. Заставить башки отпрянуть, а потом метнуться вправо, полоснув сверху-вниз по боку…

Лодыжку сжал стальной захват, и Кевин запоздало вспомнил про щупальца. Земля ушла из-под ног.

От удара о мостовую вышибло дыхание. Перед глазами мелькнуло звездное небо, а затем сверху обрушилась черная лавина.

Жизнь ему спасло то, что в падении чудом не выронил меч. Вскинул клинок перед собой – и чудовище, швырнувшись на жертву, само себя насадило на острие.

Адская боль пронзила руки, плечи, спину. Кевин зарычал – и, невероятным напряжением всех мускулов, удержал на весу ту часть туши, что давила на клинок. Его сила, хотя бы она не предала его, не позволила рукояти прибить Кевина к земле. Яблоко навершия стукнуло меж ребрами – и только.

Черная кровь лилась по клинку и рукам, вокруг клацали пасти… Но вместо того, чтобы разорвать жертву на части, чудовище и его головы дернулись вверх, убегая от боли.

Руки едва не вырвало из суставов – меч застрял крепко. Сила рывка приподняла Кевина в воздух. Затем его снова приложило о камни, а меч, свободный, остался в правой руке.

Кевин приподнялся на локте, готовый защищаться. Чудовище нависло над ним, чуть выше, чем он мог дотянуться клинком, а щупальце все так же тянуло за ногу, не давая подняться. Длинношеие тварюги пришли в себя и рвались к живому мясу. Истекали слюной, хрипели, бешеные глаза горели жаждой. Сквозь гул в ушах и злое шипение донесся высокий голосок. – Бежим, Филип, давай же! Милая Дениза! Твари, еще помня силу его ударов, действовали осторожно, но Кевин знал, смерть – дело мгновений. Новое щупальце выползло из огромного тела и влажно скользнуло по ноге. Краем глаза он заметил фигуру мужчины, метнувшуюся к чудовищу. Как тогда. Кевин отвлекся – лишь на миг, но этого оказалось достаточно. Одна из тварей увернулась от клинка, стальные зубы впились в незащищенное бедро. Не сдержав крика, он дико махнул мечом. Отрубил твари башку – и другая ударила в грудь. Зубы оставили глубокие полосы на металле кирасы. Твари атаковали с новой яростью, даже не заметив, как рядом выросла стройная фигура в черном. В руках Филипа блеснул тонкий бальный клинок, с размаху впился в темный бок чудовища… И раскололся с жалобным звоном. У этой твари почти непробиваемая шкура, с усталым отчаянием понял Кевин. Уязвимы ее «пестики» и нутро, и с близкого расстояния пистоль смог проделать в шкуре дырку, но… – РАНА! – прохрипел он.

Кевин не знал, понял ли его Филип. Молодой Картмор уклонился от рванувших к нему морд и исчез из вида.

Где-то валялся меч бедняги Гарта. Хорошо бы Филип пошел за ним… Скорее, сбежал.

А Кевину хватало забот с тварями. Они возникли одновременно, справа и слева, и он убил первую и спугнул вторую. Еще одна взрезалась в нагрудную пластину – а затем метнулась к лицу, и он заглянул вглубь ее огненных глаз. Сверкнули клыки. В следующий миг вся туша отпрянула назад с пронзительным ревом, увлекая головы-пестики в темное небо. Из раны, оставленной на теле выстрелом, торчал меч, а на рукоять меча навалился Филип. Клинок медленно погружался в плоть. Несколько тварей метнулись к новому врагу, но он упал на колени, не выпустив оружия, и они пронеслись над ним. Кевин перерубил щупальца, сжимавшие его ногу, и встал. Мир заплясал перед глазами, а когда зрение прояснилось, склизкие твари снова скалили на него зубы, а горло Филипа сдавливало щупальце. Картмор безуспешно пытался отодрать жестокую удавку, его лицо потемнело, он хватал ртом воздух. Что ж, пусть поволнуется. Кевин смотрел на тварь, как волк на загнанную добычу, в предвкушении, улыбка дергала губы.

Чудовище с воем качалось из стороны в сторону, кровь потоками лилась из двух глубоких разрезов; головы на длинных шеях метались в панике, обезумев от боли, неуклюжие от ран. Кевин двинулся вперед. Три головы пытались атаковать его, но он небрежно срубил их одним движением меча.

Еще шаг – и Кевин рядом с монстром. Клинок взвился в небо, со свистом рассек воздух, обрушился на прочную шкуру – ничего. От второго удара у Кевина заныли руки, а на теле гадины появилась кровавая трещина. Крик ярости и торжества вырвался из его груди, и он ударил снова. Рядом, Дениза подобрала то, что осталось от сломанного клинка, перепилила душившее Филипа щупальце. После того, как Филип рухнул навзничь, задыхающийся, но свободный, сама схватилась за рукоять Гартова меча и нажала на него, крича от напряжения. Под ее весом оружие медленно, но верно вошло в плоть до самой гарды. Кевин продолжал кромсать шкуру чудовища. Твари теперь едва дергались, и губы-лепестки скрыли их, закрываясь. Чудовище принимало первоначальный облик. Когда Кевин вонзил острие меча в пробитую брешь и хорошенько нажал, по черной туше прошла судорога. В шести кровавых глазах в последний раз вспыхнуло пламя, последний стон пронзил ночь. В финальном рывке, чудовище вытянулось в полный рост, чтобы всем телом швырнуться на врага. Кевин выпустил рукоять меча и метнулся прочь. Он убежал недалеко.

~*~*~*~

II.

Когда он выплыл из тьмы беспамятства, первым ощущением была боль в ногах. На них давило что-то тяжелое. Чудовище, вспомнил Кевин. Раз он жив, значит, оно мертво.

Напрягая остатки сил, он высвободился из-под туши и только тогда разомкнул веки, слипшиеся от крови. Чудовище выглядело дохлее некуда – кусок искромсанного мяса.

Кевин с трудом поднялся на предательски дрожавшие ноги. Ожившее тело уже горело от ушибов, царапин и укусов. На поясе не было привычного веса, он чувствовал себя голым. Мой меч, мой меч остался в чудовище.

– Ну у тебя и видок!

Кевин резко обернулся, и одну боль сменила, затмевая ее, другая. Филип. Смеющиеся глаза, мягкие волны темных волос, и эта его проклятая вечная полуулыбка, даже сейчас игравшая на губах молодого Картмора – как будто он не лежал совсем недавно на мостовой, задыхаясь, не жался в ужасе к дверце кареты. Он совсем не изменился. Если Кевин заматерел, огрубел за эти два года, то Филип выглядел таким же юным и беззаботным, как раньше.

В руке Филипа смолил факел, должно быть, взятый из кареты, как и меховая накидка, в которую сейчас зябко куталась Дениза. Даже в таком неровном свете было заметно, что молодая женщина дрожит. В пышных мехах она выглядела особенно хрупкой и уязвимой.

Мерзавец и сучка.

– Грасс, это… в самом деле вы? – прошептала Дениза.

– Конечно, он, разве ты знаешь других таких? – весело подтвердил Филип. Он окинул Кевина критическим взглядом. – Тебе надо выкупаться.

Кевин выжал из одежды немного крови. Он был весь покрыт ею – темною монстра, и своей собственной.

– Уже.

– И перевязать раны. Любовь моя, позвольте взять ваш шарфик. Совсем как в старые добрые времена, не правда ли?

Кевин с отвращением взглянул на протянутую ему полосу воздушной ткани. Принимать помощь от этих людей было хуже, чем терпеть укус чудовища, но рана на бедре не переставала кровоточить. Он взял тряпку и наложил повязку потуже. До Красного Дома сойдет. Вытащить меч в одиночку также будет трудновато. В предсмертном падении тварь вогнала в себя все три с небольшим фута стали.

На пару с Картмором они умудрились перевернуть тушу. Кевин ухватился обеими руками за длинную рукоять, Филип – за крестовину. Вместе они освободили клинок до половины.

– Дальше я сам, – Кевин тянул меч на себя, пока плоть чудовища, влажно чмокнув, не выпустила его окончательно. Картмор все еще стоял рядом и Кевин подвел острие "бастарда" к его подбородку.

Дениза ахнула, но Филип не перестал улыбаться. Кровь стекала по волнистому лезвию, капала на белый кружевной воротник, на черный дублет.

– Ну и встреча, не правда ли? – в темных глазах было выражение почти мечтательное. – Кто бы мог подумать! Это судьба.

Судьба… Кевину показалось – он слышит хриплый хохот этой старой злобной суки. Она опять сделала из него дурака. Но если судьба привела его сюда, остальное – собственная вина. Он оскорбил сына и невестку правителя страны. Глупо. Спас им жизнь. Вдвойне глупо.

Ярость, управлявшая его рукой, притихла, оставив горькое послевкусие. Он молча опустил меч, вытер полой плаща и убрал в ножны.

– Полагаю, мы должны тебя поблагодарить, – заметил Филип небрежным тоном. – Хотя, коли подумать, ты лишь выполнял свои прямые обязанности. Ты ведь теперь Ищейка, да? Я узнаю плащ.

Неужели его не бесит, что он вновь обязан жизнью презренному врагу? Кевин имел все причины злорадствовать. И все же Картмор опять заставил его почувствовать себя комком дерьма, прилипшим к нарядному сапогу. – Моя обязанность – ловить тех, кто преступает закон, а не спасать глупцов, которые путешествуют по ночам без охраны.

– Ты обо мне слишком дурного мнения. Перед каретой скакали гвардейцы с факелами, кучер был при оружии, даже на запятках вместо лакея ехал бедный Гарт. Не знаю, что случилось с кучером, может, сбежал, может, оказался в брюхе чудовища, но двое верховых умчались, как только оно появилось.

Дениза топнула туфелькой по уличной грязи. – Когда мы вернемся домой, вели бросить их в темницу. Их должны повесить за дезертирство с поста!

– Коли у них хватило ума сбежать, хватит ума и не показываться нам на глаза. Подозреваю, что к утру обоих уже не будет в городе. Тем лучше – на их месте я бы тоже пришпорил коня.

– Думаю, в этом никто не сомневается, – согласилась Дениза ядовито. Она с вызовом взглянула на мужа, прежде чем послать Кевину чарующую улыбку. – Прими и мою благодарность. Ты вел себя как подобает мужчине и дворянину. Рада узнать, что они еще остались в этом городе.

Кевин мечтал загнать комплименты назад ей в глотку, вместе с зубами. Я мог бы сейчас стоять и смотреть, как их поедает чудовище, подумалось безнадежно.

– Он действительно был великолепен и получит награду. С чудовищами Грасс всегда лучше умел обращаться, чем с людьми, – Филип похлопал себя по поясу, скорчил недовольную гримасу, услышав жалкое звяканье полупустого кошелька, и, немного подумав, стянул с пальца кольцо с драгоценным камнем. Рубин поймал свет факела и вспыхнул, как сердце огня. – Держи задаток.

Кольцо очертило в темноте сверкающую дугу.

Кевин не шевельнулся, даже когда драгоценность упала в грязь у его ног.

Они стояли и смотрели друг на друга в молчании, а вокруг плескался мрак.

– Может, ты хочешь поцелуй прекрасной дамы в качестве награды? – предложил наконец Филип небрежным тоном. В его взгляде плясали огоньки из той же преисподней, откуда вылезло чудовище. – Дениза, вы так восхищались подвигом нашего друга, что, должно быть, не откажетесь его поцеловать.

Порождение тьмы, которое едва не проглотило их всех, еще остывало у его ног, а Картмор уже приступил к своим играм. Кевин смотрел на красивую, самовлюбленную физиономию и думал, что убил не ту тварь, какую следовало.

– Не откажусь! – Дениза вскинула подбородок и отважно шагнула вперед. Ее кулачки сжались, на лице было такое выражение, словно она собиралась прижаться губами к личинке-трупоеду. Кевин прекрасно понимал – и разделял – ее чувства. – Я давно не целовала настоящего мужчину.

Он подождал, пока она подойдет вплотную. Прижал к кирасе, вымазанной кровавой жижей, а потом отшвырнул. – Шлюх я оставляю тебе.

Леди Картмор упала в объятия подхватившего ее супруга, и, тут же вырвавшись, принялась с омерзением отряхивать накидку и лиф платья, заляпанные красным. – Наглец! – потом напустилась на мужа, в черных глазах – молнии. – И ты спустишь ему это?!

– Мне кажется, червям на сегодня хватит еды, – невозмутимо ответствовал Филип. – Я не собираюсь служить им сладостным десертом. Никто не любит животных больше меня, но даже у этой любви есть границы.

Злость исказила тонкие черты Денизы. – Вам стоит так и ходить, сударь, с пустыми ножнами! – она шипела как сердитая кошка. – Меч вам ни к чему. Женщина оказалась отважнее вас!

Филип пожал плечами. – А почему бы и нет, моя дорогая? Многие недооценивают прекрасный пол, но меня в этом не обвинишь. Думаю, тетя Вивиана обратила бы монстра в бегство, вооружившись лишь молитвой и поварешкой. К тому же, вас вдохновляла любовь ко мне, а это я могу считать своей заслугой.

– То-то вас ничто не вдохновило! – Казалось, Дениза сейчас и царапаться начнет.

Кевину склоки парочки осточертели еще в те времена, когда они с Картмором играли в друзей. Нагнувшись, он выдернул из чудовищной туши торчавший в ней меч Гарта и протянул Филипу, рукоятью вперед. – Вот тебе оружие, пригодится. А может, лучше отдать его Денизе?