Текст книги "Сущность Альфы (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 121 страниц)

В принципе, Гурен осознавала, что она уже в том возрасте, когда стоит подыскать себе если не мужа, то хотя бы постоянно партнера, а не довольствоваться покорными омежкам, которые отдавались ей ради денег, из-за безысходности или же прихоти, но никто из тех, кого она рассматривала, как потенциального отца своих будущих детей, не пришелся ей по вкусу. Нет, она не была слишком требовательна, просто чувствовала, что это не то, что ей нужно, а потом она пришла на встречу с Орочимару. Что-то в этом мужчине её зацепило, искренность, наверное, но не в её принципах было настаивать и ломать, но теперь, когда омега принадлежал ей, изнутри её раздирали ревность, собственничество и противоречивые чувства, потому что она понимала, что Орочимару все ещё любит Кабуто и с ней он только по той простой причине, что страшится одиночества. Понимала, но сказать об этом мужчине не могла, надеясь на то, что, со временем или благодаря её абсолютно не хитромудрому плану, они смогут стать настоящей парой.

– Я подумаю, – уклончиво ответил Орочимару, честно сказать, не горя абсолютно никаким желанием куда-либо ехать и что-либо менять, но он уже успел неплохо изучить альфу, чтобы понять, что её предложение основывалось не на простом желании отдохнуть, а на чем-то более глубоком и значащем. – Говори прямо, Гурен, – настоятельно попросил брюнет, впервые за последние полчаса приоткрыв свое биополе, дабы прочувствовать альфу. – Ты же знаешь, что я буду с тобой предельно искренен, – и на этот раз Шиин не покривил душой, потому что, и правда, скрытности между ними не было. Возможно, они просто о многом не говорили открыто, но это не означало, что то, о чем они молчат, скрывается. Он никогда не говорил женщине о том, что испытывает к ней глубокие чувства, и не скрывал, что все ещё любит Кабуто, не обманывал её по поводу своего нежелания идти на что-то большее, чем просто секс, и не обещал быть только её до скончания своих дней. Учиха же, в свою очередь, не скрывала от него серьезность своих намерений и открыто изъявляла свои желания, при этом проявляя понимание. В общем, их отношения были просты и трудны в одночасье, потому что каждый хотел одного и того же, но при этом стремился к разному.

– Хорошо, – Гурен тоже приоткрыла свое биополе, что она сделалf бы уже давно, дабы показать другим альфам, что их общение носит не только дружеский характер, и не делала она это только потому, что этого не желал сам омега. – Я хочу, чтобы в период моей следующей овуляции мы попробовали зачать ребёнка, – в принципе, у неё не было необходимости так торопиться и в срочном порядке обзаводиться потомством, но и откладывать с беременностью поводов у неё тоже не было, так почему бы и нет, раз сейчас рядом с ней именно тот омега, который мог стать достойным спутником её жизни.

– И? – Орочимару отнюдь не смутило это предложение, потому что он, соглашаясь на эти отношения, уже знал о том, чего от него ожидает альфа, но так же он чувствовал, что это ещё не все. Нет, страшно не было, хотя многое в их отношениях было для него не только новым, но и странным, например, то, что не так давно он попробовал, как говорят, быть сверху, но, признаться, внутри него что-то встрепенулось, пока что непонятное, но и не неприятное.

– Я уже говорила тебе, Орочимару, – Гурен слегка подалась вперед, устанавливая с брюнетом прямой зрительный контакт и опутывая его легким ментальным коконом, который должен был сказать больше, чем просто слова, – что я хочу видеть и ощущать тебя своим супругом, и это не прихоть и не пустой звук, поэтому сейчас выбор должен сделать только ты, – возможно, обстановка была не самой подходящей для столь серьезного разговора, тем более, по сути, брачного предложения, да и отношения между ними были не настолько длительными, чтобы делать столь весомые шаги, но для самой Учиха это ровным счетом ничего не значило. Да, Парой они не были, но она признала Орочимару своим омегой, и для неё этого было более чем достаточно, оставалось только получить ответ, который, как она думала, не будет ни положительным, ни отрицательным. Скорее всего, омега либо попросит время на раздумья, либо пожелает отложить этот разговор на неопределенное потом. И она поймет и примет любой из этих вариантов.

Орочимару был в замешательстве, но не потому, что его огорошило столь завуалированное брачное предложение, а потому, что сейчас пред ним была реальна перспектива нормальной, полноценной жизни, в которой у него будет семья… ребёнок… его собственный ребёнок. Да, он знал, что в парах, подобной их, детей обычно вынашивают мужчины, пусть и приходится прибегать к искусственному оплодотворению, но у них, если он все же согласится, выбора, как такового, не было – он не мог выносить, только зачать, и то, шансы на это были 50х50, потому что семя мужчин-омег, из-за особенности их организма, зачастую полностью не созревало. Но все же… все же, если у него и был этот шанс, шанс стать отцом, он не мог, не должен был его упускать, пусть для этого пришлось бы пойти на кое-какие жертвы.

Жертвы – это, конечно, он слишком грубо выразился, всего-то нужно было найти в своем сердце место для Гурен и попытаться забыть того, кто завладел им целиком и полностью, вот только омега задумался над тем, а не обманывает ли он сам себя, говоря, что это будет так легко и просто, а на самом деле, когда он станет семейным, старые раны ещё долго будут давать о себе знать, если не станут причиной раздора между ним и альфой. В какой-то мере Орочимару понимал, что глупо любить бету, ведь он, по своей природе, просто не мог ответить ему столь же сильными чувствами, и, тем более, с бетой у него точно не будет детей, но сердцу не прикажешь… и сущности. Странно это, но его сущность не тянулась к Гурен, хотя должна была, хотя бы потому, что альфа – это защита, она тянулась неизвестно куда, вновь и вновь заставляя его до сих пор всматриваться в лица прохожих и искать в толпе Кабуто. Вполне возможно, что, ради ребёнка, он бы смог переступить себя и стать мужем Учиха, но заслуживала ли сама женщина на притворство с его стороны?

Какой бы ни была Гурен, а о ней ходило много нелестных слухов относительно её жесткости, крутого нрава и беспринципности в бизнесе, но ни она, ни кто-либо другой не заслуживали того, чтобы их обманывали и замещали ими того, кого искренне любили. Именно поэтому, смотря в глаза своей любовнице, Орочимару принял тяжкое решение, которое, скорее всего, изменит всю его судьбу.

– Прости, Гурен, – в его голосе не было вины или сожаления, только искренность, которую он и попытался передать альфе ментально, – но я хочу разорвать наши отношения, – да, только что он собственноручно лишил себя всего, в том числе и надежды иметь ребёнка. Но разве можно рожать и воспитывать дитя в обмане и притворстве? Разве может он поставить свои желания и страхи выше морали и человеческих ценностей? Разве получится из него достойный отец, когда он сам поступит недостойно? Да, ему больно от осознания того, что все его мечты о счастье и семье так и останутся мечтами, но лучше уж пусть будет так, чем причинить боль тому, кто, обуздывая свой нрав, с пониманием шел ему навстречу.

– Я, конечно, против, но настаивать не буду, – нет, фраза не получилась сухой и бесчувственной, наоборот, она была какой-то скомканной и неясной, наполненной противоречивыми эмоциями и волнением. Да, раньше ей не отказывали, но неприятно было не поэтому, а потому, что у неё были к Орочимару чувства. Да, её гордость была задета потому, что ей, альфе, предпочли бету, но в какой-то мере она могла понять омегу. Да, она могла сейчас настоять на разговоре, убеждать, доказывать и даже надавить, вынудить и заставить, но не видела в этом ни нужды, ни необходимости, потому что уважала Орочимару и его право выбора.

– Благодарю за понимание, – брюнет поднялся и, свернув свое биополе, уважительно поклонился. – Надеюсь, что наше дружеское общение на этом не прервется

– Конечно, – Гурен в ответ лишь сдержано кивнула, после чего, так и не сменив позы, проводила мужчину до выхода долгим, пристальным, слегка печальным взглядом, именно в этот момент понимая, что омега сказал правду об их отношениях – дружеские, а секс… просто им обоим это было нужно, но даже в постели они не получали друг от друга то, чего оба желали – истинности.

Орочимару же, выйдя на улицу, глубоко вдохнул теплый апрельский воздух, чувствуя, что на душе стало как-то непривычно легко, пусть и тоскливо – не самое приятное ощущение, но и его можно было перетерпеть. Думать о том, что его ждет беспокойная работа, пустая квартира и холодная постель, совершенно не хотелось, хотя омега и понимал, что это неизбежно, что, отныне, это часть его жизни, но все же он пережил уже много, чтобы знать о том, что, со временем, со всем можно свыкнуться, даже с одиночеством.

До дома, игнорируя правила дорожного движения, предостерегающие знаки и протяжные сигналы других водителей, они доехали за каких-то полчаса, хотя, признаться, в самом процессе езды для Кибы не было ничего приятного. Его альфа вел себя как безумец, даже на его губах блуждала тень неадекватной улыбки, а биополе было слишком нестабильным и рваным, чтобы по его состоянию можно было что-то понять, и в то же время он казался слишком собранным, сконцентрированным и целеустремленным, чтобы обвинить его в помешательстве. Если возле кафе он ещё и чувствовал легкое возбуждение, то теперь только тревогу и беспокойство, которые усиливалась с каждой милей, которую они преодолели от «Тэндо» до их особняка. Предположение, что во всем виноват только он, угнетало омегу ещё больше, в непонимании, незнании, невладении ситуацией заставляло съеживаться на переднем сидении и отчаянно цепляться за ручку, бросая на пепельноволосого встревоженные взгляды.

Хидан притормозил прямо у входа в дом и, оббежав машину спереди, помог своему омеге выбраться наружу, хотя именно сейчас он готов был нести его на руках, но, видя, что тот не совсем понимает и даже опасается его, закрывшись, повременил с действиями, решив начать с разговора. К его разочарованию в доме были посторонние – бригада рабочих, которые уже закончили с гостиной и переместились на кухню. Они были бетами, но даже по пристальному, слегка прищуренному и раздраженному взгляду смогли понять, что то-то не так, а вот прораб-альфа понял все и сразу же, дав сигнал подчиненным, не медля, сворачивать работу. Пришлось ждать, и если раньше ему, Хагоромо, терпения было не занимать, то сейчас он был готов помочь копошащимся бетам побыстрее убраться восвояси, причем помочь смачным пинком. Да, выработанный с годами контроль дал трещину, но его можно было понять, ведь это было… это было… в общем, это было, и он, как корпусник, боялся того, что сейчас ему просто не хватит слов, чтобы выразить все, что он чувствует.

Теперь Киба был в ещё большей сумятице, потому что приказ рабочим покинуть дом он ещё мог понять, ведь, судя по всему, альфа собирался поговорить с ним о чем-то важном, встревожившим и взволновавшим его настолько, что матерый корпусник за последний получас проявил больше эмоций, чем за все время их знакомства, но последующие действия Хагоромо его просто шокировали. Альфа полез в навесной шкаф, что-то ища в нем целую минуту, при всем при этом звеня посудой и нетерпеливо, но все же аккуратно, опуская её на пол, так как практически всю утварь рабочие, судя по всему, уже успели вынести в подвал или гараж, а после, полностью довольный, извлек оттуда бутылку шампанского, причем дорогого, и два изящных, хрустальных бокала, водрузив все это на подоконник.

Нужно было что-то сказать, как-то объяснить свои действия, побеспокоиться о более приемлемой обстановке, более романтичной, более чувственной, но он слишком долго ждал, чтобы потратить на глупости ещё хотя бы минуту, слишком часто повторял про себя одни и те же слова, поэтому сейчас они все вылетели из его головы, и, пожалуй, слишком боялся того, что все-таки и это шампанское и бокалы, которые он купил почти четыре года назад, и длинная речь, которую он сочинял не меньше, так и останутся атрибутами нереализованных мечтаний. Открыть бутылку оказалось не так уж и просто, потому что руки слегка дрожали, а плотная пробка так и норовила вылететь под давлением, при этом расплескав добрую половину, сказать к слову, очень дорогого напитка. Хрусталь тоже предательски дрожал и позвякивал, когда он, в нетерпении, наполнял бокалы шипучей жидкостью, выдержанный аромат которой сразу же заполнил комнату. Боги, он сколько раз представлял себе этот момент, и в его фантазиях были свечи, розы и легкая музыка, в общем, простая у него была фантазия, но уж никак альфа не надеялся на то, что столь ответственный момент будет проходить на полупустой кухне под запах краски и в мерцании ламп. Но, главное, что этот момент настал, а там он уже как-нибудь исправится, и у них будет ещё не один романтический вечер при свечах и в лунном свете, с розами в вазе и их лепестками на постели, с тихой музыкой и громкими стонами страсти.

Хидан повернулся к нему, держа в обеих руках по бокалу, и Киба шокировано отступил на шаг назад, натыкаясь на лестницу, которая протяжно скрипнула по полу, и невольно останавливаясь. Нет, страшно не было, все-таки он уже успел узнать, понять и усвоить то, что альфа ни при каких обстоятельствах не причинит ему боль. Но тогда, что это все означало? Хагоромо был… счастлив. Да, именно так, и омега это чувствовал слишком отчетливо даже сквозь ту гамму ощущений, которая исходила от пепельноволосого, но это не объясняло то, что альфа явно собирался с ним что-то отпраздновать, и эта торжественность момента озадачила Инудзуку. По его мнению, праздновать было нечего, поскольку теперь они оба безработные, а у них дом без ремонта, счета и лечение, но он чувствовал, что настроение Хидана абсолютно никак не связано с материальным, скорее… с ментальным. Да, потому что его ментальные ощущения тоже были иными, пусть он сперва и не придал этому особого значения, но теперь он понимал, что между ними что-то изменилось, а то, что он почувствовал ещё в «Тэндо», яркое, живое и трепетное, до сих пор с ним, на нем, в нем, и он не хотел отпускать это чувство, которое, казалось, ещё плотнее связывало его с Хиданом.

– Что это все означает? – озадачено пробормотал Киба, наконец-таки найдя в себе силы отодвинуть ощущения на второй план и адекватно оценить обстановку. Их с альфой разделяли всего несколько шагов, он чуял его запах, такой острый, пьянящий, притягательный, как, казалось, никогда ранее, ощущал взволнованность его биополя, но взволнованность не тревожную, а восторженную, даже слышал его шумное дыхание, которое, может, тоже казалось, было намного горячее воздуха. Да, себя он тоже чувствовал не лучше, ему что-то мешало, будто комок, но не в горле, а в биополе, и именно этот комок и отделял его от того, чтобы ощутить и понять.

– Ну, как же… – Хидан все ещё улыбался, может, глуповато, конечно же, но как ещё иначе он сейчас мог выразить свои эмоции – разве что пуститься в пляс, что было бы ещё более комично. – То, что ты, наконец, понял и принял нашу связь

– Что? – он смотрел на своего альфу, в оба, широко распахнув глаза и затаив дыхание, но даже столь пристальное рассматривание так и не позволило ему понять ни слова. О какой связи говорил Хидан? Что он имел в виду под словом «наконец»? Что же это, в конце-то концов, ускользает от него и теряется в вихре непонятных ощущений, вызывая эту противную и надоедливую головную боль?

– Связь, – повторил Хидан, стараясь поддерживать прежний настрой, но его улыбка заметно померкла, а между бровей появилась мелкая складка. – Ты ведь сказал, что мы – Пара. Сам. Разве нет? – бокалы почему-то стали очень тяжелыми, когда он увидел на лице своего омеги недоумение, а аромат шампанского начал надоедливо щекотать нос. Сомнений не было – Киба не понимал ни единого его слова, но он теперь и сам не понимал, потому что… потому что тогда, в «Тэндо», он не просто услышал, он почувствовал, наконец, и это ощущение было слишком отчетливым, чтобы спутать его с каким-то другим. Именно таким, ярким, живым и трепетным, как в тот день, почти четыре года назад, но в ответ на свой ментальный зов сейчас он ощущал лишь какой-то комок, будто множество нитей в биополе омеги хаотично сплелись и теперь блокировали эту связь.

– Да, сказал, – Инудзука медленно кивнул, пристально следя за пепельноволосым и видя, что тот чего-то ждет, а после, как по щелчку, таки поняв, начал торопливо, сбивчиво объяснять, – но я имел в виду только то, что мы – пара, – омега выразительно указал рукой сперва на себя, а после на альфу. – Понимаешь? Пара, в смысле вместе, а не Истинные, – он понял, что сказал что-то не то в тот миг, когда ощутил пустоту. Хидан закрылся, полностью, плотно, непробиваемо, и прежнее ощущение пусть и маленькой, но все-таки связи с альфой тоже исчезло, и именно на его место и пришла пустота.

– Ясно, – сухо ответил Хидан, после чего развернулся и отошел на пару шагов, вновь поставив бокалы на подоконник и задумчиво посмотрев в окно. – Прости, я не совсем правильно тебя понял, – его ожидания не оправдались, точнее, он сам был виноват в том, что сейчас ему, закаленному во многих боях и видевшему множество смертей корпуснику, было так больно. Что ж, по крайней мере, могло быть и хуже – больно могло быть Кибе.

– Да объяснись ты, в конце-то концов! – не выдержал омега, вытягиваясь в струну и напрягаясь всем телом, даже кулаки сжал, пристально всматриваясь в не менее напряженную спину альфы, который так и не соизволил, ни раскрыть свое биополе, ни даже обернуться и посмотреть ему в глаза. Это пугало. Омега чувствовал, что только что их отношения дали трещину, причем извилистую и глубокую, и, если все оставить так, как есть, трещина может превратиться в пропасть, которая навсегда разведет их пути.

– Сразу после того, как я ушел из Корпуса, – тихо и неторопливо начал Хидан, спрятав руки в карманы и упрямо смотря вперед, – я начал зарабатывать себе на жизнь тем, что умел лучше всего – стал телохранителем, – альфа вздохнул, и Киба ощутил всю тяжесть этого вздоха, будто вместе с потоком воздуха мужчина отпустил что-то, что тяготило его очень долгое время. – Моим работодателем стал Пейн

Инудзука вздрогнул, когда услышал это имя, хотя, скорее всего, он вздрогнул от того, что не желал знать ту правду, к которой стремился, и которая теперь казалась ему совершенно не важной. Механизм запущен – вот что понял шатен, и останавливать его было большой ошибкой, вот только на глаза почему-то наворачивались слезы, а сущность рвано металась внутри, когтями отчаянья кромсая его сердце.

– Хороший телохранитель – незаметный телохранитель, – продолжал Хагоромо, плечи которого по-прежнему были расправлены, а голова гордо приподнята, его голос звучал уверено, твердо, но бесцветно, – и, чтобы быть незаметным, нужно стать частью своего хозяина. Его запах, ментальная воля, даже его повадки – хороший телохранитель перенимает на себя все, и, порой, очень тяжело отличить, кто из двоих тот, кто охраняет, а кто тот, кого охраняют

– Я не знал… – пробормотал Киба, сразу же закрывая рот ладонью, чтобы не выдать свое истинное состояние. В принципе, альфа мог дальше и не продолжать, ведь он уже и так догадывался, чем закончится эта история, все мелочи в которой сошлись, как пазлы, вот только сложившаяся картинка получилась искаженной, и исказил её он сам, но мужчина продолжил, тяжело и откровенно.

– В тот день, почти четыре года назад, 24 июля, я сопровождал Пейна на важную встречу, после которой мы вернулись в «Тэндо». Водитель припарковался прямо напротив входа, я вышел первым, Пейн за мной, и в то же момент я учуял запах, такой сильный и притягательный, что на миг разорвал ментальную связь со своим хозяином, став просто Хиданом. Тогда… – впервые за весь рассказ голос альфы дрогнул, – тогда я впервые увидел тебя, дальше по тротуару, испуганного, раскрасневшегося, неброского, но в тот момент ты показался мне самым красивым омегой в мире, но ты убежал, оставив меня в неведении и недоумении

– Значит, тогда, это был ты… – прошептал Киба, приседая и утыкаясь мокрым лицом в ладони. Фактически, в этой, просто громаднейшей ошибке, не было его вины, потому что, если верить пепельноволосому, различить хозяина и его телохранителя очень тяжело даже профессионалу, и он просто ошибся, посчитав, что его Истинный – это Пейн, но все равно после встречи с Хиданом он должен был почувствовать и понять. Что же ему помешало? Сперва ущербность – да, он с этим согласен, но после, когда он прошел курс лечения, когда они впервые стали близки, что помешало ему тогда? Ответ тоже был прост и, оказывается, лежал на поверхности – просто где-то в глубине души он все ещё считал, что его Пара – Пейн, что, похоже, и мешало ему принять его связь с Хиданом.

– Найти тебя у меня не получилось, хотя я и пытался, – продолжал альфа, и закатные солнечные лучи скользили по его лицу, придавая коже неестественной желтизны, а взгляду багряного отблеска, – поэтому, подумав, что если ты тоже почувствовал меня, то придешь сам, я решил просто ждать. Хотя, нет, не просто. Я решил сделать все, чтобы, как только мы встретимся вновь, ты посчитал меня достойным тебя Истинным. Поэтому я сменил работу, став администратором, купил этот дом и начал копить деньги, а, спустя некоторое время, впервые увидел, как ты зашел в «Тэндо»

– Но я пришел не к тебе, – просипел Инудзука, вот уже несколько минут повторяя тщетные попытки прикоснуться к альфе ментально, но щиты, проклятые щиты не позволяли ему сделать это, отталкивая и отгораживая в то время, когда он уже был готов принять эту связь, похоже, намекая на то, что право Истинности он уже утратил

– Да, – выдохнув, ответил альфа. – Сперва я недоумевал по поводу того, почему ты смотришь именно на Пейна, но потом осознал, что ты просто перепутал нас, и не винил тебя в этом, понимая, ведь я сразу почувствовал, что ты… – секундная пауза, но не для того, чтобы подобрать слова, а для того, чтобы судорожно сглотнуть, – другой. Меня это не оттолкнуло, не испугало, просто я решил повременить, подумав, что, пусть я и твой Истинный, у меня нет права тебе навязываться, но, когда он навредил тебе, – Хагоромо плотно сжал кулаки, сдерживая свое биополе, – я не выдержал и подошел. Ну, а дальше ты знаешь

– Нет, не знаю, – сквозь слезы возразил Киба, чувствуя сейчас себя как никогда омегой и как никогда подлецом. Подумать только, все эти шесть месяцев, а до этого ещё три года, альфа ждал его, наблюдал со стороны за тем, как он пытается понравиться другому, добивался его внимания, делал все для того, чтобы он таки почувствовал их связь, терпеливо ожидал, когда он сам поймет и примет, но он не почувствовал, не понял, не принял, более того – не раскрылся перед своим Истинным. Инудзука даже представить себе не мог, сколько боли он причинил Хидану за все это время, и, пожалуй, ему было бы сейчас впору поразиться выдержке альфы, поблагодарить его за терпеливость, пообещать измениться и исправиться, дать надежду на то, что их связь не разорвана, нет, просто её нужно открыть, прочувствовать, укрепить… Да, он мог все это сказать, но тот комок, который до этого мешал дышать, вызывал головную боль, не позволял прикоснуться к любимому человеку ментально, похоже, был ничем иным, как нитями разорванной связи. Как же это оказалось легко, ведь он думал, что узы Пары рвутся намного больнее, а так, в принципе, он ничего и не почувствовал или ещё просто не осознал, что он чувствует, кроме горечи, которая ощущалась тисками на груди, песчинками в глазах и солью на губах.

Он поднялся бесшумно, низко склонив голову и безвольно опустив руки. Тишина вокруг казалась звенящей, воздух неестественно холодным, а стены слишком плотными, чтобы чувствовать себя свободно. Он больше не мог говорить, ему просто не было что сказать, ведь какими словами он мог оправдаться? Он должен был понять, хотя бы по тому, что только рядом с Хиданом он полностью раскрылся как омега, по тому, что лечение, которое должно было быть длительным и, вполне вероятно, малоэффективным, дало столь быстрые и положительные результаты, по тому, что они смогли зачать ребёнка, ведь, если верить легендам и сказаниям, связь Истинных могла преодолеть все, даже тяжкие болезни. Но он все принял как данность. И что теперь? Он даже в глаза своему альфе не мог посмотреть, боясь увидеть в них… отчуждение. Теперь ясным стало даже то, почему Хидан никогда не говорил ему о своих чувствах – альфа ждал, пока он почувствует их связь.

Развернувшись так же бесшумно, как и поднявшись, Киба медленно вышел из кухни и направился на второй этаж, чувствуя жуткую усталость и истощенность – оказывается, связь с Хиданом давала ему намного больше, чем просто слабую ниточку энергетики. Она давала ему силы жить дальше. И теперь этих сил не было. Хотелось только одного: упасть на кровать, закрыть глаза, а, открыв, понять, что все произошедшее – просто дурной сон, и его альфа снова рядом с ним. Так он и сделал – рухнул на постель и закрыл глаза, вот только открывать их не хотелось, потому что Киба знал точно: произошедшее – не сон.

Он почувствовал, когда омега ушел, пусть и был полностью закрыт, но от него, корпусника, не укрылись плавные колебания воздуха, насыщенные ароматом возлюбленного. Возможно, он сам виноват в том, что только что, фактически, потерял свою Пару, потому что медлил, пускал все на самотек и просто ждал в то время, когда нужно было действовать. Хидан редко когда в этом себе признавался, но он, уйдя из Корпуса, начал наказывать себя за то, что, будучи простым человеком, он взвалил на себя ношу богов, став карающей дланью правительства. Он отобрал слишком много жизней, чтобы поверить в то, что грехи его прошлого смылись кровью невинных, хотя бы того самого мальчика из гарема, поэтому он стал затворником и аскетом, готовым отдать свою жизнь за других.

Возможно, Пейн был не самой лучшей кандидатурой для искупления грехов, но в тот момент он ощущал себя значимым, впервые он оберегал, а не рушил, и, что самое главное, мог жить обычной жизнью. Встреча с Кибой, хотя тогда он даже не знал, как его зовут, перевернула его мир, внесла в его размеренный ритм жизни беспокойство и тревогу, пошатнула его новые принципы, и поэтому он медлил. Видел, что его Пара смотрит полными обожания глазами на другого, и вновь принимал это как наказание. Да, он действительно не винил омегу за то, что тот ошибся, он винил себя, потому что так и не смог раскрыться перед возлюбленным, и то, что он бывший корпусник – не оправдание.

Сперва приют, после учебка, а потом казармы и военная повинность – личность стерлась, он стал одним из, боевой единицей, у которой нет чувств и желаний. Возможно, он все-таки преувеличивал, но для него мир Корпуса был именно таким – жизнь по приказу, ответственность, долг, неукоснительность, честь, хотя, последнее в Корпусе было слишком скользким и растяжимым понятием, а после он понял, что значит любить. Любить безответно, в гордом одиночестве, в суете утекающих сквозь пальцы дней, и даже не знать, кто твой возлюбленный, только вспоминать его образ и запах. Он даже не стал вмешиваться тогда, когда Киба пришел именно к Пейну, посчитав, что он заслужил подобное наказание, но все же инстинкты взяли свое, и он последовал за омегой.

Ошибки… он наделал много ошибок прежде, чем смог доказать возлюбленному, что его намерения чисты, а чувства искренни, ведь об отношениях он знал только то, что они существуют, не более, довольствуясь мимолетными связями с не менее мимолетными партнерами. Но, в то же время, это было восхитительно: разговоры, поцелуи, объятия – все было по-настоящему. В ту ночь, когда он впервые нахально остался с Кибой, он не мог уснуть до самого утра, даже пошевелиться не решался, чтобы омега вдруг не перевернулся на другой бок, не убрал голову с его плеча, а руку с груди, тем самым лишив его так необходимого ему тепла. Тогда он впервые почувствовал себя на своем месте, рядом с тем, для кого билось его сердце. А дальше дни не превратились для него в серые будни, наоборот, они стали красочнее и ярче, и этой самой красоты и яркости им придавала улыбка его возлюбленного. Да, он все это чувствовал, но не мог об этом сказать своему омеге, потому что не знал как. Вот вроде бы и подобрал слова, а, как только начинал говорить, манеры корпусника брали свое, и он оставался грубым и неотесанным мужланом рядом со столь ранимым омегой, который старался быть сильным.

Он считал, что их первая ночь все изменит и сама все расставит на свои места, но чуда не произошло, и он подумал, что просто ещё не время. Болезнь возлюбленного, его переживания, в некоторые моменты отчаянье, а после и потеря ребёнка – все это отдавалось в его груди неимоверной болью, но он скрывал её от Кибы, намеренно, боясь причинить ещё больше боли, а, получается, зря. Только сейчас он понял, что их связь так и не установилась только по одной простой причине – они шли друг к другу, но разными путями, и упустили тот момент, когда разминулись и разошлись, после чего, только обернувшись, осознали свои ошибки.

Он чувствовал, что Киба подавлен, хотел пойти за ним, успокоить, утешить, сказать, что, нет, их узы Пары не оборваны, они просто заблокированы непониманием и страхами, но вновь-таки его что-то остановило. Да, он осознал свои ошибки, но снова повторял их, решив предоставить право выбора омеге.

Киба думал, что он проспал достаточно долго, потому что ему что-то снилось, причем тревожное и мутное, но, похоже, он всего лишь задремал минут на тридцать-сорок, не больше, потому что солнце до сих пор так полностью и не скрылось за горизонтом, слабо освещая спальню. Тело было влажным и липким, а ему самому жарко и душно, хотя он не мог сказать, что в комнате была настолько высокая температура. Пришлось стягивать одежду, но каждое движение почему-то давалось ему с трудом, руки казались ватными, голова тяжелой, а все суставы ломило и выкручивало так, будто ему было не двадцать три, а двести три. Комната кружилась перед глазами разноцветными пятнами, в горле пересохло, а испарина по всему телу проступила ещё сильнее. Инудзука уже было подумал, что он заболел или же это что-то нервное, из-за стресса, но, когда дело дошло до штанов, омега понял, что дело отнюдь не в болезни – у него началась течка, неожиданно, без привычной боли в животе или лихорадочного желания к спариванию, разве что томное тепло блуждало по телу, да сущность приглушенно ворчала внутри.