Текст книги "Сущность Альфы (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 121 страниц)

– Выбор уже сделан, – четко ответил Курама, свернув свое биополе, чтобы альфы не отвлекались на ощущения и правильно восприняли и поняли его слова. – У меня уже достаточно длительное время есть партнер, но, по некоторым причинам, он должен был уехать в другую страну, а теперь возвращается, – омега чинно сложил руки на столе, со всей серьезностью смотря на то, как удивленно вытягиваются лица мужчин. – Так что мой выбор – он

– Значит, все это время ты все-таки водил нас за нос? – прорычал Сенджу, который не хотел верить в подлость багряноволосого, но все получалось именно так и не иначе

– А как же дети? – грозно насупился Мадара, не то чтобы разочаровываясь в своей любви в один миг, но и чувствуя просто огромнейшую дыру в своей груди, которая стала таковой именно за те секунды, что говорил Узумаки

– Думаю, я сейчас отвечу одновременно на оба ваших вопроса, – Курама чувствовал на себе ментальное давление, альфы были возмущены, злы и раздосадованы, он уже пал в их глазах, так что последующая правда уже ничего не изменит и, вполне возможно, навсегда искоренит из его жизни этих брюнетов. – Этот человек – омега, – Узумаки выразительно посмотрел на альф, – мужчина

– Так ты… – удивленно, ошарашено, вздрогнув и телом, и биополем, просипел Хаширама

– Да, – невозмутимо ответил Курама на этот недовопрос, – предпочитаю партнеров своей стати и своего статуса, при этом находясь в доминирующей позиции, хотя это и не означает, что меня не привлекают мужчины-альфы

– Знаешь, Курама, – без каких-либо уважительных приставок и прочей этики обратился к омеге Мадара, – мне кажется, да и, судя по всему, не только мне, – брюнет выразительно посмотрел на Сенджу, – что сейчас своим признанием ты намеренно хочешь очернить себя, мол, я – гей, у меня есть любовник, но мы не можем размножаться, потому что наплодим бет, и поэтому я использовал вас, альф, чтобы вы заделали мне ребёночка, а после я красиво умыл руки, став объектом вашей ненависти, – на этот раз испытующего взгляда удостоился Узумаки. – Так?

– Примерно, – не стал изворачиваться Курама, правда, при этом и не показав, что он поражен холодной проницательностью альфы. Честно сказать, он рассчитывал на то, что кто-нибудь из них сделает именно такой вывод, и это не было глупостью, но и не было правдой, поэтому именно сейчас, в этот момент и начинался самый ответственный этап их разговора, который он просто обязан закончить двойным шахом и матом.

– Тогда к чему все это? – вступил в разговор Хаширама. – Зачем-то с обоими, если можно было выбрать или меня, или… – альфа кашлянул, но все же сказал, – Мадару-сана, или вообще кого-нибудь другого? Зачем нужны были мы оба?

– Иногда новые чувства наслаиваются на старые, и тогда ты сам не знаешь, чего хочешь, – опустив голову, как-то невпопад начал Курама, чувствуя, что оба альфы сразу же раскрыли свои биополя, готовые поддержать его в любой момент, но остановились, так как не могли делиться с ним энергетикой одновременно, но и уступать друг другу первенство не желали. – Мне казалось, что мои чувства к тебе, Хаширама, все ещё живут во мне и их можно возродить, но после я встретил тебя, Мадара, и во мне вспыхнуло что-то новое, захватывающее, – Узумаки тяжело вздохнул. – Но я слишком заигрался в омегу, позабыв о том, что, в первую очередь, я – глава клана, и у меня нет права на желания. Да, это раньше, лет 30 назад, я был готов отречься от главенства и стать обычным, но сейчас, когда я уже принял и несу на себе этот груз ответственности, я не могу переложить его на другие плечи, например, моего кузена Нагато. Вы должны понять, – омега поднял голову и попеременно посмотрел на мужчин, позволяя каждому из них слегка прикоснуться к себе ментально, – что мне нужны наследники, но я не могу бросить клан, выйти замуж за альфу и войти в его семью, а из вас, я думаю, никто бы не согласился взять мою фамилию и стать младше меня по социальному статусу, будучи альфой

И Хаширама, и Мадара притихли, не зная, что сказать в ответ, ведь разумом они понимали, что омега говорит правду, что в его речах нет фальши, притворства, обмана, и все равно было больно. Хаширама, пожалуй, впервые за все 50 лет почувствовал, что он не хочет быть главой, что его это обременяет и что это ему чуждо, хотя до этого он стремился, доказывал и рвался вперед. Он уже практически стал главой клана Сенджу, оставалось только дождаться октября, своего Дня Рождения, на котором и решено было торжественно объявить о том, что Тобирама-сама передает свои полномочия младшему сыну, но теперь все это казалось тусклым и блеклым, потому что он уже никогда не сможет быть с тем, кого любил, любит и будет любить всю жизнь.

– Я бы мог… – начал Мадара, мысленно прикидывая, что ему, в принципе, нечего терять, потому что он и так, фактически, никто. Да, пострадает его репутация, как альфы, но это можно пережить, ведь пережил же он сплетни по поводу своей невменяемости и лечебницы для психически нездоровых, которые, по сути, были правдой, пережил три развода и даже официальное отречение от главенства в клане, так что ещё один безумный шаг с его стороны ничего не изменит. Фугаку должен понять, потому что он сам женился по любви, к тому же, у него ребёнок… нет, дети, оба малыша его и Курамы, пусть биологическим отцом одного и является Хаширама. Не тот отец, который зачал, а тот, который воспитал, поэтому он готов бросить все ради тех, кого любит, хотя, ещё год назад он бы посмеялся над тем, кто посмел бы предречь ему подобную судьбу.

– Не нужно жертв, Мадара, – спокойно ответил Курама, подымаясь и тем самым показывая, что разговор закончен. – Я не запрещаю вам видеться со мной или детьми, – омега плотно свернул свое биополе, чувствуя, как вздрогнули альфы, потеряв столь необходимый им контакт, – и мой партнер, думаю, против ваших визитов тоже не будет, если вы о них будете предупреждать заранее. Рад, что вы меня поняли. Надеюсь, до встречи, – плавной, пока ещё легкой походкой, как всегда, с высоко поднятой головой Узумаки покинул кафе, даже не обернувшись и не оставив намека на то, что нужно идти за ним.

Альфы были в растерянности, в сумятице, переполнены противоречивыми чувствами и эмоциями, оба были хмуры и поражены, поскольку, получается, не было разницы в том сто или пятьдесят, все дело в опыте, которого обоим мужчинам явно недоставало. Они понимали, что Курама их обманул, использовал, подставил, столкнул, играл с ним, но злости все равно почему-то не было, и раздражения не было, и упреков не было, даже радость отцовства как-то притупилась под воздействием груза тех ощущений, которые они попытались разделить с омегой и не смогли. Сколько же всего нес на своих плечах Курама? И вряд ли они смогли прочувствовать все и до конца, ведь это им, альфам, было легко и просто пробиваться, добиваться, доказывать, вершить, а в омегах даже в Справедливые Времена очень часто видели только инструмент, и путь они могли прокладывать себе только через постель. Глупое общественное мнение, но оно было таковым, и с этим ничего не поделаешь, а Курама всегда был эталоном, образцом, примером омеги, который всего достиг сам, при этом никто и никогда не задумывался над тем, какую цену платил Узумаки за свою репутацию и социальный статус.

– Мадара-сан, – неожиданно нарушил тишину Сенджу, от чего брюнет слегка вздрогнул, – думаю, нам нужно серьезно поговорить, – Учиха пару секунд рассматривал собеседника, но не враждебно, а заинтересованно, а после кивнул, соглашаясь начать сложный для них разговор.

Курама же, выйдя из кафе, с удовольствием вдохнул и, наконец, ослабил свои внутренние барьеры, которые ему пришлось удерживать на протяжении всего разговора с альфами, и которые, кстати, мужчины не заметили. Нет, он не подменял их эмоции, он подменял свои, а теперь в этом не было необходимости, поэтому омега поскорее сел в машину и отъехал от кафе на безопасное расстояние, будто опасаясь того, что брюнеты последуют за ним. Да, он знал, что если и увидит Хашираму или Мадару, то очень не скоро, но сейчас он все равно был на взводе, поэтому, достав телефон, Узумаки нажал на кнопку быстрого вызова, на которую был записан международный номер.

Ответили ему сразу же, хотя там, куда он звонил, ещё была ночь прошлого дня, но его омега, как бы странно это ни звучало, работал именно в такое время суток, и отвечал на его звонки всегда, даже когда был по уши занят, потому что только он знал, что Кураме нужно выговариваться, чтобы при других держать маску невозмутимости.

– Все прошло отлично, – бодрым голосом отчитался Узумаки, улыбаясь потому, что он говорил с единственным человеком, которому мог доверять целиком и полностью, – и, когда ты вернешься, я уже буду миленьким, с круглым животиком и мечтательной улыбкой, – последовал ответ, после которого Курама весело, с облегчением, искренне рассмеялся. – Хорошо, скажу, как есть: я буду ворчливым, раздражительным омежищем с огромным пузом и жирной задницей, капризы которого придется выполнять именно тебе, – на том конце вновь что-то ответили, после чего багряноволосый хмыкнул, а выражение его лица стало умиротворенным. – Да, спасибо за твою любовь

Отложив телефон, Узумаки задумался: он никогда не говорил своему любовнику, что любит его, он просто всегда благодарил за то, что тот любит его. И этого было достаточно, по крайней мере, достаточно Кураме для того, чтобы быть уверенным не только в завтрашнем дне, но и в будущем в целом.

Солнце перешло на послеобеденное время, и на улице было достаточно тепло, но не настолько жарко, чтобы прятаться в тени. Киба, сидя в полуразрушенной беседке, которая все ещё была оплетена сухими витками плюща, смотрел на пустой, безжизненный двор их с альфой особняка, мысленно укоряя себя за то, что вдоль подъездной дорожки до сих пор растут сорняки, и в то же время не имея сил, чтобы подняться и что-нибудь сделать. Нет, он пытался, много раз брался за работу, переполненный идеями и вдохновленный после романтического вечера и ночи с Хиданом, но, как только он приступал к делу, все, будто само по себе, начинало валиться из рук и ничего толком у него так и не получалось. Инудзука много раз переступал себя, боролся с апатией, депрессией, встречался с друзьями, чтобы развеяться, но все равно этого заряда хватало дня на два-три, а после он вновь впадал в сонливое состояние, практически все дни просиживая в этой полуразрушенной беседке, которая своим видом чем-то напоминала ему его жизнь.

Он уже более двух месяцев безработный и пока что работать не может, потому что проходит курс лечения и должен вроде как заниматься домом, но на самом деле и лечение, и ремонт казались ему абсурдными ввиду того, что он заведомо знал – результата не будет. Да, сейчас, судя по заключениям Цунаде-сама, он практически полностью здоровый и полноценный омега, оставалось только дождаться ближайшей течки, после которой нужно будет пройти несколько процедур, а вот его энергетические каналы восстановить уже было невозможно. Сенджу и сама точно не могла сказать, почему его каналы дефектны, что в следствии привело к позднему пробуждению, слабому биополю и невозможности сформировать энергетический купол во время беременности, ведь она гинеколог, а не энерголог, но, предположительно, это было следствием какой-то мутации, связанной с тем, что оба его родителя были альфами, и у него имеется спящий бета-ген. После этого недодиагноза шатена окатила новая волна апатии, он даже отказался обследоваться у энерголога, поскольку ему было достаточно и того, что процессы в его организме произошли необратимые, а что к этому привело, его не интересовало. Да, Хидан не сдавался, каждый раз, лаская его до безумия и умопомрачения, продолжая попытки обменяться с ним энергетикой, но даже в таком, полностью расслабленном состоянии это у них получалось плохо, а говорить об обмене просто так и вовсе было нечего. А ещё и бета-ген… Да, Киба знал, что у него есть этот ген, ведь был же он бетой до 20 лет, но тот оказался спящим, а вот у его альфы этот ген был активным, что вновь-таки вызывало неприятные домыслы и наталкивало на выводы, что, даже если он понесет, у них может родиться бета. Мала вероятность, конечно же, как сказала Цунаде-сама одна возможность из десяти тысяч, но все же она существовала.

Все это с каждым днем все более тяжелым и давящим грузом взваливалось на его плечи, оставляя после себя неприятный осадок в душе, но Киба все равно старался бороться, ради своего альфы, который делал все для того, чтобы он, омега, был обеспечен всем и ни о чем не волновался. И, чтобы поменьше думать о плохом, Инудзука занялся ремонтом, причем с первого этажа, потому что там все было ясно – прихожая, гостиная, кухня, санузел, а в пустующих комнатах было решено сделать кабинет и библиотеку, так, на всякий случай. Со вторым этажом дело обстояло хуже, потому что, по мнению омеги, та было слишком много комнат, которые он не знал как оборудовать, а, честно говоря, он просто боялся обустраивать детские и игровые комнаты, которые, скорее всего, только бы пустовали и напоминали о так и не сбывшейся мечте. Но с ремонтом даже на первом этаже он так и не закончил, а все потому, что кое-что произошло.

Сперва шатен закрывал глаза на некоторые, практически не уловимые моменты, например, серую усталость на лице альфы или то, что иногда тот приходил домой поздно ночью, ссылаясь на то, что то у них был переучет, то закрытая вечеринка, то ещё что-то в этом роде. Нет, альфа ему не изменял, у Кибы даже мыслей таких не было, Хагоромо зарабатывал деньги. Где, как и сколько он ему не говорил, но за все время их совместного проживания лишь единожды Хидан попросил извинения за то, что не может выделить ему на расходы определенную сумму, потому что их финансовое положение пошатнулось. Но это было только раз, ровно до того момента, после которого деньги у них были всегда, а сам пепельноволосый стал улыбаться ему через усталость и меньше времени проводить с ним из-за работы. Да, Киба чувствовал себя одиноким в этом большом доме, даже несмотря на то, что периодически его навещали друзья, но он старался держаться, пока его мысли не вернулись к тому, что о своем альфе он много чего не знает. Хидан так и не сказал ему, где он работает и подрабатывает, более того, всякий раз старался увильнуть от подобных тем, переводил разговор на что-то другое или же просил не заморачиваться глупостями, а омеге нужно было знать. Наверное, именно скрытность альфы и привела к тому, что он потерял интерес ко всему, в том числе и к себе, потому что не видел смысла в стремлении к лучшему, если в их отношениях и так уже были ложь, обман и виноватые взгляды. Да, он понимал, что Хидан старается для них двоих, даже не для двоих, а только для него, и был готов принять любую правду, вплоть до той, что мужчина как-то связан с криминалом, но правды не было и стремлений теперь тоже не было. И это не было похоже на птицу в золотой клетке, скорее на крысу под стеклянным колпаком, в котором остается все меньше воздуха.

– Привет! – не громкий, но отчетливый оклик со стороны оградки, которая разделяла два особняка, буквально вытурил Кибу из его мыслей, от чего он вздрогнул и обернулся, пытаясь среди листвы плодовых деревьев и лозы соседнего сада рассмотреть нарушившего его уединение человека. Это был омега, которого Инудзука видел пару раз, и о котором знал только то, что тот сожительствует с красноволосым альфой, владельцем соседнего особняка. Как и говорил ему Хидан, и как удалось рассмотреть поближе, это действительно был мальчишка лет 15-16, с длинными темными волосами, сейчас собранными в незамысловатую прическу, закрепленную шпильками, и темными глазами, причем сейчас одет явно не по погоде – в тонкую футболку и короткие шорты. Но более всего шатена поразило то, что омега удобно сидел на толстой ветке дерева, с аппетитом грыз яблоко, улыбался ему и даже махнул рукой – беззаботный мальчишка, другого сказать Киба просто не мог.

– Привет, – Инудзука ответил чисто из вежливости, потому что общение, тем боле со взбаламошенным мальчишкой, не входило в его планы, но омежка, похоже, залез на это дерево целенаправленно, то есть для того, чтобы познакомиться или поговорить с ним, впрочем, брюнет сразу же подтвердил обе его догадки

– Меня зовут Хаку но Юки. А тебя? – он, наконец, решился, хотя это было не так уж и легко, как он показывал, и хорошо, что омега сейчас не мог ощущать его ментально, потому что он очень волновался, его сердце стучало в шальном ритме, кончики пальцев слегка подрагивали, а речь сбивалась, что, впрочем, не было заметно из-за того, что он жевал яблоко. Возможно, он так бы и не обратил внимания на этого замкнутого парня, который за все время своего проживания здесь даже не познакомился с соседями, но он увидел в его глазах безнадежность, растерянность и грусть, то же, что когда-то испытывал и он сам, пока не встретил Сасори и не понял, что любовь стоит того, чтобы двигаться вперед и жить, а этот омега, похоже, этого пока понять не мог. Да, Хаку не знал, что конкретно случилось у шатена и почему он так замкнут и одинок при том, что у него есть альфа, который, судя по всему, очень его любит, но он решил попробовать, ведь попытка – не пытка.

– Киба. Инудзука Киба, – так же, нехотя, ответил омега потому, что пришлось ответить. Так убеждал себя шатен, потому что он не хотел знакомиться с этим мальчишкой, точнее, боялся, потому что омежка выглядел слишком живым, слишком уверенным в себе, слишком вдохновленным, чтобы стать частью его замкнутого, хмурого мира, сквозь туман которого он даже не замечал яркого солнца вокруг. Киба более пристально посмотрел на все ещё улыбающегося Юки и отвернулся: почему все считают, что только голубоглазых блондинов можно назвать солнцем? Нет, этот мальчишка тоже был похож на солнышко, он был теплым, даже на таком расстоянии… и это пугало, потому что в ответ на добрую и располагающую улыбку ему самому не было чем ответить, а выворачивать на омежку свою душевную боль было бы подло и трусливо.

– Ну, вот и познакомились, – Хаку улыбнулся ещё шире, видя, что новый знакомый активно борется сам с собой, что было отчетливо заметно по его глазам, и это было хорошим знаком, потому что, если бы омеге уже действительно было на все и всех все равно, он бы отреагировал на него не более чем на вещь, а значит, все ещё можно исправить. – Тогда заходи на чай, Киба-кун. Сейчас

– Я не могу… – спешно пробормотал Инудзука, резко взглянув на мальчишку. – Я занят, – конечно же, это была откровенная ложь, ведь он мог и занят ничем не был, разве что размышлениями, в которых, по сути, не было смысла, но он снова боялся, ведь визит, даже из вежливости, означал очень многое. Он бы впустил в свой мир, в котором уже устоялось окружение, и с которым он знал, как общаться, нового человека и вошел бы в его, причем этот новый человек был омегой, простым, беззаботным, довольным сытой жизнью мальчишкой, которому посчастливилось найти свою любовь, или достойную партию, но это уже их дела. Получается, что у них нет ничего общего, поэтому и заходить дальше знакомства и слов приветствия нет смысла.

– Да ладно тебе, – Хаку махнул рукой, тем самым показывая, что визит соседа ему будет совершенно не в тягость. – Не думаю, что твои дела настолько неотложны, что не потерпят часок, пока мы не попьем чай. Кстати, я сегодня испек булочки с вишневым джемом, – брюнет озорно подмигнул, – только с духовки

– Я… – Киба замялся, уже в нерешительности, и сомнения в нем вызвали отнюдь не свежие булочки с джемом, а открытость и тактичность его нового знакомого, который, бесспорно, понял, что от него хотят вежливо отгородиться, но продолжал попытки растормошить его даже после первого поражения – ему бы такую решительность и настойчивость

– Хорошо, – шатен едва-едва уловимо улыбнулся в ответ. – Я сейчас зайду

– Там открыто, так что можешь не стесняться, – Хаку понятливо улыбнулся в ответ, а после гибко соскользнул с дерева, скрывшись в глубине сада. Сам же Инудзука, вздохнув, поднялся со скамейки, думая над тем, нужно ли ему возвращаться в дом и приводить себя в порядок, но, осмотрев себя с двух сторон, шатен подумал, что джинсы и водолазка вполне подойдут, а круги под глазами с его лица не уберет ни один тональный крем, так что сойдет и так.

Пожалуй, это впервые с того самого дня, как они переехали в особняк, Киба сам его покинул, пусть это и был путь в какие-то две сотни метров до ворот соседнего, ведь раньше у него не было надобности выходить одному, а если и нужно было посетить клинику или магазин, он всегда ездил с Хиданом или Саем, который стабильно навещал его раз в несколько дней. Теперь же эта асфальтированная дорожка вдоль ограды искажалась перед его глазами, прогибалась, выпирала буграми и расходилась трещинами, проще говоря, ему было страшно покидать дом, в котором он пусть и чувствовал себя одиноким, но был в безопасности, а здесь… А, собственно, что с ним могло случиться здесь? Он не боялся ходить рано утром, когда и солнце ещё не встало, или поздно вечером, когда оно уже скрылось за горизонтом, по трущобам Старого Города, которые были забиты отребьем, которое могло ограбить, изнасиловать или убить, а сейчас он в престижном районе, который постоянно находится под присмотром видеокамер и полицейских патрулей, так в чем же суть его страха? Когда он стал таким замкнутым и нелюдимым? Когда внутри него сломался тот стержень, который помог ему удержаться на ногах, когда ему определили статус беты или ущербного омеги? Когда он из мужчины, пусть и прошедшего много жизненных испытаний, стал тряпкой, переложив все, заботы, проблемы, собственную жизнь, на плечи альфы? Наверное, после того, как потерял ребёнка, хотя эту трагедию он уже пережил. Значит, было что-то ещё, вот только Инудзука и сам пока понять не мог, что же стало причиной того, что он потерял себя.

Передний двор соседнего особняка кардинально отличался от их, в первую очередь тем, что он был ухоженным, и сразу же чувствовалось, что над каждым деревцем, кустиком и цветком кропотливо и совестно трудился омега. Что-то неприятно кольнуло внутри, когда Киба проходил мощеной аллеей, вдоль которой возвышались кусты роз, которые, определенно, будут цвести и благоухать, в то время как перед его домом до сих пор была пустошь и равнина, к которым шатен не знал, как приложить руку. Да, его не готовили быть омегой и не обучали всяческим омежьим премудростям, но младший хозяин этого дома был ещё ребёнком, наверняка, не так давно пробудившимся, а уже так ответственно подходил к своим обязанностям вместо того, чтобы, как и все подростки, веселиться в компании друзей. Стало стыдно, за себя и свою криворукость. Ущербный по всем параметрам – вот что мог сказать о себе Инудзука.

На крыльце он помешкал, думая, стучать, звонить или что там полагается, но омежка же сказал заходить и не стесняться, так что Киба просто толкнул дверь, моментально окунаясь в приятную, уютную, ненавязчивую атмосферу дома, которая сразу же давала понять, что в нем обитает счастливая, влюбленная пара. Конечно же, Инудзука, минуя прихожу и сворачивая на кухню, задумался над тем, куда смотрят родители мальчика, раз он с такого раннего возраста уже сожительствует с альфой, но в жизни всякое бывает, поэтому судить, а тем более осуждать, он не имел права.

Планировка дома была практически такой же, как и их, разве что некоторые комнаты располагались зеркально, а вот сама кухня его поразила. Нет, не размерами или обстановкой, а тем, что даже здесь было по-домашнему уютно и чувствовалась умелая рука хозяина, который, кстати, уже хлопотал, сервируя небольшой столик, вокруг которого стояли два угловых мягких диванчика.

– Присаживайся, Киба-кун, – с легкой, располагающей улыбкой предложил Хаку, дабы показать гостю, что в этом доме ему рады. – Сейчас будем пить чай, – да, он чувствовал смятение шатена и отчасти понимал его, потому что затворничество никогда не проходит бесследно, он это знал, как никто другой, но у него был стимул раскрыться и снова почувствовать вкус жизни, а этот омега, похоже, стимула пока что не нашел, и брюнет хотел ему помочь. Да, он пока не знал как, только чувствовал, что его соседу здесь неуютно, неудобно и что он готов сбежать в любой момент, если представится такая возможность, поэтому, для начала, он решил приложить все усилия, чтобы его гость почувствовал себя желанным.

– Спасибо, – Инудзука опасливо присел за стол, не зная, куда ему деть руки, которые почему-то очень мешали. Его взгляд, то и дело, скользил по комнате, задерживался на каких-то мелочных деталях, упирался в столешницу, накрытую белоснежной скатертью, и мимолетом цеплял движения мальчишки, который уже разливал чай, а вот посмотреть в глаза своему новому знакомому шатен так и не решился. Да, он ощущал омегу на ментальном уровне, чувствовал его искренность и дружелюбие, но посмотреть ему в глаза не мог. Наверное, боялся увидеть в этом глубоком взгляде жалость или же сочувствие, в то время как ему сейчас нужна была… поддержка? Нет, его поддерживали все: и Хидан, и друзья, а частью клана он не считал себя уже давно. Понимание? Вроде как его все понимали, сопереживали, пытались помочь, успокоить, но это все было не то. В общем, Киба и сам не знал, чего он хотел. Возможно, всего лишь взгляда со стороны?

– Ты чего-то боишься? – вопрос был настолько внезапным, что у Киба дрогнули и рука, и биополе, поэтому он, на секунду, до того, как вновь закрыться, смог почувствовать своего собеседника, и в этих эмоциях не было так претившей ему жалости, только непонимание и искреннее желание разделить с ним груз одиночества.

– Нет. С чего ты взял? – его голос предательски дрогнул, и омежка это заметил, пусть и не подал виду, но самому шатену стало очень неприятно. Слабость никак не хотела покидать его тело, срослась с его сущностью и заставляла опускать руки, складывалось такое впечатление, что он сбился с пути и утратил ниточку, за которую держался все это время, встречая все проблемы с высоко поднятой головой. Вполне возможно, это было последствие лечения, потому что он принимал много гормональных препаратов, которые влияли на его душевное и эмоциональное состояние, но в чем-то мальчишка был прав – внутри него жил страх, исток которого он так и не смог понять.

– Просто мне показалось, что что-то снедает тебя изнутри, – Хаку отодвинул нетронутую чашку с чаем в сторону и выразительно посмотрел на своего нового знакомого, пытаясь так, без ментального вмешательства, понять, что же тревожит омегу. – Ты очень грустный, и меня это опечаливает

– Почему? – бесцветным голосом спросил Киба, уткнувшись взглядом в свою чашку, в которой вертикально плавал листик заварки – на удачу, говорят

– Потому что грусть окрашивает мир только в черный и белый, а жизнь должна быть полной и красочной, – Хаку пожал плечами. – Я так думаю

Повисло неловкое молчание, которое нарушалось только равномерным тиканьем настенных часов и легким постукиванием ложечки о края чашки. Кибе хотелось подняться и уйти, потому что ему было стыдно, досадно и, что уж греха таить, правда колола глаза, но он будто прирос к месту, и всех его сил сейчас хватало только на то, чтобы мешать чай, пытаясь перевернуть этот злосчастный листик горизонтально, но он с завидным упорством всплывал вертикально, будто насмехаясь над ним и его беспомощностью.

– Ещё каких-то полгода назад я был маткой, – достаточно тихо, но в замершей атмосфере довольно отчетливо начал Хаку, и шатен вздрогнул, остановив круговые движение, но так и не подняв головы. – Сасори, мой Истинный, выиграл меня в ментальной рулетке у одного из альф улья, который перед этим участвовал в резне, в которой погиб весь мой клан. Да, я в то время был ещё девственником, но то, что произошло со мной в улье, давило на меня, и я считал, что я не достоин такого человека, как Сасори. Я пытался разорвать связь, – омега вздохнул, медленно потянувшись к булочке, но после опустив руку на стол и сжав пальцы в кулак, – провоцировал своего альфу, вел себя как шлюха потому, что считал себя грязным, порочным и клейменым ульем на всю жизнь. Я, как и ты, – брюнет поднял голову и посмотрел на понурого парня, биополе которого сейчас было рваным, бессвязным и растерянным в своих движениях, – боялся, что не смогу оправдать надежды своего альфы

– Я боюсь не только этого, – глухо ответил Киба, так и не подняв головы, – а того, – омега опустил руку и накрыл ладонью живот, – что скоро у меня будет течка, – Инудзука чувствовал, что течка, которой у него не было ещё с декабря, должна начаться через несколько дней, как знал и то, что это же чувствовал и его альфа, хотя, даже сейчас, услышав историю этого мальчика, он все равно не мог быть с ним откровенен. Да, он был поражен, сочувствовал мальчишке, который пережил такое унижение и прошел такие испытание, пусть сам он об ульях и матках имел очень скудное представление, но больше всего его задело то, что Хаку смог все это пережить, переступил свое прошлое, оставил его за спиной и теперь способен так легко о нем говорить, а вот он отпустить свое прошлое не может потому, что это самое прошлое может в любой момент стать и его настоящим, и будущим.

– Ты боишься забеременеть? – опасливо поинтересовался Юки, чувствуя, что в своих догадках он близко, но не совсем верно, будто ему заведомо не дают уловить именно ту нить, которая поможет понять причину грусти этого омеги

– Да, – со вздохом ответил Киба, – но не потому, что не хочу детей, а потому, что уже пережил потерю ребёнка, и потому, что шансов выносить малыша у меня нет, ведь я ущербный, – шатен наконец-то осмелился поднять голову и посмотреть на собеседника. – Ты ведь тоже это чувствуешь, да?

– Да, – нехотя ответил Хаку, который, бесспорно, почувствовал и слабость биополя омеги, и множественные энергетически шрамы в нем, вот только он не ожидал, что все будет именно так, что рана на самом деле намного глубже, чем её показывают. – А противозачаточные?

– Нельзя, – отрицательно покачал головой Инудзука, вертя в руках белоснежную салфетку. – Я прохожу курс лечения, поэтому никаких противозачаточных, даже капсулу нельзя, потому что посторонние препараты могут повлиять на гормональный фон или организм в целом

– А удержаться от сцепки будет сложно, – понимающе кивнул Хаку, задумываясь. Чем он мог помочь омеге в этой ситуации? Фактически, ничем, разве что как-то разговорить, помочь выплеснуть свою боль, раскрыть то, чем он не мог поделиться со своим альфой, занять его чем-нибудь, чтобы шатен снова почувствовал вкус жизни. У него и самого-то был не слишком большой опыт общения с людьми, поскольку те его раздражали, а порой и пугали, но он пытался с этим бороться, не только ради себя, но и ради Сасори, ради их будущего, а Киба, похоже, считал, что у их пары с альфой нет будущего, что он только обременяет любимого человека и не позволяет ему быть счастливым. Что же можно сделать в подобной ситуации?