Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 93 страниц)

   – Там ложись.

   – Да, господин надзиратель, – улыбался и кланялся мальчишка, – как прикажете, господин надзиратель.

   – Ложись и тихо. Старший, чтоб порядок был! Слышал?

   Слон пробурчал что-то невнятное. Но надзиратель удовлетворённо сказал:

   – То-то, – постучал угрожающе дубинкой по решётке и ушёл.

   Мальчишка сел на пол, заискивающе улыбаясь смотрящим на него с нар. Лежавшие у стены встали и полезли на нары. Не поместившиеся легли под нарами.

   – Подстилка надзирательская, – шепнул Зима Гаору.

   – Понял, – так же шёпотом ответил Гаор.

   – Старший, – вдруг позвал новенький, которому мальцы делали "слона", за что тот тут же получил новое прозвище "Хобот". – Слон, спишь?

   – Ну? – после недолгого молчания откликнулся Слон.

   – Я не понял, тута что, помойка никак? То новики, то голозадые, а теперь и это дерьмо.

   – В самый раз для тебя, – тут же отозвался Гаор, сам удивившись на себя, но твёрдо зная, что отступать нельзя.

   На нарах засмеялись, не над ним, а над Хоботом.

   – Отбой! – донеслась команда надзирателя, – и чтоб ни-ни!

   С его последним словом погас свет.

   Наверху заскрипели нары, там, похоже, перебирались с места на место. Недолгая возня, и Хобот вместе со своим одеялом упал вниз.

   – Под нары лезь, – сердито, но тихо сказал Чеграш, – или вон к стене ложись, а наших не замай!

   Ворча и ругаясь шёпотом, Хобот полез под нары. Там не слишком радушно, но потеснились. Мальчишка у решётки завернулся в одеяло и затих.

   Гаор заснул почти сразу, твердо решив ни во что не вмешиваться, да и с этим порядки везде одинаковы. Решит камера отметелить мальчишку, так и сделают, решит не мараться, значит, спим. Но тут опять подал голос Хобот и разбудил его.

   – Эй, новик, – позвал он шёпотом, – Как тебя, Рыжий что ль? Ты на первичной сколько был?

   Вопрос показался Гаору допустимым, и он ответил.

   – Неделю.

   – А здеся сколь?

   Гаор прикинул в уме дни.

   – Завтра неделя.

   – Столько без бабы тяжело, – очень сочувственно сказал Хобот. – Ты б позабавился, а? А мы бы посмотрели. Голозадые, грят, любят это, до крайности.

   Он ещё говорил, когда Седой и Зима одновременно ощутили, что место между ними опустело, настолько бесшумно сорвался с места Гаор.

   Где лежит оскорбитель, Гаор по его голосу определил без труда. По-прежнему бесшумно он за ноги выдернул того из-под нар и навалился сверху, зажав "разведчицким", очень болезненным, исключающим сопротивление захватом. Тот даже пискнуть не успел.

   – Я с тобой сейчас позабавлюсь, падла, по край жизни у параши спать будешь, – пообещал ему прямо в ухо Гаор.

   Огромная пятерня опустилась ему на шею и оторвала от противника. Запихнув ногой Хобота под нары, Слон одним ловким броском отправил Гаора на его место, и, сердито посапывая, вернулся к себе.

   Тишина была полная, но постепенно сменилась обычным ночным шумом из храпа и сопения, и Гаор заснул уже окончательно, правда, успев удивиться силе Слона. И впрямь по делу прозвище получил.

   Утром, сразу после побудки, но перед поверкой, когда на нарах ещё зевали и почёсывались, надзиратель увёл мальчишку. Началась обычная утренняя толкотня у параши и раковины. Гаор как и все умылся, уже безбоязненно растерев по лицу пригоршню воды и проведя мокрыми ладонями по груди, завязал рубаху на животе. Хотя остальные делали так, потому что большинство пуговиц отсутствовало. У него они все были целы, но он "соблюдал форму", да и узел помогал поддерживать брюки. Он сильно похудел за эти две недели, а ремня, разумеется, не было. У многих, как он заметил, штаны поддерживались продёрнутой резинкой или шнуром, а у него брюки на застёжке. Жалко, хороший был костюм. Купил на два "ветеранских" гонорара. Тот, что ему подарили на выпуск, стал после дембеля мал, так и висел в отцовском доме в шкафу. А странно: так ремень у него отобрали, а шнурки и резинки оставляют. Будто ими задушить нельзя. И ошейник не помешает. Ну, если этот опять к нему полезет...

   После поверки и завтрака, Седой сказал ему, как обычно, смеясь только глазами.

   – Ну, молоток, Рыжий, по полной программе прописался.

   – Ага, – поддержал Бурнаш. – А скрутил ты его здорово. Где так научился?

   – На фронте, – ответил Гаор, настороженно издали следя за Хоботом, который ощупывал себе помятые бока и ругался.

   – А там кого скручивал? Чтоб не лезли?

   – Нет, в разведку когда ходил, за "языком", там и приспособился.

   – Это как? – сразу заинтересовались парни.

   – Это чо ещё за хренотень?

   Рассказать о разведке Гаор не успел.

   К решётке подошёл надзиратель со списком и стал выкликать номера.

   – Точно, торги, – сказал Седой, выходя к решётке.

   Гаор с замирающим сердцем следил, как выходят и встают перед решёткой Чалый, Чеграш, Зима, Гиря, Бурнаш, Сивый... и тут вызвали его. Он сорвался с места и встал в общую шеренгу. А вдруг и дальше повезёт. Всё будет не один, даже если не с Седым и его бригадой, что с Бурнашом, что с Сивым он уживётся. За ним встали Лысок, Малец, второй малец, ещё двое. Ого, четырнадцать человек, полкамеры, полное отделение, полвзвода.

   – Выходи. Руки за спину, вперёд марш.

   Мерное движение в общем строю, тамбур, он даже успел бросить быстрый боковой взгляд и увидеть на стене пульт, лестница, ещё одна, коридор. Пока их вели всех вместе, не разбили. Говорить в строю никому в голову не приходило, да и Гаор сейчас не нуждался ни в каких пояснениях. Куда б ни привели, пока со всеми, не так страшно.

   Просторная вытянутая в длину комната.

   – Стой. Лицом к стене. Раздеться.

   Как и остальные, он разделся догола и застыл, держа рубашку и брюки в руках.

   – Передний, марш.

   Гаор скосил глаза и тут же получил лёгкий, но достаточно ощутимый тычок дубинкой в ягодицу.

   – Успеешь. Следующий, марш.

   Как и остальные Гаор после каждой команды передвигался на шаг вдоль стены. Но вот и его очередь.

   – Повернись. Марш.

   Он повернулся и оказался перед двумя высокими коробками.

   – Кидай.

   В одной навалом рубашки, в другой штаны. Он выполнил приказ и шагнул вперёд, расставшись с последним из прошлой жизни. Сержант с зелёными петлицами сверил его номер со списком, оглядел, зачем-то подёргал его за волосы и буркнул.

   – Прямо марш.

   Всё тут же объяснилось. Оказывается, слева дальше подрезали слишком длинные волосы, а прямо стояли остальные. Бурнаша как раз стригли. Гаор шагнул прямо и присоединился к остальным. Стояли не шеренгой, а кучно, у небольшой глухой двери. Рядом опять две коробки. В одной он увидел небольшие бруски тёмно-жёлтого мыла, а в другой растрёпанные мотки пластиковых мочалок. Наконец, Бурнашу обкромсали волосы, чтоб спереди до бровей, а сзади до ошейника, бороду, чтоб не закрывала шею, и пнули.

   – Пошёл, волосатик.

   Бурнаш резво вскочил с маленького круглого табурета и присоединился к остальным.

   – Всё? – спросил, протирая ножницы, стригший Бурнаша немолодой рядовой.

   – Всё, – ответил приведший их надзиратель. – Запускай.

   Рядовой подошёл к маленькому столику у стены и открыл дверку настенного пульта.

   – Взяли по одному, живо, – скомандовал надзиратель. – В затылок, скоты.

   Взяли мыло, мочалки, выстроились.

   – Готово?

   – Пошёл.

   Рядовой пощёлкал тумблерами, и дверь отъехала в сторону.

   – Вперёд, вонючки, – хохотнул надзиратель.

   За дверью оказался душевой зал с десятью рожками, но не разгороженный на кабинки и зачем-то с выступом-скамейкой вдоль стены. Под потолком между трубами горели матово-белые шары ламп. Гаор с удивлением увидел, что сокамерники заметно нервничают. Лысок быстро бормотал что-то похожее на заклинания, побледнел, плотно сжав губы, Седой, испуганно дрожал Малец, сгрудились, прижались друг к другу Чалый, Чеграш, Зима и Гиря, часто как от бега дышал Бурнаш. Да что с ними? Но спросить Гаор не успел, что-то щёлкнуло, и из рожков полилась, быстро набирая силу, вода.

   – Живё-ём!– торжествующе заорал Сивый.

   С хохотом, шлепками и необидными пинками разобрались, где кто своё кладёт, кто на скамейке мылится, кто полощется, кто с кем душем и скамейкой меняется. Мылись яростно, оттирая, отскрёбывая себя.

   Гаор, все эти дни старательно не думавший о душе и старавшийся не замечать влажной, пропитанной запахами пота и параши, духоты в камере, мылся с неизведанным до сих пор удовольствием, даже не замечая отсутствия обычных перегородок. Непривычно было мыть голову, ощущая пальцами волосы.

   – Мыло с башки смой, – сказали рядом, – а то зудеть будет.

   – Ага, спасибо, – поблагодарил Гаор.

   Наконец он промыл голову так, что волосы заскрипели под пальцами, и открыл глаза. Нашёл взглядом Седого. Надо бы узнать напоследок. Гаор вышел из-под душа и прошлёпал к скамейке, где Седой сосредоточенно оттирал себе мочалкой ступни. Сел рядом.

   – Ну? – спросил, не поворачивая головы, Седой.

   – Чего все испугались?

   – С чего взял? – с несвойственной ему угрюмостью спросил Седой.

   – Заметил.

   – А что кранов нет, тоже заметил? – по-прежнему угрюмо ответил вопросом Седой.

   – Дда, а что, как-то связано?

   – Ещё как.

   Седой, наконец, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.

   – Всё включается с пульта, дверь закрывается герметично, надзиратель с нами не заходит. Всё понял?

   – Ничего не понял, – честно ответил Гаор.

   – Ну, так пойми и запомни. Когда запускают назначенных к утилизации, то вместо воды включают газ, из тех же рожков.

   – Какой газ? – тупо спросил Гаор, не желая понимать услышанное.

   – Дурак. Чему тебя только на химзащите в училище учили. Были уроки?

   – Были.

   – Ну, так вспомни. И иди, вон потри кого, если сам вымылся.

   Гаор послушно отошёл, мучительно пытаясь не понять, ему все очень доходчиво объяснили, а... а согласиться с этим. Конечно, утилизация это понятно что, но чтобы вот так...

   – Кажин раз трясусь, – доверительно сказал ему мылившийся рядом Бурнаш, – тут ведь ежли что, кому ты мёртвый про свою категорию говорить будешь.

   – Затрясёшься, – кивнул Гаор, задним числом не понимая, а ощущая этот страх перед неотвратимой, но прошедшей мимо смертью. Как вот повисела над тобой мина, когда не знаешь куда бежать, и упала, и ты в мёртвом пространстве остался. Уже встал, землю с себя стряхнул, и вот тут тебя смертный колотун начинает бить.

   – Спину потри, – попросил Бурнаш.

   – Давай, – согласился Гаор.

   Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.

   – Лады, давай ты теперь ложись.

   – Давай, – согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. – А ты и мохнатый! – вырвалось у него.

   Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил.

   – А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, – и утешил, – ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.

   Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.

   Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.

   – Эх, кончилась банька, – вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.

   – Это ж рази банька, – откликнулся Бурнаш, – так, баловство одно.

   – Всё, – встал Седой, – пошли.

   Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.

   Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.

   – С башки начни, – посоветовал ему, пряча лицо в полотенце, Зима, – чтоб на вытертое не стекало. И волосы раздвинь, чтоб клеймо видели.

   Гаор молча, понимая, что надзиратель разговоры не одобряет, кивнул. Вытерев голову и расправив надо лбом волосы, он, как говорила ему врач, приподнял себе ошейник, вытер насухо основание шеи и опустил ошейник. Двигался тот намного легче. И стал вытираться дальше, по-прежнему наблюдая за остальными. Они старослужащие, а он новобранец.

   Вытеревшись, использованные полотенца сбрасывали обратно в ту же коробку и брали из четвёртой, стоявшей чуть поодаль, другое полотенце, заметно меньшее и белое. Его повязывали вокруг поясницы, стягивая узел на лобке.

   – Узел простой делай, – тихо сказал Чеграш, – чтоб, если прикажут, заголиться по-быстрому.

   Внутренне содрогаясь от предстоящего унижения, Гаор завязал полотенце, чтоб как у остальных, ягодицы оставались открытыми, а свисающие концы спереди только-только прикрывали гениталии.

   Странно, но надзиратель не торопил их. И только когда они уже все были готовы, дубинкой показал им, чтоб они встали перед ним в шеренгу, оглядел их и, ткнув дубинкой, заставил Мальца перевязать полотенце, чтоб концы слишком не свисали. И открыл перед ними дверь.

   – Выходи.

   "Конвейер", – снова подумал Гаор. В следующей комнате опять сверяли номера и привязывали им к ошейникам небольшие номерки на шнурках.

   – Твой сто тридцать второй. Понял?

   – Да, господин, – ответил Гаор, переходя к указанной стене.

   Вот выдали всем.

   – Все?

   – Все.

   – Ведите.

   – Пошёл.

   Ещё одна комната. Ну и анфилада! Какая же это машина! Это что ж, рабство настолько выгодно, что соорудили такую систему? Гаор старался думать сейчас о чём угодно, лишь бы не о том, что вот-вот его, практически голого, выставят на чужие глаза и продадут как вещь. Кому-то нужную, чем-то полезную, возможно дорогую, но вещь. Да, были в его жизни и осмотры, и разводы по частям, когда они новобранцы, хоть и аттестованные, стояли в строю, а майоры и полковники ходили вдоль шеренг, приглядываясь и отбирая себе пополнение. Но там даже вопросы задавались, а здесь его вряд ли о чём будут спрашивать.

   Здесь их ненадолго оставили одних. Строй сразу смешался. Торопливо, напоследок, о чём-то сговаривались, чего-то желали. Гаор пробился к Седому.

   – Держись, парень, – тихо сказал Седой. – Помни, ничего вечного нет. И это не самое страшное.

   Гаор успел кивнуть и вытолкнуть через сведённое судорогой горло.

   – Спасибо, за всё.

   – Сочтёмся, – отмахнулся Седой.

   Гаор сразу вспомнил, обрывок какого это изречения: "...у Огня угольками...", и прикусил губу, чтобы не закричать в голос, бессмысленно и дико ругаясь, как тогда в Чёрном Ущелье, когда он держал на руках истекающего кровью новобранца. Тому раздробило ноги, он наложил жгуты, но была ещё рана в живот, и мальчишка, цепляясь за него, шептал: "Сержант, говорили, умирать не больно. Мне больно, значит, я не умираю, да? Сержант..." А сверху сыпалась каменная крошка от развороченного укрытия.

   – Готово?

   В комнату порывисто вошёл молодой и румяный лейтенант с зелёными петлицами и списком в руке.

   – Так, становись. Кого вызову, проходит.

   Они выстроились вдоль стены.

   – Сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре. Пошёл.

   Седой, Чалый, Чеграш, Зима, Гиря вышли в указанную дверь.

   Его номер сто тридцать второй, он может ждать. Но очередь двигалась быстро.

   – Сто тридцать два.

   Гаор шагнул вперёд.

   – Пошёл, – бросил, не глядя на него, лейтенант.

   Следующий зал заметно длиннее, с паркетным полом и тоже двумя дверями. Одна, через которую впустили его, а другая в дальнем торце. Вдоль стены по периметру невысокий, высотой в ладонь, не больше, помост достаточной ширины, чтобы можно было стоять, не касаясь стены. Помост обтянут серым, чуть шершавым материалом и, встав на указанное ему надзирателем место, Гаор почувствовал, как согреваются ступни.

   – Руки за спину, – сказал ему надзиратель и отошёл, чтобы поставить Лыска.

   Руки за спину, это "вольно". Такую стойку Гаор мог держать долго и потому стал оглядываться.

   Помост был рассчитан на, по крайней мере, полусотню... экспонатов. Расставляли их, сообразуясь с какими-то списками. И Седой с бригадой оказались далеко, но на другой стороне, так что он их видел. Приводили и ставили ещё и ещё, этих он уже никого не знает, видно, из других камер. Рядом с ним поставили мужчину, черноволосого, с густой бородой и усами, которые топорщились щёткой и потому не закрывали ни шею, ни губы. А слева оказался Малец из их камеры, озиравшийся с таким же любопытством. Наконец помост заполнился, у дальней двери поставили столик со стопкой каких-то вроде книжечек. Зазвенел звонок, и дальняя дверь открылась. Вошли покупатели.

   Хорошо одетые, все в штатском, солидные мужчины, многие, как сразу заметил Гаор, знали друг друга. Они, не спеша, вежливо пропуская собеседника вперёд, входили, брали книжечки – каталог аукциона, догадался Гаор, вспомнив виденное на аукционе трофеев – и так же не спеша прохаживались вдоль помоста, разглядывая выставленный товар, делая пометки в каталогах. Иногда им хотелось что-то уточнить, и они приказывали показать мускулы, снять полотенце, повернуться спиной. Мимо Гаора уже прошло несколько таких, оглядели, пометили в каталогах, но приказаний не последовало. Один долго и внимательно рассматривал покрасневшего Мальца, чиркнул в каталоге и отошёл. Малец перевёл дыхание.

   – Тряпку убери.

   Гаор вздрогнул, не сразу поняв, что это ему. Перед ним стоял не старый, чуть старше сорока лет, мужчина в штатском, но с орденскими ленточками на пиджаке. Его чёрные глаза оглядывали Гаора с холодным интересом. Прикусив губу, Гаор распустил узел, зажав полотенце в опущенной вдоль тела левой руке.

   – Повернись.

   Он повернулся спиной.

   – Обратно. Можешь прикрыться.

   Завязывая полотенце, Гаор почувствовал, что руки у него дрожат, а щекам горячо от прилившей к ним крови.

   Покупатели то и дело заслоняли от него Седого, но иногда в просветы между тёмными дорогими костюмами и гладко выбритыми головами ему удавалось увидеть высоко поднятую голову Седого, светлую шевелюру Чалого, Чеграша он уже видел хуже, а к Зиме и Гире надо поворачивать голову, что, как он понимает, запрещено. И подражая Седому, Гаор так же высоко держал голову и смотрел не на проходивших перед ним, а над ними.

   Раздался тихий мелодичный звон, и перед ним остановилась женщина. В женских костюмах Гаор разбирался весьма приблизительно, но что накидка-пелерина из белого с серебристым блеском меха безумно дорогая, догадаться нетрудно. Обилие украшений, вылощенный адъютант сзади. Понятно, генеральская жена, высокопоставленная шлюха. Гаор поглядел на адъютанта и похолодел. Его он знает. Встречались как-то в баре кадрового отдела Военного Ведомства. Он забежал выпить кофе, а бар общедоступный, было людно, и этот старлей подсел к нему. Разговорились. Тот, оказывается, читал его в "Ветеране" и тоже был на Малом Поле. Они выпили пива и немного со вкусом пообсуждали, как надо было бы поставить седьмую батарею. Приятно поговорили. И вот... Генеральша плотоядно облизывала губы, разглядывая его и стоявшего рядом черноволосого, явно сравнивая их. Адъютант откровенно скучал и явно не узнавал Гаора. Хотя бы потому, что не разглядывал. Наконец отошли.

   В общем шуме негромких разговоров и шарканья ног отдельные слова не различались. Только когда проходили вплотную, можно было что-то разобрать, какие-то обрывки фраз, но Гаор слышал, не понимая.

   – Повернись.

   Это опять ему. Он бездумно выполнил приказание.

   – Обратно. Покажи мускулы.

   Гаор, как на занятиях по культуризму, свёл вперёд плечи и напряг мышцы.

   Покупатель чиркнул в каталоге и отошёл.

   Сволочи, когда-нибудь это кончится?! У него уже начинала кружиться голова, снова звенело в ушах, только не хватает потерять сознание. Здесь не камера, отлежаться не дадут.

   Зазвенел звонок, и покупатели потянулись к выходу. Гаор перевёл дыхание, чувствуя, как по спине ползёт струйка пота.

   Когда зал опустел, надзиратели разрешили им сойти с помоста и перегнали в другую, уже маленькую комнату. Здесь, хотя у двери стоял надзиратель, но можно было немного размяться и даже поговорить, но тихо и незаметно.

   – Хорошо держался, молодец, – бросил ему Седой.

   – Гомиков седни не было, повезло, – сказал темноволосый, но со светлым пухом на щеках парень.

   – Ща ты их в зале увидишь, – ответил стоявший рядом с Гаором черноволосый. – Новик?

   Гаор понял, что это ему, и кивнул.

   – Привыкнешь, – сказал черноволосый.

   Треугольник должника у него на лбу был обведён кружком – знаком законченной выплаты.

   – Что за клеймо? – спросил Гаора ещё кто-то, – не видел такого.

   – Бастард, – уже привычно ответил Гаор, – продан отцом за долги наследника.

   – Скажи, как быват, – мимоходом посочувствовали ему.

   Надзиратель не мешал перешёптываться и переходить с места на место, молча поигрывая дубинкой у двери, за которой слышался шум рассаживающихся людей.

   Вошёл быстрым уверенным шагом высокий гладковыбритый мужчина с каталогом и небольшим молотком в руках. Полосатый галстук-бабочка, к лацкану пиджака приколот цветок. Аукционист. Быстро и весело оглядел их.

   – Заждались? Сейчас пристроим вас. Повязки поправить, на помосте стоять смирно, на шлюх в зале не пялиться, пасть не разевать, выполнять все команды. Поняли?

   Они нестройно ответили.

   – Да, господин.

   – Отлично. Будьте паиньками, и полопаете от пуза.

   Рассмеялся над собственным остроумием и убежал за дверь.

   – Остряк, – покачал головой Седой и посмотрел на Гаора. – Держись, трепотню его не слушай, смотри как в зале, над головами, тогда не сорвёшься.

   Гаор кивнул.

   – Начинаем нашу распродажу! – донеслось из-за двери. – Высокородные и глубокоуважаемые, мы предлагаем вам сегодня товар экстра, люкс товар, такого ещё не было! Готовьте ваши денежки, ого-го, я прямо вижу, как вы будете драться за право выложить их! И наш товар стоит ваших денег!

   Мелодичный звон от удара молотком в гонг.

   – Лот первый! Бригада люкс! Номера по каталогу сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два...

   Надзиратель взмахнул дубинкой. Седой быстро обнял, прижал к себе Гаора, взъерошил ему волосы на затылке и оттолкнул.

   – Пошли, парни, – весело скомандовал он, проходя к двери.

   Гаор поднёс ко рту кулак и впился в него зубами, чтобы не закричать, глядя на закрывающуюся за Седым и его бригадой дверь. На этот раз её закрыли плотно.

   Он не знал, сколько прошло времени, когда из-за двери донёсся удар гонга и надзиратель приоткрыл дверь.

   – Лот второй! Ого-го, какой экземплярчик! Номер по каталогу...

   Ушёл Бурнаш.

   Гаор смог перевести дыхание и отпустить кулак, на котором чётко отпечатались его зубы.

   – Разгладь, – шепнул кто-то, – а то заметят.

   Гаор, не поглядев на сказавшего, стал разминать, растирать кисть, не отрывая глаз от двери. Но, видно, проданных уводили в другую сторону, и ужас от того, что он больше никогда не увидит Седого, с новой силой обрушился на него. Он словно ослеп и оглох, занятый только одним, не упасть, удержаться на ногах...

   -...Номер сто тридцать два!... – прозвучало в звенящей пустоте, и Гаор, машинально переставляя ноги, пошёл к двери.

   Странно, но он вошёл в зал и встал на небольшой, но такой же, как в смотровом зале, помост рядом с кафедрой аукциониста, не пошатнувшись и даже нормально дыша.

   – Редкостный экземпляр! – радостно орал аукционист. – Непорочный в смысле непоротый! Убедитесь сами, – и ему вполголоса: – повернись, скотина.

   Так вот для чего задницу открывают – сообразил, выполняя приказание, Гаор. Следы порок смотрят.

   – Обратно, – скомандовал ему аукционист.

   Гаор повернулся лицом к залу, и хотя помнил совет Седого смотреть поверх голов, любопытство пересилило. И тут же пожалел об этом. Потому что в первом ряду сидели два выбритых до блеска хихикающих старика с такими характерными физиономиями, что у него зачесались кулаки. Любители мальчиков. Когда на ветеранских гулянках им попадались на пути такие, то они отводили душу по полной программе.

   – Мил, весьма мил, – хихикал один, упоённо разглядывая в дамский бинокль, хотя расстояние между ним и помостом не превышало трёх шагов, низ живота Гаора. – И не очень волосат.

   – Слишком массивен, – жеманно возразил другой, – я предпочитаю поизящнее.

   – Бастард-полукровка, – орал аукционист. – Между прочим, так, пустячок, образованный. Общевойсковое училище, полный курс. Вы только подумайте, если вам понадобится застукать свою любовницу на горячем, парень организует вам настоящую военную операцию. Ого-го! Да он фронтовик! И даже старший сержант! Такого у нас ещё не было! Вставит мину куда угодно!

   Гаор заставил себя поднять глаза и вдруг натолкнулся на взгляд адъютанта за спиной генеральши. И по тому, как тот, вздрогнув, отвёл глаза, Гаор понял: его узнали! И уже не отчаяние, а бешенство, стало захлёстывать его. "Что? – мысленно кричал Гаор, глядя на отвернувшегося адъютанта – не хочешь смотреть? Смотри! Ты сын, а я бастард, поэтому ты офицер, а я старший сержант. Ты там, а я здесь!"

   – Начальная цена тысяча! – гаркнул аукционист.

   – Тысяча сто, – хихикнул старик в первом ряду.

   Гаор на мгновение с ненавистью посмотрел на него и заставил себя поднять голову.

   – Тысяча двести, – откликнулись из задних рядов.

   – Да вы что?! – изумился аукционист, – за такое и столько?! Это ж вам не дикарь из дальнего посёлка. Водит машину, разбирается в любой технике, доступной, – аукционист хихикнул, – пониманию сержанта. И даже, – он похабно подмигнул залу, – не очень волосатый.

   – Тысяча пятьсот...

   – Две тысячи..

   – Это мне начинает нравиться, – подбодрил зал аукционист. – Он же и на расплод годится. Вы только подумайте, какое рыжее потомство он даст! Да такие детёныши влёт уйдут!

   – Так когда они ещё будут? – задумчиво спросили из зала.

   – А это когда на случку отправите, – парировал аукционист. – Да хоть сегодня вечером. У сержанта оружие всегда при себе!

   Он залился жеребячьим хохотом, успев шепнуть Гаору.

   – Тряпку сними.

   Стиснув зубы, Гаор выполнил приказание.

   Старички в первом ряду упоённо захихикали. Генеральша томно вздохнула, колыхнув грудью и зазвенев драгоценностями.

   – Пусть так и стоит, – попросил один из стариков. – Ну, пожалуйста, это так волнующе.

   Аукционист покачал головой.

   – Я не решаюсь подвергать вашу нравственность такому испытанию.

   Теперь захохотали и в зале.

   – Но я не вижу, что его оружие готово к бою, – заявил второй старик.

   – Оно просто не видит мишени, достойной своего калибра, – быстро ответил аукционист.

   Теперь хохотали так, что Гаор, несмотря на своё положение, с трудом удержался от улыбки. Хорошо сказано, чёрт возьми! Аукционист горделиво раскланялся и бросил ему.

   – Прикройся.

   Онемевшими от напряжения пальцами Гаор завязал полотенце.

   – Не правда ли, уникум! Уникум дорого стоит. Парень уникален во всём!

   – А в чём конкретнее? – поинтересовался тот же голос, что спрашивал про приплод, – а впрочем... две пятьсот.

   – Три, – откликнулись из другого конца зала.

   Возникла пауза, в которую немедленно вклинился аукционист.

   – Вы спрашивали, чем он уникален? Отвечаю! Всем! От происхождения до причины обращения!

   Вытянув вбок руку, он ловко ухватил Гаора за волосы, открывая ему лоб.

   – Смотрите же! Кто-нибудь видел такой знак?! Бастард продан отцом за долги наследника рода! О благословенные времена легенд, когда, спасая род, отцы жертвовали сыновьями! Ожившая древность в вашем доме! Ощутите себя властителем древних времён. Вы владелец раба лучших кровей!

   – А точнее? – требовательно спросил кто-то.

   Аукционист отпустил его волосы.

   Ну-ка – стало интересно Гаору – хватит ли трепачу смелости прилюдно произнести то, что написано в его карте, а значит, и в каталоге. Он даже перестал злиться на этого остряка. Здесь-то тот как вывернется?

   Аукционист если колебался, то не больше половины мгновения.

   – Ну, кто, кроме известного своим мужеством отважного генерала, кто, кроме блюстителя традиций и офицерской чести, генерала спецвойск Яржанга Юрденала, мог совершить такое?!

   И тут впервые Гаор подумал, что этот торг – не его позор, а отца: с такими интонациями аукционист громоздил восхваления, а в зале слушали их, откровенно смеясь.

   – Три пятьсот, – одобрили старания аукциониста.

   – Четыре.

   – Разумно, – одобрил аукционист, – но вы посмотрите на его мускулы, – и опять ему, – покажи.

   Гаор послушно принял нужную позу.

   – Четыре пятьсот, – откликнулись из зала.

   Определить, выделить из массы лиц называвших цены, Гаор не мог. Он опять чувствовал приближение обморока от перенапряжения. Последние контузии и Чёрное Ущелье так ему добавили к Валсским, что подолгу держать стойку он теперь мог только спокойно, а не психуя. Потому и сразу согласился на дембель, хотя контракт предлагали ему тогда не самый плохой. Он стал думать об этом, чтоб совсем не замечать зала, и даже случайно не встретиться опять взглядом с адъютантом.

   Ему разрешили расслабиться, и он перевёл дыхание. Чёрт, когда же это кончится, решали бы уже. Аукционист опять отмочил что-то такое, что зал с упоением захохотал.

   – Пять тысяч, – заявивший еле говорил от смеха.

   – Первоклассный балаган, – одобрил ещё кто-то.

   – Согласен, – вступил сочный бас уверенного в себе и своих правах человека. – Но у меня больше нет времени. Семь тысяч, и закончим.

   Наступила тишина. И в этой тишине аукционист, мгновенно понявший, что нового повышения цены не будет, приступил к последней процедуре.

   – Семь тысяч, раз! Кто больше? Семь тысяч, два! Кто больше? Семь тысяч, три! Продано!!

   И короткий властный жест приказал Гаору сойти с помоста и пойти к небольшой малозаметной двери за кафедрой аукциониста. Разглядеть купившего его он не успел.

   В небольшой комнате Гаор по команде надзирателя сбросил в ящик полотенце. Теперь-то дадут одежду? Нет, новая дверь. Опять комната без окон, у дальней двери стоит надзиратель, а вдоль стен на корточках или прямо на полу сидят голые рабы. Гаор с радостью увидел знакомую бороду Бурнаша и быстро, пока надзиратель не указал ему другое место, подошёл и сел рядом. Бурнаш покосился на него и ухмыльнулся.

   – За сколь продали? – спросил он шёпотом.