Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 93 страниц)

   Гаор работал в паре с Буланом на двуручной лопате-скребке, очищая один из пандусов, когда в шаге от них из крутящегося снега возник Сторрам.

   – Рыжий!

   Булан подтолкнул его, успев шепнуть.

   – Шапку сними.

   Гаор откинул капюшон, сорвал с головы шапку и подбежал к Сторраму.

   – Да, хозяин.

   – Иди за мной.

   – Да, хозяин, – растерянно ответил Гаор.

   А как же Булан? В одиночку с таким скребком трудно. Но когда он, идя за Сторрамом, на мгновение оглянулся, то увидел, что Старший уже успел поставить кого-то в пару к Булану.

   Сторрам привел Гаора в большой подземный гараж и показал на маленький трактор-уборщик.

   – Пять долей на обвычку и выезжай.

   – Да, хозяин, – сказал ему уже в спину Гаор и полез в кабину.

   Ключи... на месте. Ну, не трусь, старший сержант, не такой, но похожий ты водил, было дело.

   Трактор был исправен, заправлен, скребки и щётки подвешены, руль и рычаги мягко поддавались под рукой. У руля небольшой запас при левом повороте, нужно докручивать, а правый тогда... так и есть, поворот руля меньше поворота колёс. И сделав последний круг по гаражу, Гаор выехал в открытые ворота.

   Снег сразу ударил его в лицо. Он невольно замотал головой, отплёвываясь от набившегося в рот снега, и еле успел остановиться рядом со Сторрамом.

   – Уложился, – кивнул Сторрам и сел рядом с ним. – Надень шапку и капюшон. Вперёд.

   Гаор стронул машину и, удерживая руль одной рукой, другой нахлобучил шапку, и натянул поверх неё капюшон. Козырек опустил пониже, чтобы защитить от снега глаза.

   – Можешь закрыть шею, – сказал Сторрам.

   – Спасибо, хозяин, – пробормотал Гаор, подтягивая молнию на куртке, и напряжённо вглядываясь в дорогу.

   Прожектора вокруг, фары на полную мощность включил, а вперёд на три шага видно, а дальше снег сплошняком. Хреново.

   – Направо, – командовал Сторрам, – прямо, левый поворот и вверх.

   Гаор въехал на пандус.

   – Отсюда начинай.

   Гаор опустил скребок и щётку. Ход сразу стал тяжелее.

   – Вперёд.

   Гаор заметил, что снег из чисто белого стал почему-то пёстро искрящимся, и не сразу сообразил, что это он въехал под главную вывеску и это цветная радуга на вышке так подсвечивает снег.

   По пандусу он спустился на фасадный двор, большой, круглый и с клумбой посередине.

   – Чистишь двор и подъездные пандусы, – сказал Сторрам, спрыгнул на ходу и исчез в метели.

   – Да, хозяин, – крикнул ему вслед Гаор, разворачивая машину.

   Спираль от центра к краям и обратно, выехал на въездной пандус, прошёлся по нему, ещё раз, теперь второй, выездной, так же дважды, снова двор, и опять пандусы.

   Постепенно снег стал редеть, прекратился ветер, и вот уже только отдельные снежинки кружатся в воздухе. Фигуры в куртках поверх оранжевых комбинезонов лопатами трамбуют и ровняют получившиеся бортики. И... и светло! Надо же, который же период? На смену он вчера шёл в темноте, значит... А это... покупатели? И по расчищенным им пандусам к дверям подъезжают шикарные лимузины.

   На боковом въезде показался Гархем в пальто, с непокрытой головой, и поманил его. Гаор послушно развернул трактор, на ходу одной рукой приводя себя в положенный вид. Скинул капюшон, опустил молнию на куртке, открывая шею, и снял шапку. Остановив трактор, вышел и встал перед Гархемом, держа шапку в опущенной вдоль тела левой руке.

   Гархем оглядел его и кивнул. Гаор перевёл дыхание: на этом, кажется, пронесло.

   – Отведёшь трактор в гараж, – спокойным даже скучающим голосом сказал Гархем, – сдашь его механику и можешь идти отдыхать. После обеда выйдешь на склад.

   – Да, господин управляющий, – ответил Гаор.

   – Выполняй, – Гархем небрежным взмахом даже не руки, а пальца отпустил его.

   – Да, господин управляющий, – повторил Гаор и пошёл к трактору.

   Теперь надо не заблудиться и найти гараж. Вроде сюда он с этого пандуса съезжал.

   Гаор ещё очень давно обнаружил, что когда ищешь обратную дорогу, то не думай, а просто зеркально повторяй маршрут, полагаясь даже не столько на зрение, как на память в руках. Понял он это, ещё мальчишкой, когда отцовские шофёры то ли от нечего делать, то ли ещё по какой причине учили его водить машину. Тогда он освоил и легковушку, и грузовик, стоял в гараже маленький, но, как ему объяснили, совсем как большегрузный, и с виду маленькую, но тяжёлую из-за брони, а потому с большой инерцией и всё же вёрткую генеральскую "коробочку" для полевых разъездов. А в училище... БМП, БТР, различные варианты рендов – десантных машин, мотоциклы, тягачи, и даже танк им дали опробовать. Фронт довёл всё это до необходимого совершенства.

   За этими мыслями он добрался до гаража и, аккуратно въехав в раскрытые наполовину ворота, поставил трактор на прежнее место.

   – Ага, наконец-то, – вынырнул из-за стоявшего рядом крытого грузовика-трейлера с радужной эмблемой Сторрама на борту парень, вытирающий тряпкой руки и вряд ли старше него, с гладко выбритыми головой и лицом.

   Механик – понял Гаор и вылез из кабины. Парень без клейма и ошейника, бритый, значит, свободный, и ему господин.

   – Ну и как тебе машина, волосатик? – спросил парень, подмигивая подошедшим к ним двоим, судя по курткам, шофёрам.

   – Рулевой люфт на семь влево, господин механик, – ответил Гаор, озабоченный одним: не допустить какой промашки и не схлопотать по морде, помня того избившего его хозяйского шофёра.

   Один из шофёров, который постарше, негромко рассмеялся, а второй с интересом оглядел Гаора. Механик покраснел.

   – Ладно, принял я машину, ступай, – буркнул он.

   – Да, господин механик, – ответил Гаор, обрадованный таким поворотом событий, и сразу пошёл к выходу.

   – А классно умыли тебя, – сказали у него за спиной.

   – Ты смотри, как разбирается, – сказал ещё кто-то.

   Гаор не обернулся: ему приказали идти отдыхать.

   На дворе было очень светло и тихо, как всегда после снегопада, и он шёл к рабскому корпусу быстро, но не бегом, наслаждаясь белизной и светом. Надзиратель у входа, видимо, знал о приказе Гархема, потому что, ни о чём не спросив, быстро и небрежно обыскал и впустил. Было непривычно спускаться вниз и идти мимо надзирательской одному, но усталость всё сильнее настигала его, снова болели спина и ягодицы, вот дьявол, никак не заживает. Нижний надзиратель так же молча впустил его в необычно тихий и пустой коридор.

   На ходу расстёгивая куртку, Гаор побрел в спальню. Здесь тоже было пусто и тихо, пол, видно, только что вымыли, и он влажно блестел. Дневаливший сегодня пухлогубый парень с дальнего от Гаора конца спальни удивлённо уставился на него.

   – Ты чо, паря?

   – Сказали отдыхать до обеда, – ответил Гаор, раздеваясь.

   Куртка оказалась и впрямь непромокаемой и от снега только штанины у комбеза намокли, брюки тоже нормально, а вот рубашку и нижнее бельё хоть выкручивай. Гаор сгрёб мокрое бельё и пошлёпал в умывалку, чтоб хоть немного на трубе подсушить. Труба оказалась густо завешенной бельём, рубашками и портянками: видно, многие переоделись в сменку, а пропотевшее оставили сушить. Подштанники Гаор быстро пристроил, а вот рубашка никак не влезала, чьё-то надо подвинуть, а это тебе не в Алзонской землянке, где хоть и тесно, а все друг друга знают и сушатся у печки в очередь. Ему уже почти удалось найти место, когда в умывалку влетел дневальный.

   – Рыжий, лопать иди!

   – Ну?! – обрадовался Гаор.

   Что завтрак он пропустил, Гаор знал и никак не рассчитывал на дополнительный паёк. С едой ведь кто не успел, тот и опоздал, а дружка, чтоб приберёг ему пайку, у него нет.

   – Вот те и баранки гну, бубликом завиваю, – ответил дневальный, – мотай по-быстрому.

   Гаор ещё раз оглядел трубу.

   – Мотай, – повторил дневальный, – не серди Маманю, она уж налила тебе. Иди, повешу твоё шмотьё .

   Гаор отдал ему свою нижнюю рубашку и побежал в спальню, торопливо, прямо на голое тело натянул верхнюю рубашку и брюки и побежал в столовую.

   – Ага, пришёл, – встретила его Маманя, – да куда ты за общий стол лезешь, только отмыли его, сюда садись.

   До сих пор, бывая в столовой только со всеми, Гаор толком и не огляделся в ней ни разу. Приходя, сразу шёл к своему месту за мужским столом, а там уж не зевай по сторонам – паёк целее будет. Хоть здесь и не таскали у других из мисок, а за хлебом всё равно пригляд нужен. Он и не знал, что за женским столом почти у самой плиты стоит маленький – десяток еле поместится – стол. А на нём миска каши, два ломтя хлеба и кружка. Миска и кружка парили, значит и каша, и питьё горячие. А он сразу и вспотел, и промёрз.

   Гаор сел к столу и набросился на еду. О том, что нужно поблагодарить, кормить-то его не вовремя не обязаны, он вспомнил, уже набив рот, и благодарность вышла очень невнятной. Маманя рассмеялась.

   – Ешь давай, потом всё скажешь. Тебе дальше как велели?

   Гаор проглотил, что было во рту, и ответил.

   – После обеда на складе.

   – Ну и ладно, – кивнула Маманя.

   Она отошла к плите, а напротив Гаора вдруг села девчонка, похоже, одна из тех, что его дразнили в выходной, и стала смотреть, как он ест. Гаор никогда не любил, чтобы ему в рот заглядывали. Ест, что дали, чужого не взял – чего пялиться?! Он сердито посмотрел на неё и уткнулся в миску. Навалили ему щедро, первый, самый жгучий голод он заткнул, и теперь ел уже не спеша, наслаждаясь теплом, разливавшимся по телу от каждой ложки. А тут малолетка припёрлась и всё удовольствие портит! Девчонка вздохнула. И ещё раз. Гаор упрямо был занят только кашей.

   – Рыжий, – не выдержала девчонка.

   – Мм, – откликнулся Гаор.

   – А ты деревянный или каменный? – невинным тоном поинтересовалась девчонка.

   Гаор вынужденно оторвался от миски и поднял на неё глаза. Она сидела, подперев кулачками подбородок, отчего лицо её стало совсем круглым, и смотрела на него тоже круглыми глазами желудёвого цвета, такие же коричневые с желтым отливом волосы скручены на макушке в узел, а по бокам выпущены две прядки, заплетённые тонкими косичками. Гаор улыбнулся.

   – Я усталый, – ответил он и взял кружку.

   Возившиеся у плиты женщины рассмеялись.

   – Отстань, Дубравка, дай парню поесть.

   – Ишь как не терпится!

   – Выходного дождись.

   – Ага, – ответила, не оборачиваясь, Дубравка, – а он опять как сядет курить, так и не встанет. Мы его с Кисой уж дразнили-дразнили... У него, небось, и вставать нечему, – фыркнула она вызывающе, – и поглядеть, небось, не на что.

   От этого отмолчаться Гаор не мог.

   – Когда подрастёшь, малолетка, тогда и покажу, – ответил он, допивая и ставя кружку, как здесь принято, вверх дном. – Спасибо, Маманя.

   Девчонка жарко до слёз на глазах покраснела, а женщина так смеялись, что Маманя только рукой ему махнула, иди, дескать.

   В спальню Гаор пришёл ублаготворённый и сразу залез к себе, разделся, уже засыпая, повесил рубашку и брюки на перекладину в изножье и заснул, как провалился.

   Разбудил его только шум пришедших на обед, и он даже спросонья не сразу сообразил, что такое творится.

   – Рыжий, давай по-быстрому, – мимоходом бросил ему Сташий, – обед проспишь.

   В умывалке толкотня, разбирают развешенное на просушку бельё, некоторые прямо тут же переодеваются в сухое, а то прихватит по-мокрому холодным ветром... тады только молись, чтоб кровяница не привязалась.

   – Давай, мужики, обед стынет! – орет дневальный.

   – Заткнись, Губоня, без тебя знаем.

   – Рыжий, ты щас где?

   – На складе, – бросает на ходу Гаор, натягивая поверх подсохшего белья комбез.

   Носки... вроде эта пара посуше, её и надевать, а другая пусть сохнет, постирать бы, не сообразил сразу, а теперь некогда, вечером обе пары стирать.

   – Губоня, моё на трубу тогда.

   – Валите, мужики, знаю.

   Вроде совсем недавно ел, а сел за стол и накинулся на еду, как скажи после карцера – удивился про себя Гаор, быстро, наравне со всеми, хлебая суп.

   – Рыжий, – позвал его Булан.

   Гаор поднял на него глаза.

   – Ну?

   – А куда это хозяин тебя дёрнул?

   – Снег трактором чистить.

   – Нуу? – удивились соседи по столу.

   – А ты могёшь?

   – Могу, – кивнул Гаор.

   – А такую, ну, хозяйскую, тоже могёшь?

   Гаор понял, что говорят о легковушке, и кивнул.

   – И легковую могу.

   – Каку-каку?

   – Легковую, – повторил Гаор и стал наскоро, между глотками объяснять, какие бывают машины.

   – И все могёшь?

   – Все не все, – Гаор уже дожёвывал кашу, – а многие да.

   – Что умственность-то значит!

   – Паря, а выучился где?

   – В училище и на фронте, – ответил Гаор, вытряхивая себе в рот последние капли киселя и переворачивая кружку вверх дном.

   Зачем так делают, он не понимал. Ведь как ни старайся, а что-то остаётся, а значит, стекает по стенкам на стол и потом его приходится отмывать, лишняя работа, но поступал как все. Коль попал на такой Устав, то и живи по Уставу.

   – Вечером доскажешь, – встал из-за стола Зайча.

   Вместе со всеми встал и Гаор, поклонился Матери и сидевшей за их столом Мааньке. Матуня, Мамушка и Матуха ели за женским столом, вроде и Маманя – главная по кухне и вообще хозяйству – там же.

   Построение в коридоре. Плешак радостно ухмыляется ему и быстро шепчет.

   – Во здорово, паря, а то одному и несподручно теперь.

   И Гаор кивает в ответ.

   На дворе уже темнеет, а к складу они подбегают почти уже в темноте. Но ничего, он сегодня уже на снег и свет насмотрелся, под конец езды даже ломило в глазах.

   – А вот и мы, господин надзиратель, – весело здоровается Плешак.

   – Что, – надзиратель, обыскав Плешака, шлепком по лысине отправляет его за дверь, – рад, что напарника вернули?

   Следующим шлепком, уже покрепче и по спине, вбрасывают Гаора, и дверь лязгает, не дав Плешаку ответить.

   – Ну, паря, – Плешак пытливо смотрит на него, – работаем? Иль тебя совсем машина ухайдокала?

   – Чего? – спросил Гаор, берясь за контейнер, который явно был не на месте.

   – А то самое! – засмеялся Плешак и пожаловался, – скучно мне тут без тебя было.

   – Сейчас развеселю, – пообещал Гаор, – давай в слова играть.

   – Давай, – согласился Плешак, – ты вон ту дурынду только вон туды приткни.

   – За ней приедут к вечеру, – возразил Гаор, перекатывая энергоблок в угол слева от двери. – Что такое Дубравка?

   – А, девку одну так зовут! – понимающе засмеялся Плешак, – ты, что она махонькая, не смотри, в сок вошла уже, так что тут всё в самый раз в порядке.

   – А имя откуда?

   – Да от дубравы, лесок дубовый значитца, видал?

   – Дуб? Видал, конечно. – Гаор вспомнил её круглые карие как жёлуди глаза и улыбнулся. – Похоже. А вот ещё...

   – Сыпь, паря, – кивнул Плешак, озабоченно оглядывая штабель коробок с электрочайниками, – ты вон тот край подровняй, чегой-то на перекос пошёл. Ну, так чего?

   "Играть в слова" – объяснять Гаору, какое слово что значит и откуда оно такое взялось, Плешаку очень нравилось. И они трепались почти без умолку.

   А Гаор всё больше убеждался в правоте Седого. Это не отдельные слова, не просто неправильности, а настоящий язык. И начав его учить хотя бы для того, чтобы в нём меньше видели чужака, он всё с большим интересом делал его своим. Незаметно для себя он всё чаще вплетал в речь новые, недавно ещё непривычные чужие слова, а теперь простые и понятные. Большинство говорило на смеси дуггурского и... вот как называется этот язык, никто даже случайно не обмолвился. Опять же, как говорил Седой. "Они" и "мы", но кто они, "мы"? Дуггуры, голозадые, лягвы... это понятно. "Мы" – исконные, тутошние, он уже знал эти слова, разобравшись с помощью Плешака, что по сути это то же самое, что коренные жители, аборигены. Но опять же, кто "мы"? Аборигенами или або себя не называли, никто. И за "або", скорее всего, могут врезать, проверять догадку на практике не хотелось. Спросить впрямую? Нет, раз об этом так молчат, то спрашивать – это нарываться. Ты в разведке. Это что касается надзирателей, отстойников и тому подобного. И на редакционном задании. Это – для всего остального. Задача журналиста – разговорить собеседника, сделать так, чтобы тот сам захотел дать тебе информацию, лобовые вопросы не годятся. Ну и не будем. Спешить ему некуда.

   И ему самому есть, что рассказать им. Понятно, что сегодня вечером ему придется рассказывать о машинах. Какие они бывают, чем танк отличается от трактора, а легковушка от грузовика. Что ж, он не против. Когда информацией делятся, её количество увеличивается. Первый парадокс журналистики – любил говорить Туал.

   В очередную выдачу Гаор неожиданно получил прибавку. Синюю фишку.

   – Три белых за склад, и одну синюю за машину, – распорядился Гархем.

   Про "мягкие" и "горячие" речи не было, раздеваться не заставляли, так что всё у него обошлось прямо-таки прекрасно.

   В спальне Гаор уложил фишки в тумбочку и пересчитал сигареты. До сих пор он определенную себе норму выдерживал и до следующей выдачи должно хватить. Он проверил зажигалку, посмотрев её на свет. Тоже должно хватить. Такие обычно рассчитаны на пятьдесят щелчков, и их выдают через одну сигаретную выдачу. Сдаёшь пустую и получаешь новую – объясняли ему.

   – А если раньше кончится? – поинтересовался Гаор.

   В ответ не слишком весело засмеялись.

   – Значит, лишнего курил. Не положено.

   – А могут и влепить.

   – Не, за это "горячих" не дают. Так, "по мягкому", и то, скажем, раза два.

   – А это на кого нарвёшься.

   – Да, могут и просто по морде смазать.

   – А могут...

   – Они всё могут, – мрачно сказал недавно появившийся мужчина.

   Щетина вокруг рта была у него ещё реже и короче, чем у Гаора, но чёрные прямые волосы густой чёлкой закрывали лоб, так что клейма не видно. А спрашивать впрямую Гаор, разумеется, не стал. Если тот прирождённый такой, то ни вины, ни заслуги его в этом нет. А если обращённый, то не его это рабское дело – за какие дела чистокровный получил клеймо. Звали мужчину Вороном. Видно, за цвет волос, длинный торчащий нос, а возможно, и характер. Говорил он правильно, практически не пользуясь "исконными" словами, но и за чужака его не считали. Спи он поближе к койке Гаора, может, и удалось бы разговориться, но его разместили на дальнем конце, работали они совсем в разных бригадах, так что... тоже успеется, хоть и интересно.

   Гаор тряхнул головой и стал одеваться на выход.

   На дворе дул яростный холодный ветер, разгоняя тучи. Гаор пробился сквозь весело гомонящую толпу к прикрывавшему от ветра парапету, сел на корточки и закурил. Разговор пошёл о погоде, не будет ли опять снега. Гаор закинул голову, разглядывая небо.

   – Нет, вон уже звёзды видны.

   – А чо, и впрямь...

   – Как угнал, так и нагонит...

   – Опять ночь не спать...

   – Это уж как заведено.

   Гаор курил, привычно держа сигарету в кулаке так, что ни свет, ни дым наружу не пробивались. Ветер вдруг изменился, и курильщики, ругаясь, стали разворачиваться к нему спиной, заслоняя собой огоньки. Но у многих погасло. Защёлкали зажигалки. Волох потянулся к Гаору.

   – Дай прикурить.

   Гаор дал ему прикурить от своей сигареты, потом ещё кому-то, а третьему отказал и достал зажигалку.

   – Третий не прикуривает, держи.

   Третьим был Ворон. Он молча прикурил и вернул зажигалку Гаору, а спросил куривший сегодня с ними Мастак.

   – Это почему? Примета что ль такая?

   – Примета, – усмехнулся Гаор. – Первого снайпер видит, по второму целится, по третьему стреляет.

   – А снайпер это кто? – спросил Волох.

   Гаор по возможности кратко и внятно объяснил, что такое снайпер.

   – Это как медведя на овсах из засидки сторожить, что ли ча? – после недолгой паузы спросил кто-то.

   – А это что? – ответил вопросом Гаор.

   Ему в несколько голосов охотно объяснили и рассказали.

   – Похоже, – согласился Гаор.

   Сидеть под ветром было холодно и, докурив, быстро вставали и уходили в толпу на игры. Гаор старался курить помедленнее, растягивая удовольствие, и вскоре остался один. Вернее в двух шагах от него сидел Ворон, но отчуждённо не глядя на него. Гаор дотянул последнюю затяжку, потёр обожжённую губу, погасил и растёр окурок, готовясь встать, когда Ворон заговорил. Тихо, глядя перед собой, будто сам с собой, но обращаясь к Гаору.

   – Зачем тебе это? Ты культурный человек, а они дикари, ты не должен опускаться до них.

   Гаор удивлённо посмотрел на него.

   – Ты это мне, Ворон?

   – Да, тебе. Ты давно раб?

   Гаор мысленно прикинул даты и присвистнул.

   – Да с месяц, наверное.

   – И уже стал совсем как они. Зачем тебе... болботанье это? Ты грамотный, я слышал, водишь машину, ты выживешь.

   – А ты сколько рабом? – пользуясь моментом, спросил Гаор.

   – Много. Я устал, пока я держусь, главное, это остаться человеком, а ты...

   – А они не люди? – перебил его Гаор.

   – Они дикари, и дикарями останутся, надо сохранить себя, свою личность.

   – Как это тебя в камере до сих пор не придавили? – задумчиво спросил Гаор.

   – Не знаю, это неважно.

   – За что ты стал рабом?

   – Неважно, я держусь. Я никому не мешаю, и меня не трогают. Они, в сущности, они неплохие, все-таки мы немного цивилизовали их. Но они другие. Мы дуггуры, а они... – Ворон захлебнулся ветром, оборвав фразу.

   – И кто они? – с интересом спросил Гаор.

   – Аборигены, – пожал плечами Ворон. – Они чужие и навсегда останутся такими. Мы разные. Мы и они... – он снова замолчал.

   – Мы и они, – повторил Гаор. – Это ты правильно сказал. Но для меня "мы" здесь.

   – Ты порвал с семьёй, с родом, а теперь хочешь отказаться от своего народа?

   Гаор засмеялся.

   – Ну, положим, порвал не я, а со мной. А народ? Если мы совсем уж такие разные, то чего же бреются все дважды в день, а?

   – Да, конечно, кровь перемешалась, но мы, дуггуры, мы живы, пока сами сохраняем себя. Ты полукровка...

   – А ты нет?

   – Да, и я. Совсем немного, на малую долю, но да. Но я всегда стыдился этого, а ты... и зачем тебе эти рассказы? Воображаешь себя Креймом-Просветителем? А ты помнишь, как он кончил?

   Крейм-Просветитель? Что-то смутное, вроде, говорили в училище, но... нет, это надо отдельно вспоминать.

   – Про Крейма ты мне ещё расскажешь, хорошо? А об остальном... Ты живёшь среди них и презираешь их, за что? Тебе надзиратели ближе, что ли?

   – Отдельный мерзавец ещё не народ, ты же понимаешь это.

   – Да. И никем я себя не воображаю, я просто живу.

   Гаор легко вскочил на ноги, оглядывая гомонящую толпу. Вроде бы там опять эти две девчонки мелькнули. Как их? Дубравка и Киса. Поймать их что ли и... Ворон снизу вверх оглядел его и горько улыбнулся.

   – Ты ничего не понял. Конечно, живи. Это твоё право, но мне горько, что дуггуры потеряли ещё одного, ещё один ушёл назад, в дикость...

   Не дослушав его, Гаор шагнул в толпу. Да, он один из них, и не только из-за цвета волос, но и потому, что сам хочет этого. Кем бы ни был Ворон раньше, на фронте он не был, а то бы знал, что в одиночку не выживешь, что сосед по землянке ближе любого кровного родича, и только та кровь роднит, которую заодно проливаешь. Красиво сказано – мимоходом оценил он – Кервин бы забраковал.

   Кто-то сзади дёрнул его за капюшон, и Гаор, круто развернувшись, попытался поймать обидчицу. Но та с визгом увернулась и исчезла в толпе. И бросаясь за ней в погоню, Гаор успел подумать, что Ворону так недолго и всерьёз спятить. Нашёл где и о чём думать. А опускаться... мелькнула у него тут одна мысль, но это тоже на потом...

   Погоня успехом не увенчалась, да он толком и не разглядел её. А ловить неизвестно кого – никого и не поймаешь.

   Холодало, ветер становился всё резче, пробивая комбезы и тонкие куртки, да и ужин, похоже, скоро, животы уже подводит. И толпа повалила вниз, в тепло спален.

   – Давайте живее, – подгонял их, помахивая дубинкой, охранник у входа, – мёрзни тут из-за вас, волосатиков.

   Но беззлобно, замахивался, а не касался, и некоторые даже желали ему приятного отдыха.

   В выходной вечер запускали без обыска, только уже на нижнем входе пересчитывали, запуская по десяткам, так что на лестнице выстроилась очередь. Гаор оказался в самом конце, ждать долго, но он сразу предусмотрительно сбросил капюшон и снял шапку. Нарываться из-за таких пустяков не хотелось, только-только у него зажило, и синяки уже почти целиком жёлтые, чуть-чуть синевы по центру, и не болят уже. Рядом с Гаором стоял Махотка, а впереди две девчонки, и Махотка потихоньку дёргал их за куртки. Девчонки шёпотом отругивались. Получалось у них хлёстко, и Гаор с удовольствием давился от смеха, опасаясь заржать и привлечь надзирателя.

   Как только зашли в коридор, девчонки дружно набросились на Махотку с кулаками, сбили его с ног и стали дёргать за волосы, щипать и щекотать. Махотка блажил дурным голосом.

   – Во, дурень волосатый! – заржал надзиратель запирая за ними дверь.

   Вокруг драки собралась целая толпа, и уже спорили на сигареты и фишки, кто кого тут умотает.

   Гаор ушёл, не дождавшись конца схватки. В спальне он разделся, сразу сбросив пропотевшее за эти дни бельё в ящик для грязного, уже выставленный матерями у двери, и надел опять рубашку и штаны уже на голое тело. А чистое бельё наденет завтра утром. Спать голышом он уже привык. И до душевой и обратно тоже пробегал голым без стеснения. В самом деле, в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь! Но что ему Ворон наговорил, это ещё надо обдумать. Может... может и отдельный лист в папку положить. Здесь есть о чём писать.

   Время после ужина всегда твоё. Надзиратели ни в коридор, ни в спальни не заходят, только, конечно, чтоб шума особого не было, драк там серьёзных или ещё какого безобразия. Но это уже забота Старшего.

   Гаор решил было подсесть всё-таки к Ворону и расспросить того о Крейме-Просветителе, а то вертится рядом, а не ухватишь. Но тут в мужскую спальню заглянула женщина.

   – Рыжий, ты здесь?

   – А где я могу быть? – поинтересовался Гаор, быстро подходя к ней.

   – А хрен тебя знает, – сразу ответила она, – вы, мужики, бегливые, чуть не догляди и концов не найдёшь. Тебя Матуня зовёт.

   И отступила, пропуская его.

   Гадая, зачем он в выходной вечер понадобился Матуне, Гаор протолкался по коридору в дальний от выхода конец, где располагались кладовки. Дверь вещевой была приоткрыта на щёлочку, и там вроде кто-то притаился. Не обратив на это внимания, Гаор прошёл мимо. Но дверь кладовки Матуни была закрыта и даже вроде заперта изнутри. Стучать, разумеется, Гаор не стал и тут же повернул обратно, ломая голову над тем, кому и зачем понадобилось так его разыгрывать. Выманивали из спальни? Понятно. Но зачем. Гаор был так занят этим, что когда поравнялся с дверью вещевой и оттуда рванулась голая рука, ловко ухватившая его рукав и вдёрнувшая внутрь, он растерялся, больно ударившись животом о перегораживавшую вход доску прилавка.

   В кладовке было темно, намного темнее, чем в спальне, которая даже ночью подсвечена из коридора и уборной.

   – Какого...?! – выдохнул он.

   – Тихо, – чьи-то руки мягко даже ласково зажали ему рот и потянули книзу, – сюда лезь.

   Руки и голос были женскими. Всё становилось предельно понятным, и Гаор, подчиняясь, нагнулся, пролез под прилавком и последовал за женщиной вдоль неразличимых в темноте стеллажей.

   – Сюда давай, – шёпотом позвали его.

   Он оказался, как сразу понял, под стеллажом, на чём-то мягком, похоже развёрнутом тюфяке. Невидимая в темноте женщина обняла его и поцеловала в губы.

   Это не требовало ни разъяснений, ни вообще слов.

   Её руки были мягкими, и даже касаясь синяков, не причиняли боли. Гаор нащупал на ней рубашку, не застегнутую, а завязанную на животе узлом, мимоходом удивился этому: не видел, чтоб женщины здесь так ходили, дёрнув, распустил узел и распахнул полы. Как и у него, белья у неё под рубашкой не было. Брюк впрочем тоже.

   Естественным текучим, как вода, движением она откинулась и легла, увлекая его за собой. Бодая её, зарываясь лицом в её груди, Гаор стянул с себя и отбросил рубашку, приподнявшись, расстегнул и столкнул вниз брюки. Она негромко засмеялась, колыхнувшись под ним. Освободившись от одежды, Гаор уже спокойно вытянулся на ней, нашёл губами её губы, обнял. Она вздохнула, прижимаясь к нему. И чувствуя, что сил на обычную игру у него сейчас нет, что он теряет контроль над собой, Гаор резким, даже злым ударом раскрыл её, входя сразу целиком. Она приглушённо охнула, обхватила его за спину, прижимая к себе. Он яростно, стиснув зубы и хрипло дыша, бился об неё, заставляя вскрикивать, извиваться под ним. Будто весь этот страшный месяц он только об этом думал и этого хотел. Она часто дышала открытым ртом, прихватывая зубами кожу на его груди и плечах. По телу Гаора прошла медленная, мучительно сладостная судорога, он замер и в полубессознательном состоянии соскользнул с неё и лёг рядом, жадно хватая раскрытым ртом тёплый тёмный воздух.

   С ним и раньше такое случалось, когда он на несколько мгновений как терял сознание, он не любил это состояние за ощущение полной беззащитности перед лежавшей рядом женщиной, но сейчас почему-то лежал спокойно. Просто отдыхая и не ожидая подвоха. Узкая ладонь с бугорками мозолей погладила его по мокрым от пота спутанным волосам.

   – Дуры девки, всё врали про тебя, – её губы почти касались его уха, но шёпот не оглушал, а был приятен.

   Гаор, приходя в себя, медленно повернул к ней голову, коснулся лицом её груди. Она обняла его за голову и прижала её к себе, даже чуть потёрлась.

   – Врали, что ты как лягушка, гладкий да холодный. А ты ой как горячий. И мохнатенький где надоть.

   Её ладонь скользнула по его телу и погладила по лобку. Гаор почувствовал, что краснеет, но лежал неподвижно.

   – Вон у тебя пушок какой, как у мальчика, а так-то ты ладный мужик, – шептала она. – Рыжий ты, Рыженький.

   Он повёл ладонями по её телу, наткнулся на показавшиеся ему жёсткими курчавые волосы в низу живота и чуть было не отдёрнул руку, но справился с собой.

   – Лягушка, говоришь, – зашептал он. – Да я тебя саму сейчас как лягушку на прутик насажу.

   И явно неожиданно для неё одним движением перевернул её на живот и привычно, как знал и умел с первого своего борделя, навалился сверху. Она забарахталась, но он был сильнее и вошёл уже сзади. Встать на колени не позволяла нижняя полка стеллажа, и он только сам слегка приподнялся, и, обхватив её обеими руками за живот, приподнял, подсунул под нее колени и... ударился спиной о стеллаж.

   Рядом вдруг ойкнули. От неожиданности Гаор чуть не выпустил её, шёпотом выругался, и, извернувшись, скрючившись самому себе непонятным способом, всё-таки ударил, и ещё раз, и ещё... Пока снова не рухнул рядом с ней, по-прежнему прижимая её к себе.