Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 93 страниц)

   ...В "Орлиное Гнездо" они въехали перед рассветом. Фрегор крепко спал и даже не проснулся, когда Драбант и Третьяк вынули его из машины и понесли в дом. Судя по их согласованным действиям, было им это не впервой. Гаор отогнал машину в гараж и пошёл спать. Никаких распоряжений насчёт сегодняшнего дня он не получил, но надеялся, что пока его хозяин спит, и его самого не потревожат.

   Он успел раздеться и вымыться, а выйдя из душевой, обнаружил, что рабская обслуга уже встала, так что ложиться незачем: всё равно вот-вот на завтрак позовут. Ладно,обошлось и ладноть, из такой передряги выскочили...

* * *

   Поездка в Аргат не так успокоила, как встревожила Ридурга Корранта. С одной стороны... с другой стороны... Чёрт, самый большой ливень с одной капли начинается. Конечно, система Крови – именно так, с большой буквы – безнадёжно устарела, и её, безусловно, надо менять. И, в целом, приведение Законов Крови в современный и достаточно цивилизованный вид – дело необходимое, но... уравнять в правах младших с наследником, разделить родовое и нажитое поровну между сыновьями... Да, жаль, что этого не было во времена его молодости, многое было бы легче. Снять карьерные ограничения – ещё лучше. Но... но уравнять законных и бастардов... чёрт, Гриданг сразу становится младшим, а Гард и Гирр – законными и старшими, и наследник тогда Гард. Не самый плохой вариант, что и говорить, могло быть и хуже, но... А в масштабах государства... Хотя на государство ему сейчас, мягко говоря и грубо выражаясь, плевать трижды и четырежды, в своём бы хозяйстве разобраться...

   ...Огонь в камине, коньяк в рюмках, дружеская беседа старых соратников, однополчан и даже друзей.

   – Не понимаю тебя, Коррант, согласись, это решает целый ряд проблем.

   – Да, мой старший бастард так хотел быть военным, я его не пустил, ну что за жизнь у сержанта, даже старшего, а теперь... пусть только закончит школу и в военное училище.

   – Наше?

   – Да, связи у меня сохранились, а препятствий теперь не будет.

   – А у тебя, Коррант?

   – Мой старший? Он технарь, сейчас в училище при Политехе.

   Понимающие кивки.

   – Что ж, в НТО тоже карьеру делают.

   – Ну, там и раньше на кровь не смотрели.

   – Либо кровь, либо дело, давно известно.

   Все дружно смеются. Все они – младшие и потомки младших – пробивали себе дорогу не родом и кровью, а собственным умом, твёрдо зная, что ничего выше полковника не будет, не может быть, а значит, что ни делай, как ни старайся, но ходить тебе под глупым, но родовитым наследником, который в самом лучшем случае не мешает, а теперь...

   – Нет, соратники, если всё так и будет, то впору возвращаться.

   – Это если позовут.

   – Резонно, Коррант, вполне резонно.

   – Вам хорошо, ваши все ещё дети, а мой уже совершеннолетний.

   – А что? Не ладит он с Наследником?

   – Раньше они ладили, – и невесёлая усмешка, – пока между ними наследство не стояло.

   Понимающие кивки...

   ...Да, у него ещё не самое сложное, скажем так, положение. Всё-таки он постарался воспитать сыновей братьями.

   На всякий случай Ридург Коррант сходил в Центральный Храм, оплатил и отстоял службу в защиту семьи. Кроме Огня у него заступников и защитников нет. И всё хорошо? Ох, нет. Начали с бастардов, а чем закончат? Ведь старый дом обоями держится...

   ...Один из старых друзей дал ему почитать интересную подборку. Четыре статьи, вырезанные из какой-то аргатской газеты.

   – Ты всегда хорошо работал с текстами, я помню.

   Он кивнул, с интересом просматривая текст.

   – Посиди, почитай, потом обсудим.

   – Без выноса? – немного наигранно удивился он.

   – Официально не преследуется, газета цела, но... не приветствуется. Шум они подняли большой. Почитай, тут и о твоём Дамхаре много.

   – Совсем интересно, – пробормотал он, усаживаясь к столу и привычно располагая под правой рукой чистый лист бумаги и карандаш.

   Прочитал он быстро, перечитал и всё понял. Ну, почти всё.

   Кто-то, укрывшийся за нахальным псевдонимом, крепко и вполне по делу ковырнул Рабское Ведомство. "Серый Коршун", "Голодающие кормильцы", "От рождения до смерти. Жизнь в другом мире". "Кража в Храме" немного о другом, но совсем немного, и фактически о том же... Теперь понятны и новые нормы выдачи, и новые инструкции управляющим о минимизации вмешательства в жизнь посёлков. Да, Рабское Ведомство приложили крепко и заставили шевелиться, процесс пошёл. А вот где он остановится?

   – И почему редакцию не тронули?

   – В том-то и дело, Коррант. По нашим традициям тут даже не аварии и не арест, а визит роты спецовиков, чтоб от квартала только пепелище осталось, а она выходит.

   – Так никого не тронули?

   – Главного редактора нашли в лесу с пулей в затылке. Сказали, грабители.

   – Ну, – хмыкает он, – это шайка известная.

   Друг кивает.

   – Да, там всегда были хорошие стрелки по затылкам. Но вот уже после его смерти эти две статьи. Так что, дело не в них.

   Он задумчиво кивнул, и они посидели молча, думая каждый о своём и об одном и том же. Итак, Дом-на-Холме разрешил пинать Рабское Ведомство, то есть... да, рабство в целом. А значит... значит, Дом-на-Холме отказал рабству в защите. Почему? Вернее, зачем?

   – Зачем? – повторил он вслух.

   Друг кивнул.

   – Я тоже думал об этом. И получается одно. Самое вероятное. Ты помнишь? Аггры хотели натравить рабов на нас, обещав им свободу.

   – Помню, конечно. Мы тогда на ушах стояли, носом и зубами землю рыли, чтобы не допустить.

   – Во-во. А теперь, похоже, форзейли хотят провернуть с нами тот же кунштюк.

   – Дом-на-Холме хочет сыграть на упреждение? – искренне удивился он. – Раньше там таких голов не было.

   – Сволочей там всегда хватало, но сволочь не обязана быть дураком.

   – Согласен. Умная сволочь, правда, тоже... то ещё удовольствие.

   – Но глупая ещё хуже.

   – С форзейлями так серьёзно?

   – Похоже, что так. Воевать мы не можем. Вернее, это гарантированное поражение. А там...

   – Знаю, горе побеждённым, в школе учил.

   – Вот именно. Рассчитывать нам не на кого, алеманы нас защищать не будут, аггры...

   – Про аггров я всё знаю, не надо. Внутренние ресурсы, так?

   – Верно! Похоже, у нас, кроме посёлков, других ресурсов нет...

   ...На этом они расстались. Ридург ещё покрутился в Аргате по всяким хозяйственным делам, побеседовал с директором Политехнического училища, с удовольствием выслушав похвалы Гарду, и поехал домой, в Дамхар. Готовиться к будущим переменам. И готовить свою семью, свой дом и свою усадьбу. Всё ясно и понятно, теперь лишь бы времени хватило, лишь бы война не началась раньше расчётного времени, есть у войн такая вредная манера – начинаться до окончания подготовки. И осталось смутное ощущение, что чего-то он не додумал, упустил в тех статьях... Но думать он об этом не стал, посчитав мелочью. Всего никогда не предусмотришь, а зацикливаться на мелочах тоже нельзя: упустишь главное.

* * *

   Фрегор приходил в себя больше недели. Чем он занимался в своих комнатах, Гаор не знал: впервые за последние месяцы его ни разу не потребовали наверх. И он сам, никого ни о чём не спрашивая, вернулся к режиму с утренней работой в гараже и вечерней тренировкой, тем более что заниматься на гимнастической площадке в парке было уже холодно, да и... наглеть всё же нельзя: раз он не на выезде теперь, то и после отбоя ему в парке делать нечего. Ни Мажордом, ни тем более Милок к нему не цеплялись, но и он не нарушал и не нарывался. Разве только в тот вечер... хотя нарушением это назвать нельзя. Ну, так сказать... отпустил душу.

   Просто он спустился после тренировки в рабский подвал, предвкушая отдых и ужин. Сегодня тренировка затянулась, и, похоже, он только-только в душ успеет. В коридоре суетились вернувшиеся с работы. И уже на входе в спальню он вдруг услышал... гитару?! Откуда?! И он пошёл на звук.

   Играли в первом правом будуаре. Мелодия показалась Гаору знакомой, а голос, певший без слов, приятным, и он толкнул дверь. На кровати сидели Цветик и та, в бордовом. Играла в бордовом, а пела Цветик. Когда дверь открылась, она замолчала, а вторая продолжала перебирать струны уже без мелодии.

   – Чего тебе, Дамхарец? – после недолгого молчания спросила Цветик.

   – Ничего, – пожал плечами Гаор и усмехнулся, – просто гитару услышал. Интересно стало.

   – Скажешь, что умеешь? – насмешливо спросила в бордовом.

   И Гаор, будто его кто подтолкнул, вошел, не закрыв за собой дверь, и мягким, но властным движением взял у неё гитару. Перебрал струны, тронул слегка колки. На гитаре его учила играть Силни, сестра Жука, хотя в училище бренчали многие. В каждом если не отделении, то взводе был свой гитарист, это не возбранялось ни Уставом, ни начальством. Правда, денег на свою гитару у него, разумеется, не было, но всегда можно было одолжиться, а Силни играла хорошо, как он уже тогда понимал, по-настоящему. Всё это мгновенно и сразу вспомнилось, пронеслось в голове вместе с воспоминаниями о редакционных редких и потому особенно весёлых и памятных вечеринках, где тоже приносили гитары и пели.

   Цветик и вторая переглянулись и выжидающе посмотрели на него. И Гаор запел почему-то тот старинный романс, что впервые услышал от Силни и тогда же запомнил с её голоса.

   – Ночь тиха... над рекой ярко светит луна... и блестит серебром голубая волна...

   Он пел, глядя не на них, а в пустую стену, и чувствовал, как за его спиной в коридоре собирается напряжённо молчащая толпа.

   – Милый друг, нежный друг... я как прежде любя... в эту ночь при луне... вспоминаю тебя...

   Совсем рядом, у себя под боком, он почувствовал чьё-то жаркое дыхание и, скосив глаза, увидел Снежку. И улыбнулся ей.

   – Под луной расцвели голубые цветы... этот цвет голубой – это грёзы мои... к тебе грёзой лечу, твоё имя шепчу... милый друг, нежный друг... о тебе я грущу...

   Цветик и вторая смотрели на него удивлённо и даже чуть испуганно.

   – В эту ночь при луне... на чужой стороне... милый друг, верный друг... вспомни ты обо мне...

   Гаор перебрал струны последним аккордом и в тишине протянул гитару женщине:

   – Держи.

   Она молча покачала головой, а Цветик хрипло сказала:

   – Спой ещё.

   Гаор улыбнулся:

   – Что, понравилось? Неужели раньше не слышала?

   Ответить она не успела. Потому что раздался визгливый голос Мажордома, ругавшего дикарей за толпу и нарушение режима. Гаор досадливо выругался вполголоса, сунул гитару Цветику и повернулся к двери, едва не столкнувшись с Милком.

   – Ты куда лезешь, Дамхарец, – спросил тот с тихой, но достаточно явной угрозой. – Тебе это кто разрешил?

   – Я и не спрашивался, – огрызнулся Гаор. – А ну, отвали с дороги, пока не уронил.

   Милок, зло ворча, посторонился. Снежка сразу ухватилась за руку Гаора и, гордо семеня рядом с ним по коридору, тараторила, чтоб он всё своё прямо сейчас ей отдал, а уж она и отстирает, и...

   В спальне в общей толкотне переодевавшихся из рабочего в расхожее Гаору объяснили, что играть на гитаре и петь разрешается только тем, кто из первой спальни, и то не всем, а по хозяйскому выбору.

   – Здорово ты остроносых умыл, – шёпотом хохотнул уже за столом сидевший напротив Беляк.

   – А то они задаются, что только они умеют, а нам, дескать, не дано, – поддержал Беляка сидевший на углу стола чернобородый, но светлоглазый мужчина из парковой бригады.

   И всё, тем всё и кончилось. И Гаор искренне не посчитал это нарушением. А кого и как он уязвил своим пением... да по хрену ему они все с их закидонами и амбициями. Тем более что снова начались выезды и разъезды. Съездили пару раз в Исследовательский Центр, да ещё в несколько мест, видно, добирать остатки или что-то проверить. Ничего нового, скажем так, он в этих поездках не увидел, разве только...

   ...Белый госпитальный коридор, одинаковые двери без номеров и названий. Свои и так знают, а чужих здесь не бывает. И все, даже рабская обслуга в белых комбинезонах и халатах, даже на ногах белые мешочки поверх обуви.

   – Нет, сюда вы можете пройти только без него.

   Фрегор не так рассерженно, как удивлённо уставился на высокого и худого врача. Белый глухой халат, белая круглая надвинутая до бровей шапочка, большие очки с толстыми выпуклыми стёклами. К удивлению Гаора, Фрегор согласился с запретом:

   – Жди меня здесь, Рыжий.

   – Да, хозяин, – откликнулся он, – ждать здесь.

   Неестественно круглые за стёклами очков жгуче-чёрные глаза врача оценивающе и... запоминающе осмотрели его. И когда за Фрегором и врачом закрылась дверь, белая и безликая, как всё здесь, Гаор перевёл дыхание с невольным облегчением: хватит с него здешних тайн и секретов.

   – Парень, – вдруг позвали его негромко и хрипло. – Будь человеком, подойди.

   Гаор вздрогнул и повернулся на звук. У стены так, что стоя лицом к двери, за которой скрылись врач и хозяин, и не заметишь, кровать-каталка. Широкие белые ремни прочно удерживали на ней распластанное обнажённое тело. Обе ноги ниже колен туго замотаны белой тканью. "Полуфабрикат"? Гаор быстро оглядел стыки потолка и стен и, не найдя глазков камер наблюдения, подошёл. И удивился до немоты. Привязанный к кровати мужчина – явно чистокровный дуггур, без ошейника и клейма. Свободный?!

   – Что, – мужчина скривил лицо, обмётанное недавно проступившей редкой чёрной щетиной, – не видел такого? Посмотри. Смотри, смотри, лохмач.

   С усилием мужчина повернул привязанную к каталке руку ладонью вверх, и Гаор увидел синюю татуировку – открытый глаз.

   – Точно, парень, – мужчина снова усмехнулся. – Он самый и есть. Попал в аварию, ноги всмятку, а мы лечению не подлежим. Назначен на утилизацию. Что это такое, знаешь?

   Гаор кивнул.

   – И что?

   – Перечислить стадии и фазы, господин? – разжал губы Гаор.

   – Пошел ты...! – мужчина бешено выругался. – Я к нему как к человеку, а он мне господином тыкает. Врезать бы тебе, да привязан.

   – Могу и отвязать, – спокойно ответил Гаор. – И врезать. Как человек человеку. Огонь справедлив.

   Мужчина облизал сухие в серой корке губы и вздохнул.

   – Думаешь... может, и так. Только... я ведь не сам, поверь, я по приказу... прикажут, и куда ты денешься. Ладно, покурить у тебя есть? Дай, будь человеком.

   Гаор покачал головой. Мужчина зло сощурил глаза, и тогда он пояснил:

   – С собой носить запрещено.

   – Такой ты и послушный?!

   – Спина чешется, – усмехнулся Гаор. – И жить хочется.

   – Это да, – вздохнул мужчина, – жить хочется.

   Теперь они молча глядели друг на друга.

   – Запомни, – вдруг совсем тихо сказал спецовик. – Мы тоже люди, понимаешь? В печке все равны.

   – Как тебя зовут? – спросил Гаор.

   – Неважно, у нас семей нет. Запрещено нам, понимаешь? Сволочи, хоть бы вкололи что, чтоб заснуть и не проснуться, а они...

   Он внезапно, как выключенный, замолчал, и в то же мгновение Гаор не так услышал, как почувствовал поворот дверной ручки и резко шагнул с разворотом, чтобы оказаться спиной к каталке и лицом к двери...

   ...И что? И ничего. Огонь справедлив? А как ему ещё думать?! А в "печке", и в самом деле, все равны, все горят одинаково, и пепел в одну землю ляжет. Мать-Земля всем мать, всех принимает.

   А в этот день должен был быть какой-то очередной «семейный» праздник. Гаор узнал о нём накануне от Фрегора, который всю дорогу домой отчаянно ругался, выдумывая повод удрать из дома.

   – Сволочи, – стонал он, как от боли, – представляешь, Рыжий, эта сволочь знает моё расписание, а с пердуна станется позвонить моему идиоту и отпросить меня.

   Гаор уже знал, что сволочь – это, как правило, Мажордом, пердун или старый пердун – отец Фрегора, а идиот – непосредственный начальник. Ни к кому из перечисленных он ни малейшей симпатии не испытывал, праздники Ардинайлов с травлей и прочими паскудствами ненавидел, и потому слушал хозяина даже с сочувствием.

   – Придётся Венну звонить, – наконец вздохнул Фрегор. – Пусть организует мне вызов. Останови, Рыжий, да, у будки.

   Гаор аккуратно притёр лимузин к тротуару точно напротив будочки телефона-автомата.

   Договорившись с Венном, Фрегор вернулся в машину уже в гораздо лучшем настроении.

   – Гони в "Пещеру", Рыжий, – распорядился он и хихикнул. – Сейчас мы тылы подготовим.

   "Пещера" была знаменитым ювелирным магазином, и Гаору стало интересно: какие тылы там собрался готовить хозяин? А если его заставят идти следом, будет здорово: в "Пещере" он не был ни разу, и стоит посмотреть на это место, так сказать, изнутри.

   Но мощные фигуры и морды охранников у входа – похоже, бывшие спецовики – не вызвали у Фрегора желания брать раба с собой, и Гаору пришлось остаться в машине под их внимательными и откровенно недоброжелательными взглядами.

   Ждать пришлось недолго. Как и тогда, на день рождения Сынка, Фрегор вышел с маленьким фирменным свёртком-коробочкой в руках и сел в машину с теми же словами:

   – Пусть давится. Домой, Рыжий.

   – Да, хозяин, – откликнулся Гаор, срывая лимузин с места.

   Его догадку о дне рождения кого-то из Ардинайлов подтвердили в казарме.

   Разумеется, он никого ни о чём не спрашивал, просто уже достаточно набил глаз, чтобы заметить суету предпраздничной подготовки. А Мажордом сразу – он только успел куртку снять – вошёл в их мгновенно замолчавшую спальню и прямо к нему.

   – Дамхарец, завтра с утра в выездном чтобы был!

   – Понял, – кивнул он, продолжая раздеваться. – А куда ехать?

   – Куда прикажут! – усмехнулся Мажордом. – Завтра всё для господина Орната, понял?

   Гаор, сидя на кровати, расшнуровывал ботинки и, услышав это, вскинул на Мажордома глаза.

   – Да-да, – насмешливо смотрел тот на него сверху вниз, – завтра его день и его праздник. Всё для него и как он захочет. Запомни.

   Мажордом оглядел его, стоявшую рядом Снежку, улыбнулся с явным торжествующим превосходством и вышел.

   Гаор посмотрел на Снежку, пожал плечами и продолжил переодевание.

   – Ты поберегись, Рыжий, – шёпотом сказала Снежка, – про него страшное рассказывают.

   – Кто? – так же тихо спросил Гаор, возясь с ботинком.

   – А мальцы из первой спальни, ну, кого ему на подстилку дают. Которые вернулись.

   И Снежка вздохнула.

   Перспективы вырисовывались, мягко говоря, невесёлые. Но ничего изменить он не мог, а потому просто кивнул Снежке, показывая, что всё понял, отдал ей своё бельё и белую рубашку и уже в расхожем пошёл со всеми на ужин.

   А после ужина его позвала к себе Первушка и долго тщательно осматривала. Он, правда, догадывался, чем вызван этот осмотр, но всё-таки спросил:

   – И что хочешь найти?

   Она строго посмотрела на него:

   – Не придуривайся, Дамхарец. Он о тебе давно спрашивает.

   – Я знаю, – усмехнулся Гаор.

   – А про дециму тоже знаешь?

   И в ответ на его искренне удивленный взгляд кивнула:

   – Вот-вот. Помни, за тебя вся третья спальня ответит.

   Гаор медленно, тщательно подбирая слова, спросил:

   – А что, бывало уже такое?

   – А ты как думаешь, почему с малолетства на подстилок учат? Из-за этого. Кому охота из-за неумёхи или дурака поселкового своей жизнью отвечать? Сам подумай. Своей, – она зло и очень похоже на Мажордома улыбнулась, – головой. Или у тебя весь ум в лохмы ушёл?

   Он стоял перед ней голый, во весь рост, а она, отступив на шаг, требовательно и придирчиво, как... на сортировке – вдруг подумал он – осмотрела его.

   – Так-то ты ничего, волосатый, конечно, но... смотришься. Может, и обойдётся.

   – Он твой отец, – глухо сказал Гаор, – так? – и сам ответил. – Так. Ты поэтому... за него?

   – Дурак! Я жить хочу! Меня утилизируют, Милок и суток не продержится!

   – А Мажордом? Он же Милку отец?

   – Он сам вот-вот... Дурак, не лезь, раз не понимаешь... – и она вдруг выругалась с удивившей его крепостью и злостью.

   Гаор кивнул и, не дожидаясь её слов, стал одеваться. Децима, конечно, погано, но... нет, он не ляжет, ладно, посмотрим по обстоятельствам. Может... может, получится с вызовом.

   На следующий день Гаор, как и было велено, сразу после завтрака переоделся в выездное и направился в гараж, но его перехватил Мажордом:

   – Жди в спальне.

   На душе стало совсем погано. Остальные – дворовые, парковые, гаражные – ушли на работу, и он остался в пустой спальне сидеть на кровати и ждать своего мгновения. Как понимал, смертного. Было нестерпимо обидно, что вот так впустую пропадают все его старания увидеть и запомнить увиденное, что вот сейчас из-за старого паскудника пропадут ненаписанные, но, чёрт, ведь уже подготовленные, размеченные к работе листы. И ещё децима, чёрт, за него вся спальня ответит... простите, браты, но не могу я, нельзя мне, я – человек и умру человеком, простите, братья, и поймите меня...

   Время текло неощутимо и неотвратимо. На часы он не смотрел, и мыслей уже даже не было, только холодное оцепенение ожидания... чего? Чего ему ждать? На что надеяться? Всё ведь ясно уже...

   – Дамхарец! – в спальню влетел Милок. – Пошёл наверх, в золотую гостиную, понял?!

   – Да, – глухо ответил Гаор и встал.

   Милок был по-рабочему: в шёлковой желтой рубашке с расстегнутым до середины груди воротом, чёрных туго обтягивающих бедра и расширяющихся от колена брюках, и от него ощутимо пахло пряным и каким-то "горячим" запахом.

   – Бегом давай, – Милок насмешливо улыбнулся. – А то ввалят. И не заблудись.

   Он откровенно язвил и насмешничал, торжествовал, но, когда Гаор шагнул вперёд, предусмотрительно шарахнулся от него в сторону. Не обратив на его радость внимания, Гаор пошёл к выходу.

   Где золотая гостиная он знал и, хотя ещё не бывал там ни разу, но заблудиться не боялся: поэтажный план "Орлиного Гнезда" он давно выучил наизусть.

   В коридоре вдоль анфилады парадных залов бегали и суетились лакеи и горничные в бордовых, жёлтых, синих и зелёных рубашках и платьях, приносили и уносили подносы и свёртки, рабы из господской кухни в белоснежных комбинезонах подкатывали столики, уставленные судками и блюдами. Все черноволосые, черноглазые, остроносые... чистокровные дуггуры, настоящие Ардинайлы, все родичи – заставил себя мысленно усмехнуться Гаор. Пройдя сквозь эту пёструю, хихикающую и болтающую толпу, он толкнул дверь и вошёл.

   Гостиная и вправду была золотой. Вернее, золота самого по себе не так уж и много, но оно, оттенённое белым мрамором с малахитовыми вставками, смотрелось как-то особенно нарядным. Огромные окна занавешены подобранными фигурными фестонами и складками шторами тех же трёх цветов. Мебель, картины, статуи. Огромные напольные вазы из мрамора и малахита и пышные букеты роз всех оттенков от снежно-белых до тёмно-красных, почти чёрных, как запёкшаяся кровь... Всё это Гаор сразу и разглядел, и тут же забыл, подходя к четырем мужчинам, стоявшим вокруг круглого, заваленного свертками и коробками стола. Трое в парадных чёрных костюмах, галстучные заколки и запонки искрятся бриллиантами, четвёртый, самый молодой, в мышино-серой форме без знаков различия, но с орденами и медалями, головы и лица гладко выбриты. И все четверо, похожие друг на друга и на снующих по комнате и за её стенами рабов настолько, насколько могут быть похожи близкие, ближайшие родственники, сейчас внимательно смотрели на подходившего к ним высокого раба в кожаной шофёрской куртке поверх белой рубашки, с падающими почти до бровей рыжевато-каштановыми кудрями и тёмно-каштановыми кудрявой бородкой и усами, аккуратно обрамлявшими его губы и лицо.

   Встав перед ними в уставную стойку и щёлкнув каблуками, Гаор доложил:

   – Рыжий здесь, хозяин.

   Фрегор посмотрел на него злыми, будто это он виноват в том, что Венн не сделал вызова, пьяно блестящими глазами и промолчал. Фордангайр оглядел его скучающе-равнодушно и стал рассматривать сваленные на столе подарки. Орвантер, устало полуопустив старческие складчатые веки, казалось, дремал стоя. Зато Орнат... этот сразу проявил внимание.

   – Рыжий? Что ж, Фрегор, непритязательно, но не претенциозно. У тебя неплохой вкус, мой мальчик.

   Фрегор раздражённо дёрнулся, но опять промолчал. А Орнат, выйдя из-за стола и оказавшись в двух шагах от Гаора, весело продолжал:

   – Конечно, волосат, но в этом есть... некий смысл, такая подчёркнутая, можно сказать, утрированная мужественность м-м-м... даже волнует. Я понимаю тебя, Фрегор, вполне понимаю твою, – он сладко улыбнулся, – привязанность к нему.

   Фрегор что-то неразборчиво буркнул, а Фордангайр одобряюще хохотнул. Орвантер по-прежнему не отреагировал. Сцепив зубы и сохраняя каменное лицо, Гаор старался держаться. А Орнат продолжал:

   – Что ж, неплох, вполне неплох, смотрится импозантно, даже стильно. Отличное приобретение, мой мальчик, а что дорого... ну так, Ардинайлы никогда не прельщались дешёвкой. Не так ли, брат?

   Орвантер молча приподнял и снова опустил веки. Орнат стоял спиной к нему и видеть этого не мог, но был уверен в ответе.

   – Разумеется, ты прав. Сколько тебе лет?

   Гаор вздрогнул, сообразив, что спрашивают уже его, и ответил хриплым от напряжения голосом.

   – Тридцать один, господин.

   Мягкая ладонь не так ударила, как погладила его по щеке. Лицо Гаора невольно дёрнулось гримасой отвращения. Глаза Орната сразу стали злыми, но голос обрёл ещё большую сладость.

   – Ты принадлежишь роду Ардинайлов, раб, каждый из нас тебе хозяин. Ты понял?

   – Да, хозяин, – обречённо ответил Гаор, понимая, что вот теперь и начинается самое страшное.

   – Умница, – проворковал Орнат.

   – Не смей! – взвизгнул Фрегор. – Я купил его на свои деньги! Он мой!

   И вдруг одним почти прыжком вывернулся из-за стола и встал между рабом и Орнатом. Такой прыти, похоже, никто не ожидал, и наступило растерянное молчание.

   – Рыжий! – хлёсткая пощечина обожгла щеку Гаора. – Твой хозяин я! Только я! Всех! Любого! Называй! Только! Господином!

   Каждый выкрик сопровождался ударом, один из них разбил ему нос, и Гаор почувствовал, как губы заливает горячая густая кровь. Сволочи, пока они свою субординацию выяснят, он кровью обольётся.

   – Фрегор! Чёрт тебя побери! Не смей! – Орнат ещё пытался говорить спокойно, но на последних словах завизжал, как истинный Ардинайл. – Сегодня мой день! Сегодня всё моё!

   – Я хотел на свой день выпороть твоего ублюдка! – заорал Фрегор, мгновенно разворачиваясь лицом к Орнату так, что Гаор оказался за его левым плечом. – Ты не дал, сказал, что он лично твой! А ты его не покупал! Ты дармоед, паразит! Рыжий мой и всегда мой! И я его сам убью! Когда захочу и как захочу! По своей воле!

   – Фрегор! – укоризненно, но с плохо скрытой радостью вмешался Фордангайр. – Как ты разговариваешь со старшим?! Где твоя, – он не удержался и хихикнул, – хвалёная субординация? Немедленно извинись перед дядей!

   – А ты заткнись! – бешено завизжал Фрегор. – У меня и для тебя кое-что припасено!

   – Не смей! – взвизгнул Фордангайр. – Я наследник! Я старший!

   – Наследника назначаю я, – раздался вдруг тихий, но заставивший спорщиков замолчать и застыть голос Орвантера. – Спорить из-за раба глупо. Угрожать вслух ещё глупее.

   Он замолчал, и остальные стояли молча, с явным почтением и даже, как удивлённо понял Гаор, страхом ожидая продолжения. Но Орвантер медлил, разглядывая стол, заваленный дорогими безделушками, портсигарами, бритвенными, курительными и письменными наборами.

   Гаор незаметно перевёл дыхание и приготовился к следующему раунду. Пока Фрегор на его стороне, а на его слова, что он своего раба убьёт, как хочет и когда хочет, можно накласть. Пока. Кровь остановилась и теперь засыхала на усах и губе, неприятно стягивая кожу. Скосив глаза, он убедился, что рубашка не закапана, а пару пятен на куртке он ототрёт запросто.

   Остальные также готовились. Орнат, часто облизывая губы, рассматривал стоявшего перед ним Фрегора, но явно не считал его серьёзным противником. Фордангайр переводил взгляд с Фрегора на Орната и обратно, столь же явно прикидывая шансы противников. Орвантер рассматривал стол с подарками, будто его больше ничего не касается и не интересует. Но тут Гаор поймал блеснувшую в щёлке между старческими веками острую искру злобного взгляда и насторожился. Итак, всё зависит сейчас от Орвантера: кому из своих родичей он захочет дать укорот. Хреново.

   И тут раздался тихий, но услышанный всеми, мелодичный звонок телефона. Мгновенная суета набившихся в комнату и наслаждавшихся зрелищем лакеев и горничных, и Мажордом, выражая неудовольствие только лицом, почтительно подал Фрегору на золотом подносе изящный телефонный аппарат. Фрегор схватил трубку и рявкнул:

   – Слушаю!

   Как бы невзначай Мажордом нажал кнопку внешней мембраны, и в комнате раздался сухой официально безликий голос.

   – Гувернантка упала в воду. Два пса ели яичницу из хрустальной вазы. Семнадцать тридцать один и пять.

   И пока звучал этот, казалось бы, бессмысленный текст, лицо Фрегора менялось на глазах. Радость, тревога, бешенство и удовлетворение мгновенно и бессвязно сменили друг друга.

   – Три креста! – выкрикнул он в образовавшуюся паузу, бросил трубку, будто случайно попав точно на рычажки, и, вытянувшись в великолепной уставной стойке, щёлкнул каблуками:

   – Отец! Брат! Дядя! Отечество в опасности! Рыжий, за мной!

   Гаор еле успел пристроиться на свое положенное рабу-телохранителю место, так стремительны и точны были движения Фрегора. Они пробежали в комнаты Фрегора, где тот мгновенно переоделся в штатский неприметно-серый костюм.

   – Рыжий, разъезжую!

   – Да, хозяин, – гаркнул Гаор, скатываясь по внутренним лестницам и коридорам к выходу на гаражный двор.

   Слава Огню, все три наготове. Но... но это был не Венн, голос не его, и, похоже, и впрямь что-то серьезное. Когда он вывел легковушку из гаража, Фрегор был уже здесь и с ходу прыгнул на переднее сиденье.

   – Гони на пределе!

   – Есть на пределе! – забывшись, Гаор ответил по-армейски, но тут же поправился: – Да, хозяин, на пределе.

   Ворота ещё только раскрывались, и Гаор прошёл узкий створ, едва не чиркнув бортами.

   – В Аргат.

   – Да, хозяин, в Аргат.

   Фрегор удовлетворённо кивнул и сказал негромко и очень серьёзно.

   – Запомни, что я тебе сказал, Рыжий. У тебя есть только один хозяин, это я. И всегда буду. До смерти. До твоей смерти. Ты понял?

   – Да, хозяин.

   – Попробуешь предать меня, – Фрегор усмехнулся, – о печке мечтать будешь. Запомни. А теперь влево. И второй перекрёсток направо.

   – Да, хозяин, влево и второй перекрёсток направо, – ответил Гаор, выполняя маневр.

   Неужели и вправду... додумать Гаор не успел, потому что дорогу им перегородила внезапно вывернувшаяся из-за угла легковушка. Гаор с силой вдавил тормоз, и, пока их машина ещё визжала шинами на тормозном пути, из легковушки выскочил Венн, пересел к ним на заднее сиденье, перетащив туда Фрегора, преграда мгновенно, презрительно фыркнув мотором, исчезла, а Венн скомандовал: