Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 93 страниц)

   Что и, он не узнал. Потому что пришёл надзиратель. Как обычно, все сразу притихли, ожидая распоряжений. Гаор стоял у стены с Чалым и Чеграшом, как раз слушал про прогулки, и обернулся к решётке. Надзиратель – не вчерашний, и не тот, что в первый его день, третий уже – указал на него дубинкой. С внезапно оборвавшимся сердцем он подошёл к решётке. Надзиратель откатил перед ним дверь.

   – Выходи.

   Чувствуя на спине и затылке множество взглядов, Гаор перешагнул порог. Да, решение необратимо, но вдруг...

   – Руки за спину, вперёд.

   Его провели по коридору мимо камер, теперь он зачем-то сосчитал их. Три. Вывели через тамбур на лестницу, и повели вверх. Четыре пролёта, а спускали по двум, поворот налево, короткий коридор мимо полуоткрытых дверей, откуда пахло знакомой казарменной смесью запахов гуталина, ружейного масла и сигаретного дыма. Сразу страшно захотелось курить. Курево в паёк не входило, занятые на работах, как ему объяснили, ещё могли перехватить, а камерным неоткуда взять. Были это комнаты охраны или надзирателей, он не успел разобрать. Новый тамбур. Там его номер сверили со списком, передали другому надзирателю и новая лестница. Шесть пролётов. Тамбур. И белый, заполненный больничными запахами коридор. Всё правильно, решение необратимо, а про врачей ему Седой говорил. Так что, подбери раскатанные губы и не мечтай, и не надейся.

   Надзиратель остановил его у одной из дверей.

   – Стой. Лицом к стене.

   Он привычно выполнил приказ.

   Надзиратель стукнул в дверь, и её тут же открыли.

   – Ещё что ли?

   – Да, новообращённый.

   – Откуда их столько?! Заводи.

   Его ткнули дубинкой в плечо.

   – Пошёл.

   Он перешагнул порог, оказавшись в маленькой ослепительно белой комнате без окон, и тут же получил хлёсткую пощечину. Удар был абсолютно незаслуженным, и Гаор не так возмущённо, как удивлённо уставился на кряжистого желтолицего мужчину в глухом белом халате санитара поверх мундира с зелеными петлицами. Его удивление и то, что он оставил руки за спиной, как он потом понял, и спасло его от дальнейших побоев. Санитар удовлетворённо хмыкнул и, задав явно риторический вопрос, всё ли понятно, указал ему место у стены.

   – Раздевайся.

   Здесь уже лежало две кучки грязной мятой одежды, так что дополнительных объяснений не потребовалось. Гаор развязал стянутые узлом на животе полы рубашки, разделся, с привычной аккуратностью сложил одежду на полу и выпрямился.

   – Пошёл, – скомандовал санитар.

   Следующая дверь вывела его в просторный светлый кабинет. И здесь первое, что он увидел, это окно. Заглядевшись в серое, затянутое тучами небо, он не сразу разобрал, что творится вокруг.

   – Подожди, – сказал женский голос, и пинок сзади поставил его на колени.

   Опустить голову не потребовали, и он огляделся.

   Весы, ростомер, шкафы с лекарствами и инструментами, узкая кушетка, покрытая белой тканью, маленькие столы на колёсиках с разложенными инструментами, стол-каталка с привязными ремнями, стол с картотечными ящиками и другими бумагами. На кушетке лицом вниз лежит голый светловолосый мужчина, спина и ягодицы в ярко-красных поперечных полосах. Выпороли? В центре стоит на коленях голый тощий и, похоже, совсем недавно избитый парень. Оба глаза в сине-чёрных, отливающих в багровое, больших синяках, губы разбиты, и когда он, поскуливая от боли, открывает рот, видны осколки зубов. На бледном лбу красноватое пятно с синей татуировкой: большая точка, вернее закрашенный кружок. Вор – вспомнил Гаор объяснения Седого. Рядом сидел на высоком вращающемся стуле врач и зашивал парню рану на голове. Но... но это женщина! Врач и женщина?!

   – Всё, – женщина положила на столик иглу и слегка оттолкнула от себя голову парня, – забирай.

   – А ну, пошёл, – сказал санитар.

   Продолжая скулить, парень пополз на коленях к выходу.

   – Давай, давай, – поторопил его санитар, – ходить не можешь, так в печке полежишь.

   Задуматься о смысле сказанного Гаор не успел.

   – Иди сюда, – позвала его женщина.

   Нет, на коленях он не поползёт, нет, пусть забьют, но перед женщиной он на коленях стоять не будет. Пусть он раб, но мужчина, а она женщина. Гаор встал и шагнул к ней, прикрывая низ живота ладонями.

   Женщина с насмешливым удивлением посмотрела на него.

   – Новообращённый?

   – Да.

   Последовал удар по затылку. Да вездесущий этот санитар, что ли? Но ошибку свою Гаор понял и повторил ответ уже правильно.

   – Да, госпожа.

   В камере ему говорили, что рабу любой свободный – господин. Выговорилось легко, хотя за всю свою жизнь женщину он называл госпожой раза два или три, не больше, и только дурачась.

   – Руки убери.

   Он промедлил, но вместо удара последовало неожиданное.

   – А то я что новое увижу!

   Чёрные глаза женщины в сетке морщин смеялись, и он опустил руки вдоль тела.

   Оттолкнувшись ногой от пола, она откатила свой стул к столу с бумагами.

   – Номер?

   – Триста двадцать один дробь ноль-ноль семнадцать шестьдесят три, госпожа.

   Она нашла нужную карточку, прочитала, и Гаор увидел, как у неё изумлённо взметнулись брови. Она посмотрела на него, снова на карточку, на него. Что удивило её? Что он бастард? Или что продан отцом? Или имя отца? Как он понимал, всё это записано в его регистрационной карте.

   – Иди на весы.

   Он послушно шагнул в указанном направлении.

   – Лорен, – позвала женщина. – Измерь ему рост и вес.

   Лореном звали всё того же санитара. Гаор ожидал, что при измерении роста санитар непременно стукнет его по голове верхней колодкой, но почему-то обошлось.

   – Лорен, убери этого.

   Лорен подошёл к кушетке и лёгким пинком поднял на ноги лежавшего там.

   – Пошёл.

   Лорен вывел лежавшего, Гаор мельком успел заметить, что спина и ягодицы у того блестят как мокрые, или от мази.

   – Встань сюда.

   Это уже ему. Он выполнил приказ. Женщина, по-прежнему не вставая со стула, переместилась от стола с бумагами вплотную к нему. Оглядела.

   – В камере били?

   – Нет, – он вовремя спохватился, – госпожа.

   Она удивлённо покачала головой.

   – Где в последний раз били?

   – На первичной обработке перед одиночкой, госпожа.

   Если не думать, а говорить как уставное обращение, то выходит легко, без напряга.

   – Тогда чисто, – как самой себе сказала она, – но проверим. Повернись.

   Она выслушала лёгкие, сердце, ощупала его всего сильными, но... не злыми пальцами. Он попытался опять прикрыться, но тут же получил замечание.

   – Стой смирно, раз не били.

   А вездесущий Лорен, как раз, судя по шуму, ввёл и поставил очередного – Гаор стоял спиной к двери, и не видел происходящего, догадываясь по шумам – подкрепил её слова подзатыльником.

   Женщина, закончив осмотр, отъехала к столу и что-то там записала.

   – Встань на колени.

   На этот раз он выполнил приказ до того, как его ударили.

   – Лорен, второй комплект.

   Она подъехала к нему, а санитар подкатил один из столиков с инструментами.

   – Голову назад.

   Гаор запрокинул голову. Она резким сильным движением, но не причиняя боли, сдвинула ему волосы, открывая татуировку, наклонилась, рассматривая.

   – Когда умывался, не мочил?

   – Нет, госпожа.

   – Правильно.

   Она взяла со столика тюбик, выдавила себе на палец серой прозрачной мази и промазала ему лоб. Мазь была приятно прохладной.

   – Ошейник подними.

   Он замешкался, не зная, как выполнить этот приказ. Но она сама взялась за ошейник с двух сторон и сдвинула его наверх по шее. Ошейник туго сдавил горло, и сразу стало трудно дышать. Он захрипел.

   – Терпи, – строго сказала женщина, осматривая его шею. – Лорен, там ещё много?

   – Двое.

   Она вздохнула.

   – И все новообращённые?

   – С ними пока всё.

   – Хоть на этом спасибо.

   Разговаривая с Лореном, она смазала Гаору шею той же мазью.

   – Ошейник не опускай, пока не впитается. Завтра можешь мыться. Шею моешь когда, под ошейником промывай. И вытирай, как следует, не опускай на мокрое, разотрёшь в язву.

   Она говорила устало и равнодушно, как давно привччное, явно думая о чём-то другом.

   – Забирай его.

   – Пошёл.

   Он встал на ноги и повернулся к двери. И тут новое потрясение. В кабинете ждали своей очереди, стоя на коленях, две молоденькие и, как и он, абсолютно голые девчонки. Из одежды на них были только ошейники, волосы спускаются до плеч, закрывая уши, на лбах над бровями татуировка – кружок. Значит, прирождённые. Он инстинктивно прикрылся руками, проходя мимо, и одна из них хихикнула, а другая быстро показала ему язык. Хмыкнул и санитар.

   Что их так насмешило, Гаор не понял. Хотя... кажется, можно догадаться. Он оделся, и санитар вывел его в коридор, передав надзирателю.

   – Руки за спину, вперёд.

   Тем же путем его повели обратно. Ошейник сильно давил шею, но попробовать убрать руки из-за спины, он не рискнул. На гауптвахте тоже попытки шевельнуться без приказа карались сразу и намного жёстче. "Ну да", – сообразил Гаор. На "губе" – подохнет, туда и дорога, а здесь его ещё продавать собираются, и, значит, берегут. Ворохнулась мысль, что могут отправить в другую камеру, но он задавил её. Было бы слишком страшно оказаться одному, без знакомых.

   Но, к его облегчению, оказался Гаор опять там же. И сразу прошёл к своему месту рядом с Седым и сел на нары.

   – Куды гоняли? – спросил Зима.

   – Повылазило тебе, не видишь? К врачу, – ответил за Гаора Чалый. – Так, Рыжий?

   Говорить Гаор не мог, и молча кивнул. Седой с улыбкой посмотрел на него.

   – Перетерпи, он новый жёсткий, обомнётся, будет свободно двигаться. Лоб тоже промазали?

   Гаор снова кивнул.

   – А мы тут на прогулку ходили, – стал рассказывать последние новости Чалый.

   – А Сизаря и ещё двух с того конца на торги дёрнули.

   – Рыжий, а баб видел? Ну, у врача.

   Гаор осторожно кивнул.

   – Нуу? – оживились парни.

   – И много?

   Говорить Гаор ещё не мог и потому молча показал два пальца.

   – Больше-то тут и поглядеть на них негде.

   – Это тебе не в Таргуйском.

   – В посёлке-то с этим свободно.

   – Это по управляющему глядя.

   – Ну, завсегда так.

   – И в казармах везде по-разному.

   – Вот помнишь, ребя, мы там эти дуры пустотелые делали, так там, Рыжий, веришь, нет, отбой, надзиратель казарму запрёт и дрыхнуть уходит, а там хоть огнём всё гори, – рассказывал Чеграш, – решётки промеж отсеков плёвые, пролезть как нечего делать...

   – Это они, небось, по директорскому пузу рассчитывали, – засмеялся Гиря, – он бы точно застрял, а нам-то...

   – Главное, к побудке на место успеть.

   Гаор невольно засмеялся и тут же закашлялся. Осторожно тронул шею, вроде мазь впиталась, и попробовал сдвинуть ошейник вниз. Тот неожиданно легко сел на основание шеи. Сразу стало легче дышать. Гаор откашлялся, перевёл дыхание и ответил.

   – Это в любой казарме главное.

   Парни переглянулись.

   – В любой это как?

   – Ну, в солдатской.

   – А рази там запретно?

   – Там же свободные.

   Гаор сел, подобрав под себя ноги. Уж о чём-чём, а о казармах он мог рассказать.

   – В казарме нельзя. Выйдешь по увольнительной и гуляй, как хочешь, только патрулю не попадайся, – начал он.

   – И сильно гулял?

   – Ты что ж, солдатом был?

   – Был, – кивнул Гаор. – А гулял по-всякому. Как с деньгами было. За увольнительную тоже заплатить надо.

   Седой, улыбаясь, смотрел на них и слушал, не вмешиваясь. Камера жила своей жизнью, и всё это казалось Гаору уже привычным и даже не слишком отличалось от того, как он прожил большую часть своей жизни. Ну, мятые штаны и рубахи вместо формы, ну, небритые и лохматые, ну, в ошейниках, а так-то... бабы, жратва, выпивка, кто что когда видел и пробовал по этой части.

   – И послаблений не было?

   Гаор невольно помрачнел.

   – Когда послабления... не к добру они. Перед Чёрным Ущельем нам тоже... строевой нет, начальство нас не трогало, девок, кто хотел, прямо в казарму приводили.

   – Это почему? – спросил Чеграш.

   – Смертники, – пожал плечами Гаор. – Оттуда живым мало кто возвращался, а со смертника какой спрос. Если я в Чёрное Ущелье назначен, мне "губа", ну гауптвахта, – пояснил он, заметив недоумение парней. Они снова не поняли, и он уточнил, – вроде тюрьмы для военных, но не надолго, а так, не больше месяца.

   – Ага, понятно.

   – Давай дальше, Рыжий.

   – Ну вот, мне не то, что "губа", мне и трибунал не страшен. Всё равно уже. Дальше фронта не пошлют, меньше пули не дадут. Нас и не трогали.

   Парни слушали, приоткрыв рты. Набралось ещё слушателей.

   – А Ущелье это что?

   – Это в горах, – Гаор стал помогать себе руками. – Ну, вот две как стены, а между ними дорога. И река. Они лезут, мы отбиваемся. Мы вверх сунемся, нас вниз скинут. Вот такой чехардой. То бомбёжка, то обстрел, то атака, – он невольно поёжился. – Мясорубка. Мы кадровые, аттестованные, ещё держались. А новобранцев привезут, за сутки состав уполовинится, а через неделю и сменять некого.

   Он уже не следил за тем, понимают ли его, знают ли разницу между аттестованным рядовым и новобранцем, то, прежнее, всё сильнее овладевало им. О Чёрном Ущелье писать он не рискнул, взялся тогда за Малое Поле, посчитав менее опасным, хотя и там навидался и такого, и всякого. Но Чёрное Ущелье...

   – А потом?

   – А потом перемирие подписали и Ущелье отдали. Так на хрена нас там штабелями укладывали... – он выругался, обрывая рассказ.

   Надзиратель уже колотил по решётке, скрипели колёсики тележки, и Слон строил четвёрки. Войны нет, надо жить. Ещё одно присловье с той поры.

   А после обеда привели новеньких. Двоих постарше и парнишку вроде Мальца. Все прирождённые, чувствовали и вели себя уверенно. Войдя в камеру, что-то сказали. Гаор не понял, но догадался, что это и приветствие, и, похоже, вроде пароля, потому что откликнулись радушно, и Слон сразу определил их на места. Гаор понял, насколько его поведение отличалось от положенного, и задним числом снова подумал, как бы всё обернулось, если бы не Седой. Но... но похоже, у рабов свой не только Устав, но и язык. И Седой, кажется, его знает. Стоит поучиться.

   Седой лежал, прикрыв глаза, а рядом сидел, будто охраняя его, Зима, и Гаор решил отложить вопрос с языком на потом. Успеется. Лишь бы Седого на торги не забрали, но говорили же, что торги только с утра.

   – Рыжий, – позвал его сверху Чеграш, – играть будешь?

   – Давай, – согласился Гаор.

   – Тады лезь сюда.

   Гаор перебрался на верхние нары и сел напротив Чеграша, подобрав под себя ноги, чтобы греть их своим телом. Ступни хоть совсем отошли, но здесь к врачу не попросишься, просьба может и боком выйти, слова санитара о печке, где лежат те, что ходить не могут, намертво отпечатались в памяти и пояснений не требовали, так что береги свое здоровье сам, больше оно никому не нужно.

   – Давай.

   – На обе и вперехлёст? – хитро предложил Чеграш.

   – Давай на обе, – усмехнулся Гаор, – кон по десять.

   Хоть не играл он давно, но был в себе уверен. Чеграш посмотрел на него с уважительным удивлением, и они начали.

   Пять конов подряд Гаор выиграл.

   – А ты чего хоть для затравки не проиграешь? – поинтересовался Чеграш, потирая отщёлканный лоб.

   – Лоб берегу, – серьёзно ответил Гаор. – Ещё давай? Или хватит?

   – Ща, смотри, Лыска покупают.

   Гаор повернулся к решётке и стал со всеми смотреть.

   Малец и ещё двое парней отвели к решётке одного из новеньких и теперь очень серьёзно спрашивали его о всяком разном. Тот, не в силах вырваться – с трёх сторон зажали, а с четвёртой решётка – отвечал. Вопросы были внешне простые, но Гаор чувствовал, что готовится какой-то подвох, и ждал. Пока Лысок – у него на подбородке густая длинная щетина сильно редела, образуя заметное голое пятно, след старого ожога – отвечал правильно.

   – А Слона видел? – спросил нарочито глупым детским тоном Малец.

   И все трое притихли в ожидании ответа.

   Лысок оглядел их и покачал головой.

   – Не приходилось.

   – Ну, так посмотри!

   Малец нырнул ему в ноги, Лысок покачнулся, теряя равновесие, и двое ловко схватили его за руки и за ноги, раскачали и бросили на дремавшего на нарах Слона.

   Слон рявкнул нечто невразумительное и резко оттолкнул упавшее на него тело. Лысок отлетел к решётке, а трое шутников уже сидели на нарах, как ни в чём не бывало.

   – Убью, дурни, – проворчал Слон, укладываясь на своё место.

   Камера с удовольствием ржала над Лыском, который, нарочито охая и виртуозно ругаясь, ковылял к нарам. Шутников придержали, чтобы он смог отвесить каждому по подзатыльнику, и жизнь пошла своим чередом.

   Отсмеявшись, Чеграш сказал Гаору.

   – Эх, тебя мы не купили, но ты больно плох был, а теперя знаешь.

   Гаор вытер тыльной стороной ладони выступившие от смеха слёзы и весело ответил.

   – А я бы всё равно не купился.

   – Это почему?

   – А я слона раньше видел.

   – Это когда? – удивился Чеграш. – Ты ж новик, ну новообращённый.

   – А слон это зверь такой. Я его в зоопарке видел.

   – Слон зве-ерь? – заинтересовался оказавшийся неподалёку Бурнаш, – это какой же он?

   – Большой, – приступил к описанию Гаор, – сюда его завести... – он прикинул на глаз расстояние, – от нар до решётки встанет, но развернуться не сможет.

   – Пойдёт, – кивнул Бурнаш, – давай дальше. А цвета он какого?

   – И жрёт чего? – подхватил Чеграш.

   Снизу уже лез Чалый, перелезали поближе и остальные.

   – Он, – свёл брови, припоминая, Гаор, и странно, но это движение не отозвалось болью, значит, и вправду зажило, или мазь помогла. Мимоходом отметив это, он продолжил. – Серый, ест он траву, ветки, травоядный, не хищник.

   – А шерсть какая?

   – Меховой он?

   – Нет, гладкий, кожа в морщинах. Уши большие, лопухами, и хобот...

   – Чего?

   – Хобот. Нос такой длинный, до земли.

   Фыркавшие слушатели упоённо заржали.

   – Эй, Слон! – не выдержал Бурнаш, – слыхал, у тебя нос до земли!

   Тут только Гаор сообразил, что его всё-таки купили, и сейчас Слон рассчитается с ним за такую характеристику.

   Под общий хохот, Слон стащил его с нар на пол.

   – Так какой я, говоришь?

   – Не ты, – защищался Гаор, – а зверь такой!

   – Врёшь, таких зверей не бывает.

   Гаор уже приготовился, что везение его кончилось, и его всё-таки несильно, но побьют, но тут смеявшийся со всеми Седой предложил.

   – А ты нарисуй. Сможешь?

   Предложение оказалось настолько неожиданным, что все замолчали.

   – Как это? – не понял Гаор. – На чём?

   – У крана стена холодная, – объяснил Седой, – подыши и нарисуй.

   К стене отправились все вместе. В самом деле, холодная стена запотевала от дыхания, и проведённые пальцем линии хорошо различались. Гаор надышал пятно побольше и по возможности точно изобразил слона. Рисунок произвёл впечатление на всех, в том числе и на тёзку. Посыпались вопросы уже без подначек, из чистого интереса. Гаор рассказал, что слон из жарких стран, поэтому без меха, что сильный и добрый, людей не обижает, что хоботом может и брёвна таскать, и монетку с земли подобрать. А особенно всем понравился рассказ о том, как Слон расправляется с тиграми. Схватит поперёк туловища, поднимет, бросит о землю и затопчет. Тигра нарисовать Гаор не сумел и объяснил, что это как кошка, только очень большая, и что человека ему разорвать ничего не стоит. Поэтому на них и охотятся со слонами. Но тут спросили, как слоны попадают к людям. Пришлось рассказать вычитанное ещё в училищной библиотеке. Про охоту, цепи и приучение к работе. Сочувствие к слонам усилилось.

   – Хорошо рассказываешь, – сказал Седой, когда Гаор, напившись после долгого рассказа, вернулся на нары. – Всё понятно, чётко, без лишнего, и наглядно.

   Гаор посмотрел в его смеющиеся глаза и... промолчал. Хотя так хотелось сказать о газете. Что он не просто демобилизованный старший сержант, ветеран и так далее, а был журналистом, что писал и печатали. Но что-то удержало.

   Камера ещё долго обсуждала слонов и тигров. Слон, понятно, свой брат, а тигры... а сам знаешь кто,

   – Рыжий, а ты чо, в жаркие страны ездил? – свесился сверху Чеграш.

   – Нет, – поднял голову Гаор.

   И стал объяснять, не дожидаясь вопросов. Что такое зоопарк, зачем он устроен и прочее.

   – Стоп, братцы, – вдруг вмешался Лысок, – а ведь не врёт парень. Был я там.

   – Где, в зоопарке? – удивился Гаор.

   – Его в клетке с обезьянами держали! – заржал Чалый.

   – Эй, Лысок, взаправду так?

   – Да пошли вы...!

   Ругался Лысок длинно, затейливо и красиво, что вызывало всеобщее одобрение и даже восторг. Убедившись, что его слушают, Лысок стал рассказывать, что случилось ему в одном отстойнике скорешиться с одним мужиком, а тот в этой самой, тюрьме зверячьей, уборщиком работал.

   Что зоопарк – тюрьма для зверей, Гаору приходило в голову ещё в училище, когда их возили в зоопарк на уроки общей биологии. Но тогда как пришло в голову, так и выкинул. Тем более что после экскурсии им давали целый час свободно самим походить и посмотреть, повсюду были лотки с мороженым и орешками, а его карманных хватало на два пакетика орехов или один большой стаканчик мороженого, шоколадного с клубникой. И поездки в зоопарк были тем немногим, что он с удовольствием потом вспоминал. И даже сам туда несколько раз ходил. Даже после дембеля. Правда, уже не за мороженым, и не зверей смотреть, а ради укромных скамеечек за прудом.

   От размышлений его оторвала команда строиться к вечерней еде. Лоб совсем не болел, и ошейник не мешал, Гаор его даже замечать перестал. Еда, поверка, одеяло, укладываемся.

   – Сегодня не поём? – тихо спросил он Зиму.

   – Посмотрим, – зевнул тот, – у этого не угадаешь. А чо, понравилось?

   – Отбой! – стукнул по решётке надзиратель. – Старший, за порядком следи!

   – А ну, всем дрыхнуть! – тут же рявкнул Слон.

   Когда надзиратель отошёл, кто-то вздохнул.

   – Не фартит седни.

   – Это он в карты, небось, продулся, – откликнулись с дальнего конца, – вот и лютует.

   От надзирательского гнева их спас шум в дальней камере. Надзиратель пошёл туда, а потом, видно, забыл про них. Гаор, во всяком случае, заснул, когда в камере уголовников ещё слышались удары дубинкой и чьи-то крики. Спать под чужую боль он учился ещё в училищном карцере, а на фронте обучение закончилось. Рядом кровью истекают, а ты спишь, потому что другой возможности поспать, может, ещё долго не будет. Себя береги, тогда и Огонь сбережёт.

   Утром мимо их камеры опять провезли трупы. Уже два. И Гаору объяснили, что надзиратель получит вздрючку от начальства, а может и штраф, что урон допустил.

   – Это нас так берегут? – усмехнувшись, спросил он Седого.

   Тот кивнул с улыбкой.

   – Пока работать можем, ценимся.

   – Ну да. А... потом? – рискнул он спросить.

   – Не догадался ещё? – насмешливо посмотрел на него Седой.

   Гаор кивнул и всё-таки решил уточнить.

   – Печка? Я слышал, санитар одному сказал. Не можешь ходить, в печке лежать будешь.

   – Да, печка, – жёстко ответил Седой. – Крематорий. При всех отстойниках. А пепел продают, на удобрение. Видел пакеты в магазине? Садоводы покупают.

   Обычно, когда Седой что-то говорил, сразу собирались слушатели, а сейчас... ни один даже головы в их сторону не повернул, будто не слышали. Не хотят слышать – понял Гаор. Он тряхнул головой и отвернулся. Он видел эти пакеты. Серые, с зелёной полосой по диагонали и рекламной надпечаткой. "Высокоэффективное натуральное удобрение!" Ещё работая в отцовском саду, когда Сержант заставлял его помогать садовнику, и в училище. Видел. И ни разу не задумался о том, что это за чёрно-серый порошок. Об этом никто не говорил. А ему не приходило в голову спросить. А если бы и спросил, что бы ему ответили? Наверное, то же, когда он спросил о другом, о белых гранулах, похожих на рис. "Химическое удобрение. Сыпь понемногу, можно сжечь корни". А то из чего делали? Тоже ... из кого-то...

   Гаор слез с нар и пошёл к крану. Снял рубашку и стал обтирать грудь и плечи, набирая воду в пригоршню.

   – Не спеши, Рыжий, – хохотнули за спиной, – перед торгом вымоешься.

   – Не мешай, он правильно делает.

   – Чего? Вода здесь не матёрая.

   – Верно, мёртвая вода.

   – Вода везде материна.

   – А не живая.

   – Так и ему не сглаз смыть.

   За его спиной спорили, щедро сыпя малопонятные и совсем непонятные слова. Он не вслушивался и не вдумывался, занятый одним: не дать воли вскипавшему внутри бешенству. Вода помогла мало, ожидание наполненной пригоршни только раздражало, и он отошёл от крана, оглядел камеру. Размяться что ли, а то опять суставы дубеют. Как он это объяснит остальным, он не думал. Тело требовало движения, и мышечная усталость – он это хорошо знал – всегда помогала от ненужных мыслей.

   Гаор отошёл в угол к решётке, встал в стойку и стал отжиматься от стены.

   – Рыжий, ты чо?!

   – Слон, Рыжий стенку лбом долбит!

   – Всё, спятил с ума.

   – Держи его, а то...

   Его схватили сзади за плечи и оторвали от стены.

   – Рыжий, очнись!

   Гаор недоумённо осмотрел встревоженные лица.

   – Вы что?

   – А ты чо?

   – Чего с тобой?

   – Иди сядь.

   Его отвели и усадили на нары.

   – И зачем это тебе понадобилось? – спокойно спросил Седой.

   – Суставы застывать стали, – всё ещё не понимая причины переполоха, стал объяснять Гаор. – В одиночке когда сидел, разминался, ну и здесь...

   – Понятно, – кивнул Седой, – отпустите его, всё правильно. Он же на прогулку не ходил, вот и застоялся.

   – Аа!

   – Это как коня если долго не выводить, он обезножит.

   – Ну, паря, напугал ты нас.

   – Надо ж такому...

   Уже смеялись. И над ним. И над своим страхом.

   – Думаем, всё, щас кусаться будет.

   Рассмеялся и Гаор, наконец, сообразив, в чём дело. Надо же! Седой продолжал смотреть на него, и он уже негромко пояснил.

   – И чтоб не думать. О печке.

   – Я понял, – кивнул Седой. – Вот они и не думают. С этим жить нельзя. Ты на фронте много о смерти думал?

   Гаор вздохнул.

   – Думай не думай, она всё равно рядом ходит. Бережёшься, конечно, а... – он не договорил.

   – И здесь так же, – грустно улыбнулся Седой.

   – Так что? – зло усмехнулся Гаор. – И здесь фронт?

   – А ты не понял ещё? – ответил вопросом Седой.

   – Ну, так, кто выжил, тот и победил!

   Гаор легко спрыгнул с нар и опять пошёл в угол к решётке.

   На этот раз ему никто не мешал, хоть и следили за ним. Не оборачиваясь, он чувствовал на себе эти зоркие, не враждебные, но очень внимательные взгляды. Он, не спеша, не дёргаясь, размялся, разогрел мышцы, растянул суставы, отжался стоя и лёжа, на ладонях, на кулаках, на одной руке, прокачал пресс. Дальше надо бы броски вспомнить, но нужно место и спарринг-партнёр, ладно, обойдёмся, теперь на расслабление, чтоб мышцы остывали медленно, без надрыва, и всё. Он встал и потряс руками, окончательно расслабляя мышцы, встретился с внимательными глазами следивших за ним сокамерников и смущённо улыбнулся.

   – Ну, как, – спросил Бурнаш, – разошёлся жеребчик?

   Облегчённо грохнул хохот. Рассмеялся со всеми и Гаор.

   – Даа, так ты любую бабу заездишь!

   Посыпались шутки, подначки и воспоминания.

   – Всем хорошо, – рассуждал Лысок, – и паёк добрый, и прижима нет, а вот баб не дают.

   – Эй, Бурнаш, про Таргуйский поври.

   – А вот я помню...

   – Эй, Рыжий, а на фронте бабы есть?

   – Ошалел? – изумился Гаор и тут же засмеялся. – Там одна баба гуляет. Приласкает, так приласкает. Смертью называется, слыхал?

   – Да ну её!

   – Со смертью не шути, ты ещё сортировку пройди.

   – Да им стенку прошибить можно, что ему сортировка.

   – А не скажи, всяко бывает.

   – Это уже Судьба-сестра.

   – Судьбу заговорить можно.

   – А почему судьба сестра? – тихо спросил Седого Гаор.

   Но ответил ему Чалый.

   – Судьба со Смертью сёстры родные. Вдвоём ходят. Где поспорят, где помирятся, ну а человеку-то решение ихнее...

   – Врёшь, паря, – вмешался Бурнаш. – Судьба старшая. Она решает, а Смерть только сполняет.

   – Точно, – согласились сверху, – Смерть под Судьбой ходит.

   – А ну вас всех в болото лешачье! – взорвался один из новеньких. – Завели. Накликать, что ль, решили? Ну, он новик, мозги набекрень, а вы то чего?!

   – А ты не бухти! – сразу стал весело задираться Чеграш. – Мы и укорот сделать могём.

   Так, то в перепалках, то в играх и трепотне шёл день. И всё началось неожиданно, после поверки, когда и одеяла уже выдали, и улеглись все, а свет чего-то не гасили. По коридору мимо решётки несколько раз прошли надзиратели, и чего-то не по одному, а вдвоём.

   – Блатяг обыскивают, – прислушался к шуму в дальнем конце Гиря.

   – Точно, – откликнулся Бурнаш.

   Свет не погасили, так и поговорить можно. Но с нар встать никто не рискнул.

   – Чего они?

   – Забыли чего?

   – А ты спроси.

   – Цыц, – рявкнул Слон.

   И вовремя. Надзиратель стоял у их решётки. Все затихли, будто спят. Но в щёлки между одеялами – почти все заворачивались с головой – блестели глаза, и обмануться надзиратель, конечно, не мог. Но почему-то промолчал. И не постучав дубинкой, голосом позвал Слона.

   – Старший, иди сюда.

   Слон вылез из одеяла и подошёл к решётке. Камера затаила дыхание, прислушиваясь. Но надзиратель говорил слишком тихо, а Слон молча мотал головой в ответ. Чего ж это такое? Слон вдруг обернулся, нашёл взглядом и поманил Седого. Тот быстро встал и подошёл. Теперь говорили надзиратель и Седой, а Слон стоял рядом и слушал. Наконец Седой кивнул, и надзиратель ушёл.

   – Слушайте все, – заговорил Седой. Негромко, но тишина такая, что не услышать нельзя. – Сейчас к нам приведут одного. Новообращённого. Он ляжет здесь, у решётки, чтоб к параше и крану доступ был. И никто, слышите, никто не подойдёт к нему. И не заговорит с ним, и не ответит ему. Утром, перед поверкой его заберут. Понятно? И кто у стены, давайте на нары, а остальные потеснитесь. Чтоб рядом никого не было.

   Распоряжение Седого выполнили быстро и молча.

   – Ежли трепыхнётся кто, – мрачно сказал Слон, – самолично в параше утоплю! Вы меня знаете.

   Камера ответила неясным тихим гулом. Тон Слона исключал всякие возможности другого исхода.

   Гаор – он всё-таки, хоть лоб уже и не чесался, лица одеялом не закрывал – осторожно покосился на соседей. Явно ошарашенные лица, похоже, и им такое впервые. Что же это? Интересно.

   Двое надзирателей подвели к их камере высокого бледного мужчину в испачканной кровью одежде. Его короткие чёрные волосы торчали вверх, открывая лоб, и Гаор даже прищурился, вглядываясь в клеймо, плохо различимое на покрасневшей воспалённой коже. Квадрат... а в квадрате... волна? Как это? Волна – насильник. Квадрат – убийца. Убийца и насильник? Маньяк? Седой и Слон отступили от решётки. Надзиратель открыл дверь.