Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 93 страниц)

   – Но если нас опередят... я понял. Аггры, кстати, пытались.

   – Нет, это удалось предотвратить. Перехватили в самом начале. Но с форзейлями эта комбинация уже не получится. И они на это пойдут. И будут спокойно смотреть, как мы пожираем друг друга, а потом добьют уцелевших.

   Эрлинг кивнул и глотнул коньяка.

   – У нас есть ресурсы.

   – Человеческие исчерпаны. Ты видел закрытый отчёт Ведомства Крови?

   – Да, жуткие цифры. Получается, ещё два, ну три поколения и дуггуров не будет, только полукровки и...

   – Аборигенов, чистых аборигенов практически не осталось, – кивнул Венн, – но если нам удастся задействовать поселковые ресурсы. И не выборочно, а массово, то мы выживем.

   – Но это разрушит всю систему, – Эрлинг заставил себя улыбнуться. – Когда рушится пирамида, под её обломками погибают и строители, и разрушители.

   – Значит, её надо менять. По камушку, по кирпичику. И начинать с верхушки. Чтобы когда дойдёт до основания, никому уже и в голову не пришло, что может быть как-то по-другому.

   – Да, – кивнул Эрлинг, – лучший штурм крепости – штурм изнутри.

   Венн достал из нагрудного кармана своего отлично пошитого серого костюма маленький густо исписанный с обеих сторон листок бумаги и протянул Эрлингу. Эрлинг его взял, прочитал, удивлённо присвистнул, перечитал и кивнул. Достал зажигалку и поджёг листок. И пока бумага горела, скручиваясь чёрным рассыпающимся мелким пеплом жгутом, оба шептали молитву Огню, Очищающему и Справедливому.

   Сбросив пепел поровну в свои рюмки, они допили коньяк, и Эрлинг ушёл.

   Оставшись один, Венн подошёл к столу и через пульт открыл фотографию расстрельной стены. Он никому не говорил, что сделал эту панораму не столько для клиентов, сколько для себя. Потому что, стоя перед ней и рассматривая следы пуль на уровне своего лица, с предельной ясностью ощущал, что промедление, как и спешка, равно смертельны. Потому что победа форзейлей, или алеманов, или аггров, или... кого угодно – это смерть. Всем, и ему самому в том числе...

   ...Обычный дружеский междусобойчик с лёгкой выпивкой и столь же лёгким трёпом. И даже с женщинами, чтобы расслабиться по полной программе. И в потоке шуток и анекдотов один, сначала не понятый им.

   – У наших заклятых друзей алеманов, – Ролган вздёргивает голову, смешно передразнивая характерную жестикуляцию алеманов, – есть такой анекдот. Вопрос: может сын генерала стать маршалом? Ответ: Нет, не может, потому что у маршала есть свой сын.

   И все хохочут, вряд ли не то что поняв, а даже расслышав...

   ...А он сам понял только потом. Может ли уцелеть их контора и её сотрудники в проигранной войне? Ответ: не может, потому что у победителей есть своя аналогичная контора и её сотрудники. Так что, хочешь выжить, просто жить, жить хорошо, значит, войну надо выиграть. А чтобы её выиграть, страну надо изменить. Так, чтобы при этом уцелеть самому. Да, это будет уже другая система, другая страна, но ты будешь жить, а не валяться у кирпичной стены с простреленной головой. Ты будешь жить. Что весьма полезно для здоровья. А значит...

   Значит, надо действовать. Используя связи и знакомства, раздробив, рассыпав единый процесс на массу мелких и мельчайших несвязанных между собой операций, используя стечение обстоятельств и людей, даже не подозревающих, что их используют.

   Венн улыбнулся, разглядывая стену. Какая это прекрасная иллюзия – свобода! Не надо лишать людей иллюзии. И тогда они будут делать то, что они сами хотят, могут и умеют, и не заподозрят, что их используют. Марионетка должна считать себя свободной. Тогда она сыграет правдиво и убедительно. И отказаться от единого центра. Потому что его можно высчитать, выследить и ликвидировать, а тем самым прервать процесс. Нет, если хочешь оросить поля не на сезон, не на два, а минимум на те же пять веков, что существует нынешняя система, не надо рыть канал, возводить мощные плотины, взрывать перемычки и совершать геройства и безумства. Вскрыть роднички и чуть-чуть помочь пробившейся воде потечь тонкой струйкой в нужном направлении. Остальное вода сделает сама. Старая нянька-рабыня любила рассказывать ему о силе воды. И многое в её рассказах потом неожиданно подтверждалось.

   Венн отошёл к столу и, набрав комбинацию на пульте, сменил пейзаж. Теперь за окном была столь же великолепная объёмная фотография весеннего леса. Поляна, усыпанная мелкими нежными цветами и блестящими лужицами от только что растаявшего снега, а вокруг тонкие берёзы, чуть опушённые нежной зеленью. Тоже впечатляет. У него большая фототека. Разные места, все времена года. Помогает и в работе, и в отдыхе. Что ж, – проверяя себя, Венн посмотрел на часы, – очередного клиента доставят через пять долей, ему этот пейзаж подойдёт. А угловой вариант уберём.

   Нажатием кнопки он отправил оба кресла и столик с бутылкой и рюмками в нижнее помещение и вставил на место крышку люка. Отлично, никаких следов. Запах... уберём вентиляцией и включим лесной аромат. Чуть-чуть, намёком, понятным только при открытом окне. А штору закроем. И переведём подсветку. За окном сияющий день, значит, и свет оттуда, а не из потолочной люстры. Чем длиннее подготовка, тем короче и успешнее само действие.

   Предстоящая беседа его не волновала. Практически всё уже отработано, остались кое-какие мелкие нюансы, и можно думать о своём. Работать, так сказать, на автопилоте. А пока...

   Итак, спецвойска. Великолепно отлаженная система. Пусть и остаётся системой, уберём зачистки, как безобразное разбазаривание людских ресурсов, оставим охрану гауптвахт, тюрем и особо важных стратегических объектов. Демобилизованных выявим, вернее, они сами себя выявляют, зарабатывая клейма и ошейники. Вот пусть однополчане их и охраняют. И при деле, и не опасны. Не особо опасны. Верхушка – исполнительные садисты. Других в этой иерархии нет и быть не может. Главное, чтобы исполняли, а приказывающих... найдём.

   Армия... без особых проблем. Там отбор на исполнительность давно проведён. Пока трогать не будем. Сама изменится следом за всем остальным.

   Теперь два самых опасных ведомства. Ведомство Крови и Рабское Ведомство. Существующая система им, безусловно, выгодна. Они меняться не захотят. Значит... значит, существующее положение вещей должно стать невыгодным. Как? На чём основано их богатство и процветание? На чём кормятся сотни и тысячи служащих, которые любому глотку перегрызут за свои полновесные гемы и медные сотки? Что предложить им взамен? Да, здесь работы... Но не пытайся сделать всё сам и сразу. Поищи того, кто подумает и проанализирует, и подскажет вариант решения, до которого ты просто не в силах додуматься, потому что мыслишь в своем стандарте. Для тебя эти ведомства неуязвимы. Если не можешь справиться с врагом, найди врага своего врага и подружись с ним. Враг моего врага... не друг, нет, но союзник. Ищи союзников, пока не можешь найти друзей.

   Венн усмехнулся, разглядывая весенний лес. До чего же хороши прописные истины и старинные изречения. Всегда можно найти подходящее к данному моменту и данной ситуации.

   Итак, нужен союзник. Желательно не один. Чтобы при необходимости их можно было стравить друг с другом и не платить обещанного. Трудно, но возможно. Если не спешить и не медлить. Золотая середина. А начать лучше с Ведомства Крови. Там есть с кем поговорить об угрозе. Биологического вырождения и социальных мерах предотвращения генетической катастрофы. С этого потихоньку и начнем.

   Венн улыбнулся и обернулся к входящему в кабинет человеку.

* * *

4.06. – 16.06.2002; 25.08.2010

СОН ШЕСТОЙ

продолжение

...полгода спустя, всё там же...

   И снова дорога. Ровное гудение отрегулированного мотора, гудение бетона под колёсами, в открытое боковое стекло тёплый ветер, стремительно убегающие назад не просто знакомые, а привычные пейзажи. Жизнь прекрасна. Ну, почти прекрасна. Если забыть об ошейнике, о том, что в любой день на тебя обрушатся торги... Да нет, прав всё-таки Бурнаш. Жизнь тошна, а милее смерти.

   Гаор вёл фургон со спокойной уверенностью. На этом маршруте для него ничего нового и неожиданного не было и даже не ожидалось. Ну, выскочит из придорожных кустов заяц, ну, появится после недавнего дождя ещё одна промоина, ну, придётся на тесном мосту разъезжаться со встречным грузовиком... Так это всё пустяки. И маршрутный лист у него нормальный: дата выезда, перечень заездов и контрольный срок возвращения. И не надо выгадывать дольки и мгновения, чтобы выйти размяться или просто постоять на траве, дыша жаркими по-летнему и горьковатыми по-осеннему запахами. Сам рассчитывай: где заночевать, где и чем перекусить. Хорошо. Плешак говорил, что устаканивается. А ведь точно, устаканилась жизнь. Всякое, конечно, бывает, но по сравнению с тем, что могло быть...

   Впереди показалась серая коробка блокпоста. Гаор, проверяя себя, посмотрел на лежащую на колене карту и, удерживая руль одной рукой, достал из сумки и проверил накладные. Да, всё правильно, ящик безалкогольного пива, пакеты сушёной рыбы и солёные галеты. "А то им скучно, понимашь", – мысленно усмехнулся он. Что у хозяина связи в дорожной полиции, он понял ещё, когда его только везли сюда из Аргата, ну, а его дело рабское: привёз, сдал груз по накладной, получил роспись в бланке и уехал. А как старший блокпоста за это угощение с хозяином расплачивается: деньгами из рук в руки, деньгами через банк или ещё чем, – это его волосатой задницы не касается. Ему денег ни разу не давали, и такого поручения: принять деньги за груз – тоже.

   Плавно сбросив скорость, Гаор притёр фургончик к обочине. Почти сразу к нему вышел старший на этом посту сержант и двое аттестованных рядовых.

   – Ага, наконец-то, – приветствовал его сержант. – Всё привёз?

   – Согласно списку, господин сержант, – ответил Гаор, открывая заднюю дверцу фургона.

   Он отстегнул крепёжные ремни и вытащил наружу ящик и два мешка. Ни разу, ни на одном блокпосту принимавшие груз не пытались сами залезть к нему в фургон, но и ни разу от него не потребовали занести груз в помещение. Видимо, такова была договорённость, а инициативы он, разумеется, не проявлял. Хотя как устроена система слежения за дорогой из абсолютно глухой при взгляде снаружи коробки, его очень интересовало.

   Рядовые, весело обсуждая предстоящий праздник, поволокли ящик и мешки внутрь, а сержант расписался в подставленной им книжке бланков на сданный груз.

   – Хозяину скажешь, теперь к Новому году только. Понял, образина?

   – Да, господин сержант. Теперь только к Новому году.

   – Всё, вали, волосатик.

   – Да, господин сержант.

   Гаор закрыл фургон и побежал в кабину. Отъезжая он видел в зеркальце заднего обзора, как сержант не спеша, уверенный, что его долю без него не съедят и не выпьют, скрылся в коробке блокпоста.

   Нет, к дорожной полиции у него претензий нет. Останавливали его редко, обыскивали без побоев. Но и он не нарывался. Хотя в его выездной карточке и отмечено хозяином, что может иметь при себе сигареты и столовый прибор, сигареты, зажигалку и складной нож он держал в бардачке. Сигареты могут отобрать при обыске, а за нож и накостылять. На хрена ему это? В посёлке дело другое. Там его не обыскивают. Там он – Гаор усмехнулся – желанный гость, почти что кормилец. Как же, и продукты, и одежда, и обувь, и всякая мелочовка, и на склады выдачи, и лично господам управляющим и их семьям, – всё у него в фургоне.

   Так, куда сейчас? Правильно, вон тот съезд, а там через лес, картофельное поле, ягодный перелесок и выгон в посёлок. В прошлый раз он попросил мужиков загатить промоину в лесу, а то зарядят дожди, завязнешь по уши, без трактора не вылезешь. Интересно, сделали? Обещать-то обещали, и управляющий там не самая большая сволочь, мог и отпустить на внеурочное по собственной надобности, работы-то десятку мужиков на полдня.

   Эта работа – возить грузы по посёлкам – устраивала его по многим причинам. И если бы он мог выбирать, то, пожалуй, выбрал бы именно это. С ума сойти, сколько он за эти полгода узнал, мотаясь по дамхарским дорогам. Незаметно для себя освоил оба суржика: городской и поселковый. Ну, положим, городской говор, где ихних слов больше, чемнашенских, он и раньше, ещё у Сторрама, сделал своим, а здесь заговорил по-поселковому, где дуггурских слов раз-два и обчёлся. А сказок наслушался, ночуя в поселковыхизбах... А про сказки ему ещё Плешак говорил, что они врут-врут, да правду и соврут. И навидался всякого. О чём записывал уже на других листах. И как "серый коршун" увозит, и как привозит, и как бегут за увозящей детей машиной матери, выкрикивая их имена. Чтобы помнили. Кто они, чьи дети, откуда родом. И как привозят. Как раз весной, в одну из его первых поездок, он ещё с хозяином ездил...

   ...Это был его второй большой рейс. На центральные склады, где забрали заказанные грузы, набив фургон под завязку, а оттуда по посёлкам. Накладные все у него.

   – Держи, – распорядился хозяин, когда они отъехали от станции и он по приказу хозяина остановил фургон у обочины. – Бери карту и разметь маршрут.

   – Да, хозяин, – пробормотал он, выслушав вводную.

   Ещё в первой поездке он понял, что маршрут описывает большой неправильный круг, начинаясь и заканчиваясь в доме и не проходя дважды по одному и тому же месту. Сверив накладные с картой, он перечислил хозяину получившиеся пункты заезда.

   – Дурак, – с удовольствием сказал хозяин, – за что я только такие деньжищи за тебя отвалил? Неправильно.

   "Что неправильно?" – мысленно спросил он, угрюмо ожидая наказания за непонятную и потому особо обидную ошибку.

   – Дурак, – ещё раз повторил хозяин. – Какого хрена ты отсюда в пятый посёлок попрёшься? Там сколько выгрузим? А оттуда по лесу ехать, там только-только стаяло, завязнем, сам на себе будешь вытаскивать. А между одиннадцатым и двадцатым по свету не уложимся. Хочешь в поле ночевать? Делай заново.

   И, несмотря на тесноту в кабине, очень ловко влепил ему оплеуху, пояснив.

   – Чтоб в голове просветлело, а не поможет, прямо на дороге выпорю.

   Что такие обещания выполняются неукоснительно, он уже знал, и потому взялся за работу заново. Второй вариант хозяина устроил.

   – Сойдёт. Валяй, чтоб до темноты в первые три успеть.

   И вот подъезжая ко второму поселку, он с холма увидел, что по другой дороге в прижавшийся к реке посёлок въезжает серая с зелёной полосой по борту машина.

   – Вот чёрт, – пробормотал хозяин, – а ведь застрянем.

   Когда они въехали в посёлок, "серый коршун" стоял у дома управляющего и из него выгружали пятерых парней и мужчин, снимали с них наручники и пинками выстраивали перед крыльцом, на котором управляющий принимал у сержанта с зелёными петлицами список и карты на привезённых. Хозяин велел ему остановиться в трёх шагах от "коршуна" и вышел, бросив через плечо.

   – Сиди и не высовывайся.

   Он послушно остался в кабине, наблюдая за происходящим, ещё не зная, но смутно догадываясь о сути происходящего. Хозяин подошёл к управляющему, и тот, явно обрадовавшись, быстренько распрощался с сержантом. "Серый коршун" укатил, и тогда из-за заборов и деревьев показались поселковые, в основном женщины и детвора.

   – Староста! – гаркнул управляющий.

   Из толпы вышел высокий мужчина, одетый чуть чище и лучше других.

   – Да, господин управляющий, – поклонился он возвышавшемуся над ним управляющему, коснувшись вытянутой рукой земли.

   – Давай разводи новокупок.

   Староста поклонился ещё раз и повернулся к пятерым.

   – Как прозываешься? – ткнул он в грудь стоявшего в центре и выделявшегося ростом светловолосого мужчину с неровно обкромсанными волосами и бородой.

   – Беляк я, – ответил тот, глядя не на старосту, а на управляющего.

   – Ну, так к Чернаве его, – хохотнул управляющий.

   – Чернава, – не повышая голоса позвал староста.

   Из толпы вышла молодая женщина с тёмно-русыми волосами, заплетенными в косу, уложенную узлом на затылке.

   – К тебе, – староста за плечо выдернул Беляка из строя и подтолкнул к Чернаве. – Благодари.

   – Спасибо, господин управляющий, – поклонилась Чернава.

   – Ступайте, плодитесь, – махнул им рукой управляющий.

   Поклонился и Беляк, они ушли, и наступила очередь следующего. Хозяин, стоя на крыльце рядом с управляющим, курил, разглядывая происходящее с равнодушным интересом, а он как оцепенел, видя оживший рассказ Турмана, как того мальцом ещё, только-только по-взрослому ошейник заклепали, привезли в чужо село и поселили как мужа с женой вместе с молодой, всего-то на год старше него женщиной в опустевшей избе, посадили на тягло. О дальнейшем: как они жили, что с ней стало, и как оказался на торгах, – Турман говорить не стал, заплакал. А теперь он сам видит...

   ...Гаор с удовлетворением отметил, что не только промоину загатили, но и всю дорогу подновили, и прибавил скорость, выезжая из пёстрого по-осеннему леса на картофельное поле. На поле копали картошку. Управляющего он не увидел и погудел.

   – Рыжий! – ответил ему многоголосый крик, – Рыжий приехал!

   Работу, понятное дело, никто бросить не посмел, но работавшие выпрямлялись, махали ему руками, несколько мальчишек-подростков наперегонки побежали к его машине, и он чуть притормозил, дав им вскочить на подножки и так проехаться вдоль поля. У перелеска они соскочили и побежали обратно с криком.

   – Спасибо, дяинька.

   Дядя, дяденька, дяинька... – так его часто называли в посёлках, и он уже знал, что как ему любая женщина – мать, или сестра, или девка, если молодая, а ему охота покрутить с ней, а мужчина – брат, так и детворе он дядя. Что он родня им всем, не по крови или утробе – у обращённого такой родни в посёлке нет, а по судьбе, что не слабее, а где и посильнее кровного родства.

   Ягоды уже сошли, и перелесок был пуст. А по выгону ещё бродило поселковое стадо, и пастух, звонко щёлкая кнутом, согнал коров с дороги, освободив ему проезд.

   У первых же домов его встретила толпа ребятишек, и он сбросил скорость до минимума.

   – Рыжий, Рыжий приехал!

   Под их восторженный крик и визг Гаор медленно подъехал к дому управляющего, заглушил мотор и вышел из машины, потянулся, расправляя мышцы.

   – Ага, приехал, – вышел на крыльцо управляющий.

   Мгновенно замолчавшие дети воробьями брызнули во все стороны и исчезли. Умению поселковой малышни исчезать мог позавидовать любой фронтовой разведчик. Гаор усмехнулся этой мысли, склоняя перед управляющим голову с той же бездумностью, с какой когда-то козырял офицерам.

   Управляющий сошёл с крыльца и, достав ключи, открыл двери сарая для выдач.

   – Выгружай.

   – Да, господин, – ответил Гаор, отдавая нужную накладную.

   Выгружал он всегда сам. Не потому что не доверял поселковым, а потому что у него всё лежало в определённом, понятном только ему и приспособленном под маршрут порядке. Трое парней под присмотром старосты – все как из-под земли появились – принимали ящики и мешки и заносили их в сарай, размещая там уже в своём порядке. Здешним сараем ведал староста, и потому Гаор называл ему содержимое каждой единицы груза, а уж что куда, тот сам парням укажет. Управляющий стоял рядом, не вмешиваясь и отмечая наличие заказанного в накладной.

   Выгрузив всё положенное по одной накладной, Гаор достал и подал управляющему другую накладную, заметно короче, на личный заказ управляющего.

   – Ага, давай, парень, – оживился управляющий, а из дома, тоже будто стояли там наготове, вышли жена управляющего и две сенные девки, как называли в посёлках рабынь, прислуживавших управляющему. Сенная, рожай не рожай – всё девка. Гаор выгрузил большую коробку с конфетами, пакеты с хорошим бельём и тёмный пластиковый пакет-футляр с платьем на вешалке. Жена управляющего ахнула.

   – Оно?! Спасибо, милый, – быстро поцеловала управляющего в щёку и скрылась в доме вслед за сенными девками, быстро подхватившими привезённое.

   Управляющий самодовольно усмехнулся и протянул Гаору обе накладные.

   – Держи, парень, через месяц заедешь за заказом.

   – Да, господин.

   – А сейчас на кухню ступай. Эй, там, – крикнул он в пространство, – накормите его.

   – Сделаем, хозяин, – откликнулся из-за дома звучный голос Горны.

   Гаор убрал накладные в сумку, закрыл дверцы фургона и пошёл вокруг дома на заднюю половину.

   Горна – Гаор так до сих пор и не понял, это искажённое дуггурское имя или всё-таки нашенское – была не господской, как все в посёлке, а хозяйской, то есть принадлежала лично управляющему и вела его хозяйство. В один из прошлых приездов Гаор назвал ее матерью и тут же схлопотал подзатыльник.

   – Ишь, сынок нашёлся! Я тебе что, поселковая?

   Ну, не хочет, как хочет. Ему это без разницы. Главное, что кормила его Горна всегда обильно и вкусно, разрешала покурить на кухне и побалагурить с сенными девками, забегавшими поболтать с заезжим гостем.

   На кухне Гаор сразу подошёл к рукомойнику, но в отличие от его прошлых приездов, полотенце ему держала маленькая, лет шести девочка, черноволосая и черноглазая, но с голубым клеймом-кружком на лбу и в детском ошейнике, свободно лежавшем вокруг нежной шейки в вырезе полотняной рубашки. Клеймо поставили недавно: кожа на лбу ещё была воспалённой.

   – Моя это, – гордо сказала Горна, увидев, как он, вытирая руки, рассматривает девочку, – родная моя. Вот, не отдал хозяин в "галчата", мне оставил. Обещал не продавать, пока в сок не войдёт.

   Девочка очень походила на управляющего, и Гаор молча кивнул, воздержавшись от любых высказываний.

   На столе его уже ждала глубокая тарелка горячего "господского" супа, а на отдельной тарелке несколько ломтиков селёдки. "Эх, к этой бы селёдке да водки", – мысленно вздохнул Гаор, накладывая селёдку на ломоть чёрного хлеба. Но водки нет, не будет, и быть не может. Так что о ней ни говорить, ни думать не стоит. После супа он получил тоже глубокую тарелку мясного. Жаркое с картошкой. И напоследок большой стакан яблочного компота. Кормила Горна его "по-господски", хозяйской едой и на хорошей посуде. Чем вызвано такое благоволение, Гаор не знал, но не спрашивал. После еды он достал сигареты и закурил. Девочка всё время, пока он ел, молча следила за ним круглыми и блестящими, и впрямь как у галчонка, глазами. Но если она родная Горне, почему ж он её раньше не видел. И Гаор рискнул сказать это вслух.

   – Чего ж я её раньше не видел?

   – А мала была, – охотно ответила Горна. – Вот хозяин, чтоб она мне работать не мешала, и велел её в посёлке у матки держать. Так-то я к ней каждый день ходила, отпускал хозяин, а теперь со мной будет. Велено к домашнему хозяйству приучать.

   Гаор кивнул. Он уже знал, что родная мать – это мамка, а приёмная, кому отдали, привезя из отстойника, отобрав у родной, – матка. Объяснила ему это Красава в первую же неделю его жизни, рассказав, как привёз хозяин семилетнего Лутошку и отдал ей, чтоб не так по своему родному убивалась, того-то как увезли клеймить, так и не вернули, и кто теперь знает, где кровиночка её, а хозяин по доброте своей и привёз Лутошку. Потому она матка Лутошке, а мамку свою Лутошка тож не увидит теперь, хозяин-то обещал не продавать Лутошку, понятливым паренёк оказался.

   – Не заночуешь седни? – спросила его прибежавшая на кухню, будто по делу, сенная Летовка.

   – Соскучилась? – усмехнулся Гаор и серьёзно ответил, – сегодня никак. Докурю и поеду.

   – А хоть и соскучилась, – Летовка крутанулась рядом с ним, задев раздувшейся юбкой. – Когда опять-то будешь?

   – Через месяц заеду заказ получить.

   – Ты под вечер-то хоть приезжай, тады и заночуешь.

   Гаор кивнул и честно ответил.

   – Как получится.

   Он с сожалением оглядел оставшийся окурок, растёр его в поставленном перед ним Горной глиняном черепке и встал.

   – Спасибо за хлеб-соль да за ласку, – поклонился он Горне.

   Горна и Летовка ответили на его благодарность так же традиционным поклоном, и Гаор пошёл к машине.

   Управляющего не было, и машину окружало плотное кольцо ребятишек.

   – Меня, меня, – наперебой закричали они, увидев Гаора, – Дяденька, меня прокати, её в тот раз катал, мой черёд!

   Гаор рассмеялся и открыл дверцу. Запихав на переднее сиденье пятерых подвернувшихся под руку, он сел за руль и медленно стронул машину. Медленно, что позволяло остальным бежать ну почти вровень, он провёз малышей по главной и единственной улице посёлка и высадил у выгона. Выкрикивая на бегу благодарность, они побежали обратно, а он проехал через выгон под внимательными взглядами коров – особенно вдумчиво смотрел на него бык – и прибавил скорость.

   "Вот чертова скотина", – подумал он о коровах, выруливая на шоссе. С коровами у него отношения не сложились. Ещё в первую неделю жизни у нового хозяина, где-то на третий или четвёртый день его послали доить коров. Какая-то там нестыковка вышла, ну и... Он уже знал, что здесь все работают всё, а что приказы надо выполнять и через "не могу", и через "не умею", он ещё в училище усвоил. И потому пошёл в коровник, правда, честно предупредив Старшую Мать, что в жизни этим не занимался.

   – Иди, иди, – напутствовала она его, – чтоб мужик да за титьки держаться не умел. Нечего придуриваться.

   О результатах он вспоминать не любил, хотя обошлось без порки, и смеху было много, сам потом смеялся, но уж больно в неприглядном свете он показался тогда.

   – Двенадцать тыщ отдали! – кричала Старшая Мать, – а он корову подоить не могёт!

   Вокруг хохотали сбежавшиеся на крик мужики, а он пытался оправдаться, что за титьки-то он держался, конечно, и не раз, так баб же он не доил. Тут начались такие комментарии, что он и сам захохотал. На шум пришёл хозяин, тоже посмеялся и, к его удивлению, заступился за него.

   – Не шуми, Нянька. Он для другого куплен.

   Как говорили матери у Сторрама: обошлось и ладноть, но к коровам неприязнь у него осталась. У них к нему тоже. Потом ему объяснили, что коровы не любят запахов бензина и машинного масла, а он ими пропах, как скажи, в них купается, вот коровы и бесятся, как зачуют его. Ну, он и подходить к ним не будет. А заодно и узнал, за сколько его у Сторрама откупили. Что ж, двенадцать тысяч – это сумма, за такие деньги хозяин тебя поберегёт. Если тому, конечно, какая вожжа под хвост не попадёт. Как в тот раз...

   ...С Джаддом они то и дело сцеплялись. Любимые слова аггра "Ты воевать, ты победить, ты раб" доводили его до бешенства. А Джадд не упускал случая высказаться. Он старался сдерживаться, тем более что сталкивались они лицом к лицу только за столом. А так, он в гараже, Джадд в своем сарайчике, где шил и чинил всему дому обувь, ремни и вообще всякую кожаную мелочовку. Но когда возникали какие-то общие работы по саду или огороду, то на работу выходили все, и тут хочешь не хочешь, а окажешься или рядом, или лицом к лицу. Дважды их растаскивали остальные мужчины, не допуская до серьёзной драки. А тут... он шёл через двор в гараж, Джадд нёс на кухню зашитые ботинки Лутошки. Кто что сказал первым, он сам теперь не мог вспомнить, но слово за слово, и Джадд запустил в него ботинками. Он увернулся и выкрикнул одно из немногих известных ему аггрских ругательств. Смысла его он не понимал – вообще его познания в аггрском ограничивались разговорником для первичного допроса пленных, а ругательства он узнал в окопах на Малом Поле, где нейтральная полоса сужалась и солдаты обеих армий развлекались, переругиваясь на своих языках – но запомнившееся ругательство было очень крепким. На Малом Поле после него начиналась стрельба, а здесь аггр кинулся на него, и они сцепились уже всерьёз, покатившись по земле в смертной схватке, где уже нужно не победить, а убить, и не противника, а врага.

   Потом ему рассказывали, как они катались по земле, пытаясь задушить друг друга, хрипя и рыча по-звериному, и никто даже подступиться не решался, и кабы хозяин не прибежал, то они бы точно поубивали друг друга. А хозяин даже не водой их стал разливать, а схватил огнетушитель, грохнул его об землю и пеной им в морды залепил.

   Это он помнил хорошо. Ударившую ему в лицо твердую и нестерпимо противную струю, которая оторвала его от аггра и отбросила к стене. Он сразу свернулся клубком, подтянув ноги к подбородку и закрыв руками голову. Бросив опустевший огнетушитель, хозяин заорал на них.

   – Вста-ать! Смирно!

   К его удивлению, аггр выполнил эти приказы с той же, что и он, скоростью и таким же старанием. "Ну да, – тут же сообразил он, – пленный, значит, служил".

   Тяжело дыша, хозяин оглядел их бешеными глазами, выругался крепким фронтовым загибом и тут же, опять к его удивлению, по-аггрски. Вокруг, но на почтительном удалении, столпились остальные.

   – Так, – наконец перевёл хозяин дыхание. – В поруб, оба!

   Что это такое, он не знал, хотя слово звучало вполне по-нашенски. Кто-то из женщин охнул, и он понял, что наказание серьёзно.

   – Вперё-ёд! – заорал хозяин, – бего-ом... марш!

   В указанном направлении был огород и стоящий на отшибе маленький сарай, который он первоначально принял за запасное отхожее место, и уже решил, что их заставят чистить выгребную яму, что неприятно, даже позорно, но не смертельно. Но сарай оказался порубом или подземной тюрьмой. Вернее, глубокой, в два человеческих роста ямой, выложенной изнутри бревенчатым срубом, с земляным полом, ещё одной ямкой в углу вместо параши и решетчатой крышкой. Размер ямы позволял лечь по диагонали. Хозяин откинул крышку, велел им раздеться, потом разрешил одеться, оставив каждому только рубашку и штаны. Ну, на аггре больше ничего и не было, это он был в белье и сапогах, так что их, как он мрачно подумал, уравняли.

   – Разглядел? – спросил хозяин, дав ему постоять на краю ямы. – Пошёл вниз.

   Он замешкался и тут же получил сильный удар в спину, от которого не так спрыгнул, как упал вниз. Мгновением позже на него упал Джадд, хозяин захлопнул крышку и лязгнул ключом в замке.

   – Сколько сидеть, хозяин? – успел он крикнуть.

   И услышал.

   – Пока не выпущу.

   Стоя на дне ямы, они услышали, как хозяин вышел и запер снаружи дверь сарая. Какое-то время они стояли молча, словно не могли осознать до конца случившееся. Полной темноты не было: сарай достаточно щелястый, и когда глаза привыкли к сумраку, он смог оглядеться. Училищный карцер был, пожалуй, попросторнее, не говоря об одиночке для первичной обработки. Агрр стоял, прижавшись к бревенчатой стене, и так же зорко наблюдал за ним. Продолжать драку почему-то не хотелось. К тому же он успел оценить силу и вёрткость противника, а в тесном пространстве поруба наиболее вероятным исходом была смерть обоих.