Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 93 страниц)

   Но Седой понял его.

   – Нет ничего тайного, что бы не стало явным, понимаешь? Он просто решил рассказать правду, а что дальше... для нас, не думаю, что изменится что-то, а вот для, – он помимо воли зло улыбнулся, – вот для Крайнтира Таррогайна изменится многое, если не всё.

   – Слышь, Седой, – Чеграшу явно пришла в голову новая мысль, – а ему, ну за подлость его, могут клеймо шлёпнуть?

   Парни сразу оживились и стали яростно обсуждать, что за такое точка точно положена и что они с этим гадом сделают, если он в их казарму попадёт.

   – Размечтались, – нарочито строго прервал их Седой.

   – А чо, Седой, по справедливости ежели... – попытался заспорить Зима.

   – Заткнись, – рявкнул вдруг Чалый, – по справедливости знашь, чего бы надо... ну так и заткнись.

   Их спор прервал лязг замка.

   – Атас, – шепнул Чеграш, и они все повернулись к двери.

   Вошёл Главный конструктор. Оглядел их, стоявших у станка, и подошёл к столу. Седой быстро прошёл к стеллажу, взял папку и положил её на стол перед Главным. Тот молча кивнул. Наступила тишина. Никто не решался начать разговор первым.

   – Вы... – Главный откашлялся, будто у него запершило в горле. – Вы ознакомились?

   – Да, господин Главный конструктор, – спокойно ответил Седой.

   Парни молча кивнули. Они тоже подошли к столу, но остановились в шаге и за спиной Седого. Главный поднял голову и твёрдо посмотрел в глаза Седому. Тот так же твёрдо встретил его взгляд.

   – Как вы выдержали это? – тихо спросил Главный.

   Седой молча пожал плечами.

   – Что я могу для вас сделать?

   – Нужен форзейлианский аналог изделия, – начал перечислять Седой, – их последняя техническая литература, участие в полевых испытаниях...

   – Нет, – прервал его Главный, – лично для вас?

   – Для нас, господин главный конструктор...

   Слова Седого прозвучали не так вопросом, как вежливым уточнением. Главный заново оглядел стоящих за Седым парней и... улыбнулся.

   – Вы упрямы, – произнёс он тоном одобрения. – Хорошо. Для вас и вашей бригады? Скажем, по условиям содержания, например, отдельный жилой блок вместо общей казармы?

   – Одиночное заключение, господин Главный конструктор? – чуть более подчеркнуто для обычного вопроса удивился Седой.

   – Да, логично, – явно вынужденно согласился Главный.

   Видимо, эта идея ему очень нравилась, но настаивать на ней он не стал. Но Седой и раньше замечал, что Главный умеет не просто соглашаться с чужим, но и отказываться от своего.

   – Тогда что?

   Не оглядываясь, Седой чувствовал напряжение парней. Да, надо ловить момент.

   – Комплект учебников за среднюю школу.

   – Что?! – изумился Главный. – Это-то вам зачем? – и, тут же сообразив, кивнул. – Я понял. Хорошо, азбука и арифметика.

   – Нет, за последние три класса.

   – Значит, основу вы сделали, – понимающе кивнул Главный, – что ж, вполне логично и даже интересно. Но здесь, не в казарме, раз вы остаётесь в общем помещении.

   – Разумеется, – кивнул Седой. – Спасибо, господин главный конструктор.

   – И это всё? – Главный удивлённо пожал плечами, снова оглядел их, уже всех вместе, своим обычным всё видящим и запоминающим взглядом и принял решение. – Остальное я решу сам. Завтра в одиннадцать ваше мнение об изделии, подготовьте краткую записку.

   Седой молча наклонил голову. Главный взял папку, кивком попрощался со всеми и вышел. Когда за ним закрылась дверь, парни шумно перевели дыхание.

   – Седой, чо ж теперь будет? – спросил за всех Чеграш.

   – Учиться будете, – весело ответил Седой, – на законных основаниях.

   – Это, конечно, здорово, – кивнул Чалый, – а чего ты себе сигарет не попросил?

   Седой улыбнулся.

   – Когда хапаешь всё сразу, рискуешь остаться ни с чем.

   Парни негромко засмеялись.

   – Седой, а чего ты от жилья отдельного отказался? – спросил Зима.

   – Ну, ты и чуня, – возмутился Чеграш, – нас бы и заперли в отдельную камеру с парашей и раковиной.

   – Хрен бы ты тогда к Малке бегал, – подхватил Чалый.

   – И мы к остальным, – очень серьёзно закончил Гиря.

   И парни дружно заржали, зажимая себе рты, чтобы не вышло слишком громко. Седой тоже рассмеялся и тут же стал серьёзным.

   – Ну, успокоились, жеребчики? Про записку слышали? Давайте готовить, пока время есть.

   Парни кивнули.

   – Фуфло это, – высказался Чалый, – не будет фурычить.

   Седой выудил из развала на столе чистый лист бумаги.

   – Садись и пиши соображения по своему узлу. Остальные то же самое.

   – А ты?

   – А у меня общие соображения. Давайте, шабаш скоро, нужен задел на завтра.

   Они расселись вокруг стола, наступило сосредоточенное молчание.

   – Писать, как думаю? – спросил, не поднимая головы, Чалый.

   – Да. Потом сведём воедино и отредактируем, – ответил Седой.

   Он и раньше заставлял их участвовать в подготовке мнений и записок, но впервые был уверен, что их участие можно не прятать. Афишировать, конечно, не нужно, но парни получат возможность учиться, за одно это спасибо рыжему бастарду, журналюге, а увидеть Крайнтира с клеймом на лбу и в ошейнике... нет, он этого даже врагу, даже такому не желает. Мёртвых это не воскресит, ни с него, ни с парней ошейников не снимет, но и того, что этот дурак получил, тоже вполне достаточно. А теперь всё лишнее побоку, ты не беллетрист, записка должна быть краткой. И предельно ясной.

   Записка была вчерне готова, когда зазвенел звонок и надзиратель грохнул дубинкой по двери с криком:

   – На выход, волосатики!

   Седой оглядел мастерскую. Станки... выключены, рубильник... выключен, чертежи и бумаги... убраны на стеллаж, кульман... пуст, тетради парней... не видны. Всё в порядке. И пошёл к выходу, как старший бригады он выходил первым.

   Обыск на выходе, они выстраиваются в коридоре вдоль стены, надзиратель с лязгом захлопывает дверь их мастерской и вешает на замок пломбу.

   – Валите, лохмачи.

   По коридору, мимо уже закрытых и опечатанных дверей – свободные уходят на период раньше, чтобы не сталкиваться даже случайно с рабами – они прошли к лестнице, по которой спускались в рабскую казарму. У входа их снова обыскали, дверь за ними закрыли и опечатали. Здесь надзирателей и охраны уже нет, теперь только ещё один обыск внизу, у входа в их подвал, и уже можно громко разговаривать и перекликнуться со спускающимися со своих этажей остальными. Чугунная по старинке лестница – эту часть комплекса, похоже, лет двести не реконструировали – гудит от множества голосов и топота грубых ботинок. На очищенных от рабов этажах гасят свет, и сумрак спускается сверху вниз по лестничному коробу.

   Нижний холл, где уже ночная смена надзирателей пересчитывает и обыскивает возвращающиеся бригады.

   – Мастерская номер пятнадцать. Пятеро в наличии, господин старший надзиратель, – рапортует Седой.

   – Мастерская номер пятнадцать, пятеро по списку, пятеро в наличии, – отмечает в регистрационном журнале время их возвращения старший ночной смены надзирателей. – На обыск становись.

   Они встают в ряд у стены, руки с растопыренными пальцами на стену, ноги расставлены. Два надзирателя быстро обыскивают их, охлопывая карманы и прочие места, куда можно что-то спрятать.

   – Всё, валите.

   Мимо закрытой двери надзирательской они вошли в коридор рабской казармы. До отбоя дверные решётки камер отодвинуты, шум, беготня, толкотня в уборных и умывалках, крики и смех... Седой вдруг с удивлением почувствовал, что смотрит и ощущает, как в первый раз, как... заново.

   – Седой, ты чо?

   – Ничего, – вздрогнул он, – всё в порядке.

   Снять и повесить комбинезон, сбросить тяжёлые ботинки, умыться и налегке, босиком – по-домашнему, усмехнулся Седой – в столовую, на ужин. Неизменные каша, хлеб и чай. Вкус неважен, было бы сытно. Щедро пересыпанная руганью и поселковыми словами речь, смачное чавканье... его все это уже давно не коробит, а мысль, что до конца его дней ему ничего другого не светит... ещё в тот, первый год его рабства он заставил себя не смириться, нет, а принять как вводную, как условие задачи, которую надо решить. Задача – выжить, сохранить себя как живой организм и как личность, не сойти с ума, не опуститься до подлости, остаться человеком и не превратиться в существо, а условия... обыски, ругань надзирателей, примитивная на грани голода еда, да мало ли ещё... Пока он с этой задачей справлялся, справится и дальше. Справился же тот парень.

   Но за всеми этими мыслями Седой участвовал в общем разговоре, смеялся общим шуткам, отвечал на чьи-то вопросы, то есть жил, отдыхал после рабочей смены. А парни – молодцы: ни словом о сегодняшнем никому не обмолвились. Этого, и в самом деле, остальным знать незачем. Никого это не касается, не должно коснуться. Он один из них, старший бригады в пять человек и ничем другим выделяться не хочет. Потому что это помешает решению главной задачи: выжить не за счёт других, выжить человеком.

   После ужина недолгое время отдыха, личного, как написано в армейских уставах, времени. Покурить в умывалке, поговорить с кем-то ещё, кроме членов своей бригады, договориться с кем-нибудь из женщин, чтобы взяли зашить порвавшуюся рубашку, да мало ли дел скапливается к вечеру... Хотя бы просто полежать на койке не потому, что уже дан отбой и за хождение могут избить, а потому, что ты сам так захотел.

   – Седой, слышь...

   – Чего тебе?

   – У тебя сигареты лишней нету?

   Седой усмехнулся, разглядывая смущённое лицо парнишки из литейного цеха.

   – Сигареты лишними не бывают. Выдача была позавчера. Скурить ты не мог успеть.

   Мгновенно собравшиеся слушатели заржали.

   – Так куда дел?

   Немедленно посыпались предположения.

   – Девок охмурял.

   – Долги раздал.

   – В унитаз спустил.

   – А это-то зачем? – удивился Седой.

   – А по дурости! – старший литейной бригады влепил парнишке лёгкий подзатыльник. – Перетерпи, чуня, а то будешь век в долгах ходить.

   Парнишка шмыгнул носом и, не посмев спорить, отошёл.

   В центральном проходе между двухъярусными койками Чалый мерился силой с Губачом из бригады грузчиков с первого рабочего двора. Встав спина к спине, они сцепились локтями и теперь пытались пересилить друг друга, нагнуться и поднять противника на себе. Вокруг азартно спорили на фишки, сигареты и пайковый хлеб.

   Чеграш уломал всё-таки девчонку с третьего конвейера, и теперь они барахтались на его койке, накрывшись с головой одеялом. Зима и Гиря увлечённо играли в чёт-нечёт с приятелями из второго сборочного .

   Нет, никакие удовольствия отдельного жилого блока не стоят этого: свободного человеческого общения, возможности побыть среди своих. Так что его отказ был правилен.

   Седой взял сигареты из тумбочки и пошёл курить. "А ведь Крайнтир с его глупыми амбициями, неумением ладить с людьми, подчёркнутым высокомерием не то что месяца, недели бы не продержался в рабской камере – весело подумал Седой, вставая в общий круг курильщиков – придавили бы ночью, или ещё как". На заводе много возможностей для случайной, но тщательно подготовленной смерти.

   Когда он вернулся в спальню, девчонки уже не было, а Чеграш голышом лежал поверх одеяла, отдыхая. Зима и Гиря сосредоточенно делили свой выигрыш. Чалого не было.

   – К своей пошёл, – сказал Чеграш Седому, когда тот убирал сигареты в тумбочку и раздевался.

   Седой кивнул.

   – Вставай, в душ пойдём, чтоб до отбоя успеть.

   – Ага, – Чеграш рывком соскочил с койки, – парни, айда.

   – Идём.

   Ежедневный душ, если позволяли условия, был тем немногим из прежней жизни, что Седой упорно сохранял. И парни, подражавшие ему во всём, переняли и эту его привычку. Остальные мылись кто раз в неделю, кто чуть чаще, но каждый день только их пятёрка. Поэтому двадцати рожков в душевой на сто человек в принципе хватало.

   Они уже заканчивали мыться, когда в душевую влетел Чалый. Его встретили гоготом, шутками и подначками. Чалый сильно взматерел за последний год и сквозь решётку пролезать, как раньше, не мог. Чеграш ещё мог, но с натугой. Поэтому все свои проблемы с девчонками они решали после ужина или откладывали на выходной. Гиря всегда был увесистым и широким, но умел уладить так, что лазили к нему. И только Зима, самый молодой, почти каждую ночь, если, конечно, надзиратели были не сволочи и сами дрыхли, после отбоя отправлялся гулять по спальням.

   К утру Седой окончательно убедил себя, что никаких изменений в его жизни и жизни парней не будет. Вернее, если Главный сдержит олово и выполнит обещанное, изменения будут, но не концептуальные. Так... как, скажем, если вместо гречневой каши станут давать рисовую или выдадут комбинезоны другого цвета.

   Подъем, умывание, заправка коек, завтрак. И по бригадам и цехам выход в холл на пересчёт и обыск. Всё как всегда.

   – Мастерская номер пятнадцать. Пятеро.

   – На обыск, лохмачи.

   Всё обычно, всё как всегда.

   – Валите, волосатики.

   Снова гудят под ногами чугунные ступеньки, вспыхивает на этажах свет, лязгают, отпираясь решётки.

   Обыск у входа на этаж. Пустой коридор с закрытыми дверями: свободные начинают на период позже.

   Зевающий надзиратель уже ждёт их.

   – Становитесь, обалдуи.

   Обыск, проверка и вскрытие пломбы, открывается дверь.

   – Заползайте, мать вашу...

   Идущий последним Зима получает пинок сапогом пониже спины и влетает в мастерскую едва не падая, что приводит надзирателя в хорошее настроение. Он радостно ржёт и запирает за ними дверь, не попытавшись войти и ударить ещё кого-то, что у этой сволочи бывает частенько.

   Седой встряхнул головой и оглядел их мастерскую.

   – Так, парни, я сейчас перепишу записку, а вы заканчивайте модель. Чтобы было что к записке приложить.

   – Ясно, Седой.

   – Гиря, давай.

   – Чеграш, мне лист а-пять достань.

   – Держи.

   Парни споро разобрали чертежи и незаконченные детали и разошлись по станкам. Кто что должен делать, они знали и в мелочной опеке не нуждались.

   Седой взял чистые листы и сел за стол. Итак, если сказано в одиннадцать, то всё должно быть готово самое позднее к десяти. А лучше бы к девяти, к обычному времени появления на заводе Главного. Тот вполне мог, не заходя в свой кабинет, отправиться в обход по цехам и мастерским.

   И когда в девять с небольшим надзиратель отпер их дверь, Седой удовлетворённо улыбнулся: успели! Но вместо Главного перед раскрытой дверью стояла тележка с большой картонной коробкой. Надзиратель проверил печать и кивнул им.

   – Забирайте.

   Чалый и Чеграш втащили коробку в мастерскую, дверь захлопнулась, и было слышно, как грузчики бодро уволокли опустевшую тележку.

   – И чо это, Седой?

   Седой тоже осмотрел пломбу, пришлёпнувшую листок с краткой и предельно вразумительной надписью "В N15" и подписью главного конструктора.

   – Вскрываем, парни, – весело сказал Седой.

   Неужели обещанное? Образцы форзейлианского оружия, их литература... Ну, тогда дело совсем по-другому пойдёт! Живём, парни!

   Но он ошибся. Да, обещанное, но... Не совсем то. Литература, но комплект учебников для средней школы, как и просил, за последние три класса. Пачка тетрадей в клеточку и в линейку. Толстая пачка чертёжной бумаги, а к ней маленькая учебная чертёжная доска. Набор линеек, угольников, транспортиров и старая, потёртая, но с полным набором готовальня. Коробка чертёжных карандашей, шесть ручек и большой пузырёк чернил, ластики, коробка с цветными карандашами... Стол уже завален, а содержимое коробки всё не кончается. И в довершение всего, чтобы уж наповал – усмехнулся Седой – кофеварка, три жестяные банки с кофе, сахаром и сухими сливками и – с ума сойти! – маленький радиоприёмник.

   – И это чо ж такое будет? – потрясённо выдохнул Чалый, оглядывая громоздившиеся на столе невиданные вещи.

   – Жить будем! – весело ответил Седой. – Давайте, парни, надо разобрать, уложить и пристроить. Да, переноски у нас есть?

   – Надо? Сделаем, – ухмыльнулся Зима.

   На разборку, укладку и прочее ушло не меньше периода. К тому же Чалый раскрыл учебник по алгебре... и чтобы он от него оторвался и начал понимать окружающее, пришлось не просто отобрать учебник, а ещё уши натереть, как пьяному.

   – Седой, а это зачем?

   – Это радио, я рассказывал вам.

   – Помним.

   – И чо? Слушать будем?

   – А рази можно?

   – Раз нам дали, значит, можно и будем.

   Седой включил приёмник, и мастерскую заполнила музыка. "Героическая симфония"?! Да, она. Великий Огонь, сколько лет он не слышал музыки? Такой музыки. Нет, надо потише, чтобы не услышал надзиратель. Парни оторопело смотрели на него, явно ничего не понимая.

   – И чо это такое? – спросил Чеграш, когда отгремели трубы и литавры финала.

   – Это... – Седой сглотнул стоящий в горле комок, – это симфония, парни.

   – Даа? – Чеграш как-то неуверенно улыбнулся. – И чо? Это... хорошо?

   "Ну да, – понял Седой, – парни никогда не слышали музыки, настоящей музыки". Он и не рассказывал им о ней, потому что музыку невозможно пересказать.

   – Ладно, делаем так, парни, здесь слушаем, а что непонятно, я вам потом рассказываю.

   Парни заметно повеселели и закивали.

   Кофеварка их заинтересовала и понравилась куда больше. Правда, сам кофе не очень.

   – Положите ещё сахара и сливок. И размешайте, как следует.

   В таком варианте кофе понравился.

   – А чо?

   – Ничего.

   – Вкусно.

   – И в мозгах светлеет.

   – Его для этого пьют, да, Седой?

   – Ну, чтоб мозги работали?

   – Да, – Седой, смакуя, казалось, напрочь навсегда забытый вкус, допил свою чашку. Ну, ничего не забыл Главный, даже стопку маленьких пластиковых чашек с ложечками, стандартный пакет на полудюжину. – С ними поаккуратнее, парни, они хрупкие.

   – Ну да, поломаем, новых не выдадут, – рассудительно сказал Чалый. – Давай, Зима, у тебя руки ловкие, их ты мыть будешь.

   Зима не стал спорить, собрал чашки и ложечки и ушел в крохотную, примыкающую к мастерской уборную, где, кроме унитаза, была ещё и раковина с холодной и горячей водой.

   – А чо, Седой, это ж не пайковое, выпьем когда, больше не выдадут?

   – Думаю, нет, – вздохнул Седой.

   Отвыкшее от кофе сердце часто билось о рёбра. Седой потёр грудь, успокаивая его, и стал распоряжаться.

   – Давайте, парни, так составьте, чтоб не на виду было.

   – На всякий случай, – понимающе кивнул Гиря.

   – А то мало ли какая сволочь заглянет, – согласился Чеграш. – И давайте, модель-то до ума довести надо.

   – Как ты её доведёшь, если она не фурычит? – возмутился Чалый.

   – Вот и соберите, все нестыковки цветом пометьте, – сказал Седой, – каждый своим, Зима, маркёры достань. И, – он озорно улыбнулся, – каждый о своём докладывать будет. Поняли?

   Парни не очень уверенно кивнули.

   – А он будет нас слушать-то? – спросил Гиря.

   Седой пожал плечами.

   – Если не захочет, доложу я. Но вы должны быть готовы.

   Парни кивнули и взялись за работу. Радио негромко рассказывало о прогнозе погоды на ближайший месяц. Слушали с интересом, но большинство названий явно ничего не говорило парням. "Ничего", – улыбнулся Седой: учебник географии с атласом теперь есть. Так что... будут знать.

   Ровно в одиннадцать – по радио передавали сигнал точного времени – лязгнул замок. Зима, ловко метнувшись к стеллажу, выключил радио. Парни, мгновенно сообразив, подбежали к нему и выстроились в ряд, загородив собой ту часть стеллажа, где лежали учебники и стояли кофеварка и приёмник.

   Главный конструктор от порога окинул их мастерскую быстрым внимательным взглядом и подошёл к столу, на котором лежали аккуратно переписанная Седым записка и разукрашенная в четыре цвета модель. Модель явно заинтересовала его больше текста.

   – Зачем такая радуга?

   Седой кивком подозвал парней к столу.

   – Красный чей цвет? – спокойно, будто сам не присваивал им эти цвета, спросил он.

   – М-мой, – поперхнувшись, ответил Чалый.

   – Говори.

   Главный конструктор изумлённо уставился на рослого, светловолосого и светлоглазого парня с уже вполне оформившимися светло-золотистой бородкой и усами.

   – Слушаю, – несколько растерянно сказал Главный.

   Чалый набрал полную грудь воздуха и выпалил.

   – Фурычить не будет, господин Главный. Сталь не та. На третьем спуске пружину поведёт или порвёт. Надёжности нету.

   – Где спецификация? – резко спросил Главный.

   – Держи, – шепнул Гиря, подсовывая Чалому нужный лист.

   Но Главный услышал и несколько раздражённо приказал.

   – Все чертежи на стол, и садитесь, нечего столбами стоять.

   Седой, скрывая улыбку, наклонил голову.

   Табуреток было всего пять. Одну занял Главный, другую Седой, парни с удивительной даже для Седого ловкостью разместились вчетвером на трёх оставшихся. И разговор пошёл уже всерьёз. Первое время Главный невольно морщился на вырывавшиеся у парней неправильности, но смысла сказанного при этом не терял. Парни неожиданно быстро успокоились и говорили бойко и по делу. Главный не возражал, задавая вопросы так, чтобы проблемы, можно ли спорить с господином, не возникло. Седой говорил последним, подводя итоги. Его Главный выслушал, не перебивая и не задавая вопросов.

   – Всё понятно, – кивнул Главный, когда Седой закончил. – Разметьте в записке соответствующие цвета.

   Седой подвинул свои листы парням, и те, передавая их друг другу, стали чиркать маркерами. Глядя на них, Главный негромко распорядился.

   – Черновики в измельчитель. Занимайтесь пока теорией.

   Их глаза на мгновение встретились, и Седой мог бы поклясться, что Главный подмигнул ему. Ну что ж, примем как вводную.

   – Да, господин Главный конструктор.

   – Когда кончатся запасы, скажете мне.

   Главный не уточнил, о каких запасах идёт речь, но Седой, ни о чём не спрашивая – зачем, ещё услышишь не то, что хотелось бы – повторил положенную формулировку.

   – Да, господин Главный конструктор.

   Когда парни закончили возиться с листами, Главный ещё раз просмотрел записку, забрал её и модель и уже у двери вдруг резко обернулся к Седому.

   – Много я не могу, но ни вас, ни кого-то из вашей бригады больше не продадут. Гарантирую.

   И ушёл. Когда за ним защёлкнулась дверь и они остались одни, Седой молча сгрёб в охапку и прижал к себе всю четвёрку.

   – Молодцы, какие же вы молодцы, – шептал он, сглатывая неудержимо набегающие слёзы.

   Парни тоже растроганно захлюпали носами, но больше из-за пережитого страха. Всё-таки они впервые вот так говорили со свободным, да ещё таким – не хозяин, но все знают, что от него всё зависит, все надзиратели перед ним навытяжку встают, а они-то...

   – И чо теперь будет? – первым пришёл в себя Чеграш.

   – Слышали же. Будем заниматься теорией.

   – Это учиться?

   – Ну да. Пока не получим нового задания.

   – А что не продадут нас...

   – Седой, взаправду, что ль?

   Парни с надеждой смотрели на него. Ведь нет большего страха для раба, чем торги, на которых теряешь всех своих сразу и навсегда. Седой пожал плечами.

   – Пока он здесь главный, думаю, так и будем вместе. А дальше...

   – Загад не бывает богат, – со вздохом согласился Чалый.

   Седой взъерошил ему волосы на затылке и с весёлой строгостью сказал.

   – А теперь за учёбу. Хватит бездельничать.

   – Ага, Седой.

   – Щас уберём всё.

   – Седой, чертежи тоже в измельчитель? – засуетились парни.

   Пока они убирали со стола, Седой быстро просмотрел учебники. Да, насколько он помнит, комплект полный. Ну, по физике и математике парни уже на уровне седьмого, а то и восьмого классов, а в отдельных темах и на университетском уровне. Но всё это бессистемно, фрагментарно и в основе практика. Так что всё равно начнем с шестого класса. Как раз начала алгебры и геометрии. А остальное... ладно, пусть читают и пересказывают, а он, по мере возможностей и памяти, объяснит.

   – Седой, мы готовы.

   Седой обернулся к ним.

   – Идите сюда. Так, каждому по тетрадке, в клеточку, в линейку, по ручке берите и за стол. Тетради надпишите.

   – Пометить? – спросил Чалый.

   – Нет, надписывайте. Здесь имя, а здесь предмет. В клеточку где, пишите "математика", а в линейку "язык".

   С именами вышла заминка. Ну, Зима и Гиря – это просто, Чалый тоже сообразили как, а Чеграш – слово-то нашенское, как его по-ихнему написать? Не сразу, но справились и с этим. Седой оглядел сидящих за столом с раскрытыми тетрадями парней и, улыбнувшись, взял со стеллажа учебник дуггурского языка.

   – С этого и начнём. Чтобы вы всё понимали, и чтобы вас всегда поняли.

* * *

   Мартовская дорога, когда днём тает, а ночью подмораживает, не самое большое удовольствие. Но Гаор вёл фургон, весело насвистывая и улыбаясь. Всё у него хорошо, всё тип-топ. Работа по душе, хозяин не сволочь, все его закидоны сошли ему с рук, и... и статья про «серого коршуна» почти готова. А в одном из посёлков его поставили на постой к настоящей бывальщице, и он всю ночь не спал, слушая её с раскрытым ртом и старательно запоминая. А самое главное – она ему сказала, кто в каком посёлке старины сказывает, и он теперь, если, конечно, с руки выходит, то сам к таким на ночлег просится. И слушает.

   С ума сойти, сколько таится по поселковым избам. Дамхар-то, оказывается, когда-то по-другому звался, и жили только полешане, это сейчас намешалось. А Валса – этоВолосава река, земля волохов, по ней они и прозывались, а за ней было Дикое поле, где жили уже не склавины, а другие, а имена их Валса унесла, сгинули. А Вергер – этоВертоград – кремень-город – склавинская крепость. Кремень – потому что из камня была сложена, и кабы не предатель, проведший врагов подземным ходом за стены, то не взяли бы её, и остались бы склавины свободными, а так... А Малое поле – Малкино, что великий склавинский князь своей младшей дочери в наследное дал, а она чужогополюбила и отдала ему и себя, и землю... А это он только по верхам чуть задел, что ж там, в глубине? Была б его воля, поселился бы он в каком-нибудь посёлке у такойбывальщицы или волхвицы – были и такие, рассказывали ему о них, получалось, что они вроде храмовниц – делал им всякую мужскую работу по дому и хозяйству и слушал бы, запоминал. Но... воли-то как раз у него и нет.

   А мир не рабов, нет, рабство – это так, поверху, это где они с голозадыми, дуггурами соприкасаются, а нутряной, подлинный мир склавинов поворачивался к нему то одной, то другой стороной, медленно, по кускам открывая себя. Он-то думал, что у Сторрама ещё всё узнал, а оказалось, что там были остатки, сбережённые кусочки исконного. И здесь всего нельзя, но если хозяин или управляющий не сволочь, то можно многое...

   ...В новогоднюю ночь гуляли чуть ли не до рассвета. Мужики только-только праздничное сняли, прилечь не успели, как уже время коров кормить да поить, доить и убирать. Скотина – она праздников не признает. У него в гараже работы не было, и он пошёл с остальными. Не доить, конечно, тут ему одного опыта хватило, но навоз выгребать, сено и воду таскать и задавать, бидоны с молоком на место укатывать – коровы-то все дойные, не поселковые – это всё ему под силу.

   Почему-то даже спать не хотелось, весёлая хмельная сила переполняла его, хоть и выпил-то всего ничего, ему стакашек, в самом деле, как слону дробина, интересно, а откуда Тумак знает это присловье? И он работал, как и остальные, в охотку, весело, с хохотом и подначками.

   Управившись с утренними делами, сели завтракать молоком и кашей. От ночного пиршества не то что крошки, объедков не осталось, всё подмели подчистую. И то ведь, когда ещё придется такого попробовать. Не балуют нас матери, ох не балуют. А за завтраком, к его удивлению, говорили не о вчерашнем веселье и разгуле, а о предстоящем. Но намёками, с оговорками, да как-то оно ещё получится. Ну, хозяева в храм поедут, а если малых своих дома оставят, то и Куконе оставаться, куда нянька от детей денется, и либо Милуше, либо Белёне на подмогу ей оставаться, да если ещё Рыжего за руль дёрнут, то совсем обидно будет.

   Но обошлось. Хозяин сел за руль сам, детей всех взял с собой, да ещё обмолвился, что из храма поедет к какому-то знакомцу своему, сыном похвастаться и дочек на какой-то там детский праздник, и, словом, до темноты их не будет. Так что... короток день, да весь наш!

   И как только за хозяйской машиной закрылись ворота, закипели сборы. Как все, он оделся на выход, но без парада. Теляга, кирзачи, каскетка, но волосы, усы и бороду расчесал. Тоже как все.

   – Верхонки возьми, – протянула ему Большуха кожаные рукавицы.

   Вязаные варежки, она ему, как снег выпал, дала, но он попросил заменить на перчатки, в варежках работать неудобно. Перчаток не нашлось, но чиниться в рейсах ему было не нужно, в кабине тепло, так что обходился. А это, значит, как он понял слово, верхние, поверх варежек, потому и большие.

   – У нас их голицами зовут, – вздохнул Тумак.

   Хоть и совсем мальцом, ещё в детском ошейнике его в Дамхар привезли, а помнил родные места и тосковал по ним. Откуда он родом, Гаор понимал плохо. Названий посёлков на картах не было, только номера, а как звался ближайший к посёлку город, Тумак не знал. Только и узнал Гаор, что Черноборье, откуда вёл свой род его названный брат, место криушское, известное, и что у Тумака там по матке родня была. Но так или иначе родством сочлись, и, опять же к удивлению Гаора, Тумак вполне серьёзно счел егокриушанином, хоть и принятым, а своим.

   – Ты и по обличью на них смахиваешь, – сказал Тумак, – вот только рыжий ты чего?

   И Гаор нехотя признался. Что, как ему сказали, мать его из курешан, дескать, там рыжих много было.

   – Слыхал я об этом, – кивнул слушавший их разговор Сизарь, болтали, отдыхая в предбаннике. – Видно, так оно и есть.

   А Чубарь как припечатал.

   – На доброй земле и злое семя хороший росток даёт.

   Всё это Гаор вспоминал, пробираясь вместе со всеми через заснеженный сад и огород к картофельному полю и дальше, мимо чужих выгонов в лес, куда летом Трёпка с Малушей бегали за ягодами, а сам он ни разу не был. Всё в рейсах, а между рейсами с подворья днём выйти некогда, а ночью и незачем, да и не ровён час на патруль наскочишь, а ты без карточки, ну и пристрелят на месте, у них это по-быстрому. Про полицейские патрули, которые шарят по дорогам, а то и по другим местам, и если далеко от дома и без карточки, то и днём кранты, а уж ночью сразу на месте, девку могут ещё снасильничать и отпустить, а мужика или парня кончают без разговоров, он ещё в посёлках наслушался. Его самого, правда, ни разу не прищучивали, даже на ночёвках в лесу, но может, это потому, что в глушь забирался и располагался по-фронтовому, с оглядкой.

   За этими разговорами и рассказами – шли без особой опаски, но и, как он заметил, не гомоня и не горланя – добрались до леса, а в лесу по узким тропкам, а где и сами протаптывая дорогу в сугробах между деревьями, вышли к котловине. Пруду или озеру – догадался Гаор.