Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 93 страниц)

   Это оказалось дверью лифта. В который они и вошли. Кабина была рассчитана точно, определить везут наверх или вниз, Гаор не успел. Пол под ногами дрогнул, раскрылись двери, и они вышли.

   Эта комната была поменьше, а может, и такой же, но здесь вдоль стен стояли выкрашенные белой краской табуреты, в углу белый, как медицинский, столик с какими-то банками и бутылками.

   – Предварилка это, – объяснил Гаору Младший.

   – Сейчас нас осмотрят, – продолжил Новенький, – и по клиентам разобьют. Ничего, Рыжий, справишься.

   – Он не Рыжий, а Лохмач, – вмешался в их разговор Старший. – Что там у тебя раньше было, забудь как не было. Понял?

   Гаор настороженно кивнул.

   – Всё, становись, – негромко скомандовал Старший.

   Они встали вдоль стен, в углу вдруг открылась неразличимая до этого дверь, и вошли пятеро. В серых полувоенных костюмах, бритые, что-то весело обсуждающие.

   – Ага, – сразу остановился один из них перед Гаором. – Тот самый. И опять живой!

   Гаор узнал по голосу допрашивавшего его Весёлого.

   – Возьмёшь его? – спросил другой, шевелением пальца отставляя в сторону пятерых из строя.

   – Куда тебе столько? – поинтересовался третий, рассматривавший Резаного и Шестого. – Вы двое, ко мне.

   – Клиент плодовитый, два сына, три дочки. Как раз.

   – Этого ко мне, – подошел к Весёлому четвертый. – Тоже как раз.

   – Не слишком?

   – Есть одна мысль.

   Отобранные выходили из строя и вставали у других стен уже отдельными группами. По рабочим бригадам – догадался Гаор.

   Вошли ещё трое... дознавателей, вспомнил нужное слово Гаор. Весёлый отошёл к ним, а перед Гаором остался "четвёртый".

   – Что-то я тебя раньше не видел, – задумчиво сказал он. – В который раз работаешь?

   – В первый, господин, – ответил за Гаора Старший.

   Старший не стоял в строю, а свободно ходил по комнате, выслушивая замечания и отвечая на вопросы господ.

   – Наручники зачем? Дерётся?

   – Пытается, господин.

   – Даже... м-м-м, ладно, может быть интересно, – решил, наконец, "четвертый". – Старший, он нужен активным, очень активным.

   – Да, господин.

   – Через полпериода подготовь его. Но первый раз... Страховка есть?

   – Трое, господин, – ответил Старший. – Я сам пойду, господин.

   Отдав необходимые распоряжения, дознаватели вышли. "Весёлый" перед уходом опять остановился перед Гаором, хотя выбрал других, и подмигнул ему.

   – Ну, если ты и тут выживешь... – захохотал и вышел, не закончив фразы.

   Гаор почти беззвучно выдохнул ему вслед длинное ругательство. Новенький улыбнулся, а Младший удивлённо посмотрел на Гаора.

   – Ты его знаешь? Откуда?

   – Допрашивал он меня, – нехотя ответил Гаор.

   – И ты живой? – удивился подошедший к ним Седьмой. – Я его знаю, он подранков не оставляет. Говорит, возня лишняя.

   Гаор не ответил. У него всё сильнее дрожали ноги и кружилась голова. Сесть бы, а ещё лучше лечь.

   В ушах вдруг зазвенело, и всё стало куда-то уплывать.

   – Посади его, – очень далеко и тихо сказал Старший, – только пусть не ложится.

   И совсем далеко уже неузнаваемый голос ответил:

   – Ничего, глотнёт пойла, взбодрится.

   Разговор с Пятым оказался весьма интересным. И неожиданно плодотворным. Венн был удивлён и даже встревожен, когда вернувшись в Дом-на-Холме после поездки к Фрегору, получил приглашение к Пятому. Ох, когда пятое отделение приглашает... встреча с Огнем становится не только близкой, но и желанной. Вот уж кто всё обо всех знает. Разумеется, проигнорировать приглашение мог только самоубийца. Венн им не был, а потому в назначенное время – в бланке приглашения стояло вежливое около десяти, но он пришёл без одной доли десять – стоял в казённо скромной приёмной Пятого. Ровно в десять дверь кабинета распахнулась, и Пятый тоном радушного хозяина воскликнул:

   – Арм, вот удачно! Заходите.

   Венн приветливо улыбнулся, поздоровался и перешагнул порог самого страшного в Доме-на-Холме кабинета.

   Разумеется, ничего супер-, сверх– и экстра– в кабинете не было. Обычный рабочий кабинет канцеляриста высокого ранга. Со скромным уголком для отдыха и приватно-конфиденциальных бесед. И то, что радушным жестом его пригласили именно туда, а не к официальному столу, ещё ничего не значило. Вернее, могло значить всё что угодно.

   – Выпьете сонарского?

   – Благодарю, не откажусь.

   Вино из Сонара – не самое дорогое, но лучше дамхарского, правда, хуже аггрского, но весьма патриотично.

   – Неплохо, – искренне сказал Венн, пригубив темно-красную прозрачную жидкость.

   – Да, это наше родовое, – Пятый улыбнулся.

   И вдруг резкий как выстрел вопрос:

   – Каковы шансы у старых родов?

   – Шансы на что? – ответил вопросом Венн.

   Он рисковал, отвечая в таком тоне, но чувствовал, что может позволить себе этот риск. Пятый одобрительно кивнул.

   – Выжить. Сохранить жизнеспособность. Прекратить вырождение. Ещё?

   – Вполне достаточно. Позволите с конца?

   – Я видел отчёт Ведомства Крови, ваш друг... не отклонение, а норма. Так?

   – Да, к сожалению.

   – Когда крыша на соплях, – Пятый снова перешёл на просторечный говор Арботанга, – её любым плевком сшибить можно.

   – К сожалению, да, – повторил Венн.

   – Вы думаете, поселковые ресурсы нас спасут?

   – Других у нас нет, – столь же откровенно ответил Венн.

   – В их числе этот Лохмач?

   – Да. Он нужен мне.

   – Но вы не хотите светиться как его хозяин, – понимающе кивнул Пятый. – Чьей засветки вы боитесь?

   – Его, – честно ответил Венн и в ответ на вскинутые в искреннем удивлении брови пояснил. – Он работает на меня, пока не знает об этом.

   – Интересно. Ну что ж, желаю успеха, соратник. Ваша идея весьма перспективна. Но... но прислушайтесь к моему совету. Не тяните с избавлением от балласта. При дырявой крыше никакой дренаж не спасёт от затопления.

   – Разумеется, – кивнул Венн, – и при надёжной крыше необходим прочный фундамент и хороший дренаж.

   – Если дом не построен на болоте, – невесело усмехнулся Пятый. – Тогда ни дренаж, ни крыша не помогут. Будьте внимательны, не допускайте...м-м, у юристов есть такой термин, попытка с негодными средствами, им любят пользоваться адвокаты.

   – Когда цель достигнута, все средства считаются хорошими, – улыбнулся Венн.

   Ещё несколько замечаний о сортах вина, и они вполне сердечно распрощались. Что ж, неплохо. Можно сказать, почти "карт-бланш". Но – почти. С пятым отделением и его начальником никогда и ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Пока в его действиях не нашли криминала, и на том спасибо. Но наглеть и зарываться нельзя. Так что пресс-камерой стоит поинтересоваться мимоходом, не афишируя и не привлекая внимания, а Рыжим... только в плане жив или нет, детали не столь важны.

   Сколько длился обморок, Гаор не понял, но недолго, потому что, когда он открыл глаза, почти все были ещё в комнате. Сам он сидел на табурете у стены, рядом, как и раньше, с двух сторон Новенький и Младший подпирали его своими телами, не давая упасть на пол. Что-то смутное, на грани сознания подсказало Гаору, что благодарить не стоит, даже нельзя. Остальные сидели на табуретах и у стены на корточках, посмеиваясь и о чём-то негромко болтая. Старший подошёл к столу, к чему-то прислушался и кивнул:

   – Пора. Давайте, парни, кому чего надо сами берите. Лохмача сюда давайте.

   Гаора легкими тычками подняли на ноги и подвели к столу. Старший протянул ему полную до краев пивную кружку на полмерки с тёмно-зелёной густой жидкостью.

   – Пей.

   – Сам пей, – сказал стоявший рядом Резаный, – а то нос зажмём и насильно вольём. Хуже будет.

   Гаор с трудом поднял скованные руки и взял у Старшего кружку.

   – Что это?

   – Пойло, – усмехнулся Старший, – чтоб работалось лучше. Пей.

   От жидкости пахло болотом или чем-то другим, но не менее противным. И вкус был, как и запах, мерзким. Но, понимая, что не шутят и впрямь вольют силой, Гаор, давясь и удерживая подступающую к горлу тошноту, выпил кружку до дна и отдал её Старшему.

   – Ну и молодец. Парни, руки ему назад сделайте.

   Гаор даже понять услышанное не успел, занятый попытками удержать рвоту, как ему ловко расцепили руки, завернули их назад и снова надели наручники. Он бешено дёрнул плечами.

   – Ты смотри, – оторвался от кружки с бледно-зелёной жидкостью Резаный, – уже действует, что ли?

   – Нет, он сам по себе такой, – ответил Новенький, оттаскивая Гаора от стола к табуретам. – А теперь посиди, чтоб впиталось.

   Гаор сел на табурет и откинулся назад, опираясь затылком и лопатками о стену. С ним происходило что-то непонятное, неиспытанное им. Вдруг резко обострилось зрение, всё стало ярким и чётким, а потом так же обострился слух. Он сидел и слушал, как Старший шёпотом ругает Шестого, что тот себе слишком густого налил и опять не сумеет вовремя остановиться, а тот отругивается, что не велика беда заломать лишнего, за это ни хрена не будет, а вот Младшего бы надо напоить, а то он опять не сработает. Гаор даже прикрыл глаза, чтобы их не ломило от слишком ярких красок, но скованными руками уши не заткнёшь, и его почему-то все сильнее выгибало, заставляя вжиматься затылком в стену и сползать на край табурета. И почему-то он не мог думать, в голове метались какие-то обрывки мыслей, и они были цветными, яркими и громкими.

   – Ага, – сказал рядом Новенький, – в самый раз. Пока зайдём, пока начнём, он как раз будет.

   – Пошли, – скомандовал над ним Старший. – Вставай, Лохмач.

   "Лохмач... Это кто? Я?"– почему-то удивился Гаор, вставая не так по команде, как из-за того, что Младший и Новенький подняли его и поставили на ноги. Он открыл глаза и сразу болезненно прищурился, сморщив лицо.

   – Ничего, привыкнешь, – озабоченно сказал Старший, – ноги-то передвигай, не нести же тебя.

   Почему-то Гаору вдруг и в самом деле стало тяжело, неловко переставлять ноги, будто... будто что-то мешало ему. И этим чем-то было... был он сам. Его распирало, раздувало изнутри, застёжка брюк впилась в тело... что это с ним? Несмотря на обострившееся зрение, коридора, по которому они прошли, он не разглядел и не запомнил. Вокруг полыхала ослепительная белизна кафеля.

   И комната, куда они вошли, показалась ему в первый момент тёмной. Он даже заморгал и затряс головой, пытаясь погасить полыхавшие под веками белые молнии.

   – Вы зря упорствуете, – услышал он негромкий, по-отечески участливый голос. – Поверьте, эти меры не доставляют мне никакого удовольствия. Но вы, именно вы своим даже не упорством, упрямством вынуждаете меня.

   – Нет, – в юношеском голосе звенело напряжение отчаяния. – То, что вы предлагаете, это... неприемлемо, это недостойно.

   – Что?! – взревел ещё кто-то. – А свою невесту отдать этим скотам достойно?! Ах ты, щенок! Да я тебя!

   – Ну, успокойтесь, зачем же так, – снова зажурчал голосок первого. – Сейчас молодой человек оглядится, посмотрит по сторонам, хотя бы вон в тот угол и всё поймёт.

   "Пара работает", – догадался Гаор. Глаза уже не ломило, и он осторожно разлепил веки. Показавшийся ему поначалу тёмным следственный кабинет был просто неравномерно освещён. На канцелярском столе сильная лампа-рефлектор, вторая лампа, настенная, освещает маленький угловой диванчик и столик с бутылками и закуской, верхний свет выключен, и углы кабинета тонут в полумраке. В одном из этих углов стоят они. Старший чуть впереди и сбоку, а в самой тени он, Младший и Новенький, придерживающие его за локти. У стола двое: тот самый, отобравший его на просмотре за столом, а перед ним на стуле молодой, двадцати нет, парень в порванном университетском мундире, студентик. Второй... дознаватель стоит за спиной студентаи, слегка наклонившись, нависает над ним тёмно-серой глыбой. Пыточной "кобылы" нет – и тут же сообразил, что пыткой будут они, он. Гаор шевельнул плечами, но держали его крепко, а нависавший над студентом дознаватель обернулся на шорох и... одобрительно подмигнул Гаору. И это подмигивание Гаор ощутил как пощёчину, он хрипло выдохнул – почему-то горло свело судорогой и вместо ругани получился какой-то полузвериный рык – и снова дёрнулся. Старший – обострившимся от "пойла" зрением Гаор всё замечал – кивнул дознавателю.

   – Сожалею, молодой человек, – вздохнул сидящий за столом, – но вы вынуждаете нас. – И распорядился: – Введите.

   Вдалеке – кой чёрт у него с глазами, почему кабинет такой большой? – раскрылась дверь, белый прямоугольник хлестнул его по глазам светом. Гаор зарычал от боли и зажмурился. А когда разлепил веки... всё стало ещё более ярким, пронзительным, чьи-то голоса оглушали его, звенели под черепом, в мозгу, не давая понимать смысл. Чей-то тоненький голос кричал: "Нет! Не надо!" Что нет? Чего не надо? Какое это имеет отношение к нему? Боль в паху вдруг стала нестерпимой. Гаор, часто болезненно моргая, опустил глаза, и увидел, что... что вот-вот разорвёт на себе брюки собственным напрягающимся быстро увеличивающимся членом. Так... так вот зачем "пойло"! "Чтоб работалось!" Гады, сволочи! Но вместо ругани невнятный хриплый рык.

   – Младший, держи его, – негромко распорядился Старший, делая шаг вперёд, – Новенький, помоги.

   – За шею его держи, – распорядился Новенький, выходя из-за спины Гаора, – только не придушивай, сейчас не надо.

   Девчонка, в жакетике поверх платья, пучок на голове растрепался, рассыпался короткими прядями, Старший обхватил её сзади, заломив ей руки, и Новенький раздевает её, расстёгивая, нет, разрывая на ней платье и бельё, она кричит, бьётся, её держат так, чтобы было видно и ему, и сидящим за столом. Студента держат за голову, не давая отвернуться. Сволочи, гады! Все сволочи! Все! Рука Младшего скользнула по его животу, расстегнув брюки. Гаор вдруг понял, увидел, что девчонка между ним и столом, и если взять чуть вбок, то он окажется точно против дознавателей, руки скованы, ладно, будет бить ногами, пусть стреляют! Старший и остальные ни при чём, он промахнулся! Волоча повисшего на нём Младшего, он пошел вперёд.

   Но промахнуться, пройти мимо распластанной на полу девчонки в разорванной одежде ему не дали. Ловкая подножка, и он рухнул на неё, уже не в силах управлять своим телом. Старший и Новенький держали её за руки, Младший не давал ему скатиться вбок, и он, рыча, мотая взлохмаченной головой, бился на ней и об неё, разбив в кровь губы и ей, и себе.

   Он всё видел, всё слышал, не хотел понимать... И понимал.

   – Мама!... Мамочка!... Не надо!...

   – Младший, не мешай ему...

   – Понял?! Щенок, смотри!...

   – Вы сами довели до этого...

   – Нет, не надо, отпустите её...

   – Новенький, руку убери, загородил совсем...

   Нет, он не хочет, нет! Будьте вы прокляты! Все! Все до единого!

   – Он сейчас кончит...

   – Крутим!...

   Старший и Новенький ловко прямо под ним повернули захлёбывающуюся криком и слезами девчонку на живот, Младший подправил его, заставив с размаху войти ей в задний проход. Она пронзительно закричала и обмякла. Сразу же его затрясло последней судорогой, и он вытянулся на ней в мгновенном беспамятстве.

   – Класс! – восхищённо выдохнул кто-то из стоявших у окна.

   Что сегодня опробуют нового "пресса", знали многие. К удивлению Венна, "прессов" не просто использовали в работе "для оптимизации эффективности воздействия на объекты разработок" и за пресс-камерой и её обитателями не просто следили, но даже работал тотализатор. А о личном рабе Фрегора Ардина уже чуть ли не легенды ходили. И устроиться в зрители оказалось легко. Рыжий сейчас должен очнуться. И что тогда? Уже интересно. Кое-что он предполагает, но насколько его предположения совпадут с действительностью? Посмотрим.

   Очнувшись, Гаор забился, пытаясь встать. Руки Младшего помогли ему, и, увидев залитые кровью член и ноги Гаора, Новенький не удержался и удивлённо присвистнул:

   – Целка!

   – Сожалею, – прожурчал голос дознавателя, – но она уже не будет ничьей невестой. Теперь ваша очередь.

   И эта, страшная, памятная по пыточной "кобыле" фраза рванула Гаора к столу. Младший и вскочивший на ноги Новенький повисли на нём. Похоже, даже оба тихушника растерялись. И тут студент, с ужасом глядя на голого, перепачканного в крови лохматого раба, тоненько закричал:

   – Нет, только не это! Я!... Я всё скажу! Не надо! Я знаю их! Книги мне дал...! Они собираются... Они хотят!... Это они! Меня втянули!...

   Что?! Заткнуть рот, заставить замолчать поганца! Сломался, слабак, гадёныш! Да за это...

   Хрипя и нечленораздельно рыча, Гаор рвался к столу уже не к тихушнику, к студенту, заткнуть его, заставить замолчать, а из того сыпались имена и адреса. Старший ногой отпихнул то ли потерявшую сознание, то ли уже умершую девчонку, помогая Новенькому и Младшему держать Гаора и зорко следя за сигналами дознавателя. Как только студент замолкал, тот кивал, и Гаору давали сделать ещё один шаг. Снова раздавался визгливый на грани ультразвука крик, и Гаора оттаскивали назад, но тоже только на один шаг.

   Звуки и краски всё ярче, всё сильнее, громкие краски и яркие звуки, стены то сжимаются вокруг него сторрамовским "ящиком", то распахиваются равниной Малого Поля, чужие слова бьют по голове и телу камнепадом Чёрного Ущелья, пол то проваливается воронкой, то встаёт перед лицом снарядным разрывом, колышется алзонской гатью...

   Как и когда его вытащили из кабинета в коридор, а оттуда в "предварилку" и там уложили на пол, сковав ему руки уже снова спереди, Гаор так и не узнал. Да и не пытался узнать. Просто он вдруг очнулся, дрожа от холода, весь покрытый липким противным потом. Он лежал на спине, и закинутые за голову скованные руки кто-то аккуратно, но плотно придерживал.

   – Очнулся? – наклонился над ним Младший. – Ты полежи, так после "пойла" часто бывает, сейчас согреешься.

   Но Гаору было уже всё равно, он уже всё вспомнил и понял. Он нелюдь, отныне и до конца его дней, он палач, подстилка, насильник – самое презираемое и ненавидимое существо в обоих мирах. И нет ему ни прощения, ни искупления. Всё, кончено, финиш, а "печка" завтра или послезавтра... это тело болит, хочет есть, пить, просит снять наручники, но это не он, его нет, его добили там, вместе с убитой им девчонкой, последним выдохом звавшей мать, и расколовшимся, выдавшим друзей студентом. Да, того, наверное, не убьют, сделают осведомителем, но это тоже смерть, И девчонка... если выживет, то ей, изнасилованной рабом-аборигеном, одна дорога – в дешёвые проститутки. Тоже смерть. И тоже он убийца. А что его... накачали "пойлом" и положили на неё, так Огню всё равно, ты виноват, ты и отвечай.

   Его уже давно не держали, но он лежал неподвижно, глядя в потолок остановившимися пустыми глазами. И остальные, вернувшиеся с работы или отпущенные на перерыв, смотрели на него даже не с удивлением, а со страхом.

   В опустевший кабинет, откуда уже вынесли окровавленную девушку и увели давшего подписку о сотрудничестве «клиента», набились зрители.

   – Отлично сработано!

   – Поздравляю!

   – Да нет, соратники, элементарно.

   – Но чисто!

   Венн, не выделяясь из общей массы, тепло и вполне искренне поздравил коллег с такой великолепной работой, ещё немного потолкался в кабинете, слушая разговоры, и тихо ушёл. Мало ли ещё какая накладка возможна, а ему вовсе не нужно, чтобы Рыжий даже случайно увидел его здесь и сейчас. Однако... неужели никто так и не понял, куда и зачем рвался Рыжий? Для Рыжего, безусловно, к лучшему, что не поняли. Итак, Рыжему осталось... сегодня четвёртый день, значит, два дня, ну, два с половинкой, и Фрегор его заберёт. Тело, как и обещали, ему не попортили, а вот мозги... а Фрегор ещё его и закодировать собрался. Ну, специалиста мы уже нашли, сейчас с ним поговорим, нет, дадим ему услышать о новом "прессе" и его сверхэффективной работе. Сильное воздействие "пресс", что и говорить. Но делать Рыжего "прессом" – это охотиться на зайцев с волком: никогда не знаешь, на кого он кинется, на добычу или на охотника. Не дураки были предки, когда предостерегали от такого, совсем не дураки. А в целом порядок действий уже намечен. Так что... удержи крышу, Рыжий, ты мне очень нужен.

   Медленно и неотвратимо гасли краски и звуки, растворяясь в холодной враждебной белизне. Когда-то очень давно он боялся серой пустоты, но это ещё хуже. Чьи-то руки подтянули и застегнули на нём брюки, заставили его встать, а потом сесть на табурет и прислонили к стене. А потом совсем далеко прозвучали чьи-то когда-то слышанные им голоса.

   – Молодец, Старший, хорошо сработано. Хвалю.

   – Спасибо, господин.

   – Держи, одну можешь дать ему.

   – Спасибо, господин.

   – А разлёживаться ему не давай. Как вернётесь, сразу в работу.

   – Да, господин. Сделаю, господин.

   Он слышал, даже понимал, но ему было уже всё равно. Кто-то тронул его за плечо:

   – Покури, Лохмач.

   Он с трудом поднял веки и увидел прямо перед лицом сигарету. Её сунули ему в рот и дали прикурить.

   – Заработал, Лохмач. Понравилось им.

   Гаор равнодушно, не ощущая вкуса, затянулся и, сдвинув языком сигарету в угол рта, прохрипел:

   – Теперь... что?

   Сквозь тусклую бесцветную белизну проступали лица и фигуры "прессов", стены "предварилки"...

   – Сейчас ещё две бригады доработают, и нас домой отпустят, – ответил Старший и отошёл.

   – Дома обмоемся, – подхватил сидевший рядом Младший, – ты вон в крови весь, поешь и велено тебя в работу положить. Всё хорошо, Лохмач, ты понравился им.

   – Сигарету дали, – хохотнул сидевший с другой стороны Новенький.

   Гаор медленно – каждое движение давалось хоть и без боли, но с трудом – повернул к нему голову.

   – Возьми, – прохрипел он. – Не хочу.

   Новенький пытливо посмотрел на него и выдернул сигарету.

   – Как хочешь, Лохмач. Только мне, или другим дашь?

   Гаор, не ответив, снова откинулся на стену и закрыл глаза.

   – Эй, – сказал рядом Новенький, – Лохмач делится.

   – Ого! – удивился Седьмой. – Або, а соображает..

   Гаор слышал, как рядом толпились, разговаривали, деля сигаретные затяжки и поминая какие-то старые счёты, а он... его нет, есть тело, измученное, изголодавшееся, опоганенное насилием, насиловали его, насиловал и он... но его больше нет... насильник, палач, подстилка, стукач... нелюдь. И пресс-камера теперь тебе дом. До конца твоих дней. А быстро умереть тебе не дадут. Ты понравился. Тебя снова и снова будут накачивать "пойлом", доводя до исступления, и ты снова и снова будешь насиловать, вынуждая других становиться стукачами. Прощайте, Кервин, Жук, Плешак, Снежка, погибшие на фронте и в "печке", нет мне места рядом с вами, ни у Огня, ни в Ирий-саду...

   ...Когда их отпустили вниз, в их камеру, оцепенение уже стало проходить и Младшему с Новеньким не пришлось его вести. Спотыкаясь и пошатываясь, он шёл со всеми. Руки по-прежнему у него были скованы, и раздеться ему помог Младший. И в камере Младший подвёл его к параше, а потом к раковине и сам, потому что руками он шевелить не мог и даже не пытался, такими неподъёмно-тяжёлыми они стали, обмыл его.

   – Хорошо устроился, Лохмач, – засмеялся обмывавшийся рядом Шестой. – С личной прислугой.

   – Младший думает, его так при Лохмаче и оставят, – поддержал Резаный, – личной шестёркой.

   – Ага, – подхватили остальные. – Зря стараешься, Младший.

   – Слабак он всё равно слабак.

   – Слабаков в "печку"!

   – Давай, клади его, чистенького.

   – Точно, ему работать пора.

   – А сработал он классно!

   – Да ни хрена он не работал! Это Старший так с "пойлом" угадал.

   Гаор молча, чувствуя, что вместо слов у него опять только звериный рёв получится, выбрался из обмывавшейся толпы и побрёл к нарам. Лечь и чтоб ничего уже больше не было. Но ему дали сесть, но не лечь.

   – Поешь, – Старший ткнул ему в руки кружку с горячей хлебной кашей и стал распоряжаться.

   У кого-то он отнимал паёк в наказание за плохую работу, кого-то ругал за перебор с "пойлом", что глушит его без перерывов и не разбавляя.

   – Да не сработаю я без него, – оправдывался тот. – Ну, Старший, дай пожрать. Что, не хватило кому"пойла"? Лохмачу ты вон какой густоты влил.

   – Лохмач в первый раз работал, а у тебя скоро срок выйдет, а ты всё как первачок.

   – Срок выйдет, в "печку" положат и не посмотрят, как ты работал, с "пойлом" или в своё удовольствие.

   Гаор медленно, маленькими глотками, с трудом проталкивая в горло густую жижу, пил хлебную кашу.

   – Твёрдого тебе нельзя, – объяснил ему Младший, сидя рядом и с аппетитом хлебая что-то из миски. – Понимаешь, пока у тебя задница в такой работе, твёрдого не дают. Вот заживёт когда, будешь легко впускать, тогда да. А пока нельзя.

   Гаор молча и равнодушно слушал, заставляя себя глотать противно-безвкусную жижу. Тяжёлый запах "пойла", свежей крови и собственной спермы, казалось, стоял вокруг него облаком, забивая всё остальные.

   – Поел? Давай сюда и ложись.

   Младший забрал у него опустевшую кружку и встал, ушёл куда-то. Болезненная яркость и чёткость предметов и красок уже прошла, глаза опять слезились, всё было туманным и смутным, как через залитое дождём ветровое стекло. "Слепну, что ли?" – с мрачным равнодушием подумал Гаор.

   – Давай ложись, – остановился кто-то перед ним, – и не брыкайся, прикуём.

   Сопротивляться он не мог, но остался сидеть, будто не услышав. Его толчком повалили на нары, повернули на живот и прижали.

   – Упрямый ты, Лохмач, – сказал, наваливаясь на него, дневаливший и потому полный сил Девятый. – Ну, чего ты, как свежачок, опять напрягся? На хрена тебе боль лишняя?

   – Он целку сегодня ломал, – сказал, устраиваясь рядом, Двадцатый. – Поверни, я подщекочу ему, чтоб прочувствовал. Весь в крови был.

   – Такая мясистая попалась? – весело удивился Девятый, размашисто двигаясь в нём и заставляя его хрипеть на толчках. – Лохмач, ну, и как оно с нетронутой? Сладко? Эй, руки ему вытяните, мешают. Ага, Лохмач, ты грудью прижмись, а задницу оттопырь, легче будет.

   Гаор из последних сил напрягал мышцы, последними остатками сознания удерживаясь от...

   – Эй, Лохмач, сомлел, что ли?

   – Нет, тогда бы расслабился.

   – Он Младшего ждёт, чтоб поцеловал.

   – А так-то на девку и посмотреть не на что было. Фитюлька.

   – А кровищи на Лохмаче было, как скажи он здорового кабана трахнул.

   – А ты откуда знаешь, что фитюлька?

   – А мы в соседнем кабинете работали. Ну, и решили клиенту показать. И мы заодно посмотрели.

   – Нет, Лохмач, конечно, страшен стал.

   – Ага, наш так и сказал. Что впечатляет.

   – Нашего клиента даже трахать не пришлось. На Лохмача как посмотрел, так сразу из него и посыпалось.

   – Ну как, Лохмач, – промурлыкал, прижимаясь губами к его уху Резаный. – Как тебе лягушечка? Гладенькая да целенькая, а ты её на прутик и порвал.

   – Ты чего?

   – А они по посёлкам лягушками знаешь кого называют? То-то, – засмеялся Резаный. – Давай ротик, Лохмач, раз говорить не хочешь, про лягушечек цельных нам не рассказываешь, так поработай ротиком. Давай-давай.

   – Смотри, задохнётся.

   – Ни хрена ему, волосатой заднице, не будет. Або, они живучие.

   А он никак не мог потерять сознания...

   Венн не поехал домой, оставшись ночевать на работе. Благо Дом-на-Холме предоставлял своим сотрудникам полный спектр услуг.

   Судьба Рыжего, конечно, важна, дальнейшая судьба Фрегора – ещё интереснее. Потому что, если Фрегора решат убрать, то это заденет многих и многих, и здесь надо предельно осторожно и внимательно проследить, кто, по какой причине, с каким официальным текстом и куда уберёт Фрегора. Самое опасное у падающей звезды – её хвост. Попал в него и полетишь вместе с ней. И собственная работа не должна стоять. Когда речь идёт о жизни нации, то жизнь её отдельных представителей... и так далее...

   Суматошные, наполненные массой дел, встреч и разговоров дни. Отец недаром шутил, что лучшая диета – запарка на работе. Хотя грузность никогда не была свойственна Армонтинам. Как большинству старых родов. Но сухость и поджарость предков давно стала хрупкостью и изнеженностью, чуткость – неврастеничностью... Чёрт, маховик вырождения набрал такие обороты, что... Пятый не зря сказал об избавлении от балласта. Так что... кто не спрятался, сам и виноват. Кто не выживет в передряге "кардинального изменения социально-экономической системы" – хорошее определение, молодцы в академическом отделе, так обзовут, что ни буквой, ни духом не соврут, а получится в самый раз, так вот, кто не выживет, то... то сам виноват. Дуггуры всегда, стремясь к дальним рубежам, бросали балласт, ослабевших, больных, раненых и так далее.

   Венн лежал, закинув руки за голову и разглядывая потолок. Рядом как-то очень уютно, успокаивающе и в то же время достаточно эротично посапывала девица из отдела внутренней обслуги. Дом-на-Холме заботился о своих сотрудниках и всегда готов выполнить любые их желания, если они не во вред самому Дому. Почему Пятый решил, что Фрегор стал... не нужен или опасен? Вот что важно. От ответа на этот вопрос зависит, как и куда будут убирать Фрегора, а, следовательно, кого из окружения Фрегора и как это заденет. Венн сладко потянулся и закрыл глаза. Надо выспаться.

   То ли Гаор и в самом деле стал привыкать, то ли из-за «пойла», но ему удалось «вырубиться» и проваляться до подъёма на нарах, уже не ощущая, кто и что с ним делает.

   Вместе со всеми он встал по крику надзирателя к стене на поверку. Болело всё тело, но боль за эти дни стала привычной, она ощущалась, но уже не туманила голову, доводя до беспамятства. Мучила сухость во рту и тяжёлая, как с перепоя, голова. После поверки он подошёл к раковине и стал пить из пригоршней, благо руки у него были скованы спереди, а снимать с него наручники явно не собирались, так что надо приспосабливаться.

   – После "пойла" всегда так, – сказал ему пивший рядом Пятый. – Много не пей сразу, а то сердце зайдётся. Понимаешь?

   Гаор молча кивнул. Свой паёк он опять получил кружкой хлебной каши. Есть почему-то не хотелось, каша была противно-безвкусной, и съел он её... по необходимости. И потому, что Шестой, увидев, как он стоит, сжимая обеими руками кружку, предложил:

   – Если не хочешь, давай мне.

   Заплетающимся, тяжёлым, как и голова, языком Гаор ответил, чего бы он ему дал, и допил.

   Двадцатый и Гладкий засмеялись:

   – Говорили же тебе, привыкнешь.

   – Давай, – забрал у него кружку Старший.

   – Наручники сними, – попросил Гаор.

   И получил ответ:

   – Как дёргаться перестанешь, так снимем. Иди ложись, с тобой мягко поработают.

   – Давай-давай, – возник рядом Резаный, – Сам ложись, а то прикуём.

   Гаор перевёл дыхание и твёрдо, перемежая слова паузами, ответил: