Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 93 страниц)

   Стиг дочитал, опустил блокнот и потрясённо уставился на него.

   – Ты... ты понимаешь, что это?

   – А что? – лукаво подмигнул ему Гаор. – Хороша мина?

   – Не то слово. Да если этому дать ход, от Крайнтира Таррогайна даже мокрого места не останется. Но, Гаор, это же ещё надо...

   – Знаю, Жук, это слова, а надо доказать. Номера дел и точные даты должны быть в архиве юстиции. Сделай это, Жук, ты сможешь.

   – Пересмотр дела? Найти повод для кассации...

   Гаор помотал головой.

   – Судебное решение обратной силы не имеет, ошейник не снимается, Жук, я даже не знаю, жив ли сейчас Яунтер Крайгон, номера его рабского я не знаю, так что... но чтоб эта сволочь на его крови не жировала.

   – Сделаю, – серьёзно кивнул Стиг и заново, уже по-деловому, просмотрел текст. – Ладно, ещё одно. Твоя подпись.

   – Зачем?

   – Анонимы не публикуются, – насмешливо блеснул очками Стиг.

   – Я теперь никто, Жук, – Гаор с сожалением оглядел опустевшие пачки и пакет из-под коржиков. – Пусть в "жёлтом доме" сами решат, кто закончит, под его именем и публикуют. Мне уже...

   – Ты не имеешь права так думать о них, – вспылил Стиг, – чтобы кто-то там присвоил твою работу...

   – Мг, скажи ещё, что там не голозадые, чтоб свово обижать.

   – Что?

   – Так, присловье рабское.

   – Подпиши, – протянул ему блокнот Стиг, – не хочешь именем, возьми псевдоним.

   – Ладно, уговорил.

   Гаор взял блокнот и ручку и твёрдо поставил подпись: "Никто".

   – Держи, доволен? Так и не иначе. А в остальном пусть там сами решают. Ты только осторожнее, Жук, не лезь на рожон, не рискуй зря.

   – Не учи.

   Гаор ещё раз оглядел обёртки от печенья и коржиков и встал.

   – Спасибо, Жук, всем спасибо, коржики совсем потрясные, а сигареты я не возьму, найдут на обыске, посчитают за вора – мало не покажется. Не может быть таких сигарет у раба. Да, чего я чинил тебе? Меня же за этим сюда отправили.

   – Ничего, – развёл руками Стиг, – это был только предлог.

   – Тьфу! – даже сплюнул от досады Гаор, – чего мне смотрителю врать, если спросит?

   – Он не спросит, – небрежно ответил Стиг, убирая блокнот.

   – Что? – оторопел Гаор, – так он...? Он, ну, я знал, что не самая сволочь, но чтоб...

   – Ты заткнёшься? – перебил его Стиг. – Тебя это не касается. И вообще, меньше знаешь... – он сделал выразительную паузу.

   – Дольше живёшь, – закончил за него Гаор. – Всё, понял. Жук, ты не слишком рискнул? Ну, когда сюда...

   – Кто не рискует, того Огонь не любит, – блеснул в ответ очками Стиг. – Маме я твой отзыв о коржиках передам. Бумаги... сделаю.

   – Всем привет, – Гаор ухмыльнулся совсем по-тогдашнему, – и пожелание ко мне не попадать. Хреново здесь.

   – Тебе... очень плохо? – неуверенно спросил Стиг.

   – По-всякому, – пожал плечами Гаор, – ладно, Жук, давай прощаться, а то слишком долго мы тут вдвоём, подозрения начнутся.

   – Да, – Стиг посмотрел на свои часы и кивнул, – да, ты прав. Да, что я могу сейчас для тебя сделать? Денег дать?

   – Чаевые за несделанный ремонт? – весело хмыкнул Гаор. – Давай, на фишки поменяю, сигарет куплю и пожрать в дорогу. Мне сейчас гнать, чтоб в график войти, из графика выбьюсь – выпорют. Не вздрагивай, Жук, здесь это обычное дело.

   Стиг достал бумажник.

   – Держи.

   – Ошалел?! – изумился Гаор. – Ты чего мне сотенную суешь, чаевых больше пяти гемов не бывает.

   – Но что можно купить на эти деньги?

   – В рабском ларьке? Всё, что нужно. Во, мелочь давай, как раз. Всё, Жук, а то меня сейчас опять развезёт.

   Гаор крепко обнял Стига, легонько встряхнул и, оттолкнув от себя, выскочил в коридор.

   Оставшись один, Стиг рванулся к окну, совсем забыв, что оно выходит в узкий проход между корпусами и что именно поэтому было выбрано как место встречи, чтоб никто даже случайно не подсмотрел. Стиг торопливо сгрёб обёртки, рассовал по карманам нетронутые пачки сигарет и выбежал из мастерской, захлопнув за собой дверь. По коридору к внутренней лестнице в гостиницу, на второй этаж, снова коридор, чёрт, он же уходя запер номер, а теперь ключ не лезет в скважину, чёрт.... Он вбежал в свой номер, бросился к окну и увидел...

   У ворот стоял фургон, и рядом, положив на капот руки и расставив ноги, в характерной для обыска позе водитель. Ветер треплет рыжеватые волосы. Вот охранник охлопал его по карманам и пнул прикладом автомата. Водитель выпрямился, повернулся к охраннику, взял что-то и залез в кабину. Фургон резко рванул вперёд.

   – Прощай, Друг, – беззвучно шевельнул губами Стиг.

   Как фургон миновал ворота и куда свернул, он не видел. Потому что плакал, уткнувшись лбом в подоконник и по-детски всхлипывая.

   Выскочив из мастерской, Гаор бегом бросился в кассу поменять монеты на фишки.

   – Чего так долго? Сложный ремонт, что ли?

   – Да, господин смотритель.

   Спасибо Огню, отвязался, не стал дальше выспрашивать. Эх, Жук, зря ты на их честность рассчитываешь. Что смотрители, что надзиратели – сволочи из сволочей, им только дай зацепку.

   Получив две синие фишки, опять бегом в рабскую зону, в ларёк.

   – Есть не будешь? – окликнула его Мать.

   – Некогда, Мать, из графика вышел, – крикнул он на бегу.

   Дело было не в графике. Ему просто надо сейчас немедленно умотаться отсюда, далеко, как можно дальше, чтобы... чёрт, опять обыск. Теперь к фургону. Как здесь? Спасибо Тягуну – машина помыта, заправлена, вода, масло... в порядке... А чёрт, снова обыск. Ну, вот и прощальный пинок прикладом.

   – Вали, волосатик.

   "Пошёл ты", – мысленно отругнулся Гаор, бросаясь к рулю. И с места почти на форсаж. Ну, вперёд.

   Каким чудом он ни во что не врезался и не попался в этой сумасшедшей гонке дорожной полиции... Обошлось и ладноть. Окончательно он пришёл в себя уже в лесу на полпути в первый по маршруту посёлок.

   Гаор помотал головой, словно просыпаясь, остановил фургон и вышел. Сыпал мелкий почти неощутимый дождь, вернее, в воздухе стояла мелкая водяная пыль, будто... будто Мать-Вода его по лицу погладила. И под этой почти невесомой водяной тяжестью медленно осыпалась листва. Раздвигая кусты своим телом, осыпаемый каплями и листьями, Гаор вошёл в перелесок.

   Он брёл без тропы, наугад, гладил мокрые стволы, пригибал и отпускал ветви, ерошил ногами палую листву. И говорил. Не слыша и не очень даже понимая своих слов. Он благодарил набольших матерей и просил их помочь, прикрыть его друга на пути в Аргат, дать тому довезти бумаги, обещал любую жертву за Жука, вы, Матери, вы всё видите, если что, то пусть меня, а не его... А потом, уже придя в себя и вернувшись к машине, сидел на подножке фургона и курил, разглядывая серую дорогу, пёстрый лес вокруг и серое небо над головой.

   Великий Огонь, как же Жук это проделал? Ведь что мог ему рассказать тот пацан? Крохи. Меньше крох. Рыжий, обращённый, водит фургон, ну, ещё номер, если разглядел и запомнил. По этим нескольким словам Жук его нашёл, вычислил, где и когда их пути можно пересечь так, чтобы поговорить... Сколько же это стоило? Одному смотрителю пришлось отвалить... нет, он даже не представляет сколько. А таких денег у Жука никогда не было и быть не может. Одет Жук хорошо, конечно, но если вспомнить, как одевались Сторрам и Гархем... Нет. Но если это не деньги, то... то неужели то...? Гратис... Тогда Седой ему запретил даже упоминать о ней. Но если не она, то кто же? Некому больше. И незачем. А зачем он Гратис? Что он может сделать, чем помочь? Но... но если сделали один раз... нет, второго раза не будет, он не дурак и понимает, что такие чудеса дважды не совершаются. Недаром Жук ни словом не обмолвился, что они ещё раз увидятся. Ладно, чудо было. Спасибо и тебе, пацан. Спасибо, что выжил и добрался до Жука. Удачи тебе, Огонь тебя храни, пацан, матерей к тебе, дуггуру, я звать не могу. Хотя... Мать-Земля – всему сущему мать, все мы её дети.

   А теперь... и Гаор мысленно развязал тесёмки у папки – во второй раз днём – и достал лист со статьей о Седом. Аккуратно надписал в левом верхнем углу: "Передано для публикации". Не так перечитал, как просмотрел заново, будто ещё мог что-то изменить или поправить. И положил под другие, ждущие своего часа листы. Да, он всё понимает, чудо неповторимо, но надо подумать, просмотреть записи и решить, что будет темой следующей статьи. И начать её писать. Чтобы второе чудо – он невольно усмехнулся – не застало его врасплох. А то... а если б не было у него готовой статьи, тогда что? Получилось бы, что такое было проделано за-ради коржиков? А жаль, что от волнения и голода смолотил всё без разбора, даже вкуса не прочувствовал. Он эти коржики ещё по летним лагерям помнит. Жук брал с собой большой пакет и хвастал, что через месяц они будут ещё вкуснее. Ну конечно, месяц они не ждали, съедали почти сразу. Ну, всё. Пора. А то и впрямь... опять на "кобыле" кататься придётся. Джадду его бить тоже не в особое удовольствие.

   Гаор растёр в пыль докуренный до губ окурок и встал. Пора, сумерки уже, в посёлок он вообще по темноте доберётся. Пора.

   Он в последний раз, словно прощаясь, огляделся и полез в кабину. Мягко стронул машину и поехал, плавно набирая скорость. Как же ему повезло, что ни одного патруля не было, пока он в себя приходил. "Слабаком ты стал – упрекнул он себя – сопливишься легко, голову теряешь. А слабым тебе быть нельзя".

   Быстро темнело, и Гаор включил фары. Да, всё вышло удачно, а теперь забудь, как забыл о пацане, чтоб даже случайно не проболтаться, ни в трёпе, ни на допросе. Ты – никто, и не было ничего. А что, почти в рифму получилось. Жрать хочется. Чего он там в ларьке впопыхах набрал? Иди уж дотерпит до посёлка? Дотерпит. Лучше покурить. Заодно, чтоб в мозгах просветлело. А ларьковую, "городскую" еду он на постое и выложит. Побалует поселковых и за ночлег и постой расплатится. С едой в посёлках напряг. Накормить тебя всегда накормят, так ведь от себя оторвут, на тебя паёк не предусмотрен.

   Говорят, для журналиста главное – это знать, как отзовётся его статья. А он даже напечатанной её не увидит. Сюда "Эхо" даже случайно не доберётся. Он же помнит: тираж крохотный, весь по Аргату расходился. Когда его впервые напечатали, он пришёл к Центру Занятости – одному из немногих мест в Аргате, где на стендах висели практически все аргатские газеты, кроме совсем уж откровенной порнухи – сел на скамейку у стенда с "Эхом" и курил, будто другого места найти не мог, а сам следил: читают ли. И жадно слушал разговоры. А теперь и этого не будет. Ну, так и не думай об этом.

   Чтобы отогнать неудержимо накатывающий сон, он запел. Приём, известный ему ещё даже не с фронта, а с училища, всегда безотказно действующий. Не мешает следить за дорогой, позволяет ещё о чем-нибудь думать и отгоняет сон. Пользовался он им и сейчас, конечно, когда в машине один, без хозяина. Пел и старые, армейские и фронтовые песни, кое-какие из них были абсолютно непечатные, и услышанные в рабских камерах и посёлках. Протяжные, совсем не похожие на дуггурские, они тоже помогали коротать время в дороге, хотя бы тем, что где треть, где половина, а где почти все слова были непонятны, и, выпевая их, он ещё и думал: что бы это значило, что безусловно помогало разогнать сон. И были ещё песни, услышанные им на дембеле. Как-то Кервин затащил его в странную компанию. Странную тем, что там почти не говорили, а только пели, подыгрывая себе на гитарах. Услышанное там не походило ни на что, за некоторые из песен можно было вполне угодить в кое-какое ведомство, не будь оно к ночи помянуто. Что-то ему понравилось, что-то нет, а кое-что намертво отложилось в памяти, став почему-то именно сейчас понятным и близким.

   Ну, сколько осталось? Прибавим, совсем ночью приезжать тоже нехорошо: либо придётся будить управляющего, что опасно для здоровья, и старосту, что невежливо по отношению к умотавшемуся за день человеку, либо оставить разгрузку на утро, что задержит выезд, чего тоже не хочется. Фары на дальний свет и скорость повыше. Прикрой тылы, следи за флангами и вперёд, Отчаюга. Надо же, Жук до сих пор помнит, как его в училище звали. А строчки те, тоже из того же старого затрёпанного сборника, что он на дембеле отыскал на книжном развале, он всё-таки вспомнил! Как там? Нам не дано... да, нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся... а дальше? Вроде так: и нам забвение даётся, как нам даётся благодать. Вроде так. Тогда он не понял: при чём тут забвение. А теперь понимает? Ладно. Вон они, как в песне про коня: дальних деревень огоньки. Окна светятся, значит, не все спят.

   Залились визгливым лаем разбуженные неурочным шумом мотора поселковые собаки. Захлопали, раскрываясь, двери. Гаор сбросил скорость и медленно подъехал к дому управляющего, где у сарая для выдач метался на длинной цепи крупный хрипящий от злобы пес.

   – Что тут ещё? – начальственно рыкнул вышедший на крыльцо управляющий.

   – Добрый вечер, господин управляющий, – весело ответил Гаор, вылезая из кабины.

   – Рыжий, что ли? Ты б ещё ночью прискакал. Всё привёз?

   – Согласно заказу, господин управляющий.

   Жизнь плотно вошла в привычную колею, позволив отодвинуть вглубь памяти, почти забыть случившееся сегодня, чтоб не думать, не рвать себе сердце.

   Выгрузить, получить отмеченную накладную, убрать её в сумку, выслушать приказ заехать за новым заказом через месяц. А много у него набирается таких заказов. Придётся отдельный рейс делать.

   – Всё. Староста, определи его там.

   – Да, господин управляющий. Айда, паря, тебе как, только спать, али ещё чего охота?

   – Пожрать тоже стоило бы, – рассмеялся Гаор, – а если ещё чего дадут, то отказываться не буду.

   – Тады айда.

   С хохотом, шутками и подначками всей толпой они пошли по поселковой улице. Наступало краткое, но самое сладкое время вечернего отдыха.

* * *

   Свою редакцию они прозвали «жёлтым домом» не случайно. Конечно, любая редакция – психушка, хотя бы потому, что нормальным журналистом может быть только законченный псих, но если газета хочет быть независимой, то степень психованности возрастает в геометрической прогрессии.

   – А гонорары уменьшаются в той же прогрессии.

   – А они бывают? Я лично уже забыл, как он выглядит.

   – Кервин, новый штраф.

   – Где? Нет, этот мы уже оплатили.

   – Так какого хрена он валяется на столе, а не подколот?

   Обычная редакционная суета, как каждый день, но... но пора бы посланцу и вернуться. Обещал прийти сразу, как приедет, сроки, разумеется, не оговаривали: ведь никто не мог предсказать, насколько затянутся поиски, удастся ли организовать встречу... Конечно, адвокат молодец, но...

   Занятый множеством мыслей и дел, Кервин как-то даже не сразу заметил, когда в редакционную суету, сутолоку и гомон вошёл молодой мужчина в больших очках с адвокатским портфелем, и обнаружил его уже усаживающимся на стул для посетителей перед своим столом. Вернее, Моорна, скандалившая по поводу урезания площади театрального обзора, сердито обернулась на пришельца и замерла, полуоткрыв рот и замолчав на полуслове.

   – Ну...?! – выдохнул Кервин.

   – Совершенно верно, – склонил голову Стиг Файрон, – разумеется, я согласен с вашими аргументами и могу присовокупить к ним...

   – Ради Огня, – простонала Моорна, – он жив?

   – Да им стенку прошибить можно, – весело ответил ей Стиг. – Тебе отдельная благодарность, твоё печенье особо понравилось.

   В образованный шкафами закуток, изображавший кабинет главного редактора, вошел Арпан. А за ним втиснулся и Туал. Стало не повернуться и не продохнуть.

   – А в лавке кто остался? – процитировал старинный анекдот Стиг.

   – Все остальные, – ответил Туал. – Как съездил?

   – Весьма плодотворно. Всем привет и пожелание туда не попадать, – очки Стига насмешливо блестели, он явно наслаждался. – Просил предупредить, что тамошний климат вреден для здоровья, особенно кожных покровов спины и некоторых других, безусловно, важных частей тела. Моорна, не красней, я выразился достаточно ясно, но абсолютно прилично, каждый понял в меру своей испорченности, о каких именно частях я упомянул.

   – Стиг, ты можешь говорить нормально? – прервал его речь Кервин.

   Стиг стал серьёзным.

   – Теперь могу. Но мне на это понадобилось время.

   – Когда ты приехал?

   – Неделю назад.

   – Скотина! – негромко взревел Арпан. – Как мы договаривались? Забыл?!

   – Ни в коем случае, забывчивый адвокат непрофессионален и некомпетентен. Но наш общий друг кое-что поручил мне, и я первым делом занялся именно его поручением.

   – Что?

   – Поручение?!

   – Поручение клиента – дело жизни и долг чести для адвоката. Проделав определенную подготовительную работу, я смог приступить к его выполнению.

   Стиг Файрон открыл свой портфель, выудил из кучи бумаг белый конверт, в которых обычно приходят в редакцию рукописи, но без адреса и не заклеенный, и протянул его Кервину.

   – Вы ведь главный редактор, не так ли?

   Кервин ошалело кивнул.

   – Значит, это вам.

   Кервин открыл конверт. Там лежали два густо исписанных с обеих сторон больших блокнотных листа. С первого взгляда он узнал мелкий, необыкновенно чёткий почерк Гаора. Письмо?! И только где-то на третьем абзаце он понял, что читает не письмо, а вполне законченную статью.

   Как-то незаметно Арпан и Туал подошли и встали с обеих сторон Кервина, читая вместе с ним. Правда, Туалу для этого пришлось присесть почти на корточки, и Кервин, не отрываясь от чтения, подвинулся, давая ему место рядом с собой.

   Прочитав первый лист с обеих сторон, Кервин передал его Моорне.

   Стиг молча сидел и ждал. Сейчас они прочитают, будет первый взрыв эмоций, перечитают и тогда начнётся уже серьёзный разговор. Ему самому понадобилось три прочтения. Этим профессионалам хватит двух. Если они профессионалы.

   Дочитав и передав Моорне второй лист, Кервин посмотрел на Стига.

   – Там есть пробелы...

   – Совершенно верно. Мой... клиент, поручил мне проверить в архиве Ведомства Юстиции некоторые номера, даты и уточнить детали, поскольку не хочет подводить редакцию уважаемой им газеты под статью о диффамации, на обыденном языке клевете.

   – И...?

   – И первичная проверка подтвердила действительность изложенных в тексте фактов.

   Стиг достал из своего портфеля второй конверт и протянул его Кервину.

   – Здесь необходимые выписки.

   – Спасибо.

   Кервин мгновенно понял и принял игру, и теперь они говорили так, что если кто-то непосвященный и пытался их подслушать, то ничего, компрометирующего редакцию и Стига, сказано не будет.

   – Разумеется, мы используем материал, предоставленный нам вашим клиентом. Но несколько вопросов.

   – Разумеется.

   – Вопрос авторства?

   – Текст был написан при мне, сразу набело, вы видите его таким, каким его получил я. Тайна имени клиента охраняется законом и Кодексом Лиги Юристов и Коллегии Адвокатов.

   – Как и тайна псевдонимов, – подхватил Кервин, – Кодексом Союза Журналистов.

   Арпан, Туал и Моорна одновременно кивнули.

   – Мой клиент предоставляет редакции право на внесение любых необходимых изменений, – Стиг вздохнул и продолжил тоном несогласного, но вынужденного подчиняться человека, – включая и изменение авторства.

   – Ну, это лишнее, – спокойно сказал Кервин, – разумеется, лёгкая правка необходима.

   Моорна негодующе дёрнула плечом, но Кервин остановил её строгим взглядом, взял второй лист и аккуратно зачеркнул в подписи "и", поставив сверху "е".

   – Моорна, у тебя самый хороший почерк, возьми статью и дополнения, перепиши, заполни пробелы, и оба экземпляра ко мне, – Кервин говорил спокойно и деловито, будто ничего особенного, необычного не происходит, – сделай это сейчас, пожалуйста.

   Помедлив мгновение, Моорна кивнула, взяла оба конверта, бумаги и вышла.

   – Сразу в печать? – удивлённо спросил Стиг.

   – Текст стоит того, – ответил вместо Кервина Арпан.

   – Безукоризненно, – согласился Туал. – Черновики не забыли уничтожить?

   – Черновика не было, – усмехнулся Стиг, – я же сказал. Этот текст был написан прямо при мне, в моём блокноте.

   – Невероятно.

   – Но действительно.

   – Держать такой текст в голове... – Арпан даже вздохнул.

   – Но это единственное место, которое нельзя обыскать, – усмехнулся Туал.

   – Да, – кивнул Стиг, – но его можно прострелить.

   – Он представляет, какая это бомба?

   – Мой клиент, – Стиг усмехнулся, – достаточно образован и интеллигентен для такого понимания. Да и его жизненный опыт кое-чего стоит.

   – Да, – Туал снял и протёр очки, – его опыту не позавидуешь. Но где там он смог добыть такой материал? Не представляю.

   – Вы о моем клиенте или о нашем друге? – спросил Стиг.

   Туал, Арпан и Кервин одновременно вскинули перед ним кулаки с оттопыренным большим пальцем в знак восхищения. Стиг изобразил поклон самодовольного артиста.

   – Так как там наш друг? – спросил после недолгого молчания Арпан.

   Стиг уже открыл рот, но Туал остановил его.

   – Подождём Моорну.

   – Шум будет большой, – сказал Кервин.

   – Разумеется, – кивнул Стиг.

   – Фитиль пушечного калибра, – ухмыльнулся Арпан.

   – Фитиль? – изобразил непонимание Стиг.

   Ему в три голоса стали объяснять, что называется в журналистской среде "фитилём" и каковы легенды о происхождении этого термина. Стиг слушал, проявляя самый живой интерес и задавая подходящие вопросы, когда разговор грозил затухнуть. И время пройдёт незаметнее, и ему, в самом деле, интересно. Раз он начинает заниматься проблемами этой среды, то знание профессионального жаргона, безусловно, необходимо.

   Когда Моорна принесла готовый текст, мужчины с жаром обсуждали проблемы, уже весьма далекие от источника беседы.

   Кервин взял переписанный Моорной текст, быстро просмотрел его и удивлённо вскинул брови, увидев подпись: Моорна скопировала получившийся вариант. "Никто", превращённое в "Некто".

   – А что? – сразу сказал Туал. – Оригинально.

   – Да, – согласился Арпан, – имеет смысл так и оставить.

   – Хорошо, – Кервин надписал "в номер" и вышел.

   Они слышали, как он разговаривал, обсуждая, что и куда сдвинуть, а что убрать и перенести в более поздние номера.

   – Пойдёт в завтрашнем номере, – весело сказал он остальным, вернувшись в закуток, – сейчас уберём только и свалим. Тут рядом есть уютное местечко. Посидим, отпразднуем фитиль, а заодно ты нам и расскажешь.

   Выписки Стига он вложил обратно в конверт, надписал его: "К статье о краже в Храме (науки)" и вложил в одну из своих громоздившихся на столе папок.

   – Не потеряется? – усомнился Арпан.

   – Никогда. Думаю, через два-три дня нам это понадобится. Стиг...

   – Юридическая поддержка обеспечена, – кивнул Стиг.

   – Отлично.

   Кервин полез в нижний ящик своего стола, долго там копался, приговаривая, что она же должна быть тут, потом вспомнил, что засунул её в другое место, и начал рыться в шкафу. И, наконец, извлёк металлическую чашу на трёх ножках для ритуальных возжиганий, обязательную, как портрет Главы, принадлежность любой организации.

   – Кервин... – изумилась Моорна.

   – Правильно, – сразу понял Туал, – воздадим Огню Справедливому и избавимся от улики.

   Кервин установил чашу у себя на столе, скомкал и положил в неё исписанные характерным мелким чётким почерком, как никто не умел в редакции, большие листы, явно вырванные из адвокатского блокнота, потому что на них красовались гриф Лиги Адвокатов и личная надпечатка адвоката Стига Файрона, и поджёг их. Четверо мужчин и женщина встали, образовав тесный круг, и молча глядели на пламя, в котором обугливалась и превращалась в хрупкие чёрные комья статья их коллеги и друга, Гаора Юрда, а ныне раба номер триста двадцать один дробь ноль ноль семнадцать шестьдесят три, выбравшего своим псевдонимом страшное определение: "Никто".

   Когда листы догорели, Кервин тщательно размял их в мельчайшую пыль и вышел вытряхнуть пепел и промыть чашу.

   – Как он там? – спросила Моорна Стига.

   – Кервин подал хорошую мысль, – улыбнулся Стиг, – посидим и поговорим спокойно.

   – Да, – сказал, вернувшись, Кервин. – Стиг, у нас есть полпериода.

   – Ну, за это время можно столько успеть! – рассмеялся Туал.

   – Сколько бы ни было, всё наше, – весело ответил Арпан.

   Стиг посмотрел на часы и кивнул.

   – Полпериода приемлемо, и мне надо будет бежать.

   – Нам тоже, – в тон ему ответил Кервин.

   – Больше полупериода на личную жизнь редактор не даёт, – пожаловалась почти всерьёз Моорна.

   – Что является безусловным нарушением трудового законодательства, если в вашем контракте не оговорены именно такие условия, – ответил ей Стиг.

   – Хорошая идея, – сразу подхватил Кервин, – надо будет пересмотреть контракты с этой точки зрения.

   – И оговорить в нём обязательность гонорара, – горячо согласился Арпан.

   – Аванс ты получил, – возразил Кервин.

   – Позавчера. А вчера уплатил за квартиру.

   – И тебе хватило?! – бурно изумилась Моорна. – Завидую!

   Под этот разговор они прошли сквозь редакцию и спустились в подвал. В доме тесно набились редакции и всевозможные мелкие конторы, и потому подвал был странной смесью складов и забегаловок, где с одинаковым успехом можно было перекусить, поиграть в домино, кости, карты и бильярд, напиться, подраться и уладить ещё массу самых разнообразных дел. В том числе и посидеть тесной дружеской компанией, в которую никто и не попробует втереться без приглашения. Главное – не ошибиться с местом.

   Все отлично понимали, что никаких подробностей поисков и организации встречи в рассказе Стига не будет, но это их особо и не интересовало. Главное – добыть информацию, а как? Это уже твоё дело, твоей изворотливости, сообразительности и прочего.

   – Как он?

   – Держится. Выглядит здоровым. Работает шофёром, – Стиг усмехнулся, – пропах бензином, оброс. Помните, каким он был тогда? А теперь борода, усы. Волосы до бровей, так что клейма не видно. Одет... по погоде. И практически неотличим от остальных... таких же.

   – С его хозяином ты не общался?

   – Зачем?

   – Ну, попросить как-то изменить условия, скажем, в питании, – предложил Арпан.

   – Он не выглядит голодающим. От сигарет он отказался, сказал, что рабу такие дорогие не положены и у него могут быть неприятности, если найдут при обыске.

   – Его обыскивают? – ужаснулась Моорна. – Он в тюрьме?!

   – Нет, – Стиг поправил очки, – это не тюрьма, но обыски и телесные наказания, как я понял из его слов, жизненная норма. Я попытался дать ему денег. Он взял немного мелочи, сказал, что купит себе в рабском ларьке еды и сигарет. Дело в том, что наша беседа заменила ему обед.

   – А печенье?

   Стиг не очень весело улыбнулся.

   – Съел, пока мы беседовали. По той же причине: не положено, найдут при обыске – выпорют. Там, скажем так, своеобразная интерпретация правовых аксиом. Например, всё неположенное считается, как я понял, украденным независимо от источника приобретения.

   Моорна молча покачала головой, в глазах у неё стояли слезы.

   – Как он выдерживает это? – пожал плечами Арпан. – При его гордости, стремлении к независимости...

   Стиг кивнул.

   – Держится он великолепно.

   Об истерике Гаора Стиг решил не говорить. Они помнят Гаора сильным. Пусть он останется таким и в его рассказе. И раз в поистине нечеловеческих условиях Друг сохранил разум, способность писать... Для этого нужны силы. Не мгновенное усилие, не вдохновенный порыв, а ежедневно, в каждый период, долю, мгновение... Ведь это – он не зря читал и перечитывал аккуратный, без единой помарки текст – это не могло быть импровизацией, это выверенная, многократно обдуманная, доведённая до совершенства работа. Нет, он голову даёт на отсечение, что Гаор писал эту статью давно, переписывал, переделывал столько раз, что запомнил наизусть. А черновики... видимо, уничтожал каждый предыдущий вариант, не мог же он её целиком вот так держать в голове. Нет, это работа не дня и даже не месяца. Понятно, что нервы стали ни к чёрту.

   Кервин внимательно посмотрел на него.

   – Что мы можем сейчас для него сделать, Стиг?

   – Не дать пропасть впустую его труду, – ответил за Стига Туал. – Чтобы камень упал в воду, а не в болото. Чтобы пошли круги.

   – Согласен, – кивнул Кервин. – Но это не камень, а бомба.

   – Значит, надо использовать её взрыв с максимальной эффективностью, – сказал Стиг. – Закон не имеет обратной силы, судебные приговоры и решения юстиции не отменяются, значит, надо добиться новых законов, прекращающих действие судебных решений.

   – Огонь нам в помощь, – усмехнулся Арпан.

   – Огонь справедлив, – очень серьёзно сказал Туал, убеждённый атеист, зачастую шокирующий своим свободомыслием даже самых отъявленных радикалов.

   Они подняли над столом стаканы, знаменуя принятое решение и конец передышки. У каждого было впереди ещё очень много дел и проблем.

* * *

   Поздняя осень в Дамхаре – не самое лучшее время года. Затяжные дожди, ночные холода и заморозки, после которых дорога в ледяной корке, а для зимних шипованных шин ещё рано. Как-то очень тихо прошли проводы Небесного Огня на зимний покой. Ну, свозил он хозяев в храм на богослужение, вечером долго мылись и парились в баньке, на рабской кухне ужинали опять пшёнкой, а потом долго пели протяжные негромкие песни, в которых он не понимал практически ни слова, и потому вёл мелодию голосом, без слов. Правда, к его удивлению, Джадд после ужина не ушёл сразу, как обычно, к себе в сарай, а остался за общим столом. И даже подпевал. Тоже без слов. Звать никого из родичей он не собирался. Одного раза ему хватило. Если только мать... но как ее позовёшь? Она наверняка в Ирий-саду, а туда ни живым ходу нет, ни оттуда мёртвым. Ладно. Пусть там ей будет хорошо.

   Гаор сидел на ступеньках крыльца рабской кухни и курил, разглядывая серебристо-серый от лунного света двор. Последнее время он часто так делал: когда все уже легли, выходил на крыльцо и курил в одиночку. Сигарет у него теперь было много: в рейсах брал по хозяйской карточке. С умом, конечно, не наглея, но чтоб на две-три штуки в день хватало. Обычно к нему почти сразу подходил Полкан и с шумным вздохом укладывался у его ног, часто придавливая ему носки сапог своей неожиданно тяжелой головой. Гаор уже давно не опасался его. Вообще всё стало так спокойно и просто...

   Стукнула дверь сарайчика Джадда, и оттуда вышла Цветна. "Надо же?" – со спокойным равнодушием удивился Гаор. Здесь, как и у Сторрама, постоянных пар не было. Во всяком случае, держались все на людях, никак не выделяя кого-то из остальных. Только Лутошка считался сыном Красавы и звал её маткой, а Малуша дочкой Большухи. А так... к нему самому сколько раз приходили то Жданка, то Балуша, то Басёна, а Куконя уже с лета ночует с Тумаком, то она у него, то он у неё. А Джадд что, не человек, что ли? Вышел и Джадд, и стоя в дверях своего сарайчика, молча смотрел, как Цветна идёт через двор, поднимается на крыльцо – Гаор слегка подвинулся, давая ей пройти – и скрывается в дверях рабской кухни, откуда можно было пройти в коридор с повалушами, где по-одному и по-двое спали рабы и рабыни. Лучше, чем в посёлке, где все в одной избе навалом. Если большая семья, то и на полатях, и на лавках, и на лежанке, ночью если выйти приспичит, то как ни шагни, кого-нибудь да заденешь.