Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 93 страниц)

   Распоряжавшаяся за столом женщина – здешняя Мать, как догадался Гаор – дала ему квиток о съеденном им и отправила к машине, а то неладно будет, если хозяин раньше него придёт.

   – С норовом твой, иной раз так вмажет, так что не серди его попусту.

   – А так-то он с понятием, – поддержал Мать мужчина с растрёпанной светло-русой бородой. – Случалось мне его колымагу налаживать. Ничо, по справедливости было.

   Получив столь исчерпывающую и обнадёживающую информацию, Гаор поблагодарил Мать, взял свою куртку и каскетку, брошенные им на крючок у входа в рабский барак, и побежал к машине.

   Успел он вовремя. Практически, он подошёл к фургончику, а из дверей кафе вышел хозяин, сопровождаемый той же девчонкой.

   Взяв у Гаора квиток, он протянул его девчонке вместе с монеткой.

   – Держи. Остаток тебе на конфеты.

   – Спасибо, господин, – затрещала девчонка, – заезжайте, господин, мы уж вас завсегда, господин...

   Ридург отмахнулся от неё, залезая в кабину.

   И снова летит под колёса серый, влажный от росы и рассеявшегося тумана бетон, солнце уже поднялось выше кабины и не слепит глаза.

   – Так чего ты ночью не спал? – вдруг спросил Ридург.

   Гаор не ответил, глядя перед собой на дорогу. Ридург покосился на его сразу отвердевшее и ставшее отчуждённым лицо и усмехнулся.

   – И часто тебя Гархем по ночам дёргал?

   – Что?! – от изумления Гаор не только забыл о положенном обращении, но и непроизвольно обернувшись, дёрнул машину вбок.

   – То самое, – засмеялся довольный произведённым эффектом Ридург.

   Гаор медленно помотал головой.

   – Нет, хозяин, ни разу.

   – Тогда чего психовал? Обычно, кто под ним побывал, – Ридург снова усмехнулся, – долго не в себе бывают. Если, конечно, живы остаются.

   Что Гархем сволочь, Гаор знал давно, но чтоб настолько... его даже передёрнуло мгновенным ознобом.

   – Ну, так чего молчишь?

   – Боялся, хозяин, – неохотно ответил Гаор.

   – Чего? – искренне удивился Ридург и, тут же сообразив, начал хохотать.

   Смеялся он долго и с таким удовольствием, что невольно улыбнулся и Гаор. К тому же ночные страхи сейчас и ему казались пустыми.

   – Ну, уморил, – Ридург вытер выступившие на глазах слёзы, достал сигареты и закурил. – Ах ты, задница непорочная, сколько лет в армии?

   – Вместе с училищем семнадцать, хозяин, – ответил Гаор.

   – И ещё девственник? Так такого ж не бывает, я эту систему знаю. Вот дурак, нужна мне твоя поротая задница, мне баб вот так, – Ридург даже чиркнул себя ребром ладони по горлу, – хватает. Нашёл из-за чего психовать. А, – лицо Ридурга стало серьёзным, – а если бы и так, то что б ты сделал? – посмотрел на мгновенно оцепеневшее лицо раба и кивнул, – понятно. А за такие мысли тебе самое малое двадцать пять "горячих" положено. Понял?

   – Да, хозяин, – глухо ответил Гаор.

   – По приезде и получишь, – закрыл тему Ридург.

   Гаор вёл машину, внимательно оглядывая дорогу, запоминая названия на мелькавших указателях и изредка сверяясь с лежавшей на колене картой. Перспектива порки, конечно, не радовала, но, во-первых, это ещё когда будет, во-вторых, если это окончательно снимет проблему, то он согласен, в-третьих, новокупленного раба всегда в первые дни бьют больше обычного, чтобы потом уже не трепыхался, и не за это, так за другое его бы всё равно для начала выпороли. А раз нрав у его хозяина, как его уже дважды предупреждали, крутой, то чего ещё ожидать? Переживём, не страшно.

   Проехали мимо украшенного в честь праздника съезда в храм. Ридург машинально, явно думая о своём, пробормотал молитву, а Гаор даже головы в сторону храма не повернул. Он свою молитву уже вознёс, её приняли, а до храмов он и раньше охотником не был, ходил только по приказу и строем.

   Маленькие и странные после Аргата города, где дома не впритык, а каждый по отдельности, за забором, как скажи, здесь только родовые замки, но уж очень маленькие. Рощи, луга, по которым бродят коровы и овцы. Небольшие частые реки с узкими, на одну машину, мостами. Убегающие вбок не шоссе, а дороги без покрытия, и поля, поля, поля...

   Ридург с таким искренним удовольствием смотрел на раскрывающийся впереди и по бокам пейзаж, что Гаор понял: это Родина. И снова ворохнулась мысль, а его Родина где? По Аргату он никогда не тосковал, места, где воевал... ну так это тем более, те места он помнит хорошо, но... специфически, и вернуться туда не хочет. В Чёрное Ущелье он что ли поедет? Туристом? Или на Валсу? Которую помнит чёрно-красной от дыма и крови, и когда по ней медленно и неотвратимо плыло пятно горящей нефти, а впереди деревянный наплавной мост с машинами, где и раненые, и снаряды, и горючее, и прыгать в воду бесполезно, потому что пятно во всю ширину, и тяжёлое молчание видящих свою приближающуюся смерть людей, и из машины с госпитальной эмблемой одинокий голос.

   – Братья, добейте, братья...

   Он тогда закричал, пинками пошвырял тех, до кого смог дотянуться, в воду, прыгнул сам и поплыл наискосок навстречу огню, поднырнул под него и плыл под водой, прорываясь против тащившего его вниз течения, насколько хватило дыхания, а над головой было темно от затянувшей поверхность нефти, и всплыть в темноту – это сгореть, а не всплыть – это задохнуться и утонуть. Он выплыл, за ним на берег выползли, потому что встать не могли, ещё семеро, они лежали в чёрной страшной грязи, жадно дышали, а там ниже по течению клубился чёрный липкий дым от горящих заживо людей. Их спасло то, что пущенная агграми нефть развернулась от берега до берега, но узкой полосой, а верхнее течение было быстрее нижнего, и на противоходе они выиграли те мгновения, на которые могло и не хватить дыхания.

   Гаор тряхнул головой, отгоняя воспоминания. А ведь получается, что уже тогда Мать-Вода спасала его. Интересно, почему?

   Ридург отвлекся от пейзажа и занялся своими бумагами. Ровно гудели мотор и бетон под колёсами, становилось жарко, и Гаор, не выпуская руля, снял и сбросил за сиденье куртку и каскетку. Ридург словно не заметил этого, хотя Гаор был уверен, что тот всё видит, но раз хозяин промолчал, значит, разрешено. Навстречу шёл старенький грузовичок, искоркой блеснула заклёпка в ошейнике водителя, и, разъезжаясь, они молча кивнули друг другу, и понятно, что будь Гаор один, они бы остановились и поболтали. Ридург опять словно не заметил.

   На обед ни останавливаться, ни заезжать никуда не стали. Просто в одном из городков притормозили у торговой площади, и Ридург купил у разносчиков две маленьких пластиковых бутылки воды и два запечатанных пакета с бутербродами. Сам он начал есть и пить сразу, а когда выехали за городскую черту, кивнул Гаору на лежащие между сиденьями бутылку и пакет.

   – Лопай.

   – Спасибо, хозяин, – ответил Гаор, принимаясь за еду.

   Обедом это назвать, конечно, нельзя, ни по размеру съеденного и выпитого, ни по уровню комфорта: орудовать приходилось одной рукой, поскольку приказа остановиться не было, но всё же хоть что-то. Поев, Гаор рискнул достать сигарету и закурить, не испрашивая специального разрешения. Сошло, ни окрика, ни удара. Очень хорошо, а если бы ещё знать, когда он получит следующую пачку, то было бы просто отлично.

   Дважды, не останавливаясь, проезжали блокпосты, похоже, патрульные знали его хозяина в лицо и не останавливали. А когда показался третий, Ридург приказал ему.

   – Притормози.

   Гаор удивлённо – патрульного на дороге не было – выполнил приказ.

   Ридург вышел из машины и ушёл в серую бетонную коробку, а Гаор, оставшись в кабине, от нечего делать стал рассматривать безоконное здание, здорово смахивающее на дот, с которого сняли, вернее, упрятали внутрь вооружение, и прикидывать варианты штурма. Дорожную полицию, их патрули и блокпосты он никогда не любил. А обыски с пинками и побоями довели эту нелюбовь до надлежащего уровня.

   Из дверей вышел Ридург вместе с сержантом в полицейской форме и, идя к машине, махнул ему рукой. Беззвучно чертыхнувшись – он бы предпочёл убраться отсюда и побыстрее – Гаор вылез из кабины и подбежал к хозяину. Тот как раз открывал заднюю дверцу.

   – Вон те два мешка и этот ящик.

   Гаор послушно залез в кузов, отцепил крепёжные ремни и выволок наружу указанные мешки и ящик. В ящике звякали бутылки, в одном из мешков были какие-то хрустящие пакеты, а в другом, похоже, банки.

   Когда он их вытащил наружу, захлопнул дверцу и посмотрел на Ридурга, ожидая дальнейших распоряжений, сержант хмыкнул, разглядывая его.

   – Твой или в аренде?

   – Мой, – Ридург протянул сержанту бланк, в котором тот расписался, – купил в Аргате.

   – Ну и правильно. Оставь здесь, мои сами занесут.

   Тон сержанта был самым свойским, будто он и не знал о звании собеседника, чему Гаор не поверил.

   – Пошёл, – бросил, не глядя на него, Ридург, и Гаор послушно метнулся в кабину.

   В зеркальце заднего обзора он увидел, как сержант и Ридург о чём-то поговорили, обменялись рукопожатием и на прощание откозыряли друг другу.

   – Поехали, – распорядился Ридург, садясь в кабину.

   Ну, у Сторрама связи на таможне, а у Корранта в дорожной полиции, так Сторрам – полковник, а Коррант – капитан, всё правильно.

   Ридург искоса посмотрел на лицо раба, занятого исключительно дорогой, и, усмехнувшись, кивнул. Армейская выучка – выполнять приказы и не задавать вопросов – великая вещь.

   И снова летящий под колёса бетон, поля и рощи по бокам. Иногда рощи сливались в лес, иногда прореживались до отдельных, стоящих на холмах деревьев. Иногда вдалеке – к ним вели узкие грунтовые дороги, мелькали скопища маленьких домиков. Рабские посёлки – догадался Гаор. Снова городок пролетели без остановки. И опять поля, рощи, посёлки, речушки и речки, луга... Солнце давно сползло с зенита и заметно клонится к горизонту. А ночевать где будем? Опять в фургоне? И пожрать бы уже пора.

   Очередной городок с маленьким храмом, откуда доносится колокольный звон, провожающий Огонь Небесный на покой, улицей от храма до площади с затихающим и опустевшим рынком...

   – Здесь направо.

   – Да, хозяин, – Гаор резко вывернул руль, въезжая в проулок между глухими в полтора человеческих роста заборами.

   – Прямо.

   – Да, хозяин.

   Проулок резко раздался, открывая стоящий поперек такой же глухой забор с широкими, две легковушки свободно разъедутся, воротами точно посередине. Вывески не было. Перед ними Гаор остановился.

   – Гудни им, – приказал Ридург, вылезая из кабины.

   Гаор послушно нажал кнопку клаксона.

   В левой створке была узкая, на одного человека, калитка. Властным, по-настоящему хозяйским жестом толкнув её, хозяин вошел. Из-за ворот послышался собачий лай, человеческие голоса, и ворота медленно, без скрипа, но словно нехотя раскрылись, впуская машину. "Приехали",– понял Гаор.

   Он медленно, плавно въехал в ворота, остановился и выключил мотор. В быстро сгущавшихся сумерках вокруг громоздились невысокие и кажущиеся бесформенными здания, суетились люди... Гаор вышел из машины, и к нему сразу подбежала большая собака, тщательно обнюхала и, отступив на шаг, оглушительно гавкнула.

   – А ну, цыц! – весело прикрикнул на неё хозяин и позвал его. – Рыжий! Иди сюда.

   – Да, хозяин, – откликнулся Гаор и медленно, расправляя затёкшие от долгого сидения за рулём мышцы и опасаясь резким движением вызвать атаку замолчавшей, но оставшейся рядом с ним собаки, подошёл.

   – Никак с покупкой, – сказала высокая женщина, разглядывая Гаора влажно блестящими глазами.

   Гаор так привык за эти годы, что женщины-рабыни ходят в мужской одежде, что растерянно уставился на неё. Длинная сборчатая юбка, просторная кофта с длинными рукавами, на плечи наброшен узорчатый платок, второй платок, белый, повязан на голове, не так скрывая чёрные с сединой волосы, как открывая лоб с синим клеймом-кружком посередине, в вороте кофты виден ошейник.

   – Да, Нянька, – ответил хозяин, – забирай его и устраивай. А остальное всё завтра. Двое суток в дороге.

   – А и понятно, – без малейшего намёка на приниженность ответила женщина. – Ступай, хозяин, тебе тоже с дороги всё готово уже.

   – Это когда же успели? – весело спросил Ридург.

   – А то не ждали тебя, – с сердитой лаской в голосе ответила Нянька. – Эй, девки, вы где?

   – Да, здесь мы, здесь, – из темноты к ним подбежала молодая светловолосая рабыня в белой кофте и длинной юбке, – с приездом, хозяин, заждались мы вас, всё готово уже, хозяйка ждёт.

   – Иду, – Ридург потрепал Няньку по плечу. – Чтоб у тебя и оплошки были... Рыжий, машину в гараж загони и до утра отдыхай, остальное завтра.

   – Да, хозяин, – пробормотал ему в спину Гаор.

   А гараж здесь где?

   – Ну и чего стоишь? – сурово спросила его Нянька. – Слышал, что сказано, так сполняй.

   – А гараж где? – ответил вопросом Гаор.

   – А вона, оглянись. Эй, Трёпка, покажешь ему, потом в кухню отведёшь.

   – Ага, – ответила возникшая из темноты девчонка в одной рубашке-безрукавке до колен и с растрёпанными, беспорядочно падавшими ей на плечи волосами.

   "Трёпка – это... ну да, растрёпанная, и впрямь похожа", – весело подумал Гаор.

   Первая растерянность прошла, и он спокойно пошёл за девчонкой к одному из строений. Широкие ворота не заперты, вернее, только щеколда наброшена. И пока он снимал её, раскрывал ворота, нашаривал выключатель и включал свет, Трёпка выкладывала ему, что это Старшая Мать, её все слушаются, а хозяин её Нянькой зовёт, она его ещё дитём нянчила, а хозяйка по хозяйству мало встревает, даже быват за весь день на чёрный двор не выйдет, сидит себе и бумаги пишет да читает, пишет да читает, а жить здесь хорошо, её вот в давнюю зиму купили, и так-то хорошо тута, а после Старшей Матери другая Мать, её ещё Большухой кличут, она и за едой, и за одежей следит, а ты, Полкан, отойди, а то неровен час под колеса попадёшь... Под её неумолчный, как журчание ручейка, говор Гаор осмотрелся в гараже, отметил, что сделано всё с умом и по делу, рассчитан гараж на три машины, но стоит только легковушка с большим багажником, и, похоже, рядом с ней как раз место для фургончика. Он поставил фургон на место, выключил свет – вся работа по разгрузке и регулировке будет завтра, а сегодня ему отдыхать разрешили – и закрыл двери, как и было, на щеколду.

   Трёпка ухватила его за руку и повела. Полкан шёл рядом, время от времени тыкая Гаора носом и помахивая хвостом. Собак Гаор не то что не любил, а просто никогда не имел с ними дела, если не считать волкоподобных собак охраны на гауптвахте, притравленных на человека и вызывавших ужас у заключенных, и потому тычки Полкана заставляли его вздрагивать. Они поднялись на невысокое крыльцо – Полкан отстал от них, чему Гаор безусловно обрадовался – Трёпка толкнула дверь и ввела его в наполненную светом, шумом голосов и запахами еды кухню.

   – А вот и мы, – весело сказала Трёпка.

   – Мир дому и всем в доме, – поздоровался Гаор, оглядывая повернувшихся к нему от стола людей, мужчин и женщин, но все с клеймами и в ошейниках.

   – И тебе мир, – ответили ему.

   А женщина, одетая, как и Старшая Мать, но без платка на плечах, сразу стала командовать.

   – Ты сапоги-то сними, вона у порога оставь и к столу садись. Голоден небось.

   – Спасибо, Мать, – ответил Гаор, снимая сапоги и выставляя их в ряд таких же сапог у стены.

   Портянки он смотал и сунул в сапоги. С другой стороны двери у косяка висел рукомойник, напомнивший ему фронтовые самоделки, а рядом полотенце. Гаор с наслаждением умылся и ополоснул руки, вытерся и уже тогда подошёл к столу.

   – Садись, – указали ему место между двумя молодыми мужчинами и перед ним поставили миску с кашей, а в кружку налили... молока.

   – Ложки нет никак? Трёпка, ложку ему дай, – распоряжалась Мать, – ты ешь, потом всё расскажешь.

   Ну, про еду ему можно было и не говорить, что ему за весь день за рулём и два бутерброда? И Гаор ел жадно, даже не разбирая вкуса и не замечая сидящих рядом.

   – Ты мотри, наголодался как, – удивилась сидевшая напротив женщина, – ты откуда ж будешь?

   – Из Аргата, – ответил с полным ртом Гаор.

   – Никак голодом тебя там морили, – засмеялись за столом.

   – Да не спеши, паря, не отымут.

   – А чо, голодно тама?

   – А зовёшься как?

   Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и ответил.

   – Рыжий.

   – А, ну ясно.

   – Большуха, ты ему ещё подложи, – распорядилась Нянька. – А материно имя какое?

   "Началось", – с тоской подумал Гаор, понимая, что сейчас неизбежно возникнет его обращение и вопрос: за что? Но отвечать надо, и отвечать правду, потому что соврать он не сумеет, и всё равно правда выплывет.

   – Я не помню матери, – ответил он, принимая заново наполненную миску.

   – Чего так?

   – Матерь родную забыл?!

   – Как так?

   – Меня в пять лет у неё забрали, – ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, – и помнить запретили.

   За столом перегнулись.

   – Галчонок никак?

   – Так ты ж вона, рыжий.

   – Кто ты, парень?

   Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.

   – Я бастард, – начал он.

   Ему ответили молчаливыми понимающими кивками – здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.

   – Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом... отцу были нужны деньги, – вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, – и отец продал меня в рабство. Вот и всё.

   За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.

   – Мать-владычица, – прошептал кто-то.

   – И давно? – сурово спросила Нянька.

   – Да... с прошлого ноября третий год пошёл, – устало ответил Гаор.

   – Лоб покажи, – потребовала Нянька.

   Гаор поднял ладонью волосы, открывая лоб с синей звездой клейма.

   – Как же так? – потрясённо покачала головой одна из женщин, – чтоб сына своего...

   – Из-за денег и сына, – недоумевающе сказал кто-то из мужчин.

   – Эй, паря, а деньги-то зачем были нужны, чтоб такое сотворить? – спросил ещё кто-то.

   Гаор зло усмехнулся.

   – Законный сын, наследник, играл в карты, проиграл много, вот меня и продали, чтоб я долг его оплачивал.

   – А оплатишь когда? Освободят? – спросил молодой тощий парень, совсем мальчишка по виду.

   Гаор, не сдержавшись, выругался с настоящей злобой.

   – Как же! Поставят кружок, и буду считаться обращённым. Ошейник не снимается!

   – Это мы знаем, – спокойно сказала Большуха.

   И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.

   – Ну, Рыжий, так Рыжий, – сказала Нянька, внимательно глядя на него. – Не самое плохое имечко.

   – Ну да, – согласились с ней, – господа, быват, и вовсе непотребно прозовут.

   – Наш-то ничего, разрешает по-материному зваться.

   – Ничо, паря, проживёшь.

   – А куда ж я денусь, – улыбнулся, успокаиваясь, Гаор.

   – А работал кем?

   – Шофёром.

   – Это водила, что ль?

   – Да, – кивнул Гаор.

   – А раньше? Ну, до того?

   – Раньше? – переспросил Гаор, – раньше я в армии был, воевал.

   Молча сидевший на дальнем конце стола мужчина шевельнулся, и Гаор невольно посмотрел на него. Тёмное узкое, как сдавленное с боков, лицо, чёрные длинные волосы заплетены в две тонкие косы, спадающие с висков вдоль лица и делающие его ещё уже, высокие выступающие углами скулы, опущенные к переносице и вздёрнутые к вискам брови. На смуглой шее почти сливающийся с ней по цвету ошейник с блестящей заклёпкой, на лбу над переносицей синий, перечёркнутый диагональным крестом квадрат. Раб, раз ошейник и клеймо, но... Аггр?! Откуда?

   У Гаора непроизвольно сжались кулаки, и напряглось как перед прыжком тело. Их глаза встретились, и мужчина спросил с характерным гортанным акцентом.

   – Ты... воевать?

   – Да, – ещё сдерживаясь, ответил Гаор.

   – Ты... фронт?

   – Да! А ты...?

   Аггр кивнул.

   – Я воевать. Я плен, – улыбнулся, оскалив белые зубы, и встал, – ты воевать, ты раб. Я рад.

   Гаор рванулся из-за стола навстречу ему. Но драки не получилось. Аггр обошёл его как неживую преграду, склонил голову, благодаря матерей, и вышел, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Помедлив с мгновение, Гаор сел, понимая, что глупо стоять посреди кухни, когда противник ушёл.

   – Кто это? – заставил он себя спросить внешне спокойным тоном.

   – Джадд это, – стали объяснять ему,

   – Хозяин его откуда-то привёз.

   – Так-то он тихий.

   – И понимает почти всё, говорит вот только...

   – Да он молчком всё.

   – А задевать его не след, шалеет он в драке.

   – Я ему пошалею, – буркнул Гаор, – а работает кем?

   – Да как все мы.

   – Так-то он шорничает там...

   – Обувку всем чинит...

   – Ну и...

   Рассказчики замялись, и за всех ответила девчонка, не Трёпка, а другая, поменьше, с белыми волосами, заплетёнными в косички.

   – А ещё он порет всех, ну, по слову хозяйскому.

   Палач, ну ясно.

   – Чего ещё аггру делать, – хмыкнул Гаор.

   Нянька и Большуха переглянулись.

   – Никак раньше встречались? – спросила Нянька.

   – Воевал я с ними, – ответил Гаор, – с агграми.

   Ответить ему не успели, потому что в кухню вошли ещё две женщины. Одну из них Гаор уже видел во дворе, а вторая, красивая, черноглазая и черноволосая, если бы не ошейник и кружок клейма на лбу, была бы настоящей дуггуркой.

   – Вот и крали наши, – радостно зашумели за столом.

   – Уложили никак?

   – Быстро вы седни.

   – Чего так, Милуша?

   Милуша, выдернув шпильку, распустила длинные, длиннее, чем обычно у дуггурок волосы, и улыбнулась.

   – С дороги он, по жене соскучился.

   – Ну и в удачу им, – кивнула Нянька, – садитесь, молока выпейте.

   – Ой, спасибо, Старшая Мать, – Милуша села за стол, посмотрела на Гаора, – а ты новокупка никак? А прозываешься?

   – Рыжий, – ответил Гаор, невольно любуясь ею.

   – Эй, паря, – засмеялся чернобородый и светловолосый мужчина, которого остальные называли Чубарём, – на хозяйский каравай рот не разевай.

   – От погляда убытку нет, – отмахнулась от него Милуша.

   – Да и прибытку не будет, – тихо закончила сидевшая рядом с девчонками женщина.

   Гаор уже приготовился к обычному весёлому трёпу, но матери стали разгонять всех на ночь, хотя по ощущениям Гаора время было ещё не очень позднее, у Сторрама он бы только-только на вечернем построении стоял, и весь вечер был бы впереди, но с матерями не спорят.

   – Седни уж на полати ложись, а завтрева посмотрим, – распорядилась Большуха.

   Полатями назывались высокие, почти на уровне его роста нары – настилом от стены до стены. Там лежали какие-то мягкие то ли зимние куртки, то ли обрывки одеял и, к удивлению Гаора, меховые опять же как шкуры. Куда ушли остальные, Гаор не заметил: он вдруг смертельно устал, и его неудержимо клонило в сон. Он даже раздеваться не стал, нагрёб себе мягкого и мгновенно заснул. И совсем по краю сознания прошла мысль, что хозяин обещал ему двадцать пять "горячих", и бить его будет как раз этот пленный аггр, но додумать, чем это ему грозит, он не успел, заснув окончательно.

   Разбудили его, самым бесцеремонным образом дёрнув за ноги.

   – А ну слазь, пока не сдёрнули.

   Гаор сел, больно ударившись макушкой о потолок. Внизу засмеялись.

   – Чего так рано?

   – Это кому рано?! – возмутилась внизу Нянька, – вот я сейчас вицу возьму, так сразу вовремя будет!

   Что такое вица, Гаор не знал, но смысл всего высказывания понял и спрыгнул вниз. Все уже сидели за столом, а некоторые, похоже, и уже и поработать успели. "Рано как здесь побудка", – подумал Гаор, быстро умываясь у рукомойника.

   – Как лопать, так ему вовремя, а как работать, так рано, – ворчала Нянька, пока Большуха накладывала Гаору каши и наливала молока, – ишь устроился, лемзяй, шавуй мамкин...

   Так его ещё не обзывали, и Гаор, приканчивая кашу, поинтересовался.

   – А это кто, Старшая Мать?

   За столом дружно грохнули хохотом. Улыбнулся и сидевший на своём дальнем конце – со всеми, но и отдельно – и молча быстро евший аггр. Ответить Гаору не успели, потому что в кухню вошёл хозяин. Весёлый, свежевыбритый, в полевой летней форме без петлиц и знаков различия.

   – Шумишь, Нянька? Так их бездельников!

   К удивлению Гаора, за столом продолжали смеяться. А Ридург стал распоряжаться. Кому сегодня где и что делать. Все понимающе кивали.

   – Рыжий!

   – Да, хозяин, – вскочил на ноги Гаор по неистребимой строевой выучке.

   – Так, а тебе Рыжий, в гараже разбираться и обустраиваться. Что в фургоне лежит, в большой сарай перетащишь. Обе машины проверишь, отрегулируешь, что надо, чтоб назавтра обе готовы были.

   Две незнакомые машины за день, без помощника и в незнакомом гараже... – это головы не поднять.

   – Большуха, устрой его и выдай, что надо.

   – Сделаю хозяин.

   – Ну, а чтоб ты не заскучал... – хозяин сделал выразительную паузу.

   "Тебе бы так повеселиться", – насторожился Гаор, сразу вспомнив про обещанные ему "горячие". И как в воду смотрел.

   – Тебе пять вступительных положено, да ещё двадцать пять за неподобающие мысли. Понял?

   – Да, хозяин.

   – Джадд, выдашь ему тридцать "горячих". Кожу не рвать! Понял?

   – Да, хозяин, – гортанно ответил аггр.

   Только тут до Гаора стало доходить, что его вчерашний порыв на драку может ему же и боком выйти, но ни исправить, ни изменить ничего он не мог.

   Ридург оглядел его с весёлой насмешкой и вышел. Гаор вздохнул и вернулся к недоеденной – в миске оставалось ещё две ложки – каше.

   – Давай, не копайся, – поторопила его женщина, собиравшая миски и кружки. – Тебе вона скоко всего исделать надоть.

   Гаор доел кашу, вытряхнул в рот последние капли молока и встал из-за стола.

   – Спасибо, мать.

   Женщина улыбнулась ему.

   – Красава я, можешь и так звать. Ты к Джадду сейчас прямо иди, а то хуже нет, как работать, да порки ждать.

   "Это точно", – мрачно подумал Гаор, накручивая портянки и влезая в сапоги. В гараже босиком не походишь. А остальные, как он заметил, выходили во двор, не обуваясь.

   Солнце только-только поднялось, и двор перечёркивали длинные тени. Незнакомые, непривычные запахи и звуки. Мычание коров, разгуливающие прямо по двору куры, тут же вчерашняя собака лежит на солнце и что-то как выкусывает у себя возле хвоста. Может, всё это и интересно, но в раскрытых дверях одного из сарайчиков стоит и с насмешливой неприязнью смотрит на него аггр. Стараясь держаться как можно спокойнее, Гаор пошел к нему. Аггр, одетый как все рабы: босиком, в мешковато спускающихся на ступни штанах и просторной рубашке навыпуск с закатанными выше локтей рукавами, неприятно улыбаясь, ждал его, скрестив на груди мускулистые руки.

   Подойдя почти вплотную, Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза. Так близко ему аггров не приходилось видеть. Немногие встречи лицом к лицу на фронте в рукопашном были слишком коротки, пленных он видел издалека, а мёртвые... мертвые все одинаковы, только по остаткам формы и различишь.

   Аггр кивнул и ребром ладони ударил себя по поясу.

   – Ты раздеться.

   Гаор медленно расстегнул рубашку и сбросил её на землю прямо у ног, стянул через голову майку, оставшись полуголым. Джадд снова кивнул и посторонился, пропуская его в сарай.

   Острый запах кожи, обувного клея, ещё чего-то, верстак, полочки на стенах, у дальней стены как занавеска, какие-то ремни, инструменты...

   – Это сюда.

   Аггр указал ему на странное сооружение у стены. Широкая и длинная, почти в рост человека доска с полукруглым вырезом на верхнем конце и прикреплёнными к ней ремнями.

   Когда, подчиняясь кратким и вполне понятным командам аггра, Гаор вытащил её наружу и закрепил на наклонной подставке, ему стало понятно, что это. Это была знаменитая, памятная ему по рисунку в учебнике истории "кобыла" – станок для наказаний.

   – Ты лежать.

   Стиснув зубы, Гаор выполнил приказ. Мало того, что изобьют, так ещё во дворе, у всех на глазах... сволочь, палач, все аггры – сволочи, были и останутся такими.

   Джадд затянул ременные петли на его запястьях, плотно прижав его грудь к гладкой отполированной телами доске. Щиколотки пристёгивать не стал. "Ну да, там же сапоги, – сообразил Гаор – через них ноги плотно не зажмёшь". Но тут Джадд ловко, не расстёгивая, сдёрнул с него вниз брюки и трусы, спутав или колени.

   – Ты дёргаться нет, – сказал аггр и ушёл в сарайчик, оставив Гаора во дворе.

   Вырез для головы позволял дышать, но не смотреть по сторонам, и Гаор обречённо ждал продолжения. Тридцать "горячих". Не смертельно, но это как бить будут. Хозяин велел кожу не рвать, но тогда спецура тоже его избил, чтоб кожа была целой, а матерям пришлось к нему Мать-Воду звать большим моленьем, а здесь что будет?

   Аггра не было долго, или это только ему показалось так. Но вернувшись, аггр зашёл спереди и показал ему... Огонь Великий, не дубинка, плеть! Это не просто боль, это – позор! Огонь Справедливый, за что?!

   – Ты воевать, – сказал аггр, разминая плеть ладонями, – ты победить. Ты раб. Хозяин велеть. Тридцать ударов. Кожу не рвать. Я бить. Ты кричать.

   И отошёл. "Врёшь, – прикусил губу Гаор, – врёшь, не закричу, нет, я вас, сволочей, стрелял, как хотел, нет, не закричу".

   Свист разрезаемого плетью воздуха, и как огненная узкая струя хлестнула его по спине. Первый, – сказал про себя Гаор. Но он быстро сбился со счёта, настолько непривычно острой была боль. Он старался молчать, искусав в кровь губы, но на, кажется, десятом ударе застонал.

   – Правильно, – сказал над ним аггр. – Ты кричать.

   Спина и ягодицы горят, как обожжённые, и снова и снова огненная полоса ложится на его тело. Хриплые стоны на выдохе при каждом ударе. И мучительное ожидание следующего удара. Он уже плохо сознаёт, где он и что с ним, но желанного беспамятства, в котором не чувствуешь боли, всё нет. И ни о чём он думать сейчас не может, кроме одного: конец, когда конец?

   Порка на "кобыле" – не частое зрелище, и сновавшие по своим делам люди останавливались поглядеть и тут же уходили. Близко подойти никто не рисковал: что Джадд на порке стервенеет и может, как невзначай, стегнуть по зрителям, все знали. Даже Полкан ушёл в свою конуру.

   После тридцатого удара Джадд опустил плеть, змеёй расстелив её по земле, и перевёл дыхание, рассматривая распластанное на "кобыле" тело, конвульсивно вздрагивающее в ожидании следующего удара. Кожа на спине и ягодицах покраснела и вздулась полосами, но нигде не была прорвана. Даже на старых шрамах и рубцах от осколочных ранений и ожогов. Смуглое, мокрое от пота лицо аггра ничего выражало. Повернувшись, он ушёл в свой сарайчик и вскоре вышел оттуда без плети и с ведром воды.