Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 93 страниц)

   – Торги? – и, так как хозяин молчал, уточнил. – Меня на торги?

   Хозяин кивнул и сказал уже совсем неожиданное.

   – И Лутошку тоже.

   Гаор даже задохнулся на мгновение: к своей продаже он уже мысленно приготовился, но что и Лутошку... Мальца-то за что? И словно услышав его невысказанный вопрос, хозяин подошёл к столу, взял из его рук и бросил на стол каталог.

   – Прижали меня, Рыжий, – голос хозяина звучал с искренней доверительностью, так говорят со своим, с союзником. – Крепко прижали, нужны деньги, срочно и большие, а мне из дела их не вынуть. И жизнь на кону, и моя, и детей. А вас двоих продать, я и выкручусь. Дорогие вы, грамотные, водители, ты по полной первой категории, у Лутошки по возрасту вторая, тоже неплохо, перспективный. Да если бригадой вас...

   Гаор молча слушал, пытаясь слышать хозяйский голос и понимать сказанное, страшным усилием не подпуская серую беззвучную пустоту. И когда хозяин замолчал, хрипло выдохнул:

   – Когда машина? Сегодня?

   Хозяин усмехнулся.

   – Не торопись. Праздник, раз, и цену настоящую здесь за вас не дадут, два. Второго с утра в Аргат вас повезу. А пока отдыхай. Иди, Рыжий, нечего тебе здесь делать.

   Как он вышел из кабинета, прошёл, по дороге обувшись, коридором в рабскую кухню, а оттуда в свою повалушу, Гаор помнил смутно. Не было ни злобы, ни... да ничего не было. Он тяжело, по-стариковски, сел на нары и замер, глядя перед собой остановившимися глазами. Как он скажет Красаве, что у неё отбирают сына? А Лутошке, что он скажет Лутошке?

   Чья-то сухая жёсткая ладонь тронула его за плечо.

   – Ты чо, Рыжий? Как, скажи, столбняком тебя вдарило. А ну, очнись.

   Гаор тяжело, через силу, поднял глаза и посмотрел на Няньку, на выглядывавшую из-за косяка мордашку Малуши, а над ней встревоженное лицо Красавы и понял: он им не скажет, не сможет. И... и вдруг что-то случится? Ну, передумает хозяин, или ещё что... ведь до второго... сегодня тридцатое, два дня впереди, праздник... нет, он не может.

   – Ничего, Старшая Мать, – сказал он, – всё в порядке.

   – Тады работать иди. А то Лутошка один тама, не дело это.

   – Да, – кивнул он и встал.

   Да, надо идти в гараж и подготовить Лутошку. Нет, говорить он ему ничего не будет, а вот кое-что сделать, чтобы малец не пропал по дурости и незнанию в камере отстойника, и можно, и нужно. Времени мало, но, сколько успеет, столько успеет.

* * *

4.07. – 20.07.2002; 11.10.2010

СОН СЕДЬМОЙ

...не дай мне, Бог, сойти с ума...

   И снова храпящая и сопящая тишина ночной казармы или рабской камеры. Он лежит, завернувшись с головой в жёсткое, пахнущее дезинфекцией одеяло, рядом, в таком же коконе, Лутошка, и он чувствует, как малец всхлипывает во сне. Ничего, пацан, это ещё не самое страшное. Камера им досталась хорошая, без блатяг, и не везли их в «сером коршуне» со скованными руками, а ехали в своём фургоне, сменяя друг друга за рулём. Один ведёт, другой лежит на койке-рундуке или сидит рядом, а на рундуке тогда лежит хозяин. Только перед самым Аргатом хозяин сам сел за руль, а им велел идти в фургон и переодеться. Они перелезли в фургон, задёрнув за собой обе занавески, всё сняли с себя и надели рубашки и порты поплоше, заплатанные, зашитые. Лутошка показал ему рукав своей рубашки с красной заплатой, хотел что-то сказать и заплакал.

   Гаор осторожно повернулся внутри кокона. Вот и всё, пятый год его рабства и третий по счёту хозяин. Жаловаться ему не на что. У этого, уже бывшего, было не так уж плохо. И даже о своей продаже узнал всё-таки заранее, успел подготовиться. Срочно докрутил браслетики, колечки и мечики и, как и тогда у Сторрама, раздал их подарками на Новый Год. Когда вернулись с проздравления в свою кухню и свалили полученные от хозяев пачки сигарет и кульки с конфетами в общую кучу у ёлки, он и достал свой узелок. Охи, ахи, визги... Как и тогда, его хлопали по плечам и спине, целовали и даже тискали, ну, и он в долгу не оставался. А потом гуляли, опять вкусно ели, пили вишнёвку и водку, пели, плясали, мерились силой и ухватками... Только он уже знал, что это в последний раз, что никого из сидящих за столом он больше не увидит. И молчал. Пел, шутил, плясал, дурачился и молчал. Только и хватило его, чтобы подсесть к Джадду и сказать тому.

   – Везучий ты, Джадд.

   Джадд удивлённо посмотрел на него.

   – Я нет понять.

   – Жена, сын... все с тобой, люби да любуйся, пока не продали.

   Взгляд Джадда стал другим, но тут к нему подбежала и потянула в плясовой круг Милуша. И праздник пошёл своим чередом.

   И на следующий день с утра он не пошёл на общие работы, а повёл Лутошку в гараж и снова показывал ему, заставляя повторять, приёмы, позволяющие быстро и без шума отбиться от приставалы или ещё чего. А когда пошли на общий праздник – как и в прошлый год, хозяева уехали по своим делам – он опять смотрел и запоминал. Не будет ведь больше у него такого. Если бы его на местных торгах продали, ещё был бы хоть какой-то, хоть малюсенький шанс попасть к кому-то из капитановых соседей и тогда хоть раз в год повидаться, а из Аргата... увезут на другой конец страны и всё... кранты. А даже в Аргате если... Хозяев всё не было, и он опять в гараже жучил Лутошку. Тот ничего не понимал, но всё делал. Да и бою учиться – это не про вулканы читать.

   Гаор невольно улыбнулся воспоминанию...

   ...В существование моря Лутошка с трудом, но поверил после объяснений, что берега у моря есть, просто с одного берега другого не видно. А вот вулкан – огнедышащая гора, гора с огнём внутри и выливающейся лавой – в это Лутошка поверить не мог. Вот домовой, банник, кикиморы – девки болотные – это понятно, коли сам не видел, то другие, и матка про это сказывала, а вулканы... да мало ли что голозадые выдумают, так и верить всему, что ли ча? И оскорблённый недоверием к учебнику Гард решил устроить Лутошке наглядное пособие из старых покрышек, песка и земли за гаражом. А чтоб резина горела, послал Лутошку за бензином или соляркой. Он лежал под легковушкой, что-то у него не ладилось и, когда Лутошка проныл, что надоть ненадолго и недалеко, послал мальца по-фронтовому, а что этот дурак прихватил с собой маленькую канистру с бензином, не заметил. Да и в голову ему прийти не могло, что пацаны такое устроят. На счастье Лутошки, да и Гарда, он успел прибежать на запах горящей резины первым. И когда туда влетел хозяин, он уже добивал пламя, Гард растерянно что-то лепетал, а Лутошка успел удрать. Потому что хозяин с ходу всё просёк и начал раздачу положенного. Сам он тоже огрёб по морде за то, что не следит за мальчишками. Получили все. Даже Красава, и за то же, что и он. Что коли сын дурак, так следи за ним. Он про себя посоветовал хозяину применить это к себе. Но вот Лутошка как не попал под горячую руку, так и с концами. У мальчишки хватило ума прятаться до ужина и приползти в кухню, когда Красава, а за ней уже и остальные стали беспокоиться, не рванул ли дурачок от страха в бега. И куда ж он денется, ведь напорется на патруль, и тогда не порка, а смерть. Красава даже вытьначала. Тут малец и объявился, и Красава кинулась его обнимать и кормить, будто он и впрямь с того света вернулся. И нашёл же малец, где прятаться. В сарайчике у Джадда. Джадд же со всеми на дым и крики прибежал. Так что дневной переполох закончился вечерним смехом...

   ...Хорошо, когда есть и такие воспоминания. А то ведь совсем погано, когда и вспомнить нечего. Нет, жил он эти полтора года неплохо, а что дальше будет? Что будет, то и будет. Загад не бывает богат. Сидели они все первого за ужином, отдыхая от праздника, когда вошёл в кухню хозяин, и он понял: вот и оно, не передумал. Хозяин оглядел их и распорядился.

   – Рыжий, приготовь фургон.

   Он привычно вскочил.

   – Да, хозяин.

   – Завтра с утра поедете со мной оба, и ты, и Лутошка. В Аргат.

   Остальные ещё не поняли и смотрели с интересом. Но следующая фраза поставила всё на свои места.

   – Большуха, дашь им каждому рубашку и штаны, какие похуже.

   – Да, хозяин, – ответила сразу побледневшая Большуха.

   Охнув, схватилась обеими руками за рот Красава. Замолчали остальные.

   – Прямо в этом и поедут? – сурово спросила Нянька.

   Хозяин усмехнулся.

   – Боишься, поморозятся? Нет, поедут в обычном, а перед отстойником переоденутся.

   Еще раз оглядел всех и вышел...

   ...И опять же, сказал накануне, дал им возможность собраться и проститься. Не как у Сторрама, когда его прямо с работы выдернули. И в дороге... выпускал на оправку и не торопил, кормил досыта и горячим из термоса, ночевали фургоне каждый в своём спальном мешке с тёплым вкладышем. И самое главное – не лез с разговорами. То ли понимал, что им уже не до него, то ли... да хрен с ним, бывший он уже, капитан Ридург Коррант. И последние метки до Аргата они ехали в фургоне, Лутошка испуганно жался к нему, как новобранец под бомбёжкой.

   – Сколько тебе лет, Лутошка? – тихо спросил он. – Шестнадцать?

   – В цветень семнадцать будет, – всхлипнул Лутошка.

   – Вот ты сколько с матерью был. Везучий ты, Лутошка. Мне вот не повезло.

   – Ага, – Лутошка шмыгнул носом, – ага, я помню, ты говорил. Рыжий, а что теперь с нами будет?

   – В отстойнике? Отведут в камеру, потом врач посмотрит, здоровье проверит, потом сортировка, а там и торги.

   – Ага, ага, – кивал Лутошка. – Рыжий, а бить нас не будут?

   – Не знаю, – он усмехнулся. – Это у меня третьи торги будут. Пока не били...

   ...Пока их не били. Выпустили из фургона в подземном гараже. Он успел шепнуть Лутошке, чтоб молчал и не рыпался. Хозяин, видно, всё оформил заранее, потому что сразу уехал, а их погнали по обычному конвейеру. Сверка номеров, распределение по камерам. Он боялся, что их отправят в разные камеры, но, похоже, хозяин сдержал слово и оформил их бригадой, потому и не разлучили. В камере их приняли хорошо, удивившись только, что их аж из Дамхара привезли. Родственников у Лутошки не нашлось, земельтоже, а вот у него неожиданно оказался свойственник по брату – братанич. И после мгновенной перетасовки на нарах они так и расположились наверху уже втроём. И распорядок был обычный. Правда, привезли их рано, так что они даже обед получили. Лутошка держался рядом, как приклеенный, и всё делал, как он. Нет, всё хорошо. Пока. И настолько, насколько вообще бывает хорошо на торгах. Лутошка уже успокоился и заснул, надо и тебе спать, сержант. Что мог, ты сделал, а остальное от тебя не зависит.

   Гаор осторожно повернулся, напряг и распустил мышцы. "Всё, спать", – приказал он сам себе. И усмехнулся: "вот привык жить по приказу, барабанная шкура". А ведь и верно, бьют по тебе, как по барабану. А кричать нельзя...

   ...Дни в отстойнике длинные, но не тягостные. Потрепался, пожрал, поспал, потрепался, а там и отбой. Работать не надо, но и паёк... Только и хватает, чтобы не загнуться с голодухи, и приварка взять неоткуда. Но зато и трепаться никто не мешает, хоть в этом душу отвести. Гаор с удивлением услышал свои же рассказы про зоопарк. Надо же, сколько лет прошло, а гуляет. И про драку на дамбе, когда блатягам голозадым вмазали от души. Смотри-ка, тоже помнят.

   Лутошку за его рассказы про вулканы подняли было на смех, но Гаор подтвердил, сказав, что сам не видел, но читал и работал вместе с одним мужиком из Кроймарна, так тот аж жил рядом с вулканом. Подивились, покрутили головами, что надо же каково быват, а там верь – не верь, а слушать не мешай.

   – Рыжий, про фронт поври, а?

   – Ага, шибко страшно тама?

   – Когда как, мужики. Только или бояться, или выживать.

   – Это ты точно, Рыжий. Бояться бойся, не лезь сдуру да нахрапом, а головы не теряй.

   – И себя не роняй.

   Лутошка проигрался в чёт-нечёт. Сдуру не остановился вовремя, довёл счёт до сотни, а там... либо лоб подставляй, либо пайком отдавай. Ну и... мало того, что ввалили почти до синяков, так ещё и Рыжий его за волосы и ухо оттрепал, приговаривая под общий смех.

   – Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался!

   Было и больно, и обидно.

   Оттрепав Лутошку, Гаор снял рубашку, намочил в раковине рукав и сделал Лутошке мокрый компресс на лоб, чтоб синяка не было, а то придерутся ещё у врача или на сортировке и снизят категорию.

   Уложив Лутошку, Гаор насмешливо подумал, что если бы вовремя так оттрепали Гарвингжайгла, то он бы сейчас свободным был. Но... что сделано, не воротишь, а не сделанного не поправишь.

   Привели новеньких, и среди них обращённый, к тому же новик. Прирождённые поздоровались, и им сразу отвели место на нарах, а обращённого окружили. Парень совсем недавно получил клеймо, лоб был ещё красный, ничего не знал и пытался сопротивляться осмотру, чем сразу напомнил Гаору, как тот сам попал в свою первую камеру. Парень оказался с трёхлучевой звездой, и его только слегка попинали и попугали, Гаору даже заступаться особо не пришлось. Но по праву водилы он сразу перешёл к делу.

   – Что за авария?

   – На грузовике легковушку подмял, – объяснил парень, – а там шишка какая-то была, мне и насчитали... – парень всхлипнул, со страхом и надеждой глядя на Гаора.

   – Пьян, что ли, был?

   – Да я всего-то пару взял...

   – С прицепом, – закончил за него Гаор. – Ясно. Дурак ты. Кто ж на грузовике по Аргату гоняет, да ещё после такого.

   – Рыжий, – сразу заинтересовались остальные, – а это чо такое?

   – Пара с прицепом, – объяснил Гаор, – это две кружки пива со стаканом водки.

   – Рыжий, – предложил Старший по камере, – раз тож водила, пригляди за ним, чтоб сдуру не залетел и не подставил.

   – Пригляжу, – согласился Гаор. – Давай, лезь сюда.

   Сев рядом с Гаором, парень огляделся с плохо скрытым ужасом. Гаор усмехнулся.

   – Не трусь, пацан, это ещё не самое страшное.

   Лутошка, многократно слышавший это от Рыжего в поездках и уже убедившийся в правоте изречения, согласно хмыкнул, глядя на парня с чувством явного превосходства. Тот покосился на него, снова огляделся, побледнел и стал падать, закатив глаза. Гаор подхватил его, не дав упасть вниз, и уложил.

   – Лутошка, рубашку дай.

   – Это он чо, сомлел? – спросил Лутошка, снимая рубашку.

   – Ну да, – Гаор свернул Лутошкину рубашку и подложил под голову лежавшему навзничь парню. – Со мной в первый день тоже было. Пусть полежит.

   Его не так удивила, как насторожила одна деталь: при осмотре парня, как и его тогда, поставили на колени и, ухватив за волосы, открыли лоб, но руки не завели за спину, а наоборот вытянули вперёд и повернули ладонями вверх. Это наводило на размышления, и Гаор сразу решил выяснить.

   – Старший, а чего ладони ему смотрели?

   Старший даже ответить не успел, столько нашлось желающих просветить дамхарского провинциала.

   – А ты не знашь, паря?

   – Да откуль ему? В Дамхаре таких навовсе и нетути.

   – Понимашь, Рыжий, голозадые, они все сволочи, а есть промеж них на особицу, их сами голозадые метят.

   – Клеймо им на ладонь ставят.

   – Ну да, как глаз открытый.

   – Пока он держит чего, или там кулак сжал, так и не видно.

   – Спецура называются.

   – Они, грят, страшное творят.

   – Посёлки выжигают.

   – Ну, мы и смотрим теперя.

   – Как обращённый, так прежде клейма ладошки проверяем.

   – А они...

   – Знаю про спецуру, – кивнул Гаор.

   – Откуль?

   – По фронту, – усмехнулся Гаор. – У меня с ними свои счёты.

   Остальные переглянулись.

   – Эй, паря, – осторожно сказал один, – а ты-то обращённый...

   – Смотри, – Гаор показал свои ладони. – Ну как?

   – Ты того...

   – Ну, навроде-то ты свой, а ведь всяко быват...

   – Кажин знат, что всяко быват, – насмешливо согласился Гаор.

   На этом инцидент был исчерпан, но надо же, как разошлось то, давнишнее. А что, тоже неплохо.

   Парень зашевелился, вздохнул.

   – Рыжий, очунелся он, – позвал Лутошка.

   – Вижу, – кивнул Гаор. – Пусть ещё полежит. Не замерзнёшь?

   – Неа, – хмыкнул Лутошка. – Рыжий, я играть пойду, а?

   – Лоб не болит уже? – спросил Гаор, и Лутошка немедленно густо покраснел.

   Парень ещё раз вздохнул, открыл глаза и сел.

   – Рубашку отдай, раз очунелся, – сказал ему Лутошка.

   – На, – парень каким-то неуверенным замедленным движением взял и протянул ему рубашку, – спасибо.

   – Не за что, – ухмыльнулся Лутошка, с не меньшим интересом разглядывая парня.

   На Лутошкиной памяти это был всего третий обращённый. Сначала Джадд, потом Рыжий, теперь вот этот, и тоже водила.

   – А ты чо водил?

   – Большегруз, – парень сглотнул, – десятку.

   Лутошка озадаченно посмотрел на Гаора.

   – Пять наших нагруженных фургонов, – объяснил Гаор.

   – Ух тыи, – потрясённо выдохнул Лутошка. – У него ж ежели по тормозам вдарить, то сколько ж лететь будешь?

   – Долго, – усмехнулся Гаор.

   – Я и пролетел, – прошептал парень и посмотрел на Гаора. – А... вы...

   – Стоп, пацан, – остановил его Гаор. – Запомни. Здесь только на ты говорят. А вот как звали тебя, забудь. Я Рыжий, понял?

   Парень кивнул. "Интересно, – подумал Гаор – я тогда тоже таким перепуганным был?" Он послал парня умыться, но чтоб лоб не мочил, а когда тот вернулся, стал рассказывать пацану про азы рабской жизни. Чего можно, чего нельзя, что означают клейма, показал ему Лутошкино и своё, и ещё многое необходимое. И, как и тогда, остальные слушали его с таким интересом, будто и им это было внове. И вслед за ним парня так и прозвали Пацаном. В общем, он оказался безобидным. А может, слишком напуганным обрушившимся на него рабством.

   ...Видно, и впрямь по всем документам они проходили парой. Потому что и к врачу, и на сортировку их парой и вызывали. Лутошка, подготовленный рассказами Гаора, держался хорошо и ни разу от санитара и надзирателей не огрёб.

   У врача их одного за другим осмотрели, ощупали, измерили рост и вес. Пока смотрели одного, другой ждал, стоя на коленях с руками за спиной. Гаора смотрели первым, и, встав по приказу врача, Лутошка изо всех сил старался держаться с такой же невозмутимостью. Он сразу понял, что Рыжий выполняет все приказы, не давая повода себя ударить, но так, будто эти голозадые вовсе не существуют, даже не глядит на них. Лутошка почти всё выдержал, но когда его стали лапать, покраснел и чуть не заплакал. И тут встретил жёсткий взгляд Рыжего, который, стоя, как и приказано, на коленях, смотрел на него. "Молчи, не позорься!" – понял мысленный приказ Лутошка и смог удержаться, не заплакать.

   – Здоров, – буркнул, заполняя карточку, врач. – Забирай обоих.

   – Марш, волосатики! – рявкнул санитар.

   Обратный путь до камеры прошёл в молчании, и только когда за ними лязгнула, задвигаясь, решётка, Гаор слегка взъерошил Лутошке волосы на затылке.

   – Хорошо держался, молодец.

   И Лутошка сразу и улыбнулся, и всхлипнул.

   – Рыжий, а пошто они так с нами?

   Гаор кивнул.

   – Они нас за людей не считают, понял?

   Лутошка кивнул.

   – Ну, так, если я им не человек, то и они мне нелюди.

   – Это ты, паря, здорово загнул, – одобрили слушатели.

   – Верно.

   – Голозадые, они лягвы лягвами.

   – Сволочи они.

   – Ну а ты будь человеком, – подытожил Гаор, залезая на нары.

   А когда Лутошка уселся рядом, уже тихо продолжил, не столько даже для Лутошки, как для слушавшего их Пацана.

   – Когда враг что с тобой делает, тебе это не в стыд и не в укор.

   – А... лапают если? – тихо, почти шёпотом спросил Пацан.

   – Плюнь и разотри, – жёстко ответил Гаор. – Это он сволочь, он у Огня и ответит за всё.

   И догадываясь, о чём, на самом деле, спрашивает Пацан, продолжил.

   – Есть край, за него отступать нельзя, дожали тебя до края, тогда все, стой насмерть, отбивайся до последнего, сдохни, а не отступай. Только, – Гаор зло умехнулся, – только по сторонам сначала посмотри, чтоб никого за собой не потянуть.

   Пацан кивнул.

   – А где он, край этот?

   – Сам решай. Ты ж человек, вот и реши, до которого ты человек. Там и держи оборону. А до черты... Ну, я шофёрил, меня то на блокпосту, то на въезде-выезде тормознут, обыщут, обшарят, мне что, психовать из-за этого? Мне на них... – Гаор выругался так затейливо и крепко, что от него немедленно потребовали повторить, а то с одного раза не запоминается.

   Когда фронтовой загиб был усвоен всеми желающими, Гаор посмотрел на Пацана и усмехнулся.

   – К врачу не дёргали еще?

   Тот мотнул головой.

   – Ну, значит, завтра дёрнут. Держись, Пацан, ничего страшного там нет. Бить тебя не били. Раньше как, болел?

   – Да нет, – Пацан с надеждой смотрел на него, будто от слов Гаора зависела его судьба.

   – Ну, значит, пройдёшь. Сортировка покруче, конечно, там солоно будет. Но выдержать можно.

   Лутошка вздохнул...

   ...Как ни храбрись, а на сортировке всего от страха протрясёт. Ведь иди знай, что этой сволочи в лейтенантских погонах скакнёт в голову, или от какой фирмы лежит заявка на "материал".

   В отличие от врачебного кабинета, на сортировке их смотрели одновременно и разные, так что на время Гаор потерял Лутошку из виду. Сам он опять приседал, отжимался, отвечал на вопросы об образовании, фронте, шофёрской работе, опять получил два укола – в спину и в ягодицу – и услышал вердикт: "Первая полная, на аукцион по максимуму". Конечно, говорил это лейтенант не ему, а как бы самому себе, занося данные в его карточку. Так что обошлось. Джадд был мастером и нигде кожу ему не порвал, хоть покатался он на "кобыле" за эти полтора года достаточно, так что рубцов и шрамов не прибавилось, а в остальном в своём возрасте, здоровье и умениях он был уверен. Немного встревожило, что его уже осмотрели, укололи, выгнали в тамбур, велели одеться и повели в камеру, а Лутошки и видно не было. Как бы не разделили их. Мальцу тогда хреново придётся.

   В камере он, кратко ответив на вопрос братанича, что получил полную первую, лёг на своё место навзничь и закрыл глаза. Как ни держись, а после сортировки тебе и хреново, и дерьмово, и надо отлежаться. Кто-то рядом сказал Пацану.

   – Не трог его. Апосля сортировки человек не в себе.

   Узнать говорящего Гаор не успел, проваливаясь в черноту забытья.

   И почти тут же, как ему показалось, пришёл в себя от лязга решётки. Точно, привели Лутошку. Зарёванного, как после порки.

   Гаор сразу спрыгнул вниз, обнял его, прижав на мгновение к себе, и тут же погнал умываться.

   – Голову облей и рот прополощи.

   – Точно, – одобрили остальные.

   – Слушай что говорят, малец.

   – Хоть и не материна вода, а всё вода.

   Лутошка послушно умылся, прополоскал рот и вылил две пригоршни себе на голову, бормоча заклинания. И вроде, отошёл немного.

   Когда они опять разместились на нарах, Гаор спросил.

   – Ну, что получил?

   – Два один один, – ответил Лутошка, – Рыжий, это чо?

   – Вторая у тебя по возрасту, семнадцати-то тебе ещё нет, цветень – это май, а сейчас январь. А по здоровью и использованию первая. Это хорошо.

   – Рыжий, а у тебя?

   – Полная первая. Ещё что сказали?

   – Мне? – удивился Лутошка.

   – Да нет, о тебе, слышал ещё что?

   – Это... ау...акци...

   – Аукцион, – подсказал Гаор.

   – Ага, – обрадовался Лутошка и стал рассказывать, как его смотрели, заставляли приседать, проверяли, как он читает и считает, и даже про правила, ну, дорожные, спрашивали, и про моторы, и что делать, если тормозная педаль западает.

   Гаор кивнул.

   – Значит, у тебя в карте написано, что грамотный и автомобиль знаешь. Про максимум говорили?

   – Да. Это чо такое, Рыжий?

   – Максимум, значит, наибольший, больше всего. Значит, цена у тебя высокая. Это хорошо. А теперь ложись и спи, или ещё что, а меня не трогай.

   Лутошка хоть и успокоился вроде, но лег рядом с ним и тут же заснул, вздрагивая и всхлипывая во сне. И значение категорий Пацану объясняли без них.

   От врача Пацан пришёл хоть и малость обалдевший, с намазанными мазью лбом и шеей, но всё же человеком. А с сортировки... белый с голубыми губами, войти-то вошёл и рухнул без сознания.

   – Быват, – с лёгким сочувствием сказали в камере, помогая Гаору поднять и уложить Пацана на нары.

   Придя в себя, Пацан сказал, что получил полную первую.

   – Про аукцион говорили?

   – Да.

   – Это хорошо.

   – Да, нас вместе теперь?

   Гаор пожал плечами. Он тоже уже думал, что их – трёх шоферов – могут выставить на один аукцион, а вот попадут ли они к одному хозяину... Он так и сказал Пацану, и тот тоскливо вздохнул.

   – Я с тобой хотел...

   – Хо! – фыркнул Гаор. – Да такого, чтоб по желанию было, такого и в армии нет. Забудь, Пацан, хотеть или не хотеть – это ты раньше мог, а теперь к кому попадёшь, там и будешь. Не трусь, ты грамотный, шофёр, зазря тебя уродовать не будут.

   А в целом, жизнь шла спокойно. Блатяг к ним не подсаживали, шума и драк не было. На прогулку, правда, тоже не водили, но это, как объяснили Гаору, и к лучшему: холодно сейчас, а прогулочный двор сверху только сеткой прикрыт. А ну как поморозишься, тады чо? На утилизацию сразу, здесь тебе не то что трёх дней, ночи на лёжку не дадут.

   И наступил день, когда сразу после утреннего пайка надзиратель пришёл со списком и стал вызывать. Вызвал десятерых и Гаора с Лутошкой в том числе. Пацан проводил их тоскливыми, полными слёз глазами.

   Накануне, будто предчувствуя, Гаор, как и ему самому когда-то Седой, уже ночью шёпотом передал заповеди: не подличай, не предавай, помоги слабому, и главную – выживи, но не за счёт других. За прошедшую неделю Пацан оброс короткой тёмной, но очень густой щетиной, на голове волосы уже не топорщились ёжиком, а ложились на лоб, отойдя от первого страха, сам сообразил, что надо подстраиваться под новый говор, оказался памятливым и с ходу перенимал словечки и ухватки. "Так что не пропадёт Пацан", – успел подумать Гаор, выходя из камеры.

   И снова марш по лестницам и коридорам. Отделили троих и добавили пятерых, ещё добавили, снова отделили...

   Комната, где они сбросили в ящики одежду, расставшись с последним из прошлой жизни... остановка перед душевой... ни его, ни Лутошку стричь не стали...

   И опять мучительное ожидание под душевыми рожками. Что пустят: воду или газ? Лутошка мелко дрожал, уткнувшись лбом в его плечо. Да и сам он с трудом удерживал рвущийся наружу страх.

   Но пустили воду. И они, гогоча и горланя, мылись, отскрёбывая себя и других от налипшей за эти дни грязи.

   – Живем, браты!

   – Как есть живем!

   – Ох, и хорошо-о!

   – Баньку бы!

   – Да ещё бабу, чтоб попарила!

   Смех, необидные звучные шлепки мокрой мочалкой по голому телу... приступ безудержного истерического – всплыло вдруг определение – веселья. Гаор помнил это состояние ещё по фронту, как они, выжившие в атаке или под обстрелом, чудесили после, вытворяя такое, что в обычное время в голову бы не пришло.

   Заверещал под потолком звонок, и сразу выключили душ. Отфыркиваясь, мотая головами, чтобы стряхнуть с волос воду, они выстроились у выхода. Гаор посмотрел на Лутошку и подмигнул ему.

   – Ничего, малец, будем жить.

   – Ага, – кивнул Лутошка, с надеждой глядя на него.

   Сбросили в коробки мочалки и обмылки, вытерлись, сбросили полотенца, достали и повязали по бёдрам белые маленькие полотенца.

   – Так и будем стоять? – шёпотом спросил Лутошка.

   – Узел не затягивай, – ответил ему Гаор. – Вот так, чтоб по-быстрому заголяться. Концы подтяни, а волосы раздвинь, чтоб клеймо видно было.

   Надзиратель, поигрывая дубинкой у двери, перешёптываться не мешал и, казалось, думал о чём-то своём. "А может, и впрямь так, – подумал Гаор, – он на работе, мы для него не люди, а так... вроде мебели или груза. Я коробки возил, меня ж не волновало, что они там обо мне и своей судьбе думают, и думают ли вообще. Так и мы ему. А он нам? А так же".

   Надзиратель оглядел их, не нашёл упущений и выпустил дальше. Сверка номеров на ошейников, раздача номерков на шнурках... У Гаора сорок пятый, у Лутошки сорок шестой... и опять ожидание...

   – В зале стой спокойно, – негромко говорил Гаор. – Лапать полезут, не дёргайся. Главное, молчи и делай, что велят. А смотри не на них, а поверху, так легче.

   Остальные кивали, соглашаясь с его советами. Ожидалка постепенно наполнялась. И в очередной группе оказался... Пацан. Он сразу пробился к Гаору и встал рядом. И Гаор повторил всё, что говорил Лутошке, и для Пацана. И добавил.

   – Не дёргайся. Это не твой стыд, а их.

   – А позор? – тихо спросил Пацан.

   – Тоже не твой, – твёрдо ответил Гаор.

   Выкрикнули сорок пятый и сорок шестой номера, и Гаор с Лутошкой шагнули к двери.

   Тот же, а может, и другой, но такой же, как и тогда, зал предпродажного осмотра. Их поставили рядом, почти напротив входной двери. Гаор встал по стойке "вольно" и приготовился к долгому ожиданию. Покосившись на него, и Лутошка встал так же. "Выправки, конечно, у мальца никакой, но она здесь и ни к чему", – усмехнулся про себя Гаор, сохраняя подчёркнуто спокойное выражение лица. А то запсихует малец, мало ли тогда что...

   Привели и поставили рядом, сразу за Лутошкой Пацана. А с другой стороны от Гаора поставили бородача из их камеры, о котором Гаор знал, что мужик на заводе с мальца работает, инструментальщик и чертежи читать умеет. Так что, для заводов аукцион? И шевельнулась вдруг дикая, ничем не оправданная надежда: а ну как купят его на тот же завод, где и Седой. Это ж такая везуха! "В жизни такой не бывает", – остановил он сам себя.

   Мелодично прозвенел сигнал, совсем не похожий на предназначенное для рабов дребезжание, открылась дверь, и в зал вошли покупатели. Большинство в возрасте, в хороших костюмах. "Ну-да, – мысленно усмехнулся Гаор, – раб – удовольствие дорогое, не каждому чистокровному по карману". Все гладко выбриты, у некоторых на пиджаках орденские колодки. "Защитники, герои отечества", – снова усмехнулся Гаор. Лутошке он советовал смотреть поверху и сам старался не смотреть на них, но всё же...

   Перед ним остановился немолодой, морщинистый, но с хорошей выправкой, осмотрел, небрежно пощупал его плечо, сделал отметку в книжечке каталога и пошёл дальше. Двое молодых мужчин, лицо одного из них показалось Гаору смутно знакомым, расхаживают вдоль помоста, о чём-то болтая друг с другом и не глядя на выставленных рабов. Высокий крепкий мужчина с обветренным грубым лицом капрала долго рассматривал Лутошку, заставил повернуться, присесть, снять повязку, но щупать не стал и отошёл, небрежно бросив:

   – Прикройся.

   Лутошка, весь красный, со слезами на глазах, завязал полотенце, покосился на Гаора и снова встал, как он, изображая стойку "вольно".

   И вдруг в общем шуме негромких разговоров и приказов Гаор услышал, нет, не слова, а голос. Спутать его он не мог. И вот тут на мгновение ему стало страшно. Жук! Он-то что здесь делает?!