Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 93 страниц)

   И вначале всё шло по-задуманному. Как всегда утренняя гонка и суматоха. Вместо гаража он помогал на складе Салаге с Глуздырём, бегал то в зал, то из зала, то на покупательскую стоянку, то ещё за чем-то... после обеда завоз товара, праздничная выдача и... и их время, начался праздник. Гаор, как и все пошумел и потолкался в коридоре, но тиская у самой двери в нижний тамбур удачно подвернувшуюся под руки Белену, чутко прислушивался к шагам и стукам. Да, и у тех гульба началась. Но надо дождаться ночи.

   После ужина он поиграл с Вороном в шахматы, уроки в честь праздника отменили, обдул в шашки всех желающих, вышел в коридор и охотно повалял дурака с девчонками, вернулся в спальню, снова вышел в коридор, снова вернулся... Он мельтешил у всех на глазах, мотаясь взад-вперёд и незаметно одеваясь на выход. Броского, издали приметного комбеза, разумеется, надевать не стал: он, может, и дурак, но не настолько. Бельё, рубашка, штаны, ботинки, куртка, шапку свернём и сунем под куртку за пояс. Коридор пустеет, надо чтоб совсем опустел, а то один чей-то вопрос – и всё насмарку: уже заметно потишело, и могут услышать в надзирательской. Ага, все разбрелись по спальням, а в надзирательской... тоже поют. Вот под это пение и попробуем. Время уже к отбою, так что... Выждав момент, когда в коридоре никого не было, он плавно потянул на себя дверь из коридора в нижний тамбур, приоткрыл её, чуть-чуть, на толщину тела и выскользнул. Дверь надзирательской закрыта. Удачно. Теперь вторая дверь, на лестницу... не заперта... вверх... верхний холл пуст и полутёмен... входная дверь... с той стороны должен сидеть охранник... не слышно... дверь на себя, опять чуть-чуть, будто ветром... пусто... шапку на голову и теперь перебежками от тени к тени, луны нет, небо в тучах, заметил, ещё когда их отпустили и он бежал домой... рабская спальня ему дом? Но тут же забыл об этом, занятый сейчас одним: не попасть в полосу или пятно света. Где бегом, где прыжком, а где и перекатом как под обстрелом. С рабочего двора на пандусы, с них на подъезд, теперь фасадный двор. Чёрт, освещён как, мало прожекторов, ещё от главной эмблемы свет. Где охрана? Ага, вон двое, неужели так службу блюдут, что не умотаются выпить в честь Нового года? Ишь ходят вдоль фасада, не сидится им, шило в заднице, а если с другой стороны... нет, перебегать долго... смотрят на часы... есть! Отвернулись и из фляжки разливают... пора!

   Гаор в несколько прыжков пересёк залитую светом полосу асфальта, перевалился через невысокий бортик вокруг ёлки и оказался в мёртвом, не просматривающемся ниоткуда пространстве. Это он знал точно, так как его с Махоткой дёргали помогать монтировать проводку к гирляндам, тогда он и задумал этот поход. Он пробрался среди проводов и коробок с реле и трансформаторами вплотную к ёлке и сел, плотно прижавшись спиной к мощному шершавому стволу. Еле ощутимо пахло хвоей и ещё чем-то горьковатым и приятным. Издалека, на грани слышимости доносился перезвон, предваряющий праздничный фейерверк. Пора. Он закинул голову и, глядя в непроглядную черноту изнанки мощных еловых лап, зашептал. Быстро и так тихо, что сам себя не слышал. Донёсся тихий здесь и торжественно гремящий над Аргатом звон праздничных колоколов главного Храма и остальных городских храмов, захлопали залпы фейерверка. Пьяно заорали охранники у входа. Один от полноты чувств пальнул в воздух. Не меньше полрожка выпустил. Хорошо бы весь, чтоб перезаряжать пришлось, а ещё лучше, чтоб у них запасных рожков не было.

   А вот теперь самое сложное: отход и возвращение. Почему-то переход через фронт всегда легче возвращения. Сколько раз он так ходил. Туда – более-менее нормально, а обратно... начинается. То через минное поле переться надо, то свои же за кого-то примут и пулять начнут, то у кого-то от страху выдержка срывается и опять же стрельба когда не надо... ладно, воспоминания на потом, а сейчас...

   Он подобрался к барьеру и осторожно выглянул. Охранники разливали по второй, а может и по третьей. Выпили, огляделись и наливают ещё... пора...

   И опять броски, перебежки, перекаты... и паскудное ощущение, что его видят и просто выжидают момент, чтобы прижать. Ну и хрен с вами, и в глотку и в белы рученьки и ещё... задуманное сделано, загаданное сбудется, а там... а хоть под трибунал, а хоть и в "ящик", наклал он на всё и на всех вас, накось, выкуси меня.

   Под эту злобно весёлую, но предусмотрительно беззвучную ругань он выкатился на свой двор и вот тут, притаившись в густой тени, чуть не выругался уже в голос: вдоль стены прохаживался, насвистывая, охранник. Вот сволочуга, вынесло его, не иначе, протрезвиться вышел. Гаор скорчился в тени, стараясь стать совсем незаметным. Надо выждать, когда охранник уйдёт на дальний конец и тогда... нет, одним броском не получится, успеет обернуться и увидит, а с дурака станется открыть огонь на поражение. Вот чёрт, непруха какая. И маятник у гада неровный, туда короче, а в эту сторону длиннее. И всё ближе подбирается. Или заметил? И в кошки-мышки поиграть решил? Ну, так... а чего это я здесь оказался?

   А... а покурить вышел, отбоя-то не давали, ну и... ветошью прикинуться не получилось, так под дурака попробуем. Хорошо, сигареты при себе и зажигалка. Как скажи, предчувствовал. Курение в неположенном месте – двадцать пять "горячих", но это не "ящик", туда бы не хотелось. Если не заметили, что он на фасадный двор бегал, то, может, и обойдётся... Вот чёрт, прямо подбирается. Обойдётся? Нет, точно, играет. Ладно, играть так играть. На кону и "так" и "интерес" и что там ещё придумают, но своя шкура – это точно.

   Гаор осторожно вытащил сигарету, зажигалку и, выждав, когда охранник будет на дальнем конце, чтоб не услышал щелчка зажигалки, закурил. Вдохнул и выдохнул горький обжигающий нёбо дым. Охранник повернулся и идёт к нему. Огонька он увидеть не может, ну так что придумает?

   Охранник ничего придумывать не стал, а, остановившись в пяти шагах, гаркнул.

   – Встать!

   Привычная команда пружиной развернула тело Гаора в стойку.

   – Сюда марш! Стой! Та-ак, вот это кто! Ты чего шляешься, образина?!

   Гаор открыл рот для приготовленной фразы, что покурить вышел, но его ответа ждать не стали, а сразу залепили ему по морде так, что он, сигарета и шапка полетели в разные стороны. "На гауптвахте что ли служил сволочуга? – успел подуматьГаор.– там бить умеют". Хреново, но если этим обойдётся...

   Не обошлось. Охраннику было скучно.

   – Встать! Смирно! Напра-во! Кру-гом! Бего-ом марш! Ложись!

   "Котильон"? Хрен с ним, не впервой, переживём.

   – На спину! Руки за голову, ноги раздвинь! Шире!

   Это уже хуже. Точно, на "губе" охранником был, там такие штуки любят.

   Охранник подошёл и наступил ботинком ему на горло, не придавливая, а придерживая, наклонился и расстегнул на нём куртку, обшарил карманы и достал пачку сигарет и зажигалку.

   – Курить – здоровью вредить, понял, волосатик?

   Тон был совсем свойский, и Гаор решил рискнуть.

   – Зажигалку оставь.

   – Ишь ты? – удивился охранник. – Да ты никак забыл, кто таков теперь есть. Мало тебя пороли. Ну... – охранник, по-прежнему придерживая его шею ботинком, подбросил и поймал зажигалку, – ну да, ладно, Новый год сегодня. Раз ты так "горячих" не хочешь... Ладно, – охранник снова наклонился и вложил ему зажигалку обратно в нагрудный карман рубашки, а сигареты убрал к себе. – Давай-ка вспомним время золотое, юность армейскую, как новобранцами были. Только с поправочками, – убрал ногу и отошёл. – Встать!

   Как были новобранцами, значит, гонять по-строевому, а поправочки какие? Это ему разъяснили следующей командой.

   – Раздевайся!

   Так, снова по "губешному", там тоже босиком и в одних подштанниках гоняли.

   – Всё снимай, волосатик, сейчас тебе жарко станет.

   Бегом, кругом, строевым, церемониальным, отжимания на кулаках, ползком, встать, лечь, приседания, снова бегом, лечь, встать...

   – Эх, – вполне искренне пожалел охранник, – под полную выкладку тебя нельзя, не положено вам оружие, а то бы... Не согрелся ещё? Бего-ом!

   Главное, тут не думать, тогда не ошибёшься. "А оружие... это бы конечно, хорошо, и я бы с тобой штыковым боем занялся с полным моим удовольствием, но...",– думал на бегу Гаор. Холодный воздух обжигает разгорячённое тело, но это лучше стойки на выдержку, становится тяжело дышать, а охранник только во вкус вошёл... Вот сволочь неугомонная. На гауптвахте так гоняли по несколько периодов, но оставляли хотя бы подштанники, а не совсем нагишом, и дело было не в декабре и на снегу, и гоняли покамерно, а там всегда на кого-то сволочь отвлечётся, и хоть дыхание переведёшь, а тут...

   – По-пластунски! Марш!

   Вот это хреново, голым телом по заснеженному бетону тяжело, а сволочь заходит, чтоб как положено по ногам и между ног врезать, подбодрить и скорости добавить. Вот сволочь, как бьёт умело. Как ни крепился, а здесь закричал.

   – Ага, – удовлетворённо кивнул охранник, – подал голос всё-таки, ну давай бегом теперь. Марш!

   Гаор старался держаться, но чувствовал, что надолго его не хватит, и если сейчас удар придётся по голове, то вырубится. Опять отжимания, и ударом приклада между лопаток его заставляют плотнее прижиматься к бетону, а ударом уже ногой снизу по животу выпрямиться на полную высоту. Мокрые от пота волосы смерзаются сосульками, вот сволочь, и плюнуть на всё и пойти выпить, что ли сволочи не хочется, раздухарился "губешник"...

   – Эй, – прозвучало вдруг от двери, – тебе заняться, что ли, больше нечем?

   Та-ак, вторая сволочь выползла, сменятся или пить пойдут?

   – Ладно, – с явным сожалением в голосе сказал охранник, – погонял бы ещё, да выпить охота. Стой, смирно! – и напарнику: – А есть что? Или вы всё выжрали?

   Второй охранник рассмеялся.

   – Найдём. Гони вниз эту падаль, праздник ведь, а ты всё на работе.

   – Эт-то ты правильно, – согласился охранник. – Так, волосатик. Подобрал своё шмотьё . Живо! Бего-ом марш!

   Одеться Гаору так и не дали. Бегом прогнали по двору, пинком вбросили в холл, вниз по лестнице, и последним самым сильным ударом втолкнули в коридор так, что он не удержался на ногах и упал. Сзади лязгнула запором дверь.

   Гаор встал на четвереньки и потряс головой, приходя в себя. В коридоре было восхитительно тепло. Свет горел по-ночному, в спальнях темно, и решётки не задвинуты. Совсем хорошо. Надо же, кажется, и впрямь обошлось. Теперь одежду на место и быстро в душ, прогреться. А то воспаление лёгких подхватить сейчас ничего не стоит.

   Он встал, сгрёб одежду и ботинки в охапку и вошёл в ещё более тёплую, наполненную живыми запахами и звуками спальню. Кто спит один, кто не один, кто не спит совсем... его какое дело? Он быстро разложил и развесил одежду, взял мыло, мочалку и полотенце и побежал в душевую. Там было пусто, но в воздухе ещё держался остаток тёплого пара, значит, опять баньку делали. Гаор прошёл в угол, быстро вывернул настенные краны с кипятком на полную мощность – достоинства горячего водяного пара он уже давно оценил, как и прелесть мытья в шайке и взаимного натирания спин, вполне заменявшего массаж, – и сделал себе горячий душ. Ох, и хорошо-о!!

   Чья-то рука за волосы выдернула его из душа. Гаор как раз мыл голову, лицо у него было залито мыльной пеной, и он вслепую попытался отбиться, но тут же схлопотал оплеуху, по которой узнал напавшего.

   – Старший? Ты чего?

   – Битому неймётся, – констатирующим тоном сказал рядом Ворон. – Задница давно целая? Или по "ящику" затосковал?

   Гаор кое-как мокрыми ладонями протёр лицо и открыл глаза. Так и есть. Старший и Ворон, в одних подштанниках оба.

   – Да вы что, мужики?

   – Ты где был? – спросил Старший.

   Но прежде чем Гаор открыл рот, Ворон ядовито сказал такое, что Гаор кинулся на него.

   – Не видишь? Охрану развлекал.

   Ударить Ворона ему не дал Старший, неожиданно ловко сбив его с ног на мокрый и ставший вдруг очень скользким пол. Он попытался вскочить, и был сбит вторично. Третьей попытки он предпринимать не стал.

   – Очунелся? – сурово спросил Старший. – Куда тебя носило?

   – Что ты голым вернулся, – продолжил Ворон, – а охрана ржёт там в своё удовольствие. Чем это ты их так порадовал?

   Гаор понял, что или он рассказывает всю правду или остаётся в подозрении в совершении поступков, за которые и в училище, и в армии, а про "губу" и говорить нечего, кровью умыться – самое малое.

   – Я к ёлке ходил, – стал он объяснять, предусмотрительно сидя на полу, чтобы не схлопотать от Старшего ещё раз, – ну а на обратном пути меня охранник заловил и гонял голым по-строевому. Вот и всё.

   Старший недоумённо посмотрел на Ворона.

   – Ворон, ты хоть чо понимашь?

   Ворон задумчиво кивнул и сказал.

   – Дурак ты, Рыжий, видал дураков, сам... бывает... но до такого. Зачем тебе ёлка понадобилась?

   Гаор решил, что может встать. Удара не последовало, и он выпрямился.

   – Ну... понимаешь, Старший, обычай такой есть. Если в новогоднюю ночь под ёлкой посидеть и загадать, загаданное исполнится.

   – И ты в это веришь? – вполне искренне удивился Ворон и даже руками развёл. – Это ты и охране так сказал? Тогда понятно, чего они до сих пор ржут.

   – Нет, – улыбнулся Гаор, – меня уже у самых дверей прищучили. Ну, я и прикинулся, что покурить вышел.

   – И поверили? – недоверчиво спросил Старший.

   – Он один был, – Гаор пожал плечами, – поверил не поверил... Сигареты отобрал, всю пачку, заставил раздеться и гонял меня по-строевому, ну там бегом, ползком и ещё по всякому. А потом его другие пить позвали, и меня вниз вбили. Всё, мужики, честно, ни хрена больше не было.

   Старший вопросительно посмотрел на Ворона.

   – Чо скажешь?

   – Здорово они перепились, если так обошлось, – задумчиво сказал Ворон. – За "горячими" велено прийти?

   Гаор молча мотнул головой. Старший с Вороном переглянулись.

   – Ладно, – сказал, наконец, Ворон, – может и обойдётся, пусть греется, – и ушёл.

   – Давай, – Старший сурово посмотрел на Гаора, – ложись, разотру тебя.

   Гаор без звука прошлёпал к скамье и лёг на живот. Растирание Старший начал с лёгкого и вполне, как понял Гаор, "братского" подзатыльника, на который обижаться было просто глупо.

   – Сильно замёрз? – спросил Старший.

   – Нет, терпимо, – честно ответил Гаор. – Старший, что мне остальным отвечать, если спрашивать будут? Правду или как охране, что курить ходил?

   – Не будут тебя спрашивать, – небрежно, как о само собой разумеющемся, ответил Старший. – А с охраной, если что, этого держись, конечно, – и вздохнул, – дурак ты, Рыжий, в возрасте уже, а всё взбрыкиваешь.

   Гаор вздохом выразил согласие, но улыбнулся. Старший не видел, но каким-то образом почувствовал его улыбку и отвесил ему ещё один, но столь же лёгкий подзатыльник.

   – Вот залетишь так, что и не вытащим, – ворчливо сказал Старший, – тады чо? Только и останется, что отвыть.

   – Всё равно этим кончится, – весело ответил Гаор, – спасибо, Старший, аж жарко стало.

   – То-то.

   Старший выпрямился, и Гаор сел на скамье, забрал у Старшего свою мочалку.

   – Никого не поили?

   – Обошлось, – хмыкнул Старший и улыбнулся, – но соль наготове держим. Седни только девок с пяток взяли побаловаться, – и тут же, Гаор и шевельнуться не успел, тычком в грудь пригвоздил его к скамье, – сиди, не дёргайся. Девки опытные, сами управились. Враз голозадых умотали и вернулись.

   – Сволочи, – выдохнул Гаор.

   Старший кивнул.

   – Я потому и чухнулся, где ты. Неровен час, думаю, опять полезет, а это уж посерьёзней могло обернуться.

   Гаор угрюмо кивнул. Во что он мог вляпаться, было понятно, как и тревога Старшего.

   – Ладноть, – улыбнулся, глядя на него сверху вниз, Старший, – обошлось и ладноть. Чо загадал-то?

   Гаор покачал головой.

   – Нельзя говорить, а то не сбудется.

   – Ну раз так, тады да, – кивнул Старший и зевнул, – домывайся давай и остынь малость, чтоб не прихватило.

   Когда Старший ушёл, Гаор завернул настенные краны, ополоснулся тёплой, холодной и снова тёплой водой, немного посидел в остывающей душевой и пошёл вытираться. О сделанном он не жалел. Обошлось и впрямь легко, а если и задуманное сбудется...

   ...Пока сбывалось. Да, его дёргали на разные работы, ещё несколько раз ночевал на филиалах, но всё крепче ощущалось чувство дома, его дома, хоть и рабской казармы. И всплывали в памяти когда-то очень давно услышанные слова, смысл которых только сейчас стал доходить до него: «Дом – это не стены, а люди». Гаор никогда не ощущал Орртен своим домом, потому что чужими были жившие там люди. А здесь... здесь он всем свой, и ему все свои. А что он опять из-за какого-то пустяка с Булдырём сцепился в умывалке, и им обоим Старший накостылял, так чего ж в семье не бывает. По-семейственному и решили. И он теперь только одного хочет: чтоб сколько отпущено ему, столько и прожить здесь, с этими людьми. И сам себя останавливал уже усвоенным и горьким в своей правоте: «Загад не бывает богат». А ещё раньше слышал не раз и не два, а несчётно, что человек предполагает, а Огонь решает. А рабу его хозяин вместо Огня, и либо смирись с этим и живи так, как тебе хозяин позволит, либо... бей голову о стенку, прыгай с верхотуры на бетон, либо... способ найти можно. Да хотя бы, когда на машине в рейсе один, без бригады, врезаться во что-нибудь так, чтоб уж наверняка. И хорошо бы, чтоб в этот самый момент рядом Гархем сидел, чтоб и его...

   Особо Гаор этим мыслям разгуляться не давал. А то будешь думать, думать, так и додумаешься. Старший просил не рвать ему сердце, и так нас мало осталось, а за ним теперь род, даже два. Криушане или кривичи – род Старшего, где он теперь принятой, и материн род – курешане, род славных воинов, гридней, что не покорились и полегли в бою. Так что бежать с поля боя, а самоубийство здесь – это такое же дезертирство – ему не с руки. И ещё его дело, завещанное, нет, не будем так, Седой ещё здоров и нужен не на физических работах, и куплен с бригадой за пятьдесят тысяч, так что его поберегут, нет, дело, порученное ему Седым. Узнать систему изнутри. И написать о ней. Так же холодно и чётко, как писал о Малом Поле, как остальные наброски в тех двух, уничтоженных по приказу отца папках. Эту, теперешнюю, папку у него никто не отберёт и не прикажет: "на утилизацию", врёте, гады, только со мной утилизируете. И это то, то самое, о чём говорил тогда Кервин, что все знают, и никто не говорит. Вы, чистенькие, не нюхавшие ни пороха, ни окопной вони, университетские умники, вы что, тоже не знаете? Или притворяетесь? Историю не учили? Ну ладно, я – войсковик, нам из всей истории более-менее только о войнах и битвах и говорили, но вы то... Место рабства в экономической, социальной и политической жизни... здесь уже Тихая Контора может заинтересоваться, так что... прикрой тылы, следи за флангами, минное поле впереди проверь, и не прорывом, это в кино с бодрыми воплями и под развёрнутым знаменем вперёд к победе!, не-ет, меня на эту хренотень уже не купишь, накушался, нет, к чёрту прорывы, а ползком, по горло в грязи, чтоб ни одна сволочь тебя не углядела. И помни: в разведке самое главное – возвращение. А кто выжил, тот и победил.

   Гаор вывернул трейлер на съезд к складам. Вдалеке и сбоку вздымалась громада Рабского Ведомства. Насколько же выгодно рабство, если на его обеспечение, чтобы этот конвейер работал без сбоев, так тратятся? Но это потом, сейчас сделаем положенную морду лица и приступим к работе.

   Обычная рутина предъявления карточки, маршрутного, накладных, поиск нужного, загрузка, отметить накладные у главного кладовщика, обыск на выезде и обратно по накатанному до автоматизма маршруту. К обеду он успевает, второго рейса ему с утра не сказали, значит, или чью-то машину в гараже делать, или... скорее всего опять пошлют энергоблоки проверять. После того случая, каждую партию он проверяет поштучно, но теперь все исправные. Видно Сторрам тому, как его... ах да, Ардинайл, вломил за поставку некондиционной продукции, жаль, никак нельзя дать знать тому парню, который в "Вестях" вел экономический раздел, тому бы понравилась история о золотых приисках в сборочных цехах фирмы Ардинайла, но...

   Так, блок-пост впереди, и все морды знакомые, прищучили кого-то на легковушке, смотри-ка, а ему сигналят проезжать не останавливаясь, значит, потрошат легковушку, деньги из водилы вынимают, а из него, раба, хрен что вынешь, на выезде он даже без сигарет, а свидетель им тоже ни к чему. Стоп, а бывают ли рабы свидетелями? Интересно. И если нет, то... то рабов не стесняются, потому и знают они, нет, мы знаем так много. Недаром Ворон молчит, молчит, а прорывается. Как бы разговорить его. Пока кого-то из нас не продали. А то ведь загад не бывает богат.

   А ноябрь опять в конце, Новый год скоро. Надо бы успеть, побаловать девчонок, пусть хоть на праздник покрасуются. Это у него здорово получилось. Прямо удивительно, как подгадалось всё, один к одному сошлось...

   ...Пришла очередная партия энергоблоков. Он сам их и привёз. Лето, погода хорошая, и проверял он их опять, как и тогда, прямо на рабочем дворе, но на подхвате был не Махотка, оставили в гараже парня, а Салага. Ну, понятно, энергоблоки на его складе, так что в электротехнике парень разбираться должон уметь, а раз подсобником дали, значит, учить разрешили и даже приказали. Кое-что Салага знал, всё ж таки у Седого учился, хоть и недолго. За работой негромко трепались. Вернее он проговаривал всё, что делает, попутно объясняя почему, и отвечал на вопросы Салаги. Большинство энергоблоков было исправно, вернее, их надо было только отрегулировать, но бланки описаний он заполнял неукоснительно и подробно, наслаждаясь самим процессом письма. Салага смотрел с завистью, как он пишет.

   – Рыжий, а меня научишь? – наконец тихонько попросил парень.

   – Ты прописи все прочитал? – ответил он, переворачивая страницу.

   – Ага.

   – Нужно на чём писать найти, – объяснил он, – разве только...

   И не договорил, даже задохнувшись от внезапно осенившей его идеи. Да пачки сигаретные! Вот дурак он, ну и дурак! Их сотня мужиков, у каждого сигареты, пустые пачки выбрасывают, а на них же, на внутренней стороне, она же белая, писать можно! Карандаш цел, ну...

   – Ты чо, Рыжий? – спросил Салага, обеспокоенный его внезапным молчанием.

   – Сглазить боюсь, – ответил Гаор, быстро подтягивая внутренний регулятор. – Мысль у меня есть одна... пока молчок.

   Салага понимающе кивнул.

   А когда фартит, то фартит. Была у него ещё одна идея, но о ней он не то что заговаривать, думать боялся. Настолько она была неосуществима. В гараже, роясь зачем-то в одном из шкафов-рундуков, он наткнулся на многожильный телефонный кабель. Кусок в три шага с ладонью длиной, явно забытый после каких-то работ. Вынести его из гаража было элементарно: на выходе не обыскивали, но вот внести в казарму... там обыскивали при каждом входе, кроме выходных, Но в выходные ему в гараж не пройти. Вытащить кусок на общий двор и передать Матуне, чтоб та пронесла... но опять же, он и Матуня должны оказаться на дворе одновременно, а ему ещё надо кабель при себе иметь. Нет, никак такого не подгадать. Обмотать вокруг тела под рубашкой... так на обыске прощупают сразу. Сунуть бабам в мешки с крупой или картошкой, когда продукты завозят... тоже не с руки, да и подставлять никого он не хочет... Вынести, спрятать под парапетом, а в выходной занести... парапет не кладкой, а ровным бетоном, без щелей. Как ни крути, ни хрена не выкручивается. Он и думать об этом бросил. А тут...

   ...Гаор улыбнулся воспоминанию. Бывает же такое...

   ...Они уже заканчивали, да, доделывали последний энергоблок, когда пришёл сам Сторрам. Посмотрел на их работу, подождал, пока они закончат, кивнув, прочитал его записи. Они стояли перед Сторрамом и ждали его решения. Сторрам был явно доволен, и когда поднял на них глаза от заполненных бланков, его будто кто подтолкнул.

   – Дозвольте попросить, хозяин, – выдохнул он, сам на себя удивляясь, куда это его несёт.

   Сторрам удивлённо посмотрел на него.

   – Что, Рыжий? О чём это ты?

   – В гараже в рундуке телефонного кабеля кусок, дозвольте его в казарму пронести, – выпалил он, забыв от волнения вставить положенное обращение.

   Сказал и застыл, готовый ко всему: от "горячих" до "ящика". Ведь не бывало такого, чтобы хозяина о чём-то просили, не слышал он про такое, ни один ни разу не обмолвился. Краем глаза он видел, с каким изумлением, даже ужасом смотрит на него, не на Сторрама, Салага. Но сказано, значит, сказано. К его изумлению, Сторрам захохотал. И хохотал долго с искренним удовольствием. Он покорно ждал.

   – Зачем тебе этот кабель, Рыжий? – наконец с трудом выговорил Сторрам. – Решил телефонную связь с бабской спальней наладить? Или ещё что? – и снова залился хохотом.

   Салага, на всякий случай, тихонько хихикнул. Он ждал.

   Отсмеявшись Сторрам вытер выступившие на глазах слёзы и махнул рукой.

   – Разрешаю, бери этот кабель и что хочешь с ним делай. – И вдруг, оборвав смех, пристально и внимательно посмотрел на него. – Я хотел дать тебе и подсобнику сигарет. Не передумаешь?

   Он осторожно покачал головой.

   – Приказ как закон, – и вовремя спохватился, – хозяин, обратной силы не имеет.

   Сторрам кивнул.

   – Да, это ты должен хорошо знать, – и повторил уже тоном приказа. – Бери этот кабель и можешь пронести его в казарму, – повернулся и ушёл.

   – Спасибо, хозяин, – выдохнул он ему в спину.

   – Рыжий, на хрена он тебе? – шепнул Салага.

   Он промолчал, потрясённый свалившейся на него удачей.

   Распоряжения Сторрама выполнялись мгновенно и неукоснительно. И он успел сбегать в гараж, там открыто залез в рундук и взял кабель, и так же открыто, свернув только для удобства в кольцо, побежал на обеденное построение. И вставая на обыск ,так и держал его в руке. И никто, ни одна сволочь надзирательская слова ему не сказала. В спальне он положил кабель на свою тумбочку и побежал умываться. И там на него вдруг набросился с руганью всегда тихий Клювач.

   – Я ж тебя...!

   – Ты что? – оттолкнул он Клювача, – спятил?

   Но тут Клювач так его обругал, что он, не поняв и половины слов, больше догадавшись, что обвиняют его ни много, ни мало, как в палачестве, ударил Клювача уже всерьёз. Конечно, их тут же растащили, и Старший вмазал им обоим так, что за обедом он жевал с трудом, а Клювач вообще, похоже, не жуя, глотал. И они оба, и все понимали, что дело не кончено, так что вечером предстоял если не суд, то очень серьёзный разговор в умывалке...

   ...Гаор въехал на рабочий двор и остановил трейлер. Гархема не видно, но он и сам знает, на какой склад привезённое и кому сдавать накладные. Надзиратель прохаживается, помахивая дубинкой и не вмешиваясь в работу бригад. Вот уж кто захребетник, даже охранники худо-бедно при деле, а эти... ну и накласть ему на них на всех... Груз сдан, теперь в гараж, вот дурак вольный как свою бандуру шестиосную воткнул, не развернёшься теперь из-за него... И Гархем как из-под земли.

   – Рыжий!

   Гаор одним броском, не глуша мотор, выкинул себя из кабины и встал "смирно".

   – Да, господин управляющий.

   Хрясь! Значит, сейчас последует приказ.

   – Поставишь трейлер на место и придёшь убрать эту машину.

   – Да, господин управляющий.

   Красный от злобы шофёр пытается что-то сказать, но с Гархемом не поспоришь. Гаор уже давно не сочувствовал свободным, получавшим выговоры и вычеты от Гархема, а тот всеми командовал, только что свободных не бил, но и злорадства у Гаора не было. У него свой мир, а у тех свой. Ему это только лишняя работа, потому что если главный механик не отпустит Махотку на трейлер, то до обеда ему со всем не управиться, а значит, неминуемо огребёт "по мягкому" или "горячих".

   Но на его счастье, Махотку отпустили, и, сбросив на него трейлер, Гаор побежал обратно. Бандура была на месте, и шофёр ругался с охранником. Из-за чего? А вон оно что, охраннику теперь третий пандус не просматривается. А там кто? Чтоб не подставить ненароком, когда он эту бандуру сдвинет. Нет, чисто, можно спокойно работать.

   – Рыжий!

   – Да, господин.

   – А ну убирай эту хреновину отсюда, а то я тебя самого живо уберу!

   "Пошёл ты со своими приказами!" – забираясь в высокую кабину, Гаор мысленно подробно обрисовал, куда надо отправиться охраннику. Ключи обалдуй свободный оставил в замке, уже легче. Ну, давай, родимая, ты хоть и пустая, а сама по себе ох и увесистая. Как бронированная. Тебя по шажку надо, ласково и помалу, Плешак говорил: как девку нетронутую. Интересно, а какие они, нетронутые? У него за всю его жизнь ни одной такой не было. Всё как-то попадались уже вполне знавшие что, зачем и почём.

   Охранник самодовольно курил, наблюдая, как намертво закупорившая проезд сразу на оба пандуса и к трём складам длинная серебристо-серая громадина плавно и даже изящно сдвигается на выездной пандус, одновременно разворачиваясь к воротам тупым носом, блестящим от обилия фар. Шофёр тихо бубнил, что после дикаря ему дезинфекцию в кабине делать надо, что он бы и сам всё сделал, если бы эти волосатики под колёса не лезли, но все понимали, что это так... для сотрясения воздуха.

   Развернув машину на выезд, Гаор выпрыгнул из кабины и побежал в гараж. Пока ему Гархем ещё чего не придумал.

   – А ты здорово! – встретил его Махотка. – Голозадый тыр-пыр и ни хрена, а ты враз в ясность привел.

   – Мг, – согласился Гаор, вылезая из выездного комбеза и вешая его рядом с шофёрской курткой, – масло проверил?

   – А то! – гордо ответил Махотка.

   – Тогда айда, верещит уже.

   И бегом к своему корпусу на построение. Ведь пока все не встанут, запуска не начнут. А на работу вовремя выгонят.

   Пересчёт, обыск, запуск. И кубарем вниз в коридор, к еде и недолгому дневному отдыху.

   – Рыжий, дневалишь завтра.

   Гаор удивлённо посмотрел на Старшего. Нет, он не против, но почему не в черёд, его дежурство было как раз... две выдачи назад, прошло хорошо, с чего это опять?

   – С тобой Махотка и Губоня с Векшей, – продолжал озабоченно Старший. – Мамушка, троих на дневальство оставь, велено всё как языком вылизать.

   Гаор удовлетворённо кивнул.

   – Понятно, Старший, сделаем.

   – Это чего такое тебе понятно? – немедленно влез Булдырь.

   – Генеральский смотр будет, – весело ответил Гаор.

   – Или большой шмон, – кивнул Ворон.

   Теперь поняли все.

   – Думашь... оттудова...? – Старший, хлебая суп, неопределённо повёл бородой куда-то за стену.