Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 93 страниц)

   – Рыжий, а завтрева? – рискнул спросить Лутошка.

   Гаор улыбнулся, но ответил серьёзно.

   – Если хозяин в поездку не дёрнет, то в гараже работы не будет.

   Лутошка расплылся в блаженной улыбке. Гаор рассмеялся его радости, но невольно вспомнил Махотку. Тот бы сразу завёл речь о поездке, а этому... ладно, механиком он Лутошку худо-бедно, но сделает, водить тоже научит, а что душа у Лутошки не шофёрская, ну, так тут он ничего не поделает.

   – Рыжий, – замирающим голосом вдруг спросил Лутошка, – а за руль ты меня хоть когда посадишь?

   Гаор удивлённо посмотрел на него.

   – А хочется?

   Лутошка кивнул.

   – Ладно, – повеселел Гаор, – посмотрим по обстоятельствам.

   Последнего слова Лутошка явно не понял, но уточнять не стал, столь же явно боясь неловким вопросом рассердить Рыжего.

   В кухне уже пахнет горячими щами, у рукомойника толкотня. Гаор, как все, скинул кирзачи у входа, смотал и сунул в голенища портянки – в обед, когда разуваешься ненадолго, он чуньки не надевал – запихнул в общую кучу телягу и каскетку, отмыл руки и сел к столу. Большуха грохнула на стол чугун со щами и стала разливать по мискам.

   – О, с мясом седни! – обрадовался Тумак.

   – Ну, так праздник же, – ответила Красава, оглядывая стол: у всех ли всё есть.

   От горячих щей по телу разливалось блаженное сытое тепло. Как всегда, первые ложки в сосредоточенном молчании, все разговоры за второй миской будут.

   – Девки, а ёлка-то где? – спросил вдруг Сивко, – не дал хозяин?

   – Дал, – ответила Милуша, – с обеда и наладим.

   Гаор чуть не поперхнулся от неожиданности. Ёлка? Здесь даже ёлка будет?! Ну, дела-а!

   – Мужики, баню-то исделали?

   – А то! Хозяин париться не пойдет ноне?

   – Нет, – рассмеялась Белёна, – его как Рыжий повозил, так ему теперь одна жена нужна.

   – Ну, и в удачу им, – кивнула Нянька.

   Гаор проглотил застрявшую в горле кашу и не выдержал, спросил.

   – Так что, и хозяева в баню ходят?

   – Ну, ты чо, Рыжий, – удивилась его вопросу Милуша, – совсем тёмный? У них ванна своя с душем. А в баню хозяин побаловаться ходит.

   – Понятно, – кивнул Гаор.

   Значит, баня и празднуем. Хорошо. У Сторрама праздник был не запирающимися на ночь спальнями и нерабочим днём со свободным выходом назавтра, а здесь? Ну, поживём, увидим.

   После обеда без обычного курева и трёпа разошлись по повалушам за чистым бельём и уже в сумерках – темнеет рано, Солнце отдыхает – потянулись в баню.

   Натопили её как следует, от души, так что Гаор остался на первой самой нижней полке с Джаддом, а остальные, гогоча и перекликаясь, полезли наверх. Мылись, парились, хлеща друг друга вениками, выскакивали наружу и с гоготом валялись в свежевыпавшем снегу. Последнее из банного арсенала Гаор попробовал впервые и даже не смог сразу определить: понравилось ему это или нет. Командовал в бане Тумак. Он и парился на самом верху, нахлёстывая себя даже не до красного, а малинового цвета, и все уже без сил выползали в предбанник отлежаться в прохладе, а он оставался с неизменным:

   – Чегой-то пар слабоват нонеча, никак не согреюсь.

   Как-то Гаор спросил Лузгу.

   – Чего так?

   – А он не местный, – объяснил Лузга, – он криушанин, с севера, а по вотчиму из дреговичей, те так и криушан перепарят.

   И Гаор понимающе кивнул.

   – Ты-то сам из каких? – простодушно спросил Лузга.

   – Братан мой наречённый из криушан, – ответил Гаор, – ну и я, значит.

   – Тады привыкнешь, – кивнул Лузга. – Кривины дети, они настырные. А по матери?

   – Я не помню её, – хмуро ответил Гаор, решив, на всякий случай, промолчать про курешан.

   – Ничо, – утешающе сказал Лузга, – ты по посёлкам ездишь, вот и приглядывайся, может, и припомнишь что, найдёшь родню тогда.

   Хотя Гаор считал это абсолютно безнадёжным занятием, но спорить с Лузгой не стал. И усиленно приучался к бане, чтоб не позорить свой род. Хоть он и принятой, а всё равно, и уже на второй полке свободно парился, но сегодня что-то чересчур.

   А в предбаннике их ждал жбан с квасом.

   – Расщедрилась Старшая Мать, – покачал головой Чубарь.

   – Ну, так праздник седни, – ответил между глотками Сивко.

   Отдохнув и растёршись, надели чистое бельё, оделись и под тёмным звёздным небом не спеша пошли в дом.

   – Щас отдохнём, пока бабы попарятся, – рассказывал по дороге Гаору Лузга, – а там во всем нарядном и за стол сядем. Грят, как Новый год встретишь, таким весь год и будет.

   – Слышал я про это, – кивнул Гаор и с интересом спросил. – Думаешь, сбудется?

   – Сбудется, не сбудется, а соблюсти надоть.

   – Судьбу сердить не след, – кивнул Тумак. – Не любит она, кто обычай не блюдёт.

   У Гаора завертелось на языке рассказать, как он под ёлку ходил загадывать и на год его загада хватило, и что на другой год не пошёл, не стал рисковать, и как раз под весеннее солнцестояние его и продали, но спросил, пользуясь моментом, о другом.

   – А завтра?

   – Завтра скотину уберём, ну, ещё чего по хозяйству отложить нельзя, хозяева в храм поедут, а мы... – ему многозначительно подмигнули.

   – Сам увидишь.

   – А пока молчок.

   – Понял, – кивнул Гаор.

   Он решил, что предстоит какое-то моление, вроде летнего заклинания, и рассудил, что лучше пока не расспрашивать.

   Джадд, кивнув всем, ушёл в свой сарайчик, а они шумной толпой ввалились в дом.

   – Ну, наконец-то, – встретила их Большуха, – мы уж побоялись, что угорели тамота.

   – Ладно, тебе, Мать.

   – Давайте, бабы, бегите, пока пар держится.

   – Балуша, спинку потереть-то давай помогу.

   – А ну, прими лапы, чо ты на людях прям.

   На подгибающихся от блаженной усталости ногах Гаор добрался до своей повалуши, уже с закрытыми глазами содрал с себя как попало одежду и рухнул на постель.

   – Чего ж ты прям так лёг, – сказал над ним женский голос, – давай укрою тебя, а то простынешь.

   Из-под него вытащили одеяло и накрыли, подоткнув с боков и под ноги. Но кто это был, Гаор не понял, потому что уже спал.

   Разбудили его весёлый шум голосов и хлопанье дверей.

   – Рыжий, вставай, а то весь год дрыхнуть будешь, – всунулась в дверь повалуши голова Трёпки и тут же исчезла.

   – Рыжий, по-нарядному давай, – крикнула из-за стены Басёна.

   – Понял, – откликнулся Гаор и потянулся, расправляя приятно загудевшие мышцы.

   По-нарядному, значит. Ладно. Праздник так праздник. Достанем брюки, стрелки не помялись совсем, чистую рубашку, и... пожалуй, ботинки понаряднее чунек будут. Волосы, усы и бороду расчешем. Вот так. Эх, зеркала нет, ну да ладно. Что мог, он сделал, а чего не мог, того и не мог.

   В чистой отмытой кухне на столе расставлены миски с всякими соленьями, закутанные в холстины пироги, ещё что-то... Гаор даже разглядеть не успел, потому что увидел маленькую ёлку, вернее, пучок еловых веток. Ну да, он же сам, когда привёз ёлку из питомника, помогал Тумаку её устанавливать, и они срезали нижние лишние ветви. А там убежал в гараж, так вот они куда пошли! Вот здорово! И даже игрушки висят, и гирлянда маленькая...

   – Ну, все, что ли ча?! Тады пошли! – властно скомандовала Нянька.

   – Куда? – шёпотом спросил Гаор оказавшуюся рядом Цветну.

   – Хозяев проздравлять, – удивлённо ответила она. – Не знашь, что ли ча?

   Гаор промолчал. У Сторрама такого не было.

   По внутреннему коридору они всей толпой прошли за Нянькой на "хозяйскую" половину и вошли в гостиную. Там у большой, под потолок, нарядной ёлки стоял заваленный пакетами и коробками стол, рядом хозяин в кителе со всеми орденами, сидит хозяйка в нарядном платье, стоят обе девочки, тоже в нарядных платьицах и, несмотря на позднее время, на коленях у хозяйки маленький наследник в нарядном костюмчике. "Однако..." – смятённо подумал Гаор, совершенно не представляя, что и как нужно делать. Но остальные явно всё знали, и ему ничего не оставалось, как стараться не выделяться и всё делать, как все, что, в принципе, он умел.

   Сначала спели новогоднее поздравление. Эту песню Гаор ещё в первом классе училища разучил, с неё и училищная ёлка начиналась, и потому пел спокойно, стараясь, впрочем, удерживать голос и не выделяться. Звучала-то она не шибко стройно, многие привирали мелодию и путали слова. Хозяин... поблагодарил их, пожелал им весёлого Нового Года, а затем... затем они все по одному, начиная с Няньки, подходили, говорили поздравление и пожелания, кланялись, касаясь правой рукой пола у хозяйских сапог, а хозяин вручал... подарки. Няньку он даже в щёку поцеловал, мужчин хлопал по плечу, Малушу ущипнул за щёчку, Лутошку потрепал по голове... Мужчины получали пачку сигарет и кулёк с новогодним подарочным набором, а женщины такой же кулёк и цветную ленту для волос.

   Такого в жизни Гаора ещё не было. В училище такие же кульки вручались на праздничном построении, а больше ему нигде ничего не дарили. Но... в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь. И когда дошла его очередь, он проделал все положенные процедуры не хуже остальных. Отбарабанил обязательное, поклонился, получил хлопок по плечу, пачку хороших сигарет и кулёк с подарком и отошёл, уступив место Лутошке, которому вместо сигарет дали ещё пакетик с конфетами.

   Хозяйку и детей поздравляли отдельным и не таким низким поклоном. Те так же благодарили и давали от себя: хозяйка маленькую пачку печенья, а девочки по конфетке. Малыш, сидя на коленях у матери, таращил глаза и чего-то лепетал.

   О подобном Гаор читал в исторических романах, как вассалы поздравляли своих сюзеренов, бароны – королей, но это ж было так давно, и вот... сейчас, наяву, вот чёрт, никогда не думал, что такое возможно. И что же получается, китель, ордена, наряды... для них? Зачем это хозяину? Сторрам такого не устраивал. Зачем? Ведь не просто так... Но поздравления и раздача подарков закончены, ещё один общий поклон, и они толпой вслед за Нянькой вываливаются из гостиной.

   В кухне Гаор перевёл дыхание. Теперь-то уж... Да, вот теперь и пошло веселье.

   Печенье и конфеты свалили в общую кучу, а кульки сложили под ёлкой.

   – С чаем и откроешь, – объяснили Гаору.

   И все вместе сели за стол. Конечно, Гаор знал, что огород и сад неспроста. Сам работал там летом, и копал, и рыхлил, и собирал, и пропалывал, и помогал налаживать большой железный бак, чтоб за раз десяток банок кипятить. Но думал, что это всё на хозяйский стол пойдёт, а им... ну, капусту квасили, чтоб зимой было из чего щи варить. Но что и остального он попробует... в голове даже не держал. Такого он в жизни не ел. Ни в училище, ни тем более на фронте ни солений, ни мочений не было. А на дембеле... видел он такие банки, но они были ему не по деньгам. Так что? Огород с садом... выходит, тоже? На себя? А и молоко он пьёт, и яйца... сколько раз ему яичницу делали, когда он из рейса приезжал, чтобы перекусил по-скорому, когда до обеда далеко ещё. А боровков откармливали летом, сам же он сколько раз свиной хлев чистил, забивали их, правда, и разделывали, когда он в рейсе был, но вот оно, сало, колбаса жареная... Думать мешала непривычно обильная и вкусная еда, весёлый шум за столом, шутки, хохот. А тут ещё Нянька торжественно поставила на стол большую бутыль с тёмно-красной густой жидкостью.

   – Никак вишнёвка?!

   – Ну, Старшая Мать, уважила! – зашумели мужчины.

   – За-ради праздника можно, – важно кивнула Нянька.

   – Старшая Мать, – Тумак тряхнул расчёсанными тёмно-русыми, почти чёрными кудрями. – Так вишнёвка сладка больно, горькой бы нам, а?

   Мужчины выжидающе притихли.

   – А, прах вас возьми! – махнула рукой Нянька. – Большуха, достань там у меня, пущай уж.

   Большуха выбежала из кухни и тут же вернулась с большой на полторы мерки бутылкой водки. Восторженный вопль был тут же пресечён.

   – А ну цыц! Хотите, чтоб на той половине услыхали?!

   На столе, как из воздуха, возникли стаканы, и Нянька кивнула Тумаку.

   – Разливай. Лутошке вишнёвки стопарик налей.

   – А как же, Старшая Мать, – ответил Тумак, бережно берясь за бутылку. – А нам-то по стакаше. Рыжему вон это вообще, как слону дробина.

   – А ты откуль знашь, какой из него питух? – подозрительно спросила Нянька.

   – Я фронтовик, Старшая Мать, – улыбнулся Гаор, – мне и бутылка не доза.

   – Чо?! – изумился Лузга, – цельну бутыль могёшь?

   – Не одним глотком, но могу, – ответил Гаор, принимая от Тумака свой стакан.

   С ума сойти, это когда ж он в последний раз водку пил? Да... да, как раз накануне того утра в редакции, встретил парней из седьмого полка и надрызгался с ними, и с того утра... как бы, и в самом деле, не осрамиться.

   Мужчинам налили по неполному стакану водки, женщинам и Лутошке по половинке вишнёвки, Малуше ничего.

   – Отпить дам, – сказала ей Большуха. – Для цельной мала еще.

   – Ну, – Тумак оглядел сидящих за столом и встал. – Давайте разом, чтоб тот год не хуже этого был.

   Все дружно встали и сдвинули над столом стаканы, стукнув ими друг о друга. Для Гаора это тоже было новостью. Обычно просто поднимали стаканы или во что там налито, приветствуя собутыльника или присоединяясь к тосту, но это... это же здорово!

   По старой привычке Гаор выпил свой стакан по-армейски, залпом, и в первый момент даже не ощутил вкуса, только будто холодом обожгло рот и горло. Но в следующее мгновение горячая волна словно ударила его изнутри, разливаясь по телу, он ощутил, как загорелось лицо, и набросился на еду, зная, что если сразу заесть жирным и острым, то ещё пять долей жара, и он будет в порядке.

   – А в сам-деле ничо, – сказал ему сидящий напротив Сизарь, – могёшь.

   – Джадд, вон тоже залпом пьет, – кивнула Балуша.

   – Это чо, на фронте так учат? – спросил Чубарь.

   – Точно, – улыбнулся Гаор, – пить надо быстро, пока не отобрали или не убили. Знаешь, как обидно, когда налил, а выпить не успел.

   Джадд кивнул.

   – Да, это так.

   От выпитого и съеденного все раскраснелись, хотелось движения, действий. И песня возникла естественно, сама по себе. Пели уже знакомым Гаору сложным многоголосием, совсем не похожим на новогоднее поздравление. "Потому что там чужое, – с обжигающей ясностью понял Гаор, – а здесь своё". Но ему и те фронтовые, армейские, компанейские – свои, и эти. Как же ему? А просто. Сейчас со всеми, а в рейсе...

   – Рыжий, а ты каки ещё песни знашь? – спросили его после третьей общей песни.

   – Знаю, – уверенно ответил он.

   – Ну, так спой.

   "Вечерний звон"? А хотя бы. У Сторрама она понравилась всем, он даже дрался из-за неё, так ему не верили, что она не нашенская. Грустна только, не под праздник.

   – Ну, чо ж ты, Рыжий?

   – Грустные не хочется, а весёлые больно солёные, – честно ответил он.

   – Давай солёную, – засмеялись мужчины.

   – А ну, не дурите, – сразу вмешалась Нянька, – эк вас со стакаши развезло сразу.

   – Это меня развезло?! – возмутился Гаор. – Да я по черте зажмуркой пройду.

   – Это как?!

   – А просто!

   Гаор вылез из-за стола.

   – А вот, половицы две, черта между ними, всем видно?

   – Ну-у!? – полезли из-за стола остальные.

   Гаор встал по стойке смирно, закинул руки за голову, сцепив пальцы на затылке, и закрыл глаза. Здесь главное, сразу носок точно на черту поставить, а потом идти, плотно приставляя каблук к носку, тогда не собьёшься. Дойдя до стены, Гаор развернулся на каблуках и пошёл обратно. Судя по восторженно-удивлённому рёву, он не сбился.

   – Ну? – остановился он и открыл глаза. – Сбился? Шатнуло меня? То-то!

   Его обнимали и целовали, хлопали по спине и плечам. Лузга, а за ним Лутошка попробовали так же пройтись, но Лузгу сразу зашатало, и он сошёл с черты, а Лутошка так и вовсе сел на пол под общий смех.

   И началась такая весёлая круговерть, что Гаор потом даже толком не мог вспомнить, что за чем было. Но пели уже весёлые, быстрые плясовые песни и танцевали под них невиданные им танцы, и он учился, на ходу перенимая коленца и выходки. И пили чай с вареньем, подаренными конфетами и печеньем. И Малуша ластилась к нему, выпрашивая блестящие обёртки от конфет. И он, разойдясь по-настоящему, бил чечётку под собственное пение, подхваченное остальными. И играли в новые, ещё неизвестные ему игры, и мужчины боролись на руках: кто чей кулак на какой счёт к столу прижмёт. И такого Нового Года у него ещё не было!

* * *

16.06. – 4.07.2002; 18.09.2010

СОН ШЕСТОЙ

окончание

...на следующий год и там же...

   День за днём, день за днём. И от безумия спасает только работа. Да ещё люди вокруг. Которые верят тебе и зависят от тебя. Потому что если ты сдашься, сломаешься, то у них ничего не останется в этой жизни. Когда тебе самому жить уже незачем, то живи ради других. Хотя бы ради парней, что смотрят на тебя, как – Седой невольно усмехнулся – на отца. Так что же делать с этим узлом? И вот ещё причина и цель. Неведомые потребители этой «продукции», которым придётся справляться со всеми техническими проблемами под огнём, в окопе, и им все твои технические изыски будут по фигу и по хрену. Им нужна надёжность и простота в эксплуатации. И чтобы их оружие было хоть на чуть-чуть, но дальнобойнее и скорострельнее оружия противника, потому что это чуть-чуть сохранит им жизнь. И всё-таки, всё-таки... И всё-таки надёжность приоритетнее. Всё сразу невозможно. Значит, выбираем надёжность. А здесь проблем больше, чем решений.

   Раздав парням задание, Седой вернулся к столу с разложенными чертежами. В чём же дело? Может, в том, что упрямо берём за образец оружие аггров, оружие прошлых войн и пытаемся его превзойти, а с агграми вряд ли будем воевать. А об оружии форзейлей сведений нет. У него нет.

   Сквозь шум работающих станков еле слышно пробился щелчок отпираемой двери. Неурочный обход? В честь чего? Парни даже голов не подняли и не повернули, зная, что все задания получают от него.

   Надзиратель впустил главного конструктора. "Однако", – усмехнулся Седой, выпрямляясь навстречу неожиданному посетителю.

   – Закройте дверь, я вас позову, – бросил через плечо Главный.

   Надзиратель щёлкнул каблуками и захлопнул дверь. Главный конструктор подошёл к столу и, даже не поглядев на разложенные чертежи, прямо поверх них положил свою чёрную кожаную папку. "Тоже что-то новенькое", – отметил про себя Седой. Обычно Главный конструктор с порога требовал от него рапорта о ходе работ, делал достаточно дельные замечания, а сейчас стоит и молчит, разглядывая их крохотную мастерскую – помесь цеха с чертёжной – так, будто видит её впервые и не совсем понимает, что это и как он здесь оказался.

   Еле заметно изменился звук токарного станка: Чалый перевёл его на холостой ход, чтобы лучше слышать. Зима стал сосредоточенно вымерять свою деталь, Гиря отправился искать что-то на стеллаже и будто случайно оказался у двери за спиной посетителя, а Чеграш попросту без всякой маскировки выключил свой станок и развернулся лицом к столу.

   Главный конструктор, словно не замечая ничего, продолжал рассматривать стены, станки, кульман, стеллаж, старательно избегая, как вдруг сообразил Седой, смотреть на него. Ну, парни для Господина Главного Конструктора – именно так, все слова с большой буквы – тоже вроде мебели, самодвижущиеся инструменты, не больше. Всё дело в нём. Ну что ж, помогать не будем. Как и положено рабу, промолчим.

   – Вы... – наконец, выдавил Главный, – вы...

   Седой невольным движением удивления поднял брови. Тоже нечто новенькое, до сих пор преобладали безличные обращения, типа: "надо сделать", "необходимо проверить" и тому подобное. Или Главный обращается ко всей бригаде? Тоже необычно, но... Седой кивком разрешил парням подойти к столу. Главный удивлённо посмотрел на них. Тоже будто впервые увидел.

   – Я хотел бы кое-что уточнить, – наконец нашёл Главный подходящую формулировку.

   – К вашим услугам, господин Главный Констуктор,– Седой склонил голову, скрывая поклоном усмешку.

   За ним молча повторили его движение парни. Главный невидяще посмотрел на них. Он явно не знал, с чего начать безусловно важный, но столь же безусловно мучительный разговор.

   – Что вас интересует, господин Главный Конструктор? – пришёл, наконец, к нему на помощь Седой. – По изделию...

   – Нет, – отмахнулся Главный, – это потом. Меня интересует... – он внезапно твёрдо и даже требовательно посмотрел в глаза Седого. – Как ваше имя?

   – У раба нет имени, господин Главный Конструктор, – спокойно ответил Седой, слегка даже пожав плечами, чтобы выразить этим своё недоумение по поводу незнания таких элементарных вещей. – Мой номер...

   – Меня интересует не это, – с прежней властностью отмахнулся Главный. – Хорошо, давайте так.

   Он достал из нагрудного кармана свой блокнот, известный всему заводу, открыл, быстро и коротко написал что-то на чистой странице и протянул блокнот Седому.

   – Так?

   Седой с искренним недоумением взял блокнот и прочитал. "Яунтер Крайгон". И две даты. Той аварии и своего обращения. Ни забыть, ни спутать их он не мог. Случайным совпадением это тоже быть не могло. Чалый вытянул шею, пытаясь из-за плеча Седого прочитать запись.

   Седой перевёл дыхание и протянул блокнот Главному.

   – Какое это сейчас имеет значение, господин...?

   Главный резким жестом остановил его, не дав договорить вопрос. Он уже справился со своим смущением и заговорил в прежней манере.

   – В папке материалы, ознакомьтесь с ними. Я зайду к концу смены.

   – Да, господин главный конструктор, – стараясь оставаться спокойным – хотя бы внешне – ответил Седой.

   – Да, господин, – эхом повторили за ним парни. Раз сказали: "ознакомьтесь", – значит, это и их касается.

   Главный снова посмотрел на них, уже заинтересованно, увидев всех четверых, еле заметно улыбнулся, убрал свой блокнот в нагрудный карман и ушёл, повелительным стуком в дверь вызвав надзирателя.

   Оставшись одни, они недоуменно переглянулись.

   – Парни, заканчивайте у кого что, – негромко напомнил им о работе Седой и улыбнулся, – прочитаю и вам дам.

   – Точно, – кивнул Чалый, возвращаясь к станку.

   Седой сел за стол и открыл папку. Там были газеты. Вернее, вырезки из газет. Пронумерованные, с надписанными от руки названиями газет, номерами и датами выхода. Интересно, конечно, но с каких пор газетные статьи стали для Главного материалом? Газеты – журналистика и беллетристика – не предмет для серьёзного человека. Во всяком случае, во времена его молодости было именно так. Но раз велено ознакомиться, значит, выполним приказ, и не просто прочитаем, а как материал.

   Седой сел поудобнее и начал с вырезки под первым номером.

   "Эхо. Свободная газета". Дата... за прошлый год. "Как украсть в Храме и остаться безнаказанным". Криминальная хроника? Какое это имеет к нему отношение? По старой привычке Седой сразу посмотрел на подпись. Никто, он же Некто. Остроумно, но... ладно, почитаем, раз есть такой приказ.

   Парни возились у станков и стеллажей, изредка тихо переговариваясь. Задание они уже выполнили и сейчас имитировали рабочий шум. Так что если надзирательская сволочь подслушивает под дверью, то чтоб ей прицепиться было не к чему.

   Седой читал, казалось, забыв обо всём. Медленно, вчитываясь, будто разучившись читать. Вернее, он сразу схватывал весь текст и тут же перечитывал его уже медленно. Но это... этого не может быть... Он что, сошёл с ума? Галлюцинации? Откуда? Как?! Как лавина с горы, нет, не то, вода, крохотная трещинка в плотине, тоненькая безобидная струйка, раздвигающая трещинку в пролом, и уже поток вырывает из казавшейся монолитной толщи блоки, и рушится вся плотина...

   Лязгнул замок. Седой вздрогнул и поднял голову.

   – Эй, волосатики, принимайте паёк.

   Да, правильно, обед им привозят прямо сюда, и он как старший должен принять паёк. Седой встал и подошёл к двери.

   – Сколько вас, обалдуев?

   – Пятеро, господин надзиратель.

   – Правильно. Принимай.

   Чтобы не тратить время на обыски, разносчики прямо через порог передали ему пять двойных мисок с супом и кашей, пять кружек с дымящимся чаем и две с половиной буханки, уже разломанных на четвёртки.

   – Всё, лопайте, – надзиратель захлопнул дверь.

   Парни с привычной ловкостью сдвинули и сложили чертежи, освободив стол для еды.

   – Седой, а её куда?

   Папка мешала Гире поставить кружки.

   – Сейчас.

   Седой быстро сложил вырезки, закрыл папку, переложил её на стеллаж, и они сели обедать. Обеденный период – время законного отдыха и громких разговоров.

   – Чего там, Седой? – спросил Чеграш после первых ложек.

   – Или я сошёл с ума, – серьёзно ответил Седой, – или весь мир.

   – Ты нормальный, – убеждённо сказал Чалый, – мы тоже...

   – Значит, рехнулся Главный, – закончил его мысль Зима.

   Седой невольно улыбнулся.

   – Он тоже нормальный. Как я надеюсь. Но это... это вырезки из газет, помните, я про газеты вам рассказывал?

   – Помним, конечно, – кивнул Чалый.

   – И про что тама? – спросил Зима. – Про мины?

   – И про них тоже, – кивнул Седой. – Нет, парни, я сейчас ещё как ушибленный, дайте дочитать.

   – А чо ж нет, – пожал плечами Чеграш. – С сегодняшним успеется.

   – Ну да, – сразу понял его Гиря, – велели ж ознакомиться, мы и знакомимся.

   – Верно, – Чалый протёр миску из-под каши остатком корки и кинул его в рот, – Главный важнее, его приказ последний, так что...

   – Так что, болтуны, – Седой допил чай и встал, – заканчивайте, а меня не трогайте пока.

   – Как скажешь.

   Парни доели и составили опустевшие миски и кружки к двери, чтобы, когда надзиратель за посудой придёт, подать сразу, извлекли из-под чертежей свои самодельные тетради и занялись уроками. Хорошо, здесь черновики подлежат уничтожению, а бумагу выдают без счёта, а что через уничтожитель лишние листы пропущены, никто в бумажном мусоре и не заметит. Они уже так по три тетради израсходовали.

   Седой читал теперь, стоя у стеллажа, чтобы не мешать им. Уже по второму разу. Да, он был прав, плотина прорвана. Нет, в самых злых и смелых мечтах он не желал Крайнтиру такого. Его не просто смешали с грязью, его уничтожили. И всё логично, следуя законам, научной логике, этике... Похоже, на этом дураке отыгрываются за все начальственные плагиаты. Но... но кто же спустил лавину, проковырял плотину? Неужели... Седой вернулся к самой первой вырезке. Да, началось с неё. Никто, он же Некто. Укрывшийся за псевдонимом или... лишённый имени. Ну, это могло сохраниться в деле, но это... эти подробности откуда? Неужели... Нет, не стыкуется, по резьбе не подходит. Если это тот парень, обращённый бастард, то... во-первых, сейчас он раб и связи с редакцией иметь не может, во-вторых, доступа в архив Ведомства Юстиции тоже, опять же как раб. А с другой стороны, эти подробности больше никому не известны, об этом он сам рассказывал только ему, имена тогдашней команды в той же последовательности и другие детали, это во-первых, а во-вторых, он помнит, парень называл ему свою газету, именно эту – "Эхо. Свободная газета". Два на два, пятьдесят на пятьдесят, вероятность... в пределах допустимого. И, в-третьих, псевдоним. Никто. Только человек, насильственно лишённый имени, мог сказать такое. Три против двух. Значит, он. Но как? Газета выкупила его и сделала редакционным рабом? Но откуда тогда данные из архива? Хотя это тогда объяснимо, кто-то ещё из редакции. Но тогда и под статьёй стояло бы имя второго, свободного и имеющего доступ. Вот рыжий чёрт, правильно, Рыжий, его так прозвали в камере, и он сразу, даже с готовностью принял это прозвище. И упоминания в статье о фронтовом опыте автора, а парень был фронтовиком, кажется, сержантом...

   Седой закрыл папку и обернулся к парням.

   – Сделали? Давайте, проверю.

   Чалый отдал ему свою тетрадь и пошёл к стеллажу.

   – А посуда где? – вдруг вспомнил Седой.

   – Когда уже сдали, – ответил Зима, ревниво следивший за проверкой, – ты читал как раз.

   – Мы сразу подали, – сказал Чеграш, дописывая своё. – Сволочуга и заглянуть не успел.

   Седой проверил их тетради, исправив ошибки.

   – А мне чо ж? – обиженно надул губы Гиря. – Я ж правильно решил.

   – Правильно, – кивнул Седой, – но можно было короче. Подумай, как сделать, чтоб не на двух листах, а в три строчки.

   Написав им задания на завтра, он отпустил их выполнять приказ Главного: знакомиться с папкой. Читали парни уже хорошо, но медленно, и пока они читали, передавая друг другу вырезки, Седой вернулся к чертежам, но не думалось, и он пошёл доделывать модель за парней. Не так по необходимости – уже ясно, что вариант провальный – а чтобы чем-то занять руки и успокоить голову.

   Парни читали, негромко переговариваясь и не мешая ему думать. Хотя и мыслей у него сейчас никаких не было, сплошной хаос и неразбериха, мыслительный бардак. Злая радость, благодарность рыжему бастарду, обращение к погибшим друзьям: "Видите?! Огонь справедлив!" и... Нет, надо успокоиться, разумеется, время необратимо, ошейник не снимается, но... но эта завистливая сволочь, амбициозный дурак оказался у всех на виду как есть, голеньким, во всей своей красе. Спасибо тебе, Рыжий, даже имени твоего не знаю, своего ты мне так и не назвал. Статья за прошлый октябрь, а встретились мы... да, уже четыре года прошло, значит, ты выжил, первый год самый тяжёлый, ну, удачи тебе, парень, Огонь тебе в помощь. Не знаю, как ты это сделал, но ты молодец. И газета твоя молодцы, что не побоялись напечатать. С хорошими друзьями тебя, парень.

   – Седой, – подошёл к нему Чалый. – Я прочитал.

   – И что скажешь? – спросил, не отрываясь от работы, Седой.

   – Это тот парень, помнишь, в Большом Отстойнике, новик, рыжий, звезда на пять лучей, ты ему ещё о себе рассказывал.

   – Помню, – кивнул Седой.

   – Это он написал, ну, самую первую, больше некому, – убеждённо сказал Чалый.

   – Точно, – подошёл к ним Чеграш. – Как он это сделал? Он же раб.

   – Не знаю, – честно ответил Седой, – сам ума не приложу.

   Подошли закончившие чтение Зима и Гиря. Теперь они все впятером стояли у токарного станка, будто рассматривали получившуюся деталь.

   – Мы сложили всё, как было, – сказал Зима.

   – Седой, а чо ж теперь будет? – спросил Гиря.

   – А что должно измениться? – ответил вопросом Седой.

   Он не хотел осадить или ещё как-то возразить Гире, самому ему этот вопрос даже не пришёл в голову. Слишком многое всколыхнули эти вырезки.

   – Ну, освободят тебя, – неуверенно предположил Чеграш.

   – Да, – кивнул Чалый, – выкупишь тогда нас?

   – Да вы что, парни? – оторопел Седой, – ошалели? Ошейник не снимается.

   Парни переглянулись и погрустнели.

   – А мы уж подумали... – вздохнул Зима.

   – Седой, а если не для этого, то зачем тогда всё? – не очень внятно спросил Чалый.