Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 93 страниц)

   Подойдя к "кобыле", Джадд отстегнул стягивавшие запястья наказанного ремни и, наклонив "кобылу", сбросил неподвижное тело на землю, затем, подцепляя ногой под рёбра, откатил в сторону от "кобылы". Действовал он спокойно с привычной деловитостью: не в первый раз он приводит в чувство после порки. И не в последний. Джадд взял ведро и выплеснул воду на лежавшего вниз лицом человека так, чтобы большая часть пришлась на голову. Дал зашевелиться и выплеснул остаток уже на спину и ягодицы.

   На последних ударах Гаор всё-таки потерял сознание, хотя и продолжал чувствовать боль. Рухнувшая на него вода помогла прийти в себя и перевести дыхание. Он ощутил себя лежащим уже на земле и осторожно приподнял голову. Движение сразу отозвалось острой болью в спине, но это неважно: в шаге от него смуглые большие ступни и обтрёпанные края штанин. Аггр! Будет бить ногами? Подпустить и хватать подсечкой... Но ступни переступили, разворачиваясь, и отступили, исчезнув из поля зрения. Гаор понял, что наказание кончилось. Надо приводить себя в порядок и браться за работу. Огонь Великий, как же он работать будет: ведь шевельнуться больно.

   Стараясь не стонать, через боль, Гаор подобрал под себя руки и ноги, и встал сначала на четвереньки, а потом и на ноги, попробовал выпрямиться. От боли и пережитого унижения всё плыло перед глазами. Он заставил себя нагнуться и подтянуть трусы и брюки, их пришлось расстегнуть и снова застегнуть. Прикосновение резинки и пояса было остро болезненным, но и нагишом тоже нельзя. Рубашка, где она? Вон лежит вместе с майкой. Медленно, будто это спасало от боли, он подошёл, нагнулся и поднял свои вещи. Одеваться он не стал и побрёл к гаражу, неся их в руке. По сторонам он не смотрел, не мог. И не видел, как, убрав в сарай "кобылу" и стоя в дверях, Джадд внимательно смотрит ему вслед, и его упрямые попытки идти ровно, не шатаясь, вызвали еле заметную улыбку на узких губах аггра.

   Гаору удалось дойти, снять щеколду и войти в гараж, тёмный и прохладный, пахнущий бензином и машинным маслом. Преодолевая боль, он поднял руку, нашарил на стене выключатель и включил свет. Как же он работать будет?

   Постанывая и хрипло ругаясь, Гаор бросил рубашку и майку на свободную полку на стеллаже – надеть их он сейчас не сможет, спина горит, будто её кипятком поливают, – и подошёл к фургону. Надо открыть заднюю дверцу, выгрузить оставшиеся мешки и ящики и перетащить их в большой сарай. Где этот чёртов сарай, во-первых, и как он с такой спиной их потащит, во-вторых? Гаор влез в фургон и стал отстёгивать крепёжные ремни. О чёрт, как болит!

   – Рыжий, – позвали его от деверей.

   Он выглянул из фургона. Двое виденных им за столом мужчин, с интересом озираясь, вошли в гараж.

   – Показывай, чего тащить.

   – Мать прислала? – обрадовался Гаор.

   – На хрена нас присылать? – засмеялся один.

   А второй исчерпывающе объяснил.

   – Сами лежали, знаем, каково потом.

   Они помогли Гаору вытащить мешки и ящики из фургона, заодно и рассказав, что зовут их Тумак и Лузга и что обычно Тумак плотничает, ну и всё остальное, где надоть, а Лузга так-то всё могёт, так что тож везде работает. Выяснение значения имён Гаор отложил на вечер, рассчитывая, что здесь тоже должно быть время для отдыха и трёпа.

   – И с чего это Джадд на тебя так осерчал? – недоумённо сказал Тумак, взваливая себе на спину мешок. – Так-то он с понятием бьёт, чтоб работать не мешало.

   – Он аггр, – ответил Гаор, помогая Лузге получше ухватить ящик.

   – Ну и чо? – ответил вопросом Лузга, – тож человек однако.

   Последнее соображение показалось Гаору слишком несуразным. Он был готов к тому, что не знают о фронте и войне, что война кончилась, как себя вести во время налёта или обстрела, но считать аггра человеком? Это было уже чересчур и требовало мыслительных усилий, на которые он сейчас от боли был просто не способен.

   Лузга и Тумак ушли, сказав, что снесут это и придут за остальным, и Гаор поволок ящики и мешки к выходу, чтобы мужикам далеко за ними не ходить, заглушая боль отчаянной руганью.

   – Эк ты по-несуразному загибаешь, – вошла в гараж Большуха со странно пахнущей плошкой в руках.

   За ней маленькая беловолосая девчонка несла какой-то свёрток.

   – Больно, Мать, – вырвалось у Гаора.

   – А ты б задирался поменьше, – ответила Большуха, оглядывая гараж, – тьфу ты, и положить тебя некуда.

   – Это зачем? – насторожился Гаор.

   – Лечить тебя с Малушей будем, – девчонка фыркнула. – Ну, хоть рубашку свою вон на пол постели. Мужикам всё приготовил? Тады спускай штаны и ложись.

   Спорить с матерями его отучили ещё у Сторрама, и Гаор послушно выполнил все указания Большухи.

   – Давай, Малуша.

   Что-то зашелестело, и его спину и ягодицы накрыла невероятно приятная влажная прохладная ткань. Гаор шумно выдохнул сквозь зубы и расслабился.

   – Вот и полежи так, – говорила над ним Большуха, – ага, давайте, мужики, вон вам заготовлено. Так, Малуша, а теперь снимай и насухо, да не три, а промокни сухим. Воо, так вот, а теперь промажем, да не всего, а по полосам, чтоб не вздувалось, а то лопнет, кровить будет. И ему трудно, и Джадда подставим, хозяин-то велел, чтоб кожа целая была.

   Запах усилился, и Гаор почувствовал, как ему промазывают спину и ягодицы чем-то густым и тоже приятным. Думать ни о чём не хотелось, даже о том, что лечением заботятся не только о нем, но и о палаче-аггре, хотя это было не менее, а, пожалуй, и более обидно, чем сама порка.

   – Вот и полежи, пока не впитается.

   – Мг, – пробурчал Гаор, – спасибо, Мать.

   – А не за что, – просто ответили ему, – пошли, Малуша.

   Гаор остался один. Он лежал на полу, уткнувшись лицом в прохладный пахнущий знакомыми с детства гаражными запахами шершавый бетон.

   Боль в спине отпускала, становилась тягучей и слабой. Такую он перетерпит. Аггр – тоже человек... "Чтоб не кровило, а то Джадда подставим..." Так что, им этот палач, аггр тоже свой? Как же так?

   Что-то рядом со стороны двери зашуршало, раздалось детское хихиканье. Гаор осторожно, чтобы не потревожить спину, повернул голову и увидел стоящих в дверях гаража двух девочек в розовых комбинезончиках с оборочками и розовых, украшенных маленькими жемчужинками тюрбанчиках. Лобики чистые, воротнички комбинезонов скрывают шеи. Свободные, дуггурки. Дочки, что ли, хозяйские? А он лежит перед ними с голой поротой задницей. Ну и хрен с ними! Он отвернулся.

   – Ты наш новый раб? – спросил детский голосок.

   – Ты новокупка, да? – тут же подхватил второй.

   Он не ответил, но им и не нужны были его ответы.

   – Это тебя папа из Аргата привез?

   – А чего ты не работаешь, а лежишь?

   – Это тебя Джадд выпорол, да?

   И вдруг мужской весёлый... хозяйский голос.

   – Ага, вот вы где?!

   – Ой, папа, – затрещали наперебой детские голоса, – а мы новокупку смотрим.

   – А он лежит и молчит?

   – Папа, а зачем он такой красный?

   – Папа, а ты покатаешь нас?

   – Нечего вам тут толкаться, – перебил их хозяин, – успеете насмотреться. Он так ещё не раз лежать будет. Нянька ваша где?

   – А её мама позвала.

   – А мы на двор пошли.

   – Папа, а братик...

   – Вот и идите с братиком играть. Идите, идите. Куконя, где тебя носит?

   – Здесь я, хозяин, – отозвался молодой женский голос, – я вот только на чуточку...

   – Давай забирай их.

   – Папа, мы Полкана возьмём.

   – Он будет мячик искать.

   – А с вас потом блох вычёсывать? Обойдётесь без Полкана. А ну, – и хозяин подчёркнуто шутливо изобразил строевую команду. – Круго-ом... бего-ом... марш!

   Раздался детский смех и топот улепётывающих детских ног.

   – Долго будешь задницу свою драгоценную проветривать? – насмешливо спросил над ним хозяйский голос.

   Гаор приподнялся, подтянул трусы и брюки и встал, застегнул брюки. Хозяин стоял перед ним, насмешливо оглядывая.

   – Всё, что положено, получил?

   – Да, хозяин, – ответил Гаор.

   – Претензий, что не додали, нет?

   "Ещё издеваешься, сволочь", – мысленно ответил Гаор, а вслух сказал:

   – Нет, хозяин.

   – Ну, так за работу берись, а то по-настоящему ввалят. Понял?

   Гаор посчитал последний вопрос не требующим ответа и промолчал.

   Удара не последовало, так что вопрос и впрямь был... риторическим, вспомнил, уже оставшись один, нужное слово Гаор. Но если эта порка не настоящая, то... додумывать не хотелось. Уж слишком мрачные перспективы вырисовывались. И брошенное вскользь хозяином, что ему не раз ещё вот так лежать, оптимизма не вызывало.

   Рубашку надевать он всё-таки не стал, ограничившись майкой, открыл капот фургончика и взялся за работу. Боль оставалась, но была уже посильной. Ненависть к аггру и обида... на остальных, что им аггр-палач как свой, как-то притупились и тоже ушли вглубь. А где большой сарай, надо посмотреть, и как там уложили привезённое, тоже. А то пошлют, неровен час... и окажешься опять у аггра на "кобыле".

   Фургончик был в приличном состоянии, всё необходимое для работы лежало и стояло на стеллаже. Хотелось курить, а сигареты остались в куртке на рабской кухне, и запрета на курение во время работы не было, но и не дурак же он, чтобы курить здесь среди масла и возле канистр с бензином. А обедать когда? Гаор выглянул во двор и увидел, что тени заметно укоротились, но до полдня ещё далеко. Надо же, он-то думал, что порка всё утро заняла.

   Гаор ещё раз оглядел бродящих по двору кур, спящую у конуры собаку, распахнутые и закрытые двери и окна дома, сараев, ещё каких-то строений и вернулся к работе.

   Сделав и подготовив к выезду фургон, он перешёл к легковушке. Ею, похоже, занимался тоже профессионал, но давно. Здесь работы было побольше, но не сложнее. К обеду он вряд ли управится, хотя... это смотря когда обед.

   На обед за ним прибежала Трёпка, когда работы с легковушкой осталось ещё на полпериода, не больше.

   – Рыжий, обедать пора.

   – Иду, – сразу вынырнул он из-под крышки капота.

   Он обтёр руки найденной на стеллаже тряпкой, подобрал и надел рубашку, помня, как матери у Сторрама не пускали в столовую в одном белье.

   Трёпка ждала его, с интересом глазея по сторонам. В гараже она раньше явно не бывала, потому что рот у неё был удивленно приоткрыт, а глаза распахнуты во всю ширь. Потом уже Гаор узнал, что до него в гараже с машинами возился сам хозяин, и потому туда само собой никто не совался. А сейчас Трёпка, увидев, что он готов, взяла его руку и повела через двор к кухне, треща по дороге рассказом, чего здеся и тута. Гаор слушал внимательно, стараясь запомнить. Как бы ни было, ему здесь жить, пока не продадут, так что надо знать что, где и как.

   В кухне весёлая, как всегда перед едой, толкотня у рукомойника и стола. Гаор вымыл руки и сел к столу на своё вчерашнее место. Сидеть было больно. Но стоя есть не будешь. Так что, терпи или ходи голодным. А есть хочется так, что от одних запахов внутренности сводит.

   Последним вошел, вымыл, как все, руки, вытер их общим полотенцем и сел за стол аггр. Гаор исподлобья следил за ним и за остальными, пытаясь определить: не отделяют ли его, как, бывало, на "губе" да и в училище отделяли подлипал и стукачей. Но палачество аггра ему явно в укор не ставили. Как и всем, налили в миску из общей кастрюли супа. Хлеб на столе навалом на большом деревянном круге и берут, не выбирая, по кругу. А ложки мечены, но тоже в общей куче.

   – Эта твоя будет, – дала ему ложку Большуха, – сам потом пометишь.

   – Спасибо, Мать, – ответил Гаор, продолжая следить за аггром.

   Но тот ел, глядя в свою миску и словно не замечая окружающих.

   Суп странный, такого Гаору есть ещё не приходилось, но он был слишком занят своей болью, голодом и присутствием за общим столом палача, чтобы разбирать вкусы, и потому даже не спросил, что это за суп и как называется.

   После супа положили каши, уже знакомую ему гречку, и налили молока в кружки. Утолив первый голод и успокоив себя привычной фразой, что в каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь, Гаор стал выспрашивать соседей о порядках. Особенно его интересовало курево. Норма оказалась та же: мужику пачка на две недели, а курить можно во дворе, в кухне ещё...

   – Это когда Мать дозволяет.

   – А она не балует нас, ох, не балует.

   – А чего вас, бугаёв неложеных, баловать? Чтоб вы мне всю кухню дымом своим прокоптили? – не всерьёз рассердилась Большуха.

   – А мне и вовсе не дают, – вздохнул длинный тощий мальчишка, ошейник ему заклепали явно на вырост. – Матка не велит.

   – И не велю, – твёрдо сказала Красава, – мал ты ещё для курева.

   – Вот станешь, Лутошка, мужиком, – сказал, подмигивая остальным, Чубарь, – тады и закуришь.

   Все засмеялись.

   – А энто ему и навовсе рано, – решительно сказала Нянька.

   – Не ему рано, Старшая Мать, – возразил Тумак, – а Трёпка мала.

   Когда отсмеялись над покрасневшими Лутошкой и Трёпкой, Большуха уже серьёзно сказала:

   – А в гараже, Рыжий, или там в сенном курить и не вздумай. Не по-сегодняшнему шкуру спустят.

   – Не дурак, – усмехнулся Гаор, – понимаю.

   – То-то, – Большуха протянула к нему руку, – давай, подолью молока тебе. По нраву пришлось, вижу.

   Гаор с радостью отдал ей кружку. Молока он не пил с училищных времён. Давали его только младшим классам, и не сказать, что тогда оно ему особо нравилось. А это, густое, сладковатое и неожиданно сытное...

   После обеда, к удивлению Гаора, мужчины не разбежались сразу по рабочим местам, а вышли на крыльцо, расселись, кто хотел в теньке, а кто и на солнышке, закурили и повели уже неспешный разговор. Расспрашивали Гаора о том, где раньше работал, какие там порядки, рассказывали о местных. Что хозяин крут, конечно, но без дела не увечит. Хозяйство немалое, десять коров, четыре боровка на откорме, сад, огород, картошка там, луг, но по силам всё, ежели крутиться, а не лежать да порки ждать, то и хозяева довольны, и сами сыты.

   – А пашни хозяин не держит.

   – Сказанул тоже, пашни окромя посёлков нетути.

   – Раньше, грят, и хозяева держали.

   – Раньше... Ты ещё князь-Гороха вспомни!

   Аггр курил со всеми, но в разговор не вступал.

   Гаор попыхивал сигаретой, внимательно слушая и не забывая приглядывать за аггром. Такой послеобеденный отдых ему нравился. И то, что надзирателей, похоже, здесь нет и не было, и что нет звонков-сигналов. Может, и впрямь, уживётся он здесь. К концу сигареты он уже твёрдо запомнил всех. Мужчин: Тумака, Лузгу, Чубаря, Сивко и Сизаря, ещё Джадд и Лутошка. Женщин было больше. Куконя ходит за детьми хозяйскими, Белёна с Милушей по дому на хозяйской половине управляются, а Красава, Цветна, Басёна, Балуша и Жданка на всё и про всё. Ну, и девчонки, Трёпка с Малушей, на побегушках и подхвате пока. А у хозяина жена, значит, да дети. Девчонки две, бегают всюду, чуть Куконя не углядит, они уже по чёрному двору шастают, а сынок мал ещё, но тоже... уже видно, что разумный будет, да старший сын, тот в Аргате учится, на лето только приезжает.

   – Ничо парнишка, с разумением.

   – Молодой хозяин? – усмехнулся Гаор.

   – Да нет, хозяином ему не быть.

   – Чего так?

   – А он это... бастард.

   – Матерь его, – пыхнул дымом Сизарь, – о позапрошлом годе приезжала, помнит кто?

   – Помню, – кивнул Тумак, – только это ране было.

   – Тады они вдвоём хозяина с войны и встречали.

   Гаор кивнул, опустив глаза и скрывая лицо. Он давно, ещё в училище, слышал о том, как в других семьях относятся к бастардам. На солдатском отделении бастардов было больше половины, потом была семья Жука, потом ещё... но он не позволял себе об этом думать. А сейчас... изменить ничего нельзя, так что можно самому себе не врать. Те семьи – нормальные, а Юрденалы – выродки. И чего ещё ждать от отцеубийцы и братоубийцы? А если вспомнить рассказы Сержанта и проанализировать их... то, похоже, родовое проклятие обновлялось, если не в каждом поколении, то через колено – это точно. Кара Огня на семь колен.

   – Вы долго сигареты смолить будете? Работать пора! – вышла на крыльцо Нянька. – Ишь расселись, задницы прилепили.

   "Да, – усмехнулся Гаор, вставая со всеми, – здесь ни звонка, ни надзирателя не надо". От надзирателя увернуться можно, а против матери не попрёшь.

   Спина болела заметно меньше, а когда сыт, то и весь мир куда лучше, и работа пошла веселее. Лезть под машину Гаор всё-таки не рискнул, да и нужды в этом особой не было. А вот на пробной надо проверить. За ворота, понятное дело, его не выпустят, хоть охраны и нет, но пытаться всё равно не стоит. А на дворе... ну хоть на поворотах, а то непонятно с рулём. То ли есть люфт, то ли нет. Гаор распахнул во всю ширь обе створки гаражных дверей и сел за руль легковушки.

   Взревел мотор, с кудахтаньем разлетелись и разбежались куры, вскочил и залился оглушительным лаем с подвывом Полкан. Привлечённые необычным шумом сбежались люди.

   Ридург как раз обедал с женой – дети поели раньше и уже спали – и Милуша подавала десерт, когда в столовую ворвался шум мотора, визг тормозов, крики людей и лай собаки. Милуша от неожиданности чуть не выронила поднос с домашним мороженым, а Ридург, отчаянно ругаясь, вылетел из столовой, едва не сбив Милушу с ног.

   – Ну вот, – грустно улыбнулась Милуше Гройна, – всё как всегда. Машина дороже всего.

   – Да это, небось, Рыжий мудрует, – засмеялась Милуша, расставляя вазочки, – он, хозяйка, с утра в гараже колупается. Сейчас хозяин ввалит ему и придёт.

   – Рыжий это...

   – Ну да, хозяйка, новокупка аргатская.

   – Двенадцать тысяч, – сокрушённо покачала головой Гройна.

   Милуша сочувственно вздохнула.

   Ридург вбежал на задний двор и увидел небывалое и незабываемое, как он сам потом смеясь рассказывал, зрелище. В центре двора, ожесточённо рыча мотором и визжа тормозами, крутилась новенькая купленная им перед поездкой в Аргат легковушка. Из водительского окна торчала рыжая взлохмаченная голова, причём смотрел водитель куда угодно, но не по направлению движения. Вокруг машины прыгали лающий Полкан, восторженно орущий Лутошка и визжащие Трёпка с Малушей. А машина выделывала самые невероятные пируэты, временами прямо-таки подпрыгивая на всех четырёх колесах вверх и разворачиваясь в воздухе.

   Увидев хозяина, Лутошка оцепенел, и чтобы его не задеть, Гаор резко вывернул машину и остановил её в пол-ладони от хозяйских колен.

   – Какого хрена...?! – выдохнул Ридург.

   Он ругался, не переставая, пока Гаор вылезал из машины и вытягивался перед хозяином в уставной стойке. Несмотря на вполне реальную перспективу новой порки, Гаор был доволен: машина оказалась вполне управляемой, а что такое настоящий водила, все увидели.

   Ридург увидел эту сдерживаемую уставной миной радость, возбуждённо блестящие тёмно-карие с жёлтыми искрами глаза... Если бы он не был уверен в Няньке, то поклялся бы, что Рыжий успел надрызгаться вполне по-армейски.

   – Какого хрена? – повторил он свой вопрос уже спокойнее.

   – Проверял рулевое управление на люфт, хозяин! – рявкнул Гаор.

   Хрясь! Ему влепили звучную и вполне заслуженную, но позволившую устоять на ногах оплеуху.

   – Ну и как, есть люфт?

   – Нет, хозяин, – ухмыльнулся Гаор, понимая, что наказание этим исчерпано.

   – Ставь машину в гараж, и чтоб без приказа ни-ни. Понял?

   – Да, хозяин.

   – Завтра сам тебя проверю, – Ридург перевёл дыхание и огляделся.

   Полкан, часто и шумно дыша, лежал у своей конуры, Лутошка, Малуша и Трёпка как сквозь землю провалились, да и остальные куда-то сразу исчезли.

   – А на форсаже какого хрена гонял?

   – Маневренность проверял, хозяин, – пояснил Гаор, – два сразу не проверяют, хозяин.

   – Надо бы тебе ещё ввалить, – сожалеющим тоном сказал Ридург, – ну, да ладно, не всё сразу. Приплюсуем к следующему.

   – Да, хозяин, – охотно согласился Гаор.

   – В гараже уберёшь, чтоб как к смотру блестело. Понял?

   – Да, хозяин.

   – Сгинь, – выдал последнее распоряжение Ридург и ушёл со двора.

   Гаор снова сел за руль и уже мягко и плавно, не рыча, а гудя мотором, загнал машину задним ходом в гараж. Отделаться оплеухой и получить на завтра пробную поездку, а никак иначе его работу проверить нельзя, тоже неплохо. А порядок в гараже навести – дело не периода, а долей! Про смотр, конечно, загнули, так, наведём марафет и сойдёт, грязи-то особой и не было.

   Кран, шланги, вёдра, тряпки – всё было. И он навёл порядок на стеллаже, проверил, чего и сколько есть, чтобы быть готовым ответить на любой вопрос, вымыл обе машины и пол и, чувствуя свой долг исполненным, выключил свет и вышел из гаража, закрыв за собой дверь.

   Снова длинные, но уже с другой стороны, тени, умиротворённое мычание коров, кур не видно, и человеческие голоса уже другие, отдыхающие. Гаор глубоко вдохнул прохладный по-вечернему воздух и пошёл в рабскую кухню.

* * *

   За окном простирался Аргат, отсюда, с высоты птичьего полёта, он просматривался до самых окраин. Крыши, купола, шпили, узенькие отсюда шоссейные развязки, клочки зелени родовых парков... И только постояв и внимательно вглядевшись, можно было различить, что цветные искорки машин неподвижны, и понять, что это искусно сделанная панорамная фотография.

   Эрлинг покачал головой и отошёл от окна.

   – Надо же, остроумно, ничего не скажешь.

   Венн рассмеялся.

   – На некоторых особо впечатлительных клиентов действует неотразимо. Они уверены, что их везут в подвал, считают пролёты и остановки, входят в кабинет и видят... вот это! – Венн снова рассмеялся.

   – А когда приглядятся?

   – А я им не даю на это времен. Со вздохом отрываюсь от пейзажа, задёргиваю штору и начинаю работу.

   Эрлинг кивнул и повторил.

   – Остроумно. Сигануть никто не пробовал?

   – Они, конечно, в большинстве своём, дураки, но не настолько. Нет. А для особо инициативных... Задёрни штору.

   Эрлинг пожал плечами и задёрнул тяжёлую тёмно-бордовую штору, абсолютно неказённого вида. Кабинет стал меньше и уютнее.

   – Вот так. Я веду беседу, убеждаю, уговариваю, предлагаю варианты... сам знаешь, угрозы и прочее не в моем амплуа. И отвлекаюсь.

   – Выходишь из кабинета? – с интересом спросил Эрлинг.

   – Зачем? Просто углубляюсь в бумаги, роюсь в картотеке и не замечаю, как клиент начинает шевелиться, ёрзать, вставать и прохаживаться.

   – Позволяешь?

   – А как же! У нас беседа двух интеллигентных понимающих жизнь людей, а не примитивный допрос. Я же сказал: это не мое амплуа. Так вот, такой шибко подвижный клиент неизбежно подходит к окну и хочет полюбоваться родным городом, найти тоскующим взором родной дом... – Венн вздохнул с театральной скорбью и рассмеялся. – И отдёргивает штору. Отдёрни, Эрлинг.

   Эрлинг резко рванул вбок тяжёлый бархат и оцепенел. Оконный проём заполняла сплошная стена из местами покрытых тонким слоем плесени, а местами выщербленных кирпичей. Щербины были характерными, пулевыми, и тянулись неровной полосой на уровне головы среднего человека, несколько выбоин были совсем свежими.

   – Однако... – заставил себя улыбнуться Эрлинг и повторил, не в силах придумать что-то ещё, – остроумно.

   – Ещё бы! – рассмеялся довольный произведённым эффектом Венн. – Бьёт наповал. Некоторых особо впечатлительных приходится отливать водой. И дальше всё идёт как по маслу.

   – Да, – Эрлинг тщательно задёрнул и расправил штору, – впечатляет.

   Он отвернулся от окна и прошёл в угол, где за маленьким низким столиком, сервированным для интимной мужской беседы, сидел Венн. Эрлинг сел и налил себе коньяка. Бережно отпил.

   – Где ты берёшь такую марку? Поставляют благодарные клиенты?

   – Бывает и так, – рассмеялся Венн.

   – Где ты взял вторую картинку, не спрашиваю.

   – Правильно, – кивнул Венн и поучающе елейным тоном добавил, – призывающий Огонь всуе обжигается.

   – Согласен. А первую?

   – Из трофеев. Поэтому есть кое-какие неточности, но их ещё ни один не заметил.

   – Но это средство одноразового воздействия.

   – Верно, но, как правило, второго раза и не надо. Одного вполне хватает, чтобы начать работу.

   – Или?

   – Или отправить клиента к работникам с другим амплуа.

   Эрлинг кивнул. В самом деле. Непробиваемых клиентов нет, есть неумелое воздействие. Каждый воздействует, как умеет. И главное – угадать с формой воздействия. Не ошибиться в средствах. Потому что второй попытки, как правило, нет. Но зачем Венн позвал его на этот интимный междусобойчик? Не для того же, чтобы похвастаться своими фирменными приёмчиками. Но спрашивать Венна впрямую бессмысленно. Услышишь град анекдотов, ассоциаций и аллюзий, в которых потом не разберёшься ни с коньяком, ни под пыткой. Самое интересное, что Венн практически никогда не врёт. Он говорит правду, но засыпает её таким количеством тоже правдивой, но не относящейся к делу информации, что это сильнее любой откровенной дезинформации.

   Венн вертел перед глазами рюмку, покачивал её в ладонях, подносил к лицу, вдыхая запах, и отводил, разглядывая на свет. Отличный коньяк. И Эрлинг отличный парень. Интересно, сколько ему понадобится, чтобы созреть до вопроса. Скорее всего, не созреет. Предпочтёт конкретное задание полноте картины. Удобная позиция. Получил задание, выполнил задание. А зачем, почему и какие это будет иметь последствия – об этом пусть думают те, кому за это деньги платят. Самое интересное, что за это никому не платят, потому что этим никто не занимается. Начальство любит визировать представленные планы и разработки, но не любит думать. Подчиненные любят выполнять приказы и соблюдать инструкции, но думать тоже не любят. И никогда не заставляйте человека выполнять нелюбимую работу: результата не будет. Ну, Эрлинг, что ты любишь на самом деле? Ты играешь в исполнителя или являешься им?

   Эрлинг отпил, подержал коньяк во рту, наслаждаясь вкусом, и проглотил. Действительно, отличный коньяк. Где только Венн его достаёт? Ни по крови, ни по званию, ни по деньгам он не должен иметь доступа к таким вещам. Однако имеет. И никому из отдела снабжения не говорит "спасибо", получает положенное и... и имеет неположенное. Как устраивает? Непонятно. Но спрашивать тоже бесполезно. Рассмеётся и скажет, что надо иметь связи. И это будет правдой. Связи у Венна обширные и неожиданные. И как он их налаживает...

   – Поделился бы секретом.

   – Каким? – с интересом спросил Венн.

   – Где ты достаёшь такой коньяк, и по какой цене?

   Венн с удовольствием рассмеялся.

   – Цена, мой дорогой коллега, понятие относительное. Она должна быть посильной. И для покупателя, и для продавца. Тогда сделка обоюдовыгодна, и обе стороны жаждут её повторения и хранят в тайне.

   "Началось", – подумал Эрлинг и спросил, подыгрывая.

   – И почему в тайне?

   – Чтобы не допустить конкурентов, – подмигнул ему Венн.

   Эрлинг решил попробовать вернуть Венна к первой половине своего вопроса.

   – Насчёт цены я понял, а вот про место не очень.

   – А я о месте и не говорил, – рассмеялся Венн. – Тебе скажу. Коньяк трофейный.

   – Аггры пьют такой коньяк? – искренне изумился Эрлинг.

   – Почему бы и нет, коллега.

   – У тебя есть связи с трофейщиками?

   – Есть, – кивнул Венн, – но такого коньяка у них нет. Аггры этот коньяк тоже достают. Они его пьют, не все, конечно, у них своя иерархия, но они его не делают.

   – Алеманы? Но, – стал рассуждать Эрлинг, – во-первых, у алеманов своего винограда нет, а из привозного выделывают только сухую кислятину, и вообще они специалисты по пиву.

   – Правильно, – кивнул Венн, с интересом глядя на Эрлинга, – триста пятьдесят сортов, не считая мелких разновидностей. И их знаменитый бальзам как исключение, подтверждающее правило.

   – Во-вторых, мы с алеманами не воевали, и потому это трофеем быть не может.

   – Отлично, коллега, вполне логично и даже правильно.

   – Остаются форзейли. Но их фирменный национальный напиток водка. И форзелианских трофеев тоже я не помню.

   – Правильно, потому что мы им проиграли.

   – И что остаётся? Заморские территории. Кое-что кое-кто оттуда привозит, но о напитках я не слышал. И вообще о них больше легенд, чем информации.

   – А легенда нематериальна, – кивнул Венн, – её не выпьешь.

   – Сдаюсь.

   – Капитуляция принята, – торжественно сказал Венн, отсалютовал рюмкой, и лицо его приобрело странное и даже пугающее выражение: улыбающийся рот и серьёзные, даже страдальческие глаза. – Это Кроймарн, коллега.

   – Не может быть!

   – Почему? – грустно спросил Венн.

   – Какой же это трофей? Кроймарн наша территория уже сколько веков. Военных действий там не было. Да, это винный район, но чтобы там выделывали такой коньяк... Кстати, какая выдержка?

   – Большая, Эрлинг. Это не просто трофей, а остатки трофеев. Энное количество лет назад посёлок, где жила семья, владевшая секретом выделки, был зачищен отрядом спецвойск. Одна из первых самостоятельных операций генерала Юрденала. Правда, тогда он ещё не был генералом и только начинал свою карьеру.

   – Огонь Великий, – пробормотал Эрлинг.

   – Да, Эрлинг, остались кое-какие запасы из вывезенного заранее товара, да что успели награбить зачищавшие. Эти бутылки бесценны, потому что они неповторимы. Больше в Кроймарне коньяка не делают. Некому его делать. А был цветущий благодатный край.

   – Но... но почему?

   – Один род хотел разорить другой род. В наших лучших традициях. Когда нельзя взять штурмом родовой замок и вырезать его обитателей, то можно выжечь окружающие посёлки, и тогда обитатели замка разорятся и вымрут. Сами. Кроймарн был давно поделён. Передел поручили спецвойскам. По принципу: не мне, так никому, Эрлинг. И теперь ни аггры, ни форзейли, ни алеманы не будут воевать за Кроймарн. Он никому не нужен. Даже нам, дуггурам.

   – Но... но, Венн, Кроймарн запустел из-за вулканов и участившихся землетрясений...

   – Которые были вызваны применением ряда технических средств, – перебил его Венн.

   Эрлинг порывисто отхлебнул коньяк. Венн молча разглядывал на свет тёмно-жёлтую жидкость в своей рюмке, заставляя её светиться золотистым солнечным светом.

   – Великий Огонь, – наконец повторил Эрлинг, – это... это самопожирание, Венн.

   – Совершенно верно.

   Теперь они сидели молча, думая каждый о своём и об одном и том же.

   – Спецвойска только средство, – наконец сказал Эрлинг.

   – Но с чего-то надо начинать, – ответил Венн.

   – А чем закончим?

   – Я не знаю, дадут ли нам закончить.

   – Кто не даст? Мы выиграли, победили аггров...

   – Нет, нам удалось не очень много проиграть. Следующую войну мы проиграем.

   – Аггры больше воевать не будут. А форзейли...

   – Форзейли сделали свои выводы. Я не знаю, Эрлинг, сколько нам отпущено, вернее, сколько времени они нам дадут, успеем ли мы сделать...