Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 93 страниц)

   – Обоим накостыляю, – ответил вместо Резаного внимательно наблюдавший за ними Старший. – Что раньше было, забудь как не было. Резаный, ты тоже. Понял, нет?

   – Это ты не мне, а ему объясни, – рывком сел Резаный. – Ты чего про Серенгай вздумал орать? Тебе какая там печаль?

   – А ты что, про Серенгай помнишь? – спросил Гаор.

   Всё вставало на место. Ненависть Резаного к аборигенам, болезненная реакция на нашенские слова, и вечно сжатый правый кулак, и как смотрел сегодня на строй, и как слушал приговор... должно сойтись, если б ещё не кружок у него был...

   – Ещё чего спросишь? – явно сдерживаясь из последнего, спросил Резаный, пристально глядя на него.

   И Гаор рискнул:

   – Почему тебе кружок вместо кубика впаяли?

   Камера изумленно замолчала.

   – Ты... – выдохнул Резаный, кидаясь на него, – ах ты...!

   Гаор боковым переворотом ушёл от его удара, заставив Резаного промахнуться и вылететь на середину камеры, и сам вскочил на ноги, плечом отбросив, чтоб не попал под удар, растерявшегося Младшего. Резаный встал против него, пригнулся в боевую стойку.

   – Я ж тебя... – прохрипел он.

   – Моей кровью своё клеймо смоешь? – усмехнулся Гаор. – Давай попробуй.

   Резаный покосился на Шестого. Но тот не торопился на помощь приятелю. Несмотря на скованные руки, Гаор чувствовал себя уверенно. Драка – это уже по нему. Лишь бы за Резаного кто другой не вступился. А один на один... а если и убьют его, то тоже... не самое худшее.

   Кому и какой сигнал подал Старший, он не увидел. Просто вдруг все разом вскочили на ноги и схватили их. Поставили рядом, и Старший одинаково сильно избил обоих. По лицу, в грудь, в живот, снова по лицу. И Резаный, и Гаор, не сговариваясь, молча мотали головами, покорно принимая удары Старшего. Резаному только завели руки за спину и так держали, а Гаору подняли вверх. И бил их Старший молча, считая все пояснения излишними. Закончив избиение, Старший молча приподнял Гаору волосы надо лбом, посмотрел клеймо, удивлённо присвистнул и отпустил, ничего не сказав. И сразу разжались удерживавшие их руки. Продолжать драку было не только бессмысленно, но и опасно. Понимали это оба, поэтому молча, не глядя друг на друга, вернулись к нарам и легли в разных концах.

   – Резаный, с Лохмачом не работаешь, пока я не разрешу, – сказал Старший, когда они легли.

   Резаный что-то пробурчал.

   – Нну?! – рявкнул вдруг Старший совсем по-офицерски.

   И в ответ доведённое до автоматизма:

   – Есть, командир!

   – Кто я?! – в голосе Старшего прибавилось угрозы.

   – Да, Старший, – покорно ответил Резаный уже обычным "камерным" тоном.

   – Лохмач, Резаному молчишь. Что надо, – Старший усмехнулся, – я тебе сам скажу. Понял?

   – Да, Старший, – ответил Гаор, благоразумно удерживаясь от сразу завертевшихся на языке вопросов.

   Его послушание успокоило Старшего, и он решил всё-таки объяснить.

   – Ты про кружок спрашивал. Так слушай. Когда прирождённый трахает, позор больше. От обращённого и снести можно. А тебе ставить не стали, так у тебя и так вид дикарский, вот и решили, видно, что и так сойдёт. А теперь... что было, забудь как не было. Или в "печку" ложись. Всё понял?

   – Да, Старший, – уже вполне искренне ответил Гаор.

   – Всё, – Старший хозяйственно оглядел камеру. – Ложимся. Лохмач, крутись. Третий номер ему и пусть дрыхнет. Всем спать.

   Не выполнить приказа Старшего никто не рискнул.

   И как раз они легли, и свет заменили ночным. Младший, лежа рядом с Гаором, осторожно погладил его по лицу, прерывисто вздохнул и затих. Гаор лежал молча, не замечая боли, ставшей за эти дни привычной. Так... так вот оно что. Чёрт, это ж надо такое придумать. А Старший тогда, кем он был до пресс-камеры? Но Новенького-то он видел, знает, что Новенький прирождённый, родовой. А остальные? Черт, аж голова кругом пошла. Хотя... хотя теперь-то это и в самом деле, как говорит Старший, забудь как не было, отсюда один выход, в "печку", а как и почему или за что тебя сюда впихнули... забудь как не было. И тогда... тогда прав Новенький, хоть здесь душу отвести. С этим он и заснул.

   Разумеется, положенную неделю Фрегор в санатории не выдержал. Но и нарушить приказа не посмел: он же не самоубийца! И потому, уехав из санатория, отправился не в «Орлиное Гнездо», а в Дом-на-Холме. И сегодня с утра толкался в курилках и холлах, жадно собирая последние сплетни. Венну сообщили об этом ещё в гараже, где он ставил свою машину. Что ж, по мнению Венна, это был не самый худший вариант. И к себе он пошёл через курилку, где был наибольший шанс встретить Фрегора.

   Они радостно обнялись и побили друг друга по плечам и спине. Их давняя ничем не замутнённая дружба была всем известна, и радостная встреча не вызвала никаких нежелательных комментариев.

   – Ко мне или к тебе? – спросил Венн, когда радость первых объятий улеглась.

   – Ко мне, – сразу решил Фрегор. – Всё же за неделю всякое могло случиться.

   Венн молча улыбнулся. Как будто пятое отделение оставляет следы? А что их кабинеты не по разу и очень тщательно были обысканы, он ни мгновения не сомневался.

   Письменный стол в кабинете Фрегора был пуст. Ну да, все дела Фрегора закончились провалом его клиентуры, пока теперь ему подберут новую... "Если будут подбирать", – усмехнулся про себя Венн. Он знал, что в Доме-на-Холме хватает вот таких, числящихся, но не работающих. Тихая Контора никого никогда не увольняла, находя каждому своё применение, используя всё, всех и по-всякому.

   Знал это и Фрегор и потому не забеспокоился. Он весело, перескакивая с одного на другое, пересказывал Венну услышанное в санатории и в сегодняшних курилках, с удовольствием вспоминал, что уже неделю не видел своих чёртовых родичей, чтоб им побыстрее к Огню убраться.

   – Да, Венн, ты новые законы о бастардах читал?

   Венн засмеялся:

   – Я единственный сын, отец давно умер, меня они не касаются и не волнуют.

   – А меня волнуют, – Фрегор стал серьёзным. – Понимаешь, с января я приравнен к Фордангайру и могу добиваться полной фамилии. Но мне надо убрать выродка. Понимаешь, тогда у старика не будет основания мне возражать. Конечно, этот закон мне на руку, но мы оба совершеннолетние, нужно Семейное Соглашение, а мой братец и грёбаный дядюшка костьми лягут, но не допустят к родовому.

   Венн внимательно слушал. Разумеется, он тщательно и очень внимательно прочитал и закон, и прилагающиеся к нему комментарии и толкования. Массовый передел родовой собственности, пересмотр родовых документов и прочее – это весьма серьёзно. Под это дело в Доме-на-Холме заложили целый отдел. Потому что такое может всплыть и полезть... что лучше быть наготове. И самое смешное, что ведущую роль в приёме этих законов, действительно облегчавших Фрегору путь к месту Наследника, сыграл не кто иной, как Адвокат, Стиг Файрон. Ирония судьбы. Однако пора наводить Фрегора на мысль о Рыжем.

   Но Фрегор вспомнил сам. И, оборвав на полуслове описание праздничного пира, который он закатит, став Наследником, снял трубку внутреннего телефона.

   – Сейчас, – улыбнулся он Венну. – Сейчас я кое-что улажу, и продолжим.

   Венн благодушно кивнул, всем видом демонстрируя, что никуда не торопится и вообще... дружба превыше всего!

   И опять обычное утро пресс-камеры. Боль во всем теле, тяжёлая после «пойла» голова. Подъём, поверка, завтрак и... в работу. Сам он опять не лёг, и его обрабатывали опять стоя, сразу двое. Резаный, как и велел ему Старший, в упор не замечал Гаора, валялся на нарах, о чём-то болтая с Шестым.

   После обработки Гаору позволили лечь. Снять наручники он уже и не просил. Лежал на нарах на спине, закинув скованные руки за голову, и угрюмо глядел в потолок. Ждать ему нечего и незачем. Очередной работы? Порции "пойла", после которого как после тяжёлой злой выпивки. А выпить бы сейчас. Хоть того же "пойла", чтоб хоть ненадолго всё стало ярким и громким, и чтоб не думать ни о чём.

   Дневальные убирали камеру, загнав остальных на нары. Младший лёг рядом с Гаором, погладил его по груди, расправляя завитки.

   – Правильно, Младший, – сказал голос Старшего, – давай, приласкай его, пусть к рукам привыкает. Только не растягивай, а по-быстрому. А то в душ скоро.

   – В душ раскуёшь? – разжал губы Гаор.

   Старший засмеялся:

   – Ты смотри, сразу очнулся. Ладно, не мыть же тебя. В душе сниму. Но попробуешь трепыхнуться, или махаться начнёшь, то тогда не обижайся. Опять прикуём и только на работу отпускать будем. Понял?

   Радужная перспектива душа и свободных рук настолько обрадовала Гаора, что он, не сопротивляясь, дал Младшему довести себя до конечных судорог.

   – Ну вот, – Младший радостно погладил его по лицу, – даже держать не пришлось. Ты отдохни пока, сейчас в душ пойдём.

   Душа пришлось ждать долго. Во всяком случае, Гаор успел задремать, и команда Старшего на выход заставила его вскочить так резко, что он с трудом устоял на ногах.

   – Давай руки.

   Старший ловко снял с него наручники. Тяжёлые набрякшие за эти дни руки упали вдоль тела, отозвавшись болью в плечах. Гаор с трудом удержался от стона.

   – Так, – пытливо посмотрел ему в глаза Старший. – Младший, Новенький, давайте с ним, и если что, вы за него ответите.

   Младший и Новенький сразу встали рядом с ним. Чему Гаор в глубине души был даже рад: что-то ноги плохо держали его.

   Как он и заметил вчера – это спецуру они только вчера ухайдакали? – душ был налево от камеры. Небольшой зал с душевыми рожками, без перегородок, но и без скамеек. "Ну да, – сообразил Гаор, – спину здесь потереть не попросишь, не так поймут". У входа коробки с кусками мыла и мочалками. Но дверь не герметичная, а души имеют свои краны. Уже легче.

   Мылись весело, перекликаясь и "балуясь" прямо под струями. Но его не трогали. То ли Старший посчитал, что двух раз с утра ему хватит, то ли... да чёрт с ними со всеми. Во всяком случае, он предусмотрительно занял рожок в дальнем углу, чтоб никто не смог незаметно подойти, и вымылся почти спокойно. И насколько ему позволили одеревеневшие, ставшие неподъёмными и непослушными руки. Рядом, не задевая его, мылись Младший и Новенький. И моясь, поневоле ощупывая себя, Гаор понял, что сильно похудел за эту неделю. Ну, понятно. Три дня на одной воде, а потом ничего, кроме хлебной каши-болтушки, да одной-единственной кружки сладкого чая, он не получил. А с "пойла" не потолстеешь. Попробовать позвать Мать-Воду он даже про себя не рискнул. Не придет Мать-Вода сюда, в эту грязь, и не ему, палачу и подстилке, звать её, своим языком поганить. Некого ему звать теперь. Один он. Во всём и навсегда один.

   – Лохмач, – позвал Младший. – Всё, пошли.

   – Да, – отозвался Гаор, с трудом непослушными, торчащими врастопырку пальцами закручивая кран. – Иду.

   Обмылок в одну коробку, мочалку в другую, из третьей достать полотенце. Вытереться и сбросить его обратно. И... и обратно в камеру. Домой.

   И всё же душ как-то взбодрил его. Даже белизна кафеля уже не так слепила, позволяя разглядеть окружающее. Разложенные на полочках стержни, гладкие и с шарами, несколько пар наручников, пузырьки с нашатырём и ещё чем-то, бутылку с "пойлом", а внизу скобы для приковывания...

   Гаор сидел на нарах, оглядывая камеру и её обитателей с холодным вниманием. Руки, как не его, бессильно свисали вдоль тела. Надо бы попробовать размять, растереть пальцы и суставы, но он боялся неосторожным движением привлечь внимание Старшего и оказаться снова закованным. И всё равно, через страх и боль, сквозь отчаяние и равнодушие ему надо понять. Кто они? Кем были до пресс-камеры? До клейма? Почему Шестой никогда не был в лесу? Откуда у Старшего командирские, даже офицерские нотки в голосе? Почему Гладкий, "балуясь", перебирает пальцами по чужой груди, как по клавишам? Почему Младшего, "никудышного пресса", держат уже несколько, как он понял из обмолвок, смен? И каково будет его место в этой камере. Его "учёба", похоже, закончилась, и что теперь?

   – Ну что? – остановился перед ним Шестой. – Сам ляжешь или приковать надо?

   Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза.

   – Сам не лягу.

   Шестой зло ухмыльнулся.

   – Ну, как хочешь, Лохмач. Старший, наручники где?

   – А что? – спокойно поинтересовался Старший. – Отбивается?

   Лежавшие на нарах засмеялись.

   – А он и не трогает.

   – Ну, Шестой, попробуешь Лохмача так завалить?

   – Боишься, когда он без наручников?

   – Шестой, ты его уговори.

   – Попроси.

   – В лобик поцелуй.

   – Нет, ты сам сначала под него ляг, чтоб честным обменом.

   – Во, дело!

   – А мы посмотрим.

   – Чему научился.

   – Точно, зря что ли всей сменой над его задницей трудились.

   – Лохмачу тогда "пойла" надо, – озабоченно сказал Младший. – Он без "пойла" ещё не сумеет.

   Гаор внешне спокойно продолжал сидеть на нарах. Да, он всё понимает, но... но сам не ляжет.

   – Насчет "пойла", это ты прав, – согласился Старший. – Давай, Лохмач, пора тебе и на верхнего учиться.

   – Он ещё нижним не работает, – буркнул Шестой.

   – Боишься, порвёт он тебе? – рассмеялся Старший, беря с полки бутылку с "пойлом". – Давай-ка, Лохмач, попробуем с разбавленным, на цельном ты уж слишком активный.

   Гаор, понимая, что сопротивление не поможет, вернее, невозможно, обречённо ждал продолжения, стараясь не сорваться на унизительные просьбы пощадить. Старший достал с полки кружку и налил в неё до половины "пойла", сходил к раковине и долил воды из крана. Камера притихла в предвкушении зрелища. Судя по лицу Шестого, тот уже жалел, что сам всё затеял и, получается, напросился. "А ведь и впрямь порву я его", – подумал Гаор. Ну, так туда паскуднику и дорога. И мне тоже.

   Старший остановился перед ним и протянул кружку. Но сказать ничего не успел. Потому что по коридору к решётке подошли двое. Надзиратель в обычной войсковой форме с пистолетом в открытой кобуре и дубинкой в руках и второй, в сером полувоенном костюме. Старший сунул кружку в руки Гаору и побежал к решётке, быстро шепнув:

   – Не пей пока.

   Шестой одним прыжком оказался на нарах и в самой глубине, за спинами других. Камера напряжённо замолчала.

   – Где он? – негромко, но так, что все услышали, спросил у надзирателя второй.

   Надзиратель щёлкнул каблуками и приказал Старшему:

   – Лохмача сюда.

   – Да, господин надзиратель, – Старший обернулся и махнул рукой, подзывая Гаора.

   Гаор отдал кружку кому-то, кто оказался рядом, встал и подошёл к решетке.

   – Вот он, господин надзиратель, – сказал Старший.

   – Извольте видеть, – надзиратель почтительно вытянулся перед вторым. – Нигде не порван, кожа целая, обучен, дважды проверен в работе.

   Второй улыбнулся, разглядывая Гаора.

   – Обучен, говорите. Ну что ж, проверим. Выпускайте.

   Медленно поехала вбок решётка. Ловко и незаметно Старший подтолкнул его в спину, и Гаор перешагнул через порожек-рельс, оказавшись в шаге от второго. Старший остался стоять в камере.

   Чёрные внимательные глаза прошлись по его телу, ощупывая, замечая ожоги от электродов, полученные в первые дни синяки и ссадины, распухшие кисти рук и синие "браслеты" от наручников на запястьях. Удовлетворённый кивок.

   – Руки за голову. Повернись. Наклонись. Встань прямо. Опусти руки. Повернись.

   Гаор молча выполнял приказы, до боли прикусив изнутри губу. Сортировка? Предпродажный осмотр? Зачем? Проверка обученности? Чёрт, что же делать? И сам себе ответил: выполнять приказы, молчать и не рыпаться. Чтобы руки оставались свободными. Потому что если его сейчас отправят на работу одного, то... то у него будет шанс нарваться на пулю и покончить со всем разом. Лишь бы он был один.

   Гаор осторожно покосился на Старшего. Тот смотрел на него внимательно и... сочувственно.

   – Когда в последний раз поили?

   – Старший, "пойло" когда вливали?

   – Вчера, господин надзиратель.

   – Доза?

   – Сколько влили? Сразу докладывай.

   – Полная кружка неразбавленного, господин надзиратель.

   – Сегодня?

   – Успели влить?

   – Нет, господин надзиратель.

   Второй кивнул:

   – Хорошо, он нужен в натуральном виде. Оформляйте.

   Поехала на место решётка, отделяя Гаора от Старшего и остальных. Взмах надзирательской дубинки указал ему налево, к надзирательской и... залу?! Работа?! Медленно, с трудом передвигая ставшие непослушными ноги, Гаор пошёл в указанном направлении. Оглянуться на камеру и остающихся там он не успел. И не посмел.

   Дверь надзирательской открыта, сзади негромкий приказ:

   – Налево марш.

   Гаор послушно повернул и вошёл.

   Обычная казарменная дежурка. Две койки, у стены стол с чайником, стаканами и судками, закрытый двухстворчатый шкаф для одежды, на стене оружейный шкафчик. Неистребимый запах гуталина, оружейного масла и дешёвых сигарет.

   – Стой.

   Гаор выполнил приказ и, воспользовавшись его нейтральной формулой, встал почти по стойке "вольно": ноги на ширину плеч, руки за спину. "Смирно" ему сейчас не устоять, свалится за пять мгновений. Удара не последовало, значит, не ошибся. Ну, что сволочам от него теперь нужно? Дёрнуться к оружию... не стоит, камера рядом, пристрелят всех. "Геройствуй как хочешь, а других не тяни". Какое уж тут геройство, Ворон? Тут... "смерть не мука, а избавление от мук". Дезертирство это. Я – трус и дезертир...

   – Имя хозяина? – спросили сзади.

   – Фрегор Ардин, господин, – равнодушно ответил Гаор, не оборачиваясь.

   – На сколько тебя хозяин отправил в пресс-камеру?

   Гаору вдруг стало нечем дышать. Неужели...

   – На неделю, господин, – осторожно ответил он.

   – Сегодня который день?

   – Седьмой день, господин.

   Сзади негромко засмеялись.

   – Ориентировка во времени и пространстве не нарушена. Память в норме. Проверим соображалку. А зачем?

   Обернуться Гаор не посмел, и теперь мучительно пытался угадать, какого ответа от него ждут. Уж очень не хотелось получить удар сзади. По почкам, или в затылок, или... да у него везде и всё болит. Удара не было, значит, его молчание... правильно?

   – Учиться тебя отправили, – засмеялись сзади. – Ну как, учили?

   – Да, господин, – упавшим голосом ответил Гаор.

   Значит, все-таки это, сейчас либо его заставят кого-то трахнуть, либо его самого...

   – И как, хорошо выучили? Без "пойла" справишься? – смеялись сзади.

   Гаор угрюмо молчал. Но его ответы были уже, видимо, не нужны.

   – Ладно, посмотрим, как тебя выучили, – безжалостно продолжал тот же весёлый, насмешливый до издёвки голос. – Повернись.

   Гаор медленно повернулся кругом, и... и не увидел ни надзирателя, ни того, второго, который вызвал его из камеры. Перед ним стоял молодой, но с седым "ёжиком" мужчина в штатском сером костюме.

   – Однако, и видок у тебя, – покачал он головой, разглядывая Гаора жгуче-чёрными глазами. – Сзади ещё похож на человека, а спереди, ну, дикарь дикарём. Только "клиентов" на допросах пугать. Особо нервные от одного твоего вида обделываться будут. И хозяйство у тебя неплохое, недаром ты ту девчонку с одного раза и насмерть порвал. Где только тебя такого откопали? Это редкость, чтоб из або приличный "пресс" получился. Все они, лохмачи, только с виду страшны, а в деле хлипкие, а ты, смотри, как на первой же неделе заработал.

   Похолодев от предчувствий, Гаор молча слушал его излияния, безуспешно пытаясь сообразить, кто эта сволочь и что она сейчас с ним сделает. Ведь всё что угодно, что ей угодно, сможет.

   – Ну ладно, там уж, наверное, всё для тебя подготовили, лохмач. Пойдём, проверим чему и как тебя за неделю выучили.

   И отступил на шаг, открывая ему выход.

   Поняв это как команду, Гаор вышел из надзирательской. Новый жест его отправил дальше по коридору. В зал? И опять нет. Новая команда остановила его в двух шагах от двери в зал и развернула лицом к стене. В которой после мгновенной паузы открылась дверь в комнату. Маленькую и тёмную, как шкаф. Стоячий карцер? За что?!

   – Вперёд.

   Гаор вошёл, и за ним бесшумно закрылась дверь, отрезав его от света и ослепительно белого кафеля.

   Пол под ногами дрогнул. Лифт? Да, похоже, по характерному, памятному ещё с той первичной обработке шуму. Здесь очень тесно, но ему сейчас возможность опереться на стену весьма кстати. Ну вот, можно передохнуть и собрать разбежавшиеся мысли. Сволочи, что же они с ним делают? Вот сейчас лифт остановится, и он выйдет... куда? В очередную пыточную камеру? Чтоб от одного его вида "клиент" раскололся? А если тот будет молчать, то... нет, не хочу! Не буду! Не заставите! И сам себя тут же остановил презрительным: не ври! Ты ж за шкуру свою поганую, лишь бы выжить, на всё согласный стал. Ты уже нелюдь, выродок, хуже выродка, так что... закрой глаза и ни о чём не думай. Отдыхай... перед работой, будь она трижды и четырежды проклята. И она. И придумавшие её. И ты сам...

   Пол мелко задрожал, толкнул его в ступни, и по этому толчку Гаор понял, что лифт остановился. Ещё один щелчок, двери раскрылись, и, зажмурившись от ударившего по глазам света, он шагнул вперёд. В свет, запах дорогих сигарет и вина, смех и мужские голоса, которые он сразу узнал. Фрегор и Венн что-то праздновали. И был ещё кто-то третий...

   Гаор нерешительно открыл глаза. Этот кабинет был совсем другим. Блестящий тёмный паркет, обтянутые тёмной кожей диваны и кресла, огромный письменный стол и на нём искрящийся хрусталем и сверкающий полированной сталью письменный прибор, тёмные книжные шкафы с затянутыми шторками дверцами, тёмно-багровые бархатные занавеси... на окнах? Сначала Гаор даже решил, что снова оказался в "Орлином Гнезде" и понял, что сошёл с ума. Это на лифте из Дома-на-Холме в Аргате и прямо в "Орлиное Гнездо" в Королевской долине?! Но тут увидел, что и мебель, и занавеси, и картины на стенах похожи, но не такие. И трое в креслах за вторым круглым столом, уставленным бутылками и едой. Все в штатском... Фрегор, Венн и третий, желтолицый как аггр, но дуггур...

   – Рыжий? – удивился Фрегор, вставая из-за стола с рюмкой в руке. – Это ты?

   Вопрос был идиотским, но Гаор, не так понимая, как догадываясь, что после недели в пресс-камере его и впрямь трудно узнать, прохрипел – как он сорвал голос под током, так и не восстановилось – в ответ:

   – Да, хозяин.

   – Это называется вернуть без повреждений?! – возмутился Фрегор. – Да на хрена он мне такой нужен?!

   "Значит, печка", – облегчённо подумал Гаор. Даже утилизация уже не пугала его. Зато конец. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца – всплыло вдруг в памяти когда-то слышанное от... Страшным усилием он удержался от произнесённого про себя имени Туала.

   – Ну, зачем ты так, – мягко возразил Венн, рассматривая Гаора поверх поднесённой к губам рюмки. – Вполне восстановимо. За неделю отлежится...

   – И куда я его на неделю засуну? – резко повернулся к нему Фрегор. – К себе в задницу? Или к дядюшке в постель?! Шестнадцать тысяч псу под хвост.

   – Сейчас он не в форме, согласен, – Венн отпил, погонял во рту, смакуя, и проглотил. – Но, уверяю тебя, он ещё себя покажет и окупит все затраты.

   Добрый и злой. Со мной-то зачем в эти игры играть? А то я вас, сволочей, не знаю, всё равно всё одним кончится. Скорее бы уж. Лицо Гаора оставалось неподвижным, хотя в ушах всё сильнее звенело, предупреждая о подступающем обмороке.

   – Если вы действительно хотите его обработать, – заговорил третий, до этого он молчал, внимательно рассматривая Гаора и полностью игнорируя Венна, Фрегора и их перепалку, – то это надо делать сейчас. Пока он сенситивен к суггестии, во-первых. И у меня мало времени, во-вторых.

   – Да-да, конечно, – Фрегор сразу стал сама любезность и предупредительность.

   – Тогда поместите его сюда, – третий резким коротким жестом указал на выдвинутое на середину кабинета странное здесь и очень похожее на зубоврачебное кресло, – и зафиксируйте.

   "Это что ещё за хренотень?"– обречённо подумал Гаор. Вид кресла и слова о фиксации для обработки ему очень не понравились. Зачем? У него и так всё болит. Но...

   – Рыжий, садись сюда! – скомандовал Фрегор.

   И Гаор в который раз подчинился приказу.

   – Я помогу, – Венн поставил рюмку и выбрался из-за стола.

   Вдвоём они ловко и явно привычно застегнули привязные ремни, жёстко зафиксировав Гаора в позе древнего короля: руки и ноги чётко под прямым углом, ступни плотно стоят на поставке, ладони лежат на плоских подлокотниках, голова прямо, подбородок вздёрнут. Напоследок Фрегор закрепил ему на висках, запястьях и груди плоские квадратики фольги с припаянными к ним проводками. "Электроды?!"– ужаснулся Гаор. Опять ток?!

   Третий встал из-за стола и подошёл к креслу, остановился в трёх шагах. Склонив голову как-то по-птичьи набок, он оглядел Гаора сначала одним глазом, потом другим.

   – Готово, – удовлетворённо выдохнул Фрегор, выпрямляясь и отступая на шаг. – Теперь ваша очередь, Мастер.

   Гаор невольно вздрогнул, услышав фразу, ставшую для него за эти дни страшной и зловещей. Мастер удовлетворённо кивнул и достал из кармана пиджака...

   – Мне выйти? – демонстративно вежливо спросил Венн.

   – Выйдите оба, – приказал Мастер, неотрывно глядя на Гаора, прямо ему в глаза и завораживая пристальностью этого взгляда. – Я позову.

   Гаор уже не мог оторваться от глаз Мастера и от медленно поднимающегося между ними большого искрящегося шара, прозрачного и слепящего своим блеском.

   – Смотри сюда, – донёсся до него издалека повелительный голос. – Что ты видишь?

   Внутри шара вспыхнул ослепительно белый огонь. Огонь крематория! И Гаор, закричав, рванулся к нему навстречу, туда, в него. Последнее, что он ощутил, это боль от впившегося в тело нагрудного ремня...

   ...Сознание возвращалось медленно, и возвращалось болью. Болело всё тело, все его раны, ссадины, ушибы, ожоги. Он снова проживал все свои ранения: пулевые, осколочные и другие, фронтовые и рабские, порки, избиения, насилия... Он лежал ничком на чём-то гладком и твёрдом, и по его телу пробегали короткие конвульсивные судороги, заставляя нелепо и бессмысленно не шевелиться, а дёргаться. И где-то неизмеримо далеко звучали голоса, знакомые и ненавистные...

   – Да, впечатляет, но ты, по-моему, рассчитывал на другое.

   – Да, но Мастер убедил меня. Понимаешь, кодировку тоже могут перехватить, поэтому я его и закодировал не на активность, а на ступор. Представляешь, мой дядюшка его требует, я соглашаюсь, говорю формулу... и дядюшка ничего, ни хрена от него не получит. До траханья трупа он ещё не дорос.

   – Скорее это не труп, а бревно.

   – Что ещё лучше. И фразочка совсем простая, но... – раздалось противное хихиканье, – но её невозможно разгадать. И фразу вывода тоже. Ты же не уловил?

   – Признаться, нет. Сдаюсь.

   Тишина, звон посуды, смачные глотки.

   – Ну, так как, решил?

   – Насчет аренды? Да, конечно, но зачем он тебе такой?

   – Ну, за три дня он отойдёт и за оставшиеся четыре, я надеюсь, всё-таки отладит мою машину, помнишь, я говорил тебе?

   – Конечно, помню, но с такими-то лапами...

   – И с его живучестью...

   Мысли медленно сцеплялись в понимание происходящего. Он, скорее всего, в том же кабинете, и хозяин сдаёт его в аренду своему приятелю. И что? И ничего. А что с ним делал этот Мастер... и ещё не додумав, понял, что думать об этом нельзя, что это опасно, смертельно опасно.

   – Ну, пора, засиделись. Как считаем?

   – Ладно, чего не сделаешь ради друга. С двенадцати.

   – Идёт. Сегодня у нас что, пятница? Значит, в двенадцать ноль-ноль следующей пятницы я его верну.

   – Идёт. С тебя семьсот гемов.

   – Сочтёмся, соратник.

   Видимо, они считали это шуткой, потому что долго и упоённо ржали. Гаор уже почти всё ясно сознавал и слышал, но продолжал лежать неподвижно, закрыв глаза и прижимаясь горящим как после пощёчин лицом к прохладному, пахнущему дорогой мастикой паркету.

   – Рыжий! – прозвучал над ним голос хозяина. – Вставай.

   Гаор медленно, преодолевая тупую тянущую боль во всем теле, подтянул выброшенные вперёд руки, отжался от пола и встал на четвереньки, на колени, во весь рост.

   – Рыжий, – Фрегор пытливо и как-то неуверенно смотрел ему в лицо, – я сдал тебя в аренду. На неделю. Ты будешь называть его "мой господин". Выполняй все его приказы. Ты понял?

   – Да, хозяин, – прохрипел Гаор.

   Фрегор отвернулся от него и сразу будто забыл о нём. Попрощавшись с Венном взмахом руки, он ушёл.

   Гаор и Венн остались вдвоем. И уже Венн внимательно, пристально оглядел стоящего перед ним голого худого раба с беспорядочно свисавшими на глаза прядями волос непонятного бурого цвета и растрёпанными усами и бородой. Ставшая за неделю тюремно-белой, почти прозрачная кожа покрыта ссадинами, старыми и недавними синяками, розовыми пятнышками ожогов. Сизые и большие, словно раздутые, кисти отделены от предплечий синими вдавленными в кожу "браслетами" – следами от наручников...

   – Обработали тебя... – Венн покачал головой и улыбнулся, – по первому разряду.

   Гаор не счёл эту фразу нуждающейся в ответе. И угадал. Во всяком случае, удара не последовало. Венн посмотрел на свои часы и присвистнул:

   – Однако... время поджимает. Так, Рыжий, одеться сможешь? – и коротким взмахом показал на стоявший в дальнем углу стул.

   Повернувшись в указанном направлении, Гаор увидел аккуратно сложенную одежду, на спинке стула висела кожаная шофёрская куртка, а под стулом стояли начищенные ботинки. Его одежда? Ну да, его раздели тогда, перед током. И... да, его спросили.

   – Да, мой господин.

   – Тогда одевайся и побыстрее.

   – Да, мой господин.

   Но быстро, конечно, не получалось: пальцы не справлялись ни с пуговицами на рубашке, ни со шнурками у ботинок.

   – Завяжи, чтоб не свалились, – нетерпеливо распорядился Венн, – и пошли.

   – Да, мой господин.

   Гаор кое-как прихватил шнурки, надел поверх незастёгнутой рубашки куртку. Никогда, даже совсем пьяным, он не был так небрежен в одежде, но... а чёрт, сволочь спешит и за промедление точно ввалит, а у него и так живого места не осталось.

   – Готов? Пошли.

   – Да, мой господин.

   Гаор ожидал, что они выйдут в коридор, но Венн подошёл к одной из бархатных занавесей, которые Гаор посчитал оконными. За занавесью оказалась глухая стена, расколовшаяся дверью лифта. Кабина была освещена и достаточно свободна, во всяком случае ему не пришлось стоять вплотную к новому хозяину, временному, но от этого не менее опасному.

   Из лифта они вышли прямо в маленький, на десять машин, гараж, где сейчас стояли две: маленький трейлер – такой он водил у Сторрама – и знакомая легковушка. Но... но он не может вести. Ему бы дойти и не упасть, глаза опять болят и руки ни к черту.