Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 93 страниц)

   – По кольцу, Рыжий!

   – Да, господин, по кольцу, – ответил, ничего не понимая, Гаор.

   – Венн, – попробовал запротестовать Фрегор, – дали Семнадцать.

   – Знаю, – кивнул Венн. – Гувернантка тонет, и я не хочу оказаться в хрустальной миске.

   – Так это не ты?!

   – Нет, не я, вернее, я очень не хочу, чтобы это был я.

   – Так... – Фрегор задумчиво пожевал собственную губу. – Утекло?

   – И весьма серьёзно. И самое поганое, что утечка по нашим каналам. У тебя все клиенты выходят на связь?

   – Нет, трое как раз на прошлой неделе не явились.

   – Одного из них нашли сегодня утром. Похоже, вообразил себя птицей и стартовал с семнадцатого этажа.

   – Чёрт. А у тебя?

   – И у меня. И две конторы спеклись. Словом, пока ты инспектировал, по твоему отделу капало и утекало, и твои заместители сейчас роют землю и стоят на ушах, чтобы водопроводчиком оказался ты и никто другой.

   – А ты?

   – Я не альтруист, Фрегор, и мы слишком часто пересекаемся.

   – И о нашей дружбе все знают, – пробормотал Фрегор. – Чёрт, неужели влипли? Но на чём?

   – На ком, – поправил его Венн. – Кое-какие соображения у меня есть, но я не знаю, захотят ли к ним прислушаться.

   Гаор, ведя машину по кольцу объездных дорог вокруг Аргата – идеальный маршрут для дорожной беседы – слушал внимательно, но не слишком заинтересованно: лишь бы не пропустить в этой болтовне очередного приказа о смене маршрута или чём-то подобном. Потом, вспоминая и разбирая услышанное, будет ругать себя, что не понял, не чухнулся, не сообразил, что это заработали переданные им тогда Жуку листки с портретами и адресами, не предупредил Жука. А всего-то надо было: оставшись ждать хозяина на улице, метнуться к ближайшему телефону, позвонить и крикнуть: "Жук, атас, линяй!". Сволочь, трус, размазня, своя задница дороже всего, а... а как бы он сделал это? Куда звонить? В контору? Домой? И... и Жук бы не поверил ему, а объяснять, да ещё по телефону... а даже бы и поверил, то... то не побежал бы Жук, всё бросив и подставляя других. Так что... и всё равно. Он виноват, он и никто другой.

   Но всё это будет потом, гораздо позже, а тогда...

   Венн и Фрегор, казалось, забыв о нём, полностью перешли на свой жаргон, где перемешивались ругань, блатная феня, военные термины и ещё какие-то совсем уж непонятные слова. И Гаор перестал слушать, даже не пытаясь ни понять, ни запомнить. Но он всегда плохо запоминал непонятное. Разве что... аггрскую ругань, ну а ругань и понимать нечего, она всегда одинаковая, просто звучит по-разному. И он гнал машину, наслаждаясь чувством полёта – удалось поймать "зелёную волну" светофоров, так что тормозить ни под каким предлогом не надо – и не менее блаженным чувством избавления от Второго Старого. В "Орлиное Гнездо" они вернутся, надо полагать, самое раннее к ночи, когда праздник уже закончится, а раз хозяина по работе припекло, то и завтра будет выезд на весь день, а что бы ни было на выезде, это будет лучше, во всяком случае, безопаснее.

   Венн и Фрегор наконец договорились, и Фрегор распорядился:

   – Рыжий, в центр. Венн, где тебя высадить?

   – Я скажу.

   – Да, хозяин, в центр, – ответил Гаор, выходя на разворот.

   – Этого и держимся, – Венн откинулся на спинку сиденья и удовлетворённо вздохнул.

   – Да, – кивнул Фрегор, – пока это самое разумное. А там...

   – Там видно будет, – улыбнулся Венн.

   У неприметного ресторанчика Венн вышел, и Фрегор скомандовал:

   – К Центральному Храму, Рыжий.

   – Да, хозяин, к Центральному Храму, – невозмутимо ответил Гаор.

   Хозяин явно становился прежним: за пять долей семь адресов. Интересно, а Храм ему зачем? Помолиться о здоровье и благополучии дяди? И всех остальных родичей? – мысленно съязвил Гаор.

   Но в Храм хозяин не вошёл, ограничившись беседой с двумя монахами в полном облачении с надвинутыми на лицо капюшонами. Позы у монахов были смиренными, но выправки не скрывали. Оттуда поехали по конторам, с каждым посещением хозяин всё больше мрачнел, но не ругался, не обещал вздрючить, уконтрапупить и прочее, а молча кусал губы.

   – В Дом-на-Холме, – наконец распорядился Фрегор.

   – Да, хозяин, в Дом-на-Холме, – ответил Гаор.

   Ему уже сильно хотелось есть, уезжали в такой спешке, что сухого пайка он не успел получить, а обеда не предвиделось. Если только хозяин опять не загуляет до "Охотничьего" и не повторит там угощение в кабинете. Рассчитывать на это было, конечно, глупо, да и лучше голод в рейсе, чем пир в "Орлином Гнезде".

   Дом-на-Холме показался ему сегодня особенно мрачным и неприветливым. Наверное, от голода. Снова период за периодом монотонного сидения в гараже. Время от времени Гаор выходил из машины, протирал стекло и зеркала, делал вид, что копается в моторе, даже дремал, сидя за рулём. О ходе времени можно было догадаться только по движению стрелок на циферблате вмонтированных в панель часов, а так вокруг ничего не менялось. За всё время ни одна машина не приехала и ни одна не уехала, будто они тут... для декорации стоят. Или для маскировки? Тогда для кого маскировка? И что маскируют? Не для него – это точно. Раб вообще для них всех... вроде мебели. Его не замечают, не стыдятся и не стесняются. Поймёшь для кого, поймешь зачем, а тогда и что.

   Из Дома-на-Холме они выехали уже в темноте.

   – Домой по кольцу, – распорядился Фрегор и застыл на заднем сиденье в мрачном раздумье.

   – Да, хозяин, по кольцу, – ответил Гаор.

   Отчаянно хотелось есть, но раз по кольцу, то на ужин он не успевает. Обидно. Обидно, досадно, но ладно! – всплыло вдруг в памяти услышанное когда-то присловье. Что ж, а ведь верно.

   Гаор отвлекал себя всяким пустячными мыслями от голода и сосущего чувства не опасности, а... предчувствия опасности, наверное, так. Ну, на сегодня его от Орната, можно сказать, отбили, даже спасли, а завтра? А послезавтра? А... "Переменчив твой", – сказала ему тогда Первушка. Что да, то да, шило у хозяина в заднице на все случаи. Хоть бы... "Хоть бы продал он меня, что ли", – тоскливо подумал Гаор. Где бы ни было, что бы ни было, хуже не будет.

   – Рыжий, – раздалось сзади.

   – Да, хозяин, – откликнулся, не оборачиваясь, Гаор.

   – Гони на пределе.

   – Да, хозяин, на пределе, – ответил Гаор, до отказа вжимая педаль газа.

   А если вмажемся? Время тёмное, заметно похолодало, и дорога подмёрзла. И сам себе ответил: "А если и вмажемся – невелика беда, одной сволочью и одним дураком меньше будет. Огонь Великий, да если моя смерть Жука откупит, то я вот он, готов, только дай знак".

   Но знака не было, а навстречу уже летел лес Королевской Долины. И круглая белая луна холодно и отчуждённо серебрит дорогу, отражаясь в тоненькой корочке льда.

   Огромный замок "Орлиного Гнезда" по-ночному тёмен и как-то особенно мрачен.

   – Завтра в десять на "коробочке", – распорядился Фрегор, вылезая из машины возле своего подъезда в западном крыле.

   Гаор повторил ему в спину полученный приказ и поехал в гараж, сдавать машину дежурному механику.

   В рабскую казарму он вошёл под умноженный селекторами голос Мажордома, дававшего отбой. Спальня встретила угрюмой тишиной. И по этой тишине Гаор понял, что сегодня "развлекалочки" были особо паскудными. Но, зная здешние правила, запрещавшие любые расспросы, он молча прошёл к своей кровати и стал раздеваться, собираясь в душ. Что Снежки нет, он как-то не заметил, вернее, не обратил внимания, а ведь последнее время она почти каждую ночь у него оставалась.

   – Рыжий, – негромко позвал его Старший.

   – Да, Старший, – так же тихо, но не шёпотом отозвался Гаор.

   – Снежку не жди.

   – А что? – машинально спросил он и, тут же догадавшись, переспросил уже с другой интонацией: – Что?!

   – Затрахали её, насмерть.

   – Кто?! – выкрикнул он.

   И тут же его окружили, зажав плотным кольцом, повскакавшие с кроватей мужчины, схватили за плечи и руки, заведя их ему за спину. И в несколько голосов, не перебивая, а дополняя друг друга, простыми и ясными словами ему рассказали, как забавляли Второго Старого, показывая тому насилие.

   – Любит он это.

   – Сам бессильный, так другие насилуют, а он смотрит.

   – Мальцы надоели ему.

   – Пригляделся.

   – Из третьей спальни взяли.

   – Кто посветлее и поменьше.

   – И Снежку.

   – Из питомника ещё привезли.

   – Совсем малявок.

   – Только-только проклеймили.

   – Ни одна не выжила.

   Гаор слушал, не пытаясь вырваться, но его продолжали держать.

   – Кто? – повторил он, когда рассказывавшие замолчали.

   – Отбирал или насиловал? – спросил Старший.

   У Гаора дёргалась, собираясь складкой, верхняя губа, глаза стали жёлтыми, но говорил он спокойно.

   – Кто придумал и кто отбирал, я знаю. Насиловал кто?

   Стоявшие вокруг переглянулись. "Не хотят говорить?" – насторожился Гаор. Покрывают? Кого?

   – Эти, пятеро, – нехотя сказал Старший. – Их старший тебя тогда от собак к врачу увёл.

   – Ну, они тебя лупцуют по-всякому, – влез кто-то из парней.

   Имени его Гаор не знал, но это было ему и неважно. Он шевельнул плечами, высвобождаясь из хватки.

   – Пустите, мужики.

   – Рыжий, не дури.

   – Убьёшь одну сволочь, а всех в печку отправишь.

   – Снежку не вернёшь.

   – А себя погубишь.

   – Пустите, мужики, – очень тихо и спокойно повторил Гаор. – Увечить вас я не хочу. Пустите.

   Медленно, как бы нехотя, разжались твёрдые мозолистые ладони и пальцы.

   – Не дури, Рыжий, – повторил Старший.

   Гаор твердо посмотрел ему в глаза:

   – Мне велено тренироваться, Старший. После отбоя в парке.

   И, уже не обращая ни на кого внимания, он быстро переоделся в спортивный костюм и вышел из спальни.

   Костюм и кроссовки предназначались для зала, ну, для летней ночи сойдут, но не сейчас, когда земля покрыта инеем и воздух пахнет скорым снегом. Но Гаор не замечал ни холода, ни удивлённо-внимательного взгляда механика, молча следившего, как он доставал из легковушки зажигалку.

   Где в парке морг для рабов или "трупарня" – маленький домик, куда складывали предназначенных для "серого коршуна" – Гаор знал. И по плану, и по общим работам, когда вместе с дворовыми прошлой зимой чистил и разметал дорожки. И теперь бежал туда, твёрдо зная, что и как он будет делать. Зажигалка есть, остальное... на месте найдёт. Замок там навесной, так что не проблема.

   Подбежав к моргу, Гаор остановился, перевёл дыхание и, примерившись, одним резким рывком вырвал замок вместе с петлями, бросил его на землю и вошёл. Нашарил на холодной скользкой стене выключатель. Холодный белый свет залил пронзительно белую, выложенную кафелем комнату, выкрашенные белой эмалевой краской столы для трупов. На одном четыре детских трупика, на другом три. Залитые кровью, ярко-красной, как всегда, когда она не засыхает, а замерзает. Гаор подошёл, взглядом нашёл Снежку. А может, и не её. На мёртвых он нагляделся ещё на войне, и забитых видел, и расстрелянных, и занасилованных тоже, фронт есть фронт, там всего насмотришься. И по всему смертному конвейеру прошёлся за хозяйским плечом. Так что... Он тряхнул головой и приступил к делу.

   Столы металлические, так что подкладки не нужны. Сухих веток он набрал по дороге в парке. И сухой травы там же нарвал. Очень спокойно и деловито он наломал ветки, свернул траву жгутом и сделал на обоих столах в изголовье трупов крохотные костерки. Щёлкнул зажигалкой.

   – Огонь Великий, Огонь Справедливый, – позвал он. – Ты знаешь. Всё прощается, пролившим невинную кровь не прощается. Пусть семя их до седьмого колена проклято будет. Пусть младенцы их в чреве сгниют до рождения. Пусть дома их им же на головы рухнут, и шатры их смертными покрывалами им станут...

   Он повторял старинные, памятные с уроков закона божьего слова древнего проклятия так, будто не древние пророки, а он сам сейчас создаёт их.

   Промёрзшие ветки и стебельки горели медленно, и он успел всё сказать. Кого он проклинал? Мажордома с Милком, Ардинайлов, пятёрку парней? Или с ними заодно и создавших смертный конвейер, рабство, Амрокс, фирму "Три кольца"? Всех дуггуров, наконец?

   Когда от его костерков осталась только чёрная пыль, он смахнул её на пол и пошёл к выходу. От двери обернулся и поклонился лежавшим на столах.

   – Пусть вам в Ирий-саду тепло и светло будет, – сказал он по-склавински и закончил по-дуггурски. – Простите меня. Я себя не прощаю.

   Щёлкнув выключателем, он погасил белый холодный свет и вышел. Залитый лунным светом парк, отчуждённый круглый диск луны, хрустящая от инея дорожка. И холод. Холод снаружи и холод внутри. Да, он не может тронуть убийц Снежки, и потому, что этим подставит всех остальных, и потому, что не воскресит Снежку, и потому, что сам должен выжить. Должен. Он на задании, он в разведке. Он должен вернуться с добытой информацией и доложить. А всё остальное побоку. Нет, на потом. Приплюсуем к счёту, а сводить его будем у Огня. "Матери набольшие, матери-владычицы, нет мне прощения, я знаю, примите убитых в Ирий-саду, мне туда ходу нет по делам моим, Огонь Великий, дай мне силы, ты Справедливый, пойми меня..."

   На рабской половине тот же холодный пронзительный свет. Он спустился в казарму и вошёл в спальню. Все спали. Или делали вид, что спали. Гаор быстро разделся и пошёл в душ. Ему завтра с утра на выезд. А Милок и Мажордом... а вот эти от него не уйдут, здесь он найдёт способ. А те пятеро... чёрт, конец тренировкам, жаль, но ему теперь с ними в спарринге не работать, поубивает он их к чертям свинячьим. А они свободные, их ему трогать нельзя. Децимой вся казарма ответит.

   Он тщательно, но без удовольствия вымылся и уже вытирался, когда в раздевалку вошел Милок. Одетый по-рабочему, но уже в шлёпках, с полотенцем и расхожей одеждой в руках.

   – Чего не спишь? – весело спросил он Гаора. – Скучно одному?

   И захохотал, очень довольный своим остроумием.

   Гаор ещё раз протёр сухим углом полотенца шею и опустил ошейник. "Вот дурак, – даже без особой злобы спокойно подумал он о Милке, – сам на рожон лезет". А Милок, будто в самом деле ничего не замечая, разделся, небрежно швырнув в ящик для грязного рабочую шёлковую форму, и уже с мылом и мочалкой в руках спросил:

   – Слушай, Дамхарец, а чего ты её так нетронутой и оставил? Может, ты того? Импотент?

   И заржал. Вернее, начал ржать, но тут же захрипел, прижатый к стене за горло жёсткой хваткой Гаора.

   – Кто я и почему я, – спокойно и даже скучно заговорил, не повышая голоса, Гаор, – не твое свинячье дело. А вот ты сейчас станешь. И не импотентом, а кастратом. На хрена тебе, подстилке паскудной, яйца?

   – Это не я, – захрипел, цепляясь за его руку, Милок, – это Мажордом...

   – Отца сдаешь, паскудник? – даже удивился Гаор. – К нему у меня свой счёт, а к тебе свой. Снежку ты подставил, и забаву ты придумал.

   Наверняка Гаор этого не знал, говорил наугад, но попал. Он понял это по сразу побелевшему лицу Милка.

   – Ну и как? – спросил Гаор. – Порадовал ты дедушку? Простил он тебе щетину твою?

   Удерживая Милка по-прежнему за горло одной рукой, он тыльной стороной другой провел по груди Милка и подчёркнуто удивился.

   – Да ты никак бреешься? А что это запрещено, ты знаешь? Да за такое нарушение и тебя, и Мажордома вполне в печку можно отправить. Рабу бриться запрещено. А ты, дурак, не знаешь, что от бритья щетина жёстче только делается? Ну, никакой цивилизованности. Надо тебе за такое и член заодно оторвать. В печке он тебе всё равно ни к чему. Да и подстилке тоже.

   Милок дёрнулся, и Гаор ударил его коленом между ног. Милок вскрикнул и обмяк, потеряв сознание.

   – Отпусти его, – негромко сказали за спиной Гаора.

   Гаор узнал голос Первушки и так же негромко ответил, не оборачиваясь:

   – Нет, он свой счёт ещё не оплатил.

   – Отпусти. Он не трогал твою... Снежку. Это Второй Старый.

   – Что отец твой нелюдь, – голос Гаора был пугающе спокойным, – он за это перед Огнем ответит. А что сынок твой паскудник и сволочь, так за себя он сам отвечать должен. Давай, гадёныш, чухайся, не симулируй, это только начало.

   Милок открыл глаза.

   – Пощади, – безнадёжно попросил он. – Мама, скажи ему.

   Гаор раздвинул губы в злом оскале:

   – Это дикари поселковые матерей слушают и почитают. Нет, паскудник, тебя не отмаливали.

   За его спиной напряжённо дышала Первушка. Да будь на её месте в самом деле поселковая, да разве бы он посмел при матери её родного, кровиночку тронуть, по первому бы слову отпустил, а эти сволочи...

   – Отпусти, – прозвучал вдруг ещё один женский голос.

   Гаор не обернулся, и женщина продолжила:

   – Я матка Снежкина, дочку мою не воскресишь, а себя погубишь. Не марайся. Ты гридень, а не палач.

   Гаор вздрогнул, как от удара, и ослабил хватку.

   – Ладно, мать, по твоему слову сделаю. А ты запомни, какой мерой людям меряешь, той же мерой и тебе отмерится. И тебе, и всему роду поганому твоему.

   Он разжал пальцы и дал синюшно-бледному Милку упасть на пол. Ни на кого не глядя, обмотал себя по бёдрам полотенцем, взял свои мыло и мочалку и пошёл к выходу. В дверях стояла светловолосая с рассыпанными по плечам прядями женщина в мужской длинной – ей почти до колен – майке. Гаор молча поклонился ей. Она кивнула и посторонилась, а когда Гаор проходил мимо неё, подняла руку и слегка коснулась его плеча.

   Кто позвал в душевую её, а раньше Первушку, кто и что услышал и увидел... Гаор так и не узнал. Ни на следующий день, ни потом никто ничего ему не сказал и ни о чём не спросил. По заведённому в "Орлином Гнезде" порядку. Сначала он ждал, что Мажордом попробует... ну, если не заступиться за сына – у Ардинайлов такое не принято, каждый сам за себя – то хотя бы ему дать укорот. Ждал и был наготове. Чтоб уж сразу и от души. Но день шёл за днём, а ни Мажордом, ни Милок, да никто из первых спален будто не замечали его.

   А через несколько дней началось такое, что Гаору стало совсем ни до чего. Опять был прав Седой: всегда найдётся более страшное. А отступить он не мог. Да и некуда ему отступать. Только в печку.

* * *

   На вершине холма Венн остановил мотоцикл. Отсюда в хорошую погоду просматривались окраины Аргата, но сегодня всё тонуло в сизом, похожем на дым тумане. Ноябрь месяц, поздняя осень, предзимье, как говорила Нянька. Паршивое время года. По всем параметрам. К сожалению... а к чьей-то и радости. Признайся честно самому себе: ты слишком многим наступил на любимые мозоли, многих обошёл, отодвинул и подставил. И теперь на тебе отыгрываются. За всё твое прошлое и будущее. Свора шакалов и гиен. Избавиться от них можно элементарно: скинуть им на клыки уже ненужный балласт, и пусть рвут в своё удовольствие, а ты тем временем успеешь уйти. Но... но, чёрт побери, ему некого им скинуть. Ни Фрегора, ни Рыжего сдавать нельзя. Рыжего до конца всей операции, а Фрегора, пока Рыжий не в безопасности. Чёрт, а ещё Файрон, Стиг Файрон, чёртов адвокат. Ведь он с самого начала, только услышав о каких-то полумифических на тот момент списках, подумал о Рыжем. И когда ему показали аккуратно переписанные словесные портреты и адреса... вот для чего Рыжий тогда и уединялся с Файроном в его конторе. Чёртов журналюга, рыжий дурак. Ни его, ни Фрегора не внёс в свой список и тем подставил. А теперь... ладно, хватит скулить и думать о несделанном. Рыжему ничего объяснять нельзя. Фрегору тоже. Адвокат... на него вышло Пятое отделение – Внутренняя безопасность. По сравнению с ними спецовики – кроткие ангелы, добродушные, снисходительные и забывчивые. С «пятыми» дел иметь нельзя. Если они возьмут Адвоката... чёрт, когда они возьмут Адвоката, то... всё будет зависеть от Адвоката. Огонь Великий, лишь бы этот очкарик умер до допроса. Ведь тамошние умельцы вынут из него всё возможное и невозможное.

   Венн ещё раз оглядел затянутый сизой дымкой пейзаж. Если война с форзейлями начнется до... задуманного, то вот это только и останется. Голые, как обугленные, деревья, бурая земля и дым, скрывающий остатки Аргата. Ну, дело сделано и его не исправишь, как сказал палач, обезглавив приговорённого к повешению. Лишь бы Адвокат сумел умереть вовремя. К сожалению, помочь ему в этом невозможно.

   Венн оттолкнулся от земли и уже в бешеном спуске-полёте включил полный газ. Мотоцикл – смерть в рассрочку. Но зато на ветру мозги прочистятся. Предупредить Адвоката не удалось. Принял посланца за провокатора и спустил с лестницы. Жаль, но это надо было предвидеть. Разумеется, Рыжий и Адвокат обговорили пароли, но надо же было попытаться. И агента пришлось ликвидировать. Чтоб не болтал, к кому и с каким текстом его посылали. Черт, как же это все не вовремя. Поезд набрал скорость, и на ходу не спрыгнешь.

   Мрачное настроение хозяина вполне гармонировало с погодой и настроением Гаора. Смерть Снежки, невозможность отомстить её убийцам и необходимость отказаться от тренировок – последней отдушины в этом чёртовом сумасшедшем доме – всё это довело его до состояния мрачного холодного исступления. Близкая опасность тёмным свинцово-блестящим облаком стояла вплотную. Он ощущал её кожей, внутренностями, звенящей, как комариный писк, болью где-то в глубине мозга. И не мог понять: откуда и от кого её ждать. Со всех сторон. От любого. Спокоен он был только за рулём. Но ездили теперь только в Дом-на-Холме и оттуда в «Орлиное Гнездо», никуда не заезжая. А там долгое изнурительное ожидание. И опасность всё ближе и ощутимее. И у него ни оружия, ни поддержки. Хреново.

   Ночью прошёл очередной смешанный с мокрым снегом дождь, и дорога блестела, как намасленная. И скользила так же. Гаору пришлось сбросить скорость. Фрегор недовольно дёрнул головой, но промолчал. То ли ещё не проснулся, то ли понял, что риск навернуться насмерть вполне реален.

   Тёмно-серые низкие тучи, потерявшие листву деревья, враждебно блестящий бетон шоссе, серые коробки блокпостов, нехотя козыряющие их машине полицейские в тяжёлых, скрывающих лицо плащ-палатках... И вокруг, и на душе одинаково погано.

   Не дожидаясь приказов, Гаор въехал в гараж Дома-на-Холме, остановился в ставшем привычном за эти дни углу и выключил мотор. Фрегор вздрогнул и как очнулся.

   – Да, иначе не получится, – пробормотал он.

   Последнее время Фрегор часто так бормотал, неразборчиво и вполголоса. Гаор к этому привык так же, как к его прежним визгливо-крикливым жалобам, и так же не слушал.

   – Да, – Фрегор сидел, нахохлившись, и будто не собрался выходить. – Да, иначе нельзя, Венн сволочь, но он прав, надо сдать, скинуть балласт, мне некого сдавать, только тебя.

   Гаор невольно насторожился.

   – Но ты мне нужен, ты мой, нет, иначе нельзя...

   Фрегор наконец замолчал, посидел молча и властно бросил.

   – Жди приказа.

   – Да, хозяин, – очень спокойно ответил Гаор, – ждать приказа.

   Фрегор вылез из машины, постоял рядом, будто забыв, куда ему идти. Всё это не нравилось Гаору всё больше и больше. И последние слова хозяина, с которыми тот ушёл во внутренние помещения, не успокоили, а добавили тревоги:

   – Помни, Рыжий. Ты мой. И только мой. И всегда будешь моим.

   Гаор остался один в пустом гаражном зале, полутемном, несмотря на горящие под потолком ослепительно-белые шары ламп. Чёрт, что происходит? Кому его хотят сдать? Но думай, не думай, ни хрена ты не сможешь. Ни придумать, ни сделать. Бежать? Куда? В ошейнике и с клеймом можно сбежать только в печку. Чёрт, почему здесь никогда ни души, только пустые машины?

   Он откинулся на спинку сиденья и приготовился ждать.

   То ли он задремал, то ли... но вдруг послышался резкий щелчок, и голос Фрегора откуда-то сверху позвал его:

   – Рыжий!

   Гаор вздрогнул и заморгал, растерянно огляделся. Селектор, репродуктор? Что это?

   – Рыжий! – повторил голос уже с явным раздражением.

   Гаор вышел из машины и захлопнул за собой дверцу. Видимо, где-то здесь были глазки и за ним следили, потому что прозвучала следующая команда.

   – Иди к двери номер пять. Тебя встретят.

   – Да, хозяин, – на всякий случай громко сказал Гаор и пошёл к дверям в дальней стене.

   Когда раньше хозяин брал его с собой во внутренние коридоры, то входили они через дверь номер три. Вот она. А дверь номер пять? Вот и она. Гаор подошёл и остановился в шаге перед ней. Страха уже не было. Что будет, то будет. Дверь беззвучно открылась, и он твёрдо шагнул вперёд.

   И сразу стало темно. Потому что ему накинули на голову мешок. Как тогда – успел он подумать, пока те же умелые руки, не причиняя, как он догадался, ненужной сейчас боли, обыскивали и надевали ему на заведённые за спину руки наручники. Крепкий профессиональный хват за правую руку выше локтя, и его ведут. И всё молча. Ему ничего не сказали и ни о чём не спросили. Молчал и он, понимая, что любые слова не только бесполезны, но и опасны.

   Его куда-то вели, долго, с поворотами, он даже успел подумать, что надетый ему на голову мешок скрывает ошейник, так что со стороны даже не видно, что ведут раба. И интересно: это специально, или мешок общий для всех? И как тихо, он не слышит ни своих шагов, ни шагов конвоира, ковры, что ли, специальные? Потому и Тихая Контора? Зачем? Чтобы потерял ориентировку? Как на первичной обработке перед клеймением? Наверняка. Больше незачем. Значит... значит, допрос? Кого он должен выдать? Или прикрыть? Что врать, непонятно. Значит, молчать. Сможет? Надо смочь. Терять ему уже нечего. А если это у Фрегора? Упущения по службе. И... и что? Умирать, как положено преданному рабу, спасая хозяина? Да ни хрена, он спасает не хозяина, а себя. Стукачом, палачом и подстилкой не был и не будет. Это вы нелюди, а я человек. И умру человеком. И противный липкий холодок страха где-то внутри. И желание, чтобы всё уже кончилось. И сознание, что всё только начинается, и этот марш в полной темноте и тишине, марш в неизвестность – самое лёгкое и нестрашное из всего, что может с ним здесь случиться.

   Его внезапно остановили, и он услышал:

   – Благодарю. Можете быть свободны.

   Рядом щёлкнули каблуки, державшая его рука исчезла. Гаор даже чуть пошатнулся от неожиданности и переступил, расставив для упора ноги.

   – Что-то новенькое, – сказал чей-то похожий на голос Венна не тембром, а интонацией весёлый голос.

   – У нас не соскучишься, – хохотнул ещё один.

   – К делу, – прервал их тот, что отпустил конвоира.

   "Значит, их трое", – успел подумать Гаор. И с него сняли мешок.

   Он не ошибся. Их было трое. Все молодые, гладко выбритые, в серых костюмах, но не обычных, а... полуспортивных-полувоенных. И комната... так же тройная. Треть – белая, выложенная отмытым кафелем, с "кобылой", только не деревянной, как в Дамхаре, а стальной, с разложенными на столе у стены ремнями и прочими приспособлениями. Треть – казённого серо-коричневого цвета, с вытертым линолеумом на полу, простым канцелярским столом, заваленным бумагами и папками, и такими же канцелярскими шкафами у стены. И треть – с паркетным полом, мягким диваном и креслами вокруг уставленного бутылками и тарелками низкого круглого стола. О том, что следователи работают в паре: "добрый" и "злой", и как только ты это поймёшь, усвоишь и приспособишься, так они раз – и поменяются, чтоб у тебя голова кругом пошла, Гаор помнил ещё по той фронтовой истории, когда он каким-то чудом проскочил мимо Трибунала, попав на гауптвахту. А здесь, значит, трое, и у каждого свой антураж для допроса, и чтоб далеко не ходить, всё в одной комнате. Но это всё так, пустяки. А вот окна... длинные, во всю стену, одно черно-блестящее, как окна в сторрамовском комплексе, он тогда ещё узнал, что это такое стекло, с одной стороны зеркальное, а с другой прозрачное, а другое окно, на другой стене, задёрнуто плотной светомаскировочной тканью. Но из обоих, как он сразу сообразил, просматривается вся комната, "мёртвого" пространства нет. А кто там, за этими стеклами... "Ну, вот и твой край, Рыжий, держи оборону, сержант, на последнем, – постарался мысленно пошутить Гаор, – рубеже". Их трое, ты один. Как говорил Ворон? Когда ни умирать, всё равно день терять. К бою, сержант.

   – Ну, огляделся? – спросил Весёлый, как его мысленно назвал Гаор. – Тогда приступим. Язык знаешь?

   – Да, господин, – ответил Гаор, понимая, что молчание надо приберечь для ответа на другие вопросы.

   – Люблю покладистых, – рассмеялся Весёлый и подмигнул сразу и ему, и своим коллегам.

   – Он грамотный, – лениво процедил, наливая себе в стакан водки, второй.

   Гаор узнал голос, призывавший переходить к делу, и мысленно назвал этого Деловым.

   – Ещё легче, – согласился третий. – Удобный клиент. Покладистый, грамотный и разговорчивый. Сейчас с лёту всё сделаем.

   "А это хрен тебе в глотку", – мысленно ответил ему Гаор, пытаясь подобрать кличку. Ленивый, что ли? А хрен с ним, пусть Ленивый. Главное, теперь не запутаться. Раз все трое в одном месте – у стола с выпивкой и закуской – то работать будут одновременно. Трое сразу – это перекрёстный допрос, поганая штука, тяжело врать. Тогда он твёрдо знал, кого прикрыть, и потому вралось легко и уверенно, а сейчас... и кто же снял с него мешок? Четвёртый за спиной? Но оборачиваться смертельно опасно. Он почему-то был в этом уверен и не обернулся.

   – Ну, начнём, – Деловой отпил глоток и проглотил, не смакуя. – Имя?

   "Будем держаться Устава", – подумал Гаор и ответил.

   – У раба нет имени, господин.

   Его ответ, казалось, удивил троицу.

   – Номер? – жёстко потребовал Деловой.

   – Триста двадцать один дробь ноль ноль семнадцать шестьдесят три, – отбарабанил Гаор с той же бездумной лёгкостью, с какой когда-то гаркал: "Гаор Юрд, старший сержант" и номер части, если требовалось.

   Трое переглянулись. Деловой задумчиво кивнул и продолжил.

   – Имя хозяина?

   – Фрегор Ардин, господин.

   – Его звание?

   – Не знаю, господин, – честно ответил Гаор.

   – Ты шофёр? – вступил Ленивый.

   – Да, господин.

   – И телохранитель?

   – Да, господин.

   – Он хоть в сортир без тебя ходит? – хохотнул Весёлый.

   Гаор решил промолчать. Удара не последовало, но это ничего, как он понимал, не значило. Интересно, кто за зеркально-чёрным стеклом наблюдает за ним и за этими тремя... палачами. От этого многое зависит. Его ещё не ударили ни разу, но он про себя твёрдо назвал допрашивающих палачами.

   – Ну, и каков Фрегор в постельке? – хохотнул Весёлый. – Получаешь удовольствие?

   "У вас, паскудников, одно на уме", – мысленно ответил Гаор, сохраняя неподвижное выражение лица. Спрашивали теперь все трое, наперебой, но Гаор даже не стараясь притворяться, что готов ответить на все вопросы, выхватывал те, на которые мог ответить, и отвечал спокойным, даже чуть скучающим голосом, ни разу даже непроизвольно не дёрнув плечами в попытке освободиться от наручников.