Текст книги "Мир Гаора (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 93 страниц)

   Джадд закурил, с тем же спокойствием оглядывая небо и двор. Иногда их взгляды встречались, и тогда оба, не отдавая себе в этом отчёта, почти одинаково усмехались.

   Гаор подумал, что на фронте именно такие спокойные лунные ночи были самыми опасными. Ночная бомбёжка – то ещё удовольствие! А при луне даже осветительных ракет или бомб не нужно: и так всё как на ладони, оружие блестит, резкие тени разрушают любую маскировку. Похоже, об этом же подумал и Джадд, потому что, когда их взгляды в очередной раз встретились, Джадд показал ему на небо, точными скупыми движениями изобразил самолёт и летящую бомбу и сделал резкий отрицательный жест. Гаор с улыбкой кивнул. Они одновременно докурили и ушли каждый к себе.

   Гаор осторожно, стараясь ни на что не налететь, прошёл в свою повалушу, разделся и лёг. Натянул одеяло. Занавески на окно он не делал, и лунный квадрат чётко лежал на полу. Мысленно открыл заветную папку и нашёл лист с незаконченной статьёй под условным пока названием "Серый коршун". А то ведь и в самом деле, видеть эти машины все видели, и не раз, но если "чёрный ворон" или "воронок" всем известен и даже в песнях воспет, то про эту и не знает никто, кого там везут, куда и зачем. И что такое, когда "серый коршун" въезжает в посёлок. Ведь для экономии бензина раз кого-то привезли, то кого-то и увезут. Очень редко когда только привозят. И прячься, не прячься – найдут, подведут, взрослому заломят руки за спину и наденут наручники, ребёнка просто ударят, а бить "зелёные петлицы" умеют, сам видел, и запихнут в машину и всё. Только иотвоют вечером. Старика смертной, а молодого угонной... Переводы песен давались ему туго. Писал-то он на дуггурском, а песни эти знал уже на склавинском. Без них статья здорово проигрывала, значит, надо не записать дуггурскими буквами склавинские слова, тут он уже приспособился, а именно перевести, чтобы и смысл был, и чтоб не набором слов, а именно песней. И здесь, как в той статье, о Седом, пробела не оставишь, чтоб кто-то другой его заполнил. Тут его никто заменить не сможет. И даже помочь. Значит, надо.

   Почувствовав, что слова начинают путаться, и боясь потерять записанное, Гаор заложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, на сегодня хватит, пора и, в самом деле, спать.

   Впереди декабрь, езда по зимним дорогам, предновогодний завоз и на склады выдачи, и управляющим, и на блокпосты. Через два дня ему в очередной рейс. На склады, оттуда по посёлкам и блокпостам и домой. Ничего сверхособенного. Разве только если в заведении... стоп! – сердито оборвал он сам себя. Один раз Жук рискнул. Ну, так будь благодарен и этому и не загадывай. Загад не бывает богат. И вообще, спи, встают-то здесь куда как раньше, чем у Сторрама и в армии.

   Он заставлял себя, запрещал самому себе думать об уехавшей с Жуком статье. Ну, довёз её Жук, ну, принёс в "жёлтый дом", а там... Забраковали, не захотели связываться с родовитой сволочью, Жук не нашёл в архиве подтверждения, скажем, дело засекречено, раз касалось оружия, а тогда печатать точно нельзя: за клевету газету и закрыть могут, а у этой сволочи связи в Тихой Конторе, и тогда печатать его писанину – это против Конторы идти... Или просто не понравилось, как написано! Или посчитали мелким, незначащим, да... да мало ли что? Ведь всё может случиться, он-то теперь знает, что невозможного, невероятного нет.

   Гаор резко повернулся набок, лицом к стене, натянул одеяло на голову. Хотя в повалуше и не холодно, не особо холодно, но он всегда любил заворачиваться с головой, ещё в училище, да нет, ещё до того, в Орртене. Чтоб хоть так остаться одному.

   И всё же... как там, в Аргате? А то отправил статью... как гранату в болото запустил. Видал он в Алзоне. Чавкнет, проглотит, даже кругов нет, и жди, пока там на глубине рванёт. А бывало, что и взрыва не слышно, так, колыхнется чуть и всё, и никаких следов, будто и не было. Алзонские болота так не то что гранаты, мины и бомбы глотали, и ни хрена. Надо бы с Большухой поговорить, попросить чуньки для дома, а то опять ноги мёрзнуть стали, все, входя, разуваются, не будет же он один в сапогах. И гребешок ему нужен, маленький, для бороды и усов. Смотри-ка, всё щетина да щетина на лице топорщилась, а тут под праздник его опять дёрнули в гардеробную хозяйскую форму гладить, и он себя в зеркале увидел. Даже не узнал сначала. Стоял дурак дураком и за лицо себя щупал. Ведь точно и получилось, как тогда Бурнаш ему говорил. "Молодой, ещё обрастешь". И оброс. И борода, и усы. Был бы один, разделся бы и тело осмотрел, но не при Белёне же с Милушей, да и хозяйка зайти может, не говоря уж про хозяина. Так только, когда лёг спать, потихоньку, стыдясь самого себя, ощупался. Похоже, и там... не волоски, и не пушок, а завитками. Ну и... а что, чем плохо? Не мешает же. Ну, там он, конечно, расчёсывать не собирается, а усы и бороду стоит. Здесь у всех мужиков по два гребня. Побольше – головной, и маленький частый для бороды и усов. Делает их Тумак, много не возьмёт, сигарет с десяток, не больше.

   Он старался думать об этих пустяках: гребешке, чуньках, запасной паре белья, что стоит с собой в рейсы брать, а то, скажем, в посёлке в баньке попариться и чистое надеть – куда как хорошо. Инструментальный пояс-патронташ надорвался, надо его Джадду дать, тому это не в труд, два шва прихватить. Ему здесь жить, о здешнем и думать, а как там в Аргате... До Солнца высоко, до Аргата далёко... Нет, хватит об этом, пошли круги, не пошли... загад не бывает богат... не гневи Судьбу...

   День шел за днём. Рейсы, отдых, всякие мелкие радости и неприятности. Гаор заставил себя не думать о статье и Аргате, и это почти получилось. Тем более что в один из дней хозяин, придя, по своему обыкновению, рано утром в рабскую кухню, среди прочих распоряжений выдал совершенно неожиданное.

   – Рыжий!

   – Да, хозяин, – привычно вскочил Гаор.

   – Лутошка теперь с тобой будет. Хватит ему где попало болтаться. Пусть к делу приучается.

   Гаор даже растерялся и не успел уточнить: ему учить Лутошку только автоделу или ещё чему, как хозяин уже ушёл. Так-то Лутошка к нему в гараж иногда заглядывал, но особого интереса не проявлял. Не сравнить с Гардом, хозяйским бастардом, у того аж уши от восторга дрожали, что дали с машиной повозиться. Даже Трёпка заскакивала в гараж чаще Лутошки и глазела, полуоткрыв рот и вылупив глаза. Но велено Лутошку учить, значит, будем из Лутошки делать автомеханика и шофёра, а заодно, – быстро соображал Гаор, доедая кашу, – и грамотного. И где же ему бумагу взять? Ручка у него теперь есть: он же все бумаги сам в рейсах заполняет и оформляет, держит её в бардачке, а учиться Лутошка будет в гараже, так что ручка без проблем, а бумага... ладно, придумает.

   Из кухни они вышли вместе.

   – Давай, сынок, – напутствовала Лутошку Красава, – учись как следовает. А то мастер серчать будет.

   – Джадда не позовёт, – хохотнул Сивко, – сам ввалит.

   – Ввалю, – согласился Гаор.

   Лутошка шмыгнул носом и промолчал. Что мастер всегда с-под-руки учит – так не нами заведено, не нам и менять. А рука у Рыжего тяжёлая. Как-то летом хозяина не было, мужики вышли на зады и постыкались немного, а потом и сам на сам бились. Так Рыжий всем навтыкал, и видно было, что не в полную силу бьётся, удерживает кулак. И приёмы всякие хитрые знает и хоть в схватке, хоть на кулаках, хоть... вовсе непонятно как. Но по нему никто и не попал даже, а от него всем досталось, и сам на сам, и против двоих и троих... "Лушче бы этому выучиться", – вздохнул Лутошка. И тут же подумал, что раз он теперь в учениках у Рыжего, то ежели попросить хорошенько...

   В гараже Гаор начал с того, что заставил Лутошку заучивать названия всяких инструментов, награждая за каждую ошибку подзатыльником или отшвыривая неправильно поданную железяку в дальний тёмный угол и тем заставляя её разыскивать. Лутошка сопел, пыхтел и очень старался.

   К обеду он перестал путать, подавал требуемое быстро и правильно, и Гаор кивнул.

   – Пойдёт.

   – Рыжий, – сразу осмелел и заговорил о заветном Лутошка, – а ты меня драться научишь?

   – А тебе зачем? – весело хмыкнул в ответ Гаор.

   – А чтоб как ты. Как дал кому, так тот сразу брык и кранты. Ну, как ты летось.

   – Когда? – не сразу понял Гаор, а вспомнив, засмеялся. – Ну, это ещё не кранты, так, размялся малость.

   – А я тоже так хочу.

   – А это мало ли кто чего хочет, – мрачно огрызнулся Гаор, вспомнив, как его предостерегали у Сторрама от таких уроков.

   Здесь он даже гимнастикой не занимался. Только в рейсах выкраивал время, загонял фургон в лес к какой-нибудь подходящей полянке или прогалине подальше от чужих глаз и в своё удовольствие разминался и тянулся по полной программе. Благо – земля под ногами, не бетон, можно и броски, и перевороты отработать. Конечно, обзавестись спарринг-партнёром было бы совсем не плохо, но вот как на такие уроки хозяин посмотрит? Тут тебе и "кобыла", и поруб, и все прочие удовольствия будут...

   Лутошка понял, что время выбрал для просьбы неподходящее, и благоразумно заткнулся. Тем более что от непривычных запахов бензина и масла у него разболелась голова. Гаор поглядел на его побледневшее и сразу осунувшееся лицо и погнал узнать об обеде и попросить у Большухи каких-нибудь тряпок на обтирку. Лутошка с радостью кинулся выполнять приказ.

   К радостному изумлению Гаора, Лутошка принёс не что-нибудь, а... газету! Гаор даже остолбенел. А Лутошка, явно не понимая, в чём дело, неуверенно сказал.

   – Во, Рыжий, Мать сказала, что тряпок бросовых нет, велела в ларе взять, грит, хозяин их на обтирку пользовал. Пойдёт?

   Гаор перевёл дыхание и кивнул.

   – Пойдёт, вон, положи пока.

   – Ага. И на обед сказали идти уже.

   Больше всего Гаору хотелось отправить Лутошку на обед или ещё куда далеко и надолго, а самому закрыться в гараже и читать. Пожелтевшую старую газету. Но... он заставил себя вспомнить, что есть-то хочется. И вообще... не теряй головы, сержант, прикрой тылы и следи за флангами.

   За обедом Красава сразу спросила его, как Лутошка-то?

   – Нормально, обвыкнет, – ответил Гаор и усмехнулся, поглядев на всё ещё бледного Лутошку. – Ничего, пацан, это у тебя от запахов, привыкнешь, всё нормально будет.

   – Дух в гараже тяжёлый, это верно, – кивнул Сизарь, – как ты, Рыжий, выдерживаешь?

   – Привык, – пожал плечами Гаор и добавил, – бывает и хуже.

   – Быват, – согласились с ним.

   А Тумак подвел итог.

   – Кажин знат, что всяко быват.

   Курить на дворе было уже холодно, и Большуха их из кухни гнать не стала. Лутошке курить не дозволялось, но он как подручный у Рыжего остался сидеть с мужиками и слушать их разговоры.

   – А заодно и к дыму приучится, – хохотнул Лузга.

   Гаор бы лучше время послеобеденного отдыха провёл в гараже, читая газету, но вот так нарушить заведённое он не мог: жить по Уставу его слишком рано и хорошо приучили. Как всеми заведено, так и действуй. Ну, ничего, главное – газета уже в гараже, и есть ларь, где лежат старые газеты, и их можно брать на всякие хозяйственные нужды. А вот чистую бумагу для письма... а чёрт, ну и дурак же он! Гаор раздавил крошечный окурок в черепке, который специально для этого ставили мужикам на стол, и встал.

   – Мать, а обёрточная бумага где?

   – А пошто тебе? – спросила мывшая посуду Жданка.

   А Большуха ответила.

   – А там же. Всю бумагу, какая не нужна, туда складываем.

   – Ага, – кивнул Гаор, проигнорировав вопрос Жданки. – Лутошка, айда. Где ларь-то?

   Ларь для газет и ненужной бумаги стоял в коридоре, отделявшем рабскую половину от хозяйской. Длинный, с простой не запирающейся крышкой, что очень понравилось Гаору, внутри он был разгорожен на несколько отделений, по сортам. Гаор с вожделением посмотрел на связки старых газет и журналов и достал большой, сложенный в восемь раз лист почти белой бумаги из-под какой-то давнишней покупки. Хорошо, что Старшая Мать запаслива. Так, и вот этой серой и мятой возьмём. И хватит пока.

   Лутошка ничего не понимал, но вопросов не задавал. И только в гараже открыл рот.

   – Рыжий, а пошто ты...?

   – Обтирать этой будешь, – Гаор дал ему обрывок серой бумаги, – она мягче.

   – А...

   – Увидишь, – пообещал Гаор. – Всё в дело пойдёт.

   Обычно дверь гаража он закрывал, не любит он с неприкрытой спиной работать, но из-за Лутошки – с непривычки пацан и в обморок грохнуться может – оставил её открытой. И теперь, чтоб сделать задуманное, приходилось действовать с оглядкой. А чёрт, опять же сам дурак, обысков-то тут нет, чего он приносит из повалуши в гараж или из гаража вынесет, никто не следит. Так что...

   Так и вышло. Закончили работу они обычной уборкой. Заодно Лутошка учился мыть пол из шланга.

   – Рыжий, – попробовал, правда, Лутошка высказаться, – это ж бабская работа.

   – Что?! – изумился Гаор и влепил Лутошке такую оплеуху, что тот отлетел в угол гаража и, больно шлёпнувшись спиной о стену, сполз на пол и остался так сидеть, глядя на Гаора не так даже с ужасом, как с изумлением.

   Гаор подошёл и встал над ним.

   – Ты мужик или кто? – угрожающе тихо спросил Гаор.

   Лутошка ошалело смотрел на него.

   – Запомни, – продолжил Гаор, – есть одна бабская работа, что мужику не под силу. Рожать мы не можем. А остальное всё можем. Понял?

   Лутошка молча кивнул.

   – Тогда вставай и делай, что сказано. Вставай, я тебе не в полную силу вдарил.

   Лутошка послушно встал на ноги.

   Убрав в гараже и подготовив всё на завтра, чтоб если что, обе машины хоть сейчас на выезд, а если нет, то тоже есть чем заняться, Гаор взял газету и белую бумагу, выключил свет, и они пошли через двор к рабской кухне. Лутошка, шмыгая носом, плёлся за Гаором, не смея ни жаловаться, ни, тем более, протестовать.

   Как все, разувшись у входа, Гаор прошёл в свою повалушу, положил газету и бумагу на тумбочку и вернулся на кухню, где Лутошка отмывался у рукомойника. Видно, он уже пожаловался Красаве, потому что та встретила Гаора сердито поджатыми губами. Он улыбнулся ей, уже зная, что и как скажет, если зайдёт речь о том, что он избил Лутошку, хотя и не считал свою оплеуху чрезмерным наказанием.

   Мылся он, как всегда, долго и тщательно, отмывая въевшиеся в ладони масло и смазку. И как всегда Большуха его не торопила.

   – Чо, Лутошка, – начал, к его удивлению, Сивко, – схлопотал?

   – Это за что ты его так, Рыжий? – спросил Тумак.

   "Ну, как всегда, – усмехнулся про себя Гаор, – все уже всё знают".

   – За дело, – спокойно ответил он. – Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил.

   – Дитё он, – не выдержала Красава, – тебя-то небось...

   – Меня не так ещё били, – перебил он её. – Нет, Мать, кто знает, что и как там будет, всё надо уметь.

   – Так, – вдруг сказал Джадд. – Много знать – долго жить.

   – Точно, – обрадовался поддержке Гаор.

   – Да не об том речь, – возразила Красава. – Учиться надоть, а бить-то так зачем?

   – Мастер завсегда с-под-руки учит, – заступился за Гаора и Тумак.

   – Не нами заведено, – кивнула Нянька, – не нам и менять.

   И Красава замолчала, ограничившись тем, что всё мясо из своей миски выбрала и Лутошке переложила.

   После ужина Гаор сходил в повалушу за белой бумагой, ножом и мешочком, в котором по-солдатски держал нитки и иголку, и сел к общему столу мастерить тетрадь и прописи. Мужики, оставшиеся за столом покурить и потрепаться, переглянулись. Удивились и пристраивавшиеся тут же с разным хозяйственным рукоделием женщины.

   – Ух, ты, – высказался за всех Тумак. – Это чего ж такое?

   – Тетрадь будет, – весело ответил Гаор. – Буду Лутошку грамоте учить.

   Его заявление вызвало недоумённую и даже чуть испуганную тишину.

   – Это как? – наконец выговорил Сизарь.

   – А просто, – ответил Гаор.

   Он говорил, не поднимая головы, сшивая нарезанные листы в тетрадь, будто это так, пустяк, лёгкий трёп.

   – Раз его мне подручным дали, так чего ж нет?

   – Ну, машина ладноть, – с сомнением сказала Балуша, – а энто-то зачем?

   Гаор поднял голову и улыбнулся.

   – А чтоб если до торгов дойдёт, чтоб у Лутошки первая категория была.

   И снова тишина. Гаор вернулся к работе и стал сшивать вторую тетрадь.

   – У тебя-то... какая? – спросил Тумак.

   – Полная первая, – ответил Гаор, – а у тебя?

   Тумак кивнул.

   – Один один три. Меня, я помню, по ней продавали. И чо, любого выучить можешь?

   – Грамоте? – уточнил Гаор. И пожал плечами. – Не знаю. Пока у Сторрама был, троих, да, троих точно, обучил. Но там без этого работать тяжело. Нужно на контейнерах надписи читать, индексы разбирать...

   – Ну, Лутошка, – пыхнул дымом Чубарь, – свезло тебе. Будешь с первой категорией, тебя хозяин поберегёт, она дорогая.

   – Ну, разве так, – вздохнула Красава, зашивавшая рубашку Сизаря. – Ты только не бей уж его так. Памороки отобьёшь, куды он тогда...

   Этого слова Гаор не знал, но об общем смысле догадался и весело ответил.

   – Дурить не будет, так не за что станет.

   Лутошка вздохнул так горестно, что остальные рассмеялись. А Нянька как припечатала.

   – Раз на пользу, так и давай.

   Сшив тетради, Гаор вспомнил, что не захватил ручку из гаража, и досадливо ругнувшись, встал из-за стола.

   – Ты это куды на ночь глядя намылился? – сразу спросила Нянька.

   – За ручкой в гараж схожу, Старшая Мать, – ответил Гаор, натягивая на босу ногу сапоги.

   Ночные хождения по двору не запрещались, но не одобрялись, как уже давно заметил Гаор. На ночь их, как в казарме, не запирали, ну так и наглеть нечего.

   – По-быстрому давай, – нехотя разрешила Нянька.

   Вместе с Гаором вышел и Джадд, который спал не со всеми, а в своём сарайчике, где у него стояла маленькая печка.

   – Не мерзнёшь там? – спросил у него как-то Гаор.

   Джадд мотнул в ответ головой и после паузы ответил.

   – Своё нет холодно. Своё хорошо.

   Гаор тогда понимающе кивнул. Отдельное жилье, своё и только своё – это, конечно, хорошо, но в гараж переселяться – это тоже дураком надо быть.

   На дворе сыпал мелкий снег, и Гаор, вышедший без куртки, в одной рубашке, бросился к гаражу бегом, как по тревоге. Обрадованный неожиданным развлечением запрыгал вокруг него Полкан, едва не сбивая с ног.

   – А чтоб тебя, псятина! – весело отпихнул его Гаор, вытаскивая щеколду.

   Взяв из сумки, в которой он в рейсах держал накладные и бланки заказов, ручку, Гаор побежал обратно. Опять в сопровождении Полкана.

   – Снег пошёл, – объявил он, ввалившись в восхитительно тёплую кухню.

   – Ну и ладноть, – сказала Большуха, – завтра тёплого тебе достану.

   – Поздно зима нонеча, – пыхнул дымом Тумак.

   – А не скажи, – заспорил сразу Чубарь, – помнишь, хозяин тады раненый приезжал, тады аж за новогодье предзимье затянулось.

   Под разговор, какие когда были зимы, Гаор сделал первую страницу прописей, но поглядел на клюющего носом Лутошку и махнул рукой.

   – Ладно, грамотой завтра займёмся.

   – И то, – сразу согласилась Красава, – время-то позднее, спать пора.

   Нянька кивнула, и все дружно стали вставать и собираться на ночь. Заснувшую в углу в обнимку с кошкой Малушу Большуха даже будить не стала, так и унесла на руках.

   У себя в повалуше Гаор спрятал обе тетради, нож и мешочек в тумбочку, не спеша разделся до белья, лёг и взял газету. Наступило его долгожданное, вымоленное время. Хорошо, свет электрический и лампочка удачно под потолком – можно читать лёжа. Газета была старая, вернее, часть газеты, чуть ли ещё не военной поры, но он читал её с наслаждением, упиваясь не смыслом прочитанного, а самим процессом чтения. И тем, что может читать спокойно, никого и ничего не боясь. Не было такого, чтоб хозяин ночью на рабскую половину заявился и по повалушам пошёл, и свет он сам выключит. И... и наглеть тоже нечего. Гаор со вздохом сложил дважды прочитанный лист, положил его на тумбочку и встал выключить свет.

   И уже лёжа в темноте, тихо засмеялся. Газеты на обтирку, а он сначала прочитает, а потом уже по назначению. Ну, житуха теперь будет... и помирать не надо! И сам себя одернул, засыпая: не радуйся – сглазишь!

   Если бы не рейсы... Конечно, Лутошка старался, но три дня занятий, а потом Гаор в рейсе, и практически, начинай сначала. Конечно, он оставлял Лутошке задания. Написать сколько-то там строчек букв, но кто ж проверять будет? К его удивлению, все до одного рабы были неграмотны. У Сторрама худо-бедно, но буквы и цифры все различали, а здесь... только разве что устным счётом почти все владели. Но учить-то Лутошку хозяин ему приказал, а перекладывать свою работу на кого другого Гаор с детства не привык и всегда считал зазорным.

   Зато в одном из рейсов ему опять-таки здорово повезло. Он завернул пообедать и заправить машину в одно из разбросанных по Дамхару заведений "Заезжай – не пожалеешь" и, загоняя фургон на заправку, увидел на скамейке забытую кем-то газету. Как бы невзначай, он поднял её и сунул в фургон на сиденье. Окрика не последовало. Отогнав фургон на стоянку, он пошёл обедать, а вернувшись в машину, так же небрежно, особо не прячась, сложил газету и сунул в бардачок, рассчитывая, что на выезде обыскивают его, а не машину.

   Так и вышло. Его, как всегда, обыскали, небрежно охлопав по карманам, а в машину даже не заглянули. И отъехав подальше, он остановил фургон на обочине, достал газету и углубился в чтение. Газета оказалась местной, и прочитал он её действительно с интересом. Большинство упоминаемых имён ни о чём ему не говорило: управляющих посёлками он знал в лицо и по номерам посёлков, сержантов на блокпостах тоже, но названия были ему знакомы. Читая, он не забывал время от времени оглядываться и прислушиваться, чтобы при звуке приближающейся машины успеть убрать газету и притвориться, что у него... ну, мало ли что может быть в дороге. И в "вестях из столицы" – пёстрой смеси сплетен и пересказа правительственных распоряжений – прочитал, что скандал в "научных кругах" продолжается и даже обостряется. Неведомый ему местный журналист язвительно комментировал разгоревшуюся склоку о "кражах в храме науки"... Даже формулировка его?! Гаор перевёл дыхание и перечитал абзац, чувствуя, как к щекам приливает кровь, а губы сами по себе раздвигаются в глупой счастливой улыбке. Да, ошибки нет, круги пошли!!! Вот даже эта сволочь, Таррогайн, упомянут, и что, дескать, по справедливости мины-тарровки должны носить совсем другое имя, что... что Таррогайн лишён патента на мины?! Вот это здорово!

   Гаор несколькими частыми вздохами выровнял дыхание, огляделся ещё раз и выпрыгнул из машины. И... была не была! – прошёлся по дороге гимнастическим колесом, выплёскивая движением переполнявшую его радость. Седому он вряд ли поможет, но эта сволочь своё получит! Как и было задумано! Молодец Жук, обещал – сделал! А теперь... а теперь подумай, как избавиться от газеты. А... а ни хрена! Довезёт в бардачке до дома, а там на обтирку и в печь. Блокпостов у него по маршруту здесь нет. Летом бы просто заночевал в лесу и сжёг бы её в костре – пожертвовал Огню – усмехнулся Гаор, усаживаясь в кабину и пряча газету в бардачок, а зимой... никто не поверит, что он в здравом уме ночует под ёлкой у костра, когда аж два посёлка по маршруту. И давай в темпе, сержант, журналюга чёртов, выбьешься из графика – у хозяина гонорар не заржавеет.

   Сверяясь с картой и прикидывая, где, на каком перегоне он компенсирует задержку, Гаор постарался выкинуть из головы всё, связанное со статьёй. Дело сделано, и хватит об этом. Спасибо матерям набольшим, Судьбе-Сестре, Жуку и всем из "жёлтого дома" и... и жаль, Седой никогда не узнает, что это было сделано. Но... будь доволен, что и это удалось и ты жив. Мог и спечься.

   Но всю дорогу до посёлка он ехал, улыбаясь, насвистывая и напевая самые озорные и "солёные" песни из своего армейского репертуара. И даже смерзающаяся на дороге ледяная корка не испортила ему настроение.

   Поганое время – зима, хоть на фронте, хоть на дороге. Но когда ты сыт, в ватной "теляге" – стёганой армейской куртке, кирзовых крепких сапогах с байковыми портянками, то и пешком не замерзнёшь, а уж в тёплой кабине... и вообще, чему ты радуешься? А вот этому! Тёплой одежде, сытному обеду и предстоящей ночёвке в посёлке, где тебя и за стол посадят, и на постельку уложат, и ночью замёрзнуть не дадут! Какие ещё могут быть радости у раба-водилы? Вот именно! А ничего другого нет, и быть не может.

   К въезду в посёлок он почти привёл себя – и голову, и морду – в порядок. И работа есть работа. Заказ большой, по двум накладным, и обе длиннющие, и надо не перепутать, всё выгрузить, проследить, чтобы управляющий с пьяными – до праздника ещё две недели, а чмырь уже хорош, и явно не первый день – покрасневшими глазами ничего не перепутал, и принять бланк заказа, здесь, хорошо, жена управляющего вмешалась.

   – Да, госпожа. Всё будет сделано, госпожа.

   И даже чаевые обломились. Совсем здорово.

   А пока дошёл до отведённой ему старостой под ночлег избы, последние мысли о газете надёжно выветрились.

* * *

   Круги по воде. Они расходились медленно, но не угасая, а набирая силу и порождая новые.

   Мало ли сенсаций печатают газеты?! Многие живут столько же, сколько сам газетный лист. День, ну, неделю от силы, а потом забываются, перекрываются новыми, не менее сенсационными статьями. И эта бы статья преспокойно канула бы в болото забвения, если бы... если бы внимания на неё не обратили те, кому она оказалась на руку для решения каких-то своих проблем.

   – Вы читали?

   – Признаться, нет, а что?

   – Интересный казус для цивилиста.

   – Вот как?

   – И в чём тут проблема?

   – Если открытие совершает раб, то кому принадлежит авторство?

   – Простите, коллега, что вмешиваюсь, но раб-изобретатель? Вы не путаете?

   Поблёскивая очками, Стиг Файрон с явной почтительностью и тщательно скрытой иронией слушает, как его старшие опытные коллеги начинают обсуждать действительно интересную проблему.

   – Кервин, классный фитиль!

   – Где ты его откопал?

   Кервин подмигивает собеседникам и отвечает стандартным названием газетной рубрики.

   – В редакцию пришло письмо.

   – Не боишься Торрагайна?

   – Смотри, если он потребует опровержения и компенсации...

   – Ты прогоришь.

   – Ну, пусть он сначала докажет клевету, а потом обсудим компенсацию.

   – Кервин, на два слова.

   Редактор крупного еженедельника отводит его в угол холла Клуба Журналистов.

   – Ты не против, если мои парни попробуют покопаться в прошлом?

   – Чьём?

   – Таррогайна, разумеется.

   Кервин искренне улыбается.

   – Конечно, нет.

   Конечно, он не против: здесь куда большие возможности. И чем больше грязи и подлости в прошлом Крайнтира Таррогайна откопают и опубликуют, тем легче будет Стигу. И им всем в борьбе за Гаора. Освободить одного раба невозможно. Ни один закон не предусматривает такой возможности. Значит, надо отменить рабство. Полностью. Дать свободу всем, а значит, и Гаору. Нельзя воскресить убитого, значит, надо покарать убийцу.

   – Читали?

   – Да. Чудовищно!

   – Да, коллеги, я никогда не считал Таррогайна... серьёзным учёным, но что он настолько непорядочен...

   – Надо поставить вопрос его членства в Академии.

   – Да, разумеется.

   – И в Союзе Изобретателей.

   – Уже.

   – Да, и обязательно послать ему уведомление, что его посещения нашего Клуба нежелательны.

   – Во избежание эксцессов.

   – Да, молодёжь возмущена.

   – Значит, решено. Как он появится, свистим.

   – А потом?

   – Смотрим по обстановке.

   – Вам лишь бы поскандалить.

   – Так, теперь у нас не повод, а причина.

   – Ну да, если воры читают лекции, то...

   – То деканат к чёрту!

   – Но начнём с него. А деканат потом.

   – Не учи!

   Солидный заставленный книжными шкафами кабинет. В углу кульман со шторкой, прикрывающей незаконченный чертёж от чужих глаз. И солидная неторопливая беседа двух специалистов. Крупного теоретика и крупного журналиста, специализирующегося на проблемах науки.

   – Разумеется, я помню Яунтера Крайгона. Мы вместе начинали, ещё в Политехнической Академии. Он и тогда выделялся. Многие считали его по-настоящему талантливым.

   Хозяин кабинета говорит не спеша, обдумывая каждую фразу, не из страха, а из стремления к предельной точности.

   – Вы сразу поверили, что Таррогайн мог...

   – Да! – на мгновение выдержка изменяет хозяину кабинета. – Он бездарен и честолюбив. Это соединение неизбежно порождает подлость! Совершённое им... хуже, чем просто плагиат.

   – Обокрасть беззащитного?

   – Нет, это ещё хуже.

   – Привет.

   – Привет. Чего тебя не видно?

   – Да, шум поднялся.

   – Да? – удивился Венн Арм. – С чего вдруг? У тебя ж тихие клиенты.

   – А сейчас, – собеседник и сослуживец Венна хохочет, – им как скипидаром задницы намазали. Такая каша заварилась. Представляешь, есть такой Таррогайн, обычное завистливое дерьмо, но с претензиями, и его поймали на присвоении чужого открытия. А клиентура у меня психованная, им на ордена и прочие блага плевать, было бы чем писать и на чём писать. А из отличий их одно волнует: вписать своё имя на скрижали истории! А тут... словом, долго рассказывать, но интересно стало. А заварила всю кашу одна газетёнка. Если ты сейчас не занят, дам подборку.

   – Давай, у меня окно сейчас.

   – Почитай, обхохочешься!

   У себя в кабинете Венн открыл папку и быстро пролистал аккуратно подобранные вырезки. Прочитал. Удивлённо присвистнул и стал читать заново, хотя смысл уяснил сразу.

   Однако... прямо как по заказу. Рабство как преступное разбазаривание ресурсов. Прежде всего, человеческих. Разумеется, этих слов нет, но если не дать угаснуть, то неизбежен именно этот вывод. Таррогайн... семья старая, родовитая, но на грани вырождения. Кичится своей честностью. А тут глава рода пойман на таком, мягко говоря, неприглядном деянии. Нет, прикрывать этого дурака никто не будет. Так что пусть учёный мир его спокойно кушает. А второго... Крайгона... если он жив, его надо использовать. А так-то этот материал должен заинтересовать...

   Венн набрал номер внутренней связи.

   – Привет, Пузанчик, как твои дела с Оазисом? Зайди, у меня кое-что для тебя есть. Сочтёмся.

   Положив трубку, Венн снова просмотрел папку. Скопировать? Да нет, всё-таки это не его сектор, разве только... исходную статью. Что-то у него мелькнуло, когда он её читал. Даже лучше не копировать статью, а выписать выходные данные и заняться этим отдельно. А шумиха пусть себе продолжается. Никто не знает будущего, что где и как отзовётся, какие ещё камушки в мозаику лягут.

   – Ещё кофе?