Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: Марианна Алферова
Соавторы: Артем Тихомиров,Ирина Лазаренко,Артем Бук
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 305 (всего у книги 352 страниц)
Июльские игры 1977 года (продолжение)
«Вчера по подозрению в измене арестован отставной центурион Марк Проб».
"Сенатор Флакк и его прихвостни надеются с помощью своих продажных
вестников пробраться на выборах в сенат. Но у Бенита и всех патриотов Рима ответ прост: мы исполняем желания, мы воплощаем Мечту Империи. Это начинают понимать во всех частях Империи. Испания и Галлия, поначалу активно противодействующие диктатору Бениту, теперь начали активно его поддерживать.
Смелым помогает Фортуна – эта старая истина продемонстрирована наглядно:
яростный противник диктатора Бенита, председатель Большого Совета Бренн скоропостижно скончался в Лютеции".
Внешне Марк Проб казался абсолютно спокойным. Макрин лично вёл допрос.
– Ты за все ответишь, – пригрозил Макрин.
– За что именно?
– За мерзкую рукопись, что издана в Лондинии.
– Нет закона, запрещающего печатать книги за границей Империи, – тут же отозвался Проб.
– Это оскорбление Величия.
– В книге нет ни слова про императора.
– Клевета на Рим.
– Там нет ни слова про Рим. В библионе описана вымышленная страна.
– Я не читал это мерзкое произведение.
– Как же ты меня обвиняешь?
Макрин подыскивал ответ, но подходящего не находилось. Выходило, что арестованный не нарушал ни одного закона, ни одного эдикта, даже самого последнего эдикта об оскорблении Величия императора. Макрину казалось, что обвиняемый попросту хохочет ему в лицо, хотя Проб был абсолютно спокоен.
Макрин вызвал исполнителей и велел отвести Марка Проба в камеру. И уже там привести самые веские аргументы.
Марка избили до полусмерти. Исполнители перестали пинать его окровавленное тело лишь тогда, когда бывший центурион потерял сознание. Исполнители вспотели и устали от тяжких трудов и отправились выпить и перекусить.
Марк очнулся, почувствовав, как что-то липкое ползёт по щеке. Он попытался открыть глаза. Но веки так опухли и заплыли, что он почти ничего не видел. Но кто-то в камере был. Марк слышал негромкое натужное дыхание – кто-то пытался стереть кровь с разбитой щеки. У неизвестного были липкие скользкие пальцы. Но это почему-то не вызвало отвращения у Марка.
– Кто здесь? – спросил арестованный. Во рту образовалась мерзкая дыра, осколок зуба царапал язык. А на языке постоянно чувствовался привкус крови.
Ответа Марк не получил – неизвестный лишь убрал руку. Но не ушёл.
Продолжал сидеть подле – Проб по-прежнему слышал его дыхание.
– Тебя тоже арестовали? – Марк по-стариковски шепелявил и не узнавал собственного голоса.
Опять ответа не последовало. Но Марка это не особенно занимало. Он попытался перевернуться с одного бока на другой и почувствовал нестерпимую боль под рёбрами.
– До 1984-го года осталось не так и далеко, – прошептал бывший центурион следователей. – У тебя есть попить? – спросил он у неизвестного сокамерника.
В ответ послышалось странное шлёпанье, будто огромная лягушка прыгала по каменному полу.
– Н… – послышался странный выдох, который с большой натяжкой можно было принять за обычное «на».
Проб протянул руку и нащупал плоскую металлическую флягу. Отвинтил пробку. Глотнул. Фалерн… О подобном он не мог и мечтать. Пара глотков вина прибавила сил, хотя и не заглушили вкус крови. Однако Проб смог подняться, держась за стену. Боль в боку откликнулась тут же. Но он превозмог, стал осматривать стены. Добрался до двери… Глупо. Не собирается ли он бежать?
– …дти… М… ж… шь… дт… Марк с трудом понял, что неведомый сосед спрашивает: «Можешь идти»?
– Попытаюсь… – отвечал Марк. И тут же различил в полумраке, как чёрное пятно, похожее на рваную тряпку, заскользило по полу, потом по стене, по двери, замерло возле замочной скважины, несколько секунд копошилось…. И – о чудо! – дверь отворилась. Марк шагнул. Узкий коридор карцера был тускло освещён. В конце коридора, заложив руки за спину и выгнув грудь колесом, стоял исполнитель, преисполненный сознания важности своей миссии. Охранник не сразу понял, что заключённый сам отворил дверь. Потом наконец до него что-то дошло. Он рванулся к пленнику, на ходу расстёгивая кобуру, но не добежал. Чёрная тряпка подпрыгнула в воздух и облепила лицо человека. Напрасно исполнитель вцепился в неё, напрасно рвал, силясь отодрать от лица, – ничего не выходило. Лишённый воздуха, человек рухнул на пол. Ноги его конвульсивно били по полу.
– Оставь его! – приказал Марк. Тряпка не слушалась.
– Оставь!
Чёрное пятно не слишком охотно стекло с лица охранника, освобождая его нос. Тот сел на полу, судорожно хлебнул воздух. Не дожидаясь, пока исполнитель очухается, Марк ударил охранника по затылку, и тот вновь растянулся. Умер? Потерял сознание? Марк не хотел его убивать. Марк посмотрел на лежащего юношу с сожалением. Красивый парень. Матери следовало его получше воспитывать.
Тут его осенило: с исполнителем бывший центурион был одного роста. Проб быстро стащил с лежащего одежду. Тело затащил в свою камеру и запер дверь. Через минуту одетый в чёрную форму беглец шагал по коридору казармы. Он старался держаться прямо, насколько позволяла боль в боку. Чёрная тряпка прилепилась сзади к спине и была абсолютно не видна на фоне туники. У выхода из карцера Марка остановили, хотя он и протянул пропуск исполнителя.
– Что у тебя с рожей? – изумился охранник.
– С заключённым поспорил, – отвечал Марк, нарочно растягивая рот так, что были видны выбитые зубы.
– Ого! А что с мерзавцем?
– Он получил своё.
– Ты его пришил? – обеспокоился охранник.
– Ещё дышит.
– Надо послать медика, – Охранник принялся кому-то звонить. – Вдруг парень помрёт. Да и ты, того, в Эсквилинку бы шёл.
– Разумеется, куда ж мне ещё идти, – согласился Марк.
– Машину возьми.
Марк уже выехал за ворота, когда оглушительный трезвон сигнализации разнёсся по зданию. Бегство обнаружилось. Но его авто уже свернуло в ближайший переулок, и бывший центурион буквально растворился в темноте.
Глава 9Августовские игры 1977 года
«Только при тирании человек свободен, потому что он защищён. Демократия бросает людей на произвол Фортуны, – заявил диктатор Бенит Пизон».
«Нет сомнения, что на выборах в Сенат в Итальянских трибах большинство получат сторонники Бенита».
«Поскольку Августа отказалась возвратиться в Рим, то её мнение при воспитании императора Постума учитываться не должно. Ни в каких вопросах».
Марк научился по-своему общаться с чёрным лоскутом. Тот приносил ему поесть – крал каким-то образом в тавернах. Притаскивал даже номера «Акты диурны». Но теперь из вестника мало что можно было узнать о происходящем. Чёрный лоскут был его добрым гением – сторожил по ночам, прислушиваясь к малейшему звуку. Своим длинным отростком, похожим на щупальце, он забрался в старый кран и вычистил ржавчину. Теперь у Марка была вода – он мог пить вволю, мог даже умыться в старом медном тазике. Самое удивительное, как этот чёрный лоскут умудрился стащить с верёвки целую простыню и притащить в каморку, где прятался Марк. Простыню бывший центурион разорвал на полосы и обмотался самодельными бинтами. Стало легче дышать. Теперь надо было выждать, пока сломанные ребра заживут. Марк представлял смутно, что он будет делать, когда поправится. Самым простым было бежать в Лондиний. Но что-то мешало Марку Пробу так поступить.
– Раньше я знал, что делать, – говорил Марк Проб своему странному собеседнику. – Меня будто вёл за руку кто-то неведомый. Стоило поступить верно, и невидимая рука гладила меня по сердцу и приговаривала: «Правильно, мой мальчик». Стоило ошибиться, и я чувствовал себя безмерно виноватым. Мой гений всегда был со мной, всегда подсказывал. А ныне? Я чувствую себя беспомощным слепцом. Иду и все время натыкаюсь на глухие стены. Пытаюсь перелезть, и ничего не получается. Ровным счётом ничего. Ты слушаешь меня?
– Д-х-х… – сообщила в ответ тряпка, шлёпнув руками-лоскутьями по полу.
Что означало «да».
Теперь странный друг все меньше напоминал Марку чёрную тряпку, все больше– какой-то неведомый цветок, в свёрнутых лепестках которого порой угадывалось человеческое лицо.
– Как же жить без гения? Как узнать, правильно ли ты поступаешь? Да и зачем жить? Гений знал. А знаю ли я? Сам-то ты, верно, в прошлом гений.
– Н.-.т, – возмутилась тряпка.
– Нет? Ну ладно, пускай не гений. Может, бог?
– Н…т, – тут же был прерван Проб.
– Ладно, не будем гадать. Но я могу на тебя положиться?
– Д… – прозвучало уверенно.
– Я вижу кругом беззаконие и подлость, и не знаю, что делать. Ты можешь посоветовать?
– Н…т, – раздалось в ответ.
– И ты не знаешь, – вздохнул Проб. – А кто знает? Элий был бы здесь, может быть сказал. Хотя вряд ли. Элий – странный человек. Может, с Курцием поговорить?
– Д… – согласилась тряпка.
Из магазинчика канцелярии, что находился на первом этаже, тряпкой были украдены бумага и стило. И Проб сел сочинять послание Курцию. Не сразу и получилось. Надо было написать так, чтобы префект римских вигилов понял, от кого послание, но при этом перехваченное письмо не должно было послужить уликой. Наконец что-то получилось. Писульку Проб свернул вчетверо, запечатал в конвертик и отдал лоскутку-посланнику. Тот ушёл. Вернее, уполз. И ползал два дня. Вернулся на третий. И не один. С Курцием.
Центурион вигилов уселся на самодельное ложе беглеца и долго смотрел на изуродованное лицо Проба: синяки на его лице приобрели жёлтый и зеленоватый оттенок. На губе ещё не зажили ссадины, а провал на месте передних зубов пугал своею мёртвой чернотою. Курций принёс бутылку вина, разлил по чашам. Они выпили. После этого Проб начал свой рассказ. Выслушав, Курций долго молчал.
Потом сказал наконец:
– Тебе надо уехать. В Лондиний. Но не сразу. Сначала поможешь мне. Надо постеречь одного очень ценного человека.
– Кто он?
– Свидетель. Котт.
– Слуга Элия?
– Он самый.
– Мы победим?
– Вряд ли. Но мы должны сражаться.
Котт открыл глаза. Над ним висел огромный чёрный цветок. Он парил в воздухе и слегка шевелил чёрными атласными лепестками. Несомненно – цветок был живой. Где-то в его середине среди чёрных бархатистых тычинок прятались две блестящих бусины глаз.
Котт сел на постели.
– Кто ты?
Цветок немного подался вверх. Теперь Котт заметил, что цветок висит на тонкой, как паутина, нитке. Только нитка эта чёрного цвета. В спальню из открытого окна дул лёгкий утренний ветерок, слегка колебались занавески, и чёрная нитка тоже слегка колебалась.
Цветок медленно поворачивался, продолжая следить за Коттом. Этот чёрный его стережёт. Попытается удрать – задушит, обездвижит. Неужели кто-то в Риме пытается тягаться с Бенитом? После смерти Макция Проба и убийства Помпония Секунда вряд ли кому-то удастся его свалить.
Элий попробовал и не сумел. Значит – никто уже не сумеет.
Глава 10Августовские игры 1977 года (продолжение)
«Дайте мне несколько лет, и я сделаю то, что не сделали императоры за целое тысячелетие. Рим станет единой корпорацией, где все будут помогать друг другу: банкиры, рабочие, солдаты и писатели, – пообещал диктатор Бенит. Так дадим ему шанс сделать нас счастливыми».
«Вступайте в общество „Радость“, если хотите, чтобы вы и ваши дети отдохнули летом на море. Члены общества получают бесплатные тессеры в театры, бесплатный пропуск на стадион. К тому же каждая тессера участвует в розыгрыше призов».
Курций десятый день сказывался больным. Исполнители требовали от него присяги Бениту на верность. Курций делал все, чтобы присягу не дать. Схватка не равна, силы не равны. И Бенит победит. Но Курций должен продержаться как можно дольше. Курций верил в то, что время как-то может сыграть ему на руку. Он не задумывался, насколько Бенит сильнее его. Просто сильнее, и все. Однако и у Курция были союзники. Фабия прятала его на своей вилле. Марк Габиний дал денег. Гимп помогал готовить документы для суда. Каждая минута приближала Курция, нет, не к победе, но к чему-то более важному, чем победа. Выстоять эту минуту, выиграть эту минуту. Радостно было думать, что каждую минуту он выигрывал у Бенита. Отбил в схватке, как драгоценный бриллиант. И каждая эта выигранная минута была победой.
Наконец все было готово.
Курций явился к судье и положил перед ним пухлую папку с обвинительным заключением. Курций и сам не ожидал, что доживёт до этой минуты. Однако дожил.
– Мне удалось раскрыть одно очень старое дело об изнасиловании, – заявил Курций небрежно.
И старик Марк Виттелий бледными восковыми пальцами открыл папку, как ворота Двуликого Януса, и прочёл первые две страницы. А когда прочёл, лицо старика сделалось уже не бледным, а зелёным, как недозрелый виноград.
– И ты можешь это доказать?
– Разумеется.
– И у тебя есть свидетель?
– Есть.
– Он придёт в суд?
– Придёт.
– И улики?
– И улики.
– Может быть, забудем?.. – Марк Виттелий подтолкнул папку к Курцию. – Я не видел, ты – не приносил.
– Нет, я принёс. – Курций толкнул папку обратно.
– Зачем? – выдохнул Виттелий. Глаза его совершенно остекленели от страха.
– Ради Рима.
– Рим, – прошептал Виттелий, будто пытался вспомнить, что означает это слово. – Ну хорошо, я пошлю ему повестку.
Слишком легко уступил. Курций ожидал более серьёзного сопротивления.
– У меня есть все копии документов, – сказал на всякий случай.
Виттелий вновь окинул его сонным взглядом.
– Не сомневаюсь, юноша.
Курций, возвращаясь назад в дом Фабии, постоянно оглядывался, переходил с одной стороны улицы на другую и возвращался назад, петлял, заглядывал в магазинчики и таверны. Его скрутили возле цветочного магазина. Сунули в лицо постановление об аресте, на котором ещё не высохли чернила. Его обвиняли в оскорблении Величия императора.
– При чем здесь император? Разве в папке было хоть слово об императоре?
Ему не ответили, защёлкнули на запястьях наручники и швырнули в чёрную машину с решётками на окнах.
Весь запас бесценных минут вышел. Для Курция время остановилось.
Первым встревожился чёрный цветок. Прилепившись лепестками к водосточной трубе, он наблюдал за улицей и быстро приметил странную личность, что, пытаясь слиться со стеной соседнего дома, наблюдала за убежищем Проба и его подопечного.
Мазутной каплей цветок стек по жёлобу в камнях и скользнул под дверь. Стрелой, чёрной пулей метнулся к бывшему центуриону, вскарабкался по ноге и вцепился лепестками, как зубами, в запястье.
– …п.-.сн.-.сть, – выдохнул цветок.
– Опасность? – нахмурился Марк. Подошёл к окну. Незаметно выглянул. Один наблюдатель, второй. Значит, выход перекрыли.
– к…р..ш, – подсказал цветок. Да, по крыше Проб убежит. А Котт? Сможет ли исчезнуть он?
– Кл.-.к…, – подсказал цветок.
Проб толкнул дверь в спальню. Котт вскочил.
– Нас выследили? – спросил он как будто и без страха, и даже с облегчением.
– Ты спустишься через люк в Клоаку, – сказал Марк. – А я удеру по крышам, отвлекая их внимание.
– Где встретимся? – спросил Котг таким тоном, будто хотел сказать: «Нам лучше не встречаться».
– В Пренесте, – ответил Проб. – Или нигде. – «И никогда», – хотелось добавить ему.
Он вывел Котта в перистиль. Снял крышку люка. Когда Рим спешно отстраивался после пожара, что учинили галлы, дома строили как попало, порой на месте прежних улиц. И так вышло, что часть Клоаки оказалась под жилыми домами. И это как раз был такой дом.
Котт спустился вниз, и Марк собственноручно закрыл за ним люк. Помедлил немного.
– Ну что, пошли? – сказал своему преданному спутнику. Тот уже, прилепившись, сидел на плече.
Пробу удалось миновать лишь два квартала. Перескакивая через улицу с крыши на крышу, он сорвался. Повис. Вернее, не сам повис, а чёрный его помощник, чудесно изловчившись, вцепился внезапно выросшим до двух метров лоскутом в край черепичной крыши, а вторым отростком ухватил Проба за край туники. Тот пытался нащупать под ногой опору. Пытался дотянуться до какого-нибудь карниза. И не мог. Чёрный цветок растягивался. Он был уже не цветком вовсе, а чёрной верёвкой. Проб медленно опускался вниз. Земля была уже близко. Десять футов, восемь… Проб прыгнул. Удивительный его спутник рванулся наверх. Прыгая, Проб потерял равновесие, упал на колени. И тут из-за поворота выскочил исполнитель. Проб схватился за пистолет. И не успел. Исполнитель выстрелил первым. Пуля ударила Проба в плечо, и бывший центурион покатился по мостовой. Проб все же вытащил пистолет, попытался прицелиться. Вторая пуля ударила его в грудь. Именно ударила, и… отскочила. Потому что к груди его, упав сверху, прижался чёрный цветок. От удара Проба опрокинуло на спину. Но чёрное пятно и это падение обмануло исполнителя. Тот решил, что «завалил» беглеца. Беспечно, не скрываясь, приблизился. Проб выстрелил в него почти в упор. Вскочил, кинулся бежать. Ровно не получалось. Почему-то бросало все время вбок. Ноги плохо слушались.
Скорее, за углом стоянка. Любое авто твоё… Он был уже у перекрёстка, когда исполнители вновь принялись стрелять. Две пули угодили Пробу в спину. Одна пробила лёгкое, вторая – сердце. Чёрный его защитник переползал с груди на спину и был уже на плече. Но не успел прикрыть. Не успел. Проб рухнул на мостовую. Двое исполнителей в этот раз приближались медленно, опасаясь подвоха. Но Проб не двигался. Только на чёрной его одежде почудилось исполнителям странное шевеление.
Один из убийц держался сзади. Второй осторожно склонился над убитым. И тут кусок чёрной туники подпрыгнул в воздух и вцепился в лицо исполнителю. Тот завизжал и завертелся на месте волчком. Второй ничего не понял, подскочил к убитому, пнул носком ботинка, перевернул. Открытые глаза Проба мертво глянули в лицо. Исполнитель резко крутанулся, сжимая пистолет двумя руками. Его напарник сидел на мостовой, хрипя от боли. Лицо залито кровью. И вместо глаз – чёрные провалы.
– Где он? – хрипел раненый. – Где он? Поймай его. – И шарил руками в пустоте.
Напарник затравленно оглянулся. Но подле никого не было. Переулок пуст. Лишь возле водостока мелькнула чёрная тень. Крыса? Кошка? Гений? Исполнитель выстрелил на всякий случай. Но промахнулся. Пятно исчезло.
Глава 11Августовские игры 1977 года (продолжение)
«Отныне преступников приговаривают к сражению на арене. Такие приговоры куда милостивее, чем обычная казнь. Ведь у осуждённого есть шанс уйти с арены живым. Пусть мизерный, но есть. Пока подобные казни будут происходить только в Риме».
«Протесты членов Содружества против казней на арене – всего лишь фальшивый гуманизм и открытое вмешательство во внутренние дела Империи».
Бенит радостно потирал руки. Процесс закончен. Курций заплатит за все. Прохвост Курций, старый волк, лиса, проходимец. Он чуть не раскопал всю эту прошлую дрянь с Марцией. Не опереди его Бенит на шаг, и теперь бы неведомо что было. Кажется, в первый раз в жизни Бенит испугался, когда судья Марк Виттелий позвонил ему и сказал:
– У него есть свидетель.
Вот когда страх пополз по позвоночнику липким червяком. Бениту захотелось закричать, и он засунул в рот край туники, чтобы не завыть по-волчьи. Но он сладил с собой. Сладил и позвал Макрина.
Через полчаса Курций был арестован.
Курций думал, что достаточно ему вынести пытки и промолчать, и он выиграет дело. Не выдать свидетеля. Глупец. Свидетеля нашли. И создали десяток других фантомов, которые друг за другом под присягой подтверждали, что Курций поносил последними словами юного императора.
Напрасно Курций клялся, что все это ложь. Каждое его слово обвинитель выворачивал наизнанку или просто не давал подсудимому слова. В три дня процесс был завершён. И Курция приговорили к арене.
И вот сегодня Курция казнят. Его растерзают в Колизее львы. Бенит лично явится посмотреть. Он не жесток. Но на смерть Курция он с удовольствием поглядит.
Пурпурное авто доставило диктатора в Колизей. Амфитеатр был полон. Едва Бенит появился в императорской ложе, как зрители повскакали с мест и разразились безумными восторженными криками. Бенит приподнял руку и уселся в своё обитое пурпуром кресло. Кресло императора пустовало. Ребёнку в таком возрасте не стоит смотреть на подобные забавы. Даже если приговорённый оскорбил Величие императора.
Через несколько минут на арену выйдет Курций. В клетках уже дожидаются звери. Бенит возрождает древние традиции. Сердце римлян должно избавиться от ненужной мягкости, обрести жёсткость и силу людей, вскормленных молоком волчицы.
Курций не мог идти сам, и его везли в повозке. Медленно от здания карцера по улицам Рима следовала процессия. Как будто палачи в последний раз решили позволить бывшему префекту вигилов полюбоваться Вечным городом. Толпа, следовавшая за ним, молчала. Лишь однажды кто-то крикнул:
– Слава Курцию! – Но крик этот тут же замер.
Зато прибежало человек тридцать здоровяков, одетых в чёрные туники, и принялись забрасывать повозку тухлыми яйцами, гнилыми сливами и прочей дрянью.
Курций не пытался уворачиваться. Ему было все равно. Все тело его представляло сплошную кровавую рану. После спектакля, устроенного три дня назад в суде, ему сделалось все равно. Смерть вдруг перестала его интересовать. Смерть даже влекла. Если бы ему дали меч, он бы, не раздумывая, закололся. Но никто не собирался снабжать его оружием. Дикие звери вопьются в него клыками.
Неожиданно с высоты своей повозки Курций увидел фигуру в белом. Она шла по проезжей части дороги, и никто не пытался её остановить. Очередное яйцо ударило Курция в висок. Липкая холодная масса потекла по скуле. Весталка приближалась. Курцию показалось, что боль в изломанном теле на мгновение отпустила. Весталка была уже возле преторианцев, охранявших повозку. Гвардейцы расступились перед ней и пропустили. Что-то липкое, дурно пахнущее шлёпнуло в шею. Весталка ухватилась рукой за повозку. И вдруг чёрные заволновались. Они заметили и поняли. Они с визгом кинулись на гвардию претория, пытаясь пробить оцепление и добраться до женщины в белом. Но проницаемая для одинокой безоружной девы, цепь охраны вдруг сделалась непробиваемой стеною. Чёрные отхлынули. Под вопли и проклятия чёрных Курций склонил перед весталкой голову, и Валерия коснулась пальцами руки Курция. Он стал свободен. Вообще говоря, для того, чтобы освободить его, достаточно было одного появления Валерии. Но, зная коварство Бенита, Валерия решила не полагаться на такое хрупкое утверждение, как «попалась навстречу». Весталка коснулась осуждённого, и толпа видела это. Древним законом, священным законом нельзя было пренебречь!
– Освободить его! – приказал центурион, и губы его раздвинулись в странной улыбке – он прекрасно понял, что как только Курций будет освобождён, чёрные тотчас растерзают его на месте.
Разумеется, это не доставит Бениту такого удовольствия, как доставило бы зрелище разбросанных по арене кишок казнённого. Но растерзанный толпой враг – это тоже неплохо.
– Освободить, – подтвердила Валерия. – Я провожу его до больницы. Он слишком слаб, чтобы оставлять его без присмотра.
Возница принялся разворачивать повозку. Эскорт гвардейцев стал разворачиваться следом.
– Что это значит?! – крикнул центурион.
– Мы должны охранять весталку. Ты же видишь, толпа бушует, – отозвался один из гвардейцев.
Центурион в ярости стиснул в руке вырезанную из виноградной лозы палку. Публично возразить гвардейцу он не смел. Мерзавцы! Разве ради того, чтобы они охраняли эту старую деву, Бенит заменил весь состав преторианской гвардии?
Валерия шла рядом с повозкой и держала Курция за руку.
– Знаешь, куда тебя везут? Курций отрицательно покачал головой. Он в самом деле не ведал, куда направляется.
– В больницу. Тебе окажут необходимую помощь. А потом…
– Потом явятся эти, – он кивнул в сторону беснующихся исполнителей. Не в силах добыть осуждённого, они бранились, строили рожи и грозили кулаками. – И убьют.
Валерия отрицательно покачала головой.
– Сегодня удалось устроить так, что Эсквилинскую больницу охраняет Первая центурия вигилов.
Курций удивился. Как это удалось?
– Деньги, – шепнула Валерия.
Для вигилов Курций свой. Те умрут, но не выдадут его толпе. Поэтому в Колизей его сопровождали гвардейцы претория. Бенит надеялся на их преданность. Но просчитался. Чуть-чуть. Самую малость.
– Завтра Бенит поменяет охрану.
– Завтра тебя не будет в Риме.
– Как мне тебя отблагодарить, Великая Дева?
– Будь верен Риму. Риму, а не Бениту. Только и всего. А больше ничего и не надо.
– Знаешь, что за свидетель должен был явиться в суд и дать показания против Бенита? – спросил Курций шёпотом.
Валерия отрицательно покачала головой.
– Котт. Слуга Элия. Он подтвердил, что Марцию изнасиловал Бенит. Против меня состряпали дело в оскорблении Величия, а Котт… Котт исчез.
– Курций, мы должны бороться, – прошептала Валерия и, оглянувшись, с ненавистью поглядела на исполнителей, идущих за ними по пятам.
– Знаю. Но иногда не хватает сил. Слишком часто не хватает. – Он облизнул изуродованные губы.
– Нам хватит сил. Бенит не может победить.
Ожидание затягивалось. Зрители на скамьях изнывали от жары. Акробаты и мимы прошлись по песку арены в третий раз. Разносчики лимонада и мороженого сновали туда-сюда. Зрители волновались – им надоело ждать. Сегодня им обещали преступника, которого растерзает лев, как в старые добрые времена. Лев изредка рычал в своей клетке, тревожно метался и бил по худым бокам хвостом. Преступника не было. Бенит взглянул на хронометр. Представление должно было начаться час назад.
– Где Курций? – повернулся он к новоявленному префекту вигилов, трусливому бледному человеку с жидкими чёрными волосами. Меж прядей проглядывала красная шелушащаяся кожа.
– Не знаю, – отвечал префект и тоже посмотрел на хронометр.
В этот момент Бенит увидел, как к императорской ложе протискиваются несколько человек в чёрном. И это ему очень не понравилось. Исполнители не должны появляться в таких местах как Колизей.
Исполнитель вошёл в ложу и склонился над Бенитом. От него пахло потом, тухлой рыбой и тухлыми яйцами. Даже нечувствительный к запахам Бенит сморщился.
– Ну что ещё? – спросил он, внутренне закипая.
– Его освободили.
– Кто?!
– Весталка Валерия. Мы ничего не могли поделать. Таков закон.
Бенит вырвался из ложи смерчем. Скатился по ступеням. Прыгнул в авто. Через минуту он уже был у ворот Дома весталок. Охрана беспрепятственно его пропустила. И Бенит ворвался за ограду. Здесь в тени огромных пиний царил покой. Над водоёмом белые статуи Великих весталок стерегли кусок отражённого римского неба. Бенит нырнул в открытую внутреннюю галерею, толкнул ближайшую дверь с золотой узорной решёткой. Девушка лет семнадцати расправляла складки белой столы. При виде мужчины она взвизгнула.
Бенит толкнул следующую дверь. Перед ним была Валерия. Она стояла у окна и смотрела насмешливо на диктатора, будто ждала его появления здесь. И эта её уверенность и надменность на мгновение ошеломили Бенита.
Валерия заговорила первой.
– Бенит, ты нарушил законы; Рима. Ты не имеешь права входить сюда.
– Имею! – заревел он.
– Только Великий понтифик имеет на это право, а ты не Великий понтифик. Ты только диктатор. Покинь Дом весталок, пока тебя не обвинили в святотатстве.
Он смотрел на Валерию чёрными неподвижными глазами. Наглая тварь. Как она смеет так с ним говорить. Убить! Растоптать! Он шагнул к наглой старой деве.
– Ты нарушаешь законы Рима. Если ты ударишь меня, завтра это дело будет в суде.
Бенит зарычал и завертелся на месте. Он прекрасно понимал, что Валерия именно так и поступит. Дециева кровь! Сестра Элия – такая же дрянь, как и покойный братец! Ну ладно, ладно, он уйдёт. Но пусть не воображает, что такое ей сойдёт с рук. Бенит с ней рассчитается.
Он пулей вылетел из комнаты и кинулся назад, к выходу. И тут только понял, что зря поддался гневу – надо было приказать найти Курция и волочить его в Колизей, а он зря потратил столько времени на эту старую деву.
– Куда увезли Курция? – заревел он и вновь повернулся к префекту вигилов, который ждал его у входа, но даже не попытался помешать Бениту ворваться в Дом весталок.
– Не знаю.
– Так узнай. И вели схватить его. Немедленно!
Бенит направился на Палатин. Его душила злость. Неужели кто-то думает, что может противостоять ему, Бениту? О нет, он раздавит любого, стоит тому лишь что-то пискнуть против. Как мразь, как паука, как слизняка, как…
Он метался по своему таблину, готовый разить и крушить.
И потому префект вигилов долго не отваживался войти, а когда наконец решился, то замер у двери, выпучив глаза и раскрыв в плаксивой гримасе рот.
– Ну! – прорычал Бенит.
– Курция отвезли в Эсквилинскую больницу.
– Твои люди его схватили?
– Но… но… его там нет… Курций сбежал.
– Ну что ж, тогда Валерия заплатит Бениту за все.
