Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

На треск кряжичей сбежалось мелкое лесное зверьё, слетелись насекомые – мухи, комары, противная болотная мошка.

– Где-е?! – Жрец уже ревел. – Где ты рядом с ним была, тварюга скудоумная? Куда он поделся, куда?! Пальцем покажи, ты, скотина недодушенная!

Схватил её за крыло, дёрнул-вывернул, хрустнул сустав, закричала волокуша. Вокруг жрецов вилась мелкая мошкара, лезла в нос и глаза. Жрецы мотали головами, хлопали себя по щекам и зверели ещё больше.

– Я её утоплю! – Жрец сгрёб Нить поперёк туловища. – Или сожгу во славу отца-солнца!

– Не надо! – кричала она, мотая в воздухе руками и ногами.

Крылья, прижатые к телу, невыносимо выкручивало, а крыло, которое рванул жрец, пекло, словно из него выдернули пучок перьев сразу. Тупая болотная мошка теперь вилась вокруг Нити, утратив интерес к жрецам.

– Не надо жечь! Я сказать не перечу! Я не перечу! Я лишь не знаю, куда делся он! Поющий Небу в пещеру вошёл! Его лес позвал, его лес увёл! Куда лес увёл – я не знаю! Вон там пещера! Вон там пещера, выпусти! Выпусти, покажу!

– Тьфу ты.

Жрец разжал руки, Нить ахнулась наземь, всхлипнула.

– Вы видите? Она ж нарочно выводит! Нарочно! Чё сразу не сказать?

Саднило руки и плечи, болело ребро слева снизу, невыносимо ныло вывернутое крыло, сгибалось-скукоживалось, мелко дрожало перьями.

– Да говори уже, тварь! – Гаркнул жрец и ударил её ногой под рёбра. – Ты скока времени уже у нас отожрала! Он же утечёт! Вставай на лапы! Где та пещера? Чё дракон там забыл? Веди, тварь! Вставай и веди!

Нить, всхлипывая-постанывая, поднялась на ноги, сделала шаг, другой. Она видела, как от восточных болот несётся рой мелких пчёл, спешащих на трескучий призыв кряжичей. Нить не была уверена, что пчёлы остановят жрецов, но кроме пчёл тут никого не было. На мелкое лесное зверьё надежды уж точно никакой, а опасности сам лес и разогнал на пути Илидора.

– Я спросил, – её больно дёрнул за волосы шагающий позади жрец, – спросил, чё дракону надо в пещере. Он за эльфом пошёл? За эльфом?

Нить съёжилась, обняла себя левым крылом. Шевелить правым было больно.

– Я не знаю про эльфа. Поющий Небу шёл на зов леса. Лес его звал.

– Я нихрена не понял, чё она лопочет, – буркнул лохматый жрец, обращаясь к остальным. – Ну точно тварь. И лопочет там что-то по-своему, по-тварьски.

– Выжгем мы в нашем лесу всю тварь во имя отца-солнца.

Её снова ткнули в спину.

– Не болтай, – сухо уронил длиннолицый.

– Так ей всё равно уже.

Вслед за Нитью все трое подошли к пещере. Лаз стал мшист и тёмен. Над головами тихо гудели пчёлы. Кряжичи молчали.

«Почему он сказал, что мне всё равно?», – с пульсацией крови шумело в ушах.

– Так чё ему там, в пещере? Он щас там?

Волокуша покачала головой. Лохматый жрец подошёл к Нити, встал рядом и как-то очень по-хозяйски положил руку ей на плечи. Волокуша почувствовала, как костенеют её спина и ноги.

Пчёлы спустились ниже, зажужжали громче. Длиннолицый посмотрел на них с лёгкой тревогой, но тут же переключился на Нить: пещера занимала его больше.

– Значит, дракон вошёл в пещеру, но теперь он не в пещере. – Голос жреца позвякивал. – А где же он тогда?

– Я не знаю, – пропищала Нить и съёжилась в ожидании оплеухи, но рука лохматого жреца лишь чуть потяжелела на её плече. – Поющий Небу здесь пошёл, я с ним вошла, он через другой ход вышел, я назад пошла, во мне стая нуждается, я уйти должна, я ушла, он ушёл…

С юга подлетал второй рой пчёл, побольше первого. В недрах кряжичей стал рождаться тонкий писк, какой бывает во влажных ветвях, сдуру брошенных в огонь. На западе, совсем недалеко, взвилась в небо стрела с красной лентой, пущенная из стрелуна, какие носят на запястьях дозорные волокуши.

– Ну, пойдём в пещеру, значит, – решил лохматый, обернулся к приятелям, о чём-то просигналил им бровями и снова обратился к Нити: – Ты пойдёшь первой. Если заорёшь или что-то такое выкинешь – ноги переломаю, ясно? Переломаю каждую кость на каждой ноге.

Нить быстро закивала. Над её головой встретились два роя мелких щипучих болотных пчёл. Свист кряжичей стал отрывистым и низким, теперь он напоминал бой барабанов.

– Да ты не боись – сказал вдруг коренастый жрец в короткой мантии. – Мы ему ничё не сделаем. Ток расспросим кой о ком. Надо очень расспросить.

Лохматый, ладонью зажав Нити рот, пинками погнал её в пещеру. Волокуше только и оставалось, что идти, поскуливая от страха и отвращения, – чужая ладонь, зажавшая рот, впившаяся в дёсны – это было настолько тошнотворно и мерзко, что перебивало даже лютый звериный ужас в горле и животе – до встречи с этими тремя людьми Нить даже не знала, что может чувствовать такой ослепляющий, оцепеняющий страх. Слова терялись, слова разбегались. Нить всё хотела найти слова для того, что происходит сейчас, что происходит с ней и что это означает, – слова бы помогли понять, как нужно действовать, как поступить правильно, какого действия ждёт от неё лес… Но слова терялись, слова не хотели называть события и выбирать для них действия.

Если Поющий Небу – дракон, если лес провёл его через эту пещеру, и теперь Нить входит в эту пещеру, ведомая жрецом, с зажатым ртом, с чужой тяжёлой рукой на плече, то… то…

Пещеру захватил непроглядный мрак. Никогда, никогда прежде эта пещера не была такой тёмной, но теперь у неё внутри пряталась и разрасталась бесконечная беспросветная чернота. Ни следа лепестков или хотя бы белого пепла. Ни лучика солнца, ни крошки надежды, и можно не сомневаться, что второго выхода из пещеры тоже больше нет.

– Это чё? – спросил над ухом Нити голос жреца, и тут же снаружи заорали двое других.

Так орут только люди, на которых бросились бешеные болотные пчёлы. У болотных пчёл кошмарные мелкозазубренные лапки, колючие, царапучие и вдобавок ядовитые, потому ещё и пекучие.

Жрец, держащий Нить, вздрогнул, рванулся сначала на крики приятелей, а потом – прочь от них, в пещеру, в её тёмный спасительный мрак, и выпустил Нить, а она, успев лишь осознать, как ужасно болит её вывихнутое крыло, сиганула вперёд и вниз, в спасительную, пугающую, непроглядную темноту пещеры.

***

В то, что Поющий Небу – дракон, Нить поверила почти сразу и безоговорочно. Поверила жрецам, пускай сами по себе они и не вызывали никакого доверия. Но ведь если плохой, неприятный и даже лживый человек скажет: «Солнце встаёт на востоке» – разве это окажется неправдой лишь потому, что человек неприятен и лжив?

Если Илидор – дракон, то это объясняет сразу множество странностей и даёт ответы на многие вопросы.

Почему Матушка Пьянь назвала его Поющим Небу. Откуда Илидор столько знает о полётах. Почему его крылья такие – ненастоящие, но живые. Почему лес не скрывал от него добычу из мяса, которую так неохотно позволяет забирать даже своим народам – просто не мог. Как вышло, что Илидор, такой с виду искренний и светлый, примкнул к Храму, не видя в нём подвоха. И отчего он сумел пройти своей дорогой даже там, где никакой дороги отродясь не было.

Просто он дракон. Порождение хаоса.

Его присутствие ломает малые старолесские законы, как две песни заглушают одна другую. А большие законы… кто знает! Кто знает, в какую игру дракон играет со Старым Лесом и во что играет Старый Лес с Илидором. Понимает ли дракон лесную силу, сознаёт ли, с чем имеет дело.

Старолесье призвало дракона по какой-то своей надобности – или дракон явил своё призвание старолесью?

Этого, пожалуй, не сумела был понять не то что юная и неопытная Нить, а даже многомудрая и всезнающая Матушка Пьянь.

И почему-то именно этот вопрос больше всего занимал Нить, когда дозорные волокуши, страшно ругаясь на всё храмское, на руках выносили её из пещеры.

Глава 26. Всмотреться в глубокие воды

– А ты какого шпыня тут делаешь?!

В быстро густеющих сумерках перед Илидором простиралось гигантское – другой берег едва различим – и очень тихое озеро с песчано-травяным бережком. Вода его переливчато блестела на солнце, словно всю поверхность покрывали осколки зеркал или же ткань в блёстках, из какой, бывает, шьют себе платья знатные эльфки. Поверхность так сверкала, что в воде ничего нельзя было разглядеть, невозможно даже понять, какого она цвета, эта вода.

От озера, раскинув в стороны руки со скрюченными пальцами, на дракона надвигался Йеруш Найло. Он явно раскинул руки не для обнимашек и не показывая отсутствие дурных намерений. Он словно хочет закрыть озеро от золотого дракона, выдавить дракона с этой поляны, не подпустить к воде, убрать, убрать, убрать его из этого места, вышвырнуть из своей действительности. Лицо Йеруша перекошено яростью, дрожит подбородок, глаза злобно сверкают.

– Да что с тобой такое, Найло? – воскликнул Илидор. – Тебя бешеные мухи покусали или что? Я сюда по карте пришёл! По карте! Убери, нахрен, свои корявки от меня, пока я их тебе не оторвал и не вставил в…

– По карте.

Найло остановился в нескольких шагах от Илидора, руки Йеруша, словно развязанные верёвки, упали вдоль тела и тут же дёрнулись назад-вбок, Йеруш стал подпрыгивать на цыпочках, склонив голову и как никогда походя на сильно нездоровую птицу.

– По карте? Гномская карта вела тебя сюда? Но откуда они знали, откуда они знали, Илидор, какого бзыря я прошёл весь этот путь с бешеными котулями по бешеным землям и вышел с другой стороны, во-он оттуда, и какого ёрпыля я отслеживал течение котячьих прудов печали и всей этой мутной хренотени, когда у тебя… Когда у тебя всё это время была карта! Ты, идиотский дракон! Почему ты не сказал, что у тебя есть карта?!

– Я говорил!

Илидор стоял, сложив руки на груди, изо всех сил вцепившись в рукава своей рубашки, потому что это было так невозможно сложно – стоять спокойно, и смотрел на Йеруша с сумрачным злорадством. Найло замер, по-рыбьи приоткрыв рот, и пялился на дракона, не мигая. Только кисти крыльев-рук, заведённых за спину, подёргивались, и казалось, это ветерок шевелит пальцы Йеруша.

– Я говорил тебе, что у меня есть карта, – гулким, чужим голосом повторил Илидор. – Я просил тебя пойти по этой карте к озеру и узнать, что за хрень в нём плавает и как это связано с Такароном. Я объяснял, насколько для меня это важно, и ты в ответ, кажется, послал меня в ручку ржавой кочерги.

Заметив наконец, что сжимает ткань рубашечных рукавов, дракон разжал пальцы – медленно, словно чужие, и сунул руки в карманы.

– Ну что же, я пошёл куда послали. Какая удача встретить здесь тебя, Найло. Со всем твоим охренительным умом и охренительно важным умным подходом, и как там ещё называется вся это мракотня, которой ты сушил мне уши всю дорогу, когда делал такое невероятно важное лицо? Да. Кажется, вся эта мракотня, все твои умение и заумности, они нихрена не стоят, если ты не умеешь просто слушать…

Последние слова Илидор процедил сквозь зубы, и Йеруш оскалился. Он видел, как подрагивают губы Илидора, как разгорается рыжее сияние в его глазах, и только ждал, когда дракон выплеснет всё то, что яростно тарабанит ему в виски.

– Просто. – Голос Илидора упал до шипения, дракон подался вперёд, вцепился злым взглядом в лицо Йеруша. – Просто. Нужно. Слушать. Что тебе говорят. Тупой, идиотский, безнадёжный кусок тупого идиотского эльфа.

Найло склонил голову на другую сторону и нежно промурлыкал:

– Не такой уж я безнадёжный, если без карты пришёл сюда быстрее, чем ты с картой, Илидор.

Дракон смешался. А Йеруш, сложив руки на груди, раздумчиво добавил:

– Но ты прав в том, что мне следовало тебя послушать. Ха! Я не принял всерьёз историю твоего приятеля, как его там, Конхард? Просто… откуда я знал, что мы идём в одно и то же место? И кто ж мог поверить, что у гномов есть настоящая карта Старого Леса? Как у подземного народца могла появиться карта старолесья, который нет даже у народов старолесья? А? Как же гномы сумели составить такую карту? Им что, никто не сказал, что это невозможно?

Дракон не слушал Йеруша Найло. Дракон пошёл к озеру, которое на гномской карте обозначалось рунами Нати и Шан – Потерянное. Хотя, скорее, следовало назвать его Найденным. В этот раз Йеруш не попытался остановить Илидора, молча и неохотно признав его право быть здесь. Насупившись, побрёл следом.

Дракон остановился на берегу, шагах в десяти от водной кромки. Что-то эдакое было в его глубине, что-то зычное, гулкое. Его зов был слышен сквозь толщу воды и бесконечность времени.

– Илидор! – Йеруш тронул его за плечо и едва увернулся от тычка. – Да что с тобой, дурацкий дракон? Ты меня слышишь? А? Или мне попозже зайти?

Илидор обернулся, потёр ладонями щёки. Ладони были ледяными, а щёки пекло так, словно на них насыпали толчёных горчичных зёрен. Откуда-то взялись и медленно поплыли перед глазами белёсые пятна.

– До чего ж ты меня достал, Найло. Что ты хочешь?

– Ты, – эльф ткнул костлявыми пальцем в грудь Илидора, едва не проткнув рубашку, – должен сидеть на берегу, пока я не вернусь. Тебе нужно дождаться меня. Это понятно?

И, не дав Илидору ответить, Найло снова ткнул его пальцем в грудь:

– Ты. Будешь тут ждать меня и никуда не уходить. Ты будешь тут сидеть очень тихим, смирным, мирным драконом, тихо-тихо сидеть, тихо-тихо драконом, понимаешь меня, Илидор?

– Нет, – ответил Илидор, потому что привык злить Йеруша, хотя сейчас у дракона в голове гудело, перед глазами немножко двоилось и в целом ему было совершенно безразлично, разозлится Йеруш или порадуется.

Найло выругался, отошёл, чем-то грохотнул и плеснул, потом пятно света перед глазами Илидора расплылось и сместилось, а на голову ему вылился ковш холодной воды.

– Да чтоб тебя вывернуло и вытряхнуло! – истошно возопил дракон и едва не поперхнулся: рот вдруг наполнился слюной, как будто кто-то махал у Илидора под носом листьями кислянки.

И ещё дракон очень отчётливо ощутил свои ледяные пальцы. До того ледяные, что сейчас он, пожалуй, не смог бы их согнуть. В голове слегка прояснилось. В ушах отзвенело. Мутные белёсо-тёмные пятна перед глазами сложились в Йеруша Найло с ковшом в руках, нахохленного, как хворающая птица. Вокруг очень быстро густела темнота. Гораздо быстрее, чем обычно бывает в Старом Лесу.

– И снова здравствуйте, – процедил эльф, когда дракон проморгался. – Так вот, Илидор, тебе сейчас нужно будет просто сидеть на жопе прямо тут и ожидать моего возвращения. Звучит несложно, правда ведь? Ты слышишь меня, Илидор? Ты понимаешь все мои слова? Ты в состоянии сейчас просто посидеть на жопе и ни во что не вляпаться? Это не выглядит очень сложным!

Не сводя глаз с Йеруша, дракон элегантно опустился наземь прямо там, где стоял, и тут же об этом пожалел, поскольку стоял он ровненько в натёкшей с ковша лужице.

– Замечательно, – одобрил Найло, и в его голосе прорезалась искренняя сердечность. – Я прям горжусь тобой, Илидор. Просто посиди тут. Никуда не уходи. Не смотри на озеро. И не обращай внимания на всякие вещи, которые будут лезть тебе в голову…

– Лезть мне в голову?!

Йеруш несколько мгновений смотрел на Илидора и силился понять: дракон всё-таки глухой или тупой?

– Слушай меня, Илидор. Я не знаю, чего ты там навидался по дороге. Но, быть может, до тебя уже дошло, что это охренительно странное место, охренительно странная часть странного леса, и воздух здесь тоже охренительно странный, он такой сухой, как будто здесь нет ёрпыльной тучи воды, и этот воздух может повлиять на твою голову. От него могут придуматься или привидеться всякие вещи. Звуки, запахи, голоса, вкусы. Ты просто не обращай на них внимания, ни на что здесь не обращай внимания, посиди тихонечко тут и дождись меня, хорошо? Понятно?

– Нет! – возмутился дракон. – Мне непонятно! Как я смогу определить, что мне пришло в голову само собой, а что – из-за этого места? Мне же нужно будет понять это одной и той же головой!

– Отличный вопрос! – восхитился Йеруш. – Неужели ты захочешь променять его на ответ?

И, деловито отвернувшись, направился в сиреневые сумерки, держа под мышкой расстёгнутый рюкзак и звякая склянками.

– Да! – крикнул ему вслед дракон. – Я очень хочу ответ!

– Просто сиди на жопе, Илидор, – донёсся до него исчезающе-строгий голос Найло, и эльф окончательно растворился среди сиреневых теней.

Некоторое время дракон моргал вслед Йерушу, не в силах поверить, что тот просто ушёл, а потом с чувством произнёс:

– Всё-таки нужно было прибить тебя ещё в Донкернасе.

Эта мысль очень понравилась Илидору, и некоторое время он с наслаждением представлял себе, каким именно образом мог бы убить Йеруша. Например, когда Найло ткнул его в ключицу горящей веткой – нужно было просто отобрать у Найло эту ветку и вбить ему прямо в ухо, а потом повесить Йеруша коптиться над костром.

Да! Нужно было пришибить этого эльфа тогда, в Донкернасе! И о чём он, Илидор, вообще думал тогда, когда у него было столько возможностей… Но погодите-ка, озадачился вдруг Илидор и даже рот открыл от удивления – до того простой и неожиданной оказалась новая мысль: ведь теперь у него ещё больше возможностей, чтобы избавиться от Йеруша Найло! Кто, интересно, помешает ему просто утопить всем остохреневшего эльфа вот в этом самом озере? Потерянное Озеро очень хорошо подходит для того, чтобы потерять в нём самого раздражающего эльфа на свете!

Илидор обернулся на озеро, и серебристая водная гладь подмигнула ему.

Или можно вбить Йерушу в ухо ветку и повесить его сушиться над костром! Для такого дела можно даже прямо тут разжечь костёр, хотя почему-то полезть в рюкзак за горикамнем сейчас казалось очень сложной задачей.

Задумавшись о костре, над которым можно подкоптить Найло, дракон вдруг осознал, что уже некоторое время что-то слепит ему правый глаз, и осторожно повернулся. В аккуратно выложенной камешками яме, шагах в десяти, уютно потрескивал костёр, и над ним даже висел вертел, на котором медленно запекалась толстая крупная крыса. К дракону был обращена её морда: мёртвые, подёрнутые патиной глаза-бусины, беззащитный розовый нос и длиннозубая раззявленная пасть, в недрах которой терялся вертел.

– Какая гадость! – содрогнулся золотой дракон. – Неощипанная крыса!

Не сводя глаз с её открытой пасти, Илидор отодвинулся подальше, а потом ещё дальше от костра. Пальцы дракона коснулись серебряной глади озера, но Илидор не сразу это понял: вода была тёплой и даже как будто сухой, словно дракон дотронулся до отреза бархата. Он уставился на свои пальцы под серебряной озёрной вуалью. Илидору вспомнился водный порошок Йеруша – интересно, он такой же сухой? И почему Найло говорил, что нельзя смотреть на озеро? Оно выглядит довольно дружелюбным, можно было бы даже искупаться!

В воде, совсем неподалёку, что-то вдруг плеснуло, и дракон выдернул руку – с некоторым усилием, словно из киселя. Его мокрая ладонь искрилась серебром, как искрятся платья знатных эльфских дам, прибывших на праздник осени в Донкернас. Или как злющие глазища Арромееварда, старейшего слышащего воду дракона, которого держали закованным в цепи в одной из камер Донкернаса, в южном крыле, предназначенном для самых-самых Плохих Драконов.

Мог ли Арромеевард что-то знать про живую воду Старого Леса?

Мог ли Арромеевард ничего не знать о ней?

Ах да. Нет никакой живой воды.

Озёрная гладь выглядела доброй и зовущей, как уютная постель, а Илидор с удивлением понял, до чего же устал, до чего зверски он устал, как трудно ему двигаться, говорить и думать, как сильно он хочет смыть с себя все последние дни, все эти тревоги, метания и попытки понять непонятное. А ещё дракон попытался вспомнить, когда в последний раз видел уютную постель – эта мысль целых несколько мгновений казалась Илидору очень важной, но он не смог вспомнить ничего про уютную постель, и мысль, обиженно выпятив губу, куда-то улетела из его головы. А озеро рябило бесконечно-серебристой прохладной гладью, и сверху эту гладь золотили звёзды.

Илидор не понял, когда успел раздеться – осознал себя только в тот момент, когда уже вошёл в озёрную воду по колено. Вода оказалась успокоительно-прохладной на поверхности и уютно-тёплой в глубине.

***

– Я иду тебя искать, – раздумчиво-медленно прошептал Йеруш и осклабился в туманный полумрак.

Протяжное «иска-ать» осело першением в его горле. Из туманного полумрака кто-то смотрел. Йеруш чувствовал взгляд, щекотку на щеках, на лбу, покалывание в пальцах.

Он поднялся, и в карманах вразнобой зазвякали многочисленные пробирки, которые Йеруш наполнил озёрной водой.

– Я иду тебя искать, – повторил он и сделал шаг к туману, укрывшему от него озёрный берег. – Раз-два-три-четыре-пять. Три-четыре-водопадь.

На какое-то мгновение Йерушу показалось, что туманная дымка пытается отползти от него. А потом он вошёл в этот туман, и собственный голос сразу стал звучать как немного чужой.

– Почему ты выбираешь прятки? – допытывался Найло, осторожно шагая вперёд в тумане. – Отчего не выбегалки или смолилки, а может, игры в кости или в угадайку? Ладно ещё ты прячешься от местных, это-то понятно. А от меня почему? Особенно если озеро я уже нашёл?

– Угр-рау! – Крикнула какая-то птица в невидимом из тумана лесу.

Йеруш подпрыгнул.

– Тьфу. Да чего ты прячешь от меня этот источник с живой водой? Он такой некрасивый, что ли? Я обещаю не смеяться! Ну же!

***

Как всё просто у Йеруша Найло: он может сказать кому-то «Просто посиди тут на жопе» и убежать по своим ужасно важным, решительно неотложным делам. Неужели Найло настолько уверен, что его непременно дождутся, смиренно и терпеливо «просто сидя на жопе»? Что именно так и поступит дракон, с которым Йеруш почти не разговаривал уже так много, так много-пропасть-знает-сколько дней?

Ах да, ведь Найло совершенно уверен, будто дракону некуда девать время. Будто впереди у Илидора – многие тысячи лет, и что означает на их фоне какой-нибудь кусочек ночи? Отчего бы не провести этот кусочек ночи, смирно сидя на берегу озера и не шевелясь? Когда это дракон в последний раз где-то сидел и не шевелился? С чего Йеруш взял, что Илидор его послушает? Как он себе это представляет: дракон усядется поудобнее, сложит руки на коленях и примется смирно и тихо размышлять о своей длиннющей драконьей жизни?

Илидор сильно дрыгнул ногой, и вода плеснула с хрустальным звоном.

Ну действительно, если жизни ещё так много в запасе, а чего-то-от-тебя-желающий краткожитель умрёт так скоро, лет через сорок, так почему бы не порадовать его своей покладистостью перед тем, как он умрёт?

«Когда ты знаешь, что все мы, кого ты знаешь сейчас, и наши потомки, и потомки наших потомков превратятся в истлевшие кучки шпынявых костей, а ты ещё не будешь даже достаточно взрослым для дракона! Как ты это видишь?».

Илидор зажмурился.

Да никак я это не вижу. Я не знаю, возможно ли справляться с чем-то подобным и продолжать быть.

И, что важнее: я не знаю, возможно ли справляться с чем-то подобным, продолжая быть собой.

И сильно подозреваю, что мне не придётся этого узнать.

Как ты уже заметил, наблюдательный эльф Йеруш Найло, я меняюсь, как меняется с течением жизни всякое живое существо, и каждый новый ожог на моей шкуре чуточку приглушает светлый созидательный пыл в моей груди. Его ещё много, этого пыла, правда, его очень-очень много во мне, и я надеюсь, его достанет ещё на многие годы, но… Ты спрашивал, что произошло со мной в Такароне и почему я ушёл от своего отца-горы? Мне пришлось зайти слишком далеко, чтобы сдержать слово, данное королю Югрунну Слышателю, вот что произошло. Мой отец Такарон всеми силами старался увести меня с этой дороги, но отец Такарон сильно ослаб после ухода драконов и не сумел остановить меня прежде, чем я понял, куда иду и что ждёт меня впереди, помимо цели.

Ведь цель – это не главное на пути, ты никогда не думал об этом, Йеруш Найло? Ты не думал об этом прежде, когда ушёл из дома, и не думаешь об этом сейчас, когда носишься по миру, одержимый жаждой сделать нечто огромное и важное?

Вода серебряного озера была такой бесконечной и доброй, что Илидору казалось, он может вот так плыть и плыть вдаль без устали и отдыха. И прелесть этого пути будет в том, что он начат не ради цели, а значит, никогда не закончится. Дракон медленно плыл вперёд, едва-едва шевеля руками и ногами. Крылья, от которых в плавании было больше вреда, чем пользы, улеглись нахлёстом на живот и бёдра дракона.

Да, так ты не думал, Йеруш Найло, что цель – никогда не самое главное, и смысл любого путешествия – не в ней? Самое главное – это каким ты становишься на пути к своей цели.

В подземьях я как-то слишком ясно увидел, насколько же разрушительным может становиться созидание. Множество гномов погибли просто потому, что наши пути в то время сошлись воедино. Ради меня гибли машины и скрещи, которых я вдохновил отказаться от разрушения. Я сам убивал, ведь нужно было остановить тех, кто разрушает.

Я вынес из недр Такарона знания и силу, уверенность и нового себя. Я вынес чувство вины, идущее теперь рука об руку с желанием иногда побыть врагом самому себе. И временами накатывающее стремление разрушить что-нибудь – сознательно разрушить, поскорее, на мелкие-мелкие осколки и с грохотом, не дожидаясь, чтобы это произошло само собой и в тот момент, когда я буду меньше всего ожидать разрушения. Как будто можно подменить одно другим – пустить огонь навстречу степному пожару. И тень опасений, кажется, навечно угнездилась на моём плече – она то вспухает, то становится незаметно-прозрачной, она то меньше, то больше, то тише, то громче, иногда я почти забываю о её существовании, а иногда она едва ли не вдавливает меня в землю своим весом. Теперь эта тень всегда есть, и она исправно напоминает, что всегда будет кто-то, для кого самое искреннее и прекрасное, самое доброе и разумное начинание может закончиться большой бедой.

На сколько ещё хватит светлого созидательного пыла внутри золотого дракона? На сколько хватит его искренности и света, пока тень сомнений и печалей не станет слишком тяжёлой, не превратится в неподъёмную ношу, не перевесит свет, не отнимет возможность двигаться, дышать, быть вдохновлённым и вдохновлять?

Не так уж много времени на это потребуется, умноголовый учёный Йеруш Найло. Может быть, вдохновляющей силы хватит на длину обычной эльфской жизни или человеческой, но уж никак не драконьей. То, что содержится в долгой-долгой драконьей жизни, не укладывается в золотую созидательную сущность золотого дракона.

Способность быть мудрым и терпеливым, способность переживать других и забывать, снова и снова наблюдать, как меняются лица, имена и прилагаемые обстоятельства на фоне твоей жизни, и знать, что не в силах повлиять на это изменение.

Я понятия не имею, как можно справляться со всем этим и оставаться собой.

Видимо, никак. Так что можешь унять свою завистливую ярость, Йеруш Найло. У золотого дракона нет впереди никаких сотен и тысяч лет. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень поглотит золотого дракона и его созидательную силу, сделает золотого дракона осторожным или печальным, или смирившимся, или циничным, понемногу истощит самую его сущность: желание двигаться и дышать, искать и любопытствовать. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень отнимет главную магическую способность золотого дракона: быть вдохновлённым и вдохновлять на свершения других, открывать им веру в себя.

А дракон, истощивший свою магию, умирает.

Илидор раскинул руки в серебряной воде, и вода тихонько звякнула у его уха. Звезды сверху мигали умиротворяюще и тепло. Может быть, одни лишь звёзды и знают, как можно жить бесконечно длинную жизнь и видеть, как постоянно и неумолимо умирают все другие, наблюдать смену эпох одну за другой, не иметь возможности остановить или хотя бы замедлить эту неумолимость – и продолжать быть. И продолжать быть собой.

А золотой дракон не знает. И золотому дракону грустно.

Нет, не оттого, что ему не суждено длинной-длинной драконьей жизни. Ему грустно оттого, что он не способен пронести сквозь тысячелетия своё вдохновение и душевный подъём. Ему грустно от понимания, что пройдёт не так уж много времени, прежде чем он всё это утратит, – и тогда в мире не станет золотого дракона, и тогда в мире сделается меньше вдохновения и меньше созидательной энергии, а ведь они миру очень-очень нужны.

Между прочим, разумнейший учёный Йеруш Найло, могу тебе подкинуть не самую дурацкую мыслишку, которая, конечно, ничего не меняет, но, возможно, кое-что объясняет. А если донкернасские старейшие и раньше знали о золотых драконах? Знали, но позабыли, потеряли их в бесконечных завалах своей памяти, как потеряли там десятки, сотни, тысячи других маложивущих созданий, которые встречались на их пути? А если золотые драконы появлялись на свет и раньше – просто эти мутанты никогда не жили долго? И сливались в памяти старейших драконов с чередой других существ, имён, образов и малозначительных штрихов на полотне обычной длиннющей драконьей жизни, сливались с чередой других мелочей, которые не имело смысла запоминать, как нет смысла запоминать падающую звезду? Она оставляет длинный яркий прочерк между другими звёздами, вечными и сияющими, её очень хорошо видно в тот миг, пока она летит, но как только падающая звезда гаснет – никто уже не может сказать точно, где её видел и была ли она вообще, а если была, то зачем.

Потому, Йеруш Найло, выброси из своей головы все эти вопросы о долгой-долгой драконьей жизни, о восприятии времени и о ценности других жизней в глазах того, кто будет жить почти вечно. Или задай эти вопросы какому-нибудь другому дракону, потому что золотой дракон никогда не узнает ответа. У золотого дракона нет впереди сотен и тысяч лет.

Звёзды сверху ободряюще подмигивали Илидору, а Илидор слушал переливчатый звон серебристой озёрной воды и улыбался звёздам.

И так ли важно, что они не могли его видеть.

***

Йеруш чего-то не понимал. Не исключено, что именно поэтому он никак не мог отыскать путь в тумане.

А возможно, искать путь в тумане вообще была так себе идея. Особенно для Йеруша Найло, который обычно настолько глубоко погружался в свои мысли, что просто не запоминал дорог. Да и что запоминать в такой непроглядной пелене?

Впереди смутно маячило розоватое пятно, а его ореол распадался в тумане на серый, бурый, белёсый оттенки.

Йеруш вцепился в лямки рюкзака и пошёл на свет.

Ему ничего не нужно узнавать и запоминать в этом тумане. Нужно просто идти на свет.

***

Стоит Илидору на миг закрыть глаза и подумать, что он вполне насмотрелся на звёзды, как озеро исчезает. Золотой дракон снова стоит на берегу, на том самом, с которого уплыл, – Илидор точно знает, что это тот самый берег, что где-то здесь запекается или уже в кочергу сгорела на костре неощипанная крыса, и где-то здесь лежит его одежда.

Но Илидор не видит вокруг ничего: ни костра с крысой, ни своей одежды, ни даже бесконечной глади озера.