Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

– У меня есть карта рудных рождений. Они, правда, не рядом с Лисками, а в окрестностях Камьеня, зато я всей своей головой ручаюсь за точность этой карты. Может, кому нужно олово и железо? Может, кто заплатит за карту? Только к незнакомцам приходить с таким заверением – сама понимаешь, толку маловато. Ладно бы рождения были рядом с городом, а дальние – нет, дальние у незнакомца никто не купит.

– Это верно, – кивнула гномка. – Только Трогбард сейчас копает к западу от Лисок, а с чужаком главы гильдий и сами говорить не будут. Но ты не расстраивайся, – Ундва заговорила быстрее, увидев, как притухло золотое сияние в глазах Илидора, – Трогбард на днях вернётся, и я вас сведу, договорились? Могу и с парой кузнецов тебя познакомить, но они мне подальшая родня, свояки двоюродные и дедастые дядьки. Лучше будет поговорить с Трогбардом.

Дракон кивнул и, чтобы не дать Ундве спросить о происхождении карты, перевёл разговор на первое, что в голову пришло:

– А вы давно стали вершинниками?

Гномка отёрла лоб рукавом. Её веснушчатый нос был присыпан мукой, и дракон подумал, что в подземном городе Гимбле веснушки на лице гнома выглядели бы до невозможности дико.

– Мы в Лисках двести лет живём. Ещё с тех пор, как и города-то не было – лишь поселение вокруг каменной твердыни. Твердыни уже давно нет, а город – вот он, разросся. Знаешь, Илидор, ты первый человек, который знает слово «вершинник». Ты в странствиях встречал гномов, да?

– У меня есть друзья среди гномов, – уклончиво ответил Илидор.

– У меня тоже, – рассмеялась Ундва. – В Лисках живёт ещё двенадцать гномских семей, со многими мы в родстве. Я имею в виду – ты встречал гномов из Такарона?

– Даже несколько раз, – столь же уклончиво признал дракон.

– Так интересно! – Ундва даже перестала раскатывать тесто. – Расскажешь про них? Все гномы, которые живут в Лисках, давно потеряли связь с камнем, а мне всегда хотелось знать: как это – чувствовать его?

Илидор некоторое время сидел, не поднимая глаз, и выравнивал ложкой остатки густого варева в миске.

– Я мало знаю о том, как гномы чувствуют камень, – в конце концов сказал он. – Мне нужно вспомнить, что я слышал об этом.

Ундва снова принялась раскатывать тесто.

– Меня порадуют любые истории про гномов из Такарона, Илидор. Всегда ужасно хотелось знать, какие они, как живут, какие песни поют, как общаются друг с другом и с жителями надкаменного мира. Отец не любит, когда я говорю об этом, и ещё отец не любит вспоминать нашего предка, который первым вышел из подземий… Если ему за это не платят, конечно.

– Платят?

– Ну да! – Ундва рассмеялась и заговорила быстрее: – Из всех тутошних гномов наш род был первым, кто поселился в Лисках. Мы ведь сейчас очень далеко от наших родных гор, ты это и сам знаешь, наверное. Так вот, мой первый предок, который вышел в надкаменный мир, – Хардред Торопыга. Он ушёл из подземий Такарона после войны с драконами…

Илидор поперхнулся капустным соцветием и зашёлся кашлем, так что Ундве пришлось постучать его по спине локтем – ладони её были покрыты мукой.

– Так вот, он ушёл из Такарона после войны с драконами, привёз сюда жену и детей, а сам пустился в странствия. И мой отец не очень одобряет Хардреда, ну ты понимаешь, хотя напрямую такого о предке не скажешь, конечно, просто это видно. Отец считает, что незачем гному мотаться по свету, где родился – там и сиди, делай честно своё дело, умножай семейное достояние, расти детей. А Хардред Торопыга только и делал, что носился по миру, он даже умер не здесь, не рядом со своей семьёй, а где-то на юге.

– И твоему отцу платят, чтобы он это вспоминал? – недоумевал Илидор.

– Да нет же! – Ундва снова рассмеялась. – Ты такой забавный, просто ужас! Нет, у нас просто остались кое-какие вещи Хардреда. Его секира со времён войны, хорунок его отряда, кое-какие записи…

– Записи?

– Ну да. Только никто не знает, что там написано, ведь Хардред вырос в Такароне и писал рунами, а кто их здесь может прочитать?.. Да отец и не хочет знать. Он как-то обмолвился: дескать, ничего в этих записях быть не может, помимо каких-нибудь непотребств или недостойного хвастовства. Но отец устроил целую выдвижку с вещами Хардреда и показывает её за деньги новым гостям. Знаешь, многим любопытно посмотреть на настоящие гномские вещи из-под земли, да ещё такие старые! Ну вот отец и водит гостей смотреть на выдвижку и берёт за это две или три монеты. И когда гости платят за то, чтобы посмотреть на вещи Хардреда, то отец про него говорит очень почтительно, аж с придыханием!

Улыбаясь, Ундва принялась размазывать начинку по тонко раскатанному тесту.

Илидор задумчиво облизывал ложку. Он и не заметил, когда всё съел.

– Слушай, а мне можно посмотреть на эти вещи?

– А-а! – Гномка шутливо погрозила ему деревянной лопаточкой, измазанной в мягком сыре. – Я же говорила: многим интересно! Но ты едва ли отдашь дневной заработок, чтобы посмотреть на выдвижку.

Гном, который ушёл из Такарона после войны с драконами, который видел последние битвы и, может даже участвовал в них? Который оставил после себя вещи и оружие, принесённые из подземий, да какие-то записи? Кусочек Такарона сейчас находится совсем рядом! Могло ли оружие Хардреда потерять связь с камнем – иначе почему дракон не почувствовал секиру, выкованную из руды Такарона? – но в любом случае, прямо сейчас где-то здесь лежат предметы, которые видели жутчайшие дни в истории драконов, которые были созданы в недрах отца-горы, а вдобавок записи гнома, который путешествовал по миру и…

Любопытство Илидора было расчёсано настолько сильно, что он бы отдал целую пригоршню дневных заработков за возможность посмотреть на выдвижку – но дракон хорошо понимал, что подобное рвение вызовет совершенно ненужные вопросы у Клинка и Ундвы. Может, это ни к чему плохому и не приведёт, а может, и приведёт, кто знает. Потому дракон сказал так:

– Я был бы счастлив увидеть эти вещи бесплатно.

Гномка призадумалась:

– Ну, если я напомню отцу, что в выдвижке давно не прибирались, он может позвать тебя на помощь… Но сначала расскажи мне про подземных гномов, хорошо?

– Хорошо, – легко согласился Илидор, судорожно прикидывая, какие интересности он может рассказать Ундве, при том не проговорившись, что сам провёл в подземьях Такарона довольно много времени.

Его молчание уже почти начало выглядеть натянутым, когда в кухонную дверь заколотили с улицы. Возможно, ногами.

– Это ещё что такое! – возмутилась Ундва, голос её зазвенел и…

Дракон даже глазом не успел моргнуть, а смешливая-милая гномка без следа исчезла. Вместо ней появилась другая – незнакомая, воинственная и сверкающая глазами, она схватила у мышиной печи кочергу побольше и ринулась на дверное бубуханье с этой кочергой, как Эблон Пылюга кидался, бывало, на подземных тварей с молотом наперевес. Гномка откинула задвижку, распахнула дверь и, даже не попытавшись выяснить, по какой надобности был поднят шум, бросилась с воплями на незваного гостя, а тот с воплями побежал от неё.

– Это кто тут ломится, как к себе домой? – кричала Ундва, размахивая кочергой, словно секирой. – Это кому я тут ноги повыдергаю да в ухи затолкаю⁈

Обалдевший Илидор выглянул в дверь, посмотрел, как гномка с кочергой гоняет по улице Йеруша Найло, и пошёл к печи, чтобы положить себе ещё немного тушёной оленины с овощами.

– Тебя кто воспитывал, свиньи навозные? – неслось с улицы, перекрывая хохот и свист нечаянных зрителей. – Чего удумал – ломиться в чужие двери грязными сапожищами! Да я тебе эти сапожища с ногами повыдергаю и затолкаю…

– В ухи, – тихонько подсказал Илидор и снова ухмыльнулся.

Когда Ундва наконец умаялась и остановилась, зрители-прохожие наперебой засвистели и одобрительно затопали ногами. Йеруш Найло отчаянно хватал ртом воздух, дёргал пальцем горловину куртки и в ужасе смотрел на демоницу, которая чуть было не забила его до смерти железным дрыном посреди бела дня на глазах у всего города. Демоница была ростом едва-едва ему по плечо, отчего пережитый ужас становился ещё более стыдным и обидным.

– Ну⁈ – она воинственно упёрла руки в бока и дунула на пегую прядку, выбившуюся из косы.

– Ундва! – из открытых дверей кухни махал ложкой улыбающийся Илидор. – Ундва, не бей его больше! Он просто хотел увидеть меня!

Не то качестве извинения за свою вспышку, не то из жалости к этому тощему созданию (и как только ноги переставляет?) Ундва позволила Йерушу войти в кухню, да ещё и положила ему в большую миску горячей пшённой каши со свиными шкварками и солёной капустой. Подумав, отломила кус ржаного хлеба и налила в плошку пахучего горчишного масла.

Сама Ундва пошла к большой печи, стала выкладывать пироги-бураги, а Илидору пришлось дожидаться, пока Найло сможет объяснить, какой кочерги ему потребовалось – Йеруш заталкивал в себя кашу, хрустел капустой, купал хлеб в душистом масле, тихо постанывал и на все вопросительные взгляды дракона только выпукливал глаза и заглатывал следующую ложку восхитительно горячей еды.

Наконец миска опустела и Найло смог объяснить, что подрядился тайно помочь зауряд-ревнителю покоя Тархиму. Этот не блестящий умом, но честолюбивый выходец из знаткой семьи страстно желал найти причину проблем с водой в Лисках, чтобы выслужиться перед старшим ревнителем покоя. Гидролог, который устроил бы градоправителей, всё никак не находился (тут Йеруш снова страстно проклял идиота-канцеляра), так что Тархим поспешил воспользоваться удобным затишьем и ещё более удобным Йерушем Найло, который столь кстати пришёл в Лиски и попал в затруднительное положение.

– Всего-то нужно – быстренько узнать, отчего вода ушла с восточного края города, – Йеруш крепко сжимал в кулаке облизанную ложку и постукивал черенком о столешницу. – Денег он обещал целую жменю!

– Обещал, – пфыкнул Илидор. – А дал задаток?

Найло мотнул головой. Дракон фыркнул.

– Обещалка – пустышка, а простачку отрада, – через плечо бросила Ундва, перетирая вымытые миски. – Зауряд-ревнитель Тархим – человек пустой и ненадёжный, вот что я скажу.

– Ты мне нужен, Илидор, – не удостоив гномку ответом, тараторил Йеруш. – Ты мне поможешь сделать эту работу быстро…

– Каким ещё образом? – удивился Илидор.

Даже если местность была гористой, в людских городах и на подступах к ним дракон не слышал голосов руд и воды. Они вязли в многолюдье, в нагромождениях мёртвых камней, мёртвых деревьев и всяческих сплавов. Даже по ночам почти невозможно было разобрать ни звонкой песни подземных вод, ни голосов руд, рокочущих, как морской прибой, обёрнутый текучим мёдом, ни пения драгоценных камней, подобного брызгам лунного смеха.

И чем дракон может помочь Йерушу Найло в городе, спрашивается?

– Найдёшь старые карты подземных течений, конечно! А я возьму пробы из ближайших колодцев, которые не пересохли, а потом мы с тобой поговорим с жителями…

– Найло, – перебил дракон, – ты возьми задаток, а потом спроси меня ещё раз. Может, тебе и в радость бесплатно делать чужую работу, а я в это время года не в настроении спать под забором.

– Слушай, если мы начнём прямо сейчас…

– Илидор будет здесь до закрытия харчевни, – звякнув металлом в голосе, перебила Ундва. – Сегодня, завтра и каждый следующий день, пока работает у моего отца.

Йеруш Найло тихо клацнул челюстью. Илидор поморщился, но смолчал.

– Ты можешь иногда навещать здесь своего друга, если хочешь помочь ему в работе, – спокойно закончила гномка и поставила перед Йерушем метлу. – Ты поел? Тогда давай-ка подмети пол и вынеси очистки в компостную яму.

* * *

Сначала Йеруш был уверен, что Тархим укажет ему на нужные кварталы да уйдёт по своим делам. Потом Йеруш подумал, что этот человек никак не уходит, поскольку хочет перенять способ действий обученного гидролога, и ухмыльнулся про себя: смотри-смотри, всё равно нихрена не сможешь повторить. Но постепенно до Йеруша доходило, что Тархим не присоединился к нему, а его присоединил к себе, вплёл Йеруша Найло в собственное представление о том, как следует решать проблему обезвоживания восточной части Лисок.

При том, что Тархим даже приблизительно не понимал, как её решать. То, что делал этот человек, Йеруш не мог назвать иначе, чем имитацией кипучей деятельности.

– Нужно понимать тонкости обращения с местным людом, – благожелательно вещал Тархим, и Йеруш чувствовал почти неодолимое желание пнуть его в лодыжку. – Неверно выстроив разговор с ними, можно испортить всё начинание.

– Да мне просто нужно получить информацию, и я сходу…

– Так нельзя.

Тархим даже слушать не захотел о том, чтобы дать Йерушу доступ к картам и прочим документам. В довольно резкой форме дал понять, что не стоит Найло больше приближаться к канцеляру и вообще к ратуше желательно не подходить.

Решительно ничем этот Тархим не напоминал того мямлю, который полдня назад встретил Йеруша у спального дома.

С большим трудом удалось его убедить отправиться на местный рынок на поиски птичек-маликни. Йеруш почти не надеялся их найти в это время года на обычном городском рынке, но кто знает: вдруг ему предстоит приятно обмануться?

Пока они ходили меж полупустых уже рядов, Тархим упивался звуком собственного голоса и рассказывал, сколько когда в городе было выкопано колодцев. И как градоправитель Лисок интересовался весьма системой водоносных фонтанов в одном из приречных подалёких городов. И что устроить подобную систему в Лисках не представляется возможным из-за отсутствия реки.

Затем перешёл на поучительные истории об особенностях поведения местного люда. Судя по всему, Тархим не выезжал из Лисок далее чем на пяток переходов, так что все его откровения звучали до неимоверности пафосно и глупо.

Йеруш изо всех сил держал себя за язык, боялся взбрыкивать, чтобы не потерять столь выгодный заказ в столь сложное время жизни. Злился из-за неожиданного подчинённого положения, злился на свою вынужденную кротость, злился на странную самоуверенность Тархима.

Сначала Йерушу хотелось, чтобы Тархим заткнулся. Потом хотелось его треснуть. Затем придушить. Потом Найло признал про себя, что был бы совершенно не против, если бы Тархима внезапно одолела падучая. Чуть погодя стал яростно этого желать и выискивать яды на столиках торговцев.

На обход рынка ушло безумное количество времени, поскольку Тархим то и дело выныривал на смежные улицы и таскал Йеруша по ним. Извергал из себя очередные «поучительные истории», отходил перекинуться словечком со знакомыми стражими – словом, тратил время оглушительно бездарным способом. Немного примирило Йеруша с ситуацией лишь то, что в одной из таких вылазок они с Тархимом зашли перекусить в неподалёкую харчевню. То, что зауряд-ревнитель называл перекусом, Йеруш Найло звал полноценным ужином: каждый съел по толстому капустному пирогу размером с голову и по миске зернового супа – жидкого, зато на наваристом бульоне.

«Я обязан, обязан держать себя в руках обеими руками, ведь будь Тархим иным, мне бы не перепало этой работы никогда-никогда-никогда, – говорил себе Йеруш Найло и всеми силами старался не расплескать своё раздражение наружу. – Мне должно сохранять невозмутимость. Дышать, дышать, дыша-а…»

– Просто нужно действовать по правилам, – сыто отдуваясь, говорил Тархим. – Я тебе всё смогу объяснить, ты быстро освоишься.

Йеруш вцепился под столом в своё колено и сильно стиснул пальцы, чтобы отвлечься на боль и не послать этого дундука в наиёрпыльнейшую жварь. Вся работа, за которую брался Йеруш Найло прежде, подразумевала, что ему должны заплатить, отойти и не мешать, а затем получить результат и рассыпаться в благодарностях.

Если у вас тут есть правила, которые позволят решить задачу, то какого бзыря вы её до сих пор не решили, спрашивается?

Отсутствие Илидора ощущалось почти как физическая боль. Будь тут дракон, Тархим раздражал бы Йеруша не так сильно. Дракон бы забавлялся дурацким поведением этого человека, и Йерушу передавалась бы частица той лёгкости, с которой Илидор принимал любую иначесть других.

Никаких птичек-маликни на рынке, разумеется, не оказалось. Тархим, совершенно уверенный, что это дело поправимое, купил вместо них пересмешника, как Найло ни пытался ему объяснить, что пересмешник принесёт примерно столько же пользы, сколько ношеный башмак.

Уже в темноте доведенный до белого каления Йеруш перебил Тархима на полуслове очередной бессмысленной сентенции:

– Завтра. С утра. Идём смотреть на сухие колодцы. Мне нужно узнать, какая бзырная жварь с ними случилась!

Едва ли не вырвал у Тархима верёвку с пересмешником и, круто развернувшись, зашагал прочь. Вернувшись в спальный дом, сумрачно потребовал подать птицу варёной.

* * *

Травник Кунь Понь оказался приземистым человечком средних лет и выглядел, словно двоюродный брат Олавы-Кота. Такой же низкорослый, чернявый, с желтоватой кожей, упитанный и сдобный, как подошедшее тесто. Лицо круглое, оладушком, и узкий разрез очень тёмных глаз. Угольные волосы сверху подстрижены коротко, стоят ёжиком над широким лбом и макушкой, а сзади сплетены в косицу и перетянуты тонкими синими верёвочками.

Илидор вывалился из кухни в зал с корзиной сушёного гороха как раз в тот миг, когда Кунь Понь с пьяненькой горячностью что-то горячо доказывал аптекарю Касидо, для убедительности перекладывая на столе хлебные корки, а Касидо, посмеиваясь, качал головой.

Почувствовав взгляд Илидора, аптекарь поднял голову. Узнал его, приветливо кивнул, дракон кивнул в ответ. Аптекарь, кажется, хотел что-то сказать или спросить о чём-то, но тут Кунь Понь ахнул пустую кружку на стол и хлопнул Касидо по плечу:

– А давай нашу! Бесконечную!

Остальные люди, сидевшие за столом, грянули хохотом, и незнакомый Илидору бородач заколотил ладонью по столешнице в предвкушении.

Илидор волок свою ношу к камину. Корзина была большой, да вдобавок с далеко разнесёнными ручками, потому дракон нёс её медленно, в распашистой обнимашке и пиная коленями.

– А за деревом де-ерево! – затянул Касидо, и к нему немедленно присоединились другие голоса: – а за деревом де-дерево! А за деревом де-рево! А за деревом куст!

Илидор улыбнулся усердию, с которым добродушные нетрезвые люди выводили простецкий мотив, и той торжествующей довольности жизнью, с которой сплетали они незатейливые словечки. Не всякий, кто видел исполненного занудного достоинства Касидо за аптекарским прилавком, мог бы представить его захмелевшим, в полурасстёгнутой рубахе, распевающим дурацкую песенку в гномской харчевне.

– За кустом снова де-ерево! – Голоса ушли в нестройное крещендо. – А за деревом де-дерево! А за деревом де-рево! А за деревом… гы-ы… ку-у-уст!

И, не в силах больше сдерживать хохот от этой потрясающе удачной шутки, прочие певуны повалились на стол, но Касидо с Кунь Понем, обняв друг друга за плечи, качались из стороны в сторону, махали кружками и продолжали вопить:

– За кустом снова де-ре-во! А за деревом де-ерево!..

Дракон смеялся и представлял, как в это самое время где-нибудь в другом месте точно так же делят еду и веселье мальчишка с девчонкой, которые днём стоят у дверей лавочек Конь Поня и Касидо и перекрикивают друг друга, зазывая покупателей. Что ни говори, а у людей в городах мозги вывихнуты в какую-то совершенно особую сторону.

– А не дойдём сегодня мы до до-ома! – пьяным воплепением надрывались несколько возчиков за другим столом. – Харче-евный стол нам – лучшая крова-ать!..

Последнего хмельного посетителя Клинк выставил из харчевни незадолго до полуночи. Ещё до того Ундва («Чтоб тебе быть здоровенькой!» – искренне пожелал дракон) согрела для Илидора ведёрко воды, выдала большую застиранную тряпицу и предложила ополоснуться в углу кухни, где скос пола уводил слитую воду в сточную яму. «Хоть теперь-то плащ сними» – улыбнулась гномка, прикрывая за собой двери, и дракон покосился ей вслед настороженно.

Потом Ундва и Клинк прихватили два ведра объедков и очисток для свиней, заперли харчевню, пожелали Илидору доброй ночи и Клинк торжественно вручил ему ключ от дровницы, который днём и так всё время был у дракона. Когда гномы ушли, на поздневечерней улице сразу сделалось до жуткости пусто и тихо – она словно выцвела, перевернулась прежде не виденной, неправильной стороной. Не то чтобы угрожающей, но до того заброшенной и тоскливой, что забиться в какую-нибудь тихую конуру стало казаться очень-очень хорошей идеей.

Когда Илидор ходил в дровницу днём, он видел это помещение совсем иначим, теперь же мысль переночевать тут перестала казаться дикой. Вечер сделал это место удивительно уютным, безопасным и тихим. Пахло деревом и пылью, было сонно и тепло – под одну стену, как и говорил Клинк, выходила горячая печная груба из кухни. Прямо под ней стоял топчан с толстым соломенным тюфяком и жиденькой подушкой – судя по тяжести, она была набита не пухом, а пером, но неизбалованному дракону было плевать – хоть камнями, и ещё на топчане лежало тонкое мягкое одеяло.

Илидор снял одежду, бросил её на полуразобранную низкую поленницу, с удовольствием потянулся и улёгся на топчан. Обернулся крыльями и одеялом и только теперь обнаружил маленькое слюдяное окошко, непонятно зачем вырезанное вверху стены. Через окошко сочился приглушённый свет звёзд. Дракон вытянулся на топчане, закинул руки за голову и с улыбкой смотрел на этот звёздный свет, пока его не сморил сон. Крепкий, здоровый сон честно потрудившегося человека. Без всяких сновидений.

В это же время Йеруш свернулся угловатым калачиком на жёстком матрасе в тесной каморке спального дома. Впервые за долгое-долгое время он ночевал в одиночестве, и ему снилась вода. Вокруг было целое море воды, а он оказался заперт в каком-то закутке старого корабля – словно, билось в его голове диковинное сравнение, словно в дупле старого вяза. Йеруш был заперт, а вода снаружи буянила, швыряла корабль по волнам, захлёстывала палубу и с каждым перехлёстом подбиралась к закутку, где был заперт Йеруш, булькала и поднималась.

«Я же утону? – стучало в висках. – Она просочится, хлынет, затопит, и я утону»…

* * *

С утра под напором бешеной энергии Йеруша Тархим на какое-то время стушевался, потому Найло удалось взять пробы воды из нескольких колодцев, граничащих с обезвоженными кварталами. Потом он вернулся в спальный дом, чтобы разлить пробы по склянкам и поколдовать над ними.

Тархим за это время успел позавтракать, пообщаться с очередными стражими, пройтись с некой «проверкой» по нескольким лавочкам на Торговой улице. И преисполнился вновь той уверенно-занудной энергией, которая вчера чуть не раздавила Найло в лепешку и сегодня планировала продолжить.

Они ещё даже не вернулись к тому месту, откуда Йеруш набрал водных проб, а ему уже снова хотелось утопить Тархима. К счастью, тот принёс Йерушу коржик и кусок сыра, так что рот и руки у Найло какое-то время были заняты.

На смотровой площадке Верхней улицы Йеруш задержался, увидев отнюдь не типичную для людских городов картину – уличного художника. Тот явно где-то встречал художников эльфских и теперь беззастенчиво повторял их манеру стоять у мольберта, картинно выставив вперёд ногу и заложив одну руку за спину, повторял отчасти их манеру одеваться – зеленый плащ, замшевый берет и невесть как добытые в этих местах остроносые ботинки.

Правда, выглядел художник вовсе не изящным и не вдохновенным, как эльфские мастера, а манерным, самовлюблённым и нелепо ряженым. Столь же нелепо-беспомощной оказалась картина, которую он выписывал.

Йеруш, игнорируя попытки Тархима его остановить, подошёл к художнику, постоял позади и сбоку, разглядывая грязно смешанные на холсте краски, которые должны были изображать осеннюю улицу Лисок. Послушал надрывную историю, которую художник излагал якобы слушателям – но слушателей не было.

– И она обрушила моё сердце прямиком в сиреневую твердь!

Художник всхлипнул, трубно высморкался в большой льняной платок, снова зажал его в ладони, заложил руку за спину и поддал драмы:

– А может, даже в ультрамариновую.

Что действительно интересно – это как долго он пишет свою картину на улице. Почему его краски не пересыхают? Йеруш с типичным эльфским «А что такого?» видом подошёл сзади и ткнул пальцем в охристое пятнышко на палитре. Художник покосился на него и решил не реагировать. Размашисто нанёс пятно сажи на холст.

Йеруш отошёл, растирая охристую краску пальцами – она явственно пахла маслом и ещё чем-то едким.

– И ты сейчас что-нибудь узнал? – с ледяной вежливостью спросил Тархим.

– Да, – вполголоса ответил Йеруш, подстраиваясь к его шагу. – Краски у него любопытные. А сам художник никудышный, из какой дыры вы его вытащили?

Губы Тархима сложились куриной гузкой.

– Градоправителю рекомендовали его весьма чиновники из канцелярии, изучив премногие заявки, представленные…

– Ясно.

Круто развернувшись, Йеруш Найло размашисто пошагал обратно к художнику, перебил его на полуслове и ткнул пальцем в холст, измазав палец чёрной краской вдобавок к охристой. И прошипел:

– Тень – никогда не сажа. Тень – цвет основы плюс цвет объекта.

Художник открыв рот, смотрел на эльфа мгновение, другое, потом сухо сглотнул, дёрнув кадыком, и быстро-быстро закивал. Найло назидательно потряс измазанным в краске пальцем и столь же размашистым шагом вернулся к Тархиму.

– Что ты ему сказал? – тут же требовательно вопросил тот.

– Кое-что о картине, не бери в голову, – Йеруш дёрнул верхней губой и сунул в рот измазанный палец.

– Так ты ещё и в картинах разбираешься, – куриная гузка грозила впитать в себя всё остальное Тархимово лицо. – Я думал, ты водный гений, но ты ещё и красочный! Впечатляющий охват знайства.

Йеруш сильно прикусил палец и некоторое время его мусолил, прожёвывая первые восемь ответов. Потом выдохнул и неохотно пояснил:

– Я знал одну художницу в Университете.

– В Университете?

– Это такое место, где хранят охваты знайств и раздают их всем, кто сможет взять.

Тархим плавно махнул-повёл рукой, словно говоря: «Пренебречь!».

– Быть может, в Эльфиладоне это так. У нас же раздают строго необходимые, тщательно отмеренные знайства.

Йеруш фыркнул.

– И раздают их исключительно достойным особам.

– А как узнают этих достойных? – спросил Йеруш, чувствуя, как в груди вскипает, и не ожидая ответа. – Или их не узнают, а просто определяют? Выбором других особ, самоназначенных достойными?

Глаза Тархима забегали.

– Такое закукливание – идиотизм, мешающий развитию науки, – отрезал Йеруш. – В Эльфиладоне раньше ходили по этому пути. Когда каждый день, каждый год нужные знания просто не достаются людям, которые могли бы совершать прорывы, делать открытия! Но их считают недостойными знаний, а вместо этого пытаются впихнуть бесценную информацию в неблагодарные головы. Да, в головы каких-нибудь знатких дуболомов или тупеньких детей богатеев, которым эти знания обычно в захухру не упёрлись, потому выходит невпихуемо.

Дай Йеруш себе труд посмотреть на Тархима – увидел бы его розовеющие уши и понял, что какому-то очень умному эльфу стоило бы заткнуться ещё до того, как он открыл рот. Но Йеруш на Тахима не смотрел, поскольку Тахрим его раздражал, и вообще его всё раздражало, потому Найло просто давал выход злости, срываясь на первом подвернувшемся предмете.

– А потом какая-нибудь незначительная ёрпыль вроде вильнувшего водного горизонта окажется не-ре-шаемой проблемой! О которой надо аж в соседних городах орать, потому как рядом нет никого, кому давали нужные знания, кто теперь умеет их применять! И самоназначенные достойными не сумеют решить простой проблемы, даже если оборут все города на свете, ведь спустя десятилетия тщательных отмерений они все оказались слишком тупыми! Слишком тупыми, чтобы справиться с проблемой самостоятельно. Слишком тупыми, чтоб просто узнать решение, когда оно придёт и усядется напротив них за стол!

Тут они наконец свернули в кварталы, поражённые колодезным иссыханием. Тархим указал на это, и Йеруш ускорил шаг, мгновенно забыл о теме, которую столь страстно только что развивал.

Дорога тут когда-то была посыпана гравием, но теперь об этом остались по большей части камешки-воспоминания. Зато улица расширилась, а дома усохли, и сразу стало легче дышать.

Тархим какое-то время мрачно сопел, не без труда поспевая за длинноногим эльфом, а потом заговорил:

– Может, в твоих краях и заведено обучать всех желающих зазнаек, но не хотел бы я подобной участи родной земле. Не всякому человеку положены знания, поскольку не всякий способен ими пользоваться в силу природного недостатка ума. Достаток ума же определяется происхождением и воспитанием.

– Во многом, – неохотно буркнул Йеруш, вертя головой.

«Без всего этого – развился бы ты настолько, чтоб хотя бы суметь произнести слово „гидрология“?»

Самый верх квартала был двухэтажным, но от него вниз стекали уже совершенно сельские домики. Йеруш отмечал иссохшие деревья в палисадниках, отсутствие диких птиц и даже вечно рыскающих под ногами крыс, кошек и кур, молчание собак.

– Я хочу сказать, – раздельно, как глуповатому ребёнку, втолковывал Тархим, – человеку, который всю жизнь будет растить рожь, требуются знания о выращивании ржи. Ничего более. Что толку обучать его заморским языкам или географии?

– А вдруг, если бы его обучили, он бы стал картографом? – походя окрысился Йеруш. – Он же не должен только растить рожь, если так делали его предки! Или ковать железо, или работать в банке…

– Ну конечно должен, – удивился Тархим.

У Йеруша покраснели щёки и кончики ушей, и в какой-то миг Тархиму пришла дурная мысль, что Найло сейчас его облает. Но эльф лишь принялся злобно плеваться словами, смысла которых Тархим сперва не уловил:

– Конечно, удобно не давать образования всем желающим и способным! Удобно тщательно его дозировать! Это отличный способ хранить в покое самоназначенных достойными! Ну а что, отличный план: каждый будет ступать сугубо в предопределённый след, и тогда никто не сможет выбресть на дорогу, по которой ходят самоназначенные достойными. Ни у кого случайного на это не окажется знаний, связей и умений! Однако для общности в целом это скорбный путь.

– Только такой путь и достоин, – упёрся Тархим, наконец поняв, о чём толкует Йеруш. – За моей спиной стоят незримо поколения предков, служивших своим городам. Все они, как и я, все были ревнителями либо высшими канцелярами, иногда чернильными приказчиками или чинарями…

Голос его обрёл торжественность, и Йеруш скривился мимолётно. Он очень хорошо знал этот тон.

– Они стоят за моей спиной, а я продолжаю их дело, – вещал Тархим. – Я знаю, куда мне идти и каким быть, как поступать должно и как правильно. Так же твои предки стоят за твоей спиной. Знаткие учёные, верно? Я с самого начала понял, что ты из знаткой семьи, обычник бы так не гневался на канцеляра.