Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

Впервые за всё это время Йеруш повернул голову к дракону, но смотрел не на Илидора, а поверх него, смотрел, прищурившись и чуть склонив голову, будто удивлённый тому, что видит там – и что видит внутри себя.

– А знаешь. Да хрен бы с ней, с живой водой, хрен бы с ними, со сверкающими туманами. Я продолбал кое-что поважнее. Ведь ты, ты меня спас, дракон. А я тебя – нет.

Снова отвернулся, подтянул колени к груди.

– Раньше как-то так получалось, что мы оба спасали друг друга, – почти прошептал Йеруш, вцепился свободной рукой в свои волосы и замер.

Шевелиться не хотелось. Больше никогда.

И Йеруш не шевелился. Сидел, держась одной рукой за обрывки драконьего крыла, а другой вцепившись в свои волосы, скрючившись, прикрыв коленями грудь, в которой больно-больно стучало сердце, и время текло не сквозь, а мимо, тихонько шумела в ушах кровь, а может, это шумели оживающие зачем-то листья и ветки кряжичей. Лежал на земле перед Йерушем красный замшевый конверт с бессильно раззявленной пастью, держал внутри ещё какие-то кусочки воспоминаний, едких и горьких, трогательных и светлых, важных и не имеющих никакого значения.

Йерушу нужно было держаться за Илидора, прыгая в бездну к своим демонам, но самым страшным в ней оказались не демоны, а то, что Йеруш не смог вытащить из бездны Илидора.

И время текло мимо, и пятна солнца неспешно ползли по траве, по лежащим возле Найло бумагам, по синей атласной ленте, по его волосам и по пальцам, отчаянно вцепившимся в волосы да так и не разжавшимся.

А потом Йеруш вдруг понял, что уже какое-то время он держится второй рукой не за обрывки драконьего крыла.

Он держится за совершенно целое драконье крыло.

***

К закату шикши в сопровождении Асаль, двух её жрецов и одного оборотня отыскали место, где останавливались на какое-то время двое. Трава всё ещё были примята в тех местах, где один сидел, а другой лежал, а кое-где – вытоптана или выворочена с корнем. Там-сям рассыпана какая-то труха, которая извечно скапливается на дне котомок и рюкзаков: крошки, ворсинки, всякий мелкий сор, по виду которого невозможно понять, чем он был прежде. Птицы притихшие, все грибы-прыгуны разбежались задолго до появления команды преследования – ничего не шелохнётся, не двинется в подлеске.

Задумчиво молчат кряжичи, лишь изредка один вопросительно хрупнет веткой, а другой, поразмыслив, тихонько шелестнёт листьями.

Оборотень очень долго обнюхивал место стоянки, пару раз порывался слизать кровь с земли – а крови тут было вдосталь – но тут же передумывал и делал такую морду, словно вместо крови ему подсунули вонючую краску или нечто иное столь же отвратительное. Из травяных зарослей выкатил лапой маленький хрустальный пузырёк с отбитым горлышком – тоже залитый кровью. Эту кровь оборотень слизал, хотя и без видимого восторга. Потом покрутился ещё немного по поляне, чихнул раз-другой от бумажной пыли и уселся в сторонке выкусывать блох.

– Ну? – спросила Асаль у самого старшего, высохшего шикшина. – И где они?

Шикшин посмотрел на оборотня, хотя ясно было, что тот не знает. Оборотень по-собачьи наклонил голову – одно ухо выше другого – вывалил язык, издевательски запыхтел и невнятно, с трудом двигая неприспособленной для человеческой речи пастью, пошутил:

– Уль-летели, нав-верное.

Интрада

Так вышло, что все они собрались на ферме Мажиния, перед тем как разойтись своими дорогами – дальними и очень разными дорогами и, быть может, никогда больше друг друга не увидеть.

– Ухожу я, ухожу, – приговаривал Мажиний, собирая из загонов немногих оставшихся хорошечек, косил глазом на шикшей, оборотней и пятерых жрецов в голубых мантиях, которые стояли молчаливым караулом на границе между его участком и лесом. – Ваша власть теперь, ваше слово, ага. Всех плохих поубивали, одни хорошие остались, ага, ага. Уж выйти-то из леса вы нам не воспрепятствуете?! – повысил он голос. – В спину своих тварей не погоните? А то у меня к вам тоже свои счёты пособрались, ага, полной горкой. Не токмо у вас ко мне! Хорошечки им больше твари, чем оборотни, ну ты посмотри, до чего додумались, думатели мшистые, вашу опунцию!

Может, шикши и жрецы и не дали бы им выйти из леса, но не с руки было начинать создание нового правильного Храма с необязательной жестокости. Полезней было показать свою доброту и сдержанность котулям, недавним противникам, а также полунникам и волокушам – те и другие изрядно взбесились от такого поворота событий – они-то надеялись никогда больше не услышать о Храме Солнца на своей земле. Двое котулей и четверо дозорных волокуш сидели прямо тут же, следили своими круглыми глазами за сборами. И шикши ничуть не сомневались, что за полунников окончательное решение примет Кьелла, и что решение это будет не в их пользу. Не стоило усугублять и без того шаткое равновесие – все понимали: уж Кьелла-то проследит, чтобы все эти твари, и дракон, и хорошечки, убрались из леса в полнейшей сохранности.

– А эти чего? – гудел Конхард Пивохлёб, тыча пальцем в оборотней. Те следили за гномом тоскливыми человеческими глазами. – Они ж опасные! Это кто ж дозволяет такое плодить и водить за собою? Они ж мне чуть дракона не сожрали!

«Это Старый Лес, – сухо протрещал один из шикшей. – Не тебе, чужак, решать, что тут будет жить».

– Оно, конечно, так, – согласился Конхард, скорчил рожу и поправил за плечом рукоять молота.

Дозорные волокуши, те самые, что были у Башни, сидели рядом с котулями Ыкки и Тай – теми самыми, которые тоже были в Башне и показали, что не все котули обманулись словами Юльдры. Теперь их народам предстояло как-то уживаться с новым Храмом, если на следующем толковище жрецам Асаль позволят остаться в лесу. Сейчас волокуши и котули бдили за отъездом тех, кто должен был уехать, и ожидали вечернего сгона – до перегонных кряжичей отсюда рукой подать.

Тай с опаской поглядывала на оборотней и думала, что теперь в лесу, пожалуй, начнётся то ещё веселье. Впрочем, хочешь – не хочешь, а посотрудничать старолесцам придётся, и о Храме услышать тоже придётся ещё не раз. Для начала хотя бы решить, как убрать со двора Башни подсыхающий чан, полный требухи и кровищи. Он стоял недвижимо, неистово вонял, и было решительно непонятно, что делать с ним с этим недовозрожденцем.

Ыкки следил преданным взглядом за Илидором. Ему ужасно хотелось подойти к дракону и рассказать, что он, котуль Ыкки, сделал, как велел Илидор, и последовал за истинным светом вместо обманного – но было ясно, что подходить к Илидору бессмысленно. Скорее всего, он вообще не увидит котуля, потому что глаза дракона рассматривают какие-то иные картины, мало связанные с реальностью. И котулю Ыкки сейчас не стереть этих картин перед глазами Илидора.

***

– Ты уверен, что не хочешь уйти вместе с нами? – в который раз спросил дракон.

У него был такой вид, словно он не вполне понимает, где оказался. Илидор косился то на оборотней и на жрецов в голубых мантиях – напряжённо, то на Йеруша – выжидающе, но Йеруш откровенно избегал оказываться с ним наедине и придумывал себе прорву разных дел. Благо дел тут было вдосталь: до вечера нужно подготовить ферму Мажиния к переезду за пределы Старого Леса, а потом на ночь глядя отправляться на первое место храмовой стоянки – на вырубку. К рассвету котули привезут туда всех жрецов и жриц, которые решили покинуть Старый Лес. Таких оказалось всего восемь: Лестел, Ноога, двое жречат, которые мечтали ходить по людским и эльфским землям, приводя новых детей к отцу-солнцу, да четверто взрослых жрецов и жриц. Остальные остались в лесу. Большинство решило присоединиться к Асаль и создать «новый достойный старолесский Храм Солнца в сени кряжичей». Некоторые жрецы и жрицы развязали связь с Храмом и просто остались жить в старолесских человеческих селениях.

– Разумеется, я уверен, что не хочу отсюда уходить! – Конхард упёр руки в бока. – Я сюда прибыл как торговец гимблской оружейной гильдии, а не погулять вышел! А ты как думал, Илидор? Нет уж! Вот попрощаемся мы здеся, и я вернусь в эту волокушью Подгору, а потом и дальше пойду, в людские селения, к полунникам. У меня товара ещё целая пропасть, растянуть его надобно, новые связи завести, заказов набрать, чтоб в лесу ожидали моего возвращения, чтоб с пряниками встречали оружейных торговцев из славного Гимбла! Какой ещё уехать, ты чего, дракон, рехнутый?

Илидор только руками развёл. По его лицу, то отсутствующему, то встревоженному, нельзя было понять, насколько он понял те слова, которые только что сказал Конхард, и в каких сумрачных далях сейчас блуждают его мысли. Дракон то и дело встряхивал крыльями, дотрагивался до своего виска, плеча, ног, косил взглядом по сторонам.

– Путь гномьего торговца – не из простых, если кто не понял, – припечатал Конхард. – И неча думать, что я перепугался каких-то шавок или там бешеных жрецов, что возьму и сбегу из Старого Леса, когда надо не бежать, а торговлю ладить. И наладим! И не такое видали!

Илидор улыбнулся. Бодрость гнома, уверенного во всяческих успехах, оказалась заразительной и в какой-то момент пробилась через всё, что продолжало терзать дракона.

– И вот ещё чего.

Конхард обхватил Илидора за плечи, для чего пришлось немного привстать на цыпочки, и повёл его к одной из повозок.

– Во. Нашёл кой-чего в Башне. Больше не теряй, понял меня?

Гном вытащил из-под мешков меч в ножнах, и дракон охнул от удивления. Это был его меч – подарок гимблских оружейников, выкованный специально под руку Илидора после его возвращения из глубоких подземий. Дракон принял меч от Конхарда, дрогнув губами и неистово засияв глазами. Когда его руки коснулись стали, отлитой гномами Такарона из руды Такарона, в тело словно ворвалась часть сил, утраченных где-то в холодной комнате Башни, полной запахов металла и ужаса. Ладонь крепко сжала рукоять, и шёпот отца-горы зазвучал в голове.

Илидор на миг прикрыл глаза, чувствуя, как сила родителя наполняет его мышцы, прочищает мозги и возвращает на место спотыкучие мысли, разглаживает чувства, скрученные в тугой клубок. Потом хлопнул гнома по плечу и стал повязывать ножны. В который уже раз оглянулся на Йеруша.

Тот вертелся возле Рохильды и делал вид, что в его жизни не бывало ничего более важного, чем сегодняшние сборы в дорогу. Укладывал в повозки указанные бой-жрицей мешки, коробки, ящики. Аккуратно обходил немногих оставшихся хорошечек – сплошь мелкоту росточком не выше локтя. Злобно стрелял взглядом в сторону шикшей и оборотней.

И никому не говорил ни слова сверх необходимого. Ни единого словечка.

***

Недокрылая волокуша Нить встречала четверых дозорных, Конхарда Пивохлёба и котулей у лестничных сгонов.

– Хочу домой вас проводить, – пискнула она, не поднимая взгляда. – Первой услышать хочу, что вы скажете о…

Осеклась. Самый высокий дозорный смотрел на Нить, чуть склонив голову. Он был почти такой же высокий, как Нить, но его роскошные крылья с бурым отливом могли бы с головой укрыть пару волокуш.

– И Матушка Синь отпустила тебя сюда одну?

Нить помотала головой,

– Значит, получишь нагоняй. Тебе мало влетело за то, что подбила нас лететь к Башне? Что такого ты хочешь теперь услышать? Что такого, что стоит нагоняя?

Она подняла взгляд. С каких пор дозорные разговаривают с ней, недокрылой? Да ещё после того, как она их допекла просто до горлышка, таки заставив поговорить с Рохильдой? С чего это им есть дело до её дел, нагоняев и интересов? Ну захотелось ей снова ослушаться Матушку Синь и одной пропутешествовать через изрядный кусок леса на сгонах с двумя пересадками – им-то что?

Дозорные смотрели на неё и улыбались. Весело, а вовсе не снисходительно.

– Проходим, проходим! – ожил в вышине грибоец-провожатый.

Котули Ыкки и Тай устремились на лестницу. Конхард прошёл несколько ступеней и остановился, наблюдая за волокушами.

– Сгон на юг через десять по двунадесять, переход на первую северо-западную точку сгона!

– Матушка Синь говорит, ты маленькая шебутная дурочка, – изрёк высокий дозорный и тряхнул крыльями. – А мы говорим, что у тебя смелое сердце дозорного. Просто не всякое сердце попадает в подходящее тело.

Большая честь – быть дозорным. Большая редкость. И ещё большая редкость – когда дозорные по своей воле поднимают тебя в небо.

Они подхватили Нить под руки, подставив свои плечи, крепко сцепив на её спине свои руки, и оттолкнулись от земли, сильно взмахивая своими большими роскошными крыльями. Нить ахнула и покрепче вцепилась в дозорных, всё ещё не веря, что её ноги оторвались от земли, что сердце колотится в висках, что земля…

Земля шаталась под ногами, медленно приближались и снова удалялись, оставались внизу перегонные лестницы, перехватывало дыхание, тело ощущалось совсем по-иному – как будто из него выдернули все кости и одновременно наполнили новой силой, силой чужих крыльев, распахивающих мир перед глазами Нити, раскатывающих мир перед её глазами, как бесконечное полотно. Её погружали в небо, выше перегонных лестниц, выше перегонных кряжичей и замерших на ступенях котулей, и грибойца, орущего «Проходим, проходим!». Было жутко и прекрасно, свободно и бесконечно, огромное небо встретило крошечную волокушу в своей бескрайности и показало – что значит дышать, что значит любить, что значит свобода.

Полёт волокуши шаток и недолог – какими бы хрупкими ни были их тела, они тяжелы для полёта. Лишь несколько бесконечных мгновений дозорные, подхватившие под руки Нить, держали её выше перегонных кряжичей и лестниц, в мире бесконечного простора и неба – но эти несколько мгновений, распахнувшие перед ней мир, стоили всей предыдущей жизни.

И когда вместе с дозорными Нить опустилась на перегонную лестницу, она поняла, что имел в виду Илидор, когда говорил: «Всё, что ты узнаешь и почувствуешь в небе, сделает нового тебя, оно будет с тобой до тех пор, пока ты живёшь, дышишь и помнишь. И никто не сможет этого отобрать».

– Проходим, проходим! – ожил грибоец-провожатый, когда ноги волокуш утвердились на перегонной лестнице.

И они пошли по лестнице вперёд, а над ними улыбалась бесконечность бесконечности неба.

***

Шикши, жрецы Асаль и оборотни стояли у границы фермы Мажиния до самого заката, когда в повозки были погружены последние пожитки. Теперь Мажинию, Рохильде, Илидору и Йерушу предстояло в ночь проехать изрядный кусок пути до вырубки на опушке – ничейной территории. Когда все четверо залезли в повозки, а ездовые мураши утвердились на всех восьми ногах, готовые тащить их по дороге, к повозкам подошёл самый крепкий шикшин. Рядом с ним вышагивал оборотень с ехидными человеческими глазами и тёмным пятном на морде.

«Не возвращайтесь. Ни один из вас четверых. Никогда не возвращайтесь в Старый Лес, если жизнь дорога. Вам здесь не место».

Кода

Илидор уложил в повозку последний мешок с добром подоспевших первым сгоном жрецов, которые решили уехать из леса. Опёрся на борт и замер на несколько мгновений, глядя в одну точку. В предрассветных сумерках было хорошо видно, как глаза дракона то линяют до серебристого цвета, то вспыхивают оранжевым. Крылья то и дело встряхивались, словно убеждаясь, что они снова целые и способны двигаться, а иногда вдруг плотно-плотно обхватывали бока и живот.

Слишком много чувств и эмоций атаковало Илидора в этом лесу, слишком долго до этого они были заперты в маленьком человеческом теле, им не хватило одного-единственного полёта в теле дракона, чтобы окончательно найти своё место среди других его чувств.

Позади зашуршали шаги – лёгкие, неровные, точно идущий не мог решить, стоит ли идти дальше, или словно его ноги двигались независимо друг от друга, когда и как придётся. Илидор скосил глаза на Йеруша – серо-взъерошенная тень, едва прорисованная в дымко-сером предрассветье.

– Почему ты мне ничего не объясняешь? Я же не отстану.

Найло уставился в тоскующее небо, постоял так несколько мгновений и принялся медленно крутиться вокруг своей оси.

– Я почти ничего не помню, после того как сломали ворота, – продолжал Илидор глухо, крепче вцепившись в борт повозки, а крылья вцепились в Илидора. – Я помню только какие-то… вопли и вспышки. И ещё было больно. А потом кто-то уронил меня и начал жрать, и деревья мелькали над головой, а потом вдруг стала ночь. Тьма без звёзд. Я упал в эту тьму, и дальше не было ничего.

Дракон заставил себя отпустить борт повозки, вдохнул прохладный, почти ночной ещё воздух. С силой потёр пальцами виски, обернулся к Йерушу.

– Ну и каким образом после всего этого я вдруг оказался жив и цел? Почему я несколько дней спустя скачу по лесу, как юная лань? Найло!

– Отцепись от меня! – простонал эльф, вцепился ногтями в свои плечи, дёрнул головой, клюнул воздух. – Оборотней разогнала Кьелла, что ты ко мне-то пристал?

– Кьелла, Кьелла, – дракон выплюнул это имя, как попавшего в рот червяка. – Какого хрена ей меня спасать?

– Сейчас узнаем! – Йеруш снова дёрнул головой, теперь вбок, в сторону леса. – Правда, я нигде не вижу Кьеллы! Наверное, на минуточку отбежала, но она вот-вот вернётся и в подробностях нам всё расскажет, и споёт, и спляшет, и сварит варенье из сливянки, да? Как считаешь?

– Найло, – с нажимом произнёс Илидор, – ты не договариваешь. Я вижу.

Йеруш зыркнул на Илидора злобно и чуточку затравлено, и тут же вдруг лицо смягчилось, руки отцепились от плеч и метнулись в стороны – вот-вот захлопают рукавами, как крыльями.

– Просто Кьелла разогнала оборотней, и всё. Ты не понимаешь? Так и я тоже. Но Кьелла хранит баланс хаоса, а дракон и оборотень – они совершенно точно оба хаос. Быть может, Кьелле не нравится, когда подобное пожирает подобное, а может, у другого подобного от такого подобия болит живот, и тогда бы оборотни надулись, лопнули и воняли тут на весь лес, а лес бы тряхнул стариной и надавал Кьелле по заднице. А быть может, она тебя спасла в пику Храму, потому что не любит голубые мантии. Или ради своего душевного покоя, хотя у неё наверняка нет души, нет, ну скажи, ты же видел Кьеллу, правда она похожа на бездушную тварь? Но вдруг она не хотела, чтобы в лесу остался ещё один драконий скелет, а, ну скажи, Илидор, скажи! Для леса даже одного драконьего скелета как-то многовато, тебе так не показалось? А? Когда ты видел эту жвару под водой – ты разве не думал, что вовсе не хочешь её видеть?

Найло рассмеялся, чуть пригнув голову и глядя на дракона дикими глазами. Илидор смотрел на него без улыбки, пока веселье Йеруша не иссякло.

– Ладно, хорошо, пусть она разогнала оборотней. Но как она сделала, чтобы я вдруг сделался совсем целым и свежим, как утренний рассвет, а? Да на мне места живого не было, а теперь… как будто всё приснилось. У меня даже шрамов не осталось, ну, почти, и пара зубов ещё не выросла заново. Это как так вышло, Найло? Я не могу спросить про это Кьеллу, её тут нет! И её не было со мной, когда я пришёл в себя! А кто со мной был, когда я очнулся, ну?

– Я, – осклабился Йеруш, оттолкнул землю ногой и повернулся на носке раз, другой. – Это всегда я, Илидор. Как оно так выходит, можешь мне сказать, а? Куда бы тебя ни понесло, во что бы ты ни вляпался. В какую бы задницу ты ни забрался! На другой стороне этой монеты непременно оказываюсь я. Да, на другой стороне монеты, на другом краю обрыва, в конце клубочка. А? Дёрни за верёвочку, ниточка и размотается, а потом Йеруш свалится тебе на башку! Почему оно так, Илидор?

Дракон не слушал слова, но очень внимательно смотрел на Йеруша, который их выговаривал, ощупывал взглядом его лицо, руки, подмечал каждое дёрганое движение, и наконец уверенно сказал:

– Ты что-то скрываешь, Найло.

– Ну так, может, это просто не твоё дело, – огрызнулся Йеруш и как будто сдулся, уронив руки вдоль тела. – Может, я просто не хочу тебе о чём-то рассказывать, и нечего себя вести так, будто я обязан, а?

Илидор почесал нос.

– И теперь ты бежишь из Старого Леса, Найло. Хотя где-то тут остаётся твоя великая мечта.

Эльф мгновение смотрел на Илидора, раскрыв рот, а потом захлопнул его, клацнув зубами.

– Нам смертельно опасно тут оставаться, если вдруг ты не расслышал того шикшина, внимательный дракон.

– Когда тебя это останавливало?

Йеруш сделал глубокий прерывистый вдох и сильно сцепил дрожащие пальцы.

– Илидор, лезь в повозку, или я тебя загрызу.

Дракон, разумеется, не двинулся с места, всё стоял и ощупывал Йеруша блестящими пытливыми глазами, и они любопытно поблёскивали, как начищенные золотые монетки под лучами солнца.

– На самом деле ты выглядишь так, словно твоя мечта уже совершенно точно не сбылась, Найло. Кьелла что-то рассказала тебе? Ты говорил с ней об этой волшебной водичке? Волшебной водички не существует, Найло, да, я был прав?

«Нахрен ты такой тупой, дракон», – произнёс Йеруш одними губами и отвернулся, уставился на подлесок, не то всерьёз пытаясь испепелить его взглядом, не то отчаянно высматривая там кого-то. На миг Илидору показалось даже, что Найло увидел в лесу того, кого высматривал: уголки рта эльфа дрогнули – обида, кривая усмешка, пекучая невысказанность – не понять. А может быть, просто показалось в неверном сумрачном свете. Когда эльф снова посмотрел на дракона, сине-зелёные глаза его горели каким-то новым, незнакомым Илидору огнём.

– Может быть, моя мечта должна сбыться иначе, чем я представлял, или она уже исполнилась, но пришла одна, без всего, что я хотел видеть приложенным к ней. Ведь только так и бывает с мечтами, правда, дракон?

Йеруш шагнул к нему, наклонил голову, зашептал горячечно, прижав кулаки к животу:

– Ну скажи мне, скажи, с тобой же тоже всегда так: все твои мечты, твои цели, планы – они даже если исполняются, то совсем, совсем не так, как ты задумывал, да? Правда, Илидор, ну скажи мне, что это так, пожалуйста, скажи, что ты понимаешь, о чём я! Тогда я буду радоваться, буду дышать и даже обниматься! У тебя тоже так бывает – ты рвёшься куда-то, тратишь время, тратишь прорвищу времени и сил, но потом оказывается, что в реальности всё совсем не так, как было в твоей голове, и ты не знаешь, что теперь делать со своей головой и с реальностью тоже, ну?

– Йеруш…

Найло раскинул руки, сделал шаг назад.

– Ты понимаешь, Илидор, я-то считал, будто моя мечта ка-ак свершится! И воссияет! И останется со мной навсегда, изменит мой путь, обрушит на нём все преграды, расширит дороги, даст мне ответы. Вот прям все разом. Все решения. Все свершения. Мечта сбудется, ахнется, надуется и дёрнет рычаг моей жизни, и направит русло… в какое-то прекрасное сияние.

– Да, – чуть потускнев глазами, признал Илидор. – Я понимаю, о чём ты. Возможно, ты просто слишком много думал.

– Точно, – с мрачным удовлетворением проговорил Найло, отвернувшись от дракона, поднёс к губам чуть подрагивающие пальцы, сложенные шалашиком. – Я слишком много думал. Слишком много возомнил. Надо было думать поменьше, но я не могу думать поменьше, только побольше раз за разом. Я переоценил себя. Мои желания больше моих возможностей, мои цели больше меня. Потолок великости силы – в силах того, кто её использует. Мы сами – сосуд. Ахах, это отличная мысль, такая прекрасная, ты видишь, да, ты видишь, я снова думаю, даже когда говорю себе, что нужно перестать! Я желал больше, чем могу проглотить, я хотел всё сразу, я хотел весь мир. Никто не может справиться с такой многостью. Но! – Заорал он, так круто развернувшись к лесу, что дракон подпрыгнул: – Я же не только для себя этого хотел! Не только для себя же!

– Йеруш, – с нажимом повторил Илидор.

Найло снова круто развернулся и схватил дракона за плечи, до боли вцепился в них длинными худыми пальцами, впился горящим взглядом в его лицо:

– Хватит. Давай ты просто заткнёшься и мы уедем отсюда, Илидор. Не заставляй меня говорить «пожалуйста».

***

Едва рассветное солнце залило светом верхушки предлесских сосен, с холма у опушки Старого Леса свалился в небо дракон. Золотой дракон, сияющий в солнечных лучах, как подвижная груда начищенных монет.

Он ложился на крыло и планировал над холмами, плавал-парил в свеже-сонном утреннем воздухе, чуть закинув голову, растопырив все четыре лапы так, словно хотел обнять небо и одновременно вцепиться в него, погладить, ощупать и убедиться, что оно настоящее.

В мощных взмахах драконьих крыльев было столько упоения своей силой, столько страсти к наконец-то вернувшемуся небу, что сборы в дорогу оказались решительно сорваны: каждый, кто видел сейчас золотого дракона, бросал все дела, замирал на месте и следил за полётом Илидора с колотящимся сердцем, не в силах отвести взгляд, зачарованный драконьим упоением и каким-то невыразимым величием момента.

Полёт золотого дракона сродни пению или откровению, или признанию в любви – в настоящей любви, которая делает двух сильных и свободных существ ещё более сильными и свободными, ещё более достаточными для всего, что они пожелают совершить.

Прижав ладони к щекам, Рохильда следила за Илидором и почти беззвучно шептала: «Ну да, я не права была, не права, разочек-то можно?». Разинув рот, смотрел на дракона Мажиний и не мог подобрать слов для тех чувств, которым вдруг сделалось тесно в его груди. С несмелым восторгом следили за драконьим полётом жрецы и жрицы в голубых мантиях. Пританцовывали-покачивались хорошечки, подняв к Илидору свои подсолнуховые головы, будто к солнцу.

Йеруш Найло наблюдал за полётом дракона, улыбаясь уголком рта. Улыбка его для разнообразия выглядела не ехидной и не нервической, а задумчивой, мягкой и чуточку тоскливой. Йеруш стоял, привалившись плечом к повозке, сунув руки в карманы штанов, и едва заметно шевелил губами.

Ещё один вираж над холмами, ещё один мощный взмах крыльями, какой-то особенно властный, очень драконий – и в полёт вплетается пение.

Илидор поёт рассветному небу, и небо слушает его песню. Илидор поёт о том, что самое-самое лучшее на свете – быть драконом, в груди которого горит неугасимый и неуёмный огонь, свой собственный, не похожий на другие, не отражённый и не заимствованный. Быть драконом и лететь туда, куда позовёт твоя шальная звезда, освещать своим внутренним светом всё новые и новые пути, места и края, которым нужен тёплый и созидающий золотодраконий огонь. И точно знать, что огонь в твоей груди не иссякнет раньше, чем закончатся новые места за горизонтами – ведь век золотого дракона краток и ярок, как свет падающей звезды, и это значит, что горизонт золотого дракона не заканчивается нигде.

С улыбками и блестящими глазами слушают песню Илидора люди – Мажиний, Рохильда и несколько жрецов в голубых мантиях. На опушке одобрительно хрупают ветками кряжичи и слегка покачиваются в унисон пению. На одной из их толстых веток лежит, закинув руки за голову, светловолосая женщина с лисьими глазами. Она тоже слушает песню золотого дракона и даже улыбается едва заметно.

Быть может, конечно, улыбка просто чудится на её суровом лице и нет никаких улыбок, а есть лишь причудливая игра теней. А может быть, права эфирная драконица Балита: бархатный голос Илидора исцеляет.

Йеруш Найло слушает пение золотого дракона, следя за его полётом лихорадочно блестящими глазами. Найло не понимает, о чём без слов поёт Илидор, ведь у Йеруша в голове поломано нечто важное, что отвечает за восприятие музыки и ритмов. Магия золотого дракона не действует на него.

Но Йеруш и без Илидора знает, что горизонт не заканчивается нигде.

***

Две повозки, запряжённые гигантскими мурашами, медленно уползали прочь от Старого Леса. В первой повозке устроились Мажиний и Рохильда, Ноога и Лестел, подростки и хорошечки. Во второй – остальные жрецы и жрицы, а в сторонке от них, привалившись к заднему борту и глядя на удаляющийся лес, сидели Йеруш Найло и золотой дракон Илидор. Жрецы сбились в кучку и о чём-то спорили, указывая друг другу то на юг, в сторону людских земель, то на юго-запад, в сторону гномской горы Такарон и лежащего за ней эльфского домена Хансадарр. А золотой дракон дёргал за рукав пришибленного Йеруша – судя по отсутствующему взгляду, у Найло случился приступ «Отцепитесь и дайте подумать», но не то чтобы это могло остановить золотого дракона.

– И что теперь с твоей мечтой? Ведь тебе всё ещё нужно сделать нечто большое и важное, правда, Найло? Ты же не успокоишься?

– Конечно, не успокоюсь. Я уже почти начал обдумывать другой способ сделать это большое и важное, – словно через силу проговорил Йеруш и тут же встрепенулся. – Да! Просто нечто иное! И в другом месте! О!

Он подскочил и схватил дракона за руки.

– Точно, Илидор! На свете ведь должна быть ещё прорва возможностей! Прорва мест! Бесконечность важностей!

И эльф уставился на дракона с таким страстным и хищным восторгом, что Илидор едва не отшатнулся. Осторожно вытащил свои руки из цепких пальцев-кандалов Йеруша. Глаза Найло, только что такие задумчиво-потусторонние, теперь горели бешеным сине-зелёным огнём.

– Может, мне стоит всё-таки отправиться на север, как считаешь? А? Говори, нет, не говори! Я ведь и сам могу изучать круглогодичные снега и живущих подо льдом рыб! И снег, сыпучий, как песок, да, а, нет? Как считаешь? Или… ох, ну ладно, ну и пусть мне опять все скажут, что я безумен, я и так всё время это слышу, но только в Гимбле я как-то раз подумал об этом, ха! Да-да, я подумал об этом, когда захотел расплющить тебя в кровавую кашу, Илидор, расплющить тебя вместе с целым кварталом, но для этого тебя сначала нужно было догнать! И я сам себе тогда сказал, что я безумен! Но всё-таки! Всё-таки вдруг возможно создавать повозки, которые движутся на пару, а? Не живые на лаве. Не дохлые на колёсах. А дохлые на пару, и они будут двигаться как живые, а? Что ты так на меня смотришь? Я знаю, звучит ужасно, но это как раз настолько ужасно, что непременно нужно попробовать! Или всё-таки север и подлёдные рыбы? Или вовсе даже подземья и глубокие реки? Исследовать колебания водоносных горизонтов при сезонной смене интенсивности питания! Как считаешь?

Илидор из всего сказанного не понял почти ничего, зато безошибочно определил, что из этого следует:

– Так, Найло, сейчас окажется, что для всего этого тебе охренительно сильно нужна моя помощь, да?

Йеруш рассмеялся, хлопнул Илидора по плечу, обернулся и почти с любовью посмотрел на удаляющийся лес. Повозка как раз подъезжала к повороту дороги, за которым лес скроется из виду и уже нельзя будет рассмотреть густой стены старых кряжичей на опушке.

За миг до того, как повозка вошла в поворот, Йеруш едва заметно подмигнул кому-то, мелькнувшему в густом подлеске, и махнул рукой на прощание.