Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: Марианна Алферова
Соавторы: Артем Тихомиров,Ирина Лазаренко,Артем Бук
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 301 (всего у книги 352 страниц)
Июльские игры 1976 года (продолжение)
– Знаешь, что тебе теперь надо сделать, мой мальчик? – спросил Крул.
Бенит пожал плечами – угадать логику старика, как ни старался, он не мог.
Всякий раз тот огорошивал его каким-нибудь невероятным предложением.
Они сидели в маленьком закутке, именуемом таблином редактора, сплошь заваленном бумагами. Из окна открывался вид на сады Лукулла. Крул обожал маленькие каморки и зелень. И ещё он обожал всякие гадости. Глядя на чёрные свечи кипарисов, Крул вспоминал, что за свои сады бедняга Лукулл поплатился головою, потому что они так приглянулись Агриппине. Воистину лучше ничем не владеть. Тогда у тебя нечего будет отнять. Или владеть целым миром.
– Ты должен разогнать преторианскую гвардию.
Бенит решил, что Крул шутит, и засмеялся.
– Я серьёзно, – сказал старик.
– Расформировать преторианцев?
– Кто сказал – расформировать? – изумился старик.
– Ты.
– Ничего подобного. Я сказал – разогнать. Разогнать этих зажравшихся аристократов, которые постоянно твердят слова «честь» и «верность». Пусть болтают о чести в Галлии или в Испании. А ещё лучше – в Виндобоне. И набрать новых ребят из провинции, которые будут служить не императору и Риму, а лично тебе. Потому что ты их возвеличил. Так поступил Септимий Север. Надо учиться у предшественников. Чтобы оправдать свой поступок, Септимий придумал сказочку о том, как преторианцы торговали императорским титулом. Якобы кто больше даст наградные, того и сделают Августом. На торге победил Дидий Юлиан. Обещал преторианцам по двадцать пять тысяч сестерциев на рыло, и потому они поддержали его. Огромную якобы сумму обещал. А между тем Марк Аврелий, став Августом, велел раздать по двадцать тысяч сестерциев без всякого подкупа и торга. Так вот и спрашивается, за что платил преторианцам Дидий Юлиан? При том, что монета с каждым годом дешевела, и двадцать тысяч сестерциев Марка Аврелия были куда весомее награды Дидия Юлиана? Современные историки считают, что эту историю выдумали позже, при Септимий Севере, чтобы оправдать разгон преторианской гвардии. Но у гуманитариев всегда неважно было с математикой, вот и просчитались ребята, сочиняя свою байку.
– Ты читаешь современных историков?
– Почему бы и нет? Мы с тобой умные ребята.
Бенит в задумчивости погладил голову. Он только что начисто побрился, и у него появилась привычка поглаживать лысый череп.
– А на каком основании я отправлю их в отставку?
– По состоянию здоровья.
– Преторианцев? По состоянию здоровья? Ты спятил, дед. Они похожи на откормленных быков. Я рядом с ними – дохлый цыплёнок.
– Что из того? Сколько из них облучилось в Месопотамии?
– Те померли.
– Померли те, кто был с императором во время взрыва. А те, кто прибыл им на смену, – служат.
– Не все. Многие заболели. Эти проходимцы теперь на пенсии и получают столько же, сколько те, что служат в гвардии. Скорее бы они все подохли.
– Ну тогда те, кто общался с этими. Они ведь тоже могли облучиться. Опять же, посещали своих товарищей в клинике.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Нужен повод. Заявим, что их присутствие вредно для здоровья императора, и уволим. Скажем, что эти миллиединицы могут превратить императора в монстра. Большинство поверит. Все помнят ту мерзкую гадину, что пожрала старикашку Проба.
– Но император же не гений.
– В нем кровь гения.
– Да, да! – Бенит радостно потёр ладоши. – Дедуля, тебе цены нет! Мы бросим тень на императора и разделаемся с гвардией. Вот только… – Бенит запнулся. – Норма Галликан никогда не признает гвардейцев негодными к службе.
– Зачем тебе Норма Галликан?? – ухмыльнулся Крул.
– Она главный специалист в этой области.
– Ну и что? Зачем тебе какие-то специалисты? Тебе нужны продажные люди – и только. Создай комиссию из своих медиков. Неужели ты не можешь найти трех-четырех служителей Эскулапа, которые подпишут любые бумаги.
– Дедуля, ты умнее любого гения!
– Ладно, ладно, можешь не благодарить. Займись преторианцами, и поскорее.
В этот раз Большой Совет собирался в Лютеции из-за разногласий между Галлией, Испанией и Германий и Бенитовым Римом. После стольких дней и месяцев разлуки Элий наконец встретится с сыном. Неужели?! Элий не мог унять внутренней дрожи. Он встретится с сыном, которого никогда не видел. То есть видел фото в вестниках – насупленного серьёзного малыша, облечённого в пурпур. Видел фото, которое носила с собой Летиция: крошечный карапуз в пурпурных пелёнках. Малыш Постум. Малыш. Элий мысленно разговаривал с ним, объяснял причину разлуки.
Потом понял, что никаких слов не надо, надо просто обнять ребёнка, и тот все поймёт. Но тут же Элий вспомнил о Бените, и внутри все перевернулось.
Чего он боится? Все задумано очень даже неплохо: Элий встретится с маленьким императором, тот объявит о низложении Бенита. Большой Совет утвердит решение Постума.
«Но я не гражданин Рима, – вспомнил Элий. – Я даже не смогу надеть тогу».
Он предстанет перед Большим Советом не в тоге, а в серой тунике перегрина.
Да нет, не так – он вообще не может предстать перед Большим Советом. От его имени будет говорить кто-то другой. Но кто? Кто согласится рискнуть и говорить от имени бывшего Цезаря? Или все же ему позволят выступить лично? А кто может позволить такое? Только председатель Большого Совета, представитель Галлии Бренн.
Узорная решётка вентиляционного отверстия упала к ногам стоящего у дверей императорской спальни гвардейца. Авл Домиций отскочил в сторону. Меч мгновенно вылетел из ножен. Из чёрной дыры никто не показывался. Но там кто-то был. Авл это чувствовал.
– Спрячь меч, – посоветовал прятавшийся в вентиляции. – Нам надо поговорить. У меня для тебя послание, Авл.
– Ты что, почтальон? – Гвардеец опустил меч.
– Считай, что так. Видишь ли, современной почте доверять нельзя. Так что приходится пользоваться специальными каналами.
– Может быть, наконец выйдешь наружу? – предложил преторианец.
Из отверстия высунулась плоская змеиная голова. Судя по голове, тварь была немаленькая.
– А, это ты, Гет! – Авл перевёл дыхание и спрятал меч в ножны. – Что у тебя за послание? От кого?
– От Августы. Ты клялся ей служить.
– Клялся, – подтвердил Авл. И сердце его невольно заколотилось сильнее.
– Так вот, поручение таково. Завтра Бенит отправляется в Лютецию. Ты поедешь следом послезавтра. С императором. Один.
– Но Постум должен остаться в Риме.
– Император никому ничего не должен. Постум поедет в Лютецию и выступит на заседании Большого Совета. Вы прибудете прямо на заседание Большого Совета в храм Мира к четырём часам дня.
– Это похоже на похищение.
– Таков приказ императора.
– Император может мне приказать?
– Может.
– Бенитовы псы пустятся за нами в погоню.
– Уедешь на пурпурной «триере» вечером. До утра императора никто не хватится. Машину никто не посмеет остановить. Окажешься в Галлии до рассвета. К назначенному сроку будешь в Лютеции. Справишься?
– Конечно.
Что задумала Летиция? Невероятно. Неужели она хочет низложить Бенита и стать диктаторшей? Почему бы и нет? Именно, почему бы и нет? И кем будет он, Авл? Сердце его отчаянно застучало. Красавец-гвардеец рядом с одинокой красивой женщиной.
Авл на мгновение прикрыл глаза. Они снова были в саду. Летиция смотрела ему в глаза, и губы её шептали: «Не здесь». А глаза, глаза обещали…
Глава 26Июльские игры 1976 года (продолжение)
Огромная триумфальная арка Руфина в Лютеции напоминала вымершего мастодонта. Подле неё под мраморной плитой похоронен неизвестный солдат, погибший во время Третьей Северной войны. Широкая улица, названная с присущим галлам юмором Элизийскими полями, упиралась в арку Руфина.
Элий никак не мог поверить, что Руфин мёртв. Знал, что император умер, но все равно продолжал разговаривать и спорить с ним, как с живым. Руфин лично ему, Элию, не хотел никогда зла. Но божественный Руфин[229]229
Римляне относились к своим умершим родителям как к богам. Поэтому закономерно обожествление каждого умершего императора. Не в том смысле, что он действительно становился богом, а в том, что его память надо было чтить и воздавать умершему божественные почести.
[Закрыть] почему-то считал Элия врагом Рима, противником, которого надо всеми силами победить и не допустить до власти. И наверное, никто в мире не сделал столько зла, сколько сделал Руфин. Даже Трион. Потому что Трион – лишь следствие. А причина всему – Руфин. Но что толку обвинять мёртвых.
Вскоре приедет Постум, и все решится. Элий бродил по улицам с самого утра.
Ноги ныли. Он выпил кофе в маленькой таверне и вновь отправился бродить. Усидеть на месте он не мог. Завтра утром к началу заседания Большого Совета в Лютецию должен приехать Постум. Тайно.
Молодой светловолосый галл с золотым торквесом[230]230
Торквес – золотое кручёное ожерелье, какое обычно носили галлы.
[Закрыть] на шее остановил Элия на улице Кота, который ловит рыбу.
– Я – художник. На чердаке у меня мастерская. Зайди, приятель, я плачу по десять сестерциев за час позирования.
Элий поднялся по деревянной лесенке под самую крышу. Лестница был узка и темна, а мастерская огромна и затоплена светом. В потоках этого золотистого света плавали белые льдины необработанного мрамора. Холсты стояли прислонённые к стенам, являя посетителю серебристую изнанку холста. Две девицы сидели в обнимку на низком ложе, покрытом истёртым шерстяным одеялом, и курили. То ли табак, то ли травку – от пряного сиреневого дыма слегка кружилась голова. Обе девушки были золотоволосы и белокожи. Такими бывают лишь юные девушки в Галлии. Мать Элия была уроженкой Лютеции. От неё и он унаследовал необычную для римлянина бледность и серые глаза.
При виде Элия девушки вскочили и захлопали в ладоши.
– Правда, он то, что нам нужно? – спросил художник, разливая по бокалам вино. – Лицо настоящего патриция. Подлинная находка.
Он усадил Элия на деревянный табурет, накинул белую драпировку, повернул голову к свету.
– Я тоже попробую его писать! – воскликнула одна из девушек. – Такой характерный старик!
Старик…
«Неужели я – старик?» Элию сделалось не по себе. Ещё несколько лет назад
он почитал себя молодым. Почти мальчишкой. Ему же только тридцать пять. Неужто старик?
Одна из девушек принялась рисовать углём голову Элия, другая взялась за цветные мелки. Но работа ей быстро наскучила. Она вновь повалилась на ложе и закурила.
– А ты слышала: говорят, Элий жив, его видели в Альбионе, – сказала та, что рисовала.
– Какой это Элий? Это самозванец, – хихикнула вторая.
– Элий, точно Элий. Говорят, он полубог и бессмертен. То есть он может умереть от старости, но не от пули.
– Девочки, нельзя ли помолчать! – воскликнул художник. Сам он писал быстро, с азартом, голова уже появилась на холсте – особенно удались глаза и лоб с начёсанными до самых бровей седыми волосами. Неожиданно художник отбросил кисти.
– Нет, невозможно. Ну скажи, можно смоделировать такой нос? Это что-то невозможное… Да и не старик он вовсе. Волосы седые. А лицо…
Он уже взял мастихин, чтобы снять с холста краску, и замер, уставившись на Элия. Потом полез на полку, снял огромный красочный кодекс, перелистнул страницы.
– Мика! – позвал художницу. Та подошла, заглянула через плечо, потом посмотрела на Элия. Тот не двигался, он прекрасно понял, что они рассматривают. Но не стал ни опровергать, ни подтверждать их догадку. Ему вдруг захотелось быть никем – безымянным бродягой с интересным лицом, которого художник может остановить на улице и пригласить к себе в мастерскую позировать за пару сестерциев. Однако вопроса не последовало. Художник захлопнул кодекс, поставил его на полку, затем вернулся к холсту и принялся работать. Элий сидел не шелохнувшись, как и положено сидеть старику, уставшему после долгого пути. Только это не конец, а середина дороги, и впереди ещё столько рытвин и ухабов, столько бед, что невольно замирает сердце.
А что если оставить борьбу и стать в самом деле никем? Позировать в мастерских, болтать с художниками. Надеть на изуродованную шею золотой торквес… Курить травку. О нем в многочисленных маленьких кафе Лютеции будут ходить легенды.
«Как похож, – будут шептать вслед. – Или в самом деле он?..»
В мраморе Марция изваяла его Аполлоном. Потом, закутанный в тогу, он стоял на римских перекрёстках. Теперь на выставках в Лютеции то на одной картине, то на другой мелькнёт клошар с лицом римского патриция.
Мгновение такая жизнь казалась ему почти желанной…
– Однако, хватит! – воскликнул художник, промывая кисти растворителем. – Не отправиться ли нам в таверну, папаша, да не пропустить ли по стаканчику винца?
Глава 27Июльские игры 1976 года (продолжение)
Авл Домиций ехал всю ночь, вот-вот он должен был выехать в Галлию. Постум спал, завернувшись в пурпурное одеяло. На границе пурпурную «триеру» никто не посмеет остановить. Они помчатся дальше и… Против воли сердце Авла начинало биться чересчур сильно. Летиция. Она ждёт его. Именно его, Авла. Он помнил её странное: «Не здесь». Да, да, не в Риме, не в Италии. Но в Лютеции. В этом городе любви все обещанное исполнится.
– Скоро приедем? – спросил Постум, просыпаясь и вглядываясь в мелькание огней за стёклами.
– Скоро. – Ещё не светало.
– Я увижу отца. Первый раз…
– Что? – «Триера» дёрнулась и едва не слетела в кювет. Авл вцепился пальцами в руль. – Что ты сказал. Август? – его не удивило то, что годовалый малыш говорит почти как взрослый. Он поразился лишь тому, что тот сказал.
– Так ты не знаешь? Папа и мама ждут меня в Лютеции, – пробормотал Постум, вновь засыпая. В этом новом сне слышался плеск волн и блестели огни огромного города. Одетая в гранит набережная, удивительные здания. Огромная триумфальная арка. Башня из железа, пронзающая небо. И отец в белой тунике, ветер треплет его седые волосы. Что отец сед, это Постум знал точно, он помнил, как Гет сказал: он теперь совсем седой.
Каков отец лицом, Постум представлял смутно – Палатин не изобиловал портретами бывшего Цезаря. Но однажды мальчик вместе с матерью был на заколоченной вилле отца и видел там его бюст в таблине – мраморный отец казался совсем молодым. Мраморный Элий смотрел куда-то мимо Постума и улыбался странной улыбкой – будто все на свете понимал и нет осуждал никого.
– Я велю отставить Бенита, – пробормотал Август сквозь сон.
Теперь ему привиделось, будто летит он по небу, и с ним Элий и Летиция. А внизу блестит мрамором и яркими красками Рим – бесконечный, как каменное озеро, и Постум показывает им Город и говорит: «Это мой Рим». А они как будто очень давно не были в Городе, и все изумляются, как он изменился, а Постум им говорит:
– Смотрите, как я перестроил Город. И вдруг снизу ударил яркий свет и ослепил… Постум сразу проснулся – луч фонарика бил в глаза. Он в ужасе заслонился рукой и не видел, как двери машины распахнулись и внутрь полезли люди. Постум хотел закричать, но не закричал, лишь судорожно втянул в себя воздух.
Мощные руки подхватили Постума и понесли куда-то.
– Авл! – крикнул Постум и протянул руки, отыскивая своего защитника. Но преторианца не было рядом. Вокруг были только исполнители.
Авл стоял на обочине в окружении людей в чёрном. Уже светало. Но они все ещё были в Италии.
Постума вручили низкорослому человечку в чёрном плаще с капюшоном.
– Пусти меня! Пусти! – кричал малыш, захлёбываясь от плача.
– Пустить тебя, Август? – сладким голоском спросил коротышка. – А куда тебя пустить, мой дружочек? Куда ты так торопишься?
– К маме! – кричал Постум. – К отцу!
– К отцу? Где ж тебя ждёт отец? – голос коротышки сделался до противного сладок.
– В Лютеции. Я хочу в Лютецию.
– Ну так поедем в Лютецию, дружочек. Кто ж против. Только твоя машинка сломалась. Поедем на моей. – Он сделал знак своим подручным и шагнул к чёрной длинной «триере», что поджидала его у обочины.
– А гвардеец? – спросил один из исполнителей. – Что с ним делать?
– Ничего. Ну его к воронам. Все равно их скоро всех разгонят. И этого туда же.
– Но ведь это он позвонил исполнителям?
– Что с того? Преторианцы нам не нужны. Пусть катится.
Человек в чёрном плаще уселся на заднее сиденье, держа на руках плачущего навзрыд Постума, и машина умчалась. Её никто не остановит до самого Палатина. Все знали, что чёрные машины принадлежат исполнителям желаний. Желаний Бенита.
Элий, сидя в маленькой таверне за столиком у окна, видел, как подъехала к храму Мира пурпурная «триера», как преторианские гвардейцы вытянулись в струнку на ступенях мраморной лестницы. Из авто вышел человек в блестящем плаще, держа на руках ребёнка. Дождь лил, в его струях расплывались жёлтые огни зажжённых раньше срока фонарей. И все виденное плыло перед глазами Элия – слезы застилали ему глаза. Постум! Он его видит наконец. Неужели настал час? Неужели?
– Выпьем, старик, – бормотал художник. – Выпьем. Знаешь, как трудно творить на краю пропасти? Ты знаешь, что мы на краю и готовы сорваться в бездну? Ты чувствуешь этот край?
– Я там был, – ответил Элий.
– Где?
– В пропасти.
– Ну и как там?
– Темно.
– И только-то? А тех, копошащихся во тьме и готовых явиться в наш мир, ты видел?
– Ты римский гражданин? – спросил Элий.
– Да, а что?
– Почему тогда не носишь тогу?
– Неудобно. В гроб меня в тоге положат. А так мне в тунике куда удобней.
Как и всем.
– А я не могу надеть тогу. Даже сейчас. Я – перегрин. – Элий поднялся.
– Куда ты?
– Меня ждут на заседании Большого Совета.
– Ты же перегрин! Разве перегрины ходят на заседания Большого Совета? – хихикнул художник. – А впрочем… Тс-с… – Галл поднёс палец к губам. – Я все знаю, перегрин. Желаю удачи.
Большой Совет собирался в Лютеции лишь в экстренных случаях и потому специального здания не было, заседания проводились в целле храма Мира, воздвигнутого после Второй Северной войны.
Элий вошёл в храм, остановился. Бенит сидел в кресле, обряженный в пурпур. Члены Большого Совета, представители всех стран Содружества, расположились на мраморных сиденьях пониже. Все смотрели на Элия и ждали.
Он выкрикнул приветствие – его сиплый голос неестественно прозвучал под сводами. Элий не надел, как обычно, платок, и все могли видеть его изуродованную шею. Но сам он не видел лиц. Ничего не видел, кроме пустого курульного кресла. Император не прибыл. Как же так? Ведь он видел пурпурную «триеру» у храма и ребёнка, которого несли на руках. Все было так ловко задумано.
– Где мой сын? – спросил он, поворачиваясь к Бениту.
– О ком это он? – Бенит состроил шутовскую гримасу.
– Я спрашиваю – где мой сын, где император?
– Постум Август остался в Риме, – сообщил Аспер, стоявший за креслом диктатора.
Элий пошатнулся.
Неужто он принял за Постума какого-то другого малыша? Так это была инсценировка, представление, рассчитанное на одного-единственного зрителя – Элия. Пасмурная погода, ливень, блестящий плащ. Бенит рассчитал, что Элий обманется, и он обманулся. Как гласит старая пословица – честный человек всегда простак.
– Мы должны установить, кто перед нами – истинно Элий или самозванец,-объявил председатель Большого Совета Бренн.
Адвокат Элия положил перед Бренном папку с бумагами.
– По предварительным данным и свидетельствам очевидцев этот человек действительно тот, кто прежде носил имя Гай Элий Мессий Деций, – заявил Бренн.
– Враль! – выкрикнул Бенит.
– Прошу помолчать. Мы должны выслушать Элия.
– Человека, который называет себя Элием, – поправил Аспер.
Элий стал рассказывать. По-прежнему никого он не видел – только пустое курульное кресло. Постум не приедет. Задуманное рухнуло. Никто, кроме Постума, не имеет права низложить Бенита. Но в Риме у малыша не хватит на это сил. Сенат не позволит. Исполнители не позволят. Новый префект претория не позволит. Младенец не может победить толпу прохвостов. Да может ли прохвостов кто-нибудь победить? Они, как саламандра, пожирающая собственный хвост, могут лишь пожрать сами себя.
Элий говорил, но ему было все равно – признают его отцом императора или самозванцем. Ему казалось, что он ослеп. Перед ним была пустыня чернее ночи.
– От моего имени пусть выступит Аспер, – заявил Бенит.
– Пусть этот человек в самом деле Гай Элий, – начал Аспер, – но тогда он больше не является римским гражданином. Его считали мёртвым. Его оплакали. Ему воздвигли кенотаф. Согласно римским законам он перегрин. Он должен подать прощение на имя императора с просьбой о возвращении гражданства. Так? – обратился Аспер к адвокату Элия.
– Именно так.
– Так о чем же речь? О чем мы спорим? Пусть подаёт прошение, – засмеялся Аспер. – Разве это тот вопрос, который решается в Большом Совете?
Элий недоуменным взглядом обвёл зал заседаний. Так просто? Его признают? Никто даже не пытается доказать, что Элий – это не Элий. Впрочем, Бенит наверняка уже давно знал, что Элий жив. Преторианцы вернулись из плена в Рим куда раньше.
– Я не могу допустить, чтобы моего сына воспитывал чужой человек, – заявил Элий.
– Разве кто-то против? – фыркнул Бенит. – Возвращайся в Город и воспитывай малыша.
«Знает, все знает…» – мелькнуло в мозгу. Такое отчаяние охватило Элия, что он едва не завыл в голос. Но кого винить – себя, Бенита, Фортуну?
– Я не могу вернуться в Рим, – выдавил он с трудом.
– Почему? – спросил Бренн и нахмурился.
– Я дал обет.
– Какой же?
Элий молчал: пропал голос.
– Так какой же обет ты дал? – настаивал Бренн.
Элий сделал знак, что не может говорить. Вместо него заговорил адвокат:
– Гай Элий Перегрин настаивает, чтобы его сын жил вместе с ним в Лютеции.
– А может, в Северной Пальмире? – издевательски спросил Бенит. – Может, вообще свалить императору в Новую Атлантиду, потому что его сумасшедший отец дал какой-то там обет. Император Великого Рима живёт в Риме и больше нигде. Кто-нибудь хочет возразить? – Никто не пожелал.
– Тогда с этим вопросом покончено.
* * *
У Неё отняли Постума. Она отчётливо поняла это в то мгновение.
Закричала, в бессилии заколотила кулаками по подушкам. Потом сползла с ложа на пол. И так лежала неподвижно, уже не плача и не крича, только сознавая одно: она потеряла своего мальчика. Ничего изменить уже нельзя. Так Элий и нашёл её на ковре в спальне в одной ночной тунике. Услышав его шаги, она приподняла голову и спросила:
– Где наш мальчик?
Элий поднял её и перенёс на кровать.
– Где Постум? – повторила она. Теперь он ответил:
– В Риме.
– Мы поедем за ним?
Он отрицательно покачал головой.
– Квинт выкрадет его и привезёт к нам?
– Это невозможно. Император не может бежать из Рима. Мы надеялись, что здесь, в Лютеции, Постум на Большом Совете перечислит преступления Бенита и объявит о его низложении. Мы могли выиграть. Мы должны были выиграть. Но теперь – нет. Бенит не пустил Постума в Лютецию. А требовать низложения Бенита в Риме бесполезно.
– Элий, мы потеряем нашего мальчика, – прошептала Летиция.
Он обнял, прижал её к себе. Она обхватила его за шею. О боги, как он искалечен. Ведь он едва не умер, там, в пустыне. Она думала, что сойдёт с ума от счастья, встретившись с ним наконец. А вместо этого она испытывает что-то похожее на отчаяние. Нет-нет, умом она понимала, что иначе Элий поступить не мог. Иначе он бы не был её любимым Элием. Но… Он разлучил её с Постумом. Об этом она будет помнить каждую минуту. Об этом будет помнить всю жизнь. Бенит превратит её мальчика в чудовище. Она так и подумала – мой мальчик. Как будто он был только её сыном и не принадлежал Элию. Но она не должна так думать. Разве она не давала клятву: «Где ты, Гаий, там и я, твоя Гаийя». Она поедет в Северную Пальмиру, раз он этого хочет. Но она будет помнить, и он будет помнить. И это воспоминание, как взаимное предательство, будет связывать их вторыми узами, не менее прочными, чем брачная клятва. Брачная клятва, которую им вновь предстоит дать.
А в ушах вдруг отчётливо прозвучал насмешливый голос Сервилии:
«Этот человек когда-нибудь продаст и тебя, и твоих детей за мифическое благо Рима. Тогда ты вспомнишь мои слова».
Летиции показалось, что внутри неё сжимается плотный холодный комок. Ненависть неведомо к кому. К Сервилии? К Элию? Сервилия оказалась права. Как всегда, оказалась права. Ну почему, почему все подлые, все мерзкие предсказания сбываются? Почему жизнь устроена именно так? Почему нельзя опровергнуть, доказать, ничего нельзя доказать? Что ей делать? Оттолкнуть Элия, вернуться в Рим? Ей представилась гаденькая улыбка на губах Сервилии. И сальный взгляд Бенита, и фальшивое сюсюканье: «Моя дорогая доченька Августа». Нет, это невозможно, без Элия она не может. А без Постума?
