Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

Такое прежде было лишь один раз – когда ей пришлось искать спятившего некроманта с реликвией, творящей иллюзии. После того случая Бивилка очень долго на дух не выносила некромантов. Пока один из них не выдернул ее из водоворота жутких картин и запахов в сожженной гижукской деревеньке, и не нашел нужные слова, и не согрел ее руки в своих больших ладонях.

С того дня в Гижуке Бивилка уже не понимала, как она относится к некромантам.

– И о чем ты мыслишь?

– Ты слишком много смотришь. Это не закончится хорошо. Синее начало не доведет до добра.

Почувствовав спиной чей-то взгляд, Бивилка обернулась. Шадек стоял в двух-трех шагах и смотрел на нее с выжидательным интересом.

– Помнишь, – магичка вспыхнула, замялась, – я говорила про… про…

– Старуху? – не понижая голоса, спросил Шадек. – Ты что, снова ее видела?

Магичка обернулась. Старухи не было.

– Но я же только что… Она снова говорила про зрение и еще что-то про синее начало. Что такое синее начало? Какое-нибудь место? Заклинание? Загадка?

– Да успокойся ты. – Шадек сунул руки в карманы куртки. – Чего ты взъерошенная такая? Как тебя унять, поганку? Давай бабочек наколдую, а? Будешь смотреть на них и радоваться вместо того, чтобы по сторонам зыркать выпученными глазами. Или златочник, хочешь? Целую клумбу! Он даже петь тебе будет, честное слово! Романсы эльфийские. Как там…

 
Мудрец был прав – прошло и это.
Обычный, в сущности, сюжет.
Тысячелетьями ответа на вечные вопросы нет,
Но верю, хоть на части рви:
Одна отрада нам – в любви!
 

– Не надо романсы, – вздохнула Бивилка, с силой потерла щеки и собралась было шагать обратно к костру, но в последний вздох, что-то почуяв, обернулась. – А это что?

От границы магического щита вдаль уходили четкие следы обутых ног. Отчего-то они были наполнены водой, и отчего-то их хорошо было видно на белом снегу.

– Я же говорю, она была тут!

Бивилка, не задумываясь, вышла наружу и быстро пошла вдоль мокрой цепочки следов. Почти тут же ее нагнал Шадек, тоже удивленный и заинтересованный – следы он видел, в отличие от каких-то там говорящих старух.

За их спинами, в лагере под магическим щитом, сползла наземь прислоненная к поваленному стволу бузука. На глухой немузыкальный звон обернулись увлеченные спором старшие маги.

– А куда делись эти дуралеи? – удивился Гасталла.

* * *

В полусотне шагов от лагеря равнина неожиданно закончилась, дорожка из следов спустилась в ложбинку. Их хорошо было видно в снежную ясную ночь. Бивилка, на ровном месте споткнувшись обо что-то под снегом, покатилась в эту ложбинку кубарем, с писком и в вихре пушистых снежинок.

Шадек сбежал следом и остановился в недоумении.

Бивилка сидела на снегу с удивленным и блаженным выражением лица, а вокруг магички плясали снежинки. Как будто поднимаемые ветром, хотя никакого ветра не было, они вихрились и густели, и из разрозненных снежных мазков вырисовывались фигуры. Вот птичье крыло, лосиные рога, приземистое дерево – они проявлялись на вздох и тут же распадались, составляя другие картины, и все плотнее обступали магичку. Морда барсука, огромная шишка, чей-то пушистый хвост, гроздь ягод… Бивилка зачарованно следила за ослепительным хороводом.

Шадек хотел подойти к ней – и не смог: трудолюбивые снежинки успели замести его ноги по щиколотку.

– Эй, поганка! – Маг попробовал вытащить ногу, но снег оказался вязким и тяжелым, как мокрый песок. – Поганка, приди в себя!

Бивилка сидела и улыбалась, глядя, как все плотнее обступают ее снежные фигуры.

– Твою призорскую мать, – с чувством сказал Шадек и бросил себе под ноги огненную Сеть.

Снег тихо взвизгнул, и маг рывком освободил одну ногу, зато вторую облепило так, что от наваливавшейся тяжести даже больно стало. Шадек уже почти не видел Бивилку, так плотно обступили ее снежные фигуры – лишь когда они меняли очертания, можно было рассмотреть по-детски восторженное, зачарованное лицо магички.

Снова выругавшись, Шадек бросил Сеть в эти фигуры. Она не долетела, упала на снег и с укоризненным шипением истаяла. Веер голубых клинков рассек белый хоровод на пару вздохов, потом он собрался снова. Молнийка снежинкам не понравилась уже всерьез – размеренная пляска сбилась, фигуры рассыпались и не собрались снова, теперь вокруг магички вертелись бесформенные плотные вихри.

Шадек бросил себе под ноги еще одну Сеть, освободил вторую ногу и рванулся к этому снежному безобразию, воинственно вопя, – и тут на затылок ему упало что-то лохматое и тяжелое. Маг оступился, выругался, попытался нащупать это тяжелое – и не смог, а оно вцепилось ему в виски острыми когтями, истошно визжа, дергаясь, срывая кожу. Перед глазами вспыхнуло, голову ожгло, и почти сразу стало мокро и горячо щекам, а потом – шее.

Шадек мотал головой, пытаясь сбросить с себя когтистую дрянь, хватал то воздух у своего затылка, то собственные волосы, а когти впивались все сильнее, в ушах шумело, издевательски вились в танце снежные вихри.

– Да что ж это такое!

Мимо обалдевшего мага пронесся огромный напитанный молниями шар, врезался в белый хоровод перед Бивилкой. Молнийки растеклись по вихрям, высветили каждую снежинку. Запахло паленой шерстью.

– На полвздоха нельзя одних оставить!

Дохнуло горячим воздухом, и лохматая тяжесть на затылке исчезла.

В ушах шумело. Щеки, шею, лоб и брови покрывала быстро высыхающая на морозе кровь, в голове было холодно и звонко. Шадек вяло подумал, что разорванная кожа на висках должна свисать лохмами, и, судя по выражению лица Гасталлы, примерно так оно и было.

Мимо размашисто прошагал Дорал, рывком поднял на ноги Бивилку и впервые в жизни отвесил ей подзатыльник.

* * *

Единственное, чем мог похвастать Шадек после этой стычки, – в лагерь он вернулся на своих ногах. Хотя его страшно шатало, голова была словно чужая, а Гасталла пророчил ему всякие беды от ран и ругательски ругался на чем свет стоит.

– Вода, – заявил Шадек, отдышавшись.

Он полулежал у костра, не в силах открыть глаза, а Гасталла, тихо ворча, колдовал над его ранами. Некромант даже вытащил деревянную флягу с крепким вымороженным вином, купленную в какой-то деревеньке. Заявил, что Шадек должен сделать несколько глотков, а потом щедро полил тем же вином раны, отчего повеселевший и не ожидавший подобного вероломства Шадек взвыл.

Бивилка тоже не открывала глаз. Не могла себя заставить посмотреть на остальных. Ей было мучительно стыдно и еще – страшно. Страшно увидеть Шадека и те раны, от которых было в крови все его лицо и ворот куртки. И, наверное, его укоризненный взгляд. И презрительные гримасы старших магов.

– Синее начало – это вода, – пояснил Шадек. Говорить было больно. – Призорцы тебя приманили на твою стихию.

– Призорцы ее приманили, потому что она – дуреха, – отрезал Гасталла.

Бивилка сидела у костра и желала никогда не открывать глаза. Хотя сама она на месте некроманта выразилась бы куда обиднее.

Магичка слышала, как Гасталла бормочет неизвестные ей заклинания, как льется вода из баклаги и как дыхание Шадека становится отрывистым и хриплым. Наверное, болело очень-очень сильно.

Бивилке было стыдно и обидно за собственную дурость. И как-то особенно холодно. Мерз нос, щеки, коленки и руки, и отчего-то казалось, что воздух пахнет грозой.

И еще она вдруг поняла, как сильно тревожится все это время о тех, кто остался в Ортае. О верном Оле и неугомонном Террибаре, о трудяге Нэйле и даже о бессовестной Умме, которой теперь и дела не стало до старых друзей. И о Мошуке, что лежал между диким Пизлыком и эльфийским Эллором, как большой лохматый пес. И о деревеньках вокруг города, в которых Бивилка знала в лицо едва ли не каждого жителя.

Как они там? Не случилось ли с ними дурного, пока она, Бивилка, мечется по Гижуку и Недре, словно бесполезный клок шерсти на ветру? Стоило магичке подумать об этом, как свежий запах грозы исчез, вместо него появилась душная вонь горелых перьев и мокрого дерева.

Магичка слышала, как Дорал и Гасталла чаруют Защипы – заклинание из базового лекарского курса, одно из самых простых и действенных, но в то же время сложное, требующее огромной сосредоточенности. Бивилка не хотела открывать глаз и видеть, почему магам понадобилось чаровать Защипы вдвоем и так долго.

Потом у магички в голове что-то переменилось, и вонь горелых перьев сменилась другими запахами: грязи и зелени, а затем появился образ пара. Пар медленно и торжественно поднимался над озером, испещренным отмелями. Рукам стало тепло и сухо, явственно представилась гибкая живая ветка в ладони – прохладная, бугристая, с жесткими короткими листьями.

– Нам нужно добраться до края теплой воды, – сказала Бивилка и тут же удивилась тому, что сказала.

– Ну, приехали! – возмутился Гасталла. Голос его звучал приглушенно: некромант смотрел в другую сторону. – Это куда, назад на юг да за Меравийское море? Так это тыщ пять переходов в другую сторону!

– Я не знаю, – жалобно призналась Бивилка, так и не открывая глаз. Помолчала и неуверенно указала на север. – Край теплой воды там. От него прямая тропа до логова Старшего Змея.

* * *

До испещренных отмелями горячих озер добрались через два дня. Мужчины с одинаковым выражением лиц смотрели на эти озера и молчали, и даже переглядываться у них желания не было.

Там и сям встречались люди, которые купались в озерах или сидели на берегах – снега не было шагов на тридцать от воды, и даже какая-то мелкая травка торчала из сероватой земли. Телегу провожали любопытными взглядами, но своего отношения к путникам никак не проявляли: не махали им руками, не окликали, не улыбались и не хмурились. Просто смотрели, с любопытством и как будто с недоверием.

И люди тут были другие – такие же низкорослые и узкоглазые, как в южной Недре, но крепкие, плотные, с короткими сильными ногами и мощными плечами. У всех волосы небрежно острижены чуть ниже ушей. Все диковинно одеты – короткие накидки из шкур, высокие лохматые сапоги, штаны из мягкой кожи. Сидящие поближе к воде снимали накидки и сапоги, оставаясь в штанах и рубашках, а то и просто в штанах. А люди, которые бултыхались в озерах, были, кажется, и вовсе голыми.

За озерами показались низкие длинные домики из камня и глины, стоящие кучно, но на достаточном удалении друг от друга. Между ними густо росли крошечные вишневые деревья, кусты брусники и жимолости. Среди кустов бродили маленькие черные козочки и полосатые кошки. Повсюду валялись грабли, тяпки, вилы – верно, где-то неподалеку были устроены поля или огородики. Невидимые за деревьями, надрывно блеяли овцы.

Откуда-то появилась целая группа ребятишек. Низкорослые, крепенькие, похожие на ежат дети с воплями бежали впереди повозки, истошно вопя что-то вроде «Бабуша, бабуша!».

Переглянувшись с Доралом, Гасталла направил повозку следом за детьми, и вскоре восторженно вопящая ватага привела их к низкому домику. Хотя он ничем не отличался от прочего жилья и хотя в этом селении не было никаких оград, становилось как-то понятно, что этот дом – особый и обособный.

Ровно в тот вздох, как телега остановилась, а детишки как по команде стихли, открылась низенькая дверь и в нее, пригнувшись, прошла старуха. Остановилась на пороге и уставилась на телегу, жуя губами.

Из-за дома пушистым облаком вытянулся большой белый пес, подошел к старухе, сел подле ее ног и открыл пасть, словно улыбаясь. Дорал и Гасталла покосились на Шадека. Тот только руками развел. В пути некромант как мог ускорял заживление его ран, и теперь на висках у Шадека ярко розовели глубокие шрамы, придающие ему непреклонный и немного трагический вид.

– Ты. – Старуха подняла сухую руку, почти потерявшуюся в складках расшитой одежды. Кривой палец с широким плоским ногтем указал на Гасталлу. – Это ты – маг, умеющий искать?

Когда старуха говорила, на шее у нее поджималась и снова повисала складка кожи. Голос был глухой и тягучий, словно словам не хотелось звучать. Голова старухи чуть подрагивала, и вместе с нею дрожали костяные серьги в крупных, как у магона, ушах.

– Это она. – Некромант ткнул пальцем в Бивилку.

Узкие темные глаза уставились на магичку с удивлением. А та смотрела на старуху потрясенно, и на языке у нее вертелась уйма вопросов, но вслух Бивилка не могла произнести ни одного – по поведению старухи было ясно, что та видит магичку впервые. И едва ли сможет объяснить, почему сама Бивилка уже говорила с нею не единожды в тех местах, куда старуха, верно, никогда в жизни не забредала.

– Я – Рогуша, – в конце концов сказала она и звонко хлопнула в ладони, – накормить с дороги. Не тревожить. Сама буду говорить.

Только тут маги поняли, что за телегой плотным полукольцом в несколько рядов стоят другие люди. Пришли даже те, которые плескались в озерах – волосы у них были мокрыми, накидки запахнуты кое-как, перекошены штаны, которые второпях надевали на не успевшее обсохнуть тело.

Все пялились на магов с любопытством и почтением, а на мертвяг-собак не обратил внимания никто, кроме белого пса. Да и тот лишь презрительно потянул носом и отвернулся.

Гостей провели в соседний дом, усадили прямо на пол, на плетеные коврики вокруг деревянной доски, изображавшей стол. Пол был теплым – верно, дома грелись от того же подземного источника, что и озера.

Печи не видно. Пахнет теплом, чужим жильем и едой. На доске-столе пляшет огонек в плошке с жиром, хотя из окна падает достаточно света.

Две женщины выдали гостям огромные деревянные миски с кашей и странным мясом, темным и мягким. На одном блюде сложили стопкой плоские лепешки, на другом – мелких длинных рыбок, целиком зажаренных до хруста. Поставили на деревянную доску фляги с холодным квасом и горячим ягодным отваром.

Расставив снедь, хозяйки тихонько вышли из хаты, а голодные маги набросились на еду. То ли стряпня Дорала им приелась за долгое время пути, то ли готовили тут как-то по-особому, но даже жесткие лепешки были удивительно вкусными. И даже Бивилка, такая отстраненно-пришибленная всю дорогу, тоже оживилась, разрумянилась и только что не урчала, поедая свою кашу.

Старуха, назвавшаяся Рогушей, словно подглядывала за гостями в печную трубу: появилась ровно в тот вздох, когда они отодвинули пустые миски и разлили по кружкам квас и отвар. Ловко уселась на пол, скрестив ноги, оперлась тонкими руками на колени, еще раз оглядела гостей и заявила:

– Слушайте меня очень быстро.

– Просто удивительно, – тут же влез Шадек, – сколько в последнее время появилось теток, которые желают мной помыкать! Сначала ночница, потом эта поганка…

– Дай сказать! – повысила голос Рогуша и добавила тише: – Времени нет. Сушь подбирается. Люди напуганы. Устои перестают быть. Где вас носило, вы должны были прийти еще летом? – Не давая магам ответить, старуха махнула рукой, будто отгоняя муху. – Времени нет. Демонов Хвост обернул кольцом Природу-Матерь, смешивает ее с Разладом, и четыре Всадника готовы прокатиться по земле, втаптывая в пыль саму память о Старшем Змее. Времени нет совсем.

Старуха замолкла и принялась рыться в мешочках, висевших при поясе. Из одного вытащила деревянную резную коробочку, оттуда высыпала на ладонь горсть коричневых стружек. Из другого мешочка, расшитого ракушками и бусинами, выудила кукурузный початок, непонятно откуда взявшийся в северном крае. Початок был выдолблен изнутри и покрыт слоем сажи. Рогуша принялась заталкивать туда коричневые стружки.

– Ага, эти тоже верят в драконов-спасителей. – Шадек зубасто улыбнулся и отбросил на спину длинные волосы. В мерцании огонька из плошки казалось, что это не шрамы рассекают его виски, а впившиеся в голову демоновы когти. – Ну так если вы знаете, что происходит, и знаете, где живут драконы, и верите, что их нужно разбудить, – так какого лешего вы сами их не растолкали, а?

– А и правда, – Гасталла хлопнул себя по колену, – и правда: какого лешего не растолкали?

Рогуша подсунула початок под пляшущий над плошкой огонек, тихонько подула внутрь и принялась посасывать его с другой стороны, пуская ртом дым. Шадек посмотрел на Дорала, словно спрашивая: вы видите это, магистр? «Чудная бабуля, – молчаливо согласился с ним Дорал, – быть может, безумная. Или вообразившая себя драконовой дочерью. Но ведь другие жители слушают ее. Неужели мы приехали к целому поселению умалишенных? Вот так приехали!»

– Мы не знаем, – в конце концов сказала Рогуша, прикрыла глаза и стало видно, что ресницы у нее короткие и растут пучками. – У нас есть только древние легенды. И древние приметы. Вслед за этими легендами мы говорим слова, не понимая их подлинного смысла. Не понимая, какие дела на самом деле стоят за приметами. Мы не можем найти драконов. Не можем их разбудить. На это способен только маг, а в Недре маги не рождаются. Потому драконы когда-то выбрали этот край своим обиталищем. Тут больше покоя. Потому драконы поставили нас своими привратниками.

– Драконы под Стражем, – Шадек принялся загибать пальцы, – Страж в Чаше, ключи от Чаши у привратника, привратник в Недре. Кочан капусты, а не драконова нора. Но зато понятно, почему те призорцы на нас так набросились. Если тут магов нет вообще, так мы для них были разлюбезным лакомством, которое своими ногами запрыгнуло в миску.

– Дефара не говорила, что разбудить дракона может только маг, – словно не слыша Шадека, протянул Дорал. – Интересно, она знала об этом? Почему не-маг не сумеет?

– Магу нужно пройти испытание. И принести жертву, – ответила Рогуша. Она посасывала свой початок, смотрела в пол и меленько кивала.

– Ну что еще? – возмутился Шадек. – Какое испытание? Мало мы всего наиспытывали, пока сюда добрались? Что еще нужно – лабиринт пройти с цеметавром?

Старуха долго молчала, пуская ртом дым. То ли вспоминала нужные слова, то ли собиралась с мыслями.

– Тот, кто высматривает дорогу к Драконовой Чаше, не увидит ее. Он будет удаляться все дальше и дальше на север, видеть скользкие травяные склоны гор и мокрые осыпи. Он будет сбиваться с ног, лазая по мокрым скалам и прячась от частых камнепадов. А затем горы покроются коркой льда, налетят холодные ветра и снежные бури, потоки воздуха будут толкаться в спину, понуждая идти все быстрее. Туманы спрячут дорогу, недолгие страшные грозы посыплют град на глупую голову. Если такой человек не затеряется во мраке навеки, если он не будет погребен под лавиной, то придет в настоящую белую пустошь, где снег сыплется как песок, а воздух жжет грудь. Там птицы-побегайцы живут под сугробами, там деревья разбрасывают корни по верхней земле… но там нет драконов. Нет, там нет драконов. Они здесь, неподалеку. В прежние времена было видно, как они летают. И мы растили скот для них. Они рядом. А где рядом – нынче увидит лишь маг, что умеет искать и станет искать не глазами. Всякий прочий будет близок, но далек.

Рогуша перевела дух, и когда заговорила вновь, то голос ее стал тихим, но каждое слово было напитано такой убежденностью, словно за старуху кричали сотни голосов.

– Человеческое зрение не даст найти драконов. Маг, что умеет искать, должен лишиться зрения. Только тогда он сможет найти путь в Драконову Чашу. Только там можно принести жертву, которая пробудит драконов.

Маги растерянно молчали.

– Ты вправе не согласиться, – продолжала Рогуша, обращаясь уже к одной Бивилке. – Никто не волен заставить тебя. Откажись от Драконовой Чаши. Продолжай смотреть вокруг. Узри, как гибнет мир, который ты отказалась спасти.

– Хватит с меня этого безумия. – Шадек поднялся. – Пойди туда не знаю куда и принеси там жертву за право принести жертву. Поверь на слово какой-то чокнутой бабке и дай ей выцарапать твои глаза. Край разумом скорбных. Поехали домой. Заберем Оля и отправимся в Эллор, ну или за море. За морем житье не худо, хватит на наш век!

Гасталла поморщился.

– Не верещи. Что ты делать-то будешь? Всякий раз, как я думаю, что этот мир не столь уже плох, – кто-то рядом со мной начинает орать. Зачем орать?

Рогуша постучала початком об «стол», вытряхивая пепел прямо на пол. Закрыла глаза и чуть закинула голову, будто прислушиваясь к чему-то или вспоминая.

– Нельзя обрести важное, не потеряв важного. Никто не становится иным, оставаясь прежним. Если идти по этой дороге – так до конца. – Старуха с кряхтеньем поднялась на ноги и сказала Бивилке: – Решишь – иди в мою хату. Не решишь – уезжай. И не трудись прощаться.

И вышла на улицу, где ее ждал большой, похожий на облако пес.

* * *

У дома понемногу собираются люди, глядят с надеждой на низенькие двери. Обеспокоенно прислушиваются к крикам в доме.

– Это она – инструмент? Вы ее для этого учили? Для этого растили?

– Мы все – инструменты, Шадек. Ты можешь придумать что-то выше этого для мага?

– Так новая Школа вам для этого нужна?

Стоящие подле дома люди переглядываются встревоженно и перешептываются.

– Как ты не понимаешь, Шадек? Я могу совершить что-то великое. Что такое пара глаз в сравнении с целым миром? Вот ты бы что выбрал?

– Разумеется, пару глаз. А ты во всех отношениях спятила. Эй, вы слышите? Надо забирать эту поганку и уезжать отсюда! Есть же какой-то другой путь! Если он есть вообще!

– Сказали ж тебе: нет пути. Нет времени. Сказали тебе, что нет пути и времени? Прекрати орать.

– Да мало ли, что там сказали! Вы впервые видите эту бабку! Может, она сумасшедшая!

– Я ей верю! – Голос магички звенит, и ей вторят звоном струны бузуки. – Я ее уже видела, она приходила ко мне!

– В жутких снах?

Потом голоса становятся тише, и люди у дома больше не могут их разобрать. Некоторые глядят на небо, но не находят там ответа. А потом люди вдруг понимают, что нужно идти к хате Рогуши. И они идут, молча и медленно. Четыре мага нагоняют их у двери.

У девушки взволнованное и испуганное лицо, словно у невесты перед первым ложем. Два старших мага тревожно переглядываются и упрямо поджимают губы. У молодого мага сердитые и размашистые движения, он пинает дверь в хату так, словно хочет снести ее с петель, но та отворяется издевательски-мягко.

Рогуша, мелко кивая, поднимается с пола, и вслед за ней поднимается большой белый пес.

– Времени нет совсем, – только и говорит старуха.

Белоснежный пес трется о ноги Бивилки, словно кот. По лицу магички пробегает тень улыбки, она гладит большую лобастую голову и на вздох заглядывает в песьи глаза цвета стылого неба. А потом смотрит только на Шадека.

Он в бессильной ярости сжимает зубы и кулаки, в глазах у него блестят злые слезы.

– А если нет никаких драконов? А если все это – зря?

Его длинные волосы откинуты со лба, и глубокие шрамы на висках кажутся частью диковинного венка.

Бивилка глядит неотрывно. Как будто запоминает. Как будто может забыть.

Рогуша поднимает ладони и говорит несколько фраз на языке, которого никто не знает. Слова звучат гулко – наверное, это какие-то очень мудрые древние слова, они отдаются холодом в спине и покалыванием в пальцах.

– Магия тени?

Бивилке кажется, что в комнату напустили дыма, и это из-за дыма лицо Шадека расплывается и затуманивается. А потом она понимает, что это все из-за слов. Из-за этих гулких слов, которые Рогуша повторяет бессмысленно и старательно. Это от них все плывет перед глазами, и хочется сморгнуть эту дымку, но она только густеет и становится темнее. Бивилка уже не видит лица Шадека, а голос Рогуши звучит все громче и глубже, и ничего вокруг не остается, кроме темноты и мощных гулких слов на незнакомом языке.

Магичка вскидывает ладони, пытаясь защититься от этих неумолимых слов и черного полога, который смыкается перед глазами, и ей становится отчаянно-страшно, словно тем же пологом накрывает ее упрямую решимость. Она хочет крикнуть «Хватит, не надо!», но из пересохшего горла вырывается только жалобный вздох.

В Недре не рождаются маги. В Недре есть только одна магия. Вечная. Исконная. Непостижимая.

– Магия тени.

…Телега катится по заснеженному лесу. Бивилка сидит за спиной Гасталлы и указывает дорогу. У нее размашисто-неловкие движения человека, не понимающего, где он находится. Когда кто-то говорит, магичка поворачивает голову на звук, и у остальных мурашки бегут по коже от ничего не выражающего взгляда ее ореховых глаз.

– Ты правда не веришь в меня? – спрашивает она Шадека.

Голос ее дрожит, и Шадеку чуть ли не впервые за двенадцать лет не хочется говорить ей колкости.

– Я не верю в историю про драконов и демонов. А в тебя я верю. Всегда. Какую бы дурь ты ни делала.

Бивилка тихо улыбается, и сидящий чуть позади Дорал смотрит на нее с тревогой и жалостью. Ему все кажется, что она вот-вот упадет, завалится на бок, как ребенок, что еще не научился уверенно сидеть. И Дорал подается вперед всякий раз, когда магичка поворачивает голову или взмахивает рукой.

Гасталла молча правит собаками, и спина у него одеревенело-прямая.

Шадек прикрывает глаза и сидит так долго-долго. Ему не хочется смотреть на заснеженный лес. Его уже тошнит от недричанского снега.

– Наверное, за каждым человеком, который делает что-то важное, должен стоять кто-то, кто очень сильно верит в него. Считайте это моим вкладом в попытку спасти мир.

Шадек протягивает руку, чтобы взъерошить волосы Бивилки, но не дотягивается – она дальше, а открывать глаза и пересаживаться отчего-то нет сил. Вместо этого Шадек дотрагивается до струн бузуки и вдруг понимает, что тягучая мелодия и неясные образы, которые преследовали его с первых дней в Недре, сложились наконец в музыку.

Шадек перебирает струны и тихо напевает, пробуя слова на вкус, не веря, что они принадлежат ему.

Одинокая повозка – черный прочерк в пушистой белой равнине. И каждое низкорослое деревце, укрытое снежной шапкой, похоже на большого белого пса. Но Шадек не видит этого. Он не смотрит по сторонам, и для него в этот вздох нет вокруг ничего, кроме грустного пения струн и холодного воздуха, который уже привычно стягивает шрамы на висках.

 
Годы срываются наземь и хрупко шуршат, как иссохшие листья,
В памяти ломкие образы близких – и страшно далеких во времени.
Дымкий стальной горизонт мягко стелет, но выглядит слизким,
Небо сыплется черно-багряным – не снег, не туман, не затмение.
 
 
Сонная вечность уходит сквозь пальцы текучей песочной породой,
Стонет земля в ритме конского пота, до самых кротовин раздета.
Сломанный мир загребает ладонями мутную теплую воду,
Бьется в тягучих волнах вкуса стали, густого вишневого цвета.
 
 
Нужно идти – но кончается время и мрак на дорогах опасен,
Веером смешаны стороны света в хрустящее колкое крошево.
Нужно дойти – чтобы небо и море назад в синеву перекрасить,
Чтобы в свой срок без стыда повстречаться глазами с тенями из прошлого.